У него деликатный змеиный нрав, неразборчивый почерк и черный "глок".
 Он рефери в схватках добра со злом и чаще всех прочих бывает прав.
 Он не терпит капризов и грязных рук, говорит: "Все герои умрут в конце".
 У него французский смешной акцент и умение быстро входить в игру.
 Не прощает подлостей и измен, говорит, что вся его жизнь - ситком,
 Его пули питаются молоком - он его за вредность берет из вен.
 Он ходячий траурный декаданс, темнота, спокойствие и контроль.
 Но порой в его взгляде такая боль, словно он без гипноза впадает в транс, 
 Говорит: "Не верь никому всерьез. Нас убили, но не списали в срок.
 От меня отвернулся неверный бог, и ангел-предатель покинул пост.
 Эту истину не утопить в вине, не вспомнить улыбок своих детей:
 Мои дочери рано ушли в метель, но по привычке всё снятся мне". 
 Он глядит туда, где осенний лес подставляет шкуру под мокрый снег.
 Говорит: "Проклятье лежит на всех - не достучавшихся до небес.
 В наших венах черный холодный Стикс, нам до последней земной главы
 Из бездны таращиться на живых, стирая усмешки с безликих лиц.
 И нам больше нечего здесь беречь, некого помнить и хоронить.
 Над нами мойра кромсает нить, которая держит дамоклов меч,
 Да все напрасно..." И лишь когда он ловит мой удивленный взгляд,
 То, больше ни слова не говоря, встает, отрезая мне путь назад.
 Он берет мою руку, и быстро, вдруг, прижимает крепко к своей груди...
 ...Наберите девять-один-один! Или я внезапно сейчас умру,
 Или... Тихо. Страшные чудеса открывает он - гордый, немолодой...
 Его сердце не бьется в мою ладонь. Я читаю диагноз в его глазах.
 Мне чудится, будто бы он дрожит. У меня озноб или паралич.
 Он смотрит так, словно болен ВИЧ, в зрачках проносятся этажи -
 Бесконечные шахты... Его война не позволяет ему дышать...
 Я с трудом отхожу от него на шаг и думаю: "Что же ты, лейтенант? 
 Нам врут о вас повести и кино... Как тебя угораздило? Сколько лет
 Прокаженным холодно на Земле? Вам здесь стыло, голодно и темно:
 Чертовщина с гибелью на клыках воет в небо вечное "почему?"...
 Вам носить вампирическую чуму в нечеловеческой ДНК
 И маяться этим..." Меня трясет. Ведь, выходит, и я для него - еда?
 Он смеется так, словно слышит всё. Нет. Не стану спрашивать.
 Никогда.