Утром Брианна проснулась с затекшим и ноющим телом, но с одной ясной мыслью в голове: «Окей. Я знаю, кто я». Она не совсем четко представляла, где находится, но это не имело значения. Некоторое время она лежала, чувствуя удивительное умиротворение, несмотря на желание встать и пописать.
Как давно, задавалась она вопросом, она не просыпалась в одиночестве и умиротворении в компании только с собственными мыслями? На самом деле, ни разу с того момента, как она прошла сквозь камни в поисках своей семьи. И нашла ее.
- В большинстве случаев, - пробормотала она и осторожно потянулась. Постанывая, она встала, сходила в кусты и переоделась в свою одежду, после чего вернулась к почерневшему кругу костра.
Она расплела растрепанную косу и стала пальцами расчесывать волосы. Ни Иэна, ни его собаки поблизости не было, но ее это не волновало. Лес вокруг был заполнен птичьим гомоном, но не тревожными криками, а обычным повседневным шумом, радостное щебетание, которое не изменилось с ее пробуждением. Птицы наблюдали за ней несколько часов и теперь не обращали внимания.
Она никогда легко не просыпалась, но сам факт, что она проснулась не из-за настойчивой необходимости, делали пробуждение необычайно сладким, несмотря на горьковатый запах пепла от прогоревшего костра.
В качестве утреннего туалета она протерла лицо горстью влажных от росы тополиных листьев, потом присела возле кострища и принялась разжигать огонь. У них не было ничего для утреннего кофе, но Иэн мог уйти охотиться. При удаче он добудет что-нибудь приготовить; они съели все, что было в заплечном мешке, за исключением горбушки хлеба.
- Черт побери, - пробормотала она, стуча огнивом о кремень уже больше дюжины раз; брызги искр вспыхивали при ударе и тут же гасли. Если бы Иэн сказал, что им придется ночевать в лесу, она взяла бы свое огниво или спички. Хотя подумав, решила, что спички – это небезопасно. Они могли воспламениться в ее кармане.
- Как греки делали это? – громко спросила она, скалясь на лоскуток почерневшей тряпочки, на которою она пыталась поймать искру. – Определенно, они что-то имели для этого.
- Что имели греки?
Иэн и Ролло вернулись, каждый со своей добычей, соответственно, полдюжиной клубней ямса и серо-голубой птицей. Может быть, маленькой цаплей? Ролло отказался показать ей птицу и потащил добычу под куст, волоча по земле ее длинные ноги.
- Что имели греки? – повторил вопрос Иэн, выворачивая из набитого кармана каштаны с красно-коричневой скорлупой, проблескивающей из-под остатков колючей оболочки.
- Имели вещество, называемое фосфором. Ты слышал о нем?
Иэн отрицательно покачал головой.
- Нет. Что это?
- Вещество, - ответила она, не находя лучшего слова. – Лорд Джон отправил мне немного, чтобы я сделала спички.
- Спички? – Иэн вопросительно поглядел на нее.
- О, палочки для разжигания огня, которые я сделала. Фосфор воспламеняется сам. Я покажу тебе, когда вернемся домой, - она зевнула и махнула на маленькую кучку щепочек в центре черного круга.
Иэн издал негромкий шотландский звук согласия и взял кремень и огниво.
- Я разожгу. Займись каштанами, хорошо?
- Хорошо. Вот одень свою рубашку, - ее одежда высохла, и хотя Брианна чувствовала легкое сожаление об утрате уютной кожаной рубахи кузена, ее собственная охотничья рубашка с бахромой ощущалась теплой и мягкой на коже. День был ясным, но с утра довольно прохладным. Иэн снял одеяло, разжигая огонь, и кожа на его голых плечах покрылась пупырышками.
Он покачал головой, показывая, что оденет ее чуть позже. А пока он с усердием стучал кремнем об огниво, высунув кончик языка, и убрал его, когда что-то произнес шепотом.
- Что ты сказал? – спросила она, держа полуочищенный каштан.
- О, ничего … - он стукнул еще раз, и искра не погасла, сияя, как крошечная звезда, на черном фоне. Он торопливо прикоснулся к ней пучком из нескольких сухих травинок, потом еще одним, и когда маленькие усики дыма начали подниматься вверх, добавил кусочек коры, потом еще травы, еще горсть коры и, наконец, осторожно положил сверху перекрещенные сосновые ветки.
- Просто наговор, - закончил он и с усмешкой взглянул на нее сквозь пламя, заплясавшее перед ним.
Она коротко похлопала ему, потом продолжила надрезать кожуру каштанов, чтобы они не лопнули в огне.
- Я такого не знаю, расскажи мне.
- О, - он не краснел легко, но кожа на его шее немного потемнела. – Это не по-гэльски. На кахиен-кехака.
Ее брови приподнялись в удивлении от того, как легко звучали слова наговора в его исполнении.
- Ты думаешь на могавке? - с любопытством спросила она.
Он кинул на нее изумленный, почти испуганный, как она подумала, взгляд.
- Нет, - резко ответил он и встал. – Я пойду за дровами.
- У нас есть, - сказал она, не спуская с него глаз. Она протянула руку назад, не глядя схватила сосновую ветку и бросила ее в костер. Сухие иголки вспыхнули и исчезли, но кусочки коры поймали огонь и стали разгораться.
- Что? – спросила она. - Дело в том, что я спросила, думаешь ли ты по-могавски?
Он сжал губы, не желая отвечать.
- Ты хотел, чтобы я пошла с тобой, - напомнила она ему не жестко, но твердо.
- Да, - он вздохнул и взглянул вниз на клубни ямса, которые он закапывал в пепел.
Она продолжала заниматься каштанами, дожидаясь, пока он решится. Громкие чавкающие звуки и серо-голубые перышки долетали от куста, под которым устроился Ролло.
- Тебе что-нибудь снилось этой ночью? – внезапно спросил он, все еще не поднимая глаз.
Ей хотелось бы, чтобы он принес что-то заменяющее кофе, но и так она чувствовала себя достаточно бодрой.
- Да, - сказала она, - я много чего вижу во сне.
- Я знаю. Роджер Мак говорил, что ты иногда их записываешь.
- Да? – это была встряска сильнее, чем от чашки кофе. Она никогда не прятала дневник с записью своих снов от Роджера, но они никогда их не обсуждали. Как много он прочитал?
- Он ничего не рассказывал мне о них, - поспешил успокоить ее Иэн. – Только то, что ты их иногда записываешь. Я подумал, может быть, они важны.
- Только для меня, - сказала она. – Почему …?
- Ну, видишь ли … кахиен-кехака придают большое значение снам. Даже больше, чем горцы, - он взглянул на нее с короткой улыбкой, потом снова уставился на клубни. – И что же ты видела во сне этой ночью?
- Птиц, - ответила она, пытаясь вспомнить. – Много птиц.
Не удивительно, подумала она, учитывая, что с самого рассвета лес вокруг них звенел от птичьих голосов.
- Да? – Иэн, кажется, заинтересовался. – Они были живые?
- Да, - удивилась она. – А что?
Он кивнул и стал помогать ей с каштанами.
- Это хороший сон, если птицы живые и особенно, если они поют. Мертвые птицы во сне к плохому.
- Они точно были живыми и пели, - заверила она его и взглянула вверх, где на ветку уселась какая-то птица с ярко-желтой грудкой и черными крыльями. Птичка с интересом наблюдала за приготовлением завтрака.
- Они разговаривали с тобой?
Она уставилась на него, но он был серьезен.
- Нет. Они … - она внезапно вспомнила. – Они строили гнездо из туалетной бумаги. Я часто вижу во сне туалетную бумагу. Это такая тонкая мягкая бумага, которой вытирают … э-э … после того … - начала объяснять она, видя его непонимание.
- Вы вытираете задницу бумагой? – он в ужасе уставился на нее. – Иисус, Брианна!
- Ну, - она потерла рукой под носом, стараясь не рассмеяться от выражения его лица. Он должно быть в ужасе. В колонии бумага не производилась, и вся она, кроме изготовленной вручную, как например, делала Брианана, завозилась из Англии. Бумага представляла большую ценность; ее отец, который часто писал своей сестре в Шотландию, писал письмо обычным образом, но затем переворачивал бумагу и писал дополнительные строки перпендикулярно, чтобы сэкономить место. Не удивительно, что Иэн был шокирован!
- Она там очень дешевая, - успокоила она его. – Правда.
- Не такая дешевая, как початок кукурузы, я уверен, - сказала он, сузив глаза.
- Поверишь или нет, но там у большинства людей нет под рукой початка кукурузы, - сказала она, забавляясь. – И я скажу тебе, Иэн, что туалетная бумага гораздо лучше засохшего початка.
- Лучше, - пробормотал он, все еще потрясенный до глубины души. – Лучше. Иисус и Святая дева!
- Ты спрашивал о снах, - напомнила она. – Что ты видел этой ночью?
- А … нет, - он с некоторым трудом переключился с мысли о туалетной бумаге. – По крайней мере, я ничего не помню.
Глядя на его запавшие щеки, она внезапно подумала, что его бессонница могла быть связана с его боязнью что-то увидеть во сне.
Вот прямо сейчас он боялся, что она продолжит настаивать. Не встречаясь с ней глазами, он подхватил пустой кувшин из-под пива и прищелкнул языком, призывая Ролло следовать за собой.
Она надрезала последний каштан и закопала их в пепел рядом с ямсом к тому времени, когда он пришел.
- Как раз вовремя, - крикнула она, увидев его. – Ямс уже готов.
- Ага, - ответил он с улыбкой. – Посмотри, что я нашел.
Это был кусок сот, украденный у древесных пчел. Густой мед медленно стекал на горячий ямс, падая на клубни великолепными каплями золотистой сладости. Завершенный жаренными очищенными каштанами и холодной водой из ручья, завтрак показался ей самым лучшим с тех пор, как она оставила свое собственное время.
Она так и сказала Иэну, на что он насмешливо приподнял свои кустистые брови.
- Да? И что ты ела лучше этого?
- Ну … может быть, шоколадные пончики. Или горячий шоколад с кусочками зефира в нем. О, я так скучаю по шоколаду.
- Фу! Я пробовал его, - он прищурил глаза и поджал губы, демонстрируя отвращение. – Горькое ужасное пойло. Хотя в Эдинбурге за маленькую чашечку шоколада платили большие деньги.
Она рассмеялась.
- У нас в него клали сахар, - успокоила она его. – Он сладкий.
- Сахар в шоколад? Это самая извращенная вещь, о которой я слышал. Даже хуже, чем бумага для подтирания задницы.
Она увидела в его глазах поддразнивающий огонек и просто фыркнула, слизывая последние кусочки желтой мякоти с почерневшей шкурки ямса.
- Когда-нибудь я сделаю шоколад, Иэн, - сказала она, отбросила шкурку и облизала пальцы. – Я положу в него сахар и дам тебе попробовать. Посмотрим, что ты скажешь тогда!
Настала его очередь фыркать, но от дальнейших комментариев он воздержался и принялся вылизывать свои пальцы.
Остатки сот присвоил Ролло и принялся с чавканьем уминать воск.
- У этого пса пищеварение, как у крокодила, - покачала головой Брианна. - Есть что-либо, чего он не ест?
- Ну, я еще не предлагал ему гвоздей, - улыбнулся Иэн, но не стал продолжать разговор. Беспокойство, которое охватило его во время разговора о снах, покинуло его во время завтрака, но сейчас вернулось. Солнце было уже достаточно высоко, но он не собирался двигаться. Он просто сидел, обхватив колени, и задумчиво глядел на огонь.
Брианна, сама никуда не торопясь, молча ждала, не спуская с него глаз.
- А что ты ел на завтрак у могавков, Иэн? – наконец спросила она.
Он взглянул на нее, и уголок его рта приподнялся. Не улыбка, а кривоватое признание неизбежности. Он вздохнул и положил голову на свои колени, спрятав лицо. Он сидел так некоторое время, потом медленно выпрямился
- Хорошо, - сказал он сухим голосом. – Это связано с моим зятем. По крайней мере, было связано сначала.
Иэн Мюррей раздумывал о том, что вскоре он будет вынужден что-то сделать со своим зятем. Хотя слово «зять» не вполне подходило ему. Но все же Солнечный лось был мужем Смотрящей-в-небо, которая, в свою очередь, была сестрой его жены. По понятиям кахиен-кехака это не соединяло мужчин никакими родственными связями, кроме того, что они были соплеменниками. Однако какой-то частью разума Иэн думал о Солнечном лосе, как о зяте.
Это была тайная часть. Его жена знала английский, но они никогда не разговаривали на нем, даже наедине. Он не произнес ни одного слова по-шотландски или по-английски и не слышал ни слова на другом языке с тех пор, как решил остаться у кахиен-кехака. Предполагалось, что он забыл, кем был раньше. Но каждый день он находил время, чтобы молча называть вещи вокруг себя английскими именами, которые он извлекал из скрытой части своего разума.
Горшок, думал он про себя, глядя на глиняную посудину, поставленную на пепел греться. И хотя в этот момент он был не одинок, он чувствовал себя чужаком.
Зерно, думал он, прислонившись к отполированному стволу дерева, являющемуся одним из подпорок длинного дома. Несколько снопов маиса с початками свисали над ним, яркие по сравнению с серыми мешками зерна, продаваемыми в Эдинбурге … и тем не менее зерно. Луковицы, думал он, скользя взглядом по косицам с желтыми шарами. Кровать. Меха. Огонь.
Жена наклоняется к нему с улыбкой, и слова внезапно льются потоком в его голове. Черные, как у ворона, волосы, сияющие соски грудей, бедра такие округлые … Эмили …
Она протянула ему миску, и густой аромат крольчатины, кукурузы и лука проник в его нос. Тушеное мясо, подумал он, и бесконечная цепочка слов исчезла из его головы, когда он сосредоточился на еде. Он улыбнулся ей и положил ладонь на ее маленькую крепкую руку, держащую миску. Улыбка ее стала шире, потом она встала и отошла.
Он смотрел, как она уходила, как покачивала бедрами. Потом его глаза уловили Солнечного лося, который стоял у двери и тоже наблюдал за ней.
Ублюдок, четко подумал Иэн.
- Видишь ли, сначала мы хорошо ладили с ним, - пояснил Иэн. – Он хороший человек по большей части.
- По большей части? – откликнулась Брианна. Она сидела неподвижно, наблюдая за ним. - И какой же части?
Иэн потер волосы, отчего они встали, как иголки дикобраза.
- Ну … дружеской. Мы были друзьями сначала. Фактически братьями по клану.
- И перестали ими быть из-за … твоей жены?
Иэн глубоко вздохнул.
- Понимаешь ли, у кахиен-кехака понятия о женитьбе такие же, как у горцев. Ну, почти. То есть ее устраивают родители. Зачастую, они видят, как мальчик и девочки вместе растут и решают, подходят ли они друг другу. И если подходят и происходят из подходящих кланов … это немного другое, - добавил он и прервался.
- Кланы?
- Да. Горцы, в основном, женятся внутри своего клана или с выходцами из другого клана, если это нужно для создания союза. А у ирокезов жениться на ком-либо из своего клана нельзя, ты можешь жениться на ком-нибудь из определенного клана, не всякого, а строго определенного.
- Мама говорила, что ирокезы напоминают ей горцев, - сказала Брианна. – Безжалостные, но забавные, полагает она. Если не считать некоторые пытки и сжигание своих врагов живьем.
- Твоя мама не слышала некоторых рассказов дяди Джейми о его предке, - ответил он с кривой усмешкой.
- Лорд Ловат?
- Нет, другой, Seaumais Ruaidh, Красный Якоб, в честь которого был назван дядя Джейми. Злобный старый ублюдок, как говорила моя мама. Он переплюнул бы любого ирокеза по жестокости, - он махнул рукой, завершая этот отступ в разговоре, и вернулся к объяснениям.
- Когда кахиен-кехака приняли меня и дали имя, я был усыновлен кланом волка, - сказал он, кивнув в знак иллюстрации на Ролло, который съел соты вместе с мертвыми пчелами и теперь с созерцательным видом лизал лапы.
- Очень подходяще, - заметила она. – Из какого клана был Солнечный лось?
- Волка, конечно. А мать Эмили, ее бабушка и сестры были из Черепах. Как я уже говорил, если девушка и парень из разных кланов подходят друг другу, матери начинают договариваться … Кстати, всех тетушек они называют матерями, - добавил он. – Так что в это дело вовлечено много матерей. Но если все матери, бабушки и тетушки согласятся, что пара подходящая … - он пожал плечами, - они женятся.
Брианна немного отклонилась назад, обхватив колени руками.
- Но у тебя не было матери, чтобы подобрать пару.
- Представляю, что бы сказала мама, оказавшись там, - улыбнулся он, несмотря на серьезность вопроса.
Брианна, которая встречалась с матерью Иэна, тоже улыбнулась.
- Тетя Дженни не уступит ни одному могавку, мужчине или женщине, - сказала она. – Но что произошло?
- Я любил Эмили, - просто сказал он, - а она любила меня.
Такое положение дел, быстро ставшее всеобщим достоянием, вызвало много разговоров. Wakyo’teyehsnonhsa, Работающая-своими-руками, девушка, которую Иэн называл Эмили, с самого детства предназначалась в жены Солнечному лосю, который был частым гостем у их очага.
- Но так случилось, - Иэн развел руки и пожал плечами. – Она влюбилась в меня и заявила об этом.
Когда Иэна приняли в клан волка, ему назначили приемных родителей – родителей умершего мужчины, на место которого он был усыновлен. Его приемная мать была несколько озадачена сложившейся ситуацией, но после обсуждения с другими женщинами из клана волка отправилась поговорить к Tewaktenyonh, бабушке Эмили, и наиболее влиятельной женщине в деревне.
- И таким образом мы поженились.
Одетые в лучшие свои одежды в сопровождении родителей, молодые люди сели на скамью перед лицом всех жителей деревни и обменялись корзинами. В его корзине были меха соболя и бобра, а также хороший нож, символизирующие его готовность охотиться для нее и защищать ее, в ее – зерно, фрукты и овощи, символизирующие ее готовность сажать, растить и собирать их для него.
- А через четыре месяца Солнечный лось женился на Скай, сестре Эмили.
Брианна приподняла брови.
- Но …?
- Да. Но.
У Иэна было ружье, которое Джейми оставил ему, вещь редкая и очень ценимая среди индейцев. Кроме того он знал, как им пользоваться. Он также знал, как читать следы, лежать в засаде и думать, как зверь – еще одни умения, оставленные ему дядей Джейми.
В результате, он стал хорошим охотником и быстро завоевал уважение за способность добывать мясо. Солнечный лось был неплохим охотником, не лучшим, но довольно умелым. Многие молодые люди смеялись и делали замечания, принижающие способности другого; он и сам так делал. Однако в тоне подколок Солнечного лося в отношении Иэна было нечто, что заставляло других мужчин резко поглядеть на него, а потом отвернуться, слегка пожав плечами.
Он не обращал внимания на это, но когда он увидел, как Солнечный лось глядел на Wakyo’teyehsnonhsa, ему все стало ясно.
Однажды летом она с другими девушками направилась в лес для сбора кореньев. За поясом у нее был заткнут топор. Одна из девушек спросила, для чего ей топор. Найти дерево, чтобы сделать еще одну миску для своей матери? Работающая-своими-руками кинула короткий теплый взгляд на Иэна, который вместе с другими молодыми людьми слонялся рядом, и ответила, что хочет найти хороший красный кедр для детской колыбели.
Девушки стали хихикать и обнимать Wakyo’teyehsnonhsa; юноши принялись с ухмылками тыкать Иэна под ребра. Иэн поймал горящий взгляд Сонечного лося, направленный на стройную спину уходящей Эмили.
Через месяц Солнечный лось поселился в длинном доме, как муж сестры его жены, Смотрящей-на-небо. Отделения сестер находились друг против друга, и у них был общий очаг. Изредка Иэн улавливал взгляды мужчины на Эмили, но зачастую тот отводил глаза.
- Есть мужчина, который хочет тебя, - сказал он Эмили как-то ночью. Была глубокая ночь, час волка давно прошел, и все в длинном доме спали. Дитя в утробе заставило ее встать отлить, и она вернулась с прохладной кожей и свежим сосновым запахом в волосах.
- Да? Почему бы и нет, все спят, - она с удовольствием потянулась и поцеловала его, прижавшись к нему твердым гладким животиком.
- Не я. То есть … я тоже хочу тебя! – торопливо сказал он, когда она обиженно отстранилась. Он обнял ее. – Я имею в виду другой человек.
- Хм-м, - ее голос прозвучал приглушенно. – Многие меня хотят. Я очень, очень хорошо работаю руками. – И она продемонстрировала ему свое умение, от чего он задохнулся, а она удовлетворенно захихикала.
Ролло, который сопровождал ее на улицу, залез под настил и громко вылизывал зудящее пятно возле хвоста.
Немного погодя они лежали, сбросив меха. Шкура, прикрывающая вход в их отсек, была откинута, чтобы в него проникало тепло из очага, и он мог видеть сияние света на ее влажной золотистой коже плеча, когда она лежала спиной к нему. Внезапно она протянула свою умелую руку, взяла его руку и прижала его ладонь к своему животу. Ребенок внутри зашевелился; он почувствовал мягкий толчок в свою ладонь, и его горло сжалось.
- Тебе не стоит беспокоиться, - сказала тихо Эмили. – Эта женщина хочет только тебя.
Иэн спал хорошо.
Утром, однако, когда он возле очага ел кукурузную кашу, вошел Солнечный лось, который уже позавтракал. Он подошел и остановился около Иэна.
- Этот мужчина видел сон о тебе, Брат волка.
- Да? – вежливо сказал Иэн. Он почувствовал беспокойство, но держал бесстрастное выражение. Кахиен-кехака придавали большое значение снам. Хороший сон мог заставить весь длинный дом обсуждать его несколько дней. Однако лицо Солнечного лося не указывало, что сон был хорошим.
- Эта собака, - он кивнул на Ролло, который беззаботно похрапывал на входе в их отсек. – Я видел, как он заскочил на вашу постель и схватил тебя за горло.
Это был плохой сон. Кахиен-кехака, которые поверили бы в этот сон, убили бы пса, как предсказателя несчастья. Но Иэн был … не совсем кахиен-кехака.
Иэн приподнял брови и продолжил есть. Солнечный лось ждал некоторое время, потом кивнул головой и отвернулся.
- Ahkote’ohskennonton, - позвал его Иэн. Мужчина в ожидании повернулся.
- Этот мужчина тоже видел сон … о тебе.
Солнечный лось остро взглянул на него, но Иэн больше ничего не сказал, но позволил себе улыбнуться медленно и зло.
Солнечный лось уставился на него. Он продолжал улыбаться. Мужчина отвернулся с пренебрежительным фырканьем, но прежде Иэн заметил беспокойство в его глазах.
- Ну, вот, - Иэн глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. – Ты знаешь, что ребенок умер, да?
Он говорил без эмоций в голосе. И этот сухой контролируемый тон царапнул ее сердце и сжал горло, так что она только смогла кивнуть в ответ.
Но он не смог и дальше оставаться бесстрастным. Он открыл рот, собираясь говорить, но потом его большие костлявые руки сжались на его коленях, и он поднялся на ноги.
- Да, - сказал он. – Идем. Я … расскажу тебе по дороге.
И он рассказывал, не поворачиваясь к ней лицом, ведя ее дальше в горы, потом по узкому хребту и вниз вдоль ручья, который стекал серией маленьких очаровательных водопадов, каждый из которых был окружен миниатюрной радугой в водяных брызгах.
Работающая-своими-руками была снова беременна. Это дитя было потеряно, едва живот стал наполняться жизнью.
- Кахиен-кехака, - пояснил Иэн глухим голосом, пробираясь сквозь заросли красных лиан, - считают, чтобы женщина забеременела, мужской дух борется с ее и должен победить. Если его дух недостаточно силен … - его голос зазвучал яснее, когда он схватил пучок лиан и, сломав ветку, на которой они висели, отбросил ее, - тогда дитя не сможет пустить корни в утробе.
После потери второго ребенка врачебное общество племени увело их обоих в отдельную хижину, где эти люди пели, стучали в барабаны и плясали в огромных деревянных масках, чтобы отпугнуть любого духа, ослабляющего дух Иэна, или непомерно усиливающего дух Эмили.
- Мне хотелось смеяться, видя эти маски, - сказал Иэн. Он не поворачивался; желтые листья сверкали на его рубашке и застряли в волосах. – Они называются также обществом ложных лиц.[1] Но я не смеялся.
- Полагаю, Эмили не смеялась.
Он шел так быстро, что ей приходилось прилагать усилия, чтобы держаться с ним наравне, хотя ее ноги были почти такие же длинные, как у него.
- Нет, - ответил он и коротко хохотнул, - она не смеялась.
Она пошла с ним в лечебную хижину бледная и посеревшая, а вернулась оттуда с умиротворенным лицом и потянулась к нему с любовью в ту же ночь. Три месяца они занимались любовью с нежностью и пылом, следующие три месяца – с отчаянием.
- И потом у нее снова прекратились месячные.
Он тут же прекратил заниматься с ней любовью, опасаясь какого-либо несчастного случая. Эмили двигалась медленно и осторожно, больше не выходила в поле на работу, а оставалась в длинном доме, работая руками. Прядя, размельчая, вырезая, просверливая ракушки для вампумов, безостановочно двигая руками, чтобы компенсировать неподвижность тела.
- Ее сестра работала в поле. Это женская работа, - он замолчал, отсек мешающую лиану ножом и убрал несколько ветвей с дороги, чтобы они не ударили Брианну по лицу.
- Смотрящая-в-небо приносила нам еду. Все женщины приносили, но она чаще всех. Она была хорошая девушка, - в его голосе впервые проявились какие-то эмоции.
- Что с ней случилось? – Брианна ускорилась, когда они вышли на поросший травой берег, и почти не отставала от него. Он немного замедлился, но не повернулся к ней. Он смотрел вперед, подняв подбородок, словно противостоял врагам.
- Украли.
Смотрящая-в-небо работала в полях дольше других женщин, собирая дополнительно кукурузу и тыкву для Иэна и сестры, хотя имела своего собственного ребенка. Однажды вечером она не вернулась в длинный дом, все отправились на ее поиски, но ни ее, ни ребенка найти не смогли. Они исчезли; остался только один мокасин среди тыквенных плетей на краю поля.
- Абенаки, - коротко произнес Иэн. – Мы нашли их следы на следующий день. Было уже темно, когда их начали искать по-настоящему.
Была длинная ночь поисков, потом неделя – неделя все возрастающего страха и опустошения – а когда Иэн на седьмой день вернулся к своему очага, то узнал, что у Эмили снова был выкидыш.
Он замолчал и отер рукавом пот с лица, выступивший от быстрой ходьбы. Брианна тоже чувствовала, как пот стекает по ее спине, увлажняя рубашку, но не обращала внимания. Она прикоснулась к нему, но ничего не сказала.
Он глубоко вздохнул – почти с облегчением, подумала она. Видимо ужасная часть его рассказа закончилась.
- Мы пытались еще, - продолжил он, вернувшись к бесстрастному тону. – Эмили и я. Но радость покинула ее, и она уже не доверяла мне. А … Ahkote’ohskennonton был всегда с нами. Ел у нашего очага и глядел на нее. Она стала отвечать на его взгляды.
Однажды Иэн стругал дерево для лука, всматриваясь в поток стружек под его ножом и пытаясь увидеть что-то в этих завихрениях, как говорила Эмили, услышать голос дерева. Но за его спиной заговорило вовсе не дерево.
- Внук, - прошелестел старческий голос с легкой иронией.
Он выронил нож, который едва не воткнулся в ногу, и развернулся, прижимая лук к груди. Tewaktenyonh стояла в шести футах от него, слегка приподняв брови и веселясь от того, что он не уловил ее приближения.
- - Бабушка, - он кивнул, признавая ее сноровку. Может и старая, но она могла двигаться так бесшумно, как никто другой. Благодаря этому умению, все дети в деревне жили в уважительном страхе перед ней, уверенные, что она могла растаять в воздухе и материализоваться в любой точке пространства, прямо перед виноватыми глазами проказников.
- Идем со мной, Брат волка, - приказала она и развернулась, не дожидаясь ответа.
Она уже почти скрылась из вида, когда Иэн положил недоделанный лук под кустом, подобрал оброненный нож и свистнул Ролло, но он легко догнал ее.
Она увела его за деревню, сквозь лес к началу оленьей тропы. Здесь она дала ему мешочек соли и амулет-вампум и приказала уходить.
- И ты ушел? – спросила Брианна после минуты молчания. – Просто … вот так ушел?
- Вот так просто ушел, - ответил он и впервые с тех пор, как они отправились в путь этим утром, взглянул на нее. Его худое лицо было изможденным от воспоминаний. На скулах блестел пот, но он был так бледен, что его татуировки выделялись четкими пунктирными линиями, разделяя лицо на части.
Она сглотнула несколько раз, пока смогла заговорить, но голос ее зазвучал спокойно, как у него.
- Еще далеко? – спросила она. – Куда мы идем.
- Нет, - сказал он тихо. – Мы почти пришли. – И развернулся, пойдя рядом с ней.
Полчаса спустя они дошли до места, где поток уходил в небольшую расщелину. Серебристые березы и кусты калины густо росли на скалистых берегах, и их гладкие корни извивались между камней, словно пальцы, вцепившиеся в землю.
От этого зрелища Брианна ощутила легкое покалывание в шее. Водопады остались позади, и шум воды стих. Ручеек теперь журчал, пробираясь между камней, и шелестел по зарослям кресс-салата и ряски.
Она считала, что путь будет легче по верху ущелья, но Иэн без колебаний повел ее вниз, и она последовала за ним, карабкаясь через груды камней и обнаженные корни. Длинное ружье мешало ей. Ролло, презрительно проигнорировав ее неуклюжие попытки, уже унесся вниз и теперь плавал в воде, поджав назад уши, отчего походил на большую выдру.
Иэн вернул самообладание, сконцентрировавшись на неровностях почвы. Время от времени он останавливался и помогал ей преодолеть особенно опасные участки: скользкое нагромождение камней или вывернутое с корнями во время недавнего наводнения дерево, но не встречался с ней глазами, и лицо его ничего не выражало.
Ее любопытство достигло пика, но на данный момент он закончил разговор. Только что минул полдень, но под березами затаились золотистые тени, от которых все вокруг утопало в каком-то зачарованном безмолвии. Она не могла придумать ни одной внятной причины для их похода, учитывая то, что он ей рассказал, но место было такое, что здесь все казалось возможным.
Она внезапно подумала о своем первом отце, Фрэнке Рэндалле, и ощутило тепло от этого воспоминания. Она была бы рада показать ему это место.
Они часто проводили выходные в Адирондаках; другие горы, другие деревья, но почти такие же тишина и таинственность в глубоких тенях и бегущей воде. Иногда с ними была мать, но, в основном, лишь они вдвоем уходили высоко в горы, почти не разговаривая и чувствуя глубокое удовлетворение в окружении голубого неба.
Неожиданно голос потока зазвучал сильнее; рядом находился еще один водопад.
- Сюда, кузина, - позвал Иэн и поманил ее за собой.
Они вышли из-под сени деревьев, и она увидела, что расщелина внезапно исчезла, и вода теперь падала на двадцать футов вниз в яму. Иэн повел ее мимо водопада; она могла слышать журчание потока внизу. Берег густо порос камышом, и им приходилось пробираться через его заросли и уклоняться от панически выскакивающих из-под ног кузнечиков.
- Смотри, - Иэн оглянулся на нее, потом раздвинул заросли лавра перед ними.
- Вау!
Она сразу узнала его. Ошибки быть не могло, несмотря на то, что большая часть скелета была скрыта в обвалившейся стене расщелины на дальнем берегу. Недавнее наводнение повысило уровень воды, в результате чего большой кусок камня и грязи отвалился, выявив спрятанную тайну.
Огромные арки ребер поднимались из грязи, и искривленные шишковатые предметы больших размеров были полузакопаны на берегу у самого ручья. Это могли быть кости или просто камни, но ее внимание привлек бивень, выступающий из земли массивной кривизной, очень знакомый и от этого еще более поразительный.
- Ты знаешь, что это? – спросил Иэн с нетерпением. – Ты видела нечто подобное?
- Да, - ответила она, и хотя солнце припекало ей спину, она передернулась от мурашек, покрывших тело. Не от страха, а от благоговейного трепета и какой-то недоверчивой радости. – Да, знаю.
- Что это? – голос Иэна звучал тихо, словно он боялся, что существо может его услышать. – Что это такое?
- Мамонт, - ответила она почему-то тоже шепотом. Солнце уже прошло свою высшую точку на небе, и дно расщелины было покрыто тенью. Свет, падающий на древний бивень, высветил высокий свод черепа, поддерживающий его. Череп лежал в земле под небольшим углом. Высоко вздымался видимый бивень, таинственно темнела глазница.
Она снова содрогнулась. Очень легко было представить, что в любой момент этот скелет встанет из грязи, повернет в их сторону свою массивную голову с пустыми глазницами, отряхнет грязь с бивня и костей и пойдет, сотрясая землю.
- Значит, это называется … мамонт? М-да … огромный, - голос Иэна развеял иллюзию зарождающегося движения, и она смогла отвести взгляд, хотя постоянно чувствовала желание оглянуться, чтобы убедиться, что скелет все еще на месте.
- По-латыни Mammuthus, - сказала она, прочистив горло. – В нью-йоркском музее есть его полный скелет. Я его часто видела.
- В музее? Значит это существо не оттуда … - он немного замялся, - откуда вы прибыли? Не живое существо, я имею в виду, - он казался разочарованным.
Ей хотелось рассмеяться при мысли о том, что мамонты бродят по бостонскому общественному парку или валяются на берегу реки Кембридж. Она даже на мгновение почувствовала сожаление, что это не так. Было бы великолепно увидеть их вживую.
- Нет, - сказала она с сожалением. – Они вымерли тысячи и тысячи лет назад, когда пришел лед.
- Лед? – Иэн переводил взгляд от мамонта на нее и обратно, словно опасаясь, что они что-нибудь натворят.
- Ледниковый период. Мир стал холодным, и землю покрыли льды с севера. Многие животные исчезли; я имею в виду, они не могли найти пищу и умерли.
Иэн побледнел от волнения.
- Да-да, я слышал такие истории.
- Слышал? – удивилась она.
- Да. Ты сказала, что они настоящие, - он кивнул головой в сторону костей мамонта. – То есть это животное, как медведь, например, или опоссум?
- Да, - ответила она, несколько удивленная его настроением, которое, казалось, колебалось от восторга к испугу. – Больше по размеру, конечно. Чем же еще он может быть?
- Ох, - сказал он, глубоко вздохнув. – Мне нужно, чтобы ты рассказала об этом, кузина. Видишь ли, у кахиен-кехака есть истории про подобных существ. Про животных, которые на самом деле являются духами … - он все еще смотрел на скелет, словно ожидал, что тот может вылезти из земли, и она заметила, как он содрогнулся.
Она сама не могла сдерживать дрожь при взгляде на массивное существо. Оно возвышалось над ними, мрачное и устрашающее, и только здравый смысл не давал ей испугаться и убежать.
- Оно реальное, - повторила она, пытаясь убедить не только его, но и себя. – И мертвое, по-настоящему мертвое.
- Как ты узнала про них? – спросил он с любопытством. – Они древние существа. А ты жила во времени еще дальше, чем сейчас. Как ты можешь знать о них больше, чем люди знают сейчас?
Она покачала головой и улыбнулась, не знаю, как объяснить.
- Когда ты нашел скелет, Иэн?
- В прошлом месяце. Я шел вверх по расщелине, - он указал подбородком, - и наткнулся на него. Я едва не обосрался от страха.
- Воображаю, - она подавила желание рассмеяться.
- Да, - продолжил он, не обратив внимание на ее веселье в своем стремлении пояснить. – Я бы решил, что это сам Ровенно, бог или дух, если бы не пес.
Ролло выбрался из ручья, отряхнул воду и развалился на берегу, не обращая внимания на молчаливого гиганта над ними.
- Ты имеешь в виду, что Ролло не испугался скелета?
Иэн кивнул.
- Да, он вел себя так, будто никого рядом не было. И все же … - он заколебался и бросил на нее быстрый взгляд. – Иногда в лесу он … видит что-то. Что-то, чего я видеть не могу, понимаешь?
- Понимаю, - внезапно она снова ощутила мурашки на коже. – Собаки иногда видят … нечто.
Она вспомнила своих собак, особенно Смоки, большого ньюфаундленда, который иногда по вечерам вскидывал голову, шерсть на его загривке поднималась, а глаза следили за чем-то, что прошло через комнату и исчезло.
Он кивнул головой, обрадовавшись, что она понимает, о чем он говорит.
- Да. Я убежал, когда увидел это, - он кивнул на скелет, - и спрятался за деревом. Но пес продолжил заниматься своими делами. И я подумал, наверное, это не то, что я думал.
- А что ты думал? – спросила она. – Равенно, ты сказал? – Когда возбуждение при виде скелета мамонта спало, она вспомнила о цели их похода. – Иэн, ты говорил, что хочешь показать нечто, связанное с твоей женой. Это оно? – она кивнула в сторону скалы.
Он не ответил, а откинув голову, уставился на гигантские бивни.
- Я слышал истории. У могавков, я имею в виду. В них говорилось о странных существах, которых иногда обнаруживали во время охоты. Духи, запертые в скалы, и как они оказались там. В результате злых дел, по большей части. И я подумал, если это так …
Он замолчал и повернулся к ней с серьезным видом.
- Я хочу, чтобы ты сказала, так это или нет. Потому что, если так, то я думал неверно.
- Нет, - успокоила она его. - Но о чем ты думал?
- О боге, - ответил он, снова удивив ее. Он облизал губы, не решаясь продолжать.
- Yeksa’a, дитя. Я не крестил ее, - сказал он. – Я не мог. Или я мог, ведь можно крестить ребенка самому, если нет священника. Но у меня не хватило смелости. Я … никогда не видел ее. Они уже завернули ее … Им бы не понравилось, если бы я … - его голос затих.
- Yeksa’a, - произнесла она тихо. – Это имя … твоей дочери?
Он отрицательно покачал головой, искривив рот.
- Это означает «маленькая девочка». Кахиен-кехака не дают имена детям при рождении. Позже, если … - его голос сорвался, и он кашлянул, прочищая горло. – Если дитя выживет. И им никогда не придет в голову назвать не рожденное дитя.
- Но ты назвал? – спросила она мягко.
Он поднял голову и выдохнул с влажным звуком, словно со свежей раны сдернули повязку.
- Изобель, - сказал он, и она поняла, что он произнес имя вслух в первый и, может быть, в последний раз. – Если бы был сын, я звал бы его Джейми. – Он взглянул на нее с тенью улыбки в глазах. – Только про себя.
Он длинно выдохнул и, сгорбившись, положил голову на колени.
- Я думаю, - произнес он спустя некоторое время слишком спокойным голосом, - это из-за меня, да?
- Иэн! Ты думаешь, что виноват в смерти ребенка? Каким образом?
- Я оставил, - сказал он, выпрямляясь. – Отвернулся. Перестал быть христианином, шотландцем. Они посадили меня в ручей и терли песком, чтобы смыть белую кровь. Они дали мне имя, Okwaho’kenha, и сказали, что я теперь могавк. Но в действительности, это было не так.
Он снова глубоко вздохнул; она положила руку на его спину, чувствуя выступы позвоночника сквозь кожаную рубашку. Он совсем мало ест, подумала она.
- Но я также не был тем, кем был прежде, - продолжил он таким же тоном. – Я пытался быть тем, кем они хотели. Я перестал молиться Богу, Святой деве; я слушал, что мне рассказывала Эмили о ее богах и духах, обитающих в деревьях, и других. И когда я ходил в парилку с мужчинами или сидел возле очага и слушал истории … эти боги и духи казались мне такими же настоящими, как Христос и христианские святые.
Он повернул голову и взглянул на нее с немного вызывающим видом.
- «Я Господь, Бог твой, - произнес он. - Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим.»[2] Но я нарушил эту заповедь, да? Это смертный грех, не так ли?
Ей хотелось сказать – нет. Конечно, нет. Или трусливо заявить, что она не священник, чтобы решать такие вопросы. Но ничего из этого его бы не устроило. Он не искал утешения, и малодушный отказ от ответственности не поможет ему.
Она потянула воздух и выдохнула. Прошло много времени с тех пор, как она заучивала Балтиморский катехизис[3], но это не то, что можно легко забыть.
- Условия смертного греха таковы, - сказала она, цитируя по памяти. – Первое, это проступок, который касается существенных вопросов, и второе, который, помимо этого, был совершен с полным сознанием и с полным согласием.
Он внимательно смотрел на нее.
- Да, это неправильно, и я знал это. Особенно … - его лицо потемнело, и она задала себе вопрос, о чем же он вспомнил.
- Но … как я могу служить Богу, который забрал дитя за грехи его отца? – он посмотрел на скалу, где лежали останки мамонта, застывшие во времени. – Или быть может, это они? Не мой Бог, а духи ирокезов? Может, они знали, что я не стал в действительности могавкам, что часть меня не принадлежала им?
Он снова взглянул на нее с серьезным видом.
- Боги ревнивы, не так ли?
- Иэн … - она беспомощно сглотнула, но нужно было что-то сказать.
- Что ты сделал или не сделал, в этом не было ничего плохого, - сказала она твердо. – Твоя дочь … она наполовину могавк. И ничего плохого в том, что она была похоронена по обычаям своей матери. Твоя жена, Эмили, сильно бы расстроилась, если бы ты настоял на крещение дочери?
- Может быть. Но … - он закрыл глаза, сильно сжав кулаки на коленях. – Тогда где она сейчас? – прошептал он, и она увидела дрожащие слезинки на его ресницах. – Другие … они не родились, и Бог принял их к себе. Но Изобель … ей не место на небесах, да? Я не могу вынести мысль, что она … она может потеряна где-то. Блуждает неприкаянно.
- Иэн …
- Я слышу ее. По ночам, - его дыхание вырывалось глубокими всхлипами. – Я не могу ничего сделать, я не могу найти ее!
- Иэн! – слезы бежали по ее щекам. Она схватила его запястья, сжав их изо всех сил. – Иэн, послушай меня!
Он сделал глубокий дрожащий вдох и медленно кивнул.
Она встала на колени и крепко обняла юношу, прижав его голову к своей груди. Ее щека прижималась к его макушке, а его волосы пружинили на ее губах.
- Послушай меня, - сказала она мягко. – У меня был второй отец. Мужчина, который меня вырастил. Сейчас он мертв. - Долгое время чувство одиночества и потери было приглушено, смягченное новой любовью и новыми обязательствами. Сейчас оно снова пронзило ее, острое, как колотая рана. – Я знаю … я знаю, что он на небесах.
На небесах ли? Может ли он быть мертвым и на небесах, если еще не родился? И все же для нее он был мертв, а для небес время не имеет никакого значения.
Она подняла голову, глядя на скалу, но говорила ни камням и не богу.
- Папа, - произнесла она; голос ее дрогнул, но она продолжила. – Папа, ты мне нужен. – Ее голос звучал тоненько и неуверенно, но другой помощи она не могла предложить.
- Я хочу, чтобы ты нашел маленькую дочку Иэна, - сказала она твердо, как могла, стараясь вызвать образ отца. – Найди ее, прошу тебя. Позаботься о ней, пожалуйста.
Она остановилась, неясно ощущая, что должна сделать что-то еще, что-то церемониальное. Перекреститься? Сказать «аминь»?
- Спасибо, папа, - тихо произнесла она и заплакала, словно отец ее умер только что, и она осталось сиротой, потерянной в ночи. Руки Иэна обняли ее; они тесно прижались друг к другу, и солнечное тепло изливалось на их головы.
Она оставалась в его объятиях, пока не перестала плакать. Он мягко похлопал ее по спине, но не отстранился.
- Спасибо, - прошептал он ей на ухо. – Ты в порядке, Брианна?
- Ага, - она выпрямилась и отошла от него, слегка шатаясь, словно пьяная. Ее кости словно размякли, все вокруг было слегка не в фокусе, за исключением некоторых вещей, которые бросались в глаза: розовое пятно венерина башмачка, камень, отколовшийся от скалы, с красными железистыми полосами на разломе. Ролло, сидевший, прижавшись головой к бедру Иэна.
- Ты в порядке, Иэн? - спросила она.
- Буду, - его рука нашла голову Ролло и потрепала его за уши. – Может быть. Только …
- Что?
- Ты … уверена, Брианна?
Она понимала, о чем он спрашивает. Вопрос веры. Она выпрямилась во весь рост и утерла нос рукавом.
- Я католик, и я верю в витамины, - заявила она. – И я знаю своего отца. Конечно, я уверена.
Он глубоко вздохнул и кивнул. Лицо его немного расслабилось.
Она оставила его сидящим на скале и спустилась вниз сполоснуть лицо холодной водой. Тень от скалы пересекала ручей; пахло землей и соснами. Несмотря на холод, она некоторое время стояла на коленях возле воды.
Она все еще могла слышать голоса в шелесте деревьях и журчании воды, но не обращала на них внимания. Кто бы это ни были, они не представляли угрозы для нее.
- Я люблю, тебя, па, - прошептала она и прикрыла глаза, чувствуя умиротворение.
Иэну стало легче, подумала она, поднимаясь вверх. Ролло оставил его и отправился исследовать многообещающую дыру в корнях дерева, а она знала, что пес никогда не оставит Иэна, если посчитает, что его хозяин расстроен.
Она собиралась спросить, закончено ли его дело, когда он поднялся, и она поняла, что нет.
- Я привел тебя сюда, - внезапно произнес он, - не только потому, что хотел узнать о нем, - он кивнул на мамонта. – Но я хотел задать тебе вопрос, что-то типа совета.
- Совет? Иэн, я не могу дать тебе никакого совета! Как я могу говорить тебе, что делать?
- Я думаю, что, наверное, ты единственная, кто может, - сказал он с кривоватой улыбкой. – Ты моя семья, ты женщина, и ты заботишься обо мне. Ты знаешь даже больше, чем дядя Джейми, из-за того, кто ты … или что … есть.
- Я не знаю больше других, - сказала она и взглянула на кости в скале. – Просто знаю другие вещи.
- Да, - согласился он и глубоко вдохнул.
- Брианна, - сказал он очень мягко. – Мы не женаты … никогда не будем. – Он на мгновение отвел глаза, потом снова посмотрел на нее. – Но если бы мы поженились, я бы любил и заботился о тебе изо всех сил. Я верю, что ты также относилась бы ко мне. Я прав?
- О, Иэн, - ее горло все еще саднило от слез, и она почти шептала. Она прикоснулась к его лицу с холодной кожей и выступающими костями и провела пальцем по линии татуировки. – Я люблю тебя.
- Да, я знаю это, - произнес он все также мягко. Он поднял свою большую твердую руку и положил на ее ладонь, на мгновение прижав ее к своей щеке, потом сцепил их пальцы и опустил руки вниз.
- Тогда скажи мне, - сказал он, не спуская с нее глаз. – Если ты любишь меня, скажи, что мне делать. Мне вернуться назад?
- Назад? Ты имеешь в виду, к могавкам?
Он кивнул.
- Назад к Эмили. Она любит меня. Я знаю это. Сделал ли я ошибку, позволив старой женщине отправить меня прочь? Следует ли мне вернуться и побороться за нее? Может быть, попросить ее уйти со мной в Ридж?
- О, Иэн, - она ощутила такую же беспомощность, что и недавно. Но кто она, чтобы советовать ему? Как она может быть ответственна за его решение, сказав ему «да» или «нет»?
Его взгляд все еще оставался на ее лице, и она осознала – она его семья. И ответственность лежит на ней, какой бы неготовой к ней чувствовала она себя.
Грудь ее сжалась, и ей показалось, что грудная клетка треснет, если она глубоко вздохнет. Но она решилась.
- Оставайся, - сказала она.
Он долго глядел в ее глаза. Его собственные глаза ярко карие с золотистыми крапинками были серьезны.
- Ты можешь бороться с ним … - она замешкалась, пытаясь произнести индейское имя, - с Солнечным лосем. Но ты не можешь бороться с ней. Если она решила, что не хочет больше быть с тобой … Иэн, ты не сможешь этого изменить.
Он моргнул и прикрыл глаза длинными темными ресницами, то ли соглашаясь, то ли отрицая то, что она сказала. Она не знала.
- Но более того, - добавила она более твердым голосом. – Дело не только в нем и в ней, да?
- Нет, - произнес он отстраненно и даже беззаботно, но она знала, что это не так.
- Дело в них, - сказала она более мягко. – Все эти женщины, матери и бабушки. Дети.
Клан и семья, племя и нация, обычаи, традиции, дух – узы, которые крепко привязывали Работающую-своими-руками к ее земле. И больше всего, дети. Эти тонкие голоса, которые перекрывали шум леса и удерживали душу от блуждания в ночи.
Никто не знал лучше силу этих уз, как человек, бродящий по земле без них, изгнанный и одинокий. Она знала. Знал он. Они оба знали правду.
- Дело в них, - откликнулся он эхом и открыл глаза. Они потемнели от горя, стали цвета самой темной тени в лесу. Он повернул голову, глядя вверх над деревьями у реки, над костями мамонта, пойманными в ловушку в скале, оголенными и глухими к мольбам. Потом развернулся к ней, поднял руку и прикоснулся к ее щеке.
- Я остаюсь.
Они остановились на ночь на дальнем конце бобровой запруды. Древесная щепа и оголенные деревца послужили хорошей растопкой для костра.
Было очень мало еды; несколько кистей горьковатого лабруска[4] и горбушка хлеба, зачерствевшего настолько, что пришлось вымачивать его в воде, чтобы жевать. Но это не имело значения; они оба были не голодны, а Ролло отправился на охоту.
Они сидели молча, наблюдая за прогорающим огнем. Не было необходимости поддерживать его, ночь была не холодная, а утром они не будут задерживаться. Дом уже близко.
Наконец, Иэн шевельнулся, и Брианна взглянула на него.
- Как звали твоего отца?
- Фрэнк … э-э … Франклин Волвертон Рэндалл.
- Англичанин, значит?
- Очень, - ответила она, невольно улыбнувшись.
Он кивнул и пробормотал про себя: «Франклин Волвертон Рэндалл», словно запоминая, потом серьезно посмотрел на нее.
- Как только я найду церковь, я зажгу свечу в память о нем.
- Думаю … ему понравится.
Он кивнул и откинулся назад, упершись спиной в ствол сосны. Земля под сосной была усыпана шишками, он набрал их и стал бросать в огонь.
- А как Лиззи? – спросила она немного погодя. – Она всегда тебе симпатизировала. – Лиззи чахла и страдала несколько недель, когда он остался у ирокезов. – Теперь, когда она не выходит замуж за Манфреда …
Он откинул голову, прислонившись в сосне, и прикрыл глаза.
- Я думал об этом, - признался он.
- Но …?
- Но, - он открыл глаза и с усмешкой поглядел на нее. – Я бы знал, где нахожусь, когда просыпался рядом с ней. Но также было бы с моей маленькой сестренкой. Думаю, я еще не так сильно отчаялся. Пока, - добавил он, подумав.
Примечания
1
По верованию ирокезов, существуют духи, которых называют "ложными лицами". Они не имеют тел и состоят из одних лиц, отвратительного вида, обычно невидимы. Носясь в воздухе с места на место, они причиняют болезни, для лечения которых существовали общества ложных лиц. Это был тайный союз, потому что неизвестно, кто принадлежал к нему. Его членами были мужчины, но во главе их стояла женщина. Только она одна была известна всем, остальные члены союза были анонимны.
2
Декалог. Исх. 20, 2-17
3
Катехихис, принятый 3-м синодом американских католических епископов, до 1964 г. являлся официальным документом, по которому обучали религии детей в США.
4
Виноград лабруска (Vitis labrusca). Родина Северная Америка.