Бывают такие вещи, которых не помнишь; в сознании они проскакивают, как кадры испорченной киноленты, и невольно вздрагиваешь, будто от хлёсткого удара, когда увидишь то, что старательно пытался забыть.
Странно, но я точно помню, когда мой воображаемый друг появился впервые. В тот год мне исполнилось семь. Мы с матерью жили в маленькой двухкомнатной квартире; прежде соседнюю комнату занимал отец, но потом он ушёл. Мама любила повторять, что он герой и должен был покинуть нас, потому что сражался с бандитами, хотя на самом деле папка просто нас бросил. У меня со здоровьем были проблемы, мама копила деньги на лекарства и приносила всякие таблетки, которые ослабляли приступы боли, а отца семейные проблемы тяготили. Он посчитал себя свободным человеком, собрал чемодан и исчез, сделав вид, будто для дочери его никогда и не существовало. Но в семь лет я, как и любой другой ребёнок, искренне верила, что мой папа какой-нибудь супермен, борец с несправедливостью, очень добрый, но очень занятой, и любила его, восхищалась вымышленными подвигами, хранила под матрацем чёрно-белую помятую фотографию, украденную из спрятанного в комод маминого фотоальбома.
Став постарше, я выучила всё о своей болезни вдоль и поперёк. Болезнь, возникшую на генетическом уровне, можно считать внутренним демоном, поедающим изнутри, проклятием, от которого избавиться невозможно; оно преследует тебя везде, притворяется невидимкой, цепляется за шкуру, словно паразит, сокращая жизнь. Я тогда ещё не знала, что болезнь, ведущая человека час за часом к неумолимой смерти, не столь страшна, как грани воображения, способные извратить для человека мир, перевернуть вверх дном все понятия о добре и зле...
Семилетний ребёнок. Больной ребёнок. Моё рождение обрекло женщину на страдания. Представляю, с каким трепетом мама ждала моего появления на свет, как она, будучи беременной, слушала приятную классическую музыку, вязала одежонки, шапочки, носочки, а потом в роддоме врачи сообщили, что её первенец болен. Как потом мне рассказывали, врачи предлагали ей даже избавиться от меня, мол, зачем вам инвалид, молодая, ещё родите, а эту девочку и умертвить можно. Младенец, находясь на руках у таких людей, конечно не может знать, что они задумывают; он молча лежит, плотно завёрнутый в пелёнки и тёплое одеяльце, а уж взрослые между собой решают, как с ним поступить, думают, раз родился проблемный, значит, и обществу не нужен, не имеет права на жизнь, словно он зверёныш какой, хотя нет, хуже зверёныша. Но мама от меня не отказалась. Сказала, как после столь тяжкого преступления жить будет, спать спокойно, словно ничего и не произошло, словно день в роддоме - не более чем страшный сон, кошмар, который уже закончился и больше не повторится?
Словом, я заранее была обречена, все только и ждали, когда получат известие о моей смерти. Врачи, проводившие обследование, повторяли: не доживёт до четырёх лет. А я дожила. Мучилась, но провела четыре года в одном с ними мире, а потом они стали говорить: ей полгода осталось. Но я дотянула до пяти. Врачи развели руками. Провели новое обследование и заявили, что до семи не доживу.
Но вот мне исполнилось семь.
Людям не терпелось меня похоронить. Смотрели и говорили: "Маленький урод, наказание своей матери". Не в лицо, конечно. Эти слова пересказывала соседская детвора, ловившая мудрые, а главное, справедливые высказывания родителей.
Как и все дети, в семь лет я пошла в первый класс.
Нельзя утверждать, что внешне я сильно отличалась от остальных. Обычная среднестатистическая девочка с кудрявыми каштановыми волосами, разве что кости шире в размерах, чем у других, и слабые, приходилось с костылём ходить. Порой кости начинали болеть, вплоть до того, что я переставала ощущать части тела и падала на пол, глотая слёзы ужаса. Моя неровная походка отпугивала окружающих. Скоро, по предсказаниям медиков, я займу законное место на инвалидной коляске. Когда я впервые попала в класс, дети вытаращились, словно увидели нечто непонятное, вроде неведомой зверушки или инопланетянина. Милосердия от сверстников ждать не приходилось. За одной партой со мной сидеть не хотел никто, в столовой обходили стороной, в лучшем случае на переменах перебрасывались парой слов; иногда доносились смешки, когда упаду, не сумев после толчка устоять на ногах.
Прогрессирующая болезнь костей добивала, но ничего другого не оставалось, кроме как терпеть и жить дальше. Маму я видела по утрам и поздними вечерами, в основном она пропадала на работе, домой возвращалась уставшей и растерянной. Она часто молилась и поминала Господа, полагая, что древняя неведомая сила сойдёт с небес и преподнесёт мешок денег. Но деньги на голову не падали. И ради покупки лекарств мама отказывала себе, ограничивала в удовольствиях, позволяя лишь самое необходимое.
Сейчас я рассуждаю как взрослый человек, детство давно минуло. Но объяснять семилетней девочке, почему мама не может проводить с ней больше времени, почему невозможно наряжаться в платья, как у одноклассниц, почему не даются разговоры об отце, трудно. Любую обиду, каждое проявление несправедливости я принимала близко к сердцу, плакала, психовала.
На самом деле я бы предпочитала не вспоминать о своём друге. Но многое происходит против воли и желания человека. В сердце ребёнка воображаемый друг занял прочное место, отвоевав для себя уголок, вцепился когтями и крепко держался, зная, что стоит хозяйке от него отказаться - и он сразу же прекратит существование.
У меня была одна подруга, девочка из дома напротив. Она общалась со мной, пока не видели её сверстники, украдкой делилась сладостями, которые давали родители. Её звали Леся. Веснушчатая, рыженькая, забавная... Не произносила букву "р". Мы сидели на лавочке в чужом дворе, незамеченные другими детьми, её друзьями, и разговаривали обо всём на свете. Лесе было глубоко наплевать, что я вынуждена передвигаться с костылём, моё состояние не являлось преградой для нашей дружбы. Преградой стало другое. Девчонки уличили её в общении со мной, и однажды, окружив, заставили делать выбор: либо ходить с ними, либо с "этой инвалидкой". Леся испугалась, что её превратят в изгоя. Выбор был сделан не в мою пользу. Порой, проходя мимо, я ловила её грустные извиняющиеся взгляды.
А когда появился он?
О, наша встреча состоялась в канун Нового года. Это было настоящее волшебство. По правде говоря, ни в какое волшебство я не верила. Когда мучаешься от диких болей в костях, Бог, магия, Дед Мороз, феи остаются на страницах книг и не приходят посредством чуда. Но взрослые почему-то думают, если в дверь постучится переодетый в Деда Мороза дяденька, ребёнок обязательно поверит в чудеса и никак не догадается, что подарки заранее готовили родители.
На школьном празднике по случаю Нового года у огромной, украшенной разноцветными гирляндами ёлки в кресле восседал Дед Мороз, рядом находился мешок подарков. От детей требовалось подойти, поприветствовать его и рассказать любой выученный стишок. В отличие от одноклассников, я приготовила длинное серьёзное стихотворение и рассказывала с выражением. Я специально старалась. Хотелось хоть в чём-то превосходить других. Это был мой дебют. Мама сшила для праздника платье ярко-красного цвета, очень красивое. И я даже с костылём в руках выглядела как настоящая принцесса, довольно рыцарственно. Дед Мороз смотрел на меня добрыми смеющимися глазами, улыбался в густую серебристо-белую бороду, после чего удивил весь зал: встал, захлопал в ладоши, громко меня похвалил (чего не делал после выступления одноклассников), и произнёс:
- Назови, Валерия, любое своё желание, и я его исполню!
Не знаю, какой чёрт дёрнул меня в ту минуту, но я всерьёз поверила во всемогущество переодетого в волшебника человека и взволнованно ответила:
- Я хочу настоящего друга.
- Настоящего друга? - спросил Дед Мороз, явно удивлённый услышанному.
Он-то, наверное, думал, я конфеты попрошу или захочу в заморские страны полететь, тогда можно будет всех благ наобещать и отпустить с миром, подарив бесценную надежду. Но я хотела друга. Прямо сейчас. У меня так глаза горели, что старик даже смутился. Причмокнул пару раз, видимо, размышляя, затем наклонился к мешку, покопался в нём и неожиданно вытащил большого кота с огненно-рыжей шерстью. Это была невероятно красивая игрушка. Нельзя описать словами, что я почувствовала в тот момент. Да у меня сроду таких игрушек не водилось! Имелись, конечно, некоторые, но я мало обращала на них внимания; те игрушки лежали в комнате скорее как предметы интерьера. Они выглядели не как настоящие животные, а именно как неудачные творения, с пустыми, ничего не выражающими глазами. Словом, те игрушки мне не нравились. Поскольку их дарила мама, когда появлялись деньги, я заверяла её, что страшно влюблена во всех "друзей", с которыми приходилось делить комнату. Больше всего на свете я боялась расстроить маму.
И вдруг Дед Мороз протягивает невероятного кота.
Я поймала себя на мысли, что радостно и как-то даже глуповато улыбаюсь.
- Держи, - произнёс Дед Мороз. - Заботься о нём. С сегодняшнего дня он будет твоим самым верным другом.
Я взяла на руки кота и ощутила под пальцами мягкую шерсть. Янтарные поблёскивавшие глаза воззрились на меня.
- Спасибо! - восторженно прошептала я, и старик с довольным видом погладил меня по голове.
- С Новым годом! - сказал он напоследок и пригласил подойти следующего ученика.
А я, словно во сне, добралась до скамейки, где находились одноклассники, села и разглядывала кота.
- Здорово, - хмыкнул рядом Андрюха. - Красивый кот. А мне вон попугая подарил.
И показал своего попугая, зелёного, с непомерно большим клювом, а главное, без перьев. Он выглядел жалко по сравнению с котом.
- Давай меняться! - предложил Андрюха.
- Ещё чего! - фыркнула я. - Друзьями не меняются!
И прижала кота к груди, показывая, как он мне дорог.
- Ф-ф-ф, - махнул рукой Андрюха. - Тоже мне, друг! Да это разве друг? Всего лишь игрушка, не более.
Это прозвучало как приговор.
Я обиженно отвернулась от мальчика. Теперь, когда у меня появился этот большой красивый кот, чья шерсть переливалась огненными, золотистыми и тёмно-красными оттенками, хотелось поскорее попасть домой, познакомить его с моими молчаливыми игрушками и улечься в постель, забрав с собою под одеяло. Он был великолепен. Белые жёсткие длинные усы, янтарные глаза с чёрными зрачками, смотревшие как-то необычно, чересчур живо и умно, аккуратная белоснежная мордочка с розовым носиком и толстые лапки с тёмно-розовыми подушечками, пушистый хвост, плотное тело, - красавец!
Я обнимала кота, словно дорогое живое существо. Сердце билось часто-часто, душу заливала тёплая волна счастья.
Я и не заметила ухода Деда Мороза и окончания фуршета. Ела сладости, а кот занимал место на коленях, позволяя гладить шерстку. Вскоре пришла мама и обрадовалась, найдя на моих губах счастливую улыбку.
- Смотри, мне его Дед Мороз подарил! - показала я маме своё сокровище, когда она принялась надевать на меня курточку.
- И как его зовут?
- Не знаю. Он не сообщил.
- Может, ждёт, когда ты сама дашь ему имя?
- Но ведь когда он появился на свет, его уже назвали, - покачала я головой. - Ты же дала мне имя Лера, когда я родилась?
- Да, - согласилась мама.
- Ну вот! И что, звать его ненастоящим именем? Нет, так не пойдёт!
Мама пожала плечами и повела меня домой.
- Может, уберём его в пакет? - спросила она.
- Ты что! Он же задохнётся! - я крепче прижала кота к себе.
- А так ему не холодно?
- Лучше, чем в пакете.
- Ну ладно.
На улице стоял декабрьский мороз. Серебристо-синий иней усыпал голые ветки и стволы деревьев. Под ногами хрустел свежий снег. Я шла медленно, держась под руку за маму, вдыхала зимний, лишённый ароматов, воздух и ощущала ясное тихое спокойствие.
В комнате я посадила нового любимца в центр кровати, а сама переоделась и пошла принимать ванну, мама мне помогала.
Вернувшись, я обнаружила кота уже на подушке. Подумав, что его пересадила мама, забралась под одеяло, притянула друга ближе к себе и долго лежала, не шевелясь. Из соседней комнаты доносились звуки, сообщавшие, что мама раздевается и укладывается спать. Как только стало тихо, я включила торшер, добралась до книжной полки, вытащила свою любимую "Снежную королеву" и устроилась на постели, приобняв кота.
- Слушай, сейчас я буду читать свою любимую историю, - сказала ему. - Тебе наверняка понравится. "Ну, начнем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором все доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, все же негодное и безобразное, напротив, выступало еще ярче, казалось еще хуже. Прелестнейшие ландшафты выглядели в нем вареным шпинатом, а лучшие из людей - уродами, или казалось, что они стоят кверху ногами, а животов у них вовсе нет! Лица искажались до того, что нельзя было и узнать их; случись же у кого на лице веснушка или родинка, она расплывалась во все лицо. Дьявола все это ужасно потешало. Добрая, благочестивая человеческая мысль отражалась в зеркале невообразимой гримасой, так что тролль не мог не хохотать, радуясь своей выдумке. Все ученики тролля - у него была своя школа - рассказывали о зеркале, как о каком-то чуде".
- Ты слушаешь? - спросила его. - Или так устал, что уже в сон клонит? Хорошо, продолжу завтра. Ты прав, время позднее для сказок. Но знаешь, я бы очень хотела быть похожей на Герду. Если бы злая королева увезла тебя, я непременно отправилась бы на поиски. Не смотри, что я с костылём хожу. Это неважно. Ведь важно, что я полюбила тебя. Всем сердцем! Честно - честно! И я не брошу тебя!
Его глаза блестели в неярком свете лампы. Я чмокнула кота в нос, аккуратно накрыла одеялом, полагая, что во время путешествия домой он наверняка замёрз, и улеглась спать.
Сон сморил меня быстро.
Очнулась поздно. Не слышала даже, как мама ушла на работу. Солнечные лучи, проникавшие в комнату, слепили глаза. Сладко потянулась, зевнула... Хорошо... Я обожала просыпаться с осознанием, что не нужно никуда спешить, что школа больше не зовёт. Наступили долгожданные каникулы.
Протянула руку, надеясь погладить нового друга, но внезапно ладонь смяла пустую простынь.
Кота рядом не было!
- Эй! - я перепуганно огляделась. - Ты где?
Вначале подумала, что во сне случайно скинул его с кровати или задавила, поэтому начала вертеться туда-сюда, взглядом ища, куда он мог подеваться. Но ни на кровати, ни на полу, ни в углах комнаты, ни под столом кота не обнаружилось.
Неужели мама убрала или выбросила? Нет, не могло такое случиться, она никогда не трогала моих игрушек, и уж тем более, не уносила. Хотя кот ей понравился и, вполне возможно, она забрала его в свою спальню. Я вскочила с кровати так резко, что упала, дотянулась до костыля, встала и, пошатываясь, побрела по квартире.
В маминой спальне его не было. Изумлённая, я вошла на кухню, обвела помещение взглядом: нету!
- Быть такого не может! - к горлу подкатил ком. - Где ты? Не мог же ты исчезнуть?!
Но кот не отвечал.
Я уронила костыль, обессиленно рухнула на стол и, спрятав лицо в ладонях, заплакала. Слёзы катились по щекам, плечи невольно сотрясались. Страшно и обидно. Неужели он решил от меня сбежать?
"Но все окна закрыты", - пришла в голову запоздалая мысль. - "Дверь заперта снаружи. Он не смог бы выйти. Значит, прячется где-нибудь здесь".
Утерев слёзы, но ещё не успокоившись, я решила заглянуть в каждый шкаф, в каждую полку, под столы и стулья, облазить ванную и туалет, проверить буфет...
Почему-то буфет я проверила последним, но именно там кот и оказался, уличённый в поедании мяты.
- Да я тебя по всей квартире ищу, а ты тут спокойно ешь мяту, причём без спроса, хотя прекрасно слышал, как я звала... и даже плакала...
Из его рта вывалился зелёный листочек. Он окинул меня внимательным взглядом, слегка прищурившись.
- Как хочешь, можешь и дальше там сидеть, я с тобой больше не разговариваю! - заметив, что он никак не отреагировал на моё заявление, я закрыла дверцу буфета, оставив его внутри с мятой, и вернулась в комнату.
Нужно было переодеться и позавтракать. Негодный кот с утра испортил всё настроение.
- То красное платье мне нравилось больше, - услышала я позади чей-то голос и обернулась.
Кот, застывший на пороге, скептически осмотрел старые потёртые джинсы и белую майку.
- Это? - я указала на свой вчерашний наряд, висевший в шкафу.
- Да.
- Так оно праздничное, не для дома.
- Всё равно лучше бы его носила, - повиливая хвостом, он вошёл.
- Я на тебя обиделась.
- Извини.
Кот не выглядел раскаивавшимся. Забрался на кровать, вытянулся во весь рост.
- Надеюсь, ты хоть немного мяты там оставил?
- Немного оставил.
- Ясно, - ответила я, подумав, что он мог бы вести себя более мило.
- Знаешь, - произнёс кот. - Я на самом деле спрятался, потому что хотел испытать тебя.
- Испытать меня? Как это?
- Вчера ты сказала, что если меня украдёт злая королева, отправишься на поиски. Вот я и подумал, не спрятаться ли мне? Хотел убедиться, что ты будешь искать. А мяту случайно увидел. Не удержался. Ты простишь меня?
- За мяту или за то, что спрятался?
- И за то, и за другое.
- Хорошо, - я кивнула. - Просто больше так не делай. Я очень испугалась. Думала, что потеряла тебя.
- Ты меня любишь? - вдруг спросил он, и глаза зажглись каким-то странным огнём.
- Люблю, - я подошла и присела на край постели.
- Пока будешь любить, не потеряешь, - с этими словами кот расслабленно откинулся на спину, выставляя на обозрение мягкий живот.
- И насколько сильно любишь? - продолжал допытываться он.
- Очень-очень сильно, - засмеялась я.
- Тогда погладь.
Ладонь заскользила по длинной шерсти. Кот замурлыкал, показывая, что доволен.
- Меня зовут Робин, - произнёс он после нескольких минут ласок.
- Как Робина Гуда?
- А кто такой Робин Гуд?
- Хитрый лис, защитник слабых и обездоленных! - мне вспомнился недавно просмотренный диснеевский мультик.
- Нет, я не Робин Гуд, - ответил кот. - Я Робин Красная Шерсть.
- А почему Красная? Твоя шерсть тёмно-рыжая.
- Я сам придумал это имя. А Красная, потому что первое, что увидел в жизни - закат. В последних лучах солнца моя шерсть напоминала настоящий огонь.
- Здорово! - восхищённо выдохнула я. - А меня Валерией назвали в честь бабушки. Но я с ней незнакома.
- А где твой отец? С вечера мне повстречалась только мама.
- Папа очень занят. Он отправился на важное задание и не может жить здесь.
- Ты давно его видела?
- Год назад.
Навалявшись вдоволь в постели, Робин поинтересовался, нет ли в доме молока, рыбы или ещё чего-нибудь. Мы принялись осматривать холодильник и обнаружили сметану.
- Сойдёт, - кивнул Робин, при этом его хвост взвился вверх. - Открывай скорее сметанку, я жутко голоден!
- Так ты мяту недавно съел!
- Думаешь, мятой можно утолить голод? Э, нет! Раз я стал здесь жить, будешь меня кормить.
- Есть яйца, сыр, гречка, колбаса...
- Фу! Гадость какая! - кот поморщился, когда я показала ему батон колбасы. - Безобразие, как люди могут делать такую жуткую колбасу! Ничего натурального!
- Мама то же самое говорит, но всё равно покупает, выбора-то особого нет, - пожала я плечами.
- Ладно, обойдусь пока одной сметаной.
С этими словами Робин подцепил когтем крышку и открыл баночку.
Мы весело проводили время. Мама вернулась и застала нас в кресле за просмотром мультфильма.
- Как прошёл день? - спросила она, целуя меня в макушку.
- Хорошо.
В её присутствии Робин притворился игрушкой. Впоследствии он всегда так делал. Как потом объяснил, люди просто не поймут, испугаются и заругают. Когда взрослые чего-то не понимают, они всегда начинают кричать, пытаясь угрозами добиться своего. "И меня затем вообще выбросят", - мрачно добавил Робин. - "А на улице я погибну. Но им, кажется, всё равно".
Сама я боялась улицы. Особенно когда видела сидящих на асфальте старушек, обёрнутых в безразмерные плащи и платки, унизительно протягивающих руку за милостыней, показывая прохожим иконы. "На иконы у них нашлись деньги, а на хлеб нет", - всегда говорила мама, в то время как я изумлённо смотрела в будущее и думала, не окажусь ли когда-нибудь на их месте, не буду ли также держать бесполезную икону с надеждой, что хоть кто-нибудь из толпы бросит рубль. Грязь, уродство, нищета - вот подходящие слова, чтобы описать городскую уличную жизнь, поджидающую каждого, кого вышвырнут из квартиры. Мне было страшно за Робина. Стоило представить, как котик сжимается от холода, лежит на асфальте, одинокий, ненужный, как наворачивались слёзы.
Я очень любила Робина.
Расчёсывала ему шерсть, читала сказки, позволяла кушать всё, что понравится из холодильника, играла.
Упомяну, что, черпая воспоминания, могу делать о прошлом выводы, какие в силу малых лет и наивности не получалось сделать тогда.
Робин Красная Шерсть - это не благородный Робин Гуд, раздающий сворованные деньги беднякам и готовый вершить безумства, рискуя жизнью, ради возлюбленной. Робин Красная Шерсть - это эгоистичное, хитрое, злопамятное существо, добивающееся своего любыми средствами, сколь бы жестокими они не казались.
Но в семь лет я этого не понимала. Верила в его честность и доброту, раскрывала сердечные тайны...
Всё началось со внезапного возвращения отца. Однажды он позвонил в дверь. Мама работала, а я в доме оставалась за старшую. Обычно мама входную дверь запирала, но именно тогда стояло Рождество; мама решила отдать ключи мне, вдруг вздумается побродить во дворе, пообщаться с Лесей. Она всё ещё думала, что я дружу с той девочкой.
- Нам и без неё хорошо, - сказал Робин, когда я рассказала про Лесю и показала на неё из окна. - Она что думает, на ней свет клином сошёлся? Пусть носится со своими дурами, которые не разрешают ей заводить друзей. Она слабая. Я бы с этой Лесей даже здороваться не стал. Я не люблю слабых. Они строят из себя жертв, делают вид, что их все жалеть должны, по головке гладить и прощать ошибки. Нет! Я никогда не прощу слабым ни одну их слабость!
- Но ведь я тоже слабая, - попробовала возразить Робину, но тот бросил в мою сторону неприятный взгляд.
- Ты? Ты-то не слабая. Сколько всего переносишь, а на судьбу не жалуешься, не хнычешь по пустякам. Нет, дух у тебя что надо.
Фраза "дух у тебя что надо" запомнилась особенно. Впервые кто-то, кроме мамы, посчитал меня лучше других, превознёс и вот так по-своему похвалил.
Пришёл отец. Взлохмаченный, в толстой куртке, с пузатым чемоданом.
- Ты? - охнул он, завидев меня.
- Папа! - я рванула в его крепкие объятия. - Папа! Папа! Ты что же, с задания вернулся? Папа, я так скучала!
- Ох, - вымолвил отец. - Какой же большой ты стала, Лера.
- Да, большой, смотри, как выросла, - я, словно юла, закружилась перед ним, не обращая внимания на боль от резких движений. Мне было наплевать, что кости опять заломило, главное, папа вернулся, и всё станет по-прежнему хорошо, как раньше.
Я втащила отца в квартиру, пока он, изумлённо оглядываясь, раздевался, налила горячего чаю.
- Папа, как задание? Успешное? Расскажешь?
Отец состроил вид, будто не понимает вопроса.
- Задание?
- Да, задание! Ах, оно же секретное, я и забыла!
Подмигнув отцу, продолжила хлопотать: доставала пряники, ножом пыталась кусок хлеба потолще отрезать, маслом мазала, ломтики сыра накладывала. А отец всё на меня смотрел.
- Ты голоден? - всё тараторила я от захлёстывающего волнения. - Весь год, наверное, плохо ел. Но я сейчас накормлю. Мама говорит, девочки должны быть хозяйственными. Как считаешь, я хорошая хозяйка? Ой, даже руки не предложила вымыть!
- Ничего, я вымою. Мама где?
- На работе, конечно!
- И где работает?
- В офисе.
- В офисе. Ну да. Я и забыл.
Робин прекрасно видел, как я кручусь вокруг обожаемого папочки, делаю то одно, то другое, лицезрел на лице неописуемый восторг и счастье.
- Папа вернулся, папа вернулся! - чмокнула кота в нос.
- Знаю, - просопел тот.
Когда мама переступила порог квартиры и застала отца в кресле у телевизора, произошёл просто дикий, незабываемый кошмар.
- Что? - возмущённо закричала она. - Как ты посмел сюда прийти?! Ты! Негодяй! Скотина! Ты кинул нас с Лерой, словно мы грязь у тебя под ногами, плюнул на дочь, на семью! А теперь сидишь здесь?!
- Валя... Валя, послушай, - он поднял руки, защищаясь от обвинений.
- Мама, не ругай его. Он ведь на задании был, - вмешалась я, но та довольно резко бросила в мою сторону: "Лера, немедленно ступай в свою комнату!"
Испугавшись тона, каким было это сказано, я ушла к себе и легла на кровать, поджав колени. Родители полагали, если посадят ребёнка в четыре стены, то непременно оградят от скандала, в котором он принимать участия права не имеет, однако забыли, как хорошо слышны их крики, как слышно каждое слово, произнесённое в ярости, слезах и обиде.
- Убирайся обратно к своей девке! - орала мама. - Она тебя выгнала, я смотрю!
- Валя, мне некуда идти.
- Ночуй на улице!
- У меня нет денег даже на то, чтобы комнату снимать.
- А я что, должна расплакаться от жалости к тебе? Пригреть на груди?
- Валя, ты не можешь...
- Ты смог! Ты смог бросить жену с больным ребёнком, не помогал нам, а теперь говоришь, чего не могу я? Я всё могу! Ясно?
- Валя, мне правда некуда идти.
- И что? Мне-то что?
- Если бы ты позволила хотя бы переночевать...
- Ага, чтобы потом силком отсюда уже вытаскивать? Ну нет!
- Валя, пойми...
- Проваливай!
Я не видела, как уходил отец. Слышала шорох одежды, звук застёгиваемого чемодана, щелчок двери. Мама потом долго плакала в комнате. Она разнервничалась. Я тоже.
- Папа был не на задании, - сказал Робин, сидя на подоконнике и наблюдая за тем, как я в расстройстве кусаю ногти. - Он бросил тебя и маму. Вероятно, не хотел тратить деньги на лечение, боялся ответственности. И слинял, как только появилась возможность в лице другой женщины.
Я спрятала лицо в ладонях. Мне было стыдно показывать слёзы Робину.
- Ты не должна его любить, - произнёс кот. - Папа предал тебя. Ему безразличны твои чувства. Всё, что его интересует, это деньги. Он ни разу за день даже не спросил, как у тебя дела.
- Не говори так! - ужасно было слышать его. - Неправда, неправда! Папа любит!
Робин окинул меня жалостливым взглядом и отвернулся.
Спустя какое-то время в комнату вошла мама. Выглядела она плохо. Растрёпанная, измятая, бледная, с опухшими, красными от слёз глазами.
- Прости, Лера, - остановившись у кровати, произнесла она, заглядывая мне в глаза. - Прости, доченька.
- За что, мама? - я схватила её за руку.
- Да за всё. За это..., - она махнула в сторону двери, имея ввиду скандал. - Пойми, папа не может с нами жить. Он ведь никакой не герой. Я лгала о подвигах, чтобы не расстраивать тебя, не отнимать детство. Но теперь ты всё слышала и знаешь...
- Мам, ты любишь папу?
- Любила, Лерочка, очень любила. Но тебя больше люблю.
Мы порывисто обняли друг друга. Я запустила пальцы в её длинные чёрные волосы и чувствовала, как боль от потери близкого человека медленно уступает место тёплой необъятной любви. В те годы я не понимала смысла, сказанного матерью, что значит это "но тебя больше люблю", и лишь впоследствии, когда повзрослела и многое осознала, с уверенностью сообщила бы то же самое собственному ребёнку, которого у меня никогда не будет, если бы муж посмел вытереть ноги о семью и сбежать. Настоящая мать всегда готова отстаивать интересы детей и ни за что не подпустила бы человека, однажды уже их обманувшего. Слишком опасно.
- Робин тоже меня любит, - я схватила кота за загривок и втянула в кольцо рук, приобщая к объятиям. - И тебя любит!
- Правда? - мама почесала кота за ухом.
Тот по обыкновению притворился игрушкой, видимо, всё ещё ей не доверял.
- Правда, - энергично закивала я. - Он очень хороший. Мой лучший друг!
- А другие? - мама обвела взглядом игрушки. - Скажем, тот пёсик?
- Чарли? Мы дружим, - я погладила собаку, к которой давно уже не прикасалась.
- А Робин с Чарли дружит?
- Не думаю.
- Ясно. Кошки всегда враждуют с собаками. Но ты можешь помирить Робина с Чарли.
- Да, обязательно!
- Хорошо, - мама поцеловала меня в лоб и покинула комнату, закрыв за собой дверь.
- Я не собираюсь дружить с этим Чарли! - заявил Робин, выпутываясь из объятий. - И вообще, этот пёс мне на нервы действует. Хоть бы гавкнул разочек, так ведь нет, лежит и молчит, чёртов партизан.
- Это просто игрушка.
- Я знаю, что это игрушка! И я ненавижу эту игрушку! Вот бы её в мусорное ведро запихнуть. Там собакам самое место.
- Нет, его мама подарила! - я быстро взяла Чарли на руки, испугавшись, что Робин всерьёз его утащит.
- Вот, значит, как, - недобро прищурился кот. - Мама подарила. Смотрю, ты здорово заступаешься за этого пса.
- Он ничего тебе не сделал.
- Ага. Зто ему я кое-что сделаю, - Робин страшно улыбнулся. Меня испугал его оскал.
- Не надо! - запротестовала я.
- Ты и его любишь.
- Не люблю. Но он же от мамы!
- Не играет роли, - пожал плечами Робин. - В одной комнате я с ним жить не хочу. Убери его!
- Нет.
- Убери, я сказал!
- Нет!
- Ты уберёшь его отсюда! - прошипел он.
В глазах Робина полыхали огни.
- Нет! Чарли появился здесь раньше, и тебе придётся смириться с тем, что он живёт в этой комнате!
- Прекрасно, - Робин неожиданно изменился. Гнев как рукой сняло. Он моментально стал спокоен и миролюбив. - Прекрасно. Пусть живёт. На твоё усмотрение.
Я впервые не поверила коту.
Слишком сговорчивый.
Как выяснилось позже, не зря.
Наутро я не обнаружила Чарли. Обычно пёс лежал на изголовье кровати. И вдруг исчез.
- Робин!
- А? - кот сладко потянулся.
- Где Чарли?
- Не знаю.
- Он был здесь ещё вчера.
- Да.
Меня охватили подозрения.
- Что ты с ним сделал?
- Ничего.
- Куда дел Чарли?
- Я не трогал его.
- Тогда почему Чарли нет?
- Сбежал, наверное. Как твой папа.
- Что?
- Ночью я слышал дверной щелчок. Видимо, Чарли решил проветриться, встретил на улицу другую девочку и решил жить с ней. А про тебя забыл.
- Ты всё врёшь!
- Вот как?
- Я не верю ни одному твоему слову!
- Не надо меня обижать, Лера. Разве я когда-нибудь обманывал?
- Нет...
- А ты меня обманула.
- Я? Когда?
- Когда сказала, что любишь только меня, но оказалось, что любишь и его тоже. Этого Чарли. Собаку! Отвратительно. Но, в отличие от него, я никогда тебя не оставлю.
Робин так и не признался, что с ним сделал. Сколько ни упрашивала, он качал головой, молчал или начинал мурлыкать под нос одному ему ведомые мелодии. Поступок Робина ясно показал, кто в комнате настоящий хозяин. Он один решал, какая игрушка останется, какую сказку читать на ночь, в какое время и что будем есть. Ему не нравилось, когда я выходила гулять во двор и оставляла его одного.
Когда ко мне подошла Леся с предложением помириться, я сначала хотела сообщить, что давно простила её, но внезапно показалось, как за мной из окна пристально наблюдает Робин, и вежливо отказалась, ответив, что не нуждаюсь в общении. Леся надула губы и убежала, а я всё стояла и смотрела на окна своего дома.
У Робина была надо мною власть.
Это и пугало, и интриговало одновременно. Скорее, интриговало больше, чем пугало, поскольку я всегда первая спешила к рыжему коту, пока он делал вид, что занят.
Происшествие с отцом и с Чарли не давало покоя. Я не плакала, нет. Но чувствовала, как по сердцу будто нанесли жестокий удар.
Мама пропадала на работе. Она тоже страдала. Из-за папы, конечно, не из-за Чарли. Про исчезновение собаки я не говорила ей, боялась огорчить.
Но мои странные отношения с Робином не могли остаться незамеченными. Мама часто слышала, как я с кем-то разговариваю, замечала по приходу домой, что тарелок в раковине две, а не одна.