Нимченко Андрей Владимирович : другие произведения.

Право выбора. Повесть целиком

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Попаданство. Путешествия во времени возможны? Нет. Любое из существ, населяющих Вселенную, властно лишь над тем отрезком времени, которое способно вместить в себя за один раз. В этот отрезок оно вольно принимать решения или отказываться от них, делать шаг или оставаться на месте. Человеку подчинено всего одно мгновение, это его "единица существования". Но есть те, кто способен вместить не каплю, а биллионы и биллионы тонн времени. Для них одним кратким мигом будет наш век. И власть их распространится на него - от края до края.

   Аннотация:
   Путешествия во времени возможны? Нет. Любое из существ, населяющих Вселенную, властно лишь над тем отрезком времени, которое способно вместить в себя за один раз. В этот отрезок оно вольно принимать решения или отказываться от них, делать шаг или оставаться на месте.
   Человеку подчинено всего одно мгновение, это его "единица существования". Но есть те, кто способен вместить не каплю, а биллионы и биллионы тонн времени. Для них одним кратким мигом будет наш век. И власть их распространится на него - от края до края.
  
   В шестидесятых годах XXI века на контакт с нашей цивилизацией выходят существа, именующие себя Веталами. Они предлагают людям знания, которые положат конец болезням, войнам, голоду. Выведут на иную ступень развития. Но необходима долгая подготовка сознаний людей для принятия эти знаний. Начать ее можно теперь, в конце XXI века, но тогда никто из ныне живущих не увидит ее результатов. А можно перенести ее в наше прошлое, во времена, которые для Ветал всего лишь один из полюсов гигантского века-мига - единицы их существования.
   Ослепленные заманчивым предложением, желая пожать плоды еще при своей жизни, главы государств соглашаются на второй вариант - изменить человеческое прошлое, чтобы приблизить великое будущее...
   Повествование начинается с того, что главный герой - пятидесятилетний Клод Каре, приходит в себя на улице. Он ничего не помнит о своем прошлом, и вынужден постепенно восстанавливать его со слов других людей. Выясняется, что он - посудомойщик в одной из забегаловок Нью-Йорка, а на дворе 1963 год.
   Вскоре к Каре начинают возвращаться воспоминания. Чтобы восстановить память, он отправляется на юг страны, в городок Варшаву, с которым, как ему кажется, связано что-то в его прошлой жизни. В пути происходят события, в результате которых Клод понимает, что стал пешкой в игре неведомых сил. Он узнает, что его зовут Хабр Хмелевский и он жил через сто лет в Европе XXI века. В будущем его осудили за убийство жены и любовника, казнили, а его душа была перенесена на век назад, в тело другого человека. Человека, который вскоре должен сделать выбор, определяющий жизнь и смерть самого президента Кеннеди.
   Задача Клода - не допустить убийства. Это станет одним из "кирпичиков" преобразования земного общества, которое затеяли Веталы. Клод соглашается.
   Но в последний момент, когда он волен спасти или погубить Кеннеди, он оказывается перед непростой дилеммой. Дело в том, что именно сейчас воспоминания о прошлом неожиданно прорываются в его мозг. Клод-Хабр понимает, что был осужден на смерть безвинно, и что Веталы знали об том. Но убили его, чтобы получить подходящую кандидатуру для выполнения задуманного. Можно ли верить таким существам? Действительно ли они стремятся помочь или ловко играют на мечтах Человечества, чтобы достичь совсем иных целей? К какому "светлому будущему" подталкивают нас неведомые, и, возможно, недобрые силы?
   Клод может помочь пришельцам, рискуя сослужить недобрую службу всему роду людскому. Или пожертвовать собой, разрушив планы Ветал.
   Ему - выбирать. Но, может быть, как раз выбора-то у него и нет? И все, чтобы он ни сделал, на благо врагу?
  
  
   Об авторе:
   Нимченко Андрей Владимирович.
   Почтовый адрес: 350010, г. Краснодар, ул. Ростовское Шоссе, 8, кв 27.
   эл. адрес: [email protected]
   29 лет, образование: факультет журналистики Кубанского
   государственного университета.
   Публиковался в украинских журналах фантастики "Порог", "Реальность фантастики", а также в российском журнале "Мир Фантастики".
   Работаю: ответственный секретарь, заместитель главного редактора регионального
   представительства газеты "Комсомольская правда" на Кубани.
   Место жительства: г. Краснодар, ул. Ростовское Шоссе, 8, кв 27.
   Тел: 8 918 489-61-63, дом (861) 257-00-31

Право выбора

Для человека возможен только один вид истинной свободы - от самого себя.

   Глава 1
   Если вы не верите во всю эту ерунду вроде НЛО, барабашек, ведьминых мест, а тем более в то, что можно вызвать дьявола, если нарисовать мелом узор на полу, сжечь кучку сухой дряни и произнести несколько ругательств на языке, на котором и приличные-то слова звучат скабрезно, то я ваш покорный слуга и единомышленник на все времена. Я сам до сих пор во все это не верю, и даже Глука, который в один ужасный момент взял и испортил всю мою жизнь, не убедит меня в обратном. Глука - это мой вет, будь он неладен. Благодаря ему я узнал, что влип в историю, и это чудовище тут же дало понять, что выкручиваться из нее мне придется самому. Возможно, большинство ветов белые и пушистые - если так, значит, мне не повезло. Глука белым станет, разве что если вылить на него ведра три перекиси водорода, чего, кстати, я ему искренне желаю...
   Ну да ладно, пришла, по-моему, пора немного рассказать о себе - тем более, что история моя может кому-то показаться фантастикой, а мне бы этого не хотелось. Так вот - это не фантастика, а я не фантастический герой. Не подхожу ни по одному параметру - если, конечно, за неделю, что я провел в этой камере, в Голливуде не поменялись стандарты.
   До недавнего времени я не знал, кто я, и не имел совершенно никаких воспоминаний относительно своего прошлого. Первое, что помню - проснулся на улице с полупустой бутылкой дрянного виски, в продранном на локтях грязном пальто и с побитой физиономией. До этого - серая дыра, в которую навсегда провалились пол века, судя по всему, вполне разнесчастной жизни. В тот момент от психушки меня спасло лишь одно: в кармане оказалась записка от какой-то цыпочки по имени Жане с просьбой ей позвонить. За эту ниточку я и вытащил те скудные крохи информации о своей прошлой жизни, которыми и вынужден был довольствоваться до самых последних пор. Выяснилось, правда, что "цыпочка Жане", это мужик, огромный и волосатый, как джинн из арабской сказки. Но в том был и свой плюс - не пришлось сочинять историю, почему я забыл, где живу: надрался сильно, вот и вся причина.
   Оказалось, что я - судомойщик в задрипанной забегаловке на окраине Нью-Йорка, снимаю ободранную квартиру неподалеку, пью в рабочее и свободное от работы время, что, впрочем, не мешает мне вполне сносно драить тарелки, а значит, алкоголизм моей карьере нисколько не вредит.
   Так я и продолжал есть, спать и работать еще целый месяц, понемногу восстанавливая картину своей личности из реплик и мнений окружающих, и в меру сил старался ей соответствовать. Делать вид, что ты такой же, как обычно, было нетрудно - Клод Ивлин Каре, 52 лет от роду, был существом малоразговорчивым, одиноким (если не считать жившую с ним здоровенную псину по имени Пуппи неопределенной породы и такого же неопределенного окраса), в меру здоровым, за квартиру платил исправно. А что касается прочих аспектов его жизнедеятельности - старался, чтобы пути его и остальных гомо-сапиенс этой планеты пересекались как можно реже. Чего и говорить - в моем положении такое прошлое можно было считать даром Божьим.
   Итак, в новую жизнь я вступил в начале осени и мне был уготован целый месяц относительного спокойствия. Неприятности начались 13 октября - сразу после Дня Колумба. Вечером в нашей забегаловке шайка латиносов отмечала 471 первую годовщину высадки испанцев на американском побережье. На ежегодное шествие и карнавал по этому поводу я не попал, зато весь день слушал стенания Али - официанта, сердце которого было разбито невозможностью поглазеть на аппетитные формы ряженых девок. Даже висевшая на стене карточка актриски из "Невероятной истории" не могла поднять ему настроения - тем более, что над малышкой Джейн успели изрядно поработать мухи...
   Так вот, вечером мы обслуживали латиносов, а утром весь этот срач нужно было убирать. И как раз в тот момент, когда я оттирал тарелку с присохшим к ней куском свиного ребра, в серой пелене, заменившей мне память, вдруг прорезалось "окно". Сквозь него я увидел чистое белое помещение, лампы на потолке и двух мужиков в каких-то странных противогазах, подносящих к моей голове уродливый, весь перевитый блестящими проводками, шлем. Мне стало страшно, и я уронил тарелку в груду других - целой посуды в мойке сразу поубавилось. Машинально я стал вытаскивать осколки, "окно" закрылось, но тут же снова отворилось в другом месте - через грязноватое стекло памяти на меня посмотрело перекошенное ненавистью женское лицо. В моей груди тут же всколыхнулось целое море чувств, среди которых главным была гадливость. Были еще образы и эмоции - сильные и по большей части этой женщине ничего хорошего не сулившие.
   В себя я пришел в зале кафе и первое, что увидел - толстую физиономию хозяина Рафаила, который орал мне прямо в лицо:
   - ...что он бросил пить! А он просто попробовал дрянь позабористей! Так вот, в моем кафе не место придуркам вроде тебя, которые нюхают всякую мерзость, а потом падают на посетителей и портят им одежду! Пошел вон...
   Тут только я заметил, что осколком тарелки сильно порезал левую руку - из нее так и хлещет, и хоть бы один урод перевязал. Видно, в беспамятстве я вышел из кухни и добавил немного крови в ростбиф какого-то господина.
   Самого господина я увидел секундой позже - толстый малый в перепачканном красным светлом костюме от возмущения полиловел настолько, что ясно было - медицинская помощь из нас двоих больше нужна ему.
  
   Глава 2
   Через десять минут после того, как меня перевязали, я сделал первую важную вещь в своей новой жизни - послал хозяина. После чего отправился домой. По дороге я купил виски, а когда добрался до своей холупы, вылил все содержимое бутылки в вазу, поскольку стакана размером с пинту у меня не нашлось (пинта - 473 грамма).
   Когда я оторвался от этого "бокала", на дне его оставалось еще около джилла пойла (джилл - 118 граммов), но я знал, что больше к нему прикоснуться не смогу. Вдруг откуда ни возьмись появилась уверенность, что так было всегда - никогда не пил больше одного "чин-чина", и что попробуй я влить в себя еще хоть глоток, меня бы тут же вырвало - такая вот особенность организма. Интересно, что старине Клоду Каре она, вроде бы, совсем не подходила - прошлое этого субъекта было проспиртовано, как лягушка из школьного биологического музея.
   Потом я уселся в кресло, у которого одна ножка была сломана и подвязана веревкой, и стал вспоминать. Получалось плохо, я бы сказал, ни черта не получалось. Единственная информация, которую мне удалось выудить из измученного этими попытками мозга - что моя прошлая жизнь как-то связана с городом Варшавой. И что от моего сегодняшнего места жительства эта Варшава отстоит оч-чень далеко.
   Самая дальняя Варшава, как мне сказали в справочной службе, находилась на юго-востоке, почти у границы с Мексикой, где-то между Сан-Антонио и Эль-Пасо. Кроме того, я узнал, что по всей стране было разбросано еще восемь городков с таким именем. Но названия половины из них были как-то связаны с кораблями, а как смутно мерещилось мне, моя Варшава от моря была не близко. И именно в тот момент, когда я размышлял, где можно было бы поподробнее узнать об остальных четырех Варшавах, на мою память снова снизошло озарение.
   ...Это был яркий и пыльный день, красноватый песок мчался по обе стороны шоссе, разделявшего мир на две однообразные половинки, и мы с Эммой катили куда-то в отпуск. А я думал, что если скандал - хорошее начало любого отдыха, тогда мне, пожалуй, не стоит врезаться в первый попавшийся каменный столб на нашем пути. Да, определенно места были похожи на Дикий Запад в самые засушливые его годы. Горло саднило от недавнего крика и жутко хотелось пива, но треклятая баба выбросила из машины обе упаковки - и мне об этом стало известно, лишь когда мы отъехали от ближайшей забегаловки, где можно было запастись холодненьким "Белым быком", миль на десять. Злость так и клокотала во мне, будто внизу живота плескалась раскаленная ртуть. Ее миазмы поднимались до самой макушки, сдавливали горло и застилали глаза. Единственное, что мне сейчас хотелось сильней, чем пива, - остановить машину и долбануть изо всей силы кулаком по этому красивому лицу.
   Потом в голове зазвучала мелодия виолончели. Такая, знаете: "Лааа-лаа, ла-лаа, ла-ла..." Донельзя классическая, но в то же время успокаивающая. Понемногу я пришел в себя, иными словами моя мятущаяся душа вернулась в тело пятидесятилетнего алкоголика из Нью-Йорка и тут же придала ему ускорение. Минут десять я накручивал круги по комнате, ни о чем не думая, а просто пребывая в крайне возбужденном состоянии. За это время я скурил до середины фильтра пять сигарет "Лаки страйк", и дважды наступил на лапу развалившегося на полу Пуппи. Каждый раз, когда это происходило, ленивая псина начинала колотить по полу хвостом, и только. Но когда я нечаянно уронил еще горевший пепел на ее шкуру, она, наконец, обижено гавкнула и отошла в угол. В это мгновение решение, определившее мою дальнейшую жизнь, окончательно созрело и предстало передо мной во всей своей красе.
   Через двадцать минут в моей квартире нудным речитативом бормотало одинокое радио - говорят, что это создает видимость присутствия хозяина, а я спускался по пожарной лестнице вниз. Ночка была как раз для плохих парней - сплошь затянутая облаками, а с улицы еще и раздавались тихие, но вполне душераздирающие крики. К забегаловке, в которой я работал еще сегодня утром, судьба-хранительница привела меня без происшествий. Но едва я оказался в тени навеса над соседним магазином, как дверь кафешки "У Рафаила" распахнулась, и оттуда выкатились трое темных личностей с мешками за спинами. В мешках мелко позвякивала посуда - видно улов воришек оказался меньше, чем они рассчитывали, раз пришлось взять это барахло.
   Задушено переругиваясь, троица пробежала в метре от меня, распространяя запахи бобов, свиной тушенки, и сладковатый аромат "травки". Не нужно было быть обученной ищейкой, чтобы они привели вас в ближайший негритянский квартал. Я неслышно скользнул в открытую дверь.
   Пока что удача улыбалась мне своей голливудской улыбки - так широко, что я мог рассмотреть пломбу на левом нижнем зубе мудрости. Но действие это для нее было явно непривычным, а потому я опасался, что улыбка вот-вот превратится в гримасу на морде полицейского бульдога. Следовало поторапливаться. В кафешке все было вверх дном, касса валялась на полу - в небольшой дыре, которую проделала в половицах при падении. За барной стойкой царил погром, будто племя чероки целую ночь упивалось там огненной водой.
   Я проскочил мимо поваленных в кучу столов и стульев на кухню, в самый дальний угол, где на железной распорке примостилась "старушка", так мы звали древнюю бронзовую кастрюлю литров на сто пятьдесят - эдакий символ заведения, который Рафаил самолично натирал до блеска раз в неделю. В прошлый свой выходной я заглянул на работу поздно вечером, когда все уже разошлись, и застал его за этим занятием. Правда, - вот незадача! - ни единой тряпки поблизости от Рафаила не было, а у него самого вид был, как у фермерской шавки, которую застали за закапыванием куска копченой грудинки на заднем дворе.
   Половица позади "старушки", до которой я едва сумел дотянуться, подалась, и мои пальцы уткнулись в затянутый целлофаном сверток. Через секунду я развернул толстенькую колбаску свернутых денежных знаков, в которых еще на ощупь узнал родную американскую валюту. И в этот момент старая шлюха Судьба начала поворачиваться ко мне костлявым задом - на улице завыли полицейские сирены. Они были еще кварталов за семь, заранее предупреждая всю здешнюю шелупонь о визите "царя зверей" - ночного патруля, но мешкать не стоило. Я отщипнул от пачки примерно десятую часть, сунул остальные сбережения Рафаила в дыру и вставил половицу на прежнее место. Времени совсем не было, но я не хотел совсем уж грабить босса, какой бы свиньей он не был. А не приладь я все, как было, копы найдут тайник и уж точно не оставят там ни цента.
   Наружу я выскочил, когда сирены были еще далеко, и только собрался спокойненько перейти на другую сторону улицы, как из-за угла, визжа колесами, выскочила первая патрулька. Сирена у нее была выключена - должно быть, специально, чтобы не спугнуть жуликов. Меня заметили и врубили громкоговоритель, не очень убедительно уговаривая довериться американскому правосудию и остановиться до выяснения обстоятельств. Но наверное те, кто сидел в машине, и сами не питали иллюзий насчет своих ораторских способностей. Во всяком случае, скорости они снижать не стали. Я побежал изо всех сил, проклиная собственную порядочность и расширенную алкоголем печень. Они прибавили газу. Свернуть было некуда, до ближайшей спасительной подворотни как минимум половина квартала. Становилось ясно, что следующие пару лет мне придется провести за лингвистическими упражнениями - разучивать тюремный слэнг с соседом по камере. Но тут метрах в тридцати впереди с тротуара вдруг подскочили три темные фигуры и, прихватив мешки, принялись улепетывать за угол. Я узнал их сразу - моих менее удачливых предшественников - но не сразу поверил своим глазам. Эти придурки остановились выкурить "косячок" едва ли не у дверей ограбленной кафешки! Странно, что они не сделали это внутри, присев на разгромленную стойку и обсуждая, сколько "травы" можно выручить от продажи ворованных чайников...
   Я едва справился с приступом смеха и свернул в узкий проход между двумя домами. Протиснуться здесь мог лишь человек, настолько же иссушенный дешевым виски, как и я. Откормленным болванам, разъезжавшим по городу на корыте с мигалками, об этом нечего и думать. Стены по бокам скоро кончились, и я оказался на захламленном каменном дворике среди мусора и объедков. Свора крысят порскнула в разные стороны, оставив в покое скелет кота - такой вот небольшой эпизод в древней вендетте между двумя видами.
   Обходя дурно пахнущие кучи, я двинулся к выходу на другую улицу. До него оставалось чуть-чуть, когда блеклую полосу света, сжатую по бокам облупленными стенами, загородила фигура полицейского. В лицо боксерской перчаткой ударил свет фонаря.
   - Эй, парень! Это не ты сейчас устанавливал мировой рекорд по бегу среди придурков?
   Коп осторожно, но быстро приближался, держа руку на кобуре.
   - Не я... - от обиды хотелось лезть на стену.
   - Да ты скромняга... - полицейский выдвинулся на освещенный участок - сначала там оказался его живот, а потом все остальное. Парень явно не страдал отсутствием аппетита, я даже сумел разглядеть, что спереди к его куртке прилипли фрагменты недавней трапезы. Назад дороги не было, я не сомневался, что ублюдок начнет стрелять, но вот если прорваться через этот жировой заслон... От него до выхода на улицу не больше двадцати футов (фут - 0,33 метра). Удастся проскочить, не получив пулю в спину - и меня ждет спасение.
   Я стал пятиться в бок, отходя к стене. Коп, не желая поворачиваться ко мне боком, повторил тот же маневр в зеркальном отражении. Теперь нас разделяли всего восемь футов и куча отходов, которую венчала ржавая крышка от мусорного бака. Лоснящаяся физиономия парня - ему было лет тридцать - готова была лопнуть от натуги, так пристально он следил за моими руками. Но когда пялишься на руки, не ждешь беды от ног. Я поддел носком ботинка крышку и швырнул ее в голову противника. Коп начал вытаскивать свою пушку, когда кусок ржавого железа был уже на полпути к его лбу. Крышка выбила из толстяка короткое ругательство, он нажал на курок, и первая пуля угодила в стену. Я уже был в проходе между домов на полпути к свободе, когда следующая свинцовая злодейка вырвала клок волос с моей головы.
   - Стоять! С..с..сукин сын!
   Ну, вот что бы вы сделали на моем месте?! Так я бы тоже остановился, если бы не споткнулся обо что-то и не полетел кубарем. Вышло вполне натурально и позволило мне выиграть еще футов пять расстояния до угла. Но коп уже вскочил на ноги, вытирая кровь со лба, и бросился ко мне. Я еще успел подумать, что сейчас будет больно, но тут произошло самое невероятное событие за последний месяц: куча картонных коробок, мимо которой как раз пробегал полицейский, раздалась в стороны, и из-под них на толстяка бросилось огромное бесформенное существо с горящими глазами. Тварь сбила его с ног, а потом внутренности каменного мешка разорвало самое страшное рычание, какое я когда-либо слышал. Коп лежал неподвижно, возвышавшийся над ним зверь повернул ко мне оскаленную морду... Полицейский был прав, на соревнованиях по бегу среди придурков - очень перепуганных придурков - я мог бы рассчитывать на "золото"...
   От безумного бега я пришел в себя только дома, допив остатки виски и сходив в душ. В моей каморке он был совмещен с туалетом, причем на площади, не превышавшей три на три фута. Так что мылся я, сидя на унитазе, одновременно справляя нужду и прихлебывая из бутылки - как видите, иногда и в бедности есть свои плюсы. В целом, план моих дальнейших действий был прост - незамеченным убраться из города и побыстрее. Благо, благодаря экономичности и трудолюбию Рафаила у меня появилась возможность превратиться в приличного человека. Мешкать было нельзя - если та тварь не разорвала в клочки моего недавнего знакомца, копы заметят сходство уволенного Рафаилом работника и худого мужика в обтрепанном пальто, обворовавшего его забегаловку.
   С машиной и одеждой все прошло, как по маслу. Примерно в девять утра по шоссе, ведущему к Сан-Франциско, на зеленом "Бьюике", видавшем лучшие времена, ехал выбритый и только что постриженный американец, сильно смахивавший на коммивояжера. Правда, обычно в машинах у них на переднем сиденье не чешут блох здоровенные псы неопределенной породы.
   О Пуппи я к стыду своему позабыл, но он сам нашел меня в тот момент, когда я уже выводил авто со стоянки. Прокат до Фриско обошелся в четверть украденной суммы, правда, в виноградный штат ("Виноградный штат" (Grape State) - одно из названий Калифорнии - прим. Авт.) я ехать не собирался. Хотя тому, кто хотел бы последить за моим маршрутом, должно было показаться именно так. Но это был след, оставленный специально для полицейских. Из штата Нью-Йорк я собирался выехать в Пенсильванию, затем в Огайо и только затем свернуть с пути в Сан-Франциско на юг - в Кентукки. Потому что на самом деле меня интересовала Варшава и только Варшава. Название этого городишки пульсировало в моей голове в такт ударам сердца. И даже изумление по поводу невероятного чутья моей псины, нашедшей меня в трех милях от дома, не могло надолго отвлечь мое внимание.
   - До Фриско? - с ноткой зависти спросил прыщавый длинноносый паренек, отдававший мне ключи.
   Я радостно осклабился в ответ.
   На секунду мне и вправду захотелось рвануть в Калифорнию, погреть старую шкуру где-нибудь на побережье, к примеру, в Поинт-Рейесе. Но потом я подумал о долгой дороге, о красном индейском просторе каменистых плато в Нюь-Мексико, о Белых песках ("Белые пески" - национальный заповедник в штате Нью-Мексико), о форели, которая, как я знал, водится в тамошних речушках. Может, ей и далеко до золотой калифорнийской, но зато костер, на котором я ее испеку, будет тысячи на четыре футов ближе к звездам*...
   * (Узкая полоса побережья в штате Калифорния находится на уровне 500 футов (около 150 метров) над уровнем моря. Тогда как в Нью-Мексико основная часть территории превышает "нулевую" отметку как минимум на 5000 футов, около 1500 метров - прим авт.).
  
   Глава 3
  
   Я старался не торопиться в пути, чтобы случайно не привлечь внимание полиции. Но в Носквилле, штат Теннеси, все же едва не вляпался в историю. Я притормозил у магазина с запыленной витриной, выбрался из машины и двинулся к входу. Не помню уж, какими мыслями была занята моя голова, но молоденькую девчонку с ребенком на руках я не заметил, пока не сшиб с ног. Молодая мамаша упала на спину, а полугодовалый малыш зашелся в крике. Я хотел было поднять ее, преисполненный чувства вины, тем более, что девчушка оказалась прехорошенькой метиской.
   - Извините, мэм, я сожалею... - смущенно протараторил я, протягивая руку.
   - Куда вы, интересно знать, пялитесь во время ходьбы, - грубо прервала она готовый и дальше изливаться из меня поток извинений и оттолкнула мою ладонь. - Вы чуть не прибили Кви. - гневный кивок в сторону орущего чада. - Он ударился головой. Что мне теперь прикажете делать? Вдруг из него вырастет какой-нибудь придурок.
   В эту секунду за моей спиной и вырос детина в форменной одежде. Последовал стандартный вопрос, что-то типа: "Этот человек пристает к вам, мэм?" И в ответ девушка тут же заявила, что я едва не поранил ее ребенка. Представитель власти медленно выпрямился, упирая руки в бока - стало совершенно ясно, что в ЕГО Носквилле типы вроде меня, не глядящие перед собой, караются по всей справедливости закона - смертной казнью. Слава Богу, миссис Кони Тарантино оказалась дамой покладистой и согласилась принять пятьдесят баксов - в качестве компенсации маленькому Кви. Надеюсь, что страхи этой юной особы окажутся беспочвенными, и с головой у ее сына будет все в порядке.
   Эту историю я привожу исключительно для того, чтобы пояснить, почему я выбрал именно мотель "Мечта странствующего ковбоя". А не остановлюсь в заведении получше. После истории с миссис Тарантино меня всерьез озаботила финансовая проблема. Цель моего путешествия была еще очень далека, а источники легкого дохода в моем возрасте и при моем "судомоечном" образовании на дороге не валяются. Вот я и решил сэкономить. Но - все по порядку.
   После Носквилля началась 66-я дорога, и к изжоге от мамалыги со свининой, которой потчевал меня гостеприимный Теннеси, добавились боли от дорожных кочек в спине и в копчике. Громко напевая неизвестно откуда взявшуюся строчку: "Get your kicks on the route sixty-six" ("Получите ваши пинки на маршруте шестьдесят шесть..." - строчка из песни "Шоссе N 66". Написана группой "Роллинг Стоун" в конце 60-х - прим. Авт.) - и подпрыгивая на ухабах в такт, я добрался до границы с Арканзасом.
   За окном потянулись лачуги, кладбища проржавевших машин, разбросанные тут и там на плоской как стол равнине, и во мне поселилось тоскливое настроение - хотелось ткнуть голову под мышку и спать, пока Куриный штат (Одно из названий Арканзаса - прим. Авт.) не останется далеко за спиной.
   Я встретил Регги Боя в той самой грошовой "Мечте", о которой только что упоминал, на пятый день пути, когда большая часть дороги уже ушла в прошлое, как, впрочем, и большая часть моих финансов. Чтобы добраться в мотель пришлось, как я уже говорил, миновать несколько местечек поприличней, свернуть с шоссе на Лос-Анджелес и минут пять по раздолбанной подъездной испытывать на прочность рессоры моей колымаги. В мотеле я снял дешевый номер, купил псу собачьих бобов и, оставив его разбираться с ними на коврике рядом с кроватью, пошел в местную забегаловку.
   Едва я перешагнул порог заведения с претенциозным названием "Мечта странствующего ковбоя" с деревянными столами, доски на которых не менялись, похоже, со времен освоения Дикого запада, как худой мужик в джинсовом плаще, в брюках с индейской бахромой и с выражением лица хиппи-перестарка уставился на меня из-за плеча собеседника. В фильмах ужасов так смотрят на папу детки, которые подозревают, что сейчас он превратится в вампира, но до конца в этом не уверены. Я ответил взглядом, в котором не было ни намека на узнавание, так что через пару секунд он снова о чем-то заговорил с парнем, у которого большущий живот угадывался даже со спины.
   Девчонка за стойкой тискала мелкими зубами жвачку и болтала с заезжим ковбоем, не проявляя рвения в обслуживании клиентов. Каждый раз, когда парень говорил что-то вроде шутки, из ее рта вырывался икающий смех, и редкие скучающие посетители оборачивались - должно быть в надежде, что она, наконец, подавилась своей жвачкой.
   Толстяк и хиппи - трепались все время, пока несли мой заказ. Но как только бутылка пива заняла место на моем столике, они двинулись на улицу, и детина едва не сшиб ее брюхом. Я пробормотал, что-то по поводу того, что здешние воды не подходят для трески размером с Мобидика, и тут же забыл о них. Но когда через пять минут худой вернулся, меня ждал большой сюрприз.
  
  
   Глава 4.
  
   Хиппи плюхнулся на скамью напротив и ткнул в меня желтым ногтем указательного пальца, изъеденным каким-то хищным грибком.
   - Тридцать лет, дружище. Тридцать, я тебе говорю.
   Я оторвался от пива и изумленно посмотрел на него.
   - Кому?
   - Гм... Га! - должно быть, это означало, что мой новый знакомый засмеялся. Правда, больше было похоже на то, что он пытается выдохнуть проникший в дыхательные пути посторонний предмет.
   - Не кому, а когда! Когда, я тебе говорю!
   Вслед за этим хиппи откинулся на досчатую спинку, "по-индейски" сложил на груди руки с ладонями, похожими на старые куски дерева, и уставился на меня выжидающе. Должно быть, теперь-то уж я был просто обязан осознать глубинный смысл его туманных высказываний. С минуту мы пялились друг на друга, пока, наконец, с его лица не стало сходить торжествующее выражение. Похоже, до парня дошло, что перед ним не тот, за кого он меня принял.
   - Регги Бой, - сделал он последнюю попытку, с достоинством ткнув себя в грудь. Ему только перьев и томагавка не хватало.
   Я пожал плечами.
   Регги Бой с хрустом поднял с лавки костлявый зад, кивнул и повернулся к выходу. Мне подумалось, что он из тех, кто непрочь устроить маленькое представление, чтобы напроситься на выпивку. Но не навязчивый.
   - Извиняюсь, - с достоинством заявил он перед тем, как отчалить к стойке. - Я принял тебя за парня, с которым крутил делишки в начале тридцатых. Он был лихим парнем, этот Клод. Умел заставить себя уважать, да-а. Я думал, что узнаю его и через сто лет...
   - Как, ты сказал, его звали? - изумился я. Надо же! Жизнь - цепь сплошных совпадений.
   - Клод его звали. Я же сказал!
   - А фамилия у него была? - уточнил я.
   - А-а, фамилия у него была такая, что многие ребята отказывались садиться с ним за карточный стол.
   - Гудини, что ли?
   - Почему Гудини? Каре была у него фамилия, уж не знаю, почему его мамаше вздумалось выйти за малого с такой фамилией...
   - Присядь-ка, Регги, - мне срочно понадобилась передышка. - Ты, кажется, что-то говорил насчет выпивки?
   На лице моего знакомца отразилось удивление, но тут уж он сообразил гораздо быстрее - уселся и выжидающе заглянул мне в глаза.
   Я заказал пару пива и принялся за расспросы. Меня лихорадило: в мотеле я зарегистрировался под чужим именем, так что предположение, что Регги прочитал мою запись и делает из меня дурака, отметалось. Получается, он действительно мог знать меня тридцать лет назад?! Может, эта встреча поможет восстановить хоть часть утраченного прошлого...
   Первые пять бутылок Регги только отвечал на мои вопросы, интересуясь лишь тем, чтобы пустую тару на столе своевременно сменяла полная. И только после того, как я откупорил ему шестую, поинтересовался:
   - А все же на кой кому-то поить меня пивом в обмен на мою болтовню о Клоде? Если ты, конечно, не водишь меня за нос.
   Я сказал, что не вожу. Просто в войну, в 44-м под Дрезденом познакомился с парнем, которого звали Клод Каре. Мы с ним и вправду похожи были, как братья, и нас часто путали, из-за чего, собственно, он и погиб. У меня вышла заварушка с одним янки из-за трофейной немочки, и тот пригрозил отомстить. Человек он был - дерьмо, и потому я всегда следил за своей спиной. А однажды узнал, что этот подонок с тремя друзьями подкараулил Клода и воткнул ему армейский штык между лопаток. Когда на следующий день убийц арестовали, заправила ревел от досады, как бизон при случке. Так что, я в каком-то роде обязан Клоду жизнью. Эту почти рождественскую историю Регги проглотил, как кусок черничного пирога. И мы продолжали пить за упокой общего знакомого. К тому моменту, когда мое сознание стало тонуть в море пива, о своем далеком прошлом я знал следующее.
   Клод Ивлин Каре родился в городке Ред Лейке канадской провинции Онтарио в 1911 году от рождества Христова. А в начале тридцатых переехал в Соединенные Штаты. Как знал Регги из рассказов приятеля, причина его отъезда из родного дома заключалась в излишней привлекательности матери. В свои сорок с хвостиком вдова мистера Каре, которую в девичестве именовали мисс Лора Уинт, частенько ловила на себе мужские взгляды. А молодому хулигану Клоду приходилось постоянно гонять от нее ухажеров. Кончилось тем, что однажды, после того, как очередной кавалер отвалил прикладывать мочевину к побитой физиономии, мамаша Клода заявила:
   - Ты уже парень взрослый, и давно перестал нуждаться в моей защите. Свой долг перед тобой я выполнила, пришла пора твоему отцу сдержать слово, которое он дал мне перед смертью.
   - Какое слово? - Клод, который не отличался большим почтением к почившему родителю, все же почувствовал, что речь идет о чем-то важном. Предчувствие его не обмануло.
   - Я пообещала ему, что не заведу другого мужчину, пока ты не встанешь на ноги. А он взамен пообещал, что не будет держать на меня зла на том свете, если после я выйду замуж. Так что, если тебе не по нраву моя личная жизнь, пора нам разъехаться.
   В характере миссис Каре, был, должно быть, стержень навроде стального, потому что через пару недель Клоди, которому к тому моменту исполнилось двадцать, собрал вещи и покинул отчий дом в направлении границы с Соединенными Штатами. В Миннесоте он пристал к шайке шулеров, проводя время то за игрой, то за выколачиванием долгов из продувшихся в пух картежников. Последнее ему нравилось даже больше - несмотря на худобу жилы его были сделаны будто из проволоки, а годы тренировки в стычках с ребятней из родного городка придали его ударам точность и силу.
   Через год Клод затеял небольшое дельце с местными продавцами спиртного. Это был излет "золотого времени" бутлегеров, весна 32 года, до отмены 18-й поправки (принята 29 января 1919, запрещала продажу и производство алкогольной продукции на территории Соединенных Штатов - прим. Авт.) оставалось всего ничего. Но пару партий подпольного виски в Сент-Пол он доставить успел все же раньше, чем Америка выпила море "Белой звезды" (сорт шампанского - прим. Авт.) на похоронах Сухого закона.
   Совершая с друзьями-шулерами "гастроли" по соседним штатам, Висконси и Иллинойсу, он понял, что со здешними производителями "огненной воды" у ребят из Миннесоты контакты налажены плотно. И, заказав партию, можно схлопотать пулю в живот по возвращении Сент-Пол. Тогда он поехал на родину в Онтарио и связался с молодцом из "Сигрэма"*.
   (*Компания "Сигрэм" (Seagram) была создана в 1857 году и основала небольшой перегонный завод в Онтарио. В 1920 году бизнесмен Семюэль Бронфмен купил его и ряд других перегонных заводов в США, установил прочные деловые связи с Шотландией и начал энергично осваивать канадский рынок. Сегодня - это одна из самых известных в Канаде кампаний, "лицо" канадского коньяка).
   Жалованье на заводе не позволяло тому надеяться на скорую покупку новенького "форда", так что Клоду было, чем его заинтересовать. Вместе с другими парнями, вкалывавшими здесь же, они умудрились перегнать из "левого" материала три тонны кукурузного виски. Напиток этот, конечно, не смог бы составить конкуренции продукту, который мистер Семюэль Бронфмен импортировал в Шотландию. Но низкое качество подельщиков не смущало - посетители подпольных баров в Штатах еще не разучились отвешивать звонкой монетой за любое пойло, способное гореть.
   Через Хорнпейн и Маратон товар в резиновых грелках доставили к Верхнему озеру, а оттуда - в Миннесоту. Молодой бездельник Регги, с которым Клод познакомился в одном из подпольных кабаков, куда он сбывал товар, сопровождал его во время второй ходки. После нее-то на квартиру Клода и наведался Поляк со своими ребятами. К отличительным чертам Поляка, заправлявшего в Сент-Поле частью нелегального алкогольного бизнеса, кроме всепоглощающей жадности можно было отнести и редкую дальновидность. Ее вполне хватило на то, чтобы не убивать Клода, а предложить ему работу - после того, как тот вырубил двух мордоворотов из охраны гостя и наставил "пушку" ему самому в лоб. "Ты должен понимать, - сказал мистер Поляк с чисто гангстерским спокойствием, - что перешел мне дорогу, и спустить это для меня означало бы потерять лицо и уважение в некоторых кругах. Твои аргументы доказывают, что малый ты крепкий, но даже таким нужна защита. Что если мы сойдемся на следующем: ты отдаешь мне половину заработанного, и мы квиты? А взамен я беру тебя в бизнес - своим помощником".
   Клод понимал, что переходит дорогу большой силе, и собирался смотаться в Нью-Орлеан максимум после третьей ходки. Но события обострились слишком быстро. Он был не дурак и согласился на предложение. Дураком оказался мистер Поляк. Едва Клод опустил пистолет, он выхватил свой "Магнум" и попытался восстановить утраченное реноме. Это ему удалось: во всем Сент-поле и соседнем Миннеаполисе не нашлось ни одного не уважившего Поляка мафиозо - ровно через неделю после описываемых событий все они пришли на его похороны. Мистер Поляк и компания отбыли в ад в закрытых "экипажах" - пять дней, проведенных в местной речушке, лишили их облик обычной презентабельности.
   Полиция так и не вышла на Клода - трое убитых гангстера не имели привычки ставить копов в известность, куда они направляются. Более того, мистер Поляк решил, что о мелочи, вроде визита к зарвавшемуся французику, не стоит сообщать и своим подчиненным. Так что смерть всей компании осталась не отмщенной. Регги знал об этом случае только потому, что помогал другу избавиться от трупов.
   С тех пор Клод исчез, и до Регги доходили только смутные слухи: то ли его бывший дружок пошел в армию, то ли отправился в Южную Америку, собираясь сделать состояние на производстве кокаина. И то и другое казалось Регги одинаково сомнительно, но большего узнать ему так и не удалось. След старого приятеля прервался, чтобы через тридцать лет отыскаться снова, и уйти в места, откуда, как известно, возврата нет.
   После того, как старый пьяница закончил свой рассказ, мы выпили с ним еще раз - за мой собственный упокой. Обоим нам было уже достаточно, но, похоже, ни я, ни Регги не отличались умением ставить точку в соревнованиях по опрокидыванию "чин-чинов". Прервались мы, и то ненадолго, когда к Регги подошел какой-то худощавый, темноволосый парень дет двадцати пяти, с напряженными глазами, и вызвал его на улицу. Пока они решали свои дела, барменша сообщила мне, что пес в моем домике воет и ломает дверь, и если это ему удастся, хозяева мотеля (эти сквалыги!) наверняка включат в мой счет двойную стоимость ремонта: "Так что, я тебя, ковбой, предупредила"...
   Девице, должно быть, хотелось, чтобы эти деньги я оставил в ее баре, и это был верный ход: добраться до своего коттеджа мне не удалось - вернулся довольный Регги, сообщив мне, что он как-то надул того парня и теперь у него есть на что продолжать вечеринку. Что мы и сделали...
  
  
   Глава 5.
  
   Одна из немногих черт, которые мне во мне нравятся - отсутствие по-настоящему крепкого похмелья. Организм борется с гадостью, которую я в себя влил накануне, собственными силами и не пытается отомстить головной болью, рвотой, слабостью или другими способами, которых у него предостаточно. Вот только сплю я в такие моменты гораздо дольше и крепче, чем в обычные дни. В общем-то, это неплохая черта для человека, за душой которого должно было поднакопиться немало такого, что мешает спать по ночам. Но в это раннее утро она могла стоить мне жизни.
   Я вынырнул из путанного кошмара, выполненного моим подсознанием в черно-коричневых тонах, от острого ощущения ужаса. Оно протянулось за мной в реальный мир, аморфное и душное, и в первые минуты пробуждения я сжался в комок, не соображая, где нахожусь, и не имея сил избавиться от безотчетного страха.
   Постепенно я осознал, что лежу во встроенном шкафу, куда, как смутно припоминалось, собирался повесить пальто. Дверца была чуть приоткрыта, из дальнего конца комнаты доносились звуки погрома, учиняемого Регги. Старый алкоголик ронял на пол тяжелые вещи, сдавленно бормоча при этом ругательства. Я вознамерился было попросить его перестать корчить фараона при обыске и принести мне пива, но тут из противоположного конца комнаты раздались булькающий стон и хрип. Я глянул в прорезь для замка и замер: человеком, производившим шум, был точно не Регги Бой. Регги лежал на полу в двух метрах передо мной и буравил взглядом шкаф, в котором сидел я. Розовый рассвет делал кровь на его лице почти черной, но я сразу же понял, что это именно кровь. В этот момент кто-то, кого я не мог видеть из-за двери, двинулся к Бою легкой походкой:
   - Хотел обойти меня, твою мать! - Прошипел злой голос и над Регги склонился худой темноволосый парень, которого я видел с ним вчера. - Где он?!
   В лоб старика ткнулось дуло "магнума". Регги закашлялся, бросил незаметный взгляд на меня и ткнул подбородком в противоположном направлении:
   - На кухне?! - спросил чернявый. - Ты думаешь, я пойду проверять, а ты в это время найдешь способ смыться? Нет, дорогуша, я потащу тебя с собой, и смотри не отключись по дороге, потому что если я не найду, что мне надо, очнешься ты уже в котле со смолой. Черти в Аду будут рады такому лакомому кусочку - сто тридцать фунтов (фунт - 0.455 кг) чистого греха без малейшей примеси добродетели!
   - В шкафу, за мусорным ведром... - прошептал Регги едва слышно, - там... тайник...
   Парень схватил Регги за ворот рубахи и потащил к дверному проему. Я поудобнее уперся пятками в стену, распахнул дверь и бросился на удалявшуюся спину. Об одном я молился в тот момент: "Только бы успеть выбить пистолет!"
   Реакция у парня оказалась отменной, не успел я преодолеть и половины расстояния, как он обернулся и начал поднимать свою "пушку". Вороненый ствол мгновенно оказался на уровне моего живота, и меня тут же обдало холодом. Я прямо чувствовал, как точка, куда должна войти пуля, перемещается вверх по моему телу.
   - Черт! - выкрикнул он и начал плавно вдавливать курок.
   И тут мне повезло так, что благодарность к чертовке Фортуне будет переполнять меня все оставшиеся дни. Регги, висевший куль-кулем в руке чернявого, издал звук: "Кхе!", - и лягнул его по вооруженной руке. Пуля пролетела в паре дюймов над моей головой, а в следующее мгновение я схватил запястье противника и стал с остервенением его выкручивать. Мы ломали налетчика вдвоем, и, несмотря на его силу и молодость, это давало нам хорошие шансы. Но тут парень выстрелил еще раз, и мой собрат по сопротивлению обмяк, привалив мне ноги. Я понял, что моя скорая смерть - дело решенное. Несколько коротких профессиональных ударов я еще сумел блокировать, но потом негодяй двинул меня рукоятью пистолета в лоб и свалил на пол - вороненое дуло уставило мне в лицо свой пустой черный глаз. Все! Как говорится, прости, Скарлетт, я не верил в твою добродетель...
   В горле парня клокотало - кто-то из нас (припишем этот подвиг почившему Регги) повредил ему кадык. Он не торопился стрелять, будто паук, наконец-то опутавший добычу, сквозь прищуренные веки разглядывал меня, поводя головой. От его "пушки" тянуло дымком, серые кремни глаз высекали искры ярости: смотреть в них было все равно, что присутствовать при оглашении самому себе смертного приговора.
   В таких случаях убийце положено говорить что-то вроде: "Попрощайся с этим миром, ублюдок!" или "Ты попортил мне крови, пришла пора пустить ее тебе самому...". И пока произносятся эти слова, жертва находит возможность выбить пистолет. Но мой знакомец или не смотрел голливудских фильмов (хотя как вы это себе представляете!?), или сделал из них правильные выводы. Его палец стал медленно вдавливать курок, а я следил за ним, словно птица за змеей. Жуткое ощущение: ты понимаешь, что малейшее движение и тебе конец, а если ничего не делать, то тебе тоже конец. Но все равно ничего не делаешь и последние секунды тратишь на ожидание неизвестно чего. Сколько народу упустило вот так свой шанс, и теперь горевало по этому поводу на том свете?! Я отчаянно пытался сбросить с себя оцепенение, но магия курка и дула делали свое дело - я не мог пошевелить даже пальцем. И я действительно едва не умер. Но не от пули, а от сердечного спазма. Потому что в то мгновение, когда напряжение достигло пика, чернявый заорал и рухнул на пол.
   О, ужас! - на спине у ублюдка сидел тот самый монстр из переулка, сбивший полицейского. И монстром этим - при свете раннего утра в том не было никакого сомнения - был мой пес Пуппи.
   Первое, что я сделал - подхватил выпавший из рук противника пистолет и изо всех сил приложился рукоятью о его затылок. Этот урод тут же принял позу того, чем и был на самом деле - мешка с дерьмом. Пуппи взглянул на меня, и его оскалившаяся морда приобрела выражение глубокого удивления. Видно пес не ожидал, что я и сам могу за себя постоять. И тут я наконец-то с облегчением засмеялся - да позволено мне будет охарактеризовать истерическое ржание этим невинным словом.
  
  
   Глава 6
  
   Почему мы с Пуппи так быстро сделали ноги из номера Боя, объяснять не надо. В голове у меня шумело, разноцветье мыслей каждую секунду озаряло рассудок вспышками паники, но я все же догадался обтереть все поверхности, на которых могли остаться отпечатки моих пальцев. Пес сидел рядом с трупом бандита и наблюдал за мной. Это точно был труп - ни пульса, ни малейшего шевеления плюс лужа крови из проломленного затылка. Сначала мне стало его жалко, потом я запоздало испугался за свою бессмертную душу - наверное, потому, что в моей новой жизни это убийство было первым. Но я приказал себе не раскисать - в конце концов, пистолетом парень тоже собирался не орехи колоть. Так что я вытер оружие, чуть-чуть поразмыслил над тем, стоит ли его вкладывать в руку мертвеца, истерически хихикнул по поводу того, что за самоубийство это выдать все равно не удастся, и... вложил-таки пушку в еще теплые пальцы.
   Оставалось лишь попрощаться и двинуться к выходу, когда я вдруг подумал:
   - Этот подонок искал что-то у Регги. На кухне под раковиной тайник!
   Из мусорного ведра Регги воняло, будто он приютил там дохлую крысу. Я забрался под переплетенье труб и очень быстро нащупал нишу, скрытую куском фанеры. Там был видавший виды небольшой чемодан с множеством наклеек и двумя крепкими замками. Я собрался, было, вскрыть их, но тут произошло нечто, нарушившее все мои планы. В голове как будто взорвался огромный радужный мыльный пузырь, и чужой голос испуганно произнес: "Мамочки! Что он собирается делать!? Если это они называют контролем, мне хана!". Я перепугался, пожалуй, даже сильнее, чем обладатель этого голоса. Выглянул в окно, но там не было никого. Что остается делать в такой ситуации нормальному человеку? - потрясти головой и побыстрее найти доводы, что у происшедшего есть и другое объяснение кроме наступающего на пятки безумия. Списав все на звон в ушах после удара по голове, я выглянул из двери номера. Была еще несусветная рань, на улице - никого, если не считать розовой полосы тумана, как огромный мучнистый червь проползавшего между домиками. Мне сразу полегчало - звуки в рассветной измороси были вязкими, выстрел вполне мог сойти за хлопок от лопнувшей шины - неподалеку от мотеля как раз проходила еще одна раскатанная фермерами колея.
   До своего номера я добрался благополучно, но из мотеля я убрался через пару-тройку часов - чтобы не вызывать подозрений. Коммивояжер поспал немногим дольше положенного и снова отправился в свое бесконечное путешествие - понятный всем образец неудачника, впаривающего миру "столь необходимый в хозяйстве" хлам.
   Как Пуппи умудрился дважды выручить меня из неприятностей, я совершенно не мог понять, и, поломав над этим голову, решил отложить пока поиски ответа. Грифельный рисунок дороги бежал и бежал на меня, стираемый передним бампером зеленого "Бьюика", и только когда между "странствующим ковбоем" - то есть мной, и его "Мечтой" - злополучным отелем, оказалось уже около ста миль, я съехал в небольшую рощицу близ чьих-то фермерских угодий.
   Прежде чем открыть чемодан я перекусил хлопьями, которые купил пару дней назад, когда объезжал Литтл-Рок. Мне почему-то вдруг расхотелось вскрывать замки. Уж не знаю, что я там ожидал увидеть, должно быть, осиновый кол, покрытый запекшейся кровью, вязанку чеснока и записку: "Теперь это все твое, сынок... Бей гадов, пока сам не станешь одним из них. Твой предшественник".
   В общем, молоток и зубило были давно приготовлены, а я все еще стоял над чемоданом, пережевывая последнюю порцию хлопьев и с аппетитом поглядывая на упаковку. Главное, что меня заботило - на кой черт я захватил с собой этого облезшего попутчика, если совершенно не желаю знать, что у него внутри.
   В итоге я вытер чемодан платком - осторожность не помешает - взялся за ручку и пошире размахнулся, чтобы запустить его как можно дальше в кусты. И тут в моей голове лопнул еще один "мыльный пузырь": "Хвала Веталам! Кидай его к чертовой матери и вали отсюда, идиот! А то несдобровать моей черной заднице..."
   Я остановился и положил чемодан на место. Либо это шизофрения, либо... нет, скорее все же шизофрения. Это более реальное объяснение, чем телепат, преследующий меня по пятам и посылающий мне в голову невидимые лучи... Одно "но" - шизофреники обычно уверены как раз в реальности телепата. Бр-р-р...
   Так, попробуем мыслить логически. Начнем с того, что черной задницы на расстоянии тридцати футов точно нет ни у кого, за исключением разве что Пуппи... Я взглянул на "подозреваемого", пес смотрел на меня с какой-то опаской. Наверное, после того, как я слопал всухомятку упаковку хлопьев, боится, что следующим номером программы будут его консервы. Я потрепал Пуппи по загривку - он уже дважды выручал меня в таких ситуациях, что платить ему подозрениями было черной неблагодарностью. А кроме того, среди собак телепаты встречаются куда реже, чем среди людей - страдающие от галлюцинаций.
   А если... если это просто забытая часть моей жизни ищет проход в бодрствующее сознание? Я ведь ни черта не смыслю в подобных штуках. Видения у меня уже были, так что, возможно, все идет как надо. Посмотрим, что будет дальше, а пока... Даже если это шизофрения, идти у ней на поводу я не намерен.
   Я решительно взялся за зубило, замки поддались, и моему взору предстал натюрморт, достойный кисти какого-нибудь гангстерского Тициана - разобранная винтовка с отличной оптикой, уложенная в специальные отделения, и несколько пачек даже на вид хрустящих купюр. Оч-чень хорошо. Значит, осиновый кол Регги хранил в другом чемодане...
   Минут через десять напряженных раздумий я пришел к определенным выводам:
   Пункт первый. Лучшее, что я могу сделать, это выкинуть ружье и отправиться дальше.
   Пункт второй. Деньги я выбрасывать не собираюсь.
   Пункт третий. Регги был полным идиотом, если собирался обмануть парня, которому предназначалась эта пушка. Из таких ведь не мальчики палят по воробьям, а стреляют взрослые злые дяди по птицам высокого полета.
   Пункт четвертый. Сложно представить себе, что человек, имевший богатый криминальный опыт, был полным идиотом. Значит, чемоданчик к убийству старого греховодника может не иметь никакого отношения. В любом случае - смотри пункт первый.
   Но именно этот пункт я почему-то смотреть не стал - погрузил "наследство" Регги в машину и поехал дальше. Соглашусь, то был поступок, достойный идиота. Но я совершил его, и это факт, с которым приходится примириться. Единственным мотивом, который, как я подозреваю, мог толкнуть меня на это, было стойкое нежелание подчиняться неизвестно с какой стати прорезавшемуся "внутреннему голосу".
   Я всегда замечал, что дорога действует на меня успокаивающе. Мысли, эмоции, страхи, как, впрочем, и радости, куда-то отступают, будто с каждым новым километром рассеченного надвое желтой полосой полотна они все дальше остаются за моей спиной. Мне нужен был покой, мой мозг, постоянно хватавшийся то за одно, то за другое событие минувших дней, лихорадило. Вопросы, вопросы и вопросы стайками кружились вокруг, и не было коршунов-ответов, которые бы избавили меня хоть от одного из них. Я ехал до самого вечера, не останавливаясь у придорожных кафе, не пытаясь найти решения, постепенно отгоняя дальше и дальше непоседливые кровопийцы-мысли, и все отчетливее ощущая свою отрешенность. Это было сродни медитации, но имевшей целью не сконцентрироваться на идее или предмете, а изгнать из разума его временных докучливых "жильцов". Наверное, поэтому, когда радужные "мыльные пузыри" снова коснулись границ моего сознания, я остался спокойным и впускал их внутрь один за другим, не отпугнув при этом собственными эмоциями - удивлением, страхом или чем-то другим, естественным для обычного человеческого состояния.
   Это тоже были мысли, но только чужие, которые я смог вдруг воспринимать. Они были полны и паники, и сомнений, и вспышек облегчения одновременно: рядом со мной как будто причитал кто-то, кому поручили выполнить нечто важное, и кто сильно боится, что все пошло наперекосяк. А еще в них постоянно мелькало одно понятие, с которым было связано ощущение недостижимости и угрозы - Веталы.
   - Да кто такие эти Веталы? - забывшись, наконец, громко проговорил я. И вслед за этим хрупкое ощущение спокойствия разом рухнуло, потому что чесавший блох на переднем сиденье Пуппи вдруг с ужасом взглянул на меня и попытался выпрыгнуть через раскрытое окно.
   Я еще не до конца осознал, ЧТО произошло, а мои руки уже бросили руль и вцепились в задние лапы псины. Если бы на дороге были другие машины, я бы обязательно врезался, но шоссе оставалось пустынным. Пуппи рвался наружу, не принимая в расчет того, что наша скорость превышала пятьдесят миль в час. Я боролся с отчаянно лягавшимся существом, пока не догадался прижать его, подняв стекло на двери. Он хрипел и извивался, ясно было, что такой плен - не надолго. Но это дало мне возможность остановить "Бьюик" и быстро связать задние лапы брючным ремнем.
   Я выскочил из машины и бросился к багажнику, где лежал моток бечевки. Отрезал здоровенный кусок, захватил полотняный мешок и ломик и уже спешил назад, когда то, что предстало моему взору, заставило меня остолбенеть. Псина уже протиснулась обратно в салон машины, зубами поднимала кнопку, фиксирующую замок двери, а лапой давила на ручку!
   Да простят меня дамы из общества друзей животных, но...
   - Кто бы ты ни был, но если не хочешь получить вот этим - сиди смирно! - завопил я, занося лом над головой пса, в этот момент как раз справившегося с замком.
   В ответ показались розовые в зареве заката клыки, но даже их внушительные размеры не испугали меня. Черт меня побери, если я отпущу этого двоеручника на свободу!
   Должно быть, Пуппи ощутил мой настрой: он убрал зубы, позволил накинуть себе на голову мешок, а когда это было сделано, связать его лапы было уже несложно - "бой средневесов" завершился победой того, кому удалось понести на ринг ломик.
   После этого состоялся, должно быть, один из самых странных диалогов, которые когда-либо знали здешние места. Слегка небритый джентльмен, устроившись в придорожных кустах прямо на пыльной земле, склонился над здоровенной псиной и требовал ответить, кто такие Веталы. Пожалуй, его еще можно было бы понять, если бы пасть псины не была засунута в мешок и перевязана бечевкой. А так - на какой ответ, в самом деле, он рассчитывал?! И тем не менее он - ответ - пришел. В голове моей раздался вздох, и знакомый уже голос спросил:
   - И давно ты меня подслушиваешь? - мысль, вошедшая в мозг, была четкой и прямой, как стрела, а не похожей на "мыльные пузыри". Должно быть, потому что на этот раз я не подслушивал Пуппи, а он обращался ко мне сам, напрямую.
   - Кто эти Веталы и почему я вдруг стал чертовым собачьим телепатом?! - проигнорировал я его вопрос.
   - Долгая история. Хоть пасть-то развяжи, а то слюной захлебнуть - так и помрешь в неведении, - глаза Пуппи поверх сползшего мешка выглядели уставшими и разочарованными. Дудки! На такой дешевый трюк я не попадусь. - Да ничего я не сделаю! Если все настолько плохо, что ты вдруг переключился на широкий прием, значит, мое участие в этой истории подходит к концу.
   - Какой прием? - мешка я не снял, но узлы на бечевке приспустил.
   - Широкий. Спасибо... То есть, способен воспринимать не только специально направленные на тебя мои мысли, но и остальные. А я с тех пор, как тот тип шарахнул тебя по голове, совершенно ничего не слышу. Дрянь дело!
   - Что происходит вообще? - я вдруг почувствовал полную беспомощность перед происходящим.
   Пуппи "замолчал" - то есть какое-то время я не мог понять, что происходит у него в голове, потому что он старался скрыть это от меня, а я был слишком растерян, чтобы прогнать все лишние мысли и снова провернуть трюк с подслушиванием.
   - Тебе вкратце или с подробностями? - наконец отозвался он. - Лучше вкратце, а то мне в мешке долго киснуть не охота. Ну ладно... Начнем с того, что я родился и вырос в России, но только в будущем. Меня зовут Глука и я твой вет - ведущий и охранник, который отвечает за то, чтобы поставленная перед тобой задача была выполнена.
   - Какая задача, какое будущее? - перебил я его. Наша беседа только начиналась, а голова уже трещала, как перезревшая тыква. - Я еще могу поверить в собак-телепатов, но в машину времени...
   - Я тебе расскажу, если не будешь мешать. Все дело в Веталах. Они появились у нас лет семь назад, в самом начале шестидесятых...
   - Почему "они"? Ты же сказал, что ты тоже...
   - Я вет - временный ведущий, реализатор их воли. Но такой же человек, как и ты. - Тут Глука завилял хвостом, должно быть, чтобы добавить убедительности своим словам. - А они... никто не знает кто они. Я рассказываю тебе лишь то, что известно мне самому. В общем, в шестидесятых годах следующего века правительство Евро-России сообщило руководителям остальных государств о том, что с ними вышло на контакт нечто разумное, даже сверхразумное. Почему оно выбрало именно Ев-Ро, а не, к примеру, Объединенные Штаты Америки, никто не знает. Возможно, вся загвоздка была в том, что президент Ев-Ро Феликс Станканов к тому моменту был единственным из лидеров, кто мог воспринять его импульсы.
   В общем, Веталы вышли на контакт с ним, а он - на контакт со всеми остальными шишками континентальных федераций. Поначалу горячие головы из тех, что торчат между погонами, решили, что настал час "Х" - Вторжение - и пора поднимать боевые самолеты. Но вся загвоздка в том, что лупить ракетами было не по кому. Физически Веталы в нашей материальности не присутствовали, и навредить нам каким-нибудь супер-оружием не могли. По их словам им вообще от нас ничего было не надо - шли они по своему непостижимому пути развития и случайно натолкнулись на маленькую кучку паразитирующих на теле планеты существ, мнящих себя цивилизацией. Вот и решили помочь, уж не знаю, кому больше - планете или нам. Во всяком случае, так они все объяснили.
   Знаешь, по-моему, военные даже немного расстроились, что "звездные войны" отменяются. После укрупнения - объединения всех стран в пять федераций-гигантов: Евро-Российскую, Арабо-Индо-Китайскую, Австралию, Африку и Объединенные Штаты Америк, этим троглодитам дубинками махать было негде, а тут такая возможность... Но последующие события немного подсластили эту пилюлю.
   С самого начала Веталы предложили нам революционные разработки в разных областях науки - медицине, космонавтике, энергетике, генетике, изучении человеческой психики, и так далее, позволяющие в короткие сроки существенно повысить уровень жизни на планете. Одна проблема - эти знания они могли транслировать лишь в мозг контактеров, достаточно развитых, чтобы воспринять их. А таких на матушке-Земле раз-два и обчелся. Так что, хотя ряд "подарков" мы все же получили, но далеко не столько, сколько хотелось бы. До рая земного нам по-прежнему далеко...
   - И что же это за "подарки"?
   - Прежде всего, открытия в медицине и генетике. После них как-то сразу стало понятно, что голод и многие болезни мы скоро окончательно одолеем. Когда появились эти первые подвижки, популярность властей выросла невероятно. Но перспективы, маячившие впереди, были еще более манящи. И, увы, недостижимы. Не по лисе виноград - есть такое русское выражение, как ты знаешь.
   - С какой стати мне знать? - удивился я.
   - Ну, ты ведь мой земляк из Ев-Ро, и в России прожил лет двадцать...
   Я уставился на него. Я еще мог поверить, что этот Глука свалился мне на голову из какого-то "прекрасного далека", но я-то уж точно не оттуда! Тем более, не из "прекрасного далека" Союза - это же просто непатриотично!
   - Подожди, - светлая мысль, родившаяся у меня, разом прогнала замешательство. - Сдается мне, что ты врешь. Ну, хорошо, сам я ни черта из своей прошлой жизни не помню. Но Регги, Регги-то знал меня давным-давно.
   - Регги знал Клода Каре, бывшего уличного бандита родом из Канады, провинция Онтарио. Именно его лицо в зеркале пугает тебя по утрам. Настоящее же твое имя Хабр, Хабр Хмелевский. По национальности ты поляк, хотя большую часть жизни провел где угодно, но только не на родине. Правда, за двойное убийство - жены и ее любовника - тебя арестовали именно в Варшаве - прямо на площади перед собором Святого Яна.
   - Так та женщина, в моей голове была женой?
   - Да. Суд установил, что ты пристрелил их обоих во время свидания в вашей квартире. Вот тебя и приговорили к смерти.
   Должно быть, в моей жизни, о которой я помнил так мало, плохого было больше, чем хорошего. Во всяком случае, на этот раз я Глуке почему-то поверил. А может все дело было в той неконтролируемой ярости, которую я испытывал каждый раз, вспоминая рыжие вихры этой особы. Когда же Глука сказал про измены, то разрозненное полотно воспоминаний как будто дополнилось еще одним фрагментом.
   - Значит, я все-таки убил эту дрянь? - проговорил я.
   Наверное, в моем голосе была немалая толика удовлетворения:
   - Наконец-то ты мне поверил, дружище, - хмыкнул в ответ Глука.
   Я встал и прошелся взад-вперед, разминая ноги. Температура стремительно падала, и сидеть на земле становилось не только жестко, но и холодно - не спасала даже подстилка. Солнце уже давно закатилось за невысокие холмы, и мир из рыжего стал черно-фиолетовым. Пес лежал в свете фар и конвульсивно дергал задними ногами - видно блоха замучила. Я испытал по этому поводу мимолетную вспышку злорадства. Потом вдали закашлял койот и я стал размышлять о том, что зоологи ошибаются - это он не лает, а именно кашляет. А чего еще ждать от существа, живущего в местности, где, во-первых, очень много пыли, а во-вторых, такие резкие перепады температуры? В общем, на какое-то время мой рассудок взял тайм-аут, отказываясь обсуждать путешествия во времени, говорящих собак, братьев по разуму, а также мои собственные грехи. Реальными те были или выдуманными моим лохматым другом.
   Впрочем, большой передышке это друг мне предоставлять не собирался. Он вдруг сделал замысловатое движение, и в результате мешок с его пасти сполз вместе с удерживавшей его бечевкой.
   - Слушай, никуда я не убегу, мне теперь бежать не куда, - предупредил Глука мою попытку восстановить "статус кво". - Я же тебя два раза выручал. Неужто не имею права хотя бы без намордника лежать?
   - Ладно... - смягчился я после секундного раздумья. - Хотя спасал ты меня, похоже, не из человеколюбия.
   - А ты догадливый, - нотки веселости, которые я почувствовал в его ответе, тут же заставили меня пожалеть о проявленном милосердии.
   - Продолжай свою историю.
   Псина картинно закатила глаза и вернулась к нашим баранам. Вернее, к одному барану, - вашему покорному слуге.
   - По законам Ев-Ро тебя казнили: усыпили, а потом разобрали на органы...
   - За одно убийство, да еще, наверное, совершенное в состоянии аффекта?! - жестокость "прекрасного далека" поразила меня.
   - А что поделать, друг. Таковы правила. Если ты счел возможным избавить общество от одного из его членов, общество считает возможным возместить ущерб за твой счет. Человеческая жизнь бесценна. Единственным, что сопоставимо с ней по цене, является другая человеческая жизнь. Так что - все честно. Насколько я помню, сердце твое сейчас бьется в груди очень уважаемого человека из африканского министерства здравоохранения, печень отдали какой-то многодетной мамаше - ее собственную, похоже, испортили сидевшие в печенках дети...
   - Я бы прикончил гада, который выдумал такие законы.
   - Тогда возьми пушку из чемодана и пусти себе пулю в рот!
   - Что ты хочешь сказать?
   - Ну, на референдуме 53 года ты отдал свой голос за этот вариант уголовного кодекса, и через 15 лет тебя судили именно по нему. Проголосовал бы тогда против, сидел бы теперь в тюрьме с пожизненным сроком. Но и на донорский орган преступника претендовать в таком случае не смог бы. Как говорится, суди, но и судим будешь.
   Я промолчал. Было очевидно, что с правосудием в мире Глуки творилась какая-то ерунда, но сейчас меня интересовало другое. Прежде всего, цель, с которой осужденного на смерть зашвырнули на сто с лишним лет назад. Если это какая-то миссия, то почему сам я не знаю, что мне следует делать? Или я потерял память уже после того, как был послан сюда? А почему тогда Пуппи, или Глука, все время скрывал от меня цель моего здесь присутствия? Наверняка это было не случайно. Но что это за цель такая, которую можно достигнуть, не зная о ней ничегошеньки?!
   Глука замер, будто прислушиваясь к чему-то. А уже через пару секунд ровный рокот мотора приближавшейся к нам машины донесся и до моих ушей. Нестарый еще "Форд" выскочил из-за пригорка, и резко затормозил около нас. На какое-то время повисла тишина - из машины не доносилось ни звука, я тоже молчал, не зная, что понадобилось от меня ее пассажирам. Может, парни видели мою физиономию в газетах над строчкой "обещана награда..."? Вряд ли - холодная жаба-луна хоть и выползла из-за горизонта, подбираясь к рою белесых мошек - млечному пути, но света давала слишком мало, разглядеть мою физиономию они не могли.
   Черные дверцы распахнулись, и на меня пахнуло запахом виски и марихуаны. Черт, это с семи-то ярдов!! (Ярд - 0.9144 м. - прим. Авт.)
   - Эй, парень! - выбравшийся из-за руля шофер на ногах стоял нетвердо. Следом из машины появились еще двое.
   - Что случилось, ребята? - я старался, чтобы голос звучал спокойно, и это мне удалось, но, услышав мой акцент, парень разом повеселел.
   - О-о, да мы с севера!? Не люблю я людей с севера. Моего прадеда убили янки в гражданскую (Гражданская война между северными и южными штатами США за освобождение рабов была в Америке в 1861-1865 годах - прим. Авт.). Не люблю, когда янки топчут мою землю...
   Похоже, семейная трагедия вековой давности казалась ему подходящим поводом, чтобы затеять драку. Я молчал.
   - А может, ты китаец и хочешь сожрать эту псину? Моя матушка перевернется в могиле, если я в честном бою не освобожу беднягу...
   Двое пассажиров авто весело заикали.
   - Может, еще уберутся? - предположил "бедняга" без особой надежды. - Или просто не смогут до нас дойти.
   Но у наших новых друзей, похоже, имелось вполне определенное намерение преодолеть разделявшее нас расстояние. Я встал, стараясь не афишировать присутствие ломика в руке. Но парни как-то сразу подобрались, даже шататься почти перестали. Они больше ничего не говорили, просто медленно двигались к нам. На лицах всех троих появилась мерзенькая ухмылка, и на секунду у нас с ними установилось полное взаимопонимание - я понимал, что они собрались меня бить, а они - что я это понимаю. К этому моменту я уже хорошо их разглядел. Тому, что сидел за рулем, было лет тридцать пять, он носил усы и бородку-эспаньолку вроде тех, в которых щеголял генерал Джо Джонстон, когда громил янки при Булл Ране (Джо Джонсон: один из генералов Конфедерации в войне Севера и Юга - прим. Авт.). Кроме данного героического украшения он обладал шеей супермена из комиксов, но ростом едва доходил мне до плеча. Этот "наполеон" уже достал из кармана кастет и теперь прилаживал его на руку. Двое других парней, помоложе и помощнее, похоже, рассчитывали справиться со мной, стариком, голыми руками. Или, скорее, ногами. Но супермен-недоросток сделал знак товарищам, чтобы они пока не лезли. Те вроде как разочаровались, но перечить не стали.
   В первый раз мне удалось уклониться от кулака, окруженного серебристым кольцом металла, и я тут же врезал нападавшему ломом по ребрам. Тот охнул, что-то в нем хрустнуло, и он шумно со всхлипом выдохнул. Это уже был запрещенный прием - винные пары, ударившие в лицо, едва не сшибли меня с ног. В ту же секунду двое остальных прекратили миндальничать, и насели на меня со всей молодеческой прытью. Не знаю, что уж там помогло мне продержаться эти несколько секунд. Возможно, в прошлом Клода или Хабра пару лет были отданы рукопашному бою. А может, все дело в том, что лом - очень эффективный инструмент для достижения равенства между гражданами нашего великого государства. В таком случае, факел в руке одной всем известной французской леди (Статуя Свободы, символ Америки, была сделана во Франции - прим авт.) пора сменить именно на него.
   К исходу примерно двадцатой секунды схлопотавшие по паре мощных тычков и оттого озверевшие молодцы все-таки пробили мою оборону. Нам, старикам, много не надо: пару ударов коленом в живот, три - по печени, и я глотаю пыль вперемешку с колючками.
   - Что с-сукин сын, к земле потянуло? Скоро ты в нее ляжешь... - прохаркал кровью мне в лицо наполеон этой маленькой армии. Он уже поднялся с земли, и хотя дышал с присвистом и не отнимал правой руки от бока, собирался вдоволь насладиться победой. Мне очень хотелось устроить ему еще одно маленькое Ватерлоо, но мой лом был в руке одного из приспешников Бонапарта. И, похоже, наш "полководец" не будет раздумывать, стоит ли ему пускать железяку в дело. Я поглядел в небо, на котором из-за яркого света машинных фар почти не было видно звезд, вдохнул холодную придорожную пыль, вспомнил гада Пуппи, молчавшего где-то рядом. И с горечью подумал, что вот, история кончается, а ее главный герой так и не понял, какого же черта она вообще начиналась.
   Маленький сильно пнул меня ногой в живот, потом - по ребрам, потом я попытался укусить его за ногу и получил еще раз - уже по лицу. Все вокруг плыло, я только смутно расслышал:
   - Развяжи пса, Джеки, а мне дай лом - хочу восстановить историческую справедливость...
   Главарь этой милой компании опять появился в поле моего зрения, он уже начал поднимать свое оружье.
   - Слушай, Ли... зря ты это делаешь, - неуверенно проговорил один из его приспешников. Выходит, у парня не только усы были генеральскими, но и имечко досталось от дядюшки Роберта (Так на Юге называли Роберта Э. Ли - соратника Джонсона, лучшего генерала Конфедерации, с приходом которого началась череда побед армии Юга над превосходящими силами северян - прим. Авт.). - послушай меня, Джо Ли. Янки может подохнуть, а это уже ни к чему. Мне и без электрического стула проблем хватает.
   - Он же сломал мне ребра! - возмутился Наполеон.
   - Так и ты ему, похоже, отдал долги до последнего цента. После твоих каблуков он еще долго не встанет.
   Идейный потомок генералов Джонстона и Ли неуверенно хмыкнул и отпустил лом. Каблуки, как я сам убедился, у него и впрямь были что надо, должно быть, обувь он делал на заказ, не столько, чтобы придать удару дополнительную силу, сколько чтобы выиграть у вероломной природы еще пару дюймов (дюйм - 2.54 см - прим. Авт.).
   - Ладно, - сказал малыш Ли и вдруг ни с того ни с сего принялся расстегивать ширинку, - тогда я помочусь на него. Проклятое пойло, которое продает Дилл. От него мне все время хочется ссать.
   Я сделал было слабую попытку отползти в сторону от ударившей в мою холщовую спину струи, но это только вызвало смех.
   - Я отпускаю псину, - крикнул Джеки, - ставлю доллар, что она последует твоему примеру, Ли.
   Я с трудом повернул голову. Пуппи, освобожденный от своих пут, уже вставал. Должно быть, у него затекли ноги - пес перебирал и потряхивал ими точь-в-точь, как это делают люди, стараясь разогнать кровь. Потом недавний друг посмотрел в мою сторону. Глаза его из усталых и измученных стали угрожающе желтыми, будто на них натянули разъедающую горчичную сетку - ненависть. Он сделал короткий шаг ко мне, потом еще один - шире и быстрее, и вот уже быстрыми мощными прыжками понесся вперед. Я хотел было отползти в сторону, но сил не осталось. Наполеон за моей спиной засмеялся и пихнул меня носком ботинка. Я застонал: подыхать вот так, избитым и обгаженным, от мстительных собачьих клыков - разве о такой доле для своего сынка мечтала моя мама, сидя у колыбельки маленького Бибики в далекой России тридцать пять лет назад? Сквозь вонь мочи и холодный сухой запах придорожной пыли я вдруг уловил волну ароматов детства - мятной карамели, сухих лепестков чайной розы, которые мама всегда добавляла в чай, и грубоватых от частой возни в огороде ладоней, в которые я любил прятать лицо малышом. Тогда казалось, что эти руки способны защитить от всего. Да так оно и было до тех пор, пока к чайному аромату не примешался тонкий, но забивающий все остальное, медовый запах разложения. Серая машина, в которой мать увезли на Нововольское кладбище, напоминала мне каменную глыбу - свалившуюся неизвестно откуда и раздавившую мою жизнь. Смешно - в двадцать первом веке в Европе умереть от заражения крови. Случайный порез о садовый нож, который почему-то не хотел заживать, и страшное слово "сепсис", самое первое из медицинских, которые мне довелось услышать в жизни. Наверное, о матери писали в газетах - случай по своей редкости был того достоин. Но я их не читал, я тогда еще не умел читать. А когда научился - и не думал возвращаться к пожелтевшим библиотечным листам, к изъеденной временем и чужим любопытством детской трагедии. Я не вспоминал о матери не потому, что не любил или забыл ее. Просто есть раны особого рода: если они и не убивают тебя сразу, то кровоточат до самой смерти. О них лучше просто не вспоминать, иначе жизнь превратится в абсолютную Дрянь - не с большой даже, а с огромной буквы.
   Воспоминание о матери было таким четким, что я понял - о моем происхождении Глука не врал. Но теперь это стало уже не важно - глаза, которые приближались, горели как две большущие фары летящего на тебя грузовика. С той лишь разницей, что в свете фар никогда не увидишь ненависти.
   Когда рык пса заглушил все остальные звуки во вселенной, я почувствовал, что теряю сознание, и улыбнулся. За все последние дни это было единственным настоящим везением...
  
   Глава 7
  
   То, что я не умер, вам должно быть понятно - иначе откуда взялись эти записи. Но когда я очнулся, то поверил в это не сразу. Сначала ощутил острый холод от земли, следом - жар чьего-то дыханья у себя на лице. Оно явно принадлежало зверю - не знавшему зубной щетки и нити, и явно предпочитавшему мясной стол вегетарианскому. Это могло значить только то, что меня не добили, а бросили подыхать, и теперь моей персоной интересуется голодный шакал. Прежде чем открыть глаза, я сильно толкнул его руками, заорал от боли в левой кисти и отпрянул назад, торопливо ощупывая землю в поисках подходящего камня.
   - Придурок! - взорвался в голове голос Глуки. - Это твоя благодарность за спасенную жизнь?!
   Окровавленная морда пса возникла перед моими глазами. Но, похоже, кровь все же принадлежала не мне.
   - Из-за тебя пришлось попробовать на вкус одного из этих идиотов, - Глука угадал мой немой вопрос. - Однажды для эксперимента я ел сырого тушканчика, так и тот был лучше.
   Мне пришлось сдержать стон, чтобы подняться на ноги, добрести до машины (мои обидчики, должно быть, драпали во всю прыть, потому что "Бьюик" остался цел) и рухнуть на сбитую дождями и ветром в плотную корку землю. Тело не просто ломило, его прямо-таки раздирало на части. Между ребер, по которым пришлись удары башмаков Наполеона, будто впрыснули раскаленный свинец, и он медленно выжигал мою плоть. С лицом творилось что-то непонятное. Оно одеревенело, и скосилось на левую сторону - ощущение было, будто на его месте очутился полураскатанный кусок теста для пиццы. В огромном, пульсирующем кровоподтеке на животе, как мотор трактора-исполина больно стучало сердце.
   Но все это было полной ерундой по сравнению с тем, что я все-таки оставался живым! Я смотрел на показавшийся над горизонтом край величественного солнца, которое уже не чаял увидеть. Признаться, такого дивного рассвета я не наблюдал никогда. Светило, вчера на закате превратившее гигантские камни на западе из красно-коричневых обломков в золотые буддийские ступы, теперь творило из них другое чудо природы. Слоистые валуны на глазах превращались в розовые куски сахарной ваты, в облака, слишком тяжелые, чтобы взлететь вверх, но полные чарующей легкости небесного пара. То был миг пронзительного перехода от туманной пустоты, которую оставляет после себя ночь, к подлинному утру. В эти мгновения незаметно для самого себя замирает каждое существо. А первые лучи нового дня льются как будто из иного мира, пронизывают насквозь предметы и делают их полупрозрачными, будто высвечивая изнутри их устройство.
   - Почему ты... остался? - спросил я пса, оторвавшись от этого зрелища.
   - Хороший вопрос. Но на твоем месте я сформулировал бы его по-другому: ради чего парень вроде меня готов кусать за потные задницы троих алкоголиков? Может, потому, что он черный и уверен, что все южане - расисты? Нет! Может, потому, что в детстве его не любили девчонки и с тех пор его влекут мужские ягодицы? Тоже нет. Просто его собеседника собираются отправить на тот свет, а этот скромный юноша не приучен уходить, не закончив важного разговора. Ты готов слушать? А то у меня еще дела...
   Я снова встал с земли, доковылял до багажника и вытащил аптечку и флягу с водой. Тело ломило от побоев, но надо было хотя бы умыться, чтобы прийти в себя. Глука ждал, пока я вновь не опустился на землю, подложив под себя дорожное одеяло:
   - Валяй...
   Это походило на спектакль, поставленный бездарным, но вполне сумасшедшим режиссером. Долгая дорога, говорящий пес, драка с тремя подонками, а потом я просыпаюсь утром и говорю: "Давай, большая черная собака, рассказывай свою правдивую историю." Хотя пора бы уже давно сорваться в безумный бег по рыжему мексиканскому плоскогорью, пугая воем возвращающихся в свои логова койотов.
   - Итак, Веталы предложили человечеству процветание куда более полное, чем то, что было достигнуто с их помощью за последнее время. Настоящий прорыв вперед, освоение Солнечной системы в принципе, и уже в самом ближайшем будущем - Луны и Марса. Уже это одно, как ты понимаешь, при жизни принесло бы огромные барыши тем, кому посчастливилось в тот момент стоять "у руля". А прибавь к этому славу - да при правильном использовании ситуации первых лиц государств благодарные граждане носили бы на руках до самой смерти! Хочешь - проталкивай через парламент вопрос о пожизненном руководстве - и никто даже слова не скажет. Проблема состояла в том, что для прорыва в развитии цивилизации необходимо было сначала произвести ряд фундаментальных изменений не только в науке и технике, но и в человеческом сознании. На эту предварительную подготовку ушло бы столько лет, что ни одного из ныне живущих к моменту триумфа уже бы не осталось. Сами пришельцы, впрочем, не торопились, спешили те, кто в тот момент находился на вершине власти. Я не знаю, при каких обстоятельствах был найден выходы, но вскоре программа под руководством Веталов заработала. Смысл состоял в том, чтобы произвести в прошлом такие изменения, которые сформировали бы нужную ситуацию не через сто лет, а уже к семидесятым годам двадцать первого века.
   - Машина времени, Герберт Уэлс, - разочаровано протянул я. - Читали, знаем. Если честно, я ожидал истории пооригинальней.
   - Меня и самого бредни насчет того, что можно изменить свершившееся, не впечатляли. Как так, спрашивал я, материя уже изменилась, она другая, то, что существовало пять лет назад, рассыпалось прахом или преобразилось. Куда это все девать? И это верно - для существ вроде нас, чье настоящее имеет "емкость" в один лишь краткий миг. А представь себе тех, кто живет неизмеримо дольше не только в смысле протяженности своего существования, но и в каждой его составляющей части.
   - Это как?
   - Ну, вот ты когда-нибудь курил травку?
   - Пару раз. Да причем тут это?
   - Не знаю, как тебе, а у меня после хорошего косячка привычное течение времени дает сбой. Каждое мгновение отслаивается от предыдущего и почти останавливается, его можно осмотреть со всех сторон. Знаешь, есть такие картины у неовитаистов - висит кусок реальности где-то в темной комнате, потом его сменяет другой. Вроде бы такой же, как и предыдущий, а приглядишься - совсем не тот. Как будто очень похожие кадры с совершенно разных спектаклей - это мастер их так запечатлел, что они похожи, а на самом деле герой одного умрет скоро, а другого найдет свою возлюбленную и детей кучу нарожает. Это я в том смысле говорю, что маленькое мгновение может оказаться целой эпохой, если научиться смотреть.
   Ведь это оно для нас - краткий миг. А на самом деле в нем скрыто неизмеримое количество маленьких жизней. Все движения нейронов нашего мозга, электрические мини-разряды в клетках, всплески неоформившихся мыслей, чувств... Биллионы свободных волеизъявлений элементарных частиц, некоторые из которых, уверяю тебя, не менее разумны чем мы. И все это умещается в наш маленький миг, а его и разглядеть-то можно, только накурившись травки...
   - Хочешь сказать, для твоих хозяев мы вроде элементарных частиц?
   - Скорее клеток - покрупнее будем. Только в отличие от нас они способны разобраться в его составляющих и понять, чем живет интересующая их "клетка".
   А наши десятки лет для них - одно огромное мгновение. Мы, к примеру, за этот срок можем проследить развитие в нас какого-нибудь устремления. И решить, давать ему волю или остановить при самом рождении. Так и они могут изменить что-то, пока длится их огромный "миг".
   Глука замолчал, я решил было, что для того, чтобы я лучше осознал сказанное. Но пес вдруг задрал лапу и принялся выкусывать блоху на своем тощем пузе. Прикончив извечного врага (ведь на самом деле именно блохи, а не кошки извечные враги собак, а кошки их извечные жертвы), Глука потянулся, наслаждаясь местью, и продолжил лекторским тоном:
   - Невозможно изменить только то, что уже сделано и закостенело. Для нас, сквозь которых время бежит тонкой ниточкой, конечно каждое прошедшее мгновение. Но для Веталов время, это огромная волна, несущая в себе биллионы тонн минут и часов. Если ты велик настолько, что способен одномоментно вмещать всю эту бездну времени, то ты и властен изменить что-то в этой бездне. Впечатляет?
   - Жутью какой-то веет, - ответил я, - противно думать, что ты какой-нибудь эритроцит гигантского организма.
   - Ага! Или даже сперматозоид... - хохотнул этот гад. - Смотри, скоро совсем рассветет.
   Я покосился на восток. Ржавый медяк солнца целиком выбрался из-за горизонта и готовился совершить "биржевой скачок", чтобы через каких-то три-четыре часа превратиться в сияющий новенький доллар. В испускаемом им розовом свете Глука походил на скульптуру каменноугольного периода, в который, как известно, все скульптуры делались каменными топорами из глыб угля.
   "Прямо черный фаустовский пес, - подумал я, - кстати, бедному доку он принес одни неприятности..."
   - Сперматозоидом я не хочу, лучше уж эритроцитом...
   - Если тебя это успокоит, то и эритроцитом тебе не быть. Вообще ни клеткой, ни атомом в их организме. Я все это рассказал, чтобы ты, так сказать, уловил общую концепцию. Но думать, что мы часть Веталов - ошибка. Они, как я уже говорил, вообще ребята не местные, не из нашей Солнечной системы, или, может, из нашей, но из какого-то иного слоя бытия, еще более далекого от нас, чем иные звездные скопления. Но, оказавшись здесь, они тоже стали частью этого мира, и получили возможность влиять на него.
   Сначала они, скажем так, попытались осознать ситуацию. По их масштабам на это ушел миг, в течение которого они охватили целый век нашей истории. Когда на дальнем, более "юном" конце века-мига их попросили ускорить процесс помощи человечеству, они все еще были способны влиять на события на другом конце. Правда, чем дальше в прошлое, тем меньше над ним их власть. Здесь, в 1963-м, она совсем слаба - последние тонкие струйки воды, сбегающие с песка, когда волна отступает. И Веталы могут вести лишь точечную корректировку. Поэтому цель должна быть достигнута путем наименьшего отхождения от уже существующей реальности.
   - То есть, Третьей мировой или второй Хиросимы можно не опасаться. Сил хватает только на то, чтобы засунуть душу одного человека в тело другого, и посмотреть, что из этого выйдет. А на то, что прежний хозяин этого тела погибает, плевать.
   - Понимаю твои чувства, amigo (друг - исп.). Но этический аспект штука тонкая. Да, ты стал орудием Веталов. Ни тебя ни Клода Каре никто не спрашивал, хотите вы помогать или нет. Но бывший как ты выразился "хозяин" этого тела натворил немало такого, за что сажают на электрический стул. И незадолго до исторжения он покаялся и молил Господа позволить ему искупить свои грехи. Даже ценою жизни. Если ты сделаешь все, как надо, его жертва будет не напрасной. Так что с точки зрения этики тут все чисто.
   - Кроме одного, Глука. Твои Веталы - не Господь Бог.
   - Не спорю. Но ты когда-нибудь видел, чтобы Он действовал, так сказать, лично? Нет. Только через посредников. Даже Исус и тот был Сыном, пришедшим, чтобы явить волю Отца. Проводником воли Того, кто стоял за ним и наполнял его своей Благодатью. И в любом, кто служит на благо высших целей, есть толика божественного, у каждого в разной степени, но есть - у всех.
   - Хочешь сказать, я орудие в руках космических мессий? Не очень верится... Но меня больше интересует другое - почему в эту историю влип именно я.
   Последовавшее мысленное движение Глуки было, эквивалентом пожатия плечами:
   - По соглашению между Веталами и представителями Земли Веталы могли использовать человеческие ресурсы - из тех, кого предложит им общество. Но при существующих рамках секретности найти добровольцев не так просто. Кроме того, частенько лучше, чтобы человек не знал о своей миссии. И поэтому приходится использовать осужденных на казнь. Каким образом они перемещают их во времени, нам не понять. Но дальше схема проста: в одинаковой ситуации разные люди выбирают разные модели поведения, поэтому если изменить личность того, кто в конкретный момент сделал неверный выбор, можно избавиться и от последствий этого выбора.
   - То есть, моя цель исправить поступок Клода?
   - Именно. Притом решение ты должен был принять сам, никто бы его тебе не подсказывал. А значит, если правильно подобрать кандидатуру, то ей даже объяснять не надо, что от нее требуется.
   - Зачем же тогда нужен ты?
   - Ну... - Глука усмехнулся. - При всей малости своей люди зачастую оказываются непредсказуемыми существами. Да и просчитать ситуацию идеально не под силу даже Веталам. Поэтому нужен контролер - он следит, чтобы ведомый оказался вовремя в нужном месте и все определяющие его поведения сошлись как надо.
   - То есть, все это время ты вел меня куда-то?
   - Угу.
   - В Варшаву?
   - В Даллас. Варшава - путеводная обманка, которую подсунула тебе твоя собственная память. Когда-то ты провел немало времени в этом городе, в Европе, конечно, а не в Америке.
   - Но я вспомнил, что мы с... С моей женой были где-то на юге страны!
   - Были, только к Варшаве это не имело никакого отношения. Примерно за год до убийства ты возил ее в Санта Фе - пытался восстановить отношения. Она не оценила.
   - Марионетка...
   Мне стало отвратительно и захотелось прямо сейчас сделать что-то, чтобы и Глука и чертовы Веталы пожалели, что втравили меня в эту историю.
   - Не кипятись, Хабри. Ведь в случае правильного выполнения того, что от тебя требовалось, ты получил бы лишние годы жизни не в самое плохое время в не самом последнем месте на земле. Твой носитель - парень довольно крепкий, и протянул бы еще порядочно. Эта возможность у тебя и сейчас есть, кстати. Нужно только сделать то, что я скажу.
   - А если я откажусь?
   - Прерывать твое физическое существование Веталы не станут. Но душа будет извлечена из этого тела. Не знаю, может, Веталы вернут в него прежнего обитателя, а может, такой возможности у них уже нет. Ну, тогда Клод Каре превратится в тихий и безобидный "овощ" и, если повезет, отойдет на попечение какой-нибудь богодельни. А может, его тело займет еще один рекрут. И еще - не советую обманывать их: делать вид, что согласился, а потом стараться помешать планам. Смерть - еще не конец. Те, кто описывал ад, не врали - душа, даже лишенная тела, способна испытывать муки невыносимые.
   Мрачная уверенность, которая стояла за последними словами, обожгла мое нутро.
   - Х-хорошо, - медленно произнес я, - что нужно делать?
  
   Глава 8.
   - Да будет тебе известно, что в Далласе, штат Техас, 22 ноября 1963 года было совершено покушение на президента Джона Фицджеральда Кеннеди - три выстрела, один из которых оказался смертельным, - тоном учителя истории сказал Глука. - Стреляли из окна 6-го этажа книгохранилища по Элм-стрит, мимо которого должен был проезжать президент. Официальное расследование всю вину возложило на одного человека - Ли Харви Освальда, 24-х летнего бывшего морского пехотинца, назвав его психом-одиночкой. Но спустя почти тридцать лет объявился некий Рики Уайт, и заявил, что в покушении принимал участие и его отец. Больше этого - решающий выстрел, убивший Кеннеди, якобы, сделал именно он. Правду ли говорил этот парень, сказать трудно. Может, ему просто хотелось приписать отцу славу убийцы Кеннеди. Тем более, что, по его словам, был и третий участник заговора, найти которого так и не удалось. Хотя это уже не имеет никакого значения. Потому что через 103 года, в 2076-м, Веталами было получено согласие на коррективу - убийство президента будет предотвращено.
   - Он станет здравствовать и изменит историю настолько, что награждение человечества дарами твоих "данайцев" пройдет как по маслу?
   - Ого, да мы вон какие грамотные! Почти. Жизнь Джона Фицжеральда после его "исторической смерти" - уж извини за каламбур - только одна из ступенек реорганизации. Каким образом и что изменится, увы, сказать я тебе не могу. Сам не знаю. Я ведь только исполнитель, солдат, так сказать.
   - И ты не знаешь даже того, как эти изменения повлияют на твою жизнь? А, может, ты просто не родишься, откуда это известно. Или Веталы способны просчитать каждую мелочь?
   - Не думай о том, как изменит тебя грядущее, думай о том, как ты можешь изменить его! - усмехнулся Глука ("Не спрашивай, что может сделать для Тебя Твоя страна - спроси, что Ты можешь сделать для Твоей страны"* - Знаменитый девиз, провозглашенный Джоном Кеннеди в речи при вступлении в должность президента США 20 января 1961 года), - Я же пока с тобой, значит, в будущем нам обоим есть место.
   - Что же надо сделать мне? - Я произнес это таким брезгливым тоном, что Глука на пару секунд с тревогой вперился в мою физиономию, - встать под пули?
   То, что рассказывал мне этот "засланец из будущего", вызывало чувство гадливости и бессильной злобы. Для меня это было похоже не на "последний шанс для раскаявшегося грешника", а на произвол, при котором тебя ставят перед очень неприятным выбором. "Сейчас он скажет, что я должен убить одного из негодяев, того третьего, кто сделал решающий выстрел. И что я ему отвечу?"
   - Боюсь, тебе придется сделать сознательно то, что ты сделал бы случайно, не пойди все наперекосяк. Всего лишь один звонок в полицию - о том, что готовится покушение, и о том, где расположились убийцы.
   Я вздохнул с облегчением:
   - А я, было, подумал, что мне придется убить кого-то из этих плохих парней.
   - Не придется, - в мысленном потоке Глуки я вдруг ощутил непонятное веселье, - тем более, что ты это уже сделал.
   - Эй! Не дави мне на нервы своими штуками!
   - Я и не собирался. Тот чернявый, который помер благодаря твоей милости в номере мотеля - Ли Освальд. Так что осталось только двое.
   Для меня это, должно быть, было слишком. Во всяком случае, ничего кроме пустоты в душе и обезоруживающей усталости после его слов я не ощутил. Впрочем, мой запас прочности и так оказался слишком велик, - хватило бы и половины всего, что свалилось на меня в последние дни. Я сидел на земле посреди пустыни и молчал.
   - Если бы ты был чуть внимательней, - не добившись от меня ни слова, продолжил Глука, - то первым делом спросил бы, с какой стати именно ты должен был сообщить о покушении. А я бы ответил вот что. Клод Каре приехал в мотель и случайно встретился со своим старым дружком, торговцем оружием Регги Боем. Пока ребята накачивались пивом, к Регги подошел человек, и они обсуждали какие-то дела. Регги и Клод пропьянствовали допоздна, а утром Клод увидел, что дружок старикашки Регги выходит из его номера. Любопытный малыш Клоди сунул свой острый нос в обиталище своего дружка, и нашел того в ужасном состоянии. У старого греховодника Регги были концы, и именно их он с минуты на минуту собирался отдать. Единственное, что он успел сказать Клоду, что негодник Ли забрал у него товар и деньги. И что он собирался отправить на тот свет какую-то крупную шишку. "Я ошибся, Топор. Мне всегда сходили мои плутни. А в этот раз я связался не с тем парнем." Пришла пора всхлипнуть и стереть соленую, как сама суть, слезу, леди и джентльмены! Ибо это были последние слова греховодника.
   - Почему Топор, Пуппи? - это прозвище неприятно меня царапнуло.
   - Почему Пуппи, Клод? Ты ведь прекрасно знаешь, что меня зовут Глука. Я понимаю - груз прошлого, пусть и не совсем твоего, штука неприятная, но уж если твой "компаньон" непосильным трудом на ниве разбоя заслужил кличку "Топор", то причем тут скромный чернокожий парень из России? Зачем называть его собачьей кличкой? Признаться, я полагал, что у тебя есть понятие о благородстве, а ты так грубо меня разочаровываешь...
   - Так почему Топор?
   - Не знаю я! Думаешь, я копаюсь в прошлом каждого мерзавца, с которым приходится работать... - Глука осекся. - Пардон, я никого не хотел обидеть.
   - Ладно, поверю на слово. Продолжай.
   - Уговорил, - Глука перестал строить из себя обиженного, - Так вот, ты сбежал бы из мотеля и продолжил свой путь. А вскоре тебе пришла бы отличная мысль завернуть по дороге в Даллас. Обеспечить рождение этой мысли было моей задачей. В Далласе опять-таки случайно ты оказался бы на Элм-стрит и увидел Ли, входящего в здание книгохранилища с длинным свертком в руке. Ты прикинул бы одно к другому: приезд президента, оружие, взятое у Регги, этого подозрительного человека... И сделал бы правильные выводы. Ты пошел бы к ближайшей телефонной будке и позвонил в полицию. Этих супчиков арестовали бы еще тепленькими, а о том, кто был тот благородный американец, предупредивший полицию, страна слагала бы легенды. Вот и вся история. К сожалению, ты просто пристукнул Ли, и теперь не обойтись без корректив. Правда, в том есть и моя вина - если бы я не жрал с таким аппетитом свинину с бобами, то не прозевал бы момент, когда ты захлопнул дверь номера. И ты не надрался бы с Регги, в то время как я, сидя взаперти, срывал злость на блохах: в нужный момент ты откланялся бы и вернулся к себе. Вернулся, чтобы с беднягой Регги увидеться только на его смертном одре...
   - Патетично.
   - Ты находишь? Раньше я играл в студенческом театре.
   - И что теперь?
   - В смысле, что теперь? Это было триста лет назад, и меня оттуда выгнали. Какое может быть "что теперь"?
   Я засмеялся, вернее забулькал, заухал и выдал еще целую гамму разнообразных звуков.
   - Глу-глука, - проговорил я наконец, немного успокоившись, - лучше бы ты все еще читал мои мысли. Я совсем не имел ввиду твою театральную карьеру.
   Я готов был прозакладывать всю свою наличность, что под шерстью Глука покраснел.
   - Шутишь? Это хорошо. Говорят, способность шутить в сложных ситуациях помогает принимать верные решения. Так вот, теперь - твоя очередь делать ход. Запомни,
   Даллас, 22 ноября, Элм-стрит...
   Это я уже понял. Но одна мысль во всем этом безобразии не давала мне покоя.
   - Если взять чашку и насыпать в нее песка, каждая песчинка ляжет определенным образом. Если встряхнуть песок даже совсем чуть-чуть, на поверхности может что-то изменится, а может и нет, но положение каждой отдельной песчинки так или иначе, но станет иным. Скажи, Глука, как могли согласиться главы государств на изменение хода истории? Ведь их судьбы могли сложиться совсем по-другому. Может, некоторые из них вообще не родятся просто потому, что дед одного перед первым свиданием не успел поменять носки, а бабка другого - замоталась и забыла почистить зубы. Знаешь, как иногда мешают такие мелочи? А из них-то и складывается жизнь. Или Веталы способы проконтролировать все? Но в это я не верю.
   - Занятная предположение, Хабр. Только очень далекое от истины. Должно быть, ты действительно очень мало вспомнил из своего прошлого, иначе как могла такая мысль прийти в голову человека, изучавшего Восток. Попробуй взглянуть на это с другой стороны. Что если все мы обладаем бессмертными душами и являемся в этот мир с тем, чтобы учиться, совершенствоваться, с каждой новой жизнью развивая вложенные в нас качества? Что если следующая твоя жизнь есть продолжение предыдущих, и за совершенные раньше грехи ты расплачиваешься теперь, и теперь же пожинаешь плоды за дела достойные? Что если каждый приходит в мир, чтобы выполнить определенные задачи? Что если каждым, от святого до подлеца, незримо руководит его собственный дух, и именно он направляет нас в нашем на вид хаотичном "шатании" по жизни? Тогда выходит, что даже если перемешать песок сто раз, каждая "песчинка" явится в этот мир, ответит за грехи прошлого и рано или поздно окажется на том месте в чашке, где судьба, фатум или карма - называй как хочешь - определила ей оказаться. Тогда вся твоя "теория невероятности" не крепче, чем дворец из мокрого песка. Так что можешь не волноваться, если твой отец забудет тебя зачать, всегда найдется добрый человек, который это сделает за него. И если тебе суждено родиться, ты непременно это сделаешь. Итак, Даллас, 22 ноября, Элм-стрит. Прощай, Хабр.
   После этих слов Глука повернулся ко мне спиной и потрусил по дороге на восток. Сначала я хотел окликнуть его. Уж не знаю, может, не смотря ни на что мне было грустно с ним расставаться. Потом я подумал, что лохматая бестия не покинет меня просто так. "Знаем твои штучки, - решил я, - не пройдет и получаса, как увижу твою морду за ближайшим кустом". Но с тех пор, как серая от пыли фигура скрылась за холмом, прошло куда больше получаса, а мой спутник так и не объявился.
   Сейчас я понимаю, что моя реакция на его уход была вызвана усталостью и болью. Но тогда, сидя на холодной земле, одеревеневшей задницей ощущая, как при любом неловком повороте острые камешки впиваются через подстилку в тело, я чувствовал себя самым несчастным из путешественников во времени. По-моему, я даже всплакнул немного. И только после этого провалился в утешительный морок беспамятства.
   Очнулся я от того, что на мое лицо лилось что-то теплое, привкус на губах был солоноватый. К счастью, на этот раз это был не Наполеон с его "местью", и не Глука. Ни того, ни другого, я больше никогда не видел...
  
   Глава 9.
  
   Почему большинство воспоминаний из моей прошлой жизни стали проявляться только теперь, когда все уже кончено? Возможно, это своеобразная плата от моих непрошеных "нанимателей". Но лучше было бы, если бы их не было вовсе - а то одно расстройство. Вот сейчас я хорошо вспомнил, как познакомился с Эммой. Она всегда была яркой, неслась в искрящемся бурном потоке жизни, и даже огненные волосы ее - и те все время будто бы развевались на ветру. Я увидел ее за столиком кафе летним варшавским полднем, и первое, что меня поразило, это именно волосы. От момента, когда я предложил ей чашечку кофе, и до того, как мы оказались в номере отеля, прошло едва ли больше полутора часов. Тогда мне пришлась по душе такая импульсивность - в этом, казалось мне, заключена самая суть моей женщины. Мы поженились через три недели - по ее инициативе. Это была веселая свадьба. Гостей на ней почти не было - пришло семеро ее друзей и трое родственников, да парочка старых студенческих приятелей - с моей стороны. Мы веселились почти всю ночь в небольшом парке в спальном районе Варшавы, а когда все разбрелись, добежали до ближайшей станции ж/д и рванули в Париж на первом же скоростном. Потом бродили по усыпанным бумажками и термобанками задворкам просыпающегося города; вечно замусоренным кварталам, на которые местные власти, наверное, так никогда и не смогут навести лоск. Пили пиво на набережной Сены, забрели к Эйфелевой башне и спугнули какого-то поддатого туриста, старательно выводившего на исполинской опоре русскими буквами: "Лихоня. Анапа, 2060"...
   Это было семь лет назад; семь лет, шесть из которых были для меня счастливыми. Почему Эмма охладела ко мне? Наверное, этой женщине так же чуждо было постоянство, как и тому незримому ветру, что всегда развевал ее волосы. Почему она не сказала мне, что я ей наскучил, сразу же, как только осознала это? Так было бы правильно, по-человечески. Зачем было обманывать меня столько лет, во время которых я считал себя самым счастливым супругом на свете? Возможно, для самой Эммы измены не значили ничего. А может, она надеялась таким образом расшевелить угасавшие чувства. Со сколькими она для этого переспала, я не знаю. Должно быть, через какое-то время она привыкла к такой жизни, и все могло бы идти своим чередом, если бы, наконец, Эмма не нашла мне замену.
   Последний год нашей совместной жизни был просто кошмарным, она превратилась в фурию, шаг за шагом убивавшую все, до этого объединявшее нас. Должно быть, поначалу она собиралась добиться от меня развода, а потом они с ее новым дружком решили, что лучше было бы убить не только чувства, но и меня самого. Причина стара, как сам институт брака - совместно нажитого имущества у нас с ней было немного, а на мой личный, пусть и небольшой, но все-таки капитал, после развода она претендовать не могла. Как они собирались это провернуть, я не знаю, но способов, уверен, нашлось бы немало. В нашу последнюю совместную поездку, когда я решил, что жара Рио-Гранде способна согреть наши скованные трупным холодом отношения, я нашел у нее пузырек с глюканатом кальция. Если быстро ввести кубов двадцать в вену, сердце остановится, и выглядеть все будет, как обычный приступ. Не знаю, каким образом она надеялась ввести мне его. Может, надеялась, что я свалюсь от солнечного удара, я ведь всегда плохо переносил жару. Может, это и было причиной, по которой она согласилась ехать? И то, что мы все время забывали в мотелях пиво и воду, не случайность?
  
  
   Глава 10..
   Когда я покидал ферму Гэйэна Карлетто, лицо мое уже приняло очертания, близкие к привычным. А разум слегка успокоился и пришел к определенному решению. К счастью, мистер Карлетто был человеком порядочным, дай ему Бог терпения, а его скоту хотя бы половину плодовитости, которой природа наделила миссис Карлетто. Добрый фермер не стал интересоваться багажом подобранного им на дороге путника. Поэтому винтовка Освальда осталась при мне, а я остался свободным человеком.
   В Далласе я снял квартиру и несколько дней просто бродил по городу, стараясь не думать о решении, которое мне придется принять. Вроде бы все было просто - один звонок и наслаждайся дарованной свободой. Но мысль о том, что мной управляли, как марионеткой, не давала покоя. Кроме того, мое ущемленное самолюбие было не самым главным. Как можно доверять тем, кто использовал тебя? С чего знать глине, что из нее слепят красивый горшок, а не пустят на замазывание дыр в стене? Только потому, что ей сказал об этом чан, в котором она лежала?
   На всякий случай я наведался в книгохранилище, из окна которого всего через пару недель должны были раздаться выстрелы по президенту. У меня возникла шальная мысль - устроиться туда на работу, чтобы иметь возможность хоть как-то контролировать события. Увы, седой служащий со щеками, формой и цветом напоминавшими старую репу, сказал мне, что я опоздал, с неделю назад у них исчез сотрудник, и еще вчера они взяли бы меня с удовольствием. Но поутру явился другой соискатель, так что теперь мне придется поискать что-то еще...
   Последующие дни я все также пребывал в прострации. Я очень часто бывал на Дири-Плазе - площади перед книгохранилищем, взбирался на Травяной холм справа от Элм-стрит и как-то незаметно для себя досконально изучил это место. Верхние этажи - отличный вариант, чтобы устроить "гнездо". Угол обстрела, когда машина с целью выйдет на прямую дорогу к книгохранилищу, будет великолепный. Правда, если первым выстрелом уложить Кеннеди не удастся, придется встать, чтобы продолжить обстрел. Но сквозь грязноватые стекла в темном помещении разглядеть снайпера будет непросто...
   Так продолжалось изо дня в день, пока не наступил, наконец, тот, в который я принял решение. Я очень хорошо запомнил его. С утра настроение было не то, чтобы плохое, а такое, при котором люди или напиваются в стельку, или вешаются. Или делают сначала первое, а затем второе. Небо заволокло темно-серой свинцовой дрянью; под собственной тяжестью она так низко приникла к тротуарам, что, казалось, вот-вот оторвется от небесного свода и рухнет на голову. Дома, деревья, трава на улицах посерели, отсырели и оттого приобрели оттенок плохой стали.
   Я бродил по улицам, совершая ежедневный моцион, и также точно совершали обычный моцион мои мысли. Сегодня они давили сильнее - из-за проклятой погоды и из-за того, что до приезда приговоренного оставалось всего несколько дней.
   Обречь человека на смерть и погибнуть самому, чтобы стать препятствием на пути Веталов? Или все же довериться словам Глуки, спасти и быть спасенным? Эх, если бы знать больше... А так - это была игра в рулетку; хуже того, даже сделав ставку и дождавшись остановки волчка я так и не узнаю, выиграл или проиграл, пошел мой поступок на пользу человечеству или нанес ему вред.
   В состоянии, близком к болезненному, я дошел по Элм-стрит до Травяного холма, поднялся на него и, облокотившись на массивные белые перила прогулочной дорожки, стал вглядываться в окна кирпичного здания книгохранилища. Они были темны и безжизненны. И в этот момент решение пришло ко мне - сверху. Неожиданно часть неба очистилась от туч, и на мир пролился золотой свет. Ветер погнал облака прочь, и они ударились в бегство, теснясь и наседая друг на друга, как стадо слонов, испуганное лесным пожаром. В считанные минуты хмарь и тяжесть сдвинулась в южную часть города, а здесь засияло солнце. На внезапно осветившемся участке осталось только одно темное пятно - книгохранилище. Туча повисла прямо над ним, бросая чернильную тень на мрачное, с облупившимся кое-где фасадом здание. Порывы ветра, должно быть, происходили в других воздушных слоях - выше и ниже ее; а она, лохматая, с разорванными в клочья краями, чем-то схожая с лежащей на боку старой волчицей, чреватой целым выводком будущих степных убийц, оставалась на месте. В том месте, где обрывок облака истончался и напоминал пасть зверя, отсвечивали жемчужными всполохами зубы-молнии, а в черном брюхе разыгралась настоящая гроза.
   Не знаю, было ли это знамением, но я его воспринял именно так.
   Спустившись вниз и почти добежав до ближайшего автомата, я набрал номер полиции и выпалил:
   - Двадцать второго ноября будет совершено покушение на Джона Кеннеди! На Элм-стрит... Запомните, стрелок на Элм-стрит в здании школьного книгохранилища!
   - Постой, парень... - голос на том конце был таким, будто его владелец разговаривал с умалишенным. А чего еще я ожидал. - Откуда ты знаешь?
   - Обязательно передайте это своему начальству.
   - Но нам нужна дополнительная информация, не вешайте трубку...
   - Я не могу больше говорить, - трубка упала на рычаг. Я слышал что о методах, с помощью которых полиция может отследить место нахождения звонившего; не знаю, к какому периоду воспоминаний это относилось, может, в 1963-м мне ничего и не угрожало, но рисковать не хотелось. Обратно домой я возвращался в приподнятом настроении, солнце по-прежнему сияло, а ощущение того, что я выполнил свою часть сделки и теперь свободен, пьянило меня. Чтобы подольше не выходить из этого состояния, я зашел в магазин и купил бутылку виски. А после устроил у себя на квартире маленькую пирушку с единственным приглашенным - самим собой.
   В голове тучными стадами бродили самые разные мысли о том, где провести остаток дней. Канада, Эль-Пасо, или, может, побережье Калифорнии? Пока денег мне хватало - в чемодане Регги имелся приличный запас. Но потом, когда они закончатся? Что ж, потом, возможно, я вспомню побольше из прошлой жизни, и смогу зарабатывать с помощью навыков, приобретенных раньше. Хотя, вряд ли. Что у нас в активе? Темная личность Клод Каре: имеет цирроз печени на ранней стадии, ствол с оптикой в чемодане под кроватью и массу криминальных талантов. Увы, к ремеслу милашки Клоди я испытывал некоторое предубеждение. Уж лучше я до конца жизни буду мыть посуду.
   Остается Хабр Хмелевский, житель Ев-Ро, обеспеченный. А вот чем он себя обеспечивал? Глука говорил, что, вроде бы, был знатоком Востока? Я с трудом припоминал кое-что: обрывки хофу и тэнке, тезисы Дзен-Буддизма, отрывки из интегральной йоги Шри Аурубиндо и Матери. Этим денег не заработаешь, разве что убедишь себя в их ненужности.
   Размышления как-то сразу свели на нет мое радужное настроение; и когда от бутылки оставалась примерно половина, радость от того, что я свободен, незаметно превратилось в чувство одиночества и незащищенности. Так уж устроен человек, что любое свое положение способен воспринимать в одну минуту как благо, а уже в другую - как бремя. Сейчас я снова был бы рад даже обществу Глуки.
   22 ноября 1963 года в Далласе было довольно тепло - наверное, из-за разгоряченного народа, который запрудил улицы. С раннего утра я бродил в толчее, томимый ожиданием. Я дважды побывал на Травяном холме, укрывшись в удобном местечке, откуда отлично просматривались и окна книгохранилища, и дорога, по которой должен будет поехать президент.. В девять часов с небольшим я увидел, как в книгохранилище вошел тот самый парень - Бади, кажется. В руках у него был длинный сверток. Так вот, значит, как выглядел папаша мистера Уайта, через 27 лет сообщившего миру о неоценимой роли своего предка в этом деле! Хотя, это мог быть и третий - неизвестный, и кто угодно еще, ведь после гибели Освальда Ли заговорщики были вынуждены пересмотреть первоначальный план.
   Теперь все зависело от того, приняли ли полицейские меры после моего звонка. Я с тревогой разглядывал каждого копа, пытаясь определить, знает ли он о покушении. Будто это могло отразиться на их преисполненных важности лицах Я чувствовал, как нарастает во мне напряжение, выпить хотелось нестерпимо, тут же вспомнилось, что в квартире осталась бутылка, в которой еще на четверть виски. Незаметно для себя я двинулся в направлении своего жилья. До появления этого Кеннеди было еще довольно времени, чтобы промочить горло и вернуться на холм, откуда я могу увидеть все.
   Я снимал одну комнату с кухней на третьем этаже дома, который уже лет двадцать как следовало бы подвергнуть капремонту. Хозяин его сдавал квартиры народу вроде меня - непривередливому ни в работе, ни в еде, ни в выпивке, ни в вопросах выбора жилья. Зато это был тихий район, так что грех было жаловаться на обсыпавшуюся в подъездах штукатурку и двери, ободранные так, будто их выбрал жертвой маньяк-потрошитель. Здесь пахло едой из полуфабрикатов и кошачей мочей, и потому я всегда стремился скорее проскочить по выщербленной лестнице на свой этаж. Но в этот раз меня остановил разговор двух соседок, обсуждавших последние новости рядом с еще одним источником незабываемого запаха - мусорным контейнером. Одна была в вязанном свитере, растянутом на груди еще во времена, когда грудь была способна не только растягивать, но и притягивать взгляды мужчин. Ее собеседница пришла с улицы и потому была одета поприличней.
   - Он такой душка! - вещала эта вторая, - и очень элегантный. Я очень хорошо его разглядела, должна вам сказать, это совсем не то, что смотреть в кино. Я стояла совсем рядом с обочиной, мне почти не мешали, разве только эта пигалица со своей дурацкой прической все время лезла вперед. Можно было подумать, что она только что из салона и специально ее сделала ради такого случая. А когда их линкольн подъехал совсем близко, она просто в глаза мне влезла своими волосами. А еще говорят, что эти цветные могут научиться приличным манерам. Ну, так вот, он проехал совсем рядом, и когда поравнялся со мной, вы не поверите, душечка, поднялся с сиденья и улыбнулся.
   - Вам!?
   - Вот так и знала, что не поверите! А потом он уже не садился, так и стоял все время, и рукой махал. А миссис Жаклин держала его за другую. И там еще был губернатор с женой, это я в толпе услышала, что он губернатор. Только не поняла какой, может, и наш, вы ведь знаете, дорогая, я политикой не интересуюсь. Единственное, что мне от них надо, чтобы мужу вовремя приходило пособие...
   - А миссис Кеннеди? - перебила ее собеседница. - Я слышала, что у нее прямо мужская нога, вот прям чуть ли не шестого размера, хотя по виду не скажешь. И как у жены президента может быть такая нога?! Не удивительно, что он изменял ей с этой потаскушкой Мэри Лин.
   - Ног ее я не видела, дорогуша, - с некоторым неудовольствием отвечала та, к которой адресовался этот легкомысленный вопрос. - У нее размер на лице не написан. Но хочу вам заметить...
   Я не дослушал. Если президент едет в открытой машине, не опасаясь выстрелов, значит, мой звонок оказался бесполезным. Я медленно поднялся к себе, не разуваясь, прошел на кухню и налил на три пальца в стакан. Что ж, это уже не мои проблемы, все, что требовали от меня, я сделал. Но если он погибнет, получится, что не сделал, ведь цель не достигнута? Скоро его автомобиль свернет с главной магистрали на Элм-стрит, а потом раздадутся выстрелы. Один, два, три... Три точки в конце этой недописанной истории, у которой едва не оказался другой, более счастливый, конец. До площади на Элм-стрит пять минут ходьбы, если президент не будет слишком торопиться, у меня еще есть время дойти до холма, взобраться на каменную стену вдоль аллеи, а оттуда в крону дерева. И с этого наблюдательного поста посмотреть, как поднимется в окне фигура с винтовкой. Я смогу их остановить, главное, чтобы меня не заметили...
   Через несколько минут я уже сбегал по лестнице мимо соседок, которые так живо обсуждали туалет президентши Жаклин, что успели дойти только до площадки первого этажа.
   Я боялся, что сверток у меня в руках, привлечет внимание полиции, но сегодня удача опять была на моей стороне. Как жаль, что она отвернулась тогда, в 2067-м, когда я отправил на тот свет жену с любовником! При этом воспоминании какие-то новые ощущения заставили меня на секунду умерить шаг, но я отогнал их прочь - не время. На холм я взбирался медленно, чтобы не сбить дыхание и сердечный ритм: не хватало только, чтобы в решающий момент палец дрогнул от того, что мой "мотор" пошлет по венам слишком большую порцию крови. Все, я на месте. Забрасываю сверток на стену, взбираюсь сам. Это очень рискованно, я ведь со всех сторон на виду. Но люди смотрят лишь на дорогу, по которой вот-вот поедет линкольн президента. К тому же, меня вполне можно принять за зеваку, выбирающего местечко поудобнее. Деревья растут вдоль белой стены, так, что кроны слегка нависают над ней. Вот и то, что мне надо - я уже лазал на него однажды ночью, проверял возможные точки, с которых мог бы вестись обстрел. Перебираюсь на ветку, устраиваюсь в развилке. Здесь удобно, в одно открывшееся между ветвями "окно" видна дорога, в другое - шестой этаж книгохранилища.
   Собираю винтовку - аккуратно, чтобы не уронить вниз деталь. Руки Клода Каре привычно и быстро делают свое дело. Оптический прицел встает на место, я проверяю, как движется затвор, и успеваю пожалеть, что не стрелял из этой винтовки еще ни разу. Надеюсь, что дорогой и качественный "Манлихер" не подведет, когда снайпер покажется в окне книгохранилища. А уж я по нему не промажу.
   В оптическую тубу можно было разглядеть лица людей у дороги. Волнение, волной прокатившееся по ним, подсказало мне, что объект на подходе. Скоро он минует дорожный изгиб и станет отлично виден в моем "перископе". А окна книгохранилища все еще пусты. Что ж, я бы поступил так же - незачем высовываться раньше времени, если хочешь сделать все как надо и уйти незамеченным.
   В памяти неожиданно всплыло воспоминание из прошлой жизни: маленький цифровой бинокль в руке, достаточно мощный, чтобы разглядеть рыжеволосую женщину, сидящую в километре от меня за чуть затемненным стеклом. Кажется, она плачет - лицо опущено в ладони, плечи вздрагивают. Потом она отрывает руки от заплаканных щек и идет в гостиную. Наверное, опять зацепится коротким рукавом блузки за ручку двери - она частенько не могла миновать проход, не попав в эту "ловушку".
   Кто к ней пришел? Если дружок Мартин, значит, сегодня он гость нежданный. Моя дорогая явно не готовилась никого принимать - она слишком щепетильно относится к своей внешности, чтобы показываться перед любовником с расплывшимися от слез глазами. Широкие, во всю стену, стекла нашей квартиры тонированы, но я не зря потратил тысячу евро на оптику - бинокль хоть и с некоторыми искажениями, но дает отличное представление о происходящем в комнате. Эмма возвращается, вытирая глаза, за ней входит Мартин.
   Интересная штука - воспоминание. Кусочек жизни, зафиксированный на фото-пленке настроения. Как "Кодак-голд" дает оттенок желтого, а "Коника" - голубого, так и настроение сообщает событию свой оттенок. В тот день он должен был быть золотым: было тепло и солнечно, осень только-только начала осыпаться на тротуары золотой кленовой листвой - райское времечко для романтических прогулок, кормления белок и голубей, нежных объятий сквозь ткань демисезонных пальто. Оно похоже на сорокалетних любовников - уже утрачена свежесть весны, прошел период расцвета и утих бурливший летом жар страсти, но зато появились мягкий, с грустинкой, шарм, полнота и глубина отношений, которые приносят возраст и опыт многих разочарований. Пора, напоминающая нежное медовое суфле, всегда нравилась мне, и если бы в тот день произошло что-то другое, оно обречено было бы остаться в памяти именно золотым. А не бурым - от запекшейся крови...
   Мартин что-то говорит Эмме, и она кричит на него. Он пытается обнять ее - Эмма отталкивает руку. Мартин отходит, поворачивается к окну, смотрит в мою сторону, но я знаю, что он не может меня видеть. Его плечи напряжены, желваки на худом лице вздулись так, что мне заметно это даже отсюда. Он подобран, как хищник, и видно, что пытается взять себя в руки. Эмма стоит спиной к нему - классическая сцена семейной размолвки. Потом Мартин подходит к моей жене, разворачивает лицом и начинает что-то объяснять. Это длится минуты три, в продолжение которых Эмма время от времени отрицательно качает головой. Наконец она отступает на шаг, бросает ему что-то резкое, и идет к двери в коридор. И тут происходит страшное - Мартин достает из кармана руку, в которой что-то зажато, и направляет ей в спину. Выстрела мне не слышно. Моя жена опускается на пол, хватаясь руками за проем, между лопаток на светлом пиджачном фоне появляется быстро растущее темное пятно.
   Я срываюсь с места. Пожарная лестница, скоростной лифт, вестибюль, машина. Минус две минуты, за которые Мартин мог проделать похожий путь к своему авто. Если это так, мне его не задержать. Срываюсь с места, оставляя светло-серый след шин на зеленоватом покрытии дороги. Из-под колес летит листва - тисненные золотом визитки осени. Позвонить в полицию? Успею в лифте, пока буду добираться на наш десятый этаж. В солнечном сплетении нервы стянуты в каучуковый мяч, в зеркале ловлю свой взгляд: серые глаза издерганного, готового "сорваться с катушек" человека. Три длинных квартала без единого дорожного патруля, машин почти нет - воскресенье, полгорода в парках и за городом. Вестибюль моего дома. Приветливый консьерж дядя Вася приподнимается на своем стуле за стойкой, чтобы пожать мне руку, но я пулей пролетаю мимо - к лифтам.
   - Не работают! - кричит вслед старик, - С утра чинят-чинят и все толку нет. Коробку скоростей заклинило.
   Он бы с удовольствием посвятил ближайшие полчаса дискуссии на тему негативного влияние новинок на работу лифтового хозяйства, но я не собираюсь его слушать. По лестнице путь дольше, а есть еще канатный путь от нашего дома к соседним. Мы с парнями протянули его еще в пору моей юности, и Мартин о нем знает. Так что надо спешить. Я взбираюсь на десятый этаж и подбегаю к своей двери. Мартин распахивает ее прямо в меня, и малюсенький кусочек времени мы разглядываем друг друга. Глаза у него страшные - радужки нет, черная яма зрачков поглотила ее без остатка. Тонкая верхняя губа вздрагивает, будто пытаясь растянуться в улыбке. Или в оскале. Реакция у него что надо - он выхватывает пистолет, прежде чем я успеваю что-то сделать.
   - Входи... - Убийца моей жены пятится назад и я послушно вхожу следом, завороженный тремя черными дырами - дулом пистолета и его глазами.
   Дверь захлопывается, я гадаю, успела ли камера в фойе этажа зафиксировать пистолет в его руке. Нет - он оставался в коридоре. Значит, помощи не будет.
   - Она... жива? - голос не слушается меня.
   Мартин пожимает плечами.
   - Что будешь делать?
   Еще одно пожатие, потом он с усмешкой произносит:
   - Может, ты подскажешь?
   Мы уже "допятились" до холла. Эммы у дверей нет, она лежит животом на диване - лицом повернутая к нам. Ресницы вздрагивают, сквозь них видны белки закатившихся глаз.
   - Надо вызвать помощь, она еще жива, - говорю я, и не верю, что он пойдет на это.
   - Нет. Чуть попозже. Когда ты ранишь меня. Я ведь не могу звонить в полицию в качестве убийцы. Убийца ты, а я и Эмма - жертвы ревнивца.
   Только тут я замечаю, что пистолет в его руках - мой "Бульдог" модели 47 года с системой глушения выстрела.
   Эмма начинает дышать с хрипом, ее спина поднимается и опадает часто-часто, бурое пятно на тонком пиджаке похоже на амебу, оно расползлось от плеча до плеча, забралось в подмышки и выпустило тонкие "ложноножки" к ее бедрам.
   - Зачем ты?...
   Он жмет плечами, пистолет направлен точно мне в грудь:
   - Она довела меня. Не хотела делать, как задумали. Собралась вернуться к тебе, грозила полицией. Я не хотел, чтобы так вышло, но теперь уже поздно. И для тебя поздно: теперь или ты или я, прости уж... Вини не меня, а полицию. Если бы от слежки можно было спрятаться, я бы тебя не тронул ...
   Он втянул воздух и как-то неуклюже ткнул дулом в мою сторону. Рука с оружием оказалась совсем близко, сердце ухнуло в бездонную пропасть желудка, и я решил действовать. Сделал шаг в сторону, перехватил его кисть, вывернул пистолет дулом вверх. Пуля вошла в потолок, утонув в волокнах шумопонижающего покрытия. Я навалился на Мартина всем своим весом, стараясь использовать преимущество девяноста килограммов над максимум семидесятью, потому что понимал - других преимуществ у меня нет: любовник Эммы в прошлом был боксером-средневесом.
   Он просипел мне в лицо: "Спасибо, Хабр, теперь все по сценарию - борьба и твоя смерть", - сделал шаг назад, и начал валиться на пол, увлекая меня за собой. Я перелетел через него, выпустив кулак с пистолетом и отчаянно размахивая руками. Кажется, ребром ладони я все же успел рубануть Мартина по горлу, потом от падения у меня вышибло дух, и я отключился. А когда пришел в себя, все было кончено.
   Эмма лежала почти в той же позе, но ее правая рука, прежде бессильно свисавшая с дивана, теперь была вытянута вперед, и пальцы сжимали пистолет. Она больше не хрипела. Мартин замер в трех метрах от нее, на боку, спиной ко мне. Наверное, когда "пушка" вылетела из наших рук, она упала достаточно близко, чтобы у моей жены достало сил дотянуться и сделать единственный выстрел. Ее убийца не успел отобрать оружие. Я поднялся и перевернул его на спину. Мартин был еще жив. Последнее, что он сказал мне, было: "Тебе все равно не уйти..." В следующую секунду ворвалась полиция.
   Как получилось, что меня осудили, я не понимаю. Вообще о суде вспомнил немногое. Возможно, сыграло роль то, что несколько свидетелей показали: Мартин и Эмма не раз говорили о моих угрозах расправиться с ними, если они не расстанутся. Должно быть, это была часть их плана свести меня в могилу. Эти показания, плюс два трупа любовников, которых "ревнивец" застукал в момент свидания, плюс мой пистолет, показания дяди Васи о полоумном жильце, который ворвался в фойе дома, не сказал по пути ни слова о том, что в его жену стреляли, и не попросил помощи. Почему не попросил? Суд не смог ответить на этот вопрос. Я тоже не могу - до сих пор. Возможно, когда-нибудь и это окошко в памяти приоткроется, и я получу объяснение своему странному поведению.
   Но это не так уж и важно. Важнее то, что Веталы не могли не знать о моей невиновности. Конечно, прежде чем меня приговорили, моя персона могла их и не интересовать. Но после, когда я был еще жив и ждал казни? Они ведь тщательно изучили меня, прежде чем сочли подходящим для своего дела. И вместо того, чтобы сообщить о моей невиновности, позволили казнить и отправили сюда. Цель Ветал мне неизвестна. Зато я увидел, какими средствами они ее достигают. Никогда не добиться процветания, используя обман и убийство - в этом уж я уверен...
   Народ на площади зашумел - на дороге показалась машина Кеннеди. Я навел на него дуло винтовки, в перекрестье оптического прицела появилось обаятельное лицо первого человека страны. Во мне бушевала злость, палец непроизвольно увеличивал нажим на спусковой крючок. Они хотят, чтобы убийства не было? Ради этого я здесь? Ну, так я они во мне ошиблись...
   От выстрела меня удержала ошеломляющая догадка. А вдруг именно это и есть их ЦЕЛЬ? Как говорил Глука: в определенный момент человек делает выбор, и у каждого он свой? Что если убийства Кеннеди не было. Я ведь не помню об этом ничегошеньки! Вдруг этот парень в мотеле, Освальд Ли, передумал в последний момент? А я теперь занял его место и готов спустить курок, исправить эту "ошибку"? Объяснения Глуки, мой приезд в Даллас, решение "снять" второго убийцу до его выстрела - все для того, чтобы я оказался здесь, в этой точке, идеальной для стрельбы по живой мишени. Почему именно теперь, за минуту до появления президента, я вспомнил все о своем "преступлении"? Не для того ли, чтобы в порыве гнева нажать на курок? Ба-бах! - и вот тебе сумасшедший, стрелявший по президенту без всяких причин, только потому, что у него "съехала крыша".
   Все это я передумал за одно мгновение. Надо было что-то решать, времени оставалось так мало. Я быстро перевел прицел на книгохранилище - в одном из окон шестого этажа возникло движение, на темном фоне косвенно проступила высокая фигура. Мужчина начал поднимать винтовку, за ним мелькнул силуэт еще одного. Стрелять в снайпера, и предотвратить покушение? Или пустить пулю в Кеннеди? Как понять, чего ОНИ от меня ждут?!
   Драгоценные мгновения утекали вместе с толчками сердца. Неожиданно человек в окне отступил назад и пропал из зоны видимости. Я не мог понять, что он делает - неужели отказался от своего намерения. Я снова поймал в перекрестье голову Кеннеди: вот-вот машина свернет налево и выйдет из зоны обстрела. А тот, сверху, куда он подевался? Выстрелить? Не выстрелить? Чего они хотят!?.. Стреляю... Нет! Чего же!?..
   Если не можешь сделать выбор, оставайся неподвижным, пока решение не придет. Или не предпринимай ничего.
   Секунда... еще одна... три. Машина выкатилась из смертельной зоны и двинулась дальше по Элм-стрит. Кончено...
  
   Глава 11
   Меня взяли в тот момент, когда я спускался с холма, оставив тщательно протертое полой пиджака ружье в кроне дерева. Откуда-то накатило море полицейских, захлестнуло и увлекло за собой всех, кто показался сколько-нибудь подозрительным. Мои брюки и плащ перепачкались о траву, кое где виднелись белые пятна побелки - запачкался о стену. Этого было достаточно, чтобы оказаться в камере с другими задержанными. Через сутки меня перевели в отдельную клетку - кто-то показал, что я спустился с того самого места, где была найдена винтовка.
   Как выяснилось, мой звонок все же подействовал. Парню, который его принял - новичку в полиции - начальство посоветовало поменьше обращать внимание на психов: перед приездом больших шишек они всегда активизируются. Но в тот день ему выпало следить за порядком в толпе неподалеку от Элм-стрит, и этот дотошный малый уговорил напарника заглянуть в книгохранилище. На складе шестого этажа они нашли двух мужчин и одну винтовку с оптическим прицелом. Наручники на злоумышленника надели за пару минут до того, как президентский "Линкольн" выехал на Дири-Плазу. Получается, что в окне я видел кого-то из копов.
   За ту неделю, что я провел в "одиночке", с меня раз пять снимали показания - одни и те же, поскольку я их менять не собирался. Глазел, мол, как и все на мистера Кеннеди, на забор пытался забраться, чтобы лучше видно было. Но силенок не хватило, возраст, сами понимаете, не тот. Никого подозрительного рядом не заметил. Все.
   Вопрос, почему из "клетки" в участке меня перевели в одиночку городской тюрьмы, не давал мне покоя дня три. Пока я не решил, что всех задержанных, которых не отпустили сразу, могли рассадить по отдельности - чтобы возможный преступник не получил информации о ходе допросов. А затем меня стали занимать вещи более интересные - я начал вспоминать.
   Если раньше я подозревал, что воспоминания о прошлой жизни намеренно "пропускались" в сферу моего восприятия - чтобы влиять на мои решения, то теперь такой необходимости у тех, кто пытался руководить моими действиями, уже не было. Совершенно ясно, что ничего в этом мире изменить я больше не смогу. После некоторых раздумий я пришел к выводу, что просыпающаяся память могла быть своеобразной платой "хозяев" за выполненную работу - эта мысль угнетала, ведь помогать Веталам я не хотел. С другой стороны, может статься, что все обстоит как раз наоборот: память раньше была блокирована Веталами, а теперь засовы сняты, поскольку надобность во мне отпала.
   Проснувшись в камере на третий день, я понял, что знаю не только вдруг ставшие родными польский и русский, но еще и тибетский и китайский языки. В этот момент я и решил, что должен описать все, что со мной случилось - благо, бумагу и перо мне выдали без всяких вопросов. Записи эти я делаю на польском, но тут есть уловка, из-за которой копы разобрать в них ничего не смогут. Дело в том, что среди прочих моих воспоминаний было одно - о своеобразном шифре, которым мы с друзьями пользовались на факультативе в Варшавском университете востоковедения, чтобы лучше понять язык и письменность шерпов. Шерпы - это небольшая народность, живущая в Гималаях. Сегодня, в 1963-м, большинство американцев знают о них лишь то, что именно шерп первым взошел на Эверест десять лет назад - обойдя англичанина. Так и надо этим островитянам!
   Так вот, язык шерпов произошел от южного диалекта тибетского, но письменности у них долгое время не было. Только в середине 2020-х этот досадный промах устранили непальцы, предложив соседям алфавит, составленный на основе их собственного. Я рассказываю это все для того, чтобы объяснить: непальская письменность, которую мог бы знать кто-то из местных умников, расследующих обстоятельства покушения, у этого народа используется в несколько измененном виде. Мы же в университете использовали даже не сам шерпский алфавит, а знаки транскрибирования (символы, с помощью которых передается звучание слова - прим. Авт.), принятые в тамошних школах для изучения польского. Слова нашего языка мы транскрибировали этими знаками: кому-то из преподавателей показалось, что это полезно для общего развития - из поляка, изучающего шерпский, стать шерпой, изучающим польский. Таким образом, для гималайского школьника моего времени этот текст выглядит как фонетическая шпаргалка, а для далласских полицейских - как полная абракадабра. Конечно, хороший шифровальщик разобрался бы, что к чему, но тут нужно определить хотя бы, на каком языке написан текст. А символы, происхождение которых восходит еще к индийскому языку деванагари, основательно затрудняют это определение.
   Сегодня на допросе офицер Мигрэй - рыжий боров, который за полчаса сжевывает целую пачку зубочисток, спрашивал меня, что это я все время пишу. Я сказал, что свой личный дневник. И спросил, не думает ли он, что тот, кого они ищут, доверил бы бумаге сведения, его компрометирующие. Мигрэй очень невежливо рыгнул мне в лицо и больше ничего не спрашивал.
   Похоже, мое поведение кажется им немного странным. Возможно, причина в том, что воспоминания порой накатывают совершенно неожиданно, и на время я отключаюсь от происходящего. Не удивительно, что в такие моменты я выгляжу полным психом. Та, прошлая моя жизнь, вернулась почти вся, я понемногу разбираюсь не только в самих воспоминаниях, но и в переплетенных с ними эмоциях и чувствах. Теперь мне совершенно ясно, что кандидатуру на роль спасителя Кеннеди Веталы выбрали подходящую. Если бы Хабр Хмелевский знал, что может предотвратить преступление, он сделал бы все, от него зависящее. Осталось надеяться, что скоро я выйду отсюда. Я боюсь строить планы, но если все пойдет хорошо, я все-таки доберусь до Калифорнии и устрою себе маленький отпуск. Который, по-моему, вполне заслужил.
  
   Эпилог. Три последние записи.
  
   3 декабря.
   Сегодня Мигрэй вломился в камеру с обыском и забрал мои записи. Интересно, что он будет с ними делать? Может, просто туалетную бумагу в тюрьму не завезли?
   На всякий случай несколько раз прокрутил в голове все моменты моего пребывания на Травяном холме. Нет, никаких зацепок: меня точно никто не видел, моих "пальцев" на винтовке не осталось. Возможно, следы? Но я точно помню, что нигде не сошел с травы на голую почву. А трава на холме такая, что отпечатки подошв даже вдвое более крупного человека исчезнут за десять минут.
  
   5 декабря.
   Целый день пытался медитировать. Это единственный способ, чтобы унять все разрастающуюся панику - чакру между пупком и гениталиями прямо узлом скручивает. Пытаюсь расслабиться и изгнать все мысли и эмоции. Иногда получается и на полчаса-час успокаиваюсь. Потом все по новой...
   Восприятие обострилось, я чувствую, что в тюрьме что-то происходит. Что-то, связанное со мной. Служащий по имени Джо, который приносит еду и раньше иногда болтал со мной о том о сем, молчит вот уже два дня. Сегодня я попытался сам завести с ним беседу. Но он ответил что-то неразборчиво и тут же ушел. Из моей камеры плохо видно, но мне кажется, что в нашем коридоре теперь постоянно стоит вооруженный полицейский.
  
   6 декабря.
   Сейчас глубокая ночь, последняя, которую я провожу в этом месте. Пять часов назад меня неожиданно разбудили и повели на допрос. В кабинете вместе с боровом Мигрэем и его помощником - розовощеким ирландским подсвинком, сидел еще какой-то тип. Сначала Мигрэй извинился за то, что меня продержали в его тюрьме так долго, дескать, сам же не хотел помогать.
   - То есть, я свободен? - спросил я, и тогда в разговор вступил новичок:
   - Почти. Меня зовут офицер Лендиссон, я из Вашингтона. Мне бы хотелось побеседовать с вами.
   - По поводу? - этот прилизанный тип мне не понравился, он смотрел на меня с нескрываемым интересом, как будто я был заморской диковинкой.
   - Представьте себе, невероятное стечение обстоятельств. Когда мы проверяли ваши данные по федеральной картотеке, то не нашли ничего. Представьте себе, господа с именем Клод Ивлин Каре у нас в стране уже очень давно не вступали в конфликт с законом! Кроме одного, он живет в Хьюроне, в Южной Дакоте. Но этот человек - не вы. Вы чисты, на вас у нас нет никакой информации. Ни личного дела, ни отпечатков - ничего, что бросало бы на вас тень.
   - Тогда почему вы меня здесь держите?
   - Вы верите в судьбу, в Фатум, мистер Каре? В то, что нашими жизнями руководят неведомые силы?
   Если бы мои кишки не сводило от страха, я бы рассмеялся, уж про неведомые-то силы я мог бы порассказать этим ребятам.
   - Видите ли, произошла ошибка. Тот Клод Каре - из Дакоты - младше вас лет на двадцать пять. Он не преступник даже, а так, шелупонь - попался на мелкой краже и получил условный срок. При нормальном ходе дела нам тут же сообщили бы, что он не подходит по возрасту. Но кто-то в Хьюроне не доглядел, и нам рапортовали, что подходящий Каре у них имеется. Мы затребовали его дело и тут же выслали в Южную Дакоту ваше фото. На всякий случай. Конечно, недоразумение разрешилось, едва тамошние копы взглянули на него. На этом бы все и кончилось, но тут произошло то самое событие, о котором я вам толкую.
   Лейтенант сделал длинную паузу, которую, должно быть, считал эффектной. Я ждал.
   - Один из офицеров заявил, что уже где-то видел это лицо, - Лендиссон прямо поедал меня глазами, - а на следующий день даже припомнил где. Десять лет назад, когда он работал копом в Южной Каролине, он однажды заметил этого парня в компании местного мафиозо - Аллесандро Леоне. Ему не удалось сделать снимки, а больше этот человек не появлялся. Но один из подручных мистера Леоне, которого нашему коллеге удалось поприжать, рассказал, что, этот инкогнито - очень дорогой наемный убийца. Снайпер по прозвищу Голубь, специалист по отстрелу конкурентов с большого расстояния. У нас есть подозрения, что пять лет назад именно он убрал одно влиятельное лицо в Оклахоме. И тогда же он совершил промах, оставил на "точке" немного крови и частицы волос. Они полностью идентичны вашим. Так вы по-прежнему не верите в Фатум, мистер Голубь?.. - И он улыбнулся мне в лицо самой мерзкой из всех полицейских улыбок, которые я видел.
   ...Что меня ждет дальше, не представляю. Допросы с пристрастием, суд, тюрьма? Ледиссон сказал, "невероятное стечение обстоятельств". Я знаю мастеров по таким стечениям.
   Он сказал, что на шестом этаже книгохранилища задержали именно Освальда Ли. Если так, значит, парень, погибший в ковбойском мотеле, был кем-то другим, а Глука обвел меня вокруг пальца.
   Значит, снайпер, наемный убийца, профессионал. Третий, которого так и не нашли. А мытье посуды у Рафаила - прикрытие.
   Как сказал мне тогда Глука? Точечная корректировка? Цель достигается путем наименьшего отхождения от уже существующей реальности? Тот же человек, то же ружье, тот же Травяной холм. Только перед этим убийца делает один звонок, а потом решает не спускать курок. Потому что он - уже не он, потому что существа, неизмеримо большие, чем любое из живущих на Земле, совершили подмену...
   Если честно, я страшно устал. Моя "американская" жизнь была коротка, но очень насыщена. Если у Ветал еще есть планы на мой счет, им придется от них отказаться - для этого мне достаточно сделать лишь один шаг. Сейчас я положу карандаш и помолюсь Господу о том, чтобы он простил мне грех самоубийства.
   P. S. Единственное, что не дает мне покоя, это мысль о том, что каждое мое действие, направленное против них, помогало им достичь своей цели.
  

КОНЕЦ

Апрель, 2005.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"