Аннотация: Имеющие душу - это не всегда люди: порой это то, что они потребляют и уничтожают.
Тополь, в атласном зелёном платье и пуховой фате, лежал на земле. Лето обмануло его в самых цветущих надеждах. Бензопила работала неутомимо и оглушительно, и пушистые деревья падали один за другим.
В редкое мгновение тишины что-то зашептало Тополю, приблизив листья к его поверженному стволу:
- Что ты знаешь о будущем, Тополь? Не роняй понапрасну сок. Ну, спилили тебя, так весь сквер в пеньках. Ты здесь, на своей земле родился, и пожил как следует, аж вон окна им загородил. Ну куда им деваться с тобой, белым и пушистым? Дай я утру твой надрез своим листком. Вот я точно не на своём месте оказался. Ты знаешь, кто я? Хоть на час, а познакомимся. Я - Лимон.
Я был живописно-солнечным деревцем, сочным блондинчиком в Поднебесной. Сорвали, привезли в коробках, а теперь кто бы мог подумать. Расту себе травкой неузнаваемой, в сибирской городской пыли. Ты десятки лет отбрасывал свою гордую тень на то место, где я появился недавно. Бедненький, я расскажу, пока есть минутка.
...
Чёрный мусорный пакет вздрагивал в ведре от музыкальных ритмов. Радуга светодиодов пробивалась в него смутно, как бесцветные блики сквозь солнечные очки. В банкетном зале было тепло, хорошо топили даже по весне. А в помойке оказалось сыро.
В скользком полиэтиленовом тамбуре печально теснились недавние обитатели стола. Огрызки фруктов истекали соком, и за это на них косились хрустящие краешки пиццы, поневоле пропитываясь чужой жидкостью. Пряно благоухали пласты маринованного имбиря, но их бессовестно гасил промокший сигаретный пепел. Беспорядочно, как утренняя постель, разметались скомканные салфетки. Несмотря на беспорядок, на них смотрели благосклонно и пытались укрыться ими от осколков битых рюмок. Неприятно, но безвредно кривились мятые пластиковые стаканчики. Пакетики, в которых ещё оставались мелкие полураскрошенные чипсы, шуршали по инерции, словно всё ещё надеясь привлечь едоков. Объедки куриных крылышек были не прочь взлететь, необглоданные окорочка задумчиво разминали свои мягкие хрящики. Все молчали - музыка, парадные речи и затрапезные хохмы гостей не позволяли им побеседовать.
Даже шагов не было слышно, только мелькали в синтетической дымке цепкие, почти не отрываемые от пола, ноги официанток в надёжных балетках и тяжёлые конечности уборщицы в кроссовках. Шагов не было слышно даже тогда, только мощная рука, будто подъёмный кран, вытянула мешок из мусорного ведра и поволокла вниз по ступеням.
Все обитатели пакета - существа бывалые. Никто из них не мог бы назвать ресторанную урну местом своего рождения. Тем не менее, влекомые по чёрной лестнице, все они были возбуждены. Только за сегодня это была для них третья перемена. С утра, в кухонном закутке, отборные апельсины подвергались болезненной нарезке. Прошла сквозь жаркое запекание пёстренькая, как клумба, пицца. На гриле вальсировала бледная курица в оголённых пупырышках на месте перьев. Поспешно декорировались суши в достойной свите розового имбиря. Поспешная и грубоватая сервировка была, казалось, последним испытанием перед выходом в блестящий свет. Но пара чудесных, ослепительных бокалов не дожила до триумфа - упав с подноса, они были сметены шваброй и первыми оказались в ещё пустом ведре.
Внезапно стало совсем холодно и тихо. Повеяло свежестью. Уборщица сбросила пакет в мусорный бак и удалилась. Тишина развязала языки объедков.
- Ну, кто как попал сюда? Скучно и сыро!
- Сначала я была курицей...
- А не яйцом?
- Попрошу без сарказмов. У нас на птицеферме о таком не говорят. Скажу я вам, там ещё теснее было! Однажды мне отрезали голову. Поначалу я пыталась бегать так, потом не помню... А я сегодня была такая нарядная!
- Мы тут все были нарядные. Дальше что?
- Вот - не доели. Скорее бы собаки нашли, а то сгнию зря.
- Почему куры не летают...
Тут явилась дворняга и помогла куриным косточкам реализовать их предназначение.
- А я был деревом. Потом стал бумагой. Потом приказом... Спина у меня осталась совершенно не исписанной, вот что обидно.
- Братишка! Я салфетка!
- А ты кто, лапша розовая?
- Я имбирь. Гости съели суши, а я... я - приправа! Меня даже не откусили.
- Доброй ночи, земляк! - вмешался Лимон. - Ты же из восточных земель?
- Теперь расскажи ты!
- Я Лимон. Ещё вечером я лежал в прекрасной белой ванне, которую нельзя оскорбить словом "кружка". В ванне зелёного чая! Элегантная девушка взяла мою ванну, поднесла к губам и небрежно втянула в себя чай, говоря о чём-то умном. А меня она оттолкнула ложечкой. Даже не выжала. Меня унесли с грязной посудой, и вот я с вами.
- Тебя клали в чай, чего тебе ещё, кислятина?
- Неужели я рос, наполнялся соком только для того, чтобы какая-то леди выкинула меня несъеденным?
- Пожалуйся собакам!
Тут щёлкнула зажигалка, и мусорный склеп обратился в пылающий крематорий.
...
- Ты слушаешь меня, Тополь? Эти работники, что жгли мусор, зацепили верхушку бака, и только одна моя долька выкатилась на землю. Ботинки прохожих затоптали дольку, но мои косточки раскатились по всему скверу. Из одной такой косточки я пророс.
Вот так я и родился дважды. В ту ночь они сожгли всех наших. Как и всегда, я много раз видел это потом. Сам знаешь, какой дым ползёт каждую ночь из ящика. Там я должен был расплавиться, в той горячей резиновой жиже. А я победил расстояние и гибель, родился заново, проклюнулся без ухода, без теплицы, - и не загадываю, сколько продержусь. Зима? Посмотрим... вместо чёрного пакета будет белый. Ничего, и ты сможешь. Отпусти свои беленькие парашютики, Тополёк, они прорастут. Ну и что, что рано? Пусть растут наперегонки со мной. Я буду рядом, и рад буду оказаться внизу, у подножия тополиного ствола - я, сибирский уличный Лимон.
Экзотический росток замолчал, прислушиваясь к беззвучному стону тополиного ствола. Когда срубленные деревья погрузили в самосвал и вывезли с улицы, он поник и как будто нахмурил свои нездешние листочки. Лимон храбрился перед Тополем, как живой подбадривает умирающего, но сам не верил, что переживёт зиму.
В этот год во дворе стояла гнетущая пустота. Летний сквер не укрывался пуховым одеялом тополей, а дети не ловили писем счастья, легко утешаясь письмами в мейле. В сентябре обрубки деревьев, робко начинавшие зеленеть у корней, пожухли, но это было здоровое осеннее умирание. Они верили в семена, разнесённые парашютиками.
В окне второго этажа показалась бабуля с самодельной бутылочной лейкой. Наклонившись над подоконником, она пригладила землю в нарядном глиняном кашпо. Прошептала что-то, как бы зовя по имени. Растение довольно подмигнуло ей желтыми лимонными плодами, крошечными, как земляника. Лимон хорошо выдержал пересадку в квартиру и, главное, оказался настоящим цитрусовым: появление жёлтых лимончиков подтвердило его происхождение.
Осуждающе косясь на порубленную улицу, женщина полила своего любимца, поправила шторы и отошла на цыпочках, не сорвав ни одного плода.