Рано утром, совсем рано - так рано, когда я просыпаюсь не от того, что выспался, а по другим причинам, чаще болезненным - я вдруг услышал, как под моим окном какой-то бродячий кот кому-то сказал в сердцах: " Трус!".
Нет, он конечно сказал по-своему, низким кошачьим "Мяу!". И даже не "мяу", а " мау", но при этом в моем сознании синхронно возник перевод: "Трус!".
"Сейчас у них будет драка", - подумал я и приготовился услышать ответ другого кота, который, конечно, так просто такое оскорбление не спустит. Но ничего больше я не услышал, все стихло. "Убежали, наверное", - подумал я и собрался спать дальше. Но потом я чуть было не вскочил с кровати. Я только что понял, о чем говорят коты! Часа три я провалялся еще в полудреме, держа при этом в голове одну мысль - либо мне приснился этот перевод кошачьего ругательства, либо я, действительно, с чего-то вдруг научился понимать язык животных.
Об этом же я думал, когда уже завтракал. Кроша зубами чрезвычайно вкусный и красивый сухарик, я вдруг отставил в сторону стакан с ароматным свежезаваренным рубиновым чаем. Если бы я не был один в своем загородном маленьком домике, а находился где - нибудь в скалистом ущелье, то я подумал бы, что эхо вторит мне. Но нет, определенно я услышал сейчас, что кто-кто кроме меня в этом доме также аппетитно расправляется с сухариком. Я снова прислушался. Точно! За досками вагонки, которую я наколотил прошлым летом на стены, скреблась и копошилась мышь!
" Человек! То же мне - человек!" - довольно презрительно сказала она и затихла. Мои уши стали локаторами. Я прямо чувствовал, как они стали шевелиться, скручиваясь в трубочку и вытягиваться. Так мне захотелось еще что-нибудь услышать. Но мышь, видимо, что-то заподозрила и окончательно затихла. Взволнованный я вышел во двор. Несмотря на то, что солнце уже стояло довольно высоко, огромная яблоня в моем дворе словно гигантский зонт скрывала мой двор в тени. Не знаю почему, но всегда вид этого дерева внушал мне чувство надежды. Может быть, потому, что оно было просто красивым? Я опустился в старое деревянное кресло, стоящее в лопухах и стал тихо покачиваться в нем. Покачивался я осторожно, так как одно из полозьев было обломано. И если об этом не помнить, то увлекшись, можно было и кувыркнуться назад через голову. Я тихо покачивался и размышлял. "Кот, вот теперь мышь! Я понимаю, о чем они говорили!". В это время словно порыв ветра прилетела на мою яблоню стайка воробьев. "А мы хороши!" - стали кричать они мне: " А мы хороши! А мы хороши!" И также внезапно, сообщив мне эту новость, вдруг сорвались и разом все улетели.
Конечно! С одной стороны это здорово интересно, когда ты вдруг начинаешь понимать язык животных и птиц! Но с другой - это меня стало вдруг сильно волновать. Я прямо-таки почувствовал, как сердце подкатило к моему горлу - так я взволновался! "Кто-то начинает видеть зеленых чертиков, а кто-то вдруг слышит, о чем говорят тараканы да жуки!" - подумал я с тревогой.
Покружив бесцельно по двору, я вдруг остро захотел увидеть хотя бы одно человеческое лицо и услышать нормальное, человеческое слово. Словно не ночь одну, а целую вечность уже просидел один в холодных, остывших за зиму стенах своего дома. Я вышел со двора и направился вдоль дороги к пруду. Вскоре я поравнялся с телегой, которую с трудом тянула старая лошадь. Телега была загружена мешками. Видимо с дробленкой. А что еще тут могут возить? На телеге дремал, добродушно спустив почти до самой земли брезентовые поводья, мужичок. Глаза свои он не открывал, а время от времени икал и опускал голову еще ниже - хоть и не богатырь, но это еще плюс, как минимум, два мешка нагрузки для бедной клячи! Говорить с ним о чем-то мне не хотелось - бесполезно. Когда я поравнялся с лошадью, то мы посмотрели друг на друга. Я на нее с сочувствием, а она, скосив на меня через выцветшую челку свои сливовые глаза - с любопытством. Подобрав свои отвислые губы, она вдруг сказала мне: "Боишься?"
- Чего?! - спросил я неожиданно громко. Скорее даже крикнул, так что возница встрепенулся и не глядя на меня, натянул поводья и прикрикнул на лошадь:
- Чемо! Чемо!
Лошадь фыркнула и ускорила свой ход.
Перейдя дорогу, я оказался на берегу пруда. День обещал быть жарким. На берегу сидел и дремал рыбак, удочка своим концом время от времени тюкала неподвижную гладь озера, пробуя пускать слабые круги. А поплавок, похоже, также как и рыбак, уснул намертво на неподвижном белесом зеркале озера. Сонное царство, подумал я. Только в камышах деловито кто-то возился.
" Уж не выдра ли?" - подумал я с интересом и подошел ближе, опрокинув по пути нечаянно пустой рыбацкий бидончик под рыбу. Из камышей высунулась сердитая собачья кудлатая морда. С минуту пес недобро наблюдал за мной. Затем, сопя и потряхивая свесившимися чуть ли не до земли мохнатыми ушами, он нехотя выбрался на берег и заковылял ко мне на своих кривых коротких лапах. Подойдя ко мне, пес уставился на мои башмаки, а затем, не поворачивая головы, поднял кверху свои блестящие глаза, закатив их под тяжелые веки:
- Ну, вот что! - прорычал он: - Убирайся! От тебя разит страхом!"
Я благоразумно поспешил убраться, как и советовал мне этот пес. Но весь обратный путь я бормотал себе под нос: "От меня разит страхом! От меня разит страхом!"
Когда я лег спать, то продолжал бормотать эти слова: "От меня разит страхом! От меня разит страхом!"
Но вот среди ночи я решительно встал, чувствуя, что во мне нет и капли сна и выгнал со двора свою старую машину. Свою старенькую десятку, которую я очень любил. "Мы больше любим сегодня машину, чем человека",- сказал один индийский мудрец. Он прав. Ну, да ладно. Через три часа я уже был в своем родном южноуральском поселке на улице Степная, дом номер десять. Там жил мой друг детства. Мой самый дорогой друг. Я легко, как в детстве, перелез через штакетник палисадника и встал сбоку от ярко освещенного окна. В комнате, за столом сидел мой друг. Перед ним стояла почти пустая бутылка вина. Сквозь которую на меня смотрел и улыбался я, собственной персоной, в виде портрета в рамке. Рядом с желтым куском сыра лежал черный пластмассовый футляр от дорогой авторучки. Когда-то, давным-давно, я и друг сидели за этим столом и делали уроки. И я подарил ему этот футляр от авторучки.
Высунув языки от усердия, мы писали тогда первые в своей жизни буквы. Я - дорогой авторучкой, присланной мне дядей из далекого города, а друг скрипел обыкновенной перьевой ручкой, макая ее время от времени в чернильцу.
- Подари! - сказал он, с завистью глядя на мою авторучку.
Я тогда не по-детски усмехнулся его наивности и достал из своего ранца красивый черный футляр от авторучки.
- Держи, - сказал я ему.
Друг с поспешностью раскрыл пустой футляр и хотя потом был разочарован, подарок все же принял.
Сейчас мой друг сидел задумчиво за столом и разглядывал этот футляр. Вот он вытряс в стакан последние капли вина и вышел из комнаты. Видимо за второй бутылкой. Я улыбнулся в предвкушении предстоящего изумления друга, раскрыл окно и мягко, как кот, пробрался в комнату. Быстро вложил в футляр авторучку, ту самую, ту самую дорогую мою авторучку, которая прошла со мной всю жизнь, и глядя на которую я всегда вспоминал своего друга, его растерянный взгляд, его детское лицо. После этого я спрятался за штору и едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть со смеху, стал ждать возвращения друга. Вот он с бутылкой в руках и унылым выражением лица - наклюкался все-таки! - вернулся к столу. Я замер. От волнения я даже привстал почему-то на цыпочки. Друг сел и вдруг обмер, глядя на футляр. Лицо его просияло, как будто и не прошло полувека, как я исполнил его просьбу о подарке! И вдруг мне так стало легко на душе и радостно, что я стал парить над полом. Сначала я легко приподнялся на несколько сантиметров от пола, а потом быстро-быстро, сквозь форточку, оставляя далеко внизу желтое окно, устремился ввысь. Вот уж и поселок далеко внизу, а горизонт очерчен широкой красной полосой восходящего солнца. Вереница диких гусей пролетела мимо меня на восток.
Молодой гусь испуганно поглядев на меня, спросил у старшего:
- Что это?! Что это с ним?!
- Ничего, сынок, - ответил старый гусь. Просто еще один человек умер.
Мое сердце упало куда-то в вниз в пропасть, но похоже, это был мой последний страх. Я помахал гусям рукой и полетел дальше. Мне уже не было страшно. Я ничего не боялся.