Эти глаза просто сводили с ума. В них не было ни красоты, ни глубины, ни тайны. В них не было ничего, но они не были ни пустыми, ни мертвыми. Они были равнодушными. И это противоречие - интригующее, вызывающее равнодушие - выводило из себя, смущало и будоражило, заставляя вновь и вновь задаваться вопросом: "Что же там, внутри, за ними, в черепной коробке обладателя таких странных глаз". Ни цвет, ни разрез не имели значения. Впрочем, они были достаточно обычными - и цвет - льдисто-серый, и разрез - типично европейский. Эти глаза не украшали, но и не портили лицо - узкое, худое до аскетичности и даже желчности, лицо без признаков прожитых лет. Обладателю такого лица не может быть двадцать, но и сорока ему не дашь.
Тело, небрежно упакованное в мешковатую джинсу и невзрачно серую, вытянутую и вытертую шерсть, так же не говорило ни о чем. Ну, разве лишь о том, что обладатель сей обители души едва ли злоупотребляет пищей телесной и, вероятнее всего, вообще равнодушен к еде. И уж точно равнодушен к одежде - чисто, цело и довольно.
Равнодушие. Ключевое слово, слово-эпитет, намертво припаянный к этой странной, кажущейся серой, но в то же время, совсем не обезличенной фигуре.
Как его звали - я не знала. И знать, наверное, не хотела. Равнодушие его глаз и практически неосязаемость его движения и жестов, не только интриговали, но и пугали. Это как ДТП со смертельным исходом - ты точно знаешь, что не хочешь смотреть на жертв, но и оторвать глаз от покореженных машин и людей не можешь.
Для меня он был Бисмарком. Почему - я бы затруднилась ответить. Когда-то, в студенческо-идеалистскую пору своей жизни, я прочитала биографию сего удивительного политического деятеля. И он поразил меня, поразил до глубины души - своими методами и взглядами. Своим умением заставить других делать то, что нужно ему. Своим умением загребать жар чужими руками. Думаю, настоящий Бисмарк был не лишен обаяния. Мой Бисмарк был лишен всего. И тем, видимо, он был так притягателен для меня.
А может, все дело было в том, что он был единственным по-настоящему непонятным и посему интересным человеком в моем тогдашнем окружении.
Их было пятеро. Бисмарк. Позер. Фролло. Смайлик. И Лямур.
Имен их знать мне, видимо, не полагалось. Поэтому приходилось обходиться тем, что есть. Собственной фантазией и собственным, как мне тогда казалось, пониманием психологии людей и мужчин особенно. Было чертовски скучно. И все что оставалось - препарировать их, себя, отношения в "малом социуме"...
После окончания университета черт дернул меня поступить в аспирантуру. Ничем, кроме тщеславия (ах-ах-ах, завидуйте мне, я в 25 буду кандидатом наук, не меньше) мои научные устремления не подпитывались. Но дело было сделано. И пару раз в год я имела законные основания собрать шмотки и мысли и укатить в стольный град на встречу с научным руководителем или "поработать в архиве, открылись новые обстоятельства". Начальство всех моих рабочих мест (а к третьему году аспирантуры я сменила уже четвертое) кряхтело, ругалось, стонало, но отпускало. Так было и в этот раз.
Впрочем, как обычно, в последний день перед отпуском (а это был отпуск, как ни крути) навалилась тьма тьмущая дел. Разобраться в которых надо было безотлагательно, естественно. А разбираться было трудно - шел второй месяц моей непонятно какой деятельности в офисе фирмы, которая кому-то что-то поставляла. Что и кому - мне было неинтересно. Главное, зарплату платили вовремя. В офисе - чисто и уютно. Должность красиво называется - ассистент директора, и мое знание двух иностранных иногда пригождается. Большего мне на тот момент не требовалось. Разбитое сердце, душевные терзания и прочее, знаете-с. В связи с этими самыми страданиями (кстати, думаю, на должность сию хлебную меня взяли исключительно из-за написанной на лбу большими огненными буквами ненависти ко всему мужескому полу) общаться по нерабочим вопросам ни с кем я не желала, и посему не только я была не в курсе всех перипетий офисной и вне его жизни сотрудников, но и они - моей. Это сыграло свою роковую, можно сказать, роль.
В тот последний перед отпуском день последним-распоследним поручением для меня было отвезти какие-то документы в офис наших партнеров, как мы их гордо называли. Офис сей был богато обставлен, располагался в приличном особнячке в центре города и был укомплектован компетентной секретаршей и дееспособными охранниками. Ну разумеется, еще там были наши партнеры. Вернее, Самый Главный Партнер, коему и несла я заветные документы.
Весело помахивая папочкой я взлетела на третий этаж - не люблю лифты, знаете ли. И на повороте между пролетами ухитрилась зацепиться юбкой за нижнюю часть перил. Застенчивое хрупанье ниток сопроводило рождение интригующего разреза на юбке. Все бы ничего, но нитки из треснувшего шва торчали самым пошлым образом. Посему, забравшись на искомый этаж, я тут же провела рекогносцировку местности на предмет не просматриваемого камерами наблюдения (я же говорила, это было очень приличная контора) закутка. Искомый нашелся рядом с кабинетом Самого. Странный архитектурный изыск - кабинет завершал холл, и две его стены были торцевыми стенами всего здания. Посередине выходящей в холл стены красовались массивные сдвоенные двери (бедная секретарша - это сколько ж сил надо, такие махины каждый день не по одному разу ворочать?!). Слева от дверей была устроена какая-то ниша. Словно там была колонна, которую вырезали. Удалили, как зуб. Так как дальше была только несущая стена, и камер там не было, ниша идеально подошла для моих целей. Прихватив со стола секретарши (да-да, я в курсе, что без спроса брать ничего нельзя), кстати, ее не было, редкий случай, ножницы, я отправилась в закуток - приводить юбку и себя в пристойный вид. Для пущего удобства левой стороной торса я облокотилась на стену. Ухо мое было почти прижато к этой самой стене.
И конечно же, чуткое ухо любопытной меня ухватило обрывки чье-то беседы. Хотя почему - чьей-то? Самого и лица, голос которого мне показался знакомым. Тема беседы была мне неинтересна и непонятна - какие-то акции, захват чего-то, кого-то собирались чем-то прижать и что-то еще в этом роде. Это все, что я разобрала, пока, удалив лишние, пыталась завязать оставшиеся две нитки в узел, дабы разрез не стал из интригующего провокационным. В этот момент - к тому времени за дверью уже перешли на повышенные тона - второе лицо решило спешно покинуть кабинет Самого. Как я об этом узнала? А просто. Это самое лицо - коренастый мужик в плохо сидящем сером костюме - попросту хлопнул одной их створок. Нет спору, эффектный способ поставить точку в разговоре. Но я-то испугалась и чуть не оглохла. И естественно, что-то пискнула.
Мужик быстро обернулся, чертыхнулся и продолжил свое бегство. Тут как раз откуда ни возьмись, появилась секретарша. А я как раз закончила с юбкой. С извинениями вернув ножницы и с облегчением передав папку, я радостно прощебетала что-то в том духе, что, ура, дело сделано, и меня ждет счастье, отпуск и РЖД (и с чего вдруг на меня тогда напала такая общительность?). Выпархивая из приемной-холла, я в одном из зеркал заметила какое-то движение и краем сознания ухватила малознакомую, но хорошо узнаваемую фигуру Самого...
На выходе меня остановил один из этих, как я их называю, дееспособных (молодой, спортивного типа, сдержанный и явно умеющий пользоваться оружием) охранников. С извинениями - ничего личного, работа такая - он проводил меня в какую-то комнатушку справа от входа: "Вы же не хотите, чтоб я досматривал Вас здесь? Конец рабочего дня, люди туда-сюда ходят и т.п.". И я на это повелась.
Собственно говоря, этот краткий обмен "любезностями" с охранником - последнее мое внятное воспоминание о том дне.
Как же мне было плохо! Раскалывалась голова, мутило, хотелось пить. В глаза будто песка насыпали. Или будто песок и щебень заполнили наполовину мою голову, а потом кто-то стал трясти эту импровизированную погремушку, время от времени, надавливая на нее то слева, то справа. Казалось, от меня остались только боль и инстинкты, которые требовали свернуться в клубочек и жалобно поскуливая, попытаться сбежать из этой реальности - в сон, обморок или смерть.
В краткий миг просветления я разглядела неподалеку - кажется, я лежала на полу - бутылку с водой и свою сумку. В сумке - ура мучившим меня время от времени мигреням - было несколько видов обезболивающего. Воду мне кто-то любезно предоставил.
Сколько времени прошло после приема ударной дозы спасительных медикаментов - я не знаю. Приход в сознание сопровождался прелестными ощущениями - затекших рук и ног и одеревеневшей спины. Когда удалось собрать из кучи-малы отдельных кусков единое тело, притом отчасти даже мыслящее, я вновь потянулась к сумке. Еще в момент поиска косметички с лекарствами, я обратила внимание, что с сумкой или в сумке что-то не так. Теперь я поняла - среднее отделение, где я держала паспорт, билет (я же собиралась в отпуск!) и кошелек, было попросту выдрано. Зато кто-то любезный оставил мне телефон. И даже с симкой. Правда, сети не было. (Тогда я еще не знала, что тут ее нет и никогда не будет). Зато я увидела дату и время. Что ж, с горечью (удивительно, но ни паники, ни удивления особого я тогда не испытывала) поняла я, что поезд в отпуск ушел без меня. Часов 10 назад.
Итак, последнее, что я помню - пятница, 12 сентября, без четверти шесть, охранник заводит меня в комнатушку для "цивилизованного досмотра". Теперь вот явно суббота, три пополудни. Я снова в какой-то комн... да нет, это скорее зала. Правда, пустая и обшарпанная. Но с кое-какой мебелью. И какая же безжалостная особь бросила бедную меня на пол, когда вокруг пара вполне приличных диванов имеется, а?
Всегда любила тринадцатое число. И мне всегда везло. Но явно не в этот раз. Кряхтя и стеная я перебралась на диван и попыталась сообразить - где я, кто я, что могло случиться и что я буду делать.
С где я определилась - большая комната, по размерам и остаткам обстановки напомнившая мне что-то вроде гостиной и конференц-зала в одном флаконе, какой-нибудь третьесортной гостиницы. Кто я - тоже понятно: красавица, аспирантка, просто умница и хороший человек, который вместо отпуска и стольного града очутился непонятно с чего непонятно где.
Это очень странно. Я отчетливо помню, как сидела одна-одинешенька на старом диване посреди большой комнаты неизвестно где и очень спокойно анализировала обстановку. Может, вместе с обезболивающим я заглотнула пару таблеток седативного? Все может быть, я не была уверена ни в чем тогда. И уж тем более - сейчас. Одно я знала точно - с места я не двинусь, несмотря ни на что. В книгах и фильмах отчаянные (а по мне так просто идиотки) героини тут же кинулись бы осматривать местность. А я решила сидеть на месте, рассудив, раз уж звезды зажигают, значит это кому-то нужно. И все что необходимо на данном отрезке моей жизни - просто дождаться, когда появится тот, кому нужно, чтобы я была здесь.
И они пришли.
Сначала зашел Фролло. Конечно, Фролло он стал позже, а тогда был просто номер раз. По-своему симпатичный парень, как я успела ухватить. С очень темными и почему-то злобными глазами. Конечно, он мог быть злобным сам по себе, но я-то сразу почувствовала, что его злоба направлена на меня. Прошагав пол-комнаты, он остановился точно напротив дивана, который оккупировала смелая я. Смелая - потому что я рискнула с ним поздороваться.
Его движение я почти не увидела. Зато хорошо почувствовала - сильные, сухие, шершавые руки. На своем горле.
Вот тогда-то появился номер два. То есть, появился он вместе с остальными и номером раз одновременно. Просто тогда он появился для меня. Позер. Высокий, гибкий, в безумно алом свитере и нереально узких вельветовых штанах. Его показушное кольцо чиркнуло по моей левой (прямо по-библейски вышло, ударили по правой - в данном случае, придушили - подставь левую) щеке. Но я не в обиде - царапина сошла через пару дней, а синяки от рук первого, разжатых Позером, отвратительным ожерельем украшали мою шейку еще дней десять.
- Полегче, полегче, покалечишь девочку, получишь удовольствие, а мы что, не люди, что ли? Я вот лично предпочитаю амуры крутить с бабами с целостным кожным покровом.
Для меня как лингвиста выбор лексических единиц показался весьма примечательным - поэтому я подняла скромно опущенные (на самом деле филологическое любопытство победило страх) глазки и увидела номер три, которого уже до этого первого взгляда окрестила Лямуром. Ему, как оказалось, подошло. Было в нем что-то от заласканного хозяйкой, наглого и беспородного кота. Русые с рыжиной локоны (по-моему, уложенные при помощи геля и круглой щетки), немножко рязанская, но обаятельная мордаха и весьма накачанный торс. И стандартно - черная футболка, синие джинсы, грязно-белые кроссовки. Такого встретишь в очереди или транспорте - полчаса таращиться будешь - а потом и не вспомнишь, как он выглядел. Так, что-то вполне приятное глазу. Как уличный кот, которого автоматически рука тянется погладить и дать что-нибудь вкусненькое, но о котором забываешь, придя домой и закружившись в бытовой суете.
К тому времени, как очередь дошла до осмотра оставшихся двух, один из них уже стоял у дальнего окна - невразумительная персона в сером. А второй - Смайлик, оседлал журнальный столик. Я бы не рискнула, на его месте - столик явно был весьма пыльным, а штаны Смайлика весьма светлыми. Белыми, вообще-то. Кроме штанов - как у Остапа - мне на тот момент запомнилась только хитрая, от уха до уха улыбка. Как будто обладатель ее знал что-то необыкновенное и неожиданное для всех нас.
Смайлик вторым нарушил молчание:
- Эй, а кто сказал тебе, брат, что амуры крутить будешь ты? Ты тут не один, так что устроим приличный бэттл, а то не коллективно же ее пользовать? Девочка, конечно, не так, чтобы айс, но и за эту спасибо боссу.
- А меня никто спросить не хочет? Я, может, вообще, женщин предпочитаю. Знаете ли, говорят, что только девочка может сделать по-настоящему хорошо другой девочке.
В зале повисло ощутимое удивление в стиле "смотрите, кто заговорил". Не знаю, что "братьев" удивило больше - то ли то, что я осмелилась (или рискнула) открыть рот, особенно, после незаконченного удушения (кстати, хрипела я будь здоров как), то ли вольнолюбивые речи про однополую любовь... Кстати, я стопроцентная гетеросексуалка. Просто провоцировать люблю. И эта любовь сильнее чувства самосохранения. Была. Теперь я уже не такая.
Я не ошиблась в предположениях, это действительно была гостиная какой-то гостиницы или пансионата. Бывшего, разумеется. Теперь там обитали эти пятеро бойцов-молодцов. И я, то ли мышка-норушка, то ли сестрица Аленушка.
Они действительно были бойцами. Каждый день - все еще пекло по-летнему - во дворе перед главным входом проходили многочасовые изматывающие спарринги. Мне было скучно, да и вообще, когда увидишь столько симпатичных мужских торсов? Поэтому я сначала разглядывала сие действо - почти священнодействие порой - из окон "гостиной", а через пару дней осмелела - или обнаглела, сама не знаю - и стала выползать на крыльцо, таща за собой стул, бутылку с водой и что-нибудь пожевать.
Сидела там до первой крови. Первую медицинскую меня больше не просили оказать, с тех пор как меня при виде крови вывернуло прямо на крыльцо. И еще и убирать заставили, паразиты. Как только появлялась кровь - обычно из чьего-нибудь носа - я убиралась на кухню и пыталась придумать, чтобы такое приготовить, чтоб несложно, съедобно и хватило б на такую ораву мужиков. Надо отметить, что закрома нашего веселого дома (жаль, что не желтого) были хорошо укомплектованы. А на кухне нашелся даже миксер и вполне приличный ассортимент всяких кастрюль-сковородок-судочков и прочего. И я вдохновенно кашеварила. Иногда удачно, иногда нет. Но это было явно лучше, чем стряпня Смайлика или Лямура. Позер берег свой маникюр, Бисмарку все явно было до звезды, а Фролло мог с легкостью подсыпать всем нам яду. Поэтому к плите встала я как самый безопасный для пищеварения вариант, а вовсе не по причине моей гендерной принадлежности.
Дня два я пыталась объяснить, как мне казалось вменяемым, Смайлику или Позеру, что меня зовут Анна, Аня, Анюта, Нюся или, уж на худой конец, Нюша. Без толку. Первые слова, с которыми эта гоп-компания обратилась непосредственно ко мне, были слова Смайлика:
- Ну что, зайка, будешь теперь жить тут. С нами - последние слова он сопроводил несколько кровожадной улыбкой, - Пойдем, покажу тебе твои апартАменты.
Вот прямо так и сказал, с ударением на третий слог.
Я обиделась, во-первых, не люблю всех этих заек-рыбок и прочу анималистику, во-вторых, зайкой меня всегда называли из-за чуть более крупных и выдающихся передних верхних зубов, в третьих, я ж им ни какая-нибудь барышня-крестьянка, у меня имя есть, и я готова им представиться. (А заодно выяснить - кто они такие и что я тут собственно говоря делаю).
Пообижаться мне не дали - подхватив под белы рученьки (я только и успела подцепить сумку) - подвели к двери (ах, такое сопровождение, два симпатичных парня - Позер и Смайлик - всю жизнь мечтала), проконвоировав через пустой, но чистый холл к лестнице на второй этаж. По лестнице меня самым невежливым образом проволокли, затем, подпихивая и подпинывая (это был Смайлик, Позер до такого в жизни бы не опустился) сопроводили до конца коридора и - бинго - мне достался тупиковой нумер. Там меня и оставили, как любезно сообщил Позер - до ужина. И я покорно осталась, осваивать новое жизненное пространство и думать важные думы. Думы думались плохо. Поэтому посетив уголок задумчивости, стерев при помощи полусухих влажных салфеток остатки макияжа, я отправилась спать. Приличная женщина приняла бы душ и все такое. Но полотенец мне не предложили, не вытираться же несвежей одеждой или простынями, на которых вдруг неизвестно кто спал.
Мой крепкий и на удивление безмятежный сон прервали чьи-то бесцеремонные телодвижения по моему почти бездыханному тельцу. Меня попросту лапали. Не скажу, что было так уж неприятно, но все-таки приличной девушке как-то не к лицу позволять так много персоне, с которой знакома минут десять от силы. Вот я и не стала позволять, постаралась отбиться. Оказалось, со мной пытался амурничать проказник Лямур. Получив легкий - на большее я вряд ли была способна - тычок в плечо, он поднялся с кровати.
- Вот, красотка, одежки тебе - маечка, кстати, моя любимая - и полотенце. Пять минут на душ и марш на ужин. Будешь украшением стола, мы тут одичали без баб-то. Кухня слева от входа на первом этаже. Шевелись давай, зайка.
(Так я и стала для них всех Зайкой. Теперь иногда так и порывает на вопрос об имени-отчестве представиться Зайкой Ивановной.)
И он умотал. Так и не дождавшись стриптиза в моем исполнении. Потому что от перспективы купания я была готова раздеться прямо при нем же. Но хорошо, что не пришлось. А то потом как бы отбивалась?
Майка оказалась лишь чуть велика, штаны я подвернула и снизу и сверху, в поясе, опустив верхнюю кромку почти до середины бедра. Получилось почти ничего, я ведь не собиралась никого соблазнять. И потом, коли они так давно баб не видели, то и такая, как есть сойти должна была.
На ужине - помнится, были жутко переваренные и недосоленный макароны вроде как с сыром - я наконец-то познакомилась с Пятым. Тем самым, с равнодушием во всем. Который стал Бисмарком.