Дерево росло на краю земли. Той земли, что стоит на трех китах. Оно цеплялось за тонкий слой почвы и корни его были крепче железа... Оно цеплялось за воздух и ветви его стали застывшим ветром. На них трепетали десятки обесцвеченных временем лоскутков. Их оставляли люди, пришедшие на край земли вслед за своим желанием. Каждый клочок означал что-то: желание покоя или денег, славы или любви... Вправду ли дерево-шаман могло исполнять человеческие просьбы или люди сами по извечной привычке свалить на кого-то или что-то самые важные свои дела придумали, что дерево имеет силу? Но и ее лоскуток трепетал на ветвях кедра... Что она загадала? Это очень важно: вспомнить что она тогда загадала. Но она не помнила. В памяти остался лишь камфарный библейский запах его коры, лишь ощущение родства. Ведь больше всего она ценила деревья. Потому что в них только доверие и любовь.
Немодная красота, несовременная... Зачем она нужна? Ирина смотрела на себя в зеркало и в который раз естественное для молодой женщины восхищение своей наготой переходило в отчаянье. Слишком крутые бедра, слишком высокая грудь... "И на груди ее булыжной блестит роса серебрянным соском..." Ну на скифскую бабу она не похожа. Хотя Игорь иногда говорит ей как бы ласково "моя девушка с веслом". Намекает на излишнюю крепость тела. Да нет, она же не слепая, видит, что вполне изящна. Плечи покатые, талия тонкая. Какой нибудь живописец века эдак восемнадцатого в обморок упал бы от счастья лицезреть эту золотистую кожу, этот нежный овал лица, эти сильные точеные ноги... Но что ей в этом проку? На дворе иные времена. Если бы она могла ходить, как гепард на прямых длинных ногах и смотреть угрожающе, и выбирать духи, густые, как рык хищника... И что с того, что глаза теплого карего цвета, а веки естественно без всяких теней нежно-лиловатые, а губы прихотливого рисунка и верхняя чуть вздернута... очаровательно вздернута, надо признать. Ирина расслабилась и улыбнулась: красива, да, красива... Но снова вздохнула: красива немодной красотой. И так было всегда. Еще подростком ей хотелось быть бледной, бесплотной... Но уже тогда вырисовывались эти вызывающие формы. И вызывали мужское внимание. Но совсем не то, которого ей хотелось. Вместо одноклассников, которые таскали бы портфель. заглядывали бы в глаза, какие-то пьяные кретины норовящие ухватить за грудь на пустой улице. Дядьки втихомолку тискающие ее колени на гулянках у родни и знакомых. Пожилой сосед. зазывающий к себе на чаепитие с такими маслянными глазками, что после разговора с ним она бежала мыться. Теперь ей тридцать лет, а она по сию пору заставляет себя ходить прямо не сутулясь. Тело по привычке многих лет чуть сгибается вперед, что бы грудь казалась меньше... Пять лет, как Ирина замужем. Но замужество не прибавило ей уверенности в себе. Скорее наоборот. Она вспомнила, как полгода назад они с Игорем собирались в театр. Модный спектакль. Должен был собраться весь бомонд. Она плевала на этот бомонд с высокой колокольни, но спектакль хотела посмотреть. Там играли актеры, любимые ею с детства. И собиралась с радостью. Платье лиловое, сильно открытое, шло к пышному узлу золотисто-каштановых волос. Колготы серого любимого цвета удачно подчеркивали изящные узкие щиколотки и крутой изгиб икр. Туфли из замши чуть прикрывали кончики пальцев и пятки. Она вертелась перед зеркалом и обернулась к подошедшему мужу с тем оживленным лицом, что предполагает восхищение. Но Игорь посмотрел скучающе и пробормотал: "ты, Арина чрезвычайно старомодна. Полное отсутствие стильности. Кажется. что от тебя нафталином припахивает." Ирина видела, как гаснет в зеркальном отражение улыбка на ее лице, но понимала, что муж конечно прав. Платье, хотя и куплено в дорогом бутике на ее фигуре теряет все свои достоинства. Уж такое у нее свойство: любые самые остро-модные вещи на ней приобретали такой вид, словно их достали из бабушкиного комода. Вслух она сказала только: "Игорь, прошу ну не называй ты меня Ариной!" Не так давно он стал называть ее не Иркой и не Иришей, как раньше, а именно "Ариной". Она не выносила этого, Ей казалось, что таким образом муж пытается примазаться к тем неведомым ей кланам, у которых были родовые гнезда, семейные дрогоценности и где при любых властях детей называли Марфиньками и Георгиями. Но она не знала своих прадедов, не играла в детстве на чердаке старого дома, не качалась в гамаке в старом саду и посему могла быть только обычной Ириной. Потом в театре она невнимательно смотрела спектакль и все возвращалась мыслями к тому, что сказал Игорь... Впрочем он говорил ей множество малоприятных вещей. Ирина не обижалась. Игорь был ее единственной любовью. Его власть над Ириной родилась давным-давно, еще во времена ее студенчества. Она влюбилась в него старстно, отчаянно на первм курсе, тряслась и краснела, если он спрашивал что-то... Ее любовь была заметна всем и над Ириной даже не потешались: так это было глупо. Игорь - мечта всех красавиц вуза и провинциальная, дурно одетая, неуклюжая девица. Он был похож на английского лорда. Или принца. Из какого-нибудь европейского исторического фильма. Светловолосый, высокий, с небрежными и эффектными повадками. Замечал ли он ее поклонение, ее трепет? Вряд ли. У него была своя, далекая от институтских интриг жизнь. Иногда какая-нибудь красотка удостаивалась чести быть им замеченной и приглашенной в некие сферы. Потом она долго была в центре внимания всего потока. И уже на защите диплома он вдруг стал замечать Ирину. Она совсем потеряла голову от счастья и только с ужасом думала, что ей после защиты нужно возвращаться домой и оборвется этот трепет и это ожидание ежедневного чуда, когда он подходил к ней и звал в какое-то кафе или на выставку. После их второй ночи Игорь сказал: "Это хорошо, что ты умеешь вовремя уходить." И этой фразой узаконил необязательнй стиль их отношений. Ирина во время их встреч почти ничего не соображала от желания соответствовать ему, удивительному, невероятному. А потом часами разбирала свои ошибки и промахи... Она не поехала домой после защиты диплома, моталась по редакциям, хваталась за любую халтуру, что бы оплатить комнатушку, которую снимала в древней коммуналке. Два года Игорь то приближал Ирину к себе, то оталкивал. Но неожиданно для всех знакомых все же сделал ей предложение. Разве она могла отказаться от этой несбыточной мечты, от этого триумфа?
Сейчас она стояла перед зеркалом. И мысли, воспоминания мелькали в ее сознании не словами или последовательными картинами, а тем вспышками чуств. что жили в ней когда-то и теперь вдруг на секунды возвращали ее назад. Лицо женщины то грустнело, то освещалось улыбкой. Это был тот момент провала в никуда, который застает иногда человека посреди дела или отдыха и выключает из действительности, так что потом не можешь понять кто ты и как здесь оказалась. Наконец, она очнулась и обнаружила, что стоит совершенно голая в спальне и уже покрылась "гусиной кожей"... Нужно было быстро собираться, складывать вещи. Ей предстояло путешествие на край света. Алина, ее знакомая, режиссер телевидения, собирала народ на какой-то фестиваль в очень далекий северный город. Но народ предпочитал фестивали в других местах, желательно приморских и лететь в какую-то тьмутаракань не спешил. "Тебе-то что? - убеждала Алина Иру, - ты и так пожизненно отдыхаешь! Поехали, бери акредитацию и махнем. Там экзотика: алмазы, золото, олени... Мамонты, наконец!" Ирина согласилась. И вовсе не из-за вымерших давно мамонтов. Просто ее тяготило собственное настроение: настроение женщины не понимающей зачем она живет. У нее было все, что входит в перечень хорошей жизни. Красивый, умный муж, чудесные свекр и свекровь, квартира, машина... Родителям она посылала крупные по провинциальным масштабам деньги. Неизменная Жанка, так и не вышедшая замуж, только завистливо охала, приходя в гости. "Счастливая ты, Ирка, - повторяла она, сорочьими быстрыми глазками озирая красивую мебель, старинные иконы, изысканные дамские мелочи в ванной. И Ирина соглашалась с ней: дом был и впрямь хорош, жизнь налажена, а родители мужа, жившие отдельно, любили ее и баловали подарками. И все же поутру она открывала глаза в предчувствии тоски, что наваливалась на нее неотвратимо и тяжело. Она часто просыпалась первой и долго смотрела на мощную, мускулистую спину Игоря. Он следил за собой, ходил в тренажерный зал, сидел на диетах. Методично поддерживал идеальный вес... И глядя на его загорелую спину, она ждала. когда он проснется. Иногда она успевала сбегать в душ, почистить зубы, причесаться и снова ложилась рядом. Она надеялась, что проснувшись он притянет ее к себе, прижмет и что-то переменится, станет простым и понятным. Но Игорь по утрам не был расположен к любовным играм. Он потягивался, целовал ее в щеку, бодро вскакивал и отправлялся на утреннюю пробежку. А она оставалась лежать, чувствуя себя глупой кошкой, которая опять упустила мышь. И нельзя сказать, чтобы между ними вообще не происходило близости. Игорь любил обставлять эти моменты торжественно. Она уже днем видела его вопрошающий взгляд. К вечеру он доставал хорошее вино из бара. Сам накрывал красивый стол. На руках относил ее из ванны в постель. Проделывал неизменный обряд целования ее тела. Но в ней что-то сопротивлялось и не давало забыться в минутах счастья. Иногда Ирине казалось, что это от слишком напряженного ожидания этого момента. И когда он наставал она чувстовала себя заводной игрушкой, которую достали и теперь эта игрушка должна немного пожужжать и подергаться... Она видела себя со стороны, нелепой, слишком большой, неумелой... Пыталась повторять жесты и движения, которые видела в эротических фильмах. следила, чтобы волосы лежали красиво на шелке подушки, изгибалась страстно, стонала. Но кто-то, сидящий в ее голове, не имеющий имени, не знающий, что она Ирина, которая обожает своего мужа, фиксировал пристально и холодно дурацкие телодвижения и слишком громкие вздохи. И тогда в отчаянье она целовала Игоря и повторяла тысячу раз: "Люблю, люблю..." А потом неделями ругала себя, что опять пропустила тот момент, когда можно было все исправить. И вновб стерегла Игоря утром, после ночи проведенной так близко и так врозь. Ей показалось, что такая дальняя поездка может что-то сломать в размереенном ритме их жизни... Что-то переменить... Поэтому она убедила редактора, пообещала привезти уникальные материалы и вместе с группой телефизионщиков, актеров и режиссеров от правилась на край света.
Ирина отчаянно боялась самолетов. Но лететь предстояло очень долго и уже за первый час полета она устала трястись. Достала из сумки дамский роман, розовенький, пухленький с парочкой томно целующейся на обложке... Алина удивленно спросила: "Ты что, таким чтивом балуешься?" Ирина засмеялась: " Писать собираюсь про феномен дамского романа..." Такое обьяснение приятельницу похоже не успокоило, она подозрительно глянула еще раз на книжицу в руках у Иры и открыла стильный том Мураками, с тем значительным выражением лица, с которым преступают к поеданию редкого, но невкусного блюда. Ира начала читать на редкость глупый текст. И одновременно размышлять, что заставлят женщин глотать эту чушь... "Слезы невыразимого наслаждения полились по ее прекрасному лицу... Он овладел ее с неистовством... Его обнаженный торс припечатал Изольду к постели..." Конечно, во все времена дамы читали дамские романы. Но то были сестры Бронте, Остин. Да и "Унесенные ветром" по сравнению с таким просто филосовское произведение. Но ведь Ирина сама видела, что эти романы читают даже вполне разумные и образованные женщины! Что они им дают? Суррогат чего-то, что отсутствует в современном мире? Иллюзию полноты женской жизни? Не потому ли спрос на это чтиво велик, что масскультура всегда дает своим потребителям то, что отсутствует в настоящей жизни. Нет места индивидуальному подвигу - извольте километры кинолент с подвигами героев вестернов и боевиков. Дефицит душевных потрясений - получите экранные катастрофы... Исходит на нет притяжение между полами? Вот вам миллионные тиражи чепухи про любовь. Ирина стала смотреть в окно, но облака окрашенные солнцем. "та, что движет солнца и светила..." Может быть она ушла, может быть люди просто ощущают, что чего-то нет? И придумывают заменители. Придумали секс и всяко его стимулируют. Как немолодой мужчина носится со своей эррекцией по врачам и любовницам, в надежде выжать из себя прежние ощущения. Но осталась лишь память о тех чувствах, а чувств уже нет. Ушла мощь, остались вялые конвульсии слабого наслаждения... Вокруг торговали сексом оптом и в розницу. Секс вылезал из телеэкранов, словно забытая на плите каша. "О - о..." - стенали певцы, содрагаясь в имитациях оргазма. Известные люди публично рассказывали про свою первую ночь и про все последующие. Голые девушки с плакатов агрессивно выставляли груди и животы. Газеты смаковали подробности сексуальных преступлений. Но женщины, которых Ирина знала и совсем незнакомые на улицах смотрели в пространство тем взглядом, который она видела у себя, случайно поймав свое отражение. Взглядом, сухим и острым. Взглядом трезвым и деловым, Взглядом усталым и пустым. У них, как и у нее самой не было чего-то важного. Но чего? Проще-простого было бы сказать - любви... Когда бы знать, что это значит. Иногда Ире казалось, что вокруг нее одни солдатки и дети, вроде бы все мужчины ушли куда-то, сражаться или открывать новые земли и вокруг одни уставшие от одиночества бабы. Ирина поняла, что можно писать статью и открыла блокнот. Ее редактор любит такие штучки: слегка художественно, а еще добавить подверсточку про какие-нибудь находки ученых, про ферменты, про малоизученные участки мозга... Так она и задремала с блокнотом на коленях...
Самолет пошел на посадку ранним утром. Солнце казалось было там же, где и вечером, когда они взлетали. Ирина безуспешно попыталась сообразить, как такое могло получится, но запуталась. Она даже не очень понимала все эти номера с разницей во времени. Вылетели вечером, летели восемь часов и прилетели утром, в ее расчетах где-то потерялись два часа. А может четыре... Обозвав себя дурой, она огляделась вокруг и обнаружила темно-синее небо, почти фиолетовое, словно сквозь него просвечивал космос. Потом приехали в город, поразивший ее лишь обилием вынесенных наружу коммуникационных труб, на которых неопрятно висели клочья серой ваты и количеством невероятно красивых девушек. Гостинница была нормальная, без особых наворотов, но с элементарными удобствами. Потом начались деловые встречи, какие-то просмотры, презентации, пресс-конференции и прочая скучища. Хотя она старательно вникала , писала все, что необходимо в блокнот и на диктофон... Жарища стояла адская. А вместо маек с шортами она набрала с собой свитеров. Было трудно себе представить, что зимой здесь минус пятьдесят, в данный момент было полное ощущение, что вокруг курортная местность. Еще мучило ощущение близкого океана. Как будто за окружающими город сопками должно было открыться огромное водное пространство. Иногда чудилось. что океан вздыхает где-то неподалеку. Но самым невероятным в этой жаре, среди зеленых сопок были белые ночи. Ночью кричали стрижи, самые обычные стрижи... Или мне это мерещится - думала Ирина. Спать не хотелось, вокруг стояли мягкие сумерки... В этих мягких сумерках они встречались с местными поклонниками театра, пили, разговаривали. Ночи не было. Был вечер, переходящий в утро.
На одной из этих неформальных, как принято было писать в их газетенке встреч, она почувствовала пристальный взгляд. Алина, сидевшая рядом зашептала Ирине на ухо, обдавая запахом вина и табака: "Смотри. абориген на тебя уставился! Очень интересный экземпляр... обязательно попробуй, наверное это прикольно." Ира отодвинулась, она не выносила чужих прикосновений. Но глаза все же подняла. На нее смотрел невысокий, худощавый парень. Черные джинся, черная футболка. Длинные волосы, завязанные в хвост. Немного похож на индейца из какого нибудь голливудского вестерна. По лицу и не поймешь, что думает, чего так пристально смотрит... Ирина поймала себя на том, что тоже уставилась на него. Он подошел, познакомились, его звали - Арсений. Имя ему не шло. Ей казалось. что такое имя предполагает русую дворянскую бородку, светлые глаза. А может она ожидала, что его зовут каким-то экзотическим именем. Арсений кажется прочел ее мысли и засмеялся: "Вы ожидали, что меня зовут быстроногий Олень или Высокое Дерево, что на той вершине," Она расхохоталась, потому что и впрямь ожидала чего-нибудь в этом роде. Пошли танцевать. Ей понравилось, что он прижимает ее к себе слишком тесно, не елозит руками по спине. Но ладони его были твердыми, горячими, сухими. Такими же сухи и горячими на вид казались губы... Быстро перешли на "ты". Отправились бродить по городу. Он показывал ей высокий сруб казачьего острога. Потом она увидела гигантские кости кита, лежащие прямо посреди городской площади... И ощущение близкого океана стало почти реальным... Бродили до утра, пришли к гостиннице. Арсений поцеловал ей руку, губы и вправду были горячими и сухими. Встав в гостиннице под холодный душ, Ирина подумала, что странно в тридцать лет бродить до утра белой никогда не виданной ее раньше ночью с влюбленным в нее мальчишкой... В юности этого не случилось. Не было никаких мальчиков, читающих стихи. Арсений читал, именно те, что ей нравились: Бунинские, тютчевские... немодные... забытые... Бальмонта читал. Игорь бы обязательно посмеялся, сказал бы: "Для провинциальных дур в самый раз..." И вдруг с неожиданной, жгучей обидой она вспомнила уничижительную усмешку мужа, невнимательный взгляд. Он никогда не читал того, что она писала. И книги, которые она читала заслуживали самую нелестную его оценку. Про ее любимого Розанова сказал, что он - скучен и несовременен. А Ирине лепет русского юродивого от литературы казался очень современным. Про Гумилева заявил, что тот писал романтические бредни. У Ирины возникло подозрение, что Игорь просто перепутал Льва с Николаем. Впрочем понять, что Игорь читал, а чего не читал она за все эи годы так и не смогла, потому что они никогда не разговаривали о чем либо отвлеченном. Но главное было не в этом. Здесь далеко от мужа на другом краю земли она могла сказать себе, что он мучил ее. Мучил, как дрянной мальчишка мучает попавшее в его руки безответное животное. Мучил, наслаждаясь своей властью и силой. Он мог неделями не разговаривать с ней. Потом вдруг сменить гнев на милость и удивлятся, почему она не весела... Мог часами рассуждать об интеллектуальной неполноценности женщин... Мог закричать, срываясь на фальцет: "Оставь меня в покое, наконец!", когда она заходила в его кабинет, где он сидел перед компьютером... Со странным удовольствием он подолгу рассказывал ей, как она некрасива и неуклюжа, какие толстые у нее ноги, как блестит нос или насколько глупая у нее улыбка. Сначала она отшучивалась, пыталась отвечать тем же. Потом смирившись отмалчивалась. Иногда ей казалось, что еще немного и ее терпение, ее цепь лопнет и она свободная уйдет. Но любовь, какая-то мрачно-тоскливая, одержимая любовь не отпускала ее. Однажды Игорь ударил ее, неумело, но больно. Он тогда пришел с работы злой, а Ирина некстати сунулась к нему с просьбой ввернуть лампочку в коридоре, до которой она нне доставала даже встав на стул. Он резко бросил: "Отвяжись!" Тогда Ирина не выдержала и сказала что-то, вроде "в тебе ничего мужского". И тогда она наотмашь ударил ее по лицу, зацепил нос, потекла кровь... Она долго сидела в оцепенении. Потом начала собирать вещи. Но Игорь вышел на кухню и заставил ее пойти в спальню. Зацеловал, уложил с собой. И тогда она почти порадовалась происшествию: все же это было какое-то чувство... Впрочем, все эти Игоревы шуточки и легкие издевательства так заслонялись ходом жизни, что она не успевала их осмыслить. Да ей и не приходило в голову что-то в этом осмыслять. Однажды пожалавалась подруге, другой не Жанке. Жанка слишком часто бывала у них дома и вряд ли посочувствовала обеспеченной Ирине, отхватившей завидного мужа. Подруга, сорокалетняя, с взрослыми детьми спросила: "Зачем же ты живешь с ним?" "Люблю. Наверное, люблю..." - ответила Ирина. "Любишь... Это, наверное, - главное... Хотя. Люди называют любовью очень разные чувства. Даже противоположные ей..." Разговор этот вспомнился ей сейчас и она вдруг согласилась с подругой. Тот тайный страх, ту дрожь отчаянья, ту паническую неуверенность, которую она сипытывала с Игорем можно ли было называть любовью? Ирина вдруг ясно поняла, какое огромное пространство отделяет ее от мужа. Тысячи и тысячи километров лежали между тем городом и этим. И она ощутила не тоску об Игоре, а странную легкость. Холодноватую и горькую, но все же легкость. Спать было некогда, пора было собираться на очередной просмотр. Странно, но бессонная ночь не отразилась на ее лице. Ирина впервые, глядя на себя не испытала горечи, а только удовольствие от того, как славно лежали на плечах волосы, как освежал лицо легкий загар.
До отезда была еще неделя и Ирина часто ыидела Арсения. Она уже рассказали друг другу кучу всяких подробностей о себе. Она знала, что он моложе ее на два года, учился в Гарварде, жил в Ирландии, занимается этнографией и театром, любит джаз... Что его родители живут здесь, что он скоро опять уедет, теперь в Японию, что его пьессу поставили в Иркутске, что у него друзья по всему миру... Алина узнав об этом резюмировала: "Еще один бездельник от культуры. Не увлекайся, дорогая. Помни, что у тебя есть муж. Если бы ты здесь какого-нибудь владельца алмазных копий подцепила еще можно было бы подумать, а этот мальчишка тебе ни к чему." Арсению Ирина тоже рассказала о себе, если не все, то очень многое. Про мужа говорила только хорошее: пресс-секретарь по связям с общественностью крупной иностранной компании, сын известных художников, чудесный человек... Но узнав все это Арсений все равно приходил и тащил ее то в музей, то просто на улицу... А Ирина не могла отказаться. Ей так приятно было чувствовать мужское внимание, нескрываемое, пристальное. Игорю она звонила через день, и не застав его дома, писала на автоответчик: "Люблю. Скучаю." Но совсем не скучала. За три дня перед отьездом Арсений пригласил их с Алиной сьездить по реке в совсем первозданные места, посмотреть настоящую природу. Собралось шесть человек: Они с Алинкой, местный режиссер, Алинкин оператор и похожая на японку Нина, которая тараторила и жестикулировала, как итальянка, что опровергало все представления Ирины о местных уроженцах.
Катер на воздушной подушке долго мчал их по реке. Вокруг не видно было никаких признаков цивилизации. Когда вышли на берег и обозрели окрестности, Ирина ощутила смутное волнение. Вдали отчетливо видимый возвышался мыс, которым заканчивался бывший здесь миллионы лет назад океан. Река блестела серебрянно в свете солнца, а дальше тянулись луга и сопки... Шли к жилищу посреди высокой травы, в которой было множестов темно-синих цветов, немного похожих на садовый дельфиниум. "Невестка Тангара" - сказал Арсений. "Как?" - переспросила Ирина. "Невестка божества... Так называется цветок." Поднявшись вверх по поросшей лесом сопке, увидели два деревянных рубленных дома. Пока разбирали вещи, готовили еду возле дома на костре, Арсений следил за Ириной неотрывно, черными без блеска глазами. Алина не выдержала, заметила: "Туземец явно настроен на секс. Не хочешь экзотики?" И потянувшись посмотрела на Арсения пристально: "А я бы не прочь..." Ирина разозлилась:"Не прочь, так действуй!" Алина расхохоталась: "Юпитер, ты сердишься..." Она была уже пьяненькая, взбудораженная. После обеда решили идти к озеру. И уже по дороге туда Ирине почудилось, что вокруг в этой полной безлюдности, чистейшей тишине, небывалой первозданности есть чье-то присутствие. Словно из-за каждой тонкоствольной березки глядит на нее некто, ласково и удивленно... И шедший рядом Арсений шепнул ей: "Ты чувствуешь, правда?". Она чувствовала. Озеро лежало в зарослях кристальное, вода с красноватым оттенком оказалась такой ледяной, что сразу стало ясно: дейсвительно все эти цветы и зеленые сопки стоят на вечной мерзлоте. Но окунувшись и сильными гребками толкнув тело на его середину Ирина все же легла на минуту поверх воды и глянула в фиолетовое небо...
За разговорами, выпивкой и едой как-то сразу пришел вечер... Небо не гасло, сохраняя золотой цвет облаков, причудливых, как пагоды. Арсений повел всю компанию в сторну от домов, брели по холодной, с тихим шорохом расступавшейся траве. Вышли на поляну. Кое-где под ногами валялись какие-то ржавые топоры, трухлявые доски. "Здесь было стойбище, жили люди." - тихо сказал Арсений. "А куда ушли?" - спросила Ира, почему-то решив, что жители откочевали некогда в иные земли. "Они умерли. Потому что была война." "Какая война?" - глупо удивилась она. "Отечественная. Вторая мировая. Охотников забрали в армию. снайперами. А женщины и дети умерли без них. Ведь здесь жили охотой." Молчало все вокруг, молчал вликий мыс, молчала огромная река, не звенели синие цветы... " Бородатый режиссер подобрал ржавый нож. "Не нало отсюда ничего брать." - остановил его Арсений, - "это священное место." Молчаливые вернулись назад и долго сидели у костра, без песен и трепа... Арсений пошел к роднику за водой. Ирина пошла с ним. Краткие сумерки белой ночи опустились на лес. Ей стао не по себе. "Жутко что-то..." - пожаловалась она. "Что -то есть в этом месте, необычное" "Конечно, Где-то тут похоронен белый шаман." "И есть могила?" "Нет, ведь их хоронили на верхушках деревьев." Она с ужасом посмотрела вверх на темные ветви. Арсений тихо засмеялся. "На попей водички, такой больше нигде не попробуешь." Ира отхлебнула прямо из ведра. Вкус воды был неуловимо кисловатым. Она вытерла губы и увидела, как смотрит на нее Арсений. Прямо, не скрывая своей жажды. И что-то внутри нее, в самой глубине ухнуло, словно тяжкий колокол. И она испугалась тяжелого, дремучего желания, которое толкнуло вперед и заставило протянуть руки. Они почти столкнулись, сразу целуясь так, что стукнулись зубами... Но Ирина все же вырвалась и побежала назад, спотыкаясь на плохо различимой тропинке. Все уже спали в одном из домов, просто на полу, на каких-то одеялах и шкурах. Арсений ложиться не стал. Алинка шуршала с кем-то, кажется с тем бородатым.
Следующий день был длинным и настолько наполненным пвечатлениями, что впоследствии в Ириных воспоминаниях стал почти бесконечным. Жарили шашлыки, ходили на озеро, нашли древнее кладбище... рассматривали каменные надгробья в форме домиков, исписанные неразборчивой славянской вязью... Потом Арсений повел всех к дереву исполнения желаний, все разорвали на полосочки носовые платки, повязали на ветви... Когда шли назад прямо к Ирине вышла из зарослей косуля. Они постояли с минуту, глядя друг на друга олинаковыми карими глазами, потом косуля скаканула и чуть неуклюже побежала вверх по склону, смешно мелькая белым треугольником. "Будто девчонка в слишком коротком платье..." - подумала Ирина. Подошедший Арсений произнес: "Вот и косуля к тебе вышла. И кедровка утром села почти на плечо." Действительно, большая яркая птица утром села рядом с Ириной на низкую ветку. Арсений с Ниной обменялись тогда многозначительным взглядом. Арсений помолчал, словно решая говорить или нет, потом сказал, глядя себе под ноги: "Ко мне шаман под утро приходил." - "И что сказал?" - засмеялась Ирина. - "Сказал, что ты моя женщина."Она вспомнила, что Алинка говорила режиссеру во время обеда: "Эти местные то ли вправду как дети верят во все эти примочки, то ли хотят на нас произвести впечатление..." Но Ирина видела, что из всех приезжих Арсения и Нину интересует только она. Других они принимали вежливо и гостепримно, а ей пытались передать что-то важное, непереводимое в слова. И теперь она растерялась, не зная как реагировать. Она вообще не знала, как вести себя в ситуациях, когда вызывала мужское внимание, Ей было легче перевести все на дружеский тон, отшутиться, чем вступать в непонятную для нее игру кокетливых взглядов и мелких уловок. Но сейчас она не могла посмеятся над ним и над собой. Его благоговейное, не старомодное, но древнее какое-то восхищение женщиной рушило внутри нее устоявшееся каменное, холодное убеждение, что она отторгнута, отвергнута, недостойна...
Ночью они ушли в маленькую избушку и там на полу, на расстеленном грубом одеяле Ирина отдалась так естественно и просто, словно знала этого мужчину сто лет. Горячее, худое тело Арсения будто приросло к ее телу, соединилось невидимыми глазу корнями... невозможно было разнять руки, расплести ноги... И слова, которые они шептали друг другу были невозможны, непроизносимы в иное время, но сейчас в это мгновение приобрели значение высшего смысла... И рот его был ей сладок и запах его был ей угоден. И каждое движение его рук было необходимым и единственно правильным. На краю земли, среди сопок, там где растет дерево-шаман двое людей лежали в невидимой глазу лодке и плыли волнами древнего океана. Светло было вокруг, и в этом сумеречном неярком свете Ирина увидела его лицо и глаза с любовью смотревшие на ее тело... На нее всю. И она поняла, что теперь у нее другое тело и другие ноги, и другие руки. Когда солнце утренним лучом легло через всю избушку, Ирина подняла руку и словно в детстве увидела, как прозрачно и ало зажглись пальцы. В детстве это наполняло ее сладким ужасом, но сейчас она ощутила только счастье. Легчайший, невесомый огонь наполнял ее сосуды. Рядом лежал мужчина. который зажег этот огонь.
Пора было уезжать. Пора было улетать. Ирина смотрела вокруг и прощалась со всеми: с косулей и кедровкой и с травой и с невесткой Тангара и с белым шаманом... Но ей не было печально. Алина поглядывала на нее чуть завистливо. "Да, девушка, местный экземпляр явно обладает способностями. Глаза горят, морда цветет. Вот что делает с людями любовь..." Ирина не сердилась. Она просто дышала, смеялась, говорила. Но каждую секунду чувствовала на себе руки Арсения, Она думала то, чего не сказала ночью: "В твоих руках хочу я быть вечно..."
Расстались в городе слишком торопливо. Арсений записал ей свой адрес. Обхватив Ирино лицо худыми сильными пальцами, попросил: "Дай телеграмму. Я прилечу." - "Но это куча денег." - "Ерунда. Найду. Не в этом дело. Просто ты реши. И когда решишь, дай мне знать."
В самолете она вспомнила, что не позвонила Игорб и не сообщила, что прилетает. Придется ехать из аэропорта автобусом. Может это и к лучшему. Не придется сразу решать. Вечность спустя, когда самолет начал снижаться, она уже знала, что все кончено. Не знала только признаваться Игорю в измене или промолчать... Во время перелета неугомонная Алина уговоривала ее не делать из маленького приключения трагедии. "Подумаешь, измена! Да может он тебе на каждом углу изменяет... Нет, я не хочу сказать ничего конкретного..." Ирина сама могла ей порасказать кое-что конкретное, на что привыкла закрывать глаза. Но понимала, что вряд ли сумеет скрыть от мужа то, что произошло. "Да все потихоньку изменяют. Ты что одна что ль такая? Плюнь! Из-за ерунды ломать такую семью..." Конечно, Алина была права. И к дому Ира подъезжала с твердым намерением ничего не говорить Игорю. Он вернулся домой поздно вечером, чуть нетрезвый. "А позвонить было трудно?" - спросил раздраженно. - "Или ты решила меня проверить на верность?" Ирина не ответила, принялась рассказывать про поездку, про красоты Севера... Когда легли, Игорь вопреки своим привычкам обнял ее, но Ирина испуганно отодвинулась, сославшись на усталость. Это было так необычно, что муж внимательно вгляделся в ее лицо. Потом надулся и повернувшись к ней спиной сделал вид, что заснул.
А на другой день и все последующие он смотрел на нее непривычно осторожным взглядом. Она, как нашкодившая кошка пряталась от Игоря то за книгой, то за работой. И чувство вины созревало в ней от его ласкового ровного голоса, от предложения погулять, от вопроса как она себя чувствует... И она поняла, что теперь произойдет. Ничего не зная и не желая знать, он просто постарается погасить это мешающее ему внутренне свечение, раздавить эту хрупкую ее свободу. Она уже чувствовала, как привычный ошейник тоскливой нежности к нему сдавливает ей горло, как натягивается прочный поводок привязанности. Ирина смирилась. Она сама выбрала эту жизнь и этого мужчину. Игорь расслабился и перестал раньше обычного приходить с работы и звонить ей днем. Но знакомые и сотрудники редакции в один голос твердили ей, как она похорошела. И все еще пелось внутри: "В твоих руках хочу я быть вечно..."
Все произошло неожиданно и быстро. В один из теплых, спокойных августовских вечеров, когда Игорь, принес цветы накрыл стол и они поужинали вместе, он поизнес что-то совершенно обычное, десятки раз произносимое им, кажется: "Тебе не стоит носить джинсы... Ты в них слишком могучая..." Сказал он это без ехидства, скорее ласково чем грубо. Но Ирина развернулась к нему от стенки с посудой с таким бешенством разьяренной самки, что испугалась сама. И долго смотрела на тонкий бокал, раздавленный своей ладонью и медленные капли крови, стекающие на пол. Утром она подтвердила все, что наговорила вечером в запале и горячке. Сказала, что подает на развод и уходит жить на квартиру. Потом они еще пару раз виделись. Игорь кричал на нее, пытался остановить. Его красное от гнева лицо было похоже на лицо рассерженного ребенка, у которого отняли что-то и он недоумевает и кричит и требует. Этого огромного ребенка Ирине стало даже жаль. Но отстраненно, без сердца. Когда закончилась возня со сьемом квартиры, перевозкой книг и вещей, она на три дня закрылась от всех и лежала глядя в потолок. Словно прислушиваясь к звуку в дальней дали...
Плыла земля, та что извечно стоит на трех китах. Просвечивал космос сквозь небо. Толпы людей бродили летним городом. Трепетали выбеленные временем лоскутки на дереве. Бежала вверх по склону косуля. Вздымал волны невидимый древний океан. Женщина шла к Главпочтампту, что бы дать смешную телеграмму: "В твоих руках хочу я быть вечно..."