В.Нерусский.
Девочка и Конь.
(Сборник 2007)
Рыбаки.
Вековая обычность.
Повседневные ветви тоски.
В деревянную древность
Погружают свой ум рыбаки.
В их отсутствие город молчит,
Тени заперты на междометья,
Тихий ангел с надгробья летит,
Чтоб с разгона прорезать столетья.
И в пробирках, где черная грязь
Заиграла пузыристым ликом,
Прорастает настойчивый князь,
Чье дыханье известно по книгам.
Надя.
Есть время сдаваться вечернему зною,
А там уж и конь стоит под горою,
Он честен, высок, в нем - великая страсть,
И Надя идет, чтоб в объятья упасть.
Желтеют поля, уходя в бесконечность,
Рисуя на лике земли острова,
Есть просто судьба, но есть также и вечность,
Где страсть колосит вековая трава.
И солнце садиться, горящая влага,
И жизнь пуповиной к нему привита,
И жидкость играет, как знак на бумаге.
Так Надя уходит к коню навсегда.
Растения.
Растения вплетаются в душу.
Растения тебя хотят.
Зеленый сок поет песню прикосновения,
Он хочет войти в жилы, идти по жилам,
Основать в венах колонии,
Прорасти из зубов,
Зацвести в глазу,
Заколоситься на языке,
Зародить клубни в коже.
Ты снимаешь одежду,
Словно обвертку с синего слова,
Ты сплетаешься,
И это - только начало-
Следом идет лес,
Великий лес,
И он будет в тебе,
Навсегда,
Навсегда.
Рассветы.
Я вижу глаза атмосферы,
И брови ее, и сомненья,
Сокрытые в безднах вещей,
И в тенях их отражений.
Ты любишь не спать до зари,
Вбирая душой красноту, точно смерть,
Каждый раз - это акт,
Смысл порошка неизвестен.
Тебе страшна эта пьянь,
Полная древних сокровищ,
Лучшая для никого,
Лучшая, чтоб не любить.
И каждый похож на меня,
Каждый парень, в любом городе мира,
С длинными волосами, с гитарой,
Панкующий от 14 до 40,
Рассветы-улитки,
они заливают жидкостью душу
И ты навсегда не спокоен,
Ты навсегда заражен.
Ты хочешь ее, и капает влага
Каналов души, включенных в систему,
Но ей все равно, важнее всего - порошок,
И мода, где старость играет в первичность.
И так - один на один
С тишиной коридоров вселенной,
Одна единица, и множество единиц,
Сваленных в кучу, на свалку рассветов.....
Близкая смерть.
Улыбка играет. Врачи холодны.
Но где-то в каналах Они голодны.
Расходуя жизнь и волокна судьбы
Растят вдоль рассвета дурные бобы.
Когда тебе больно, и в жизни ты раб,
То знаешь, как близок вселенский прораб,
Но жиром оранжевым только зарос,
И кажется - вечность, где денег понос.
Садишься в машину и едешь к врачам,
Они приготовили новый бальзам,
А также ножи, чтоб спасать от влиянья
Мечтаний, сует и во тьме обитанья.
Прекрасная близость. И - кожа долой.
Ты станешь лучистым янтарной порой.
Принятие коня.
Ночи и дни, и желанья, что будни простили,
В ночи гравитации - призраки Лири,
Не точно, но много, и есть единение страсти,
И конь ей поможет бежать от напасти.
Он снова готов, и он всех сильней,
И смерть среди страсти - как смерть среди боя,
Где пуля шальная взлюбила героя,
Где сила огня есть светлейший елей.
Взрывается космос, галактики бьются,
Так говорят: будет полный распад.
Но в этом распаде есть те, кто смеются,
Пока не покрылся зарею запад.
* * *
Музыка времени заряжена на сто единиц,
Точно Гигер, рисующий и подающий,
И грозной ночи LV продающий,
Мечтающий съеденным быть средь мертвых глазниц.
Нам с тобой хорошо, сидя на крае,
Болтая ногами, глядя в огонь,
В дальнюю вечность, где плазма сияет,
Где дьявол верстает особую бронь.
Мы ищем частицы, способные все уничтожить,
Сминая границы, взбалтывая грани озер,
И это свершится. Никто не осудит,
Исчезнет пространство, расплавится сор.
Мы будем одни наблюдать, грозы вращая,
Звезды сетку ворот запуская.
Нищие поэты.
Когда-то раньше.
Но не теперь.
Слова - чаща.
Закрыта дверь.
Лодырь и пьянь скрывает свой смысл за ложью любви
к женщинам с блядским светом в глазах,
к женщинам, что смогли повзрослеть к сорока,
которых легко развести, прочитав пару строчек......
Слабость - салфетка,
Слова - это пот,
Если нимфетка,
Значит - полет.
В сорок лет тоже бывают нимфетки,
С жаром в дупле,
Они сочиняют стихи, как наседки
Дуют яйца в гнезде.
Это грустно, но эфир так прекрасен, чтоб тратить себя
Офигевая от человечьих отбросов,
Итак, мы продолжим, свой космос любя,
Играя галактиками папирос.
С одной стороны это глупо,
С другой - словно ставни.
* * *
Одни идут из ночи в день,
Вращая умственные знаки,
Другим же эта дребедень
Как лай некормленой собаки.
Одни - врачи, другие - вещи,
Но нам по-прежнему твердят,
Что мир един, система - клещи,
И каждый день - вселенский яд.
Один рождается поэтом,
Другой, в кривой садясь состав,
Наоборот берет газету,
В желаньях мысли распластав.
И зачастую, так бывает,
Что, озадаченный игрой,
Напрасно волю нагнетает
Раб бесталанный и пустой.
* * *
В том доме, точно в черепе, но нет других домов.
Она идет, пуская бесов в лоно.
Открыта мысль: сияют трубы ртов,
Играя волею и испускаю стоны.
А так - одна. Корзина огурцов.
В пыли столов здесь рифмы обитают.
Вобрав в себя невидимых отцов,
Она с конвульсией в глухой ночи играет.
* * *
Встать отработанным мозгом непросто,
Мозгом отжаться, мозгом бежать,
Без рук и без ног мозгом взлетая,
Пытаться не жить
И быть отрешенным.
Подойдя к механизму, впусти себя в механизм,
Проходя шестеренками, становясь многочленом,
Общаясь с лезвиями резаков,
Хохоча и куря на пару с головкой станка.
I.
Погружение в однообразнозность.
1
2
3
4
5
6
7.
Боги.
В каждое время боги играют карманом,
Из человека - в зеленый лес
Отпочковывается обезьяна,
Начинается мир чудес.
Даже лживый Христос начинал с громких слов,
И с иглы, прямо в сердце коловшей,
Опьяняя субстанции глупых ослов,
Позже - прежних богов заборовшей.
Можешь шерстью покрыться однажды,
Можешь в лоно вернуться и выйти дважды,
И худой велосипед
Не подарит надежду и в штаты билет.
Как и прежде, не хочет Иван быть Иваном,
На пути в господа, на пути в господа,
Потому и полнее леса, веселей обезьяны
И темней небеса.
Боги - вещи, и коль ты - ботаник,
Энтомолог и вроде того,
То не надо в продвинутости монтанить,
Пейте бога, вкушайте его.
Мясо - вон, рыба - в ночь,
Сквернословие - на кол, и огурец - в человеческую дочь.
Проснуться в Сентябрь.
Облака возле Луны.
Тени вьются столбами.
Живешь - не живешь, все одно-
Это ночь.
Мода играет лишь пылью.
Нет телевизора, нет воспитания вставленным кадром,
Я путешествую в мире идей,
Чистых и лунных фантазий.
Заснуть под начало игры,
И слышать, как пчелы кричат, к мостам приближаясь,
Упасть в полумрак,
К корням возвращаясь.
Проснуться в Сентябрь,
Высадившись синим десантом,
Духом без тела,
Потребителем радиоволн.
Реликтовый май законсервирован
До следующих выстрелов Хаоса,
Я открываюсь и выхожу,
Бескрылый, но - совершенный.
Мы.
Я и раньше был просто листом,
Ты же умеешь нагнуться мостом.
На окне засиделись коты,
И они по понятьям - скоты.
А вот звезды - небес пацаны,
И созвездья одеты в штаны.
Отыграли сомненья тоски
И приходят к ночи ништяки.
Хорошо не работать и быть
И пустые мечтанья роить.
Хорошо не мечтать и лежать,
В тихий Хаос идеи пускать.
Потому мы с тобой как кометы,
Что одеты на вешалку лета.
Потому мы с тобой - высота
Под небесным туманом моста.
Знаки.
Разговор.
Диалог.
И рука - между ног.
И опять - порошок.
Мне не разжечь в тебе утро.
Это спорт.
Синий спорт.
Я не знаю.
Я - идентификатор.
Я играю,
Да и ты - не локатор.
Берега расцветают,
Берега не играют.
Я давно уж не слушал "Green Day",
Не кричал и бился лицом об окно,
И не дрался с судьбой,
Не играл с суетой.
Знаки машин спрятаны средь измерений,
В чашах птиц,
И в соитиях лиц,
И на крыльях разумных растений.
Я рисую ножом на спине.
Я рисую ножом на спине.
* * *
Не давай никому, не давай,
Лучше в медленном газе сияй,
И, вдыхая медуз отраженных,
Становись, как алмаз, завершенной.
Но средь жара ментальных морозов,
Ты вдруг видишь: выходит она,
Девой белой, серебряной розой,
Проникает в сознание сна.
Ты - рабыня, оно - госпожа.
Ее плетка чудесно свежа,
Ее руки - святые лианы,
Ведь она - королева изъяна.
Так, от страсти растают снега,
И умрет от сомненья пурга,
И взойдут золотые растенья,
И взлетят хороводы видений.
Автоматические стихи.
Ты придешь сегодня к коням,
Ты устала играть в "я не дам".
* * *
Я знаю, рассветы - не дети,
Они хмуры и бородаты,
Они тянут лианы каналов,
Чтоб пробраться в твой тайный отдел.
Не смотри на рассветы, на кровь облаков,
На игру в пробужденье вселенной,
Ведь вселенной давно уже нет,
И все это - пятно на стене.