Спешить было некуда. Загородная вилла хранила гробовое молчание. Тусклый утренний свет застал хозяина, измученного бессонницей, в кресле с резными подлокотниками.
Жизнь дымящегося окурка в пальцах угасала. Виктор Кастро лениво развеял рукой дым, глядя, как призрачная лернейская гидра медленно отращивает в воздухе новые головы.
На стеклянном столике лежало запечатанное письмо от дочери. Оно покоилось здесь уже неделю, и хозяин брезговал взять его в руки, словно это был не бумажный конверт, а разбившийся об окно голубь.
"Ясно, что она не может мне написать ничего нового. Очередные оправдания...".
Полжизни Виктор Кастро потратил на то, чтобы дать ей блестящее образование. Она свободно говорила на пяти языках, унаследовала от матери редкую красоту, а от отца острый ум, ей были открыты дороги на все центральные телевизионные каналы... И что она выбрала вместо этого? Жизнь с каким-то невнятным поваром, владеющим дешёвой закусочной? Скучную жизнь домохозяйки, превращающуюся в выцветшую фотографию от вечной стирки белья и мытья полов?
"Последние двадцать лет я работал на её будущее, а она отреклась от меня, сбежала на болото. Предпочла мир слабых миру первых".
Виктор отрезал ладонью очередную голову дымчатой гидры и прислушался. Через стены нескольких комнат, через ступени и перила парадной лестницы до него донёсся тихий стук. Он даже не пошевелился. Стук повторился, на этот раз настойчивее.
Хозяин недовольно поёрзал в кресле: кто-нибудь из охраны должен был уже открыть входную дверь.
Он опёрся на подлокотники, чтобы встать, как вдруг тонкая невидимая игла кольнула внутри головы, перед глазами на мгновение сверкнула молния...
"Наверное, резко поднялся...".
Виктор слышал собственное дыхание и ещё шорох бумаги у входной двери.
"Газета!" - понял он. - "Всего лишь принесли сегодняшнюю газету..."
- Людовик! Сходи...
Лабрадор поднял грустные глаза и зашлёпал по гладкому полу. Один из недостатков большого дома в том, что твоя собака несёт утреннюю газету целую вечность. Долго-долго шлёпали лапы, гулкий звук отражался от стен и потолков высоких комнат.
Небрежным движением хозяин взял из пасти Людовика свёрнутую газету, удивившись тому, что пёс непривычно легко отдал её: не играл и не вилял хвостом.
"Стареешь, стареешь, здоровяк...".
Без всякого интереса Виктор Кастро пробежался глазами по первому попавшемуся заголовку, затем встряхнул сонную бумагу - листы встрепенулись и расправились, как послушный ветру парус.
"...в Городе Дождей пройдёт парад любителей солёной трески..."
"...найден вид морских черепах, считавшихся вымершими..."
"...слухи о замужестве Вероники Анро преувеличены..."
"...скончался известный телеведущий Виктор Кастро..."
"...чай с молоком: польза или вред..."
Вспышка. Холодный уж скользнул между лопатками. Глазные яблоки стали чугунными, и Виктор с большим трудом поднял их на колонку выше, туда, где рядом с его именем мелькнули дикие и абсурдные слова:
"Скончался известный телеведущий Виктор Кастро. Журналисты называли его отдельной эпохой в истории телевидения. Как искусный хирург вскрывающий нарыв, Виктор Кастро умел, как никто другой поднимать на поверхность проблемы нашего порочного общества. В вечерней программе "Сладкая месть" его хлёсткая критика в адрес недобросовестных политиков, деятелей культуры, образования и здравоохранения заставляла несчастных стыдливо прятать лица. Шоу "Дуэлянты" принесло ему настоящую известность.
Только Виктору Кастро удавалось превратить самых нейтрально настроенных собеседников в изрыгающих проклятья и брызгающих слюной оппонентов. Как искусный маг, он умел не только вызывать бурю, но и управлять ею. Что тут добавить? Спи спокойно неспокойный человек. Пусть земля тебе будет..."
Газета затрещала в сведённых от гнева пальцах. Виктор порвал бы её, но внезапное решение в буквальном смысле накормить бумагой автора заметки, а если что-нибудь останется и главного редактора, была слишком заманчива.
"Итак, они меня похоронили. Между вредным чаем с молоком и лже-замужеством поп-дивы. Не знаю, что дряннее: место для моей печатной могилы или сам факт того, что жёлтая пресса решила сыграть по мне тризну. Неужели, они обезумели настолько, что не понимают, какую бесплатную рекламу устроили моему шоу! Неужели не знают, что завтра в семь, я снова появлюсь в эфире на канале "Фаворит", где нет ни одного человека, который бы осмелился отменить шоу, находящееся на вершине всех рейтингов".
Виктор внимательно осмотрел листы. Оригинальные коллажи, расположение рубрик свидетельствовали о том, что он держит в руках "Свободу слова" - известную газету, заслужившую репутацию самого правдивого и проверенного источника информации в городе. "Свобода слова" не имела ничего общего с жёлтой прессой, и Виктор хорошо помнил, как лично подписывался на неё именно из-за этого.
Он облизал пересохшие губы. Зачем такому уважаемому издательству порочить себя? Ведь Виктор Кастро не удовлетворится извинениями и публичным признанием ошибки, он засудит их, развеет по ветру... Что же тогда? Заказ? Неудачная месть?
У него было много врагов, которые желали отомстить, но он достаточно хорошо изучил их -ни один не станет бесплатно рекламировать его имя.
Кастро взял телефонную трубку, нервно набрал номер охраны. Женский голос, не живой, механический, заявил, что абонент находится вне зоны действия сети.
Виктор прошёлся по комнатам, позвал домохозяйку, открыл входную дверь и обвёл взглядом сад - ни души. Исчез садовник, исчезли бравые ребята из охраны Ким и Чен, начищающие каждое утро капот автомобиля и гогочущие на весь двор.
"Возможно ещё слишком рано..." - хозяин рассеянно заморгал.
Даже собака исчезла. В сердце защемила незнакомая тоска: ночью, когда не спалось, Людовик выл долго и протяжно.
"Спи спокойно, неспокойный человек..."
Телефонный звонок безумной чайкой закричал в глубине дома. Виктор Кастро вышел из оцепенения и мотнул головой.
"Розыгрыш! Это двадцать шестой канал решил меня разыграть..." - думал он, широко шагая через гостиную, срывая телефонную трубку.
- Кастро слушает!
В ответ сухое покашливание, возня, затем слабый голос:
- Виктор, кхе-кхем, я, наконец, дозвонился...
- Ты кстати. Очень вовремя. Как раз! - затараторил известный телеведущий, узнав своего старого адвоката, - Почему ты...Что такое? Ты знаешь про газету?
- Про какую, кхе-кхем, газету?
- Это анекдот, Фагель! Они докатились до того, что похоронили меня раньше времени.
- Раньше времени... Кхе-кхем. И что ты думаешь делать, Виктор? И как я могу тебе помочь?
- Мои ребята видимо надрались вчера и не вышли на службу. Я остался без транспорта. Подбрось меня до издательства "Свободы слова". Ты живёшь в десяти минутах езды от моего дома. Ещё до вечера я разнесу редакцию в щепки. Естественно, мне понадобится твоя консультация...
- Да-да, Виктор. Я заеду, кхе-кхем, заеду. Только не в щепки. Не горячись. Не в щепки.
Спустя пятнадцать минут к вилле подъехала чёрная угловатая машина, которую Ким и Чен прозвали "дедулин катафалк". За рулём сутулился Фагель. Выглядел он не важно, впрочем, как и всегда.
- Кхе-кхем, здравствуй, Виктор.
Кастро недобрым взглядом окинул автомобиль и поёжился:
- Тебе бы сменить колёса, Фагель. Мрачноватый вид у твоей телеги.
- Это не важно, кхе-кхе, уже не важно, в моём возрасте.
Большую часть пути Виктор размахивал руками и гневно сверкал глазами, повествуя о том, как он разделается с автором заметки. Увлёкшись, он не скоро заметил, что на тротуарах совсем нет пешеходов. Улицы города наполнял туман. Огни светофоров едва пробивались сквозь бледную пелену. Фагель покашливал и странновато молчал.
- Приехали, кхе-кхе. Приехали, Виктор.
Они вышли на сырой тротуар: непривычно тихо, ни голосов, ни рёва двигателей. Поднялись по ступеням. Фагель за спиной покашливал. Кастро сжимал и разжимал кулаки.
Внутри здания царил полумрак. Гигантская люстра, ощерившаяся тысячами кристаллов, была погашена, и только из высоких окон лился тусклый свет. Ни топота ног, ни голосов журналистов, не было даже охранника у стойки. Виктор обвёл глазами мозаику на потолке, мраморные колонны и присвистнул. Звук отразился от пустых стен и повис в прохладном воздухе.
- Видать у них выходной... - заключил Кастро. - Напрасно...
Фагель сделал несколько шаркающих шагов и обернулся:
- Однако, кхе-кхем, поднимемся, посмотрим.
Лакированные ботинки застучали по изумрудным ступеням: две пары - уверенно и хлёстко, две другие - вяло, обречённо.
Виктор никогда не был в издательстве "Свободы слова", но это не мешало ему чувствовать себя здесь как дома. Он распахнул тяжёлые двери и вошёл в узкий и высокий колонный зал. В самом конце виднелись двери, за столом сидел, склонившись над бумагой, какой-то служащий.
Только пройдя полпути, Виктор невольно задумался о том, что внешне, здание издательства казалось куда меньше и ниже - не понятно, как такой длинный коридор мог сюда поместиться.
Здесь также не горели электрические лампы, и только естественный свет лился сквозь застеклённый потолок.
- Мне нужен главный редактор! Немедленно. На размышления даю двадцать секунд! - заявил Кастро, вложив в свой властный голос всю устрашающую мощь.
- А? - спросил секретарь (или кем он был?), оторвавшись от чтения.
Виктор в жизни не встречал столь странного лица. Рубленное, сухое, бледное, то ли мужское, то ли женское, обрамлённое жидкими полудлинными волосами. Но особенно поражали на этом лице глаза. Как только незнакомец поднял их, в щёки Виктора будто бы врезались две мокрые дрожащие медузы. Губы процедили:
- Главный редактор Вам нужен... Ну, а зачем он Вам понадобился? Жили себе, жили - был не нужен. И вдруг...
Кастро пропустил несуразную речь мимо ушей. Ему всё ещё не давал покоя взгляд незнакомца: Виктор ворвался в здание издательства как метеор готовый уничтожить целую планету, и вот в этих влажных океанических глазах метеор превратился в жалкий потухший окурок...
- За дверьми приёмная. Там все... За приёмной кабинет главного редактора. Вы будто только родились...
Виктор не дал ему закончить:
- Послушай сюда, дядя. Или тётя. Всё никак не разберу, да и некогда. Ты проведёшь меня без очереди, понял? Потому что ни про кого из сидящих там, я уверен, не написали такую поганую ложь, как про меня. Ты знаешь кто я?
- Знаю. Виктор Кастро. Я Вам газету сегодня приносил. Но Вы не открыли, пришлось просунуть через дверь собаке.
- Ты?!
Кастро весь пошёл красными пятнами. Он вдруг заметил, что секретарь неестественно горбится и сидит в помещении в длинном сером плаще, а весь стол перед ним завален газетными выпусками, в которых подчёркнуты отдельные предложения.
Странный субъект всё больше напоминал сумасшедшего. Но как он оказался в штате "Свободы слова"? Глупо было предполагать, что в таком серьёзном издательстве секретарь развозит газеты.
- Что за бардак тут твориться?
- Самый обычный бардак... - пожал плечами бледный тип.
Кастро набрал в лёгкие воздуха для новой тирады, но ему на плечо мягко легла старческая ладонь.
- Виктор, кхе-кхем, не надо. Полегче, Виктор.
В голосе Фагеля чувствовался страх. Виктор с шумом выдохнул - ноздри как ракетные сопла. Помолчал угрюмо и неожиданно рассмеялся. Его хохот зазвучал жутко в пустом зале:
- Я понял! Я всё понял! - обратился он к незнакомцу. - Ты один из тех психов, которые не отходят по вечерам и выходным от телевизора. Ты живёшь в своей реальности! Устроился серой мышью в "Свободу слова" и кропаешь про известных людей безумные статьи. Чем же я тебе так насолил? Смотришь моё шоу? А? Признайся. Ну? Ну!
- Я Вас в первый раз вижу. Сказано: отдать газету. Я и отдал. В газете значится: "...скончался Виктор Кастро...". Стало быть, Вам и отдал. А если Вам собака не передала, то вот извольте...
Он протянул свежий свёрток. Виктор, потерял голову и размашисто ударил ладонью, выбив газету из рук секретаря. Свёрток шлёпнулся на пол.
- Тупица! Отдать живому заметку о его смерти! Ты подумал своей головой?! - Кастро брызгал слюной. Фагель топтался на месте:
- Виктор, кхе-кхем, потише. Не шуми.
Бледный тип пожал плечами, чуть приподнял полы пальто и важно опустился на стул.
Кастро неожиданно побледнел и отшатнулся...
Когда секретарь садился, всего на долю секунды Виктор увидел показавшиеся из-под полы перья - самый кончик чёрного крыла.
"Ангел Смерти!" - ворвалась в его сознание дикая фантастическая мысль. То, что он увидел, было слишком нелепо и непредсказуемо. Но не было ничего реальнее страха сковавшего вдруг горло. Вмиг слились воедино все события сегодняшнего дня. Нашлось объяснение исчезновению слуг, и вою Людовика посреди ночи, и странной тишине в городе, и колонному залу, не вмещающемуся в здание издательства. Необъяснимо только было то, что Кастро пришёл сюда не один... Дедулин катафалк...
Виктор изумлённо уставился на Фагеля. Старик кивнул и ответил:
- Мне нельзя было тебе ничего говорить, кхе-кхем, пока ты сам не догадаешься. Пока сам...
А я три дня назад. Знаешь... Кашель усилился, сердце... А потом в почтовом ящике похожая газета... Ты узнал бы, если бы хоть иногда звонил мне просто так, кхе-кхем, если бы хоть изредка навещал старика...
Уверенность оставила Виктора. Колени предательски задрожали. Он нечеловеческим усилием поднял глаза на Смерть в обличии странноватого клерка. Ему ответил взгляд-стена: взбухшая плотная масса воды Северно-Ледовитого океана.
В гробовой тишине загудел монотонный голос секретаря:
- Так вы заходите или нет? На размышления даю вам... вечность.
Губы Виктора дрожали:
- Куда? Зачем?
- К Главному Редактору. За выяснением обстоятельств Вашей жизни.
Кастро медленно кивнул. Подошёл к двери, которая казалась теперь ему дубовыми воротами. Обернулся.
- Фагель... Ты со мной?
- Нет, Виктор. Нет, кхе-кхем. Я только должен был проводить тебя до дверей. Виктор, послушай, кхе-кхем, там за дверью приёмная - не удивляйся тем, кого там встретишь и не задерживайся надолго - тебе дальше, в кабинет Главного Редактора. Ты готов, кхе-кхем, готов, Виктор?
В ответ прозвучал глухой голос:
- Нет не готов, ни к чему такому я не готов, представь себе Фагель...
- Просто иди. Открой одну дверь. Потом другую, кхе-кхем, и главное...
- Не шуметь. Быть потише. Я понял Фагель...
Кастро толкнул тяжёлую дверь. Он, теперь, совсем не чувствовал себя, как дома.
Колонный зал переходил в узкий коридор, оканчивающийся невысокой дверью. На вид это была самая обычная приёмная, только непривычно смотрелись голые стены, отсутствие горшков с цветами по углам и украшений. Длинный ряд сидений занимали люди - все места были заняты.
Виктор шёл, переставляя отяжелевшие ноги, не сводя глаз с двери кабинета.
- Здравствуй, Виктор.
Он повернул голову, вздрогнул. На стуле сидела его первая жена. Лет двадцать он её не видел, и вот она в таком виде, в котором он её запомнил в последний раз - сильно накрашенные губы, растрёпанные волосы. Перед глазами её усталое лицо и шёпот: "Хватит с меня. Я еду к маме...". А он ухмыляется в ответ...
За мгновение до того, как Виктор узнаёт следующее лицо, он вспоминает аварию на трассе, машину жены, расплющенную о придорожные сосны, разноцветные огни сирены...
- Привет, Виктор.
На него смотрят глаза молодого популярного режиссёра, который снял слащавый фильм про отношения юноши и зрелой женщины. Кастро прилюдно назвал фильм жалкой пародией на искусство, подкрепив свою точку зрения мнениями самых хищных критиков страны.
Молодой человек проводил его взглядом. Виктор слышал, что после провала парень запил по-чёрному...
Он видел лица знакомых и совершенно забытых людей, и чем дальше продвигался к заветной двери, тем яснее становилось, что перед ним сидят люди, которым он сломал жизнь и которым уже когда-то прислали газету с роковой заметкой.
Министр энергетики, заикавшийся на его шоу, как застенчивый школьник. Старая дева, гордившаяся тем, что театр заменил ей мужчин. Безумная девушка, бродившая по больницам и отговаривавшая женщин от абортов, верившая в то, что этим она спасает мир. И многие-многие другие... Они могли презирать его и ненавидеть, могли броситься на него с кулаками, но присутствующие лишь приветствовали его вслух или кивком головы, затем отворачивались, словно память о нём в них затухала.
У самой двери сидела долговязая некрасивая девушка, в которой он с трудом узнал одноклассницу, и которую однажды напугал до слёз, засунув за шиворот ручную крысу. Он не мог припомнить, что ещё обидного сделал и сказал ей, но там, в школе, она была его отдушиной, ведром для смывания накопившейся злости на мир. Лицо её было сейчас спокойным и тихим:
- Вот и ты, Виктор. Заходи, тебя ждут.
Он прочитал выгравированную надпись на двери:
"ГЛАВНЫЙ РЕДАКТОР"
Сердце стучало, как бешенное. У него - уже умершего.
- Виктор, ты готов?
- Нет. Нет! Не готов!
Он застыл как вкопанный. Из щелей в двери бил нестерпимо яркий свет.
Скрипнули петли. Яркая полоса расширилась. Виктор зажмурился.
Он вспомнил почему-то запечатанный конверт от дочери. Далёкие времена, когда они весело ели мороженное, и смотрели в зоопарке на белых медведей. Он отдал бы сейчас жизнь, чтобы прочесть то, что она написала в последнем письме.