Когда Васька покрывал нас матом, челюсти у коров переставали двигаться, хвосты замирали, а головы медленно поворачивались в его сторону. А мы продолжали остервенело заливать бетон и не реагировали на его замечания. Мы расписались в собственном бессилии, и Васька хорошо это понимал.
Васька работал на бульдозере. Задание на работу давали ему мы, поэтому он больше курил "Беломор", чем работал. "Отсмешить людей", - так он отзывался о своей работе. "Отсмешив", Васька ставил двигатель на "нейтралку", вылезал из кабины, закуривал и внимательно смотрел, как мы мешаем друг другу работать. Это напоминало экзамен, когда наш знаменитый студентоед профессор Седов находил шпаргалку, садился за свой стол и, торжествуя, наблюдал за нами, не скрывая во взгляде огоньки садистского удовлетворения.
Докурив папиросу, Васька подходил, например, к Паше и говорил:
- Паша, в бабушку, дедушку и во всю родню твою мать, скажи, студент, почему собаки, когда землю гребут, кидают ее между ног?
Паша, отупевший от работы, а больше оттого, что именно к нему подошел Васька, отвечал:
- Удобно ей, вот и кидает. Спроси ее...Что ко мне-то пристал?
- Да разогнись ты, ядрена вошь с клыком посередине. С уважаемым человеком разговариваешь, - глаза у Васьки смеялись. Паша прекращал работу, неохотно закуривал протянутый "Беломор". У ребят движения становились неестественно медленными.
- Тяжело?! - сочувственно продолжал Васька. Паша молчал. - А ты встань на карачки, канарейка без клетки, и тоже между ног - может легче будет?
- Чую! Ты два раза киданул, а я целый день, как твоя собака. Вот и вся разница.
- Смотри, студило нечесаное, как руки расставлены! Ты - вот так, а через пять минут язык набок. А я - вот так: бросил - расслабился. Час буду кидать - не вспотею. Понял, профессор скукоженный?
- Понял, - передразнил Пашка. - Можно было и без предисловий.
Но без предисловий Васька не мог.
- Так если б у собаки была башка, да руки, она бы сама догадалась, как лопату держать. Она потому и между ног, что в институтах не обучалась, и вдоль тебя и поперек, а окончила б какой, так точно через голову б бросала, навроде тебя.
Мы ржали, а Васька игриво сплевывал и отходил неторопливо, с достоинством.
- Интеллигенты сопливые, в гроб вас в белых тапочках.
Васька нас презирал. Благо поводов было достаточно. Мы действительно многое не умели: и лопату держали не так, и опалубку криво строили, и заливка получалась неровной...
Работали мы в студенческом стройотряде, и до специалистов нам было далеко. Но работа - дело наживное, невыносимо было презрение Васьки. Свое выражение к нам он выражал через такой отборный мат, что даже коровы нас жалели.
Работал он, как артист - придраться к нему было практически невозможно. Наши попытки перематерить Ваську кончались более чем плачевно. Мы чувствовали себя птенцами перед орлом, хотя ростом он едва ли доходил до плеча любому из нас. Васька относился к нам, как к людям второго сорта.
Все это было бы смешным недоразумением, но наше самолюбие задевало то, что Васька был первым человеком, которого мы не могли "достать" на нашем небольшом жизненном пути.
Посмотришь - ну, не человек, а одни сплошные недостатки: маленького роста, вечно в мазуте, на голове не кепочка, а рваная тряпка, папиросу мусолит, как жвачку, говорит одними эпитетами, но попробуй придраться... Мы ржали над его сравнениями, но это была игра в одни ворота.
Строили мы коровник. Работали вдевятером - основной отряд находился в одиннадцати километрах. Нас устраивало такое положение: начальники наезжали редко, а, значит, не было мелочной опеки. В первый раз, когда мы уезжали из отряда, нам завидовали, а мы дурашливо вздыхали и говорили, что нас ждут большие трудности. Как в воду глядели!
Ваську мы увидели в первый же день, когда пришли осматривать объект.
Невысокого роста, худощавый, в грязной спецовке, в больших кирзовых сапогах - он соответствовал своему имени. Хотя на вид ему было лет пятьдесят.
- А по отчеству? - спросили мы его.
- По отчеству - Иннокентич, - но кличьте просто Васькой, - сплюнул он беломорину.
- А почему просто Васька?
- Потому что удобней - придуриваться не надо, - и добавил, залезая в кабину. - Ну, тетерева мокрокрылые, начнем народ смешить, к негру вашу мать.
Через неделю мы попросили прораба заменить нам бульдозериста.
- Балерин не держим. А что ругается, так и вы не красны девицы. Перевоспитайте - я первый спасибо скажу. А людей больше у меня нет. - И ушел, усмехаясь.
Уже перед отъездом Васька рассказал нам, что мы выводили его из себя не тем, что плохо работали, а своим обращением к нему. Действительно, поначалу мы обращались к нему на "вы" и по имени отчеству. Например, мы говорили:
- Василий Иннокентич, вы не могли бы отодвинуть вон тот камень, а то он нам мешает работать. - Или. - Будьте добры, подъедте к нам, а то нам надо бетономешалку передвинуть.
Васька все делал, как мы просили, но при этом загибал такое, что камню и бетономешалку впору было передвинуться самим на нужное расстояние.
Несколько раз Паша, где-то узнав, что у Васьки начальное образование, подкатывал к нему:
- Василий Иннокентич, а ты до ста считать умеешь?
Василий делал глубокую затяжку, бросал папиросу и с расстановкой отвечал:
- Когда я сто первую бабу дотаптывал, сучок облезлый, ты еще под стол пешком ходил. А если судить по тебе - ты на второй со счету собьешься.
Паша утирался под наш хохот, но потом придумал еще один каверзный вопрос:
- Василий Иннокентиевич, а как ты относишься к неевклидовой геометрии?
С обычной для Васьки паузой мы услышали:
- Как жареный петух к твоему заду - если бы мог, то клюнул.
Кульминации наши отношения достигли через две недели. А разрешились они самым обычным образом. Мы до сих пор восхищаемся идеей, которую первым высказал Олег. Почему Олег? Наверное, потому что ему от Васьки доставалось больше всех.
Как и подобает коренному ленинградцу, Олег все делал с достойной неторопливостью. Слова выговаривал немного растянуто, но все, что он ни говорил, воспринималось ясно и обоснованно. Ел философски, хорошо прожевывая пищу, как бы наслаждаясь процессом потребления калорий. Если пил, то непременно смакуя каждый глоток, будь то вода, пиво или водка.
К работе Олег приступал не сразу. Сначала осматривал инструмент, например, молоток, потом осматривал место, куда надо было вбить гвоздь, и только потом забивал. Забивал долго, с удовольствием. Забив, трогал место, куда вошел гвоздь - не торчит ли шляпка! Для верности, пристукивал еще раз и только после этого брал второй гвоздь. Кирпич в его руках выглядел слитком золота. Олег клал его бережно: положит, остучит со всех сторон, отстранится, посмотрит и только тогда берется за другой.
Васька аж светился, когда смотрел на Олега. Чаще всего он начинал разговор со стартера.
- Олег, вша мозолистая, хочешь, я тебе стартер подарю?
- Зачем?
- А нравишься ты мне, бегемот несчастный. Приделаем его к твоему заду: руку протянешь, дернешь два раза - цены тебе не будет.
Олег-то и придумал, как Ваську на место поставить. Придумал после того, как Васька, вша безмясая, чуть его на тот свет не отправил. А было это так.
Олег сколачивал ящик под цемент. Он уже заканчивал его, присел на корточки перед своим неровным созданием, закурил и стал внимательно его осматривать.
Мы работали на крыше и видели, как Васька развернулся и на третьей скорости, подняв нож, направил свой драндулет на сидевшего по тяжелой нужде Олега. Работа бульдозера была привычным делом, поэтому Олег даже не повернулся на его рокот. Мы подумали, что Васька не видит Олега, и заорали, чтобы Олег мог отскочить в сторону. Олег привстал на наши крики, но было видно, что он не понимает, что мы от него хотим. Наконец, он обернулся и застыл - бульдозер был метрах в пяти от него. Олег машинально продолжал курить. Васька остановил бульдозер в метре от Олега. Заглушил мотор, вылез из кабины на гусеницу и подмигнул Олегу.
- Дай прикурить, студент.
И только тогда Олег отпрыгнул в сторону. Когда мы подбежали, Олег стоял бледный и все еще не мог выговорить ни слова. Васька, как ни в чем не бывало, сплюнул.
- Я же говорил, что ему надо стартер приделать.
Весь тот вечер Олег был задумчивый, ни с кем не разговаривал, а после ужина сказал:
- Ребята, с ним пора кончать, - мы и сами знали, что с Васькой пора кончать, но в голосе Олега было что-то такое, что все обернулись и посмотрели на него. - И я придумал как!
Мы обступили Олега. Он смотрел поверх наших голов.
- Надо придумать такое ругательство, которое он ни разу не слышал и завтра обложить его.
Это была гениальная идея, и, хотя мы понимали, насколько она трудна, с энтузиазмом принялись за дело. В русском языке всего пять ругательств - остальные производные. За несколько веков до нас, их столько напридумали, что и запомнить все вряд ли возможно. Еще сложнее был поразить Ваську. Но цель была настолько желанной, что никакие преграды нам не казались большими.
И мы придумали! На едином мнении сошлись в четыре часа утра. И, наверное, в первый раз за две недели мы улеглись удовлетворенные.
Передать словами продукт нашего коллективного творчества невозможно. В словосочетание было только одно литературное слово, да к тому же - предлог. Легче изобрести вечный двигатель, чем передать литературным языком то, что предназначалось для Васьки.
Произнести словосочетание было поручено Олегу: как отцу идеи и как больше всех пострадавшему от этой бородавке в кепочке.
Проснулись и собрались дружно. Завтрак проглотили, как удав кролика, - молча.
Васька по обыкновению сидел на чурке у бульдозера.
- Вы что? Мозги вчера порастеряли, доценты низколобые, или петух гамбурский вас поцеловал с утра? Рожи сонные не отмыли, а туда же - на работу.
Мы посмотрели на Олега. Васька тоже взглянул на него.
- Чего улыбаешься? Стартер я сегодня дома забыл.
- Васька, ты мультфильмы любишь? - хрипловато проговорил Олег.
Васька опять взглянул на Олега.
- После того, как насмотришься на твою работу, хиппи лишайный, ни один мультик интересным не покажется, - но было видно, что он почувствовал, что с Олегом что-то не то.
- Про кота Леопольда любишь? - выдавил Олег.
- Ну? Говори свою шутку. Хмыкнем и за работу.
- Васька, давай жить дружно! Я от всех ребят тебе предлагаю.
- Что?! Дружно?! - Васька облегченно вздохнул и уже не спеша оглядел нас. Как обычно. - Давай. Но сначала губы оближите, по лому вам в ноздри, и вдох глубокий через нос сделайте, чтобы сопельки убрать.
- Васька, ты... - и Олег произнес наше словосочетание.
Васька воззрился на Олега. Несколько раз перевел взгляд с Олега на нас и обратно, видимо, переваривая сказанное. Ничего не сказав, залез в кабину, посидел там, вылез. Мы ждали, что будет.
- Что ты сказал? - спросил он у Олега.
Олег повторил.
Васька зачем-то прошелся вокруг бульдозера, заглянул под него, потрогал траки. Потом молча залез в кабину и уже до конца работы оттуда не вылезал.
Вечером он подошел к нам и произнес:
- Согласен. Давай жить дружно, - сделал паузу, но не ругнулся, а неожиданно добавил. - Пятьдесят лет живу, а ничего подобного не слышал! Спасибо, ребята, уважили. Ей-богу, уважили!
Доработали мы с Васькой душа в душу. Он даже меньше ругаться стал. Часто вылезал из кабины и помогал нам. Дела шли успешно, и мы сдали коровник в срок, что вначале вызывало сомнение.
А на прощание перед самым отъездом Васька с чувством произнес:
- Нет, не зря вас, сукиных сынов, в институтах учат! Я раньше думал, что государство деньги на ветер бросает. Даром бросает. Нет, не зря! Толк есть!