Новиков Владимир Александрович : другие произведения.

Укрощение строптивой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОЙ
  
  По мотивам комедии В. Шекспира
  THE TAMING OF THE SHREW
  
  ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
  
  ЛОРД, КРИСТОФЕР СЛАЙ, жестянщик, ХОЗЯЙКА, паж, охотники и слуги (действующие лица пролога.)
  БАПТИСТА, богатый дворянин из Падуи.
  ВИНЧЕНЦО, пожилой дворянин из Пизы.
  ЛЮЧЕНЦО, сын Винченцо, влюблённый в Бьянку.
  ПЕТРУЧИО, дворянин из Вероны, поклонник Катарины.
  ГРЕМИО, ГОРТЕНЗИО, поклонники Бьянки.
  ТРАНИО, БЬОНДЕЛЛО, слуги Люченцо.
  ГРУМИО, КУРТИС, слуги Петручио.
  ПЕДАНТ.
  КАТАРИНА, строптивая, БЬЯНКА, дочери Баптисты.
  ВДОВА.
  Портной, галантерейщик и слуги Баптисты и Петручио.
  
  Место действия - Падуя и загородный дом Петручио.
  
  ПРОЛОГ
  
  СЦЕНА ПЕРВАЯ
  
  Перед забегаловкой на пустыре.
  
  (Входит Хозяйка и Слай.)
  
  СЛАЙ:
  Клянусь, тебя отколочу я.
  
  ХОЗЯЙКА:
  Колодки плачут по тебе, паршивец.
  
  СЛАЙ:
  Ах ты, плутовка! Слай паршивцем не был никогда. Ведь предков чтил моих еще Завоеватель Ричард. А потому ты, "пакус-паралакус", по-испански говоря, молчи. "Сесса"! Моя краса, как говорят французы.
  
  ХОЗЯЙКА:
  А кто ж оплатит битую посуду?
  
  СЛАЙ:
  Ты не получишь ни шиша. Катись-ка ты в свою холодную кровать подушку обнимать.
  
  ХОЗЯЙКА:
  Лекарство для тебя найду: пойду-ка пристава в харчевню приведу.
  
  (Уходит.)
  
  СЛАЙ:
  Хоть трёх, хоть четырёх, хоть свору.
  Меня им всё-равно не уподобить вору.
  Пусть все приходят! С места не сойду !
  (Мертвецки пьяный рушится на землю.)
  
  Слышаться звуки охотничьего рожка.
  (Появляется Лорд со свитой.)
  
  ЛОРД:
  Охотник, придержи моих борзых,
  Броч Мериман волочит еле ноги,
  А Кловдера поставь с горластым в пару.
  Ты видел, как по следу шёл Соврин?
  Забор его лишь смог остановить.
  Такой собаке, братец, нет цены.
  
  ПЕРВЫЙ ОХОТНИК:
  Такой же резвый и Звонарь, мой лорд.
  Он, потерявши след, нас лаем упреждал,
  Затем не раз его опять же находил.
  Собаки лучшей, сударь, я не знаю.
  
  ЛОРД:
  Что в этом смыслишь ты, глупец,
  Коль был бы Эко порезвей,
  Таких он дюжину бы стоил.
  Корми, как следует, ухаживай за ними,
  Похоже, завтра будет новая охота.
  
  ПЕРВЫЙ ОХОТНИК:
  Исполню, господин.
  
  ЛОРД:
  А это что за чудо здесь?
  Он мёртвый или пьян мертвецки?
  Проверь-ка, дышит ли бревно?
  
  ВТОРОЙ ОХОТНИК:
  Не дышит он, а перегаром пышит.
  В такой постели можно не замёрзнуть только после бочки эля.
  
  ЛОРД:
  Ах, монстр! Разлёгся, как свинья!
  Зловеща смерть, подобие же - мерзко.
  А почему бы, господа, не пошутить?
  Обрядим пьяницу в одежды дорогие,
  В оковы золотые закуём запястья,
  В постельку чистую уложим молодца,
  А вкруг его расставим яства, слуг.
  Проснувшись, нищий ничего понять не сможет,
  Где он находится и что с ним происходит.
  
  ПЕРВЫЙ ОХОТНИК:
  Он потеряется в догадках.
  
  ВТОРОЙ ОХОТНИК:
  Заснувши гадким, встанет сладким.
  
  ЛОРД:
  Пусть явь ему представится мечтою.
  Всё сотворите мудро и искусно.
  Снесите бережно в покои это чудо,
  Ковры развесьте, живопись расставьте.
  Отмойте голову от грязи и зловоний,
  Духами оросите всё вокруг.
  Как только он разверзнет очи с ночи,
  То звуки арфы пусть ласкают ухо,
  А лишь заговорит очнувшийся от сна,
  То слуги, реверансы завершив,
  Должны спросить, в смирении склонясь:
  "Что приказать изволите нам, сударь"?
  Один несёт с водою разовой кувшин,
  Другой - салфетку с ароматом утра,
  Третий - молвит: "Не угодно ль освежиться"?
  Четвёртый платье модное готовит,
  Заводит разговоры о конюшне, псарне.
  А пятый о здоровье спросит,
  Сказав, что опечалена супруга
  Диагнозом столь странного недуга.
  Сказать ему, что он сошёл с ума,
  Когда ж он вспомнит, кто на самом деле,
  Без устали твердить ,неоднократно,
  Что он богат, что он вельможа знатный.
  Вот будет всем великая потеха,
  Не сомневаюсь в торжестве успеха.
  
  ПЕРВЫЙ ОХОТНИК:
  Успех затее этой обеспечен.
  Он будет тем, кем мы его представим.
  
  ЛОРД:
  Берите осторожно и несите.
  А уложив в постель, дождетесь пробужденья и роли все сыграйте с вдохновеньем.
  (Слая уносят. Звучат фанфары.)
  Поди-ка, парень, выясни, откуда столько шума.
  (Слуга уходит.)
  Похоже, знатная особа объявилась,
  Желая отдохнуть от нудных путешествий.
  (Слуга возвращается.)
  И кто же там?
  
  СЛУГА:
  Актёры, ваша светлость, предлагают вам свои услуги.
  
  ЛОРД:
  Так пусть они войдут.
  (Входят актёры.)
  Приветствую сердечно, лицедеи.
  
  АКТЁРЫ:
  Премного благодарны, ваша светлость.
  
  ЛОРД:
  Хотите на ночь здесь остановиться?
  
  АКТЁРЫ:
  Мы лицедейством можем только расплатиться.
  
  ЛОРД:
  Расплату я такую принимаю.
  И парня вон того припоминаю.
  Играл он деревенского повесу,
  Который волочился за дворянкой.
  И так он зажигательно играл
  Что зритель то взрывался, то стонал.
  
  АКТЕР:
  Да - это было что-то!
  Героя звали Сото.
  
  ЛОРД:
  Да-да. Ты был в той роли превосходен.
  Сегодня вы явились ко двору.
  Задумал я забавную затею,
  В которой вы мне очень пригодитесь.
  Сегодня зритель пьесы - некий лорд,
  Он, никогда не видевший театра,
  Ко всем нелепо будет обращаться,
  И гомерически заставит всех смеяться.
  А в этом будет главная ошибка:
  Ни смех здесь не уместны, ни улыбка.
  
  АКТЁР:
  Себя мы, ваша светлость, сдержим,
  Какие б выходки тот лорд не вытворял.
  
  ЛОРД:
  Веди-ка, парень, их в буфет,
  Пусть вволю угощаются,
  И не скупитесь для гостей.
  (Один из слуг с актёрами уходит.)
  Мальчишке ты Варфоломею прикажи
  Переодеться в женскую одежду
  И к пьянице в палату отведи.
  При этом называй его "мадам"
  И почести выказывай, как даме.
  Коль дорожит моей любовью паж,
  Пусть роль свою играет честь по чести,
  Как жёны настоящих лордов,
  Когда мужья от зелья куролесят.
  И мягким тоном, языком любви
  Увещевает пьяницу-супруга:
  "Вы не позволите ли преданной жене
  Исполнить долг и выказать любовь"?
  Затем же, обнимая и целуя,
  Склонивши голову на грудь больного мужа,
  Слезами радости своей его омоет,
  По случаю того, что тот воскрес
  От семилетних и ужасных мук,
  Когда твердил, что он без племени, без денег.
  А если дара женского лишён
  Реветь по случаю любому,
  То пусть в салфетку спрячет лук,
  Который выдавит слезу, когда потребно.
  Немедля волю исполняй,
  Исполнивши, придешь за новым порученьем.
  (Слуга уходит.)
  Уверен я, что мальчик в роль войдёт:
  Походка, голос, женственность, манеры.
  Ах, как хотелось бы послушать,
  Как мужем пьяницу он будет называть,
  Как смех давить в себе вся челядь будет,
  Когда мальчишка мужику прислуживать начнёт.
  Пойду проконсультирую еще,
  Да и присутствие моё не помешает,
  Иначе грань игры нарушена быть может.
  
  (Уходит.)
  
  
  
  
  ПРОЛОГ
  
  СЦЕНА ВТОРАЯ
  
  Спальные покои в доме лорда.
  
  (Слай в окружении слуг. Одни носятся с одеждой, другие - с кувшинам и тазиками, третьи - с аксессуарами. С ними же входит и Лорд.)
  
  СЛАЙ:
  О, господи! Куда же кружка эля подевалась?
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  А не угодно ль, ваша честь, вина?
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  А, может, ваша честь испробует варенье?
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Во что желаете одеться, ваша честь?
  
  СЛАЙ:
  Какой я "лорд"! Какая "ваша честь"! Ты Кристофер меня, почтенный, называй, из рода в род я был и буду Слай. Вина в своей я жизни не знавал, вареньем никогда не баловался, чем я хотел бы поживиться хоть разочек, так это - съесть говядинки кусочек. Кафтаны мне, дружочек, не к чему. Когда судьба на грани краха: одна спина - одна рубаха, две пары простеньких чулок и пара сношенных сапог, где пальцы , будучи на воле, привыкли к холоду и боли.
  
  ЛОРД:
  О, небо, разум ниспошли ему!
  Как может предок знатнейшего рода,
  Владелец столь бесчисленных богатств ,
  Себя унизить до последней черни!
  
  СЛАЙ:
  Вы что? За сумасшедшего здесь держите меня? Не я ли Слай, не я ли Кристофер - сын Слая-старика из Бартон-Хита, по роду - коробейник, по учению - никто, по дури - медвежатник, по профессии - жестянщик? Да хоть спросите, знает ли меня, хозяйка паба Мариан, Винкота первая толстуха. И если долг она за эль за мной не числит, то я в потустороннем мире - это точно. И всё же - говорю вам: я не сумасшедший! Вот...
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Вот отчего супруга ваша гаснет
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Вот отчего страдает ваша челядь.
  
  ЛОРД:
  Вот почему сторонится родня.
  Безумство ваше всех вокруг пугает.
  На род свой древний обопритесь,
  К истокам истинным вернитесь.
  Отдайте слугам должные приказы,
  Дом оживёт, преобразится сразу.
  Хотите музыки? Она уже витает.
  Сам Аполлон её вам наиграет.
  (Звучит музыка.)
  А соловьи мелодию вплетут.
  Хотите спать? - Постель уже готова
  И в поздний час и зорькой ранней
  Семирамидовой и мягче и желанней.
  Решил пройтись? - Цветами путь усыплем.
  Решил верхом? - Скакун уже в убранстве:
  Блистает золотом и жемчугом седло.
  Ты лишь подумал - сокол в небе:
  Зовёт охотой соколиною заняться.
  Борзые, голос ваш заслышав,
  Уже бегут по следу за добычей,
  Весёлым лаем оглашая лес.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Борзые ваши на лужайке ли, в лесу ли
  Быстрей оленей и проворнее косули.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Соскучилось по живописи око? -
  Вот вам Адонис у журчащего истока,
  В осоке притаилась, от любови млея,
  Дыханьем стебельки колебля, Цитерея.
  
  ЛОРД:
  Для вас не пожалеем ничего
  Покажем обнажённую Ио.
  Её увидеть каждый пожелает:
  Она на полотне, поверьте, как живая.
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  А, может, Дафну, что сквозь тернии бежит,
  Изрезав ноги в кровь. Любовь её не защитит.
  И плачет Аполлон, взирая на занозы:
  Так душу трогают в картине кровь и слёзы
  
  ЛОРД:
  Ты - лорд. Иным ты быть не можешь.
  Жена - красавица, прекрасный человек,
  Ей равных нет в наш захудалый век.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Потоки слёз лик бледный исказили,
  Когда вас сутками о милости просили.
  И всё же - не испортили красу!
  Её я смело к чаровницам отнесу.
  
  СЛАЙ:
  Я лорд?
  Я обладатель сладенькой бабёнки?
  Сейчас в бреду я?
  Иль прежде бредил я?
  Нет, я не сплю.
  Я вижу, слышу, я толкую.
  Я осязаю аромат и мягкую постель.
  А, может, вправду - лорд я!
  А не жестянщик Кристофер.
  И если есть жена на самом деле,
  Ведите, а в придачу - кружку эля.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Угодно ль вашей светлости умыться?
  Изволили вы заново родиться!
  Не можем этим, сударь, не гордиться!
  Вы в дрёме скот пятнадцать лет пасли,
  А просыпаясь, околесицу несли.
  
  СЛАЙ:
  Пятнадцать лет лежать в такой постели!
  Без вечеринок, без друзей, без эля?
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Но речи были ваши так бессвязны,
  А фразы, скажем прямо, безобразны.
  Как будто в пабе вас нещадно били,
  За шиворот на улицу тащили,
  Хозяйку вы всё время обзывали,
  Судом ей постоянно угрожали,
  Поскольку наживалась на обмане,
  Последние выуживая "мани".
  Какую-то Сесилию вы звали,
  Не раз в речах о ней упоминали.
  
  СЛАЙ:
  Да это дочь хозяйки кабака.
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Вам ни кабак, ни девка неизвестны,
  Ни перечень имён, которых называли:
  Ни Стефан, и ни Джон,
  Ни Нэпс, ни Питер Торф,
  Ни Генри Пимпернель, ни дюжина других.
  Они не существуют,
  Их никто и никогда не видел.
  
  СЛАЙ:
  Теперь я - лорд! Виденье, сгинь!
  
  ВСЕ:
  Аминь.
  
  СЛАЙ:
  Я полагаю: всем от этого прибудет.
  
  (Со слугами входит паж в образе дамы.)
  
  ПАЖ:
  Как ваша светлость поживать изволит?
  
  СЛАЙ:
  Чёрт подери, неплохо поживаю.
  А где жена?
  
  
  ПАЖ:
  Она пред вами, ваша светлость. Хотите вы ей что-то приказать?
  
  СЛАЙ:
  А коль жена, пошто не называешь мужем?
  Для челяди я - лорд, а для тебя - хозяин
  
  ПАЖ:
  Мой муж - мой лорд, мой лорд - мой муж.
  А я - жена и суть вся в этом слове.
  
  СЛАЙ:
  Всё ясно. Как её мне называть?
  
  ЛОРД:
  Мадам.
  
  СЛАЙ:
  Мадам Эллис, мадам Ирис?
  
  ЛОРД:
  Мадам, без всяких дополнений Так лорды называют леди.
  
  СЛАЙ:
  Мадам-жена, сказали мне:
  Пятнадцать с лишним лет я провалялся.
  
  ПАЖ:
  А мне представилось - все тридцать:
  Вне ложа милого супруга.
  
  СЛАЙ:
  Все слуги, вон! А ты - ко мне!
  
  (Слуги удаляются.)
  
  ПАЖ:
  О, трижды благородный повелитель,
  От близости придётся воздержаться,
  По крайней мере, до утра хотя бы,
  Так настоятельно советуют врачи,
  Чтоб оберечь вас от повторного недуга.
  Причины уважительней не сыщешь.
  
  СЛАЙ:
  Жена - жена, моя газель,
  Когда она спешит в постель.
  Но коли прежне со мною может статься,
  Уж лучше от соблазна воздержаться.
  
  (Входит посыльный.)
  
  ПОСЫЛЬНЫЙ:
  Прознав про ваше исцеленье,
  Актёры дарят представленье.
  Комедию считают доктора
  Прекраснейшим лекарством от недугов.
  Грусть и печаль уму вредят,
  Здоровье - радости творят.
  Чем настроение у лорда веселей,
  Тем жизнь прекрасней и длинней.
  
  СЛАЙ:
  Чёрт подери, пускай играют.
  То скоморохи святочные будут или циркачи?
  
  ПАЖ:
  Нет, ваша светлость, здесь материя иная.
  
  СЛАЙ:
  Что ж за материя такая?
  
  ПАЖ:
  История забавная одна.
  
  СЛАЙ:
  Посмотрим, коли так. Мадам-жена, присядь-ка рядом. Давай с тобой забудем обо всём на свете и порезвимся, словно, дети.
  
  (Звучат фанфары.)
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ
  
  СЦЕНА ПЕРВАЯ
  
  Падуя. Площадь.
  
  (Входят Люченцо и его слуга Транио.)
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Всегда я, Транио, желанием горел
  Увидеть Падую, праматерь всех искусств.
  А по сему в Ломбардию и прибыл,
  Цветущий сад Италии великой.
  Отеческой любовью вдохновленный,
  И опираясь на твоё надёжное плечо,
  Я в океане знаний растворюсь,
  Наук бесчисленных загадки познавая.
  Достойных граждан в Пизе есть немало,
  Родившись там, я дух её постиг,
  Как и отец, купец известный миру,
  Потомок Бентиволи.
  И сын, Флоренции воспитанник достойный,
  Отца надежды должен оправдать и доказать:
  Превыше всех богатств
  Была и будет добродетель.
  Суть философии моей, Транио, в том,
  Что счастье в добродетели таится.
  Науку эту здесь постичь хочу,
  Искусству этому хочу я обучиться.
  В глубины Падуи я падаю с надеждой,
  Покинув мелководье Пизы,
  Чтоб у истоков всех наук
  Своих познаний жажду утолить.
  
  ТРАНИО:
  Я с вами, господин мой, за одно:
  Нырну познать наук святое дно,
  Вкусить из этого буфета
  Сладчайшей философии конфеты.
  Однако, не мешает нам разборчивыми быть:
  Ведь преклоняясь пред великими столпами,
  Борясь за нравственность, не гоже быть столбами,
  Чтоб почитая Аристотеля, Овидия корить.
  О логике почаще рассуждайте,
  Риторику точите в разговорах,
  Любите музыку, поэзию читайте,
  Вникайте в математику и споры,
  Глотайте всё, чем потчует наука,
  Она бодрит и лечит нас от скуки.
  И не беда, коль мимо что проскочит:
  То бишь душа принять того не хочет.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Твои советы, Транио, ценю,
  Но будь Бьонделло рядом с нами,
  Давно бы уж на месте были мы,
  Имея стол и лучшую квартиру,
  Где принимать и радовать друзей,
  Которых в Падуе, надеюсь, будет много.
  Но посмотри-ка, что за люди это?
  
  ТРАНИО:
  Быть может, это те, кто нас встречает.
  
  (Входят Баптиста, Катарина, Бьянка, Гремио и Гортензио. Люченцо и Транио стоят поодаль.)
  
  БАПТИСТА:
  Надоедать мне более не надо, господа,
  Моё решение с тех пор не изменилось:
  Я замуж младшую не выдам никогда,
  Пока для старшей мужа не найдётся.
  Когда б один из вас влюбился в Катарину,
  То при моем великом уважении к обоим,
  Не стал бы я совсем судить вас.
  
  ГРЕМИО (в сторону):
  Не дура у отца губа. Судить нас хочет!
  Невеста слишком для меня груба.
  Ау, Гортензио, тебе жены не надо ль?
  
  КАТАРИНА:
  Отец, опомнитесь! Ужель не стыдно вам?
  Вы, слово, сучку предлагаете для случки кабелям.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Уж коли кабели, то будем лаять!
  Теперь уже нам нечего терять.
  Но что всего на свете горше:
  И вам не быть скромней и тоньше.
  
  КАТАРИНА:
  Моих укусов вам бояться не придётся:
  Моё сердечко очень ровно бьётся.
  Смотрю на вас и думаю не редко:
  Разбить бы о башку вам табуретку,
  А рожу вымазать дерьмом, как у паяца.
  Чтоб вас увидев, тут же рассмеяться.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Спаси, о, господи, от дьявола такого!
  
  ГРЕМИО:
  О, боже, и меня спаси!
  
  ТРАНИО:
  То ль полоумна дева, то ль строптива:
  Вот где раздолье действию и диву!
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Молчание другой мне говорит о многом:
  О скромности в миру, о преданности богу.
  Но тише, Транио!
  
  ТРАНИО:
  Она и тишина - едины. Молчите и любуйтесь
  
  БАПТИСТА:
  Как я сказал, сеньоры, так и будет!
  Иди-ка, Бьянка, в дом, не обижайся.
  И с господами больше не общайся.
  Трагедии здесь, дочка, не случилось,
  Моя любовь к тебе не изменилась.
  
  КАТАРИНА:
  Надувшись, бедная овечка,
  Не может вымолвить словечка.
  Не помышляет о протесте:
  Глаза её на мокром месте.
  
  БЬЯНКА:
  Моя досада для тебя - награда.
  Я повинуюсь вам, отец, и ухожу.
  Ни на кого из вас я не сержусь,
  Пойду я в музыку и книги погружусь.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Я, Транио, смотрю и слышу в ней Минерву.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Не странно ль это всё, сеньор Баптиста?
  Добра желая Бьянке, мы вредим ей.
  
  ГРЕМИО:
  Сеньор Батиста, не по вашей ль воле торжествует зло?
  Вы демону даруете свободу, а ангелу ломаете крыло.
  
  БАПТИСТА:
  Довольно разговоров, господа.
  Я так решил. Иди же, Бьянка.
  (Бьянка уходит.)
  Поэзия и музыка для Бьянки - всё.
  Я в дом учителей намерен пригласить
  Её досуг заполнить умным делом,
  Огранить юность тонкою наукой.
  Коль есть такие на примете, господа,
  Не мешкая, прошу ко мне прислать их.
  Скупиться на награды я не буду,
  Коль дочери получат всё, что должно.
  Прощайте, господа.
  Прошу меня дождаться, Катарина,
  Пока не побеседую я с Бьянкой.
  
  (Уходит.)
  
  КАТАРИНА:
  На что же это всё похоже?
  Туда - нельзя! Сюда - неможно !
  Кроят нещадно день и час,
  Как-будто жить нельзя без вас.
  Не знаю, будто, что мне делать!
  Моя свобода - мой мундир,
  Сама себе я - командир.
  
  (Уходит.)
  
  
  
  ГРЕМИО:
  Хоть к чёртовой ты матери иди. За пазухой ты кроме камня ничего не держишь. Для нас любовь, Гортензио, пока что не созрела, чтоб дуть на пальцы, обжигаясь этого огня. Пусть пирожок дозреет с двух сторон, тогда мы и отломим по кусочку. А пока прощайте. Но ради милой Бьянки я учителя найду и приведу его к сварливому папаше.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Я, Гремио, намерен сделать то же. Соперничество нас разъединяло, сейчас же мы имеем шанс свои старания умножить и возвратить себе возможность видеть Бьянку.
  
  ГРЕМИО:
  Каким же образом такое можно сделать?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Чёрт побери, найти сестре супруга.
  
  ГРЕМИО:
  Для дьяволицы дьявола найти?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Да говорю же: мужа.
  
  ГРЕМИО:
  А я вам повторяю: чёрта! Да будь отец её богаче всех на свете, никто себя на ад не обречёт.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Своею нетерпимостью она нас раздражает, но это вовсе не причина для того, чтоб не найти нам малого такого, который бы за папенькины деньги не захотел купить её со всеми потрохами.
  
  ГРЕМИО:
  По правде говоря, представить не могу того, кто б на такой решился срам: на порку принародно по утрам.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Из худшего хорошего не выбрать. Нужда заставился соперников сдружиться, на действия совместные решиться. Найдём для старшей дочери Баптисты мужа, и к тому же - мы предоставим Бьянке право выбирать. И снова возродиться бой меж мною и тобой за право Бьянкой обладать. Кто в этой гонке преуспеет, тот и невестой завладеет. Что ты на это, Гремио, мне скажешь?
  
  ГРЕМИО:
  С тобою полностью согласен. Вручил бы в качестве подарка я ему красавца -скакуна, чтоб Падуя свидетелем была, как он увозит ненавистную из дома, чтоб с нею ложе разделить. Идёмте.
  
  (Гремио и Гортензио уходят.)
  
  ТРАНИО:
  Ужель любовь так властвовать способна?
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Тому бы никогда я не поверил,
  Когда бы взгляд в красавицу не вперил.
  Пока я любовался девой милой,
  Любовь меня всецело поглотила.
  Нисколько не таясь, тебе откроюсь,
  Подобно карфагенской королеве Анна,
  За жизнь свою уже я беспокоюсь:
  Сгораю без огня. Тебе не странно?
  Дай руку помощи, мой преданный слуга,
  Тону в Любви, исчезли берега.
  
  ТРАНИО:
  Нет времени и смысла упрекать вас,
  Любовь уже из сердца не изгонишь.
  Коль нет лекарства от болезни,
  Смириться с ней мудрее и полезней.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Слова твои - бальзам. Врачуй меня, врачуй
  Я от тебя и помощь и советы получу.
  
  ТРАНИО:
  Вы так глазами свой кумир сосали
  Что ничего вокруг не замечали.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Была она прекрасней дщери Агенора,
  Я, как Юпитер, пожирал её глазами,
  Забыв о разуме, рядился в тогу вора,
  Томимый вожделением во сраме.
  
  ТРАНИО:
  Да вы же рядом с бурею стояли!
  Ужели сестриных нападок не слыхали?
  Слова шрапнелями сквозили,
  Всех наповал они разили.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Кораллы губ и жемчуга зубов
  Меня от бранных отвлекали слов,
  О ней, как о богине говорю,
  И в сердце лик её боготворю.
  
  ТРАНИО:
  Уже - не мужа эта речь!
  Пора его из пропасти извлечь.
  Уж коли, сударь, втюрились по пятки,
  Пора решать проблему без оглядки.
  Всему помехой - старшая сестра:
  Пока её отец не выдаст замуж,
  Не может Бьянка о замужестве мечтать.
  А чтобы женихи не докучали,
  Отец доверил младшую печали.
  И все её любовные интриги
  Теперь таятся в музыке и книге.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Ах, до чего ж отец её жесток!
  Как на такое он решиться мог!
  Он, помнится, учителя искал.
  
  ТРАНИО:
  Я это разу на заметку взял!
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Я тоже кое-что придумал.
  
  ТРАНИО:
  Мы оба на пути едином мниться.
  Пора бы, сударь, нам объединиться.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Сначала мне откройся ты.
  
  ТРАНИО:
  Поможет случай нам и боги,
  Наняться вы решили в педагоги.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Как полагаешь ты, такая есть возможность?
  
  ТРАНИО:
  Она могла бы быть, когда б не обещанье старому Винченцо предаться в Падуе наукам, а вовсе не любовным штукам. Кто ж будет книги умные листать, друзей на диспуты, банкеты приглашать?
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Замолкни же, горластый!
  Баста!
  Придумал я, как надо поступить.
  Пока никто нас в доме не приметил,
  А бог на лбу отметины не ставит,
  Кто подчиняется, кто правит,
  Ты будешь за меня по дому управляться,
  А я прикинусь бедным флорентинцем,
  А, может, бедняком, явившемся из Пизы.
  Так решено и так с тобой поступим.
  В мои одежды быстро облачись,
  Все до единой выполнить задумки тщись,
  Бьонделло будет при тебе служить,
  Язык его придётся прищемить,
  Чтоб лишнего кому-то не взболтнул.
  
  
  ТРАНИО:
  Пусть будет так, раз надо.
  Хозяин приказал - слуга исполнил.
  Отец при расставании сказал:
  "Полезным сыну будь".
  Полез иным я в шкуру.
  Теперь я - в вашей шкуре, вы - в моей,
  В телах же - мы верны душе своей.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Нет, не костюм меня рабом явил,
  А цепи тяжкие любови,
  Служить готов ей до последних сил,
  Не пожалею ни свободы я ни крови.
  (Входит Бьонделло.)
  И где же ты шатался, парень?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Второе дело, где я был! А где вы сами-то, скажите? То ль Транио костюм у вас украл, то ль вы у Транио украли? И кто же вор из вас, скажите? А, может, оба - воры вы? Что за дела? Вы, может, объясните?
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Иди, сюда. Нет времени для шуток.
  Оставь их, парень, до другого раза.
  Дружок твой Транио, спасая жизнь мою,
  Одел камзол мой, я - его костюм.
  Как только я сошёл на берег,
  Убил в случайной драке человека,
  И вынужден скрываться от суда.
  Пока скрываюсь, ты ему послужишь.
  Надеюсь, что меня ты понимаешь.
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Я ничего, сеньор, не понимаю.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Забудь о Транио - Люченцо он теперь.
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Тем лучше для него. И мне бы так хотелось.
  
  ТРАНИО:
  Мы всё с тобою сделаем, дружище,
  Чтоб младшей дочерью Баптисты обладал Люченцо.
  Поэтому-то, парень и прошу,
  Чтоб ты со мною вежлив был на людях.
  Когда ж никто с тобою нас не видит,
  То я, как прежде твой приятель,
  В других же случаях - Люченцо, твой хозяин.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Я обо одном ещё просить тебя хочу. Исполнить эту просьбу постарайся. Ты должен стать одним из женихов. Ты спросишь, почему? Отвечу: есть тому серьёзная причина.
  
  (Уходят.)
  
  (Разговор среди зрителей.)
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Милорд, вам пьеса не по духу, вы клюете носом.
  
  СЛАЙ:
  Клянусь святою Анной, нет. Бодяга то, что надо, должен вам признаться. А долго ль штука эта будет продолжаться?
  
  ПАЖ:
  Да только началась, милорд.
  
  СЛАЙ:
  Замечу вам, мадам-жена, отличная вещица! Когда ж она, зараза, прекратится?
  
  (Усаживаются для продолжения просмотра.)
  
  
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ
  
  СЦЕНА ВТОРАЯ
  
  Падуя. Перед домом Гортензио.
  
  (Входят Петручио и его слуга Грумио.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  На время распростился я с Вероной,
  Чтоб в Падуе с друзьями повидаться.
  Проверенный и преданный мой друг,
  Похоже, проживает в этом доме.
  А ну-ка, парень Грумио стучи,
  Гортензио о встрече прокричи!
  
  ГРУМИО:
  Кого я стукнуть должен, на кого кричать?
  Того, кто вас не хочет привечать?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Попробуй только мне ты не ударь!
  
  ГРУМИО:
  Я даже пробовать ударить вас не буду!
  С ума я не сошёл пока что, сударь.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Долби мне по воротам и скорей,
  Иначе шкурою поплатишься своей.
  
  ГРУМИО:
  Вы говорите "мне"!
  Ворота мне долбить, хозяин или вас?
  Боюсь, меня ударите сейчас.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Мне долго ждать удара твоего?
  Но коли до того ты несмышлён,
  В своих ушах услышишь шум и звон.
  
  (Дерёт его за уши.)
  
  ГРУМИО:
  О, люди, люди! Помогите!
  Ко мне на помощь поспешите!
  Во сне кошмар такой не снился:
  Хозяин мой совсем сбесился!
  
  ПЕТРУЧИО:
  Коль головой не можешь думать, идиот,
  Пусть будет колотушкой для ворот
  
  (Входит Гортензио.)
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Что здесь случилось, что стряслось? Дружище старый Грумио, Петручио приятель, как дышит и живёт Верона?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Так полагаю: прибежали вы на шум.
  Con tutto il cuore ben trovato
  Всё выглядит довольно глуповато.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Alla nostra casa ben venuto,
  Это круто!
  Molto honorato signor mio Petruchio
  Не видел круче я.
  Ну что ты, Грумио, разлёгся у порога,
  Скорее поднимайся, ради бога.
  
  ГРУМИО:
  Хоть по-китайски говори, хоть по-латыни,
  Гостеприимством здесь не пахнет и в помине.
  Господь один на свете только знает:
  Меня такая служба доконает!
  Мой господин просил сильней ударить.
  Я не хотел, а он хотел заставить.
  Мальчишке полных тридцать два годочка,
  А он всё болен детской заморочкой.
  Я не ударил, а теперь жалею:
  Тогда б не он, а я намылил шею.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Тупица - да и всё тут!
  Я приказал ему, Гортензио, ломиться,
  Не реагировал на мой приказ тупица.
  
  ГРУМИО:
  Не вы ли говорили мне: "Валяй! Валяй!
  Указы господина выполняй"!
  Сейчас же, извините,
  Мне про какие-то ворота говорите.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Молчи! И на глазах моих уж боле не торчи!
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Его оставь. Он малый неплохой.
  Ты расскажи-ка мне, Петручио, сначала,
  Какая кошка между вами пробежала.
  Но прежде объясни мне, что за ветер
  Принёс вас из Вероны в Падую мою.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Тот ветер перемен, который гонит паруса
  Со всех концов земли туда, где чудеса.
  Фортуна вызволяет молодежь из дома,
  Где опыт захирел, где скука, темень, дрёма.
  А к прочему всему: мой батюшка почил
  И я жену и счастье поискать решил.
  Карман - не пуст: нужды в достатке нету,
  Вот и решил постранствовать по свету.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  А не хотел бы ты, Петручио, жениться? -
  Есть своенравная, строптивая девица.
  Хоть слово доброе сказать мне за неё не сможешь
  Но прибыль ты свою гораздо преумножишь.
  Не хорошо, по правде говоря-то другу,
  Советовать такую вот подругу.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Меж двух друзей двух слов довольно.
  Коль есть богатая невеста,
  Я в танце этого богатства закружусь.
  Да будь она страшней супруги Флорентина,
  Годами старше, чем Сивилла,
  Сократовой Ксантиппы злее и упрямей,
  Я в этом танце буду верховодить.
  Пусть Адриатикой вздымается она,
  Решил я - в Падуе достойная жена.
  
  ГРУМИО:
  Что думает, сеньор, он, то и говорит. Коль слышит перезвон монет, ему и дела нет, кто перед ним: пустая кукла, детская забава, беззубая безумная старуха с повозкой полною недугов. Всё это ничего не значит, когда вдали повозка с золотом маячит.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Уж коли в деле так увязли,
  Изволь о ней подробности узнать.
  Невеста молода, богата и красива,
  Воспитана в традициях дворянства,
  Одно пугает, доложу правдиво:
  Не меру эта девушка строптива.
  И будь я даже в нищете,
  Её не взял бы жёны
  С повозкой, золотом гружёной.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Коль адрес папенькин мне дашь,
  Иду, спешу на абордаж.
  Какие б молнии девица не метала,
  Гранита крепче буду и металла.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Отец - Баптиста, славный дворянин,
  Любезный и учтивый господин.
  Девицу Катариной величают.
  Вся Падуя её скандалы знает.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Баптиста - на слуху, её же я не знаю,
  Покойный батюшка рассказывал о нём.
  Теперь, Гортензио, лишился я покоя.
  Прошу простить за неучтивость,
  Но вынужден покинуть вас немедля.
  А, может, вы проводите по адресу меня?
  
  ГРУМИО:
  Прошу вас, сударь, пусть идёт, куда задумал. Кода б его, как я она узнала, она бы спорить с ним, уверен я, не стала. Хоть сотню раз его зовите "идиот", он глух к словам и глазом не моргнёт. Но ежели за слово взялся он, вам будет нанесён существенный урон. Начни она ему перечить, он может словом образ и фигуру искалечить, она же, как слепой котёнок, от зверя этого немедленно сбежит. Так, сударь, всё оно и будет.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Постой, мой друг, с тобой пойти я должен,
  В казне Баптисты есть один брильянт,
  Моих желаний и мечтаний идеал, -
  Дочь младшенькая Бьянка.
  Он от меня её и прочих укрывает,
  До той поры нас видеть не желает,
  Пока не выдаст замуж Катарину,
  Которой по известной вам уже причине,
  Найдётся вряд ли подходящий кавалер.
  
  ГРУМИО:
  И где ж нашли такую вы причину,
  Что обратить в изгою Катарину?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Мне от тебя нужна услуга, друг.
  Я в скромнее одежды облачусь,
  А ты меня представишь музыкантом,
  Какого в Падуе Баптиста нонче ищет,
  Чтоб Бьянке музыки уроки преподать.
  Тогда мне и представится возможность
  Под той личиной и скрываться, и любить,
  Не вызывая осуждений у отца
  И грязных сплетен у крыльца.
  
  ГРУМИО:
  Какой затеяли обман! Готовят сговор молодые: решили посмеяться над несчастным стариком - хотят его представить дураком.
  (Входят Гремио и переодетый Люченцо.)
  Пришёл к нам кто-то. Обернитесь, сударь.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Замолкни, Грумио! Ведь это мой соперник.
  Давай, Петручио в сторонку отойдём.
  
  ГРУМИО:
  Ещё не вылез из пелёнок, а уже - милёнок.
  
  ГРЕМИО:
  Конспект я просмотрел. Сработано прекрасно.
  Переплести всё это следует изящно.
  Все книги о любви и никаких других,
  И лекций быть иных в помине не должно.
  Вы поняли, о чём я говорю?
  Помимо щедрости Баптисты,
  Я на дары не поскуплюсь.
  Всё это надушите хорошенько,
  Ведь это всё для той,
  Которая сама душистее всего.
  С чего вы собираетесь начать?
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Что б не читал я - всё во имя вас.
  Мой покровитель, можете поверить:
  Вы во плоти моей уже - не я.
  Я преуспею больше вас, надеюсь,
  Поскольку вы - ничто на самом деле.
  
  ГРЕМИО:
  Ах ты, учёный, богом просвещённый!
  
  ГРУМИО:
  Ах, ты простак, дурашлив, как ишак!
  
  ПЕТРУЧИО:
  А ну-ка, олух, помолчи!
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Замолкни, Грумио, Ах, Гремио, привет вам!
  
  ГРЕМИО:
  И вам привет, Гортензио, сердечный.
  А не желаете ль узнать, куда спешу я?
  Хочу Баптисту известить о том,
  Что я учителя нашел для Бьянки.
  Была фортуна благосклонна,
  Нашёл не по годам учёного я мужа,
  Который Бьянке так сегодня нужен.
  Нет равного в поэзии ему,
  В науках образован и учён всему.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  А мне знакомый дворянин
  Нашёл для Бьянки музыканта
  Будить её душевные таланты.
  Мы в этом оба преуспели,
  Чтоб угодить моей газели.
  
  ГРЕМИО:
  Мои дела МОЮ любовь докажут.
  
  ГРУМИО:
  Коль содержимое твоей мошны покажут.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Не время, Гремио, нам хвастаться любовью.
  Есть новость у меня, которой нет цены.
  Уж очень радостна она для нас обоих:
  Нашёлся дворянин, готовый добровольно
  Руки просить строптивой Катарины.
  А коль приданое за девой неплохое,
  То женится немедля соискатель.
  
  ГРЕМИО:
  Когда бы слово делу не мешало!
  Взбрыкнёт она и всё пойдет сначала.
  
  
  ПЕТРУЧИО:
  Я слышал про характер неуёмный,
  Всё это - чушь и разговор никчёмный.
  
  ГРЕМИО:
  Так полагаете, мой друг? Откуда вы явились вдруг?
  
  ПЕТРУЧИО:
  А принесли меня вороны из Вероны.
  Я сын Антонио, мой батюшка скончался,
  Весь капитал мне от него достался,
  А потому намерен жить и долго и богато.
  
  ГРЕМИО:
  Да как бы не любить! -
  С такой женою долго не прожить!
  Коль переварите - желудок, как у дога,
  Молюсь за вас и прославляю бога.
  Ужели ж вы не понарошку,
  Берёте в жёны злую кошку?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Изволите за жизнь мою бояться?
  
  ГРУМИО:
  Коль у него не хватит спеси, придётся мне её повесить.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Зачем же прибыл я сюда, коль не за этим?
  Ужель от писка кошки я оглохну?
  Иль полагаете рычанья льва не слышал?
  А, может, побоюсь я грома пушек,
  Иль сил небесных молниями бьющих?
  А, может, мне ужасен топот конский,
  И стон солдат, израненных в бою,
  Бой барабанов, скрежет труб походных?
  Вы с этим всем ровняете какой-то женский крик?
  Да он слабее треска жареных каштанов,
  Которые на хуторах пекут.
  Ну-ну! Пугайте тараканами детишек.
  
  ГРУМИО:
  Такого вряд ли можно напугать.
  
  ГРЕМИО:
  Гортензио, он вовремя явился.
  Женившись сам, он к алтарю откроет путь и нам.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Я обещал ему потратиться на свадьбу.
  
  
  ГРЕМИО:
  И я не поскуплюсь, коль будет эта свадьба.
  
  ГРУМИО:
  Кода бы слово можно было съесть.
  
  (Входят нарядный Транио и Бьонделло.)
  
  ТРАНИО:
  Сеньоры, здравствуйте! Осмелюсь вас спросить, как нам пройти туда, где дом Минолы по фамилии Баптиста?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Тот, кто двух красавиц дочерей имеет. И не его ли вы имеете в виду?
  
  ТРАНИО:
  Его, Бьонделло.
  
  ГРЕМИО:
  Не к ним ли ваш вояж?
  
  ТРАНИО:
  Возможно, к ним, а вам-то что за блажь?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Та, что ворчит, прошу не трогать.
  
  ТРИАНО:
  Ворчуний нам не надо, сударь. В путь, Бьонделло.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Совсем не дурно начали мы, Транио.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Ещё, сеньор, одно словечко: вы девичьим хотите завладеть сердечком?
  
  ТРАНИО:
  А если бы и так, то в чём беда?
  
  ГРЕМИО:
  Негоже вам ходить туда.
  
  ТРАНИО:
  Взгляните на дорогу.
  На ней не только вы - других довольно много.
  
  ГРЕМИО:
  Но не к ней.
  
  ТРАНИО:
  Хотелось бы узнать мне, почему?
  
  ГРЕМИО:
  Причина здесь проста - она сеньором Гремио любима.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Сеньор Гортензио по ней страдает также.
  
  ТРАНИО:
  Спокойней, господа. Коль вы действительно дворяне,
  Найдите мужество в себе и дайте мне сказать.
  Баптиста, благородный дворянин,
  Знаком с моим отцом немало лет.
  И если б дочь его была прекраснее, чем есть,
  То женихов её неможно было б счесть,
  А среди них и я б последним, уверяю, не был.
  Дочь Леды тысячи поклонников желали,
  Пусть и у Бьянки будет их не меньше.
  Хоть сам Парис замыслит объявиться ,
  Люченцо и его не побоится.
  
  ГРЕМИО:
  Нам остаётся только грезить.
  В карман за словом этот не полезет.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Дай палец, он откусит руку.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Скажи, Гортензио, к чему такие речи?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Осмелюсь вас спросить, когда-нибудь вы дочь Баптисты лицезрели?
  
  ТРАНИО:
  Никогда.
  Но знаю, что их две:
  Одна строптива,
  Другая же - скромна и величава.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Строптивая - моя. Её не троньте.
  
  ГРЕМИО:
  Великое - великому оставим,
  Трудней всех подвигов он будет Геркулесу.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Поймите ж, господа, вся суть таится в том,
  Что младшую сестру отец от вас упрятал
  До той поры, пока не выдаст замуж Катарину.
  Придётся младшей взаперти томиться.
  
  
  ТРАНИО:
  А если так, то вы и есть тот самый,
  Кто мне и остальным поможет.
  Коль вы ледовый замок разобьёте
  И вызволите младшую из плена,
  Любой из нас вам будет благодарен.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Прекрасно сказано, задумано прекрасно.
  Но коль причислили себя вы к женихам,
  В числе других обязаны и вы сеньору
  Оплатить за столь великую услугу.
  
  ТРАНИО:
  Иначе, господа, не помышляю
  И вечером к себе вас приглашаю,
  Где будем пить мы за здоровье дам,
  Подобно судьям, что в суде бранятся,
  В итоге же - за общий стол садятся.
  
  ГРУМИО И БЬОНДЕЛЛО:
  Прекрасный жест! Идёмте, господа.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Звучит, как тост! Да будет так!
  Не сомневаюсь я ни на минуту -
  Петручио там будет ben venuto.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  АКТ ВТОРОЙ
  
  СЦЕНА ПЕРВАЯ
  
  Падуя. Комната в доме Баптисты.
  
  (Входят Катарина и Бьянка.)
  
  БЬЯНКА:
  Себя ты унижаешь, боль мне причиняя.
  Не делай из меня рабу, мне это ненавистно.
  А коль наряды хочешь, развяжи мне руки,
  Отдам все платья вплоть до нижней юбки.
  Всё, что прикажешь, я исполню,
  Перечить старшим не привыкла и не буду.
  
  КАТАРИНА:
  Скажи мне, не скрывая, по кому ты сохнешь,
  Кто по душе тебе из этих женихов.
  
  БЬЯНКА:
  Поверь, сестрица, ни один не люб.
  Еще не встретила на свете я такого,
  Кто б сердце мне любовию пронзил.
  
  КАТАРИНА:
  Похоже, на Гортензио запала?
  
  БЬЯНКА:
  Коль по душе тебе, сестрица, он,
  Всё сделаю, клянусь, чтоб он тебе достался.
  
  КАТАРИНА:
  Ты хочешь роскоши и, должно статься ,
  В богатстве Гремио желаешь искупаться.
  
  БЬЯНКА:
  Ко мне его не можешь ревновать !
  Наверное, ты просто пошутила.
  Со мною ты затеяла игру.
  Мне руки, Кэт, скорее развяжи.
  
  КАТАРИНА:
  А коль по-твоему шучу - шутить я далее хочу!
  (Бьёт её.)
  
  (Входит Баптиста.)
  
  БАПТИСТА:
  Сейчас же прекрати! Откуда дерзость эта?
  Ты, Бьянка милая, уйди и плакать перестань,
  Займись-ка рукодельем. Пусть она уймётся.
  Стыда в тебе, похоже, не осталось,
  Пошто ты над сестрою издевалась?
  Она тебе ни словом и ни делом не перечит.
  
  КАТАРИНА:
  Она меня молчаньем бесит!
  (Старается поймать и ударить Бьянку.)
  
  БАПТИСТА:
  Как смеешь на глазах моих творить такое!
  Уйди же, Бьянка.
  
  (Бьянка уходит.)
  
  КАТАРИНА:
  Вы обо мне нисколько не печётесь!
  Она - ваш бриллиант, ей прочите вы мужа,
  А я - на свадьбе босиком её танцуй,
  Да в ад ещё мартышек провожай по вашей воле.
  Мне оправданья ваши ни к чему,
  Осталось мне лишь сесть и плакать.,
  Пока не предоставиться удобный случай отомстить.
  
  (Уходит.)
  
  БАПТИСТА:
  Найдётся ль кто печальнее меня?
  Но кто-то там идёт.
  
  (Входят Гремио, переодетый Люченцо, Петручио с Гортензио в образе музыканта и Транио с Бьонделло с лютней и книгами. )
  
  ГРЕМИО:
  Привет вам, уважаемый сосед.
  
  БАПТИСТА:
  И вам, привет, а также и сеньорам с вами.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Спасибо. Нет ли дочери у вас с прекрасным обликом и именем не менее прекрасным Катарина?
  
  БАПТИСТА:
  Есть дочка у меня - девица с именем прекрасным Катарина.
  
  ГРЕМИО:
  Не так напористо! Сначала объяснитесь.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Мне, Гремио, извольте не мешать.
  Я - дворянин и родом из Вероны,
  Но и туда пришла о деве слава:
  И красота и ум её в пути не растерялись,
  А лишь умножились любезностью
  И скромностью во всём.
  Решил я объявиться в дом незваным,
  Абы проверить достоверность слухов.
  Хотел бы вам представить человека,
  (указывает на Гортензио)
  Который в математике и музыке силён.
  Отдайте дочь в его благие руки,
  И музыке обучит и науке.
  А коль она к наукам тяготеет,
  То в деле этом явно преуспеет.
  Прошу отказом не обидеть.
  Из Мантуи он родом, а зовут Личио.
  
  БАПТИСТА:
  И вас приветствую и мужа от науки,
  Но что касается девицы Катарины,
  То как не грустно - дева не для вас.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Я вижу: с ней расстаться не хотите,
  А, может, не по вкусу претендент?
  
  БАПТИСТА:
  Здесь нет ошибки. Говорю, как есть.
  Откуда вы, сеньор? Как величать вас?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Я сын Антонио, Петручио зовут.
  Отец в Италии известный человек.
  
  БАПТИСТА:
  Ну, кто ж Антонио не знает! Рад вас видеть.
  
  ГРЕМИО:
  Не портя ваш рассказ, прошу, Петручио,
  И нам, просителям смиренным, слово вставить,
  Уж больно вы, как ястреб, рвётесь в бой.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Прошу прощения, сеньор. Я с радостью последую совету
  
  ГРЕМИО:
  Нисколько в этом я не сомневаюсь. Пойдёт ли брак на пользу вам, не знаю.
  Позвольте же, сосед, и мне преподнести не менее существенный подарок. Я, вами почитаемый средь прочих, осмелюсь юного учёного представить.
  (Представляет Люченцо.)
  Науку в Реймсе познавал, владеет греческим, латинским и другими языками. Он математики и музыки знаток. Зовут его Камбио. Прошу его умение принять и оценить.
  
  БАПТИСТА:
  Вам, Гремио, премного благодарен. Любезный Камбио, я рад вас очень видеть.
  (Обращаясь к Транио):
  А вас, синьор, я никогда не видел. И какова ж причина вашего прихода?
  
  ТРАНИО:
  Прошу, сеньор, простить меня за дерзость,
  Я уроженец города иного,
  Но цель моя проста и однозначна:
  Намерен я просить руки прелестной Бьянки,
  Той, что из двух сестёр моложе и скромнее.
  Из светских разговоров довелось узнать:
  Сначала вы хотите старшую отдать.
  Надеюсь: родословная моя
  Позволит мне войти в число счастливцев,
  Которые на право женихов имеют шансы.
  Вот инструмент для ваших дочерей.
  Он - полон разных книг,
  Латинских, греческих и прочих словарей,
  Коль инструмент по нраву вам, так что же -
  Он многократно ценность дочерей умножит
  БАПТИСТА:
  Люченцо, вы откуда родом?
  
  ТРАНИО:
  Я сын Винченцо, мой сеньор, из Пизы.
  
  БАПТИСТА:
  Могущественный в Пизе человек.
  О нём наслышан я немало.
  Добро пожаловать, сеньор.
  Ты лютню забери. А ты - все книги.
  Сейчас представлю ваших учениц.
  Эй, кто-нибудь!
  (Входит слуга.)
  Веди-ка сих сеньоров к дочерям,
  Скажи им, что явились педагоги
  И пусть они их примут как и должно.
  (Слуга уходит. Вместе с ним уходят Люченцо, Гортензио, Бьонделло.)
  Пойдёмте прогуляемся по саду,
  Потом всех приглашаю отобедать.
  Всем очень рад, прошу не сомневаться.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Мои дела мне прохлаждаться не дают,
  Не каждый день я свататься намерен.
  Отца вы знали, я - пред вами весь,
  Наследник всех его владений и богатств,
  Которые не тратил я, а множил. И всё же:
  Коль ваша дочка не откажет мне,
  Какое ей приданое дадите?
  
  БАПТИСТА:
  Земель всех половина - после смерти,
  Сейчас же - двадцать тысяч крон.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Коль пережить сумеет, я готов отдать,
  Чем обладаю, чем я буду обладать.
  Хочу под этим словом подписаться,
  Чтоб более его нам не касаться.
  
  БАПТИСТА:
  Сначала с Кэт любовь свою решите,
  Потом уж - что хотите подпишите.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Всё это - ерунда. Я в том уверен.
  Она - горда, а я - высокомерен.
  Когда, соединясь, два пламени пылают -
  Они, как правило, друг друга выжигают.
  При ветре слабом - пламя ярче светит,
  Но гаснет - лишь порывы встретит.
  Вот так и я - взорвусь, подобно вспышке:
  Муж требует руки, а не мальчишка
  
  БАПТИСТА:
  Спешишь посвататься, готовься отбиваться.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Хоть урагану с бурями случиться:
  Утёс стоит и ветра не боится.
  
  (Входит Гортензио с разбитой Гловой.)
  
  БАПТИСТА:
  В лице вы изменились! Что стряслось
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Страх изменил меня, признаюсь вам.
  
  БАПТИСТА:
  А есть ли к музыке способности у дочери моей?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Сподручней ей солдатом - на войну,
  А не на лютне гладить пальчиком струну.
  
  БАПТИСТА:
  Таланта обучить на лютне не хватило?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Она её об голову мою размолотила.
  Сказал я, что она не ладит с ладом,
  Взял за руку, и показал, как надо,
  Она же, вспыхнув вепрем, закричала:
  "У нас лишь нелады, а не лады сначала"!
  И так меня сей лютней долбанула,
  Что голова в той лютне утонула.
  Мои глаза таращились из лютни,
  Я уподобился позорному столбу,
  Когда любой тебя унизить может,
  Назвать глупцом и даже проходимцем,
  И чем позорнее, тем публике смешней.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Бой-девка! В мире нет ей равных!
  Любовь моя всё более растёт.
  Вот уж действительно - бой-баба!
  Хочу в дуэли с ней свой обнажить скандальный рот.
  
  БАПТИСТА:
  Особо, музыкант, не огорчайтесь.
  Пойдёмте я вас к младшей отведу:
  На благодарность скора и на учёбу спора.
  Сеньор Петручио, вы снами?
  А, может, повидать хотите Катарину?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Хочу.
  (Все, кроме Петручио, уходят.)
  Я здесь её дождусь.
  За дело я возьмусь с напором.
  Начнёт словами-плётками хлестать,
  А я скажу: "Слова все - соловью под стать"!
  Нахмурит брови, восхищусь красой,
  Сравню с цветком под утренней росой.
  Не пожелает слово мне сказать,
  Речистость милой буду восхвалять,
  Которая так рвётся из очей
  И выразительней гораздо всех речей.
  А коль на дверь покажет,
  Скажу "спасибо" даже,
  Как-будто собирается просить
  Меня недельку в доме погостить.
  Откажет в браке - буду умолять
  Надежду на венчанье, свадьбу дать.
  Она идёт. Петручио, готовься!
  (Входит Катарина.)
  Приветствую вас, Кейт!
  Так вас, похоже, называют.
  
  КАТАРИНА:
  Коль на ухо глухи, дела у вас плохи.
  Меня все называют Катарина.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Я склонен этому не верить.
  И называть намерен Кейт,
  То шаловливой Кейт, то озорной,
  Но самою прекрасной в христианстве.
  Кейт из Кейт Холла, супер-Кейт.
  Конфеты слаще Кейт не существует,
  Тебе дарю я это сладостное имя.
  Молва о Кейт носилась птицей всюду,
  И красотой и скромностью маня,
  Я пред тобою откровенным буду:
  Та птица привела к тебе меня.
  Действительность чудеснее той птицы,
  Я движим мыслию жениться.
  
  КАТАРИНА:
  А коли движим! Двигайся отсюда.
  Ведь сразу видно: ты передвижной.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Передвижной? Что это значит?
  
  КАТАРИНА:
  Как стул.
  
  ПЕТРУЧИО:
  А коли стул - садись верхом.
  
  КАТАРИНА:
  Верхом садятся на осла. Ты уподобился ослу.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Осёл и женщина одной гружёны ношей.
  
  КАТАРИНА:
  Такою клячею я быть не собираюсь.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Прекрасно, Кейт! Обременять не буду.
  Ты так легка и молода...
  
  КАТАРИНА:
  Я так легка, что не поймать меня,
  Хотя весомости от этого не меньше.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Легка ты и грузна медком, как пчёлка
  
  КАТАРИНА:
  А ты, подобно грифу, мечешься без толку.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Похоже, ты не пчёлка, а оса, коль так свирепа.
  
  КАТАРИНА:
  Так жала моего остерегайся.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Лекарство здесь одно - возьму да вырву.
  
  КАТАРИНА:
  Коль дураку известно, где оно таится.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Кто ж этого не знает? Оса его в хвосте скрывает.
  
  КАТАРИНА:
  В языке.
  
  ПЕТРУЧИО:
  В чьём языке?
  
  
  КАТАРИНА:
  В твоём, коль о хвостах заговорил. Прощай.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ты показала хвост и поразила жалом. Кейт, славная моя, не уходи. Я - дворянин.
  
  КАТАРИНА:
  Я это мы проверим.
  (Бьёт его.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ударишь вновь - получишь оплеуху.
  
  КАТАРИНА:
  Распустишь руки - ты не дворянин.
  Дворянство потеряв, свой герб похеришь.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Знаток геральдики, составь мой образ.
  
  КАТАРИНА:
  Что вас венчает? Гребень?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Кейт, курочка моя, я - петушок, без всяких гребней.
  
  КАТАРИНА:
  Петух ты, да не мой, твой голос не пугает, а смешит.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Совсем ты скисла, Кейт.
  
  КАТАРИНА:
  Всегда скисаю, кислое увидев.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Нет кислого вокруг, и нет причин быть кислой.
  
  КАТАРИНА:
  Увы, но есть.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Есть? Где же?
  
  КАТАРИНА:
  Как жаль, что зеркала здесь нет.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Не трудно твой намёк понять.
  
  
  
  КАТАРИНА:
  Такой молоденький, а всё же догадался.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Святым Георгием клянусь - я молод.
  
  КАТАРИНА:
  Но уже потрёпан.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Заботы достают.
  
  КАТАРИНА:
  Меня они обходят.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Прошу же, Кейт, не уходи.
  
  КАТАРИНА:
  Оставшись, более тебя расстрою.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Нисколько. Доброй нахожу тебя.
  Ходили слухи, что угрюма и груба,
  Дерзка, характером сварлива,
  Но, слава богу, слухи - только слухи.
  Ведь ты забавна и шутлива,
  Учтива, вежлива в общеньи,
  Хоть речь тоя не искромётна,
  Но, как цветок, душиста и цветиста.
  Ты хмуришься, но хмурость - люба:
  Не смотришь косо, не кусаешь губы,
  Как это делают другие вертихвостки.
  Ты в розговое с кавалерами учтива,
  Надежды рушишь, но красиво.
  Однако, говорят, что ты хрома.
  На вид же - о тебе не скажешь,
  Ты, как ореховый пруток, стройна,
  И слаще, убеждён, чем сам орех.
  А коль хрома, опустим этот грех.
  Пройдись-ка, посмотрю.
  
  КАТАРИНА:
  Ты мной, дурак, командовать не смеешь.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Когда б Диана рощей проходила так изящно,
  Как Кейт по этой комнате плывёт!
  О, будь Дианой ты, она - тобою,
  Была б ты целомудренной, она - шутливой.
  
  
  КАТАРИНА:
  И где ж ты так в речах поднаторел?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Экспромт в утробе матушки созрел.
  
  КАТАРИНА:
  Поверю, что мать умницей была,
  Но ослоумного сыночка родила.
  
  ПЕТРУЧИО:
  По-твоему, я - глуп?
  
  КАТАРИНА:
  А раз умён, то грейся мыслью.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Уж лучше греться мне в твоей кровати, Кейт.
  А потому откладываем шутки на потом.
  Не тратя лишних слов, скажу я прямо:
  Отец ваш дал согласие на брак,
  Приданое мы с ним обговорили.
  Хотите ль , не хотите, а женюсь.
  Я - в вашем стиле, вы - в моём.
  Вы красотой меня околдовали,
  Найдётся на земле такой едва ли,
  Кто одолеет это колдовство.
  Я дикие повадки укрощу,
  И вас в зверька ручного превращу,
  Вы дома будете мне милою хозяйкой.
  А вкруг детишки будут бегать стайкой.
  Вот и отец. Не портите картину!
  Женой назвать я должен Катарину.
  
  (Возвращаются Баптиста, Гремио и Транио.)
  
  БАПТИСТА:
  Как преуспели вы в беседе с дочкою моей?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Успехом бы назвал я это, сударь.
  Не преуспеть с ней невозможно.
  
  БАПТИСТА:
  Чем объяснить столь вид её печальный?
  
  КАТАРИНА:
  Ужель я дочь? А что-то непохоже,
  Коль сумасшедшему меня отдать хотите.
  Буян отменный и самец,
  Готовый наглостью пробить любую стену.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Отец и свет неправду говорили,
  Во лжи красавицу неправедно топили.
  Не сомневаюсь я теперь, а знаю:
  Непримиримость девы показная.
  И незлобива девушка и ладна,
  Как утро свежее прохладна.
  Терпением с Гризельдою сравнима,
  Стыдлива, как Лукреция из Рима.
  Всё это я к тому вам излагаю,
  Что обоюдное мы приняли решенье
  О свадьбе нашей в воскресенье.
  
  КАТАРИНА:
  Петлю б тебе на шею в воскресенье.
  
  ГРЕМИО:
  Петлю б, Петручио, петлю б!
  Вот как ты Катарине люб!
  Тебе обещана петля на шею -
  Петля из жарких женских рук.
  
  ТРАНИО:
  Ну, надо же такому вдруг случиться:
  Согласие петлею завершится!
  
  ПЕТРУЧИО:
  Прочь пересуды! Выбор сделан!
  Здесь слову нашему перечить смысла нет.
  Она решила быть на людях злой,
  На самом деле - не является такой.
  Вы не поверите, но так оно и было:
  Она меня безумно полюбила.
  На шею вешалась, мне ласки раздавала,
  При этом целовать не уставала.
  Я не заметил, как в неё влюбился
  И быть её супругом согласился.
  Вы - новички: неведом вам секрет,
  Когда любовь разбрасывает сети
  Всё в корне изменяется на свете:
  Несмелый обретает вдруг проворность.
  Строптивость обращается в покорность.
  Давайте ж руку, Кейт, Венеция зовёт,
  Там - платье справлю для любимой,
  А здесь - твой батюшка устроит пир,
  Чтоб знал о свадьбе целый мир,
  Достойна праздника большого Катарина.
  
  БАПТИСТА:
  Хочу сказать, а слов не нахожу. Так дайте ж ваши руки.
  Пошли вам небо радости и счастья. На том и порешим.
  
  ГРЕМИО И ТРАНИО:
  Аминь! Свидетелями будем.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Отец, невеста, господа, прощайте.
  В Венецию спешу, не провожайте.
  Куплю подарков, жемчуга, колец
  Поставлю точку в деле, наконец.
  Скрепи же поцелуем договор:
  О нашей свадьбе, Катарина, уговор.
  
  ( Петручио и Катарина расходятся в разные стороны.)
  
  ГРЕМИО:
  Внезапность я такую не предвидел.
  
  БАПТИСТА:
  Я, как купец, в сомнительном мне деле
  На рынке, не проверенном доселе.
  
  ТРАНИО:
  Товар уж очень залежался у купца,
  Не сбил бы запашок с дороги молодца.
  
  БАПТИСТА:
  Купцу одна сегодня прибыль -
  Жених бы к свадьбе только прибыл.
  
  ГРЕМИО:
  Его пленила Катарина,
  Уже он - муж, а не мужчина.
  Теперь, Баптиста, очередь за младшей.
  Мы очень ждали этого момента,
  Особенно же - я, сосед ваш и её жених.
  
  ТРАНИО:
  Мою любовь не выразишь словами.
  Я обожаю Бьянку сердцем:
  Чем больше я молчу, тем более люблю.
  
  ГРЕМИО:
  Не вызрела у юности любовь: сорвешь, а съесть не сможешь.
  
  ТРАНИО:
  У старости она давно засохла.
  
  ГРЕМИО:
  Уйди с дороги! И замечу, кстати:
  Насытит - старость, молодость - растратит.
  
  ТРАНИО:
  Растраты эти радость для молодки,
  Чем мужа старого колодки.
  
  БАПТИСТА:
  Решу я спор ваш напряжённый.
  Тот заполучит Бьянку в жёны,
  Кто ей, почив, оставит больше.
  Какую премию
  Ты обещаешь, Гремио?
  
  ГРЕМИО:
  Известен в городе мой дом,
  Набит он золотом, столовым серебром,
  Изящным пальчикам - изящная посуда.
  Кругом развешены персидские ковры,
  В ларцах слоновой кости - злато,
  В комодах кипарисовых - наряды,
  Бельё тончайшее, турецкие подушки,
  Венецианское шитье, каменья, жемчуга,
  И утварь медная - хозяйке молодой.
  Коров молочных целые стада
  Пасутся на лугах обширных,
  А в стойлах - крепкие волы,
  Готовые к работам на селе.
  Всего не перечислишь сразу.
  Над головою - меч годов и если он падёт,
  То всё имущество хозяйке отойдёт,
  Была бы лишь при жизни мне женою.
  
  ТРАНИО:
  Судьба решит: падёт ли, не падёт.
  Поведать о себе настал и мой черёд.
  Я у отца - единственный наследник.
  Коль ваша дочь моей женю станет,
  Она в наследство может получить
  Четыре дома за стенами Пизы,
  Не менее богатые,
  Чем в Падуе соперник предлагает.
  К тому ж - две тысячи дукатов ежегодно,
  Доход от плодороднейших земель.
  Такого, Гремио, вы от меня не ждали?
  
  ГРЕМИО:
  Такой доход мои наделы не дадут!
  Тогда в Марселе мой корабль продадут,
  А золото любимой Бьянке вручат.
  Найдёшь ли, Транио, чего-нибудь ты круче!
  
  ТРАНИО:
  Ты победителем пока что не смотри! -
  У батюшки - таких на море три,
  Где трюмы ломятся от всякого товара.
  Есть и галеры и гребные лодки.
  Я всё отдам своей молодке.
  Что б ты не предложил - я дважды превзойду
  И без победы не уйду!
  
  ГРЕМИО:
  Всё, что имею перечислил,
  А ко всему - себя, иначе и не мыслю.
  
  ТРАНИО:
  Она на свете - самая моя.
  В дуэли этой победитель - я.
  И нет препятствия слиянию сердец,
  Сдержите обещание, отец.
  
  БАПТИСТА:
  Вы победили - спора нет.
  Теперь от батюшки зависит мой ответ.
  Коль батюшка за сына поручится,
  На Бьянке смело можете жениться.
  Иначе дочь за вас я не отдам.
  Ведь если в молодости смерть вас заберёт,
  Она по свету нищею пойдёт.
  
  ТРАНИО:
  Вы этом споре, вижу, притомились:
  Меж молодым и старым заблудились
  
  ГРЕМИО:
  Да ни при чём здесь зрелые года -
  И молодого смерть хоронит иногда.
  
  БАПТИСТА:
  Две дочери - две свадьбы я сыграю,
  На дни воскресные гуляние назначу:
  Одно из воскресений - Катерине,
  Другое воскресение - для Бьянки.
  Коль согласится на условия отец,
  С моею Бьянкою пойдёте под венец,
  А коли батюшка условиям откажет,
  То Бьянка Гремио уважит.
  Признателен обоим. До свиданья.
  
  ГРЕМИО:
  До скорого, сосед.
  (Баптиста уходит.)
  
  Ты мне теперь, мальчишка, не соперник:
  Отец ведь не дурак, чтоб всё тебе отдать.
  А в старости объедки со стола глодать.
  Вот уж забава!
  Не даром о лисице старой ходит слава!
  
  (Уходит.)
  ТРАНИО:
  Пусть на главу твою падёт несчастье!
  В игре предложенной не сдамся никогда.
  Есть в голове моей одна задумка:
  Воображаемый Люченцо
  Доверенность получит от поддельного Винченцо.
  Всё будет в этот раз наоборот:
  И не отец, а сын отца произвёдет.
  Так чудо хитрость совершит
  И все проблемы разрешит.
  
  (Уходит.)
  
  
  
  
  АКТ ТРЕТИЙ
  
  СЦЕНА ПЕРВАЯ
  
  Падуя. Дом Баптисты.
  
  (Входят Люченцо, Гортензио и Бьянка.)
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Уж больно вы, скрипач, ретивы,
  Ужель не помните мотивы,
  Какими Катарина за урок благодарила?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Смотри, несчастный доктринёр,
  Она - небесной музыки богиня,
  И мне права на первенство вручает.
  Пусть будет музыка вначале,
  А уж затем и чтение твоё.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Осёл, далёкий от наук,
  И музыки значения не знает!
  Ведь музыка натруженный наш ум
  Своею красотою расслабляет.
  Пустите философию вначале,
  Чтоб звуки красотой её венчали.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Нет силы вынести такое оскорбленье.
  
  БЬЯНКА:
  Ну, полно, господа, браниться.
  Мне выбирать дано здесь, а не вам.
  Не в школе собираюсь я учиться,
  Тем боле - по расписанным часам.
  Как пожелаю я, так всё и будет,
  Никто меня за это не осудит.
  Берите лютню, стройте и играйте,
  А вы, тем временем, науку излагайте.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Как только я настрою инструмент,
  Урок закончите. Ловите сей момент.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Вам лютню не настроить никогда:
  У вас со слухов, господин, беда.
  
  БЬЯНКА:
  На чём остановились в прошлый раз?
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Вот здесь, сеньора:
  " Hic ibat Simois; hic est Sigeia tellus;
   Hic steterat Priami regia celsa senis".
  
  БЬЯНКА:
  Прошу перевести.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  "Hic ibat," - как и говорил;
  "Simois," - я Люченцо,
  "hic est," - из Пизы, сын Винченцо,
  "Sigeia tellus," - ради вас скрываюсь под личиной.
  "Hic stetrat," - Люченцо, что пришёл руки просить,
  "Priami," - Транио - слуга мой,
  "regia," - в образе моём,
  "cesla senis," - чтоб Панталоне старого надуть.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Мой инструмент уже настроен, госпожа.
  
  БЬЯНКА:
  Ушам моим противен этот вой.
  Не музыка, а барабанный бой.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Ты пожелание сеньоры выполняй:
  Поплюй на деку, струны поменяй.
  
  БЬЯНКА:
  Вот как бы я перевела всё это:
  "Hic ibat Simois," - я вас не знаю.
  "hic est Sigeia tellus," - вам не доверяю.
  "Hic steterat Priami," - нас слышать не должны.
  "regia," - остеппнитесь.
  
  "'celsa senis," - причины падать духом нет.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Сеньора, инструмент настроен.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Верх - строит, а низы - фальшивят.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Басы настроены, фальшивит низкий плут.
  (В сторону):
  Сей доктринёр, однако, очень скор!
  Клянусь: он к ней совсем не равнодушен
  Учитель этот будет под моим надзором.
  
  БЬЯНКА:
  Со временем, быть может, и поверю,
  Сейчас же - в этом очень сомневаюсь.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Причины для сомнений нет.
  Аякс и Эакид - одно и то же.
  По деду называются они.
  
  БЬЯНКА:
  Учителю обязана я верить,
  Иначе в обученье смысла нет.
  Но хватит с вами, с Личио начнём.
  Прошу вас, господа, не обижаться,
  Что шуткой иногда вас награждаю.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Вы можете на время нас оставить:
  Нам третий голос в партии не нужен.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Любая музыка без пауз не бывает,
  Я эту паузу достойно отыграю.
  (В сторону):
  Боюсь делам моим он нанесёт урон:
  Похоже, музыкант в неё влюблён,
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Но прежде, чем коснётесь звонких струн,
  Узнаете ладов расположенье,
  Вы нотной грамоты должны постичь основы,
  Всех звукорядов плавное движенье.
  Я, музыкантам многим не в пример,
  Умею делать это быстро и красиво.
  Вот посмотрите: гамма на бумаге
  
  БЬЯНКА:
  Давно я гамму изучила.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Моя - совсем иная гамма.
  
  БЬЯНКА (читает)
  "Гамма - суть всего на свете,
  ДО - к любимой первый шаг,
  РЕ- попытка Бьянку встретить,
  МИ - признаться ей в стихах,
  ФА - надеяться на счастье,
  СОЛЬ- ей серенады петь,
  ЛЯ - всегда в её быть власти,
  СИ- любимой завладеть."
  Вы это гаммою зовёте?
  По мне - здесь только диссонанс.
  Своих я правил не меняю,
  И гамме старой доверяю.
  
  (Входит слуга.)
  
  СЛУГА:
  Вас просит отложить занятия отец
  И в сестрины отправиться покои.
  Ведь завтра свадьба - надо ей помочь.
  
  БЬЯНКА:
  Прощайте, оба, мне пора идти.
  
  (Бьянка и слуга уходят.)
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Тогда и мне, сеньора, нечего здесь делать.
  
  (Уходит.)
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Педанта этого мне надо проследить,
  Он увлеченностью мне может навредить.
  Но если, Бьянка, ты так падка на любого,
  Даёт Гортензио девчонке подлой слово,
  Что может он на Бьянку осерчать
  И более её не замечать.
  
  (Уходит.)
  
  
  
  
  
  
  АКТ ТРЕТИЙ
  
  СЦЕНА ВТОРАЯ
  
  Падуя. Перед домом Баптисты.
  
  (Входят Баптиста, Гремио, Транио, Катарина, Бьянка, Люченцо и слуги.)
  
  БАПТИСТА (Обращаясь к Транио):
  Сеньор Люченцо, день настал,
  День свадьбы Катарины и Петручио.
  А зять не проявился до сих пор.
  Ведь это - для семьи моей позор.
  Священник приготовил и венец и речь,
  Жених решил всем этим пренебречь.
  Как вы, Люченцо, это назовёте?
  
  КАТАРИНА:
  Позор не ваш, отец, а мой.
  Меня отдали сердцу вопреки
  Безумному и грубому мужлану.
  Жених так свататься спешил,
  Что день венчания забыл.
  Безумец этот ради шутки
  И день и час помолвки назовёт,
  Гостей на праздник позовёт,
  Но сам на свадьбу не придёт.
  Народ же будет насмехаться
  Над Катариной издеваться:
  "Была бы у Петручио жена,
  Когда бы повенчалась с ним она".
  
  ТРАНИО:
  Баптиста, Катарина, потерпите,
  Сейчас его так строго не судите.
  Клянусь: его случайность задержала.
  Хотя он в самом деле и проказник,
  Но уверяю вас - не безобразник.
  
  КАТАРИНА:
  Уж было б лучше не видать его совсем!
  (Уходит в слезах в сопровождении Бьянки и слуг.)
  
  БАПТИСТА:
  Ну, полно, девочка моя,
  За слёзы упрекать не буду.
  Такая рана не по силам и святой,
  Иди свою строптивость успокой.
  
  (Входит Бьонделло.)
  
  
  БЬОНДЕНЛЛО:
  Синьоры, новость! Старая притом.
  И так она забавна, что на сегодня станет главной!
  
  БАПТИСТА:
  И старое и новое в одном?
  В уме ли ты своём?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Что есть жених Петручио - та новость устарела,
  А то, что едет он сюда - совсем другое дело!
  
  БАПТИСТА:
  Он здесь?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Нет, сударь
  
  БАПТИСТА:
  Что ж тогда?
  
  БОЬНДЕЛЛО:
  Он направляется сюда.
  
  БАПТИСТА:
  Когда же здесь он будет?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Когда пред вами станет, как и я.
  
  ТРАНИО:
  Что к новостям потрёпанным ещё причислить хочешь?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  В камзоле старом едет он и в новой шляпе, в штанах залатанных три раза, а сапоги - коробки из-под свечек: одна с завязками, другая - на застёжке, из старых арсеналов - ржавый меч без рукоятки в рваных ножнах. А тащится под ним хромая кляча, на ней седло, изъеденное молью и разные повисли стремена. В болячках лошадь, в лишаях спина, отвисли губы и со свистом дышит, на каждом шаге спотыкаясь, она едва ножонки волочит, а всадник на неё кричит и, чтоб лошадке не упасть, натягивает вожжи. Они порвались в нескольких местах и связаны узлами. Подпруга из шести кусков, подхвостник бархатный бечёвками скреплённый с инициалами от дамского седла.
  
  БАПТИСТА:
  И кто ж его сопровождает?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Его лакей, сеньор. И, господом клянусь, обряжен также как его лошадка: одна нога в чулке, другая же - в кирзовом голенище, подвязанные лентами цветными. На голове - потрёпанный цилиндр, украшен не пером , а сборником похабных анекдотов. То не слуга христианина, тем боле - дворянина, а настоящее чудовище, и только.
  
  ТРАНИО:
  Какая-то здесь кроется беда,
  Он одевается без вызова всегда.
  
  БАПТИСТА:
  Неважно в чём, а важно, кто идёт.
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Он, сударь, не идёт.
  
  БАПТИСТА:
  Не ты ли нам сказал: "идёт"?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Петручио идёт?
  
  БАПТИСТА:
  Петручио идёт.
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Сказал я, что идёт лошадка, а он - сидит верхом на кляче.
  
  БАПТИСТА:
  Ведь это он - и не иначе.
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Нет-нет, святоша Джеми,
  Клянусь деньгами всеми,
  Конь и ездок,
  Имея шесть лохматых ног, -
  Ни человек, ни животина,
  А неизвестная скотина.
  
  (Входят Петручио и Грумио.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ну, где же знать? И кто же дома?
  
  БАПТИСТА:
  Добро пожаловать, сеньор.
  
  ПЕТРУЧИО:
  И всё же - не к добру.
  
  БАПТИСТА:
  Но всё же - от добра.
  
  ТРАНИО:
  Добро - к добру, а вот наряд - недобрый
  
  ПЕТРУЧИО:
  Имея лучшее, облёкся бы лишь в это.
  Но где же, Кейт, прелестная невеста?
  Отец и гости, что печалит вас?
  Обозреваете меня, как монумент,
  Как чудо дивное, как звездную комету.
  
  БАПТИСТА:
  Вы знаете, сеньор, сегодня - свадьба.
  Задержкой вашей обусловлена печаль,
  А от наряда вашего она усугубилась.
  Костюм позорный с торжества снимите
  Событие от хлама, пересуд освободите.
  
  ТРАНИО:
  И что ж за случай вас к невесте не пустил,
  Да так еще нещадно износил?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Рассказ мой нуден и сейчас не к месту.
  Скажу одно: дал слово и приехал,
  Хоть слово по пути и задержалось,
  Но много смысла в нём ещё осталось,
  Когда поведаю - мне скажите спасибо.
  Где Кейт? Разлука сердце гложет.
  Ждать церковь более не может!
  
  ТРАНИО:
  Идти к невесте в этом неприлично.
  Есть у меня для вас камзол отличный.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Я к ней иду, как есть - иного не советуй.
  
  БАПТИСТА:
  Надеюсь, будете венчаться вы не в этом?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Нет, в этом! И довольно слов.
  Меня она берёт - не платье.
  Ах, если бы сумел я воскресить себя,
  Когда она меня, как эти тряпки, измочалит,
  То в жизни нашей не было б печали!
  Да что ж я, дурень, с вами здесь болтаю?
  Пора печать мне на уста невесте наложить,
  Чтоб на неё законные права заполучить!
  
  (Петручио и Грумио уходят.)
  
  ТРАНИО:
  Есть разум в сумасшествии его.
  Его одежда - подтверждение сего.
  Но, по возможности, его заставить надо
  Избавится до церкви от наряда.
  БАПТИСТА:
  Пойду за ним и посмотрю, что будет.
  
  (Баптиста, Гремио и слуги уходят.)
  
  ТРАНИО:
  Решить её любовь здесь ничего не может,
  Согласие отца для нас - не менее дороже.
  А потому ищу я человека,
  Сыграть Винченцо, батюшку из Пизы,
  Чтоб исключить ненужные сюрпризы.
  Он в Падуе поручится за вас
  На суммы большие, чем я им обещал.
  И вот тогда-то вы повеселитесь:
  В карете счастья с Бьянкою умчитесь.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Когда б за Бьянкой мой коллега-педагог
  Не так усиленно всё время волочился,
  Могли бы мы с ней тайно обвенчаться.
  А там - пускай весь свет меня поносит,
  Никто уже пристрастно не допросит.
  
  ТРАНИО:
  Проникнуть надо в дело осторожно,
  Свой интерес всё время соблюдая,
  Тогда и старца Гремио надуем,
  Отца-проныру тоже облапошим,
  Не говоря о Личио, влюблённом музыканте.
  И всё для вас, мой господин Люченцо.
  (Возвращается Гремио.)
  А вы уже из церкви возвратились?
  
  ГРЕМИО:
  С такой охотою из школы не сбегал я.
  
  ТРАНИО:
  Жених с невестой возвращаются уже?
  
  ГРЕМИО:
  Вы женихом его осмелились назвать?
   "Жених" и "псих" рифмуются не даром:
  Невесте за строптивость эта кара!
  
  ТРАНИО:
  Нет никого психованней её.
  
  ГРЕМИО:
  Её он сатанее во сто крат.
  
  ТРАНИО:
  Она - чертовка, чёрту - пара.
  Одна судьба, одна им кара.
  
  ГРЕМИО:
  Она в сравененьи с этим супостатом -
  Овечка, голубок, глупышка.
  Когда спросил его священник,
  Согласен ли он взять в супруги Катарину,
  Он так взревел своим ответом "да",
  Что пастор выронил от страха требник.
  Когда же тот нагнулся, чтоб его поднять,
  Жених сумел так пастора поддать,
  Что пастырь с требником минуту кувыркались.
  А молодой взревел: "Что ж вы стоите?
  Несчастного скорее поднимите"!
  
  ТРАНИО:
  А как невеста повела себя, когда поднялся пастор?
  
  ГРЕМИО:
  Дрожала и тряслась,
  Пока жених бесился и ругался,
  Над пастырем несчастным издевался,
  Как будто не венчал его он, а надувал.
  Потребовал вина по завершении обряда.
  И, заорав, "За здравие"! - хлебнул,
  Представив, что - на судне после бури
  В компании подвыпивших матросов.
  Остатки выплеснул в лицо пономарю,
  Который, словно, милости прося,
  Тряс бородёнкой, глядя, как тот пьёт.
  Затем, клешнями рук невесту обхватив,
  Облобызал в уста таким засосом звонким,
  Что эхо в храме билось, словно, птичка в клетке.
  Не в силах более позора выносить,
  Я выбежал их храма,
  И в страхе - остальные все за мною.
  Такой я свадьбы сумасшедшей не припомню.
  Но, чу! - Запели, заиграли менестрели.
  
  (Звучит музыка.)
  
  (Появляются Петручио, Катарина, Бьянка, Баптиста, Гортензио, Грумио и процессия.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Всех за терпение, друзья, благодарю.
  Предвижу, что настроились на пир,
  Где вы не прочь со мной повеселиться.
  Но так сложилось, что не терпит дело,
  А потому вас вынужден оставить.
  
  БАПТИСТА:
  Ужель до вечера нельзя отсрочить дело?
  ПЕТРУЧИО:
  Сейчас же выехать я должен без задержки,
  Тому прошу не удивляться.
  Когда б о деле знали вы немного,
  Любой бы торопил меня в дорогу.
  Честной компании спасибо от души,
  Ей привелось свидетельницей быть,
  Как я сумел себя торжественно вручить
  Жене прекрасной и степенной.
  С отцом гуляйте, пейте за меня,
  Прощайте, гости, милая родня.
  
  ТРАНИО:
  Мы умоляем вас остаться на обед.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Нет.
  
  ГРЕМИО:
  И мне позвольте вас просить остаться.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Не надо так стараться.
  
  КАТАРИНА:
  Осмелюсь умолять и я.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Польщён весьма.
  
  КАТАРИНА:
  Вы польщены и остаётесь?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Польщён, что умоляете меня,
  Но недостаточно молений, чтоб не ехать.
  
  КАТАРИНА:
  Во имя же любви останьтесь.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Готовьте лошадей.
  
  ГРУМИО:
  Они готовы и накормлены, хозяин.
  
  КАТАРИНА:
  А коли так - то никуда не еду
  До той поры, пока не пожелаю.
  Ворота - настежь, пусть - свободен,
  Бреди, покуда не сотрешь подошвы.
  А я останусь - так я пожелала.
  Ты начудил уже немало, и далее шути
  С начала нашего совместного пути.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ну что ты, право, Кейт, так разошлась.
  
  КАТАРИНА:
  Ты хочешь мне и злиться воспретить?
  Отец, не бойся: он уступит мне.
  
  ГРЕМИО:
  Да, чёрт возьми, вот таково начало.
  
  КАТАРИНА:
  Пир свадебный начнём, пожалуй.
  Дурачить можно женщину и злить,
  Когда она не в силах возразить.
  
  
  ПЕТРУЧИО:
  Гуляйте и кутите на банкете,
  За целомудрие бокалы поднимайте,
  Шумите, озоруйте, словно, дети,
  Но Кейт мою немедля отпускайте.
  Ни взглядом огненным, ни взлётами бровей
  Не покорить решимости моей.
  Не поступлюсь сокровищем своим:
  Моё, поверьте уж, останется моим.
  Она и дом и матушка-земля,
  Она во всём, что мне необходимо.
  Кто смеет тронуть, уничтожу я,
  Мой нрав узнали вы, вестимо.
  Готовь-ка, Грумио, свой острый меч
  Любого будем по дороге сечь,
  Он на любого грозный меч опустит,
  Кто в Падую с хозяйкой нас не пустит.
  Не бойся, Кейт,
  Угрозы нет,
  Не испугаюсь даже миллиона:
  Ни у кого такого нет заслона!
  
  (Петручио, Катрина и Грумио уходят.)
  
  БАПТИСТА:
  Они друг друга стоят. Пусть уходят
  
  ГРЕМИО:
  Когда бы не ушли - была бы всем потеха.
  
  ТРАНИО:
  Такой я пары сумасшедшей никогда не видел.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Имеете сказать что о сестре?
  
  БЬЯНКА:
  Ни много и ни мало: безумная безумца отыскала.
  
  ГРЕМИО:
  Окатеринился Петручио вконец.
  
  БАПТИСТА:
  Соседи и друзья,
  Да - новобрачные не с нами,
  Но мы сидим за полными столами,
  Пусть будет горько молодым,
  А нам на этом пире будет сладко.
  Люченцо мы на место жениха посадим,
  А Бьянка нам представится невестой.
  
  ТРАНИО:
  Роль эта вовсе не излишняя для Бьянки.
  
  БАПТИСТА:
  И я так думаю. Идёмте же, Люченцо.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ
  
  СЦЕНА ПЕРВАЯ
  
  Загородный дом Петручио.
  
  (Входит Грумио.)
  
  ГРУМИО:
  Да, тьфу на дохлых кляч, на обезумевших хозяев, на непролазные дороги! Был кто-нибудь избит, измызган и измотан так? Поручено мне пламя сотворить, а господа приедут на готовое погреться. Не будь я сам горяч, как котелок, давно б к зубам примёрзли губы, к нёбу мой язык, а сердце - к брюху. Тогда бы и себя я растопить не смог. Но дуя на огонь - отогреваюсь сам. В такой студёный день не мудрено любому простудиться. Эй, Куртис!
  
  (Входит Куртис.)
  
  КУРТИС:
  Кто так простужено скрипит?
  
  
  
  ГРУМИО:
  Да глыба льда! Не веришь? Так можешь, как на горке ледяной, кататься по спине от головы до пят. Поддай-ка огоньку.
  
  КУРТИС:
  Хозяин мой с женою молодою прибывает?
  
  ГРУМИО:
  Ты, Куртис, воду в холод этакий не лей, а лучше огоньку поддай.
  
  КРУТИС:
  А правда ли болтают, что строптива и крута?
  
  ГРУМИО:
  Была до этих холодов, но, как ты знаешь, зима способна укротить и женщин, и мужчин, и дикую скотину. Так ведьма белая и молодых, и нас с тобою, друг мой, укротила.
  
  КУРТИС:
  Пошёл-ка прочь! Я - не скотина. А ты - дурила трёхдюймовый
  
  ГРУМИО:
  Я трехдюймовый? Да рога твои длиною в целый фут, а я, уверен, их не меньше ростом. Ты будешь разводить огонь? Не то - пожалуюсь хозяйке. И хоть она сегодня под рукой сеньора, а до тебя дотянется ей холодный нрав и ты, не растопив очаг, тогда уж точно обморозишь руки.
  
  КУРТИС:
  Как поживает мир мне, Грумио, скажи?
  
  ГРЕМИО:
  Мир холоден, куда не загляни. Тепло лишь у тебя, а потому поддай-ка огоньку. Дай, что ты должен, получи, что должно, а то до смерти и хозяев заморозишь.
  
  КУРТИС:
  Вот и огонь, а ты горячей новостью согрей.
  
  ГРЕМИО:
  Развесь-ка уши, деревенщина, да слушай.
  
  КУРТИС:
  Ну, полно, продувать мне уши!
  
  ГРУМИО:
  Да, не тебя - меня продуло до костей. Давай огня - оттаять надо. А повар где? Готов ли ужин, приведён ли дом в порядок? Укрыты ли полы, как должно, тростником, очищены ль углы от паутины? Одета ли прислуга в новые наряды, в белые чулки по случаю такого торжества, как свадьба? Чисты ли кубки и стаканы? Разостланы ль ковры, и всё ли на местах, как и положено сегодня?
  
  КУРТИС:
  Готово всё. Ты с новостями не тяни.
  
  ГРУМИО:
  Во-первых, лошадь выбилась из сил и сбросила хозяина с хозяйкой.
  
  КУРТИС:
  Как?
  
  ГРУМИО:
  Из князи в грязи. Вот история какая.
  
  КУРТИС:
  Яснее высказать не можешь?
  
  ГРУМИО:
  Придвинь-ка ухо ближе.
  
  КРУТИС:
  Конечно, я придвину.
  
  ГРУМИО:
  Я новость вдвину.
  
  (Бьёт его.)
  
  КУРТИС:
  Ни слова - в новости, но боли - очень много.
  
  ГРУМИО:
  Прочувствовать сначала новость надо. Потом настроить оплеухой ухо. Теперь, пожалуй, можно и начать. Спускались мы с размытого холма. Хозяин, сидя за хозяйкой...
  
  КУРТИС:
  Ужель вдвоём на лошади одной?
  
  ГРЕМИО:
  Тебе-то что?
  
  КУРТИС:
  Мне - ничего, а лошади - ого!
  
  ГРУМИО:
  Я вижу: ты мне сам всё хочешь рассказать. Когда б меня не смел перебивать, тогда б услышал мой рассказ о том, как наземь рухнула лошадка госпожи, а госпожа упала в грязь лицом и вымазалась с головы до ног, хозяин же, оставив и кобылу и жену, меня дубасить начал лишь за то, что спотыкнулась лошадь, а госпожа, обляпанная грязью, пыталась оттащить хозяина от бедного холопа и урезонить пыл, что на неё совсем уж не похоже. И не услышишь, как вопил, как лошади сбежали, как порвалась уздечка, потерялась сбруя и много другое не узнаешь. Уйдёт в забвение история моя, а ты - невеждою в могилу.
  
  КУРТИС:
  Выходит: от строптивее её.
  
  
  ГРУМИО:
  Узнаете об этом братия и ты, как только он приедет. Да что ж болтаю без умолка я?
  Зови-ка быстренько сюда Натаниеля, Джозефа, Филиппа, Вальтера, а вместе с ними остальных. Пусть головы причешут, вылижут ливреи, подвязки приведут в порядок.
  При встрече следует на левое колено опуститься и не касаться даже конского хвоста, пока не поцелуют руку. Готовы к церемонии они?
  
  КУРТИС:
  Готовы.
  
  ГРУМИО:
  Тогда зови.
  
  КУРТИС:
  Эй! Слышите меня? Готовьтесь встретить господина и оказать поддержку госпоже.
  
  ГРУМИО:
  Кому держать её, найдётся и без вас.
  
  КУРТИС:
  Кто ж этого не знает?
  
  ГРУМИО:
  Ты не знаешь, поскольку просишь челядь поддержать хозяйку.
  
  КУРТИС:
  Зову их долг свой оплатить.
  
  ГРУМИО:
  Её занимать у вас пока что не пристало.
  
  (Появляются четыре или пять слуг.)
  
  НАТАНИЕЛЬ:
  С приездом, Грумио!
  
  ФИЛИПП:
  Как, Грумио, дела?
  
  ДЖОЗЕФ:
  Рад видеть.
  
  НИКОЛАЙ:
  Ну, привет.
  
  НАТАНИЕЛЬ:
  Что скажешь, старина?
  
  ГРУМИО:
  Привет вам каждому в отдельности и всем. Теперь, мои наряженные куклы, готов ли ваш театр хозяевам сыграть?
  
  НАТАНИЕЛЬ:
  Готово всё. А далеко ль хозяин?
  
  ГРУМИО:
  Я думаю, что спешился уже и где-то рядом. Прошу замолкнуть! Слышу голос господина.
  
  (Входят Петручио и Катарина.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  А где ж прислужники мои? Ни одного не видно у ворот: ни стремя поддержать, ни лошадь под уздцы сдержать! Натаниель, Григорий, где вы?
  
  СЛУГИ ХОРОМ:
  Здесь мы, здесь мы, сударь.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Вас вижу, да внимания не видно. Вы, твердолобые, тупые истуканы! Где должные вниманье и почёт? Где тот болван, который первым должен был сюда явиться?
  
  ГРУМИО:
  Как и положено болвану - он на месте.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ты, деревенщина и сукин сын! Не я ли приказал тебе со сворою всей этой во главе встречать меня сегодня в парке?
  
  ГРУМИО:
  Один с утра латает куртку,
  Другой - башмак найти не может,
  А третий - занемог не в шутку:
  Уже пилюля не поможет.
  Четвертый ищет к шпаге ножны,
  И только пятый - убран должно.
  Других я не могу свистать
  Сюда лохмотьями блистать.
  Но мы, придав убранство дому,
  Готовы к вашему приёму.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Идите, шельмецы, идите и ужин поскорей несите.
  (Слуги уходят.)
  
  (Напевает):
  Куда ж девалась жизнь моя...
  И где же вы запропастились...
  Садись-ка, Кейт, и будь как дома...
  Живей, живей, живей, живее!
  (На зов поваляются слуги с ужином.)
  Ну, что ты приуныла, Кейт?
  Стащите ж сапоги с меня, негодники, скорее, ждать устал я.
  
  (Напевает):
  Монах от ордена сэр Грэй
  Бродил среди лугов, полей...
  
  Да ты мне ногу оторвал, негодник.
  Вот, получи! Чтоб не свернул другую!
  (Бьёт слугу.)
  Да будь же веселее, Кейт!
  Воды! Немедленно воды!
  А где мой спаниель Троил?
  Эй, вы! Кузена Фердинанда позовите.
  Ты, Кейт, должна его облобызать знакомства ради.
  Где туфли? Долго ль ждать воды?
  (Входит слуга с водой.)
  
  Мой руки, Кейт, ты здесь желанна.
  Да что же ты, мерзавец, вытворяешь? Кувшин роняешь!
  (Бьёт слугу.)
  
  КАТАРИНА:
  Он сделал это не нарочно, успокойся.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Поддонок, тупорылый вислоухий олух!
  Садись же, Кейт, я знаю, как ты голодна.
  Сама, Кейт, сотворишь молитву, или мне?
  Хотел бы я узнать, что это?
  Похоже, вы баранину пытались приготовить?
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Да.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Кто это подал?
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Я.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Она же подгорела. Всё спеклось.
  Ах, свора!
  Где негодник-повар?
  И кто ж осмелился к столу сие подать
  И оскорбить меня таким самоуправством?
  Очистите столы от утвари и блюд!
  (Разбрасывает по сцене всю утварь и еду.)
  Рабы безмозглые, тупые идиоты!
  Да вы еще изволите ворчать?
  Сейчас вас проучу я.
  
  КАТАРИНА:
  Я умоляю, муж мой, успокойся.
  Не так уж плох и ужин, ты зарвался.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Я говорю же, Кейт, что всё сгорело и подсохло.
  Мне прикасаться к этому нельзя,
  Ведь это действует на желчь и порождает гнев.
  Придётся нам с тобою попоститься,
  И без того нам есть на что сердиться,
  Помимо этого засушенного мяса.
  Увы - нам до утра терпеть
  И непредвиденно говеть.
  Пойдёмте, провожу в чертог.
  
  (Уходят.)
  (Появляются несколько слуг.)
  
  НАТАНИЕЛЬ:
  На что похоже это, Питер?
  
  ПИТЕР:
  Её же способом её и добивает.
  
  (Появляется Куртис.)
  
  ГРУМИО:
  Куда он делся?
  
  КУРТИС:
  Читает проповедь о пользе воздержанья,
  Пытаясь клятвами в последнем убедить.
  Она же, бедная, не знает, что сказать,
  Куда смотреть, куда себя девать,
  Сидит, а кажется, что, сидя, засыпает.
  Прочь все отсюда! Он сюда идёт.
  
  (Уходят.)
  
  (Петручио возвращается.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Политика захвата оправдалась,
  Победой завершить её осталось.
  Теперь уж соколица начеку,
  Приманкою её я завлеку.
  Я приучу её к условиям особым,
  Охота - не охота с полным зобом.
  Ещё есть способ дрессировки,
  Хоть и жесток, но больно ловкий:
  Спать не давать любимой соколице
  Чтоб злее за кусок сражалась птица.
  Сегодня голодна и зреет аппетит,
  Вчера - недоспала, сегодня - не доспит.
  Как был мне не по нраву славный ужин,
  Так и постель причиною послужит:
  "Пера в подушках не хватает"!
  Не верит - пусть пересчитает!
  "Перина жёсткая под боком.
  Пусть сменят и в мгновенье ока"!
  А ей скажу, что не грублю,
  А просто - милую люблю.
  Когда же сон придёт к несчастной
  Её разбудит глас мой властный.
  Вот путь - строптивость укротить:
  Жену вниманием убить.
  А кто другим умом богат -
  Ему всегда я буду рад.
  
  (Уходит.)
  
  
  
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ
  
  СЦЕНА ВТОРАЯ
  
  Падуя. Перед домом Баптисты.
  
  (Входят Транио и Гортензио.)
  
  ТРАНИО:
  Возможно ль, Личио, мой друг,
  Чтоб Бьянка думала лишь о Люченцо?
  Я пользуюсь её расположеньем.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Вот подтверждение того, что я сказал:
  Послушайте, чему её он учит.
  
  (Входят Бьянка и Люченцо.)
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Была ли в пользу вам наука?
  
  БЬЯНКА:
  Что за наука? Поясните.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Наука всех времён - любовь,
  Древнейшее искусство.
  
  
  БЬЯНКА:
  И вы науки этой гений?
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Как вы - хозяйка всех моих стремлений.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Успехи налицо! Но, как же это!
  Не ты ли клялся, что сеньора Бьянка
  Верна лишь одному Люченцо?
  
  ТРАНИО:
  Непостоянство и коварство поражает,
  Как, Личио, все это раздражает!
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Не музыкант, не Личио пред вами,
  Мне стыдно, что доселе претворялся,
  Я, дворянин, так низко опускался,
  Поправ и честь и гордость гражданина,
  Она же - предпочла простолюдина.
  Забудем же претензии,
  Зовут меня Гортензио.
  
  ТРАНИО:
  Наслышан я, Гортензио, о вас,
  О ваших нежных чувствах к Бьянке,
  Теперь же, всё увидев наяву,
  Я к действиям товарища зову:
  Забудем споры и пустые перебранки,
  Совместно мы откажемся от Бьянки.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Они - в едином поцелуе! Гляньте!
  Прошу, моим собратом станьте.
  Вот вам рука! Клянусь забыть о ней!
  Предам забвению мечту минувших дней.
  
  ТРАНИО:
  Я искренне товарищу клянусь:
  И будет умолять - я не женюсь.
  От ревности сгораю,
  Умираю от тоски.
  Они до неприличия близки!
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Всем клятвам вопреки, пусть ею он владеет.
  Обет же я сдержу и обрету супругу:
  Женюсь в течение трех дней.
  Вдова меня богатая любила и ждала,
  Пока я птицу дикую старался обиходить.
  Не красотою женщина берёт, а добротою,
  Я этим качеством себя и успокою.
  Вот и закончилось любовное меню.
  Прощайте! Клятве я не изменю.
  
  (Уходит.)
  
  ТРАНИО:
  Сеньора Бьянка, от души скажу,
  Что выбор ваш прекрасным нахожу!
  Мы с Личио соблазну поддались,
  И, подсмотрев, от Бьянки отреклись.
  
  БЬЯНКА:
  Вы, Транио, изволите шутит. Ужели оба отреклись?
  
  ТРАНИО:
  Да. Оба.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Освободились мы от Личио, выходит.
  
  ТРАНИО:
  Решил он к вдовушке знакомой объявиться,
  Посвататься и в тот же день жениться.
  
  БЬЯНКА:
  Дай бог ему и радости и счастья.
  
  ТРАНИО:
  Её он уж, конечно, укротит.
  
  БЬЯНКА:
  И в этом убеждён?
  
  ТРАНИО:
  Он в школу укротителей записан.
  
  БЬЯНКА:
  Да разве школа есть такая где-то?
  
  ТРАНИО:
  Петручио ту школу основал,
  И всем желающим трактат обосновал:
  Как урезонить женскую строптивость
  И вылечить излишнюю болтливость.
  
  (Входит Бьонделло.)
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Я, как ищейка, терпеливо ждал
  И, наконец, его, сеньор, дождался:
  С холма спустился старый ангел,
  Готовый нас прикрыть своим крылом.
  
  ТРАНИО:
  Что из себя он представляет?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Купец ли он, педант - не знаю,
  Но внешне очень уж хорош:
  И ликом и манерами отца напоминает.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Что скажешь, Транио, на это?
  
  ТРАНИО:
  Коль легковерен он и мой рассказ приемлет,
  Я из бродяги сотворю отца,
  Который пред Баптистой поручится
  Не хуже настоящего Винченцо.
  Любви вам и хорошего всего,
  Меня прошу оставьте одного.
  
  (Люченцо и Бьянка уходят.)
  
  (Входит Педант.)
  
  ПЕДАНТ:
  Спаси вас бог, сеньор.
  
  ТРАНИО:
  И вам того же, сударь.
  Добро пожаловать.
  Надолго ли сюда?
  
  ПЕДАНТ:
  Быть может, на недельки две. Потом уж - Рим.
  А коли бог позволит - в Триполи подамся.
  
  ТРАНИО:
  Издалека ли держите свой путь?
  
  ПЕДАНТ:
  Из Мантуи, сеньор.
  
  ТРАНИО:
  Из Мантуи вы в Падую пришли? Да упаси вас бог!
  Своею жизнью вы не дорожите?
  
  ПЕДАНТ:
  Мне дорожить? Да что в ней дорогого?
  
  
  
  ТРАНИО:
  Любой, прибывший в Падую мантиец,
  Заведомо уже приговорён.
  Ужели вы не знаете об этом?
  Весь флот в Венеции задержан
  И герцог, с вашим герцогом враждуя,
  Об этом громогласно объявил.
  Похоже, вы совсем недавно здесь,
  А потому угроз не осознали.
  
  ПЕДАНТ:
  Увы, сеньор, выходит - я в ловушке.
  Я из Флоренции имею векселя,
  Которые намерен обменять на деньги.
  
  ТРАНИО:
  Я мог бы вам любезность оказать,
  Но мне хотелось бы о вас немного знать.
  Вам в Пизе приходилось ли бывать?
  
  ПЕДАНТ:
  Да. В Пизе я бывал не раз:
  И сердцу - благодать и отдыхает глаз.
  
  ТРАНИО:
  Вас там судьба с Винченцо не сводила?
  
  ПЕДАНТ:
  С ним лично не встречался я,
  Но город гордо это имя произносит:
  Купец несказанно богат.
  
  ТРАНИО:
  Он - мой отец. Вы внешне с ним похожи.
  
  БЬОНДЕЛЛО (В сторону):
  Как попугай с вороной схожи.
  
  ТРАНИО:
  Я, вспомнив батюшку, жалея вас,
  Хочу спасти мантийца от напасти.
  Вы, обладая внешностью Винченцо,
  Себя тем самым оградите от тюрьмы.
  Вам имя и кредит отца вручаю,
  Сердечно в дом к себе вас приглашаю.
  Коль роль для вас - не сложная работа,
  Весь срок свой проживёте без заботы
  Вы принимаете условия мои?
  
  ПЕДАНТ:
  Сеньор, такого не забыть мне сроду:
  Даруете и жизнь мне и свободу
  ТРАНИО:
  Тогда идёмте и дела обговорим.
  Меж тем, я вас предупреждаю:
  Приезд отца на днях я ожидаю
  Для подписанья брачного контракта
  Меж мной и дочерью Баптисты.
  Все указания вам дома передам,
  К тому же и одеться следует по форме.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ
  
  СЦЕНА ТРЕТЬЯ
  
  Комната в доме Петручио.
  
  (Входит Катарина и Грумио.)
  
  ГРУМИО:
  Нет! Нет! Я не посмею это сделать никогда.
  
  КАТАРИНА:
  Чем больше ошибаюсь я,
  Тем пуще сердится супруг.
  Он морит голодом жену.
  Ведь даже нищему с протянутой рукой
  Ни разу не было отказа.
  Я никогда нужды не знала
  Тем более - просить не помышляла.
  А он и сон в реке проклятий утопил,
  И бранью вместо мяса накормил.
  И чем больнее он и пуще обижает,
  Тем яростей любовью покрывает.
  Уверен он: коль высплюсь и поем,
  То кучу на здоровье навлеку проблем.
  Так принеси мне что-нибудь поесть,
  Почту любой кусок теперь за честь.
  
  ГРУМИО:
  Что скажете насчёт телячьей ножки?
  
  КАТАРИНА:
  Неси! Неси! Чего ты тянешь?
  
  ГРУМИО:
  Боюсь, что мясо навредит вам.
  А, может, вы отменных потрошков хотите?
  
  КАТАРИНА:
  И потрошки мне, Грумио, сгодятся. Ты неси!
  
  ГРУМИО:
  И всё ж - они вредны для желчи.
  Не лучше ли говядинки с горчичкой?
  
  КАТАРИНА:
  Я это блюдо просто обожаю.
  
  ГРУМИО:
  Душа разгорячится от горчицы.
  
  КАТАРИНА:
  Оставь горчицу и говядину неси.
  
  ГРУМИО:
  Говядине, сеньора, без горчицы - не годиться.
  
  КАТАРИНА:
  Неси одно, другое или вместе, но не торчи на месте.
  
  ГРУМИО:
  Тогда я без говядины горчицу принесу.
  
  КАТАРИНА:
  Сгинь с глаз моих, презренный раб!
  (Бьёт его)
  Ты накормил меня названиями блюд.
  Пусть на главу твою падёт позор,
  Как и на головы сообщников твоих.
  Немедленно уйди!
  
  (Входят Петручио и Гортензио с аппетитно приготовленным мясом.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Как поживаешь, Кейт? Ты отчего печальна?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Ну, как дела?
  
  КАТАРИНА:
  Да хуже не бывает.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ты соберись-ка с духом, мужу улыбнись.
  Смотри, как я стараюсь для тебя:
  И приготовил и принёс покушать .
  Уверен, Кейт, я заслужил награды.
  А ты - ни слова. Дар мой - не по вкусу,
  И все мои старания - впустую.
  Возьмите блюдо прочь!
  КАТАРИНА:
  Прошу не убирать.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Добро любое требует похвал.
  Не тронь, пока "спасибо" не услышу !
  
  КАТАРИНА:
  Благодарю, сеньор.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Сеньор Петручио, стыдитесь.
  Что ж рядом с Кейт вы не садитесь?
  Придётся мне компанию составить.
  
  ПЕТРУЧИО (в сторону Гортензио):
  Гортензио, дай волю аппетиту.
  Так кушай, душенька, коль ты проголодалась!
  Но только времени на это не осталось:
  Сегодня к батюшке с тобою возвратимся,
  Вот там пображничаем мы, повеселимся.
  В шелка убравшись, нарядившись в шляпки,
  В меха укутавшись и в дорогие тряпки,
  Осыпав золотом и жемчугом фигуру,
  Продемонстрируем богатство и натуру.
  А коль сыта, то ждёт уже портной
  Покрыть тебя парчою дорогой.
  
  (Входит портной.)
  
  Ну, что ж, портной, выкладывай наряд.
  
  (Входит галантерейщик.)
  
  Чем удивите вы?
  
  ГАЛАНТЕРЕЙЩИК:
  Вот головной убор, который заказали.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Похоже, мерку сняли вы с бадьи.
  Не шляпа это - бархатное блюдо.
  Предмет орех напоминает грецкий,
  А больше - чепчик малыша грудного.
  Идите прочь и сделайте солидней.
  
  КАТАРИНА:
  Солидней не хочу. Такие - нынче в моде.
  Все дамы щеголяют только в этих.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Коль будешь кроткой, то заслужишь.
  ГОРТЕНЗИО (в сторону):
  Устанешь ждать, милашка.
  
  КАТАРИНА:
  Мне право говорить оставлено, надеюсь.
  Я - не дитя и выслушать придётся.
  Не ровня вам - моим словам внимали,
  А коли слог не люб - заткните уши.
  Вся боль из сердца просится на волю,
  Пока язык не вырвали скажу,
  Ни на какой запрет не погляжу.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ты правду говоришь - шапчонка эта дрянь:
  То ль горбик кремовый, то ль шёлковый пирог.
  Я рад, что и тебя в том убедить я смог.
  
  
  КАТАРИНА:
  Мне шляпа нравится, не важен ваш совет.
  И это - окончательный ответ.
  
  (Галантерейщик уходит.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Теперь, портной, показывайте платье.
  Вы нам костюм для маскарада сшили?
  Что это?
  Рукава?
  Да это - пушечные дула.
  А снизу доверху - в цветочках, словно, торт.
  Всё в завитушках, складочках, в узорах,
  Как будто их цирюльник завивал.
  Что, дьявольский портняжка, ты наделал?
  
  ГОРТЕНЗИО (в сторону):
  Ни платья ей, ни шляпки не видать.
  
  ПОТРТНОЙ:
  Указ-то выполнил я, вроде:
  Всё современно и по моде.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Чёрт подери! Устал я говорить:
  По моде - делать, по душе - кроить!
  Пошёл-ка вон ты с моего двора,
  С такой работой гнать тебя пора.
  
  КАТАРИНА:
  Я платья лучшего не знала,
  И о таком всю жизнь мечтала.
  А вы хотите, чтоб была я куклой.
  
  ПЕТРУЧИО:
  По правде говоря, тебя подать он хочет куклой.
  
  ПОРТНОЙ:
  Она сказала, что вы видите в ней куклу.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Презренный монстр! Ты нитью лжи пронизываешь всё.
  Ты гнида, ты блоха, ты клоп, сморчок несчастный.
  Клубок поганых мыслей размотал по дому, всех опутав.
  Ты, тряпка, с тряпками своими убирайся,
  Иначе я твоим аршином так тебя измерю,
  Что залатать тебя уже никто не сможет.
  Я утверждаю: платье ты испортил.
  
  ПОРТНОЙ:
  Вы обманулись, ваша честь.
  Ведь платье сшито точно по заказу.
  Заказ же был нам Грумио вручён.
  
  ГРУМИО:
  Материю вручил я, не заказ.
  
  ПОРТНОЙ:
  Не вы ли нам сказали, как нам шить?
  
  ГРУМИО:
  Иголкою и ниткою, конечно.
  
  ПОРТНОЙ:
  Не вы ли нам сказали, как кроить?
  
  ГРУМИО:
  А разве надо вам об этом говорить?
  
  ПОРТНОЙ:
  Не надо.
  
  ГРУМИО:
  Ты многих нарядил людей. Меня же - наряжать не надо, тем более - по-своему кроить.
  Велел я в платье сделать вырез, а не кромсать на мелкие кусочки. Так что не завирайся здесь.
  
  ПОРТНОЙ:
  Вот и записка, где фасон был обозначен.
  
  ПРЕТРУЧИО:
  Читай.
  
  ГРУМИО:
  Записка врёт, я говорил другое.
  
  ПОРТНОЙ (читает):
  "Широкого покроя платье"...
  
  ГРУМИО:
  Я слов, сеньор, таких не знаю. Хоть в юбки замотайте и дубасьте до потери сил, я так не говорил. Сказал я просто: платье.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Что далее в записке?
  
  ПОРТНОЙ (читает):
  "И с небольшою круглой пелериной"...
  
  ГРУМИО:
  О пелерине я действительно сказал.
  
  ПОРТНОЙ (читает):
  "С коротким рукавом"...
  
  ГРУМИО:
  Не с рукавом, а с рукавами.
  
  ПОРТНОЙ (читает):
  "И вырезать их следует изящно"...
  
  ПЕТРУЧИО:
  А это не годится никуда.
  
  ГРУМИО:
  В записке - явная описка, мой сеньор. Просил я вырезать сначала рукава и не забыть потом те рукава пришить. Портной опомнится едва, я это докажу, как дважды два.
  
  ПОРТНОЙ:
  Я правду рассказал. И будь я не на этом месте, я б кулаком на лбу твоём печать своей поставил чести.
  
  ГРУМИО:
  А я на этом месте и сейчас готов сразиться. Терзать меня запиской будешь, я тебя - аршином. Вперёд же, доблестный мужчина!
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Вам лучше, Грумио, с портняжкой не общаться. Тогда и разногласия решатся.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Короче - платье не подходит.
  
  ГРУМИО:
  Для вас - никак! Оно же - для сеньоры, вроде.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ты поднимай его престиж перед хозяином своим.
  
  ГРУМИО:
  Ты платье госпожи моей, негодник, поднимать не смей.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Что ты такое говоришь, любезный?
  
  ГРУМИО:
  Гораздо глубже всё, сеньор, чем вы предполагали. Как можно платье нашей госпожи перед другим хозяином поднять? Да это просто срам!
  
  ПЕТРУЧИО (в сторону):
  Шепни, Гортензио, портному, что ему заплатят.
  Бери добро и уходи. Нет надобности больше говорить.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Портной, получишь за работу завтра.
  Прощай! Внимания на резкие слова не обращай.
  Хозяину поклон мой вверьте.
  
  (Портной уходит.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ну, что же, Кейт, пора нам отправляться,
  Придётся в платье простеньком остаться.
  Отец - мошне, не платью удивится,
  Умом - не телом, следует гордиться.
  Как солнца луч находит в тучке брешь,
  Так честь сияет сквозь любое платье.
  Не принимаем же мы птиц по оперенью, -
  Их ценим исключительно по пенью.
  Хоть шкура у змеи угря опрятней,
  Но угорь нам полезней и приятней.
  Любое платье, Кейт, тебе к лицу
  Худого не найти такому образцу.
  Всегда была отменного ты вида,
  На голову мою свали свои обиды.
  На радость поменяй свою печаль,
  Мы едем к батюшке на пир, а не на чай.
  Зови же слуг, нам уезжать пора,
  Уж рвутся лошади в дорогу со двора.
  Коль без задержки выехать сумеем,
  К обеду к дому батюшки поспеем.
  
  КАТАРИНА:
  Супруг мой, поздно вас сегодня осенило.
  Вы слышали? - уж два пробило.
  Мы к ужину и то едва поспеем.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Тебе я говорю и всем: "Поедем только в семь"!
  Что ни скажи,
  Не сделай,
  Не реши, -
  Она наперекор всегда спешит.
  Оставьте нас одних!
  Не едем. Марш домой!
  Я буду ждать, пока светило час не обозначит мой.
  
  ГОРТЕНЗИО (в сторону)
  Всё это очень мило.
  Сей грозный муж уже горазд приказывать светилу.
  
  (Уходит.)
  
  
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ
  
  СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ
  
  Падуя. Перед домом Баптисты.
  
  (Входят Транио и Педант в образе Винченцо.)
  
  ТРАНИО:
  Вот дом, сеньор. Позволите стучать?
  
  ПЕДАНТ:
  А что же остаётся? Коль я не путаю,
  Сеньор Баптиста помнит, когда мы в Генуе
  Тому лет двадцать повстречались,
  Живя в гостинице под вывеской Пегаса.
  
  ТРАНИО:
  Прекрасно! И держите роль как должно,
  Как надлежит богатому и строгому отцу.
  
  ПЕДАНТ:
  Вы за меня не беспокойтесь.
  (Входит Бьонделло.)
  Вот, кстати, и слуга,
  Кого б на роль настроить не мешало.
  
  ТРАНИО:
  Бояться за него не надо.
  Бьонделло наш - не промах парень.
  Он для тебя, Бьонделло, истинный Винченцо.
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Причины нет бояться за меня.
  
  ТРАНИО:
  Баптисту навестил ты с поручением моим?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  И навестил, и известил о том,
  Что ваш отец в Венеции уже,
  И должен в Падуе сегодня объявиться.
  
  ТРАНИО:
  Ты славный малый, вот тебе на пиво.
  Баптиста лёгок на помине. Соберитесь.
  
  (Входят Баптиста и Люченцо.)
  Сеньор Баптиста, рад вас видеть.
  
  (Обращается к Педанту.)
  Вот дворянин, о ком вам говорил я.
  Прошу позволить мне отцом вас называть
  И дочку вашу Бьянку за меня отдать.
  
  ПЕДАНТ:
  Спокойнее, сынок!
  Простите, в Падую я прибыл за долгами,
  Но от Люченцо новости узнал,
  Что ваша дочь и он друг друга любят.
  И, бросив на весы любовь и вашу славу,
  Томить их не хочу, и не имею права.
  А коли песня по душе и в такт,
  Готов я подписать их свадебный контракт.
  Вы ставите условия, а их принимаю.
  Вот, собственно, и всё, чего желаю.
  
  БАПТИСТА:
  Снимаю шляпу, зажигаю свечи
  За вашу прямоту и краткость речи.
  И сын ваш любит и любима дочь,
  И я тому противиться невмочь,
  И коль не ошибаются они,
  Готов я увеличить круг своей родни.
  И если, как отец, за дочерью моей
  Вы состояние приличное даёте,
  Я дочь за сына вашего отдам,
  Договорились мы. И по рукам!
  
  ТРАНИО:
  Благодарю, сеньор.
  А где по-вашему помолвку совершить
  И акт, столь важный для сторон, озвучить?
  
  БАПТИСТА:
  В моём дому ушастом не озвучишь,
  Очередную сплетню. впрок получишь.
  И видит челядь всё и слышит,
  Углы - с глазами, каждый в спину дышит.
  К тому же старец Гремио чудит,
  Не удивлюсь, что вдруг и навредит.
  
  ТРАНИО:
  Коль возражений нет, то - у меня,
  Там и отцу удобней быть собою,
  И делу - случай завершиться актом.
  Слугу сейчас за дочерью пошлите,
  Нотариус прибудет к подписанью.
  Как жаль, что прячемся от мира,
  А угощенье - скромное для пира.
  
  БАПТИСТА:
  Мне по душе всё это.
  Бьонделло, оправляйся к Бьянке:
  Пусть подготовится к событию немедля.
  Скажи, коль хочешь, что отец Люченцо
  Сегодня в Падуе внезапно объявился
  И есть возможность Бьянке стать женой Люченцо.
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Да соверши, о, господи, такое!
  
  ТРАНИО:
  При чём здесь боги? Бери-ка в руки ноги!
  (Бьонделло уходит.)
  
  Прошу вас, сударь, следовать за мной.
  Отправимся в мои апартаменты.
  Стряпня там незавидная, сеньор.
  Мы в Пизе акт отпразднуем на славу .
  
  БАПТИСТА:
  Следую за вами.
  
  (Транио, Педант и Баптиста уходят.)
  
  (Снова появляется Бьонделло.)
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Камбио!
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Что хочешь мне сказать, Бьонделло?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Заметили, как мой хозяин вам подмигивал и хитро улыбался?
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Бьонделло, это что-то значит?
  БЬОНДЕЛЛО:
  Ещё бы, сударь!
  Меня он и оставил для того, чтоб я намёки эти вам расшифровал.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Я - весь вниманье. Излагай.
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Итак, Баптисту занимают самозванцы - сын с отцом.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Что ж из того?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  А вам поручено невесту привести на ужин.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  И что?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  А то, что в церкви под Святым Лукой вас старый пастор ожидает.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  И что из этого всего?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Не трудно догадаться: пока там самозванцы над фальшивкою колдуют, вы в церкви истинный составите контракт "cum piviliegio ad imprimendum solum". Идите в церковь, пастора и писаря берите, а также дюжину свидетелей надежных.
  А коли вас не смог я убедить,
  О Бьянке можете тогда уж и забыть.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Но, Бьонделло?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Нет времени уже. И всё ж скажу я, к слову:
  Пусть байка, что твердит народ,
  Примером вам послужит:
  Пошла девица в огород,
  Домой вернулась с мужем.
  Садитесь-ка в свою ладью,
  Как говориться, и адью!
  А мне же - в церковь надобно бежать и пастора быстрей предупреждать,
  чтоб с половинкою своею он вас встретил.
  
  (Уходит.)
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Я это и могу и искренне желаю,
  И о готовности её предполагаю.
  Свершится ль это чудо, не свершится,
  Но должен я на этот шаг решиться.
  
  (Уходит.)
  
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ
  
  СЦЕНА ПЯТАЯ
  
  На дороге.
  
  (Входят Петручио, Катарина, Гортензио и слуги.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Давайте ж в сторону отца толкните ещё раз.
  О, боже, как луна на небе ярко светит!
  
  КАТАРИНА:
  Луна не светит в это время суток.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Сказал я, что луна сияет.
  
  КАТАРИНА:
  А я вам говорю, что солнце.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Коль я назвал луну, звезду иль что-то,
  Не смеет даже возражать мне кто-то,
  Иначе мы к отцу сегодня не поедем.
  Эй, разворачивай немедля лошадей!
  Как всё обидно и досадно:
  Ей всё - не так, ей всё - неладно!
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Да согласитесь же, иначе не поедем.
  
  КАТАРИНА:
  Да едем же, молю вас, в самом деле,
  Мы путь уже немалый одолели.
  Хоть солнце, хоть луна, хоть жалкая лучина:
  Я возражать уже не нахожу причины.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Луна.
  
  КАТАРИНА:
  Луна.
  
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ты лжешь. То есть священное светило.
  
  КАТАРИНА:
  Владыка солнца - бог.
  А вы мой бог - отныне.
  Бог пожелает - светит солнце,
  Сменилась мысль - уже луна сияет.
  Как скажет мой влиятельный кумир,
  Таким и примет Катарина мир.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Так и держать, Петручио, вперёд!
  
  ПЕТРУЧИО:
  Пошло, поехало! Пусть всё вперед несётся!
  Шар, покатившись, в гору не вернётся.
  Однако, стойте! Кто-то к нам идёт.
  
  (Входит Винченцо.)
  
  (Обращается к Винченцо):
  Я вас приветствую, прекрасная сеньора.
  Куда же вы направили стопы?
  Скажи мне, Кейт, душою не кривя,
  Встречала ли когда такую прелесть?
  Ланиты манят розовым и белым,
  Пронизывают сердце звёзды глаз,
  И лик небесный красотою ранит.
  Я вам кладу очередной поклон.
  Ты обойми её за это, Кейт.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Принять его за женщину - безумство.
  
  КАТАРИНА:
  О, юности прекраснейший бутон,
  Куда идёшь ты, где ты обитаешь?
  Как счастливы родители твои.
  Но трижды будет счастлив тот,
  Кто эту прелесть в жёны обретёт.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Опомнись, Кейт!
  Ты не с ума ли сходишь?
  Коль в сморщенном и дряхлом старике
  Красавицу находишь.
  
  КАТАРИНА:
  Простите, старец, за мою ошибку,
  Сияньем солнца мне глаза затмило,
  Весь мир в зелёном тоне наблюдаю.
  Почтенный старец, вижу свой позор.
  Прошу простить за сумасшедший вздор.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Вы, добрый старец, с нами поделитесь,
  Куда идёте? Может статься так,
  Что тропы вдруг случайно совпадут
  И вы нам будете попутчиком весёлым.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Прекрасный сударь и смешливая сеньора,
  Вы озадачили меня своим приветом.
  Из Пизы родом я по имени Винченцо,
  А направляюсь в Падую сейчас,
  Где сына навещу, которого давно не видел.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Как сына величать?
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Его Люченцо величают, сударь.
  
  ПЕТРУЧИО:
  И нам на ползу встреча и для сына.
  Теперь уж по закону, не по торбе лет,
  Вас называть отцом имею право.
  Сестра моей жены, прелестной этой дамы, -
  Супруга вашего Люченцо.
  Причин для грусти быть не может:
  Она умна, богата и красива,
  Подстать любому знатному вельможе.
  Позвольте вас обнять, Винченцо,
  И вместе следовать к сынку,
  Который рад с папашей повидаться.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Ужели правду говорите?
  А может вы забавы ради посмеялись,
  Как часто над попутчиком смеются?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Здесь не до смеха, уверяю вас.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Так едем же навстречу правде.
  А шутки, что вас с толку сбили,
  Мы оставим здесь.
  
  (Все, кроме Гортензио, уходят.)
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Спасибо.
  Научил Петручио,
  Такого не забуду случая.
  Теперь к вдове! Она не заскучает:
  Гортензио любую обломает!
  
  (Уходит.)
  
  
  
  АКТ ПЯТЫЙ
  
  СЦЕНА ПЕРВАЯ
  
  Падуя. Перед домом Люченцо.
  
  (Виден Гремио. Входят Бьонделло, Люченцо и Бьянка.)
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Не суетясь, но всё же, сударь, поспешите: ждёт священник.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Лечу, Бьонделло. Ты же - нас оставь: ведь можешь ты понадобишься дома.
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Как только я увижу вас из врат церковных выходящих, к вратам хозяина я тут же побегу.
  
  (Люченцо, Бьянка и Бьонделло уходят.)
  
  ГРЕМИО:
  Куда же Камбио, дивлюсь, запропастился.
  
  (Входят Петручио, Катарина, Винченцо, Грумио и слуги.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Вот, сударь, двери дома вашего Люченцо,
  Дом тестя моего - поодаль, рядом с рынком.
  Придётся мне, сеньор, теперь оставить вас.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Должны мы выпить прежде, чем уйдёте.
  Кто в этом доме может запретить
  Принять нам по стаканчику хмельного?
  
  (Стучит в дверь.)
  
  ГРЕМИО:
  Там чем-то заняты. Стучите посильнее.
  
  (Из окна выглядывает Педант.)
  
  ПЕДАНТ:
  Кто так настырно ломится в ворота?
  ВИНЧЕНЦО:
  А дома ли сеньор Люченцо?
  
  ПЕДАНТ:
  Он дома. Тем не менее, принять не может.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  А если парню сотни две на удовольствие подкинуть?
  
  ПЕДАНТ:
  Оставьте эти сотни при себе. Пока я жив, нуждаться он не будет.
  
  ПЕТРУЧИО:
  И более того, как я и говорил: ваш сын - любимчик в Падуе сегодня.
  Синьор, вы слышите меня? Все отговорки глупые оставьте в стороне, скажите сыну, что отец из Пизы прибыл и ожидает у дверей, желая говорить.
  
  ПЕДАНТ:
  Ты лжешь. Отец его из Падуи приехал и лицезреет вас из этого окна.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Его отцом себя ты называешь?
  
  ПЕДАНТ:
  Так матушка его мне говорила, коль можно верить матери дитя.
  
  ПЕТРУЧИО (обращаясь к Винченцо):
  Как это, сударь, понимать? Не мерзкая ли шутка - присвоить имя и отцовство человека?
  
  ПЕДАНТ:
  И по рукам и по ногам вяжите негодяя, он хочет именем моим загородиться и честных граждан в этом граде облапошить.
  
  (Снова появляется Бьонделло.)
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Ковчег церковный на борту их принял. Попутный ветер ниспослал господь!. А кто же здесь? Мой старый господин Винченцо! Конец затее, всё пропало!
  
  ВИНЧЕНЦО (увидев Бьонделло):
  А ну-ка, забулдыга, подойди!
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Похоже, сударь, я имею право выбирать.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Велел я подойти, негодник. Ты меня забыл?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Мне вас забыть! Такого быть не может! Как можно помнить то, чего не знаешь!
  
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Ах ты, паршивец, ты Винченцо, отца хозяина не знаешь?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Как мне почтенного хозяина не знать? Чёрт подери, вон из окна выглядывает он.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  На самом деле он?
  (Бьёт Бьонделло.)
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  На помощь, люди! Сумасшедший убивает!
  (Убегает.)
  
  ПЕДАНТ:
  На помощь, сын! Баптиста, помогите!
  (Отходит от окна.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Прошу вас, Кейт, давайте отойдем. Со стороны на это всё посмотрим.
  
  (Отходят в сторону.)
  
  (Снова появляется Педант, с ним Транио, Баптиста и слуги.)
  
  ТРАНИО:
  Кто вы такой, сеньор, что позволяете себе дубасить моего холопа?
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Кто я ? - известно, сударь! А кто вы? О, что же, господи, такое происходит!
  Бездельник в шёлковом камзоле, в бархатных штанах, в плаще пурпурном, в шляпе-треуголке! Я разорён! Я разорён! Не покладая рук, хозяйствую и множу капиталы, а сын и слуги их проматывают здесь!
  
  ТРАНИО:
  Что вы такое здесь несёте?
  
  БАПТИСТА:
  Что можно от безумного услышать?
  
  ТРАНИО:
  На вид вы, сударь, человек почтенный, однако, речь на сумасшедший бред похожа.
  Какое дело вам до жемчугов и злата, в которые отец меня с любовью одевает?
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Отец твой паруса в Бергамо одевает!
  
  БАПТИСТА:
  Сеньор, не правда. Вы ошиблись. А, может, вы и имя назовёте?
  
  ВИНЧЕНЦО:
  И имя назову! С трёх лет воспитывал ребёнка и звали Транио мальчишку-сорванца.
  
  ПЕДАНТ:
  Прочь, сумасшедший, прочь осёл безмозглый! Его зовут Люченцо, он - мой сын, наследник всех моих имений и богатств. Меня же величают все Винченцо.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Люченцо? Да ты хозяина, негодник, уничтожил! Вяжите, герцогом клянусь, вяжите!
  О, бедный сын, несчастный сын! Где мой Люченцо, говори, преступник?
  
  ТРАНИО:
  Немедля стражника зовите.
  (Слуга приводит стражника.)
  Ведите сумасшедшего в тюрьму. Прошу вас, батюшка Баптиста, их проводить до места.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Меня в тюрьму!
  
  ГРЕМИО:
  Стой, офицер, в тюрьму он не пойдет.
  
  БАПТИСТА:
  Что вы такое, Гремио, плетёте? Сказал я, что пойдёт в тюрьму он.
  
  ГРЕМИО:
  Прошу, Баптиста, быть вас начеку, не попадитесь в кроличью ловушку, похоже, этот сударь - истинный Винченцо.
  
  ПЕДАНТ:
  Тогда прошу поклясться в этом.
  
  ГРЕМИО:
  Нет, клясться не посмею.
  
  ТРАНИО:
  А заодно и поклянись, что я - не истинный Люченцо.
  
  ГРЕМИО:
  Да, сударь, вы - Люченцо настоящий.
  
  БАПТИСТА:
  Ведите маразматика в тюрьму!
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Так с чужестранцами обходятся здесь грубо. О, злодеи!
  
  (Появляется Бьонделло с Люченцо и Бьянкой.)
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  А вот и он! Иль сразу отрекись, иль - всё пропало!
  
  
  ЛЮЧЕНЦО (упав на колени):
  Прости мне, батюшка, прости.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  О, мой сыночек, ты живой?
  
  (Бьонделло, Транио и Педант спешно удаляются.)
  
  БЬЯНКА:
  И ты мне, батюшка, прости.
  
  БАПТИСТА:
  За что простить тебя?
  И где Люченцо?
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Здесь Люченцо,
  Сын настоящий настоящего Винченцо.
  Пока вы с самозванцами общались,
  Мы с дочкой вашей тайно обвенчались
  
  ГРЕМИО:
  Вот это класс!
  Как ловко обманули нас!
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Куда же Транио, скажите, подевался,
  Который и хамил и издевался?
  
  БАПТИСТА:
  Так ты не Камбио?
  Вот людям после этого и верь!
  
  БЬЯНКА:
  Не Камбио - Люченцо он теперь.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Все эти чудеса любовь творила.
  Она и имя ради Бьянки изменила.
  А Транио Люченцо представлял,
  Пока моя ладья любви
  Рулила к берегу блаженства.
  Отец, ты зла на Транио не помни,
  По плану моему он всё исполнил.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Паршивец, что грозил тюрьмою достоин мордобою.
  
  БАПТИСТА:
  Как смели вы венчаться, сударь, не испросив согласия отца?
  
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Согласье выкупим , за то не бойтесь,
  За дерзость накажу - об этом беспокойтесь!
  (Уходит.)
  
  БАПТИСТА:
  Бездонны человеческие страсти.
  
  (Уходит.)
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Ты близко к сердцу, Бьянка, всё не принимай: отец оттает.
  
  (Люченцо и Бьянка уходят.)
  
  ГРЕМИО:
  Я, не взирая на чреду проблем,
  Имея деньги, свой кусочек съем.
  
  (Уходит.)
  
  КАТАРИНА:
  Посмотрим, муж, чем завершится суета.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Но прежде обойми и поцелуй.
  
  КАТАРИНА:
  Вот так средь улицы, при всех?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ужели ты стесняешься меня?
  
  КАТАРИНА:
  Я не тебя стесняюсь, сударь, поцелуя.
  
  ПЕТРУЧТО:
  Тогда мы возвращаемся домой.
  Ребята, разворачивай оглобли!
  
  КАТАРИНА:
  Я поцелую.
  Муж не должен быть озлоблен.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Какая прелесть, милая Катюша!
  Уж лучше раз, чем обещанья слушать.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  АКТ ПЯТЫЙ
  
  СЦЕНА ВТОРАЯ
  
  Падуя. Дом Люченцо.
  
  (Входят Баптиста, Винченцо, Гремио, Педант, Люченцо, Бьянка, Петручио, Катарина, Гортензио с вдовой, Транио, Бьонделло и Грумио с челядью, Транио обслуживает банкет.)
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Слились все голоса в едином хоре,
  Гул грозных барабанов замолчал,
  Оркестром правит добрая улыбка.
  Проси же, Бьянка, моего отца,
  Я тестя милого любезно попрошу
  Пожаловать на праздничный обед.
  Сеньор Петручио, сестрица Катарина,
  Гортензио с прекрасною вдовою,
  Прошу в мой дом на званый пир,
  Где брюху - радости застолья,
  А острым языкам - раздолье.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Сидим, едим, не отрываясь от стола!
  Все в этом наши заключаются дела.
  
  БАПТИСТА:
  Без доброты не может Падуя прожить.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Не может Падуя иного предложить.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  А нам иного блага и не надо.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Гортензио боится за вдову.
  
  ВДОВА:
  Боится - значит мне не доверяет.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Вы мысль, сударыня, мою не уловили.
  Боится: как бы вы, беднягу, не побили.
  
  ВДОВА:
  Коль закружилась голова - не те ложатся на ухо слова.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Не нà ухо, а в ухо - оплеуха.
  
  
  КАТАРИНА:
  Вы что, сударыня, имеете в виду?
  
  ВДОВА:
  Ваш муж мне предлагает ерунду.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Я? Ерунду? Как ты, Гортензио, считаешь?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Я полагаю: с вдовушкой сошлись вы.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Нашелся враз. Целуй его, вдова.
  
  КАТАРИНА:
  "Коль закружилась голова - не те ложатся на ухо слова".
  На что вы намекали, это говоря?
  
  ВДОВА:
  Ваш муж, строптивостью ранимый,
  На рок себя обрёк непоправимый,
  В том и содержится намёк.
  
  КАТАРИНА:
  Уж больно мал намётанный намёк.
  
  ВДОВА:
  Я тощий твой использую клубок.
  
  КАТАРИНА:
  Не скрою:
  Я стройна в сравнении с тобою.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Смелее, Кейт!
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Подруга, не сдавайся!
  
  ПЕТРУЧИО:
  Держу пари на сотню марок:
  Вам Кейт в сраженьи - не подарок.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Моя возьмёт!
  
  ПЕТРУЧИО:
  Да не твоя возьмёт, а мы возьмём, но за твоё здоровье!
  (Выпивает за Гортензио.)
  
  
  БАПТИСТА:
  Не по себе мне, Гремио, здесь что-то:
  Как стрелы, разлетаются остроты.
  
  ГРЕМИО:
  И слышен стук голов бодливых.
  
  БЬЯНКА:
  Не открывали б , рогоносцы, рты:
  Бодаются рогатые скоты.
  
  ВИНЧЕНЦО:
  В невесте злость, по-моему, проснулась.
  
  БЬЯНКА:
  На пир взглянув, от пьяных слов и гула
  Она опять уснула.
  
  ПЕТРУЧИО:
  И всё же ей уснуть мы не дадим:
  Насмешки рвутся в бой, поберегитесь!
  
  БЬЯНКА:
  Я в бой не рвусь, а схоронюсь в кусты,
  Тогда острот своих и запускайте стрелы.
  А птичка упорхнула, до свиданья.
  
  (Бьянка, Катарина и Вдова уходят.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Вот, славный Транио, в чём дело:
  Ты целил долго - птичка улетела.
  Пусть каждый чарочку нальёт.
  За тех, кто целит, но не бьёт!
  
  ТРАНИО:
  Я был прицелом, а стрелой - Люченцо.
  Я - цель увидел, он - её сразил.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Красивый слог, но он - не к месту.
  
  ТРАНИО:
  А вы, хоть к месту, сердце - не на месте:
  Добыча - в клетке, а войдёшь - укусит.
  
  БАПТИСТА:
  Ого, Петручио, не в бровь, а в глаз!
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Спасибо, Транио, за острое сравненье.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Признайся! - Он тебя сразил.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Да не сразил, признаюсь, а задел,
  Стрела же, отскочив, обоих вас пронзила.
  
  БАПТИСТА:
  Как мне, Петручио, не грустно признаваться,
  Строптивей всех тебе жена, сынок, досталась.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Не так всё это. И могу поспорить.
  Велите за супругами послать.
  Тот, у кого жена послушней
  И раньше явиться на зов,
  Получит денежную ставку,
  Которую мы с вами учредим.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Согласен. Сколь ставим?
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Двадцать крон.
  
  ПЕТРУЧИО:
  На сокола и пса я ставлю двадцать.
  А на жену не двадцать - в двадцать раз дороже!
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Тогда уж сто.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Согласен.
  
  ПЕТРУЧИО:
  По рукам!
  
  ГОРТЕНЗИО:
  И кто ж начнёт?
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Давайте я.
  Иди, Бьонделло, позови хозяйку.
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Иду.
  (Уходит.)
  
  БАПТИСТА:
  За Бьянку больше половины не поставлю.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Здесь половинок нет. Мы с ней едины.
  А потому и ставлю за неё один.
  (Бьонделло возвращается.)
  С какими новостями прибыл?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Просила вам хозяйка передать:
  Ей некогда - придётся обождать.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Вот так! "Ей некогда - придётся обождать"!
  Как можно мужу в этом духе отвечать?
  
  ГРЕМИО:
  Вам, сударь, повезло немало.
  Молите бога, что она вас не послала.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Надеюсь я на лучший результат.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Бьонделло, умоли мою немедленно явиться.
  
  (Бьонделло уходит.)
  
  ПЕТРУЧИО:
  Ого! Уже и умоляет.
  Придёт, коль даже не желает.
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Боюсь, что, сударь, ваша и мольбам не внемлет.
  (Бьонделло возвращается.)
  Что ж ты один? Где жёнушка моя?
  
  БЬОНДЕЛЛО:
  Шутить, сказала, с нею ни к чему.
  Велела вам явиться самому.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Час от часу не легче, господа!
  Ведь это не годится никуда!
  А ну-ка, Грумио, зови мою жену:
  Я урожай повиновения пожну.
  
  (Грумио уходит.)
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Ответ её заранее известен.
  
  
  
  ПЕТРУЧИО:
  Каков же?
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Да останется на месте.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Тогда судьба моя отпета.
  
  БАПТИСТА:
  Богиня шествует. Глазам своим не верю.
  
  (Входит Катарина.)
  
  КАТАРИНА:
  Вы повелели мне, сеньор, явиться. Изволите ли что?
  
  ПЕТРУЧИО:
  Изволю знать, чем заняты сестра, жена Гортензио?
  
  КАТАРИНА:
  Сидят и сплетничают, сидя у камина.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Веди их силою,. коль миром не согласны.
  Мужья их более терпеть уже не могут.
  Ступай же и немедля приведи.
  
  (Катарина уходит.)
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Коль чудо есть - оно пред вами!
  
  ГОРТЕНЗИО:
  Что чудо предвещает? - вот вопрос!
  
  ПЕТРУЧИО:
  То предвещает мир и долгую любовь,
  Повиновение и право превосходства.
  Короче - всё, что счастием зовётся.
  
  БАПТИСТА:
  Так будь же, мой Петручио, счастливым,
  Без споров - твой победным вышел спор.
  К победным - двадцать тысяч прибавляю:
  Другая дочь - приданое другое,
  Не мог себе представить я такое!
  
  ПЕТРУЧИО:
  Мою не оценили вы звезду,
  Я вам пример достойный приведу,
  Как следует строптивую лечить,
  Как должно послушанию учить.
  Смотрите: жен она сюда ведёт,
  Пленив их женской волею своей.
  (Катарина возвращается с Бьянкой и вдовой,)
  Вам, Катарина, шляпка - не к лицу,
  Ей место под ногами - на полу.
  
  ВДОВА:
  Господь, не приведи мне до такого докатиться.
  Уж лучше сразу удавиться!
  
  БЬЯНКА:
  На грани глупости подобная покорность!
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Я, умница моя, кладу сей глупости поклон.
  Мне ваша дерзость стоила сто крон.
  
  БЬЯНКА:
  Покорность с глупостью граничит,
  Когда мужьям приспичит.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Тебе я поручаю, Катарина,
  Упрямым этим женщинам внушить,
  Как господам-супругам следует служить.
  
  ВДОВА:
  Издёвок ваших, догм нам слушать не пристало.
  
  ПЕТРУЧИО:
  С неё ты, Катарина, и начни.
  
  ВДОВА:
  Нет, не посмеет.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Я приказал с неё. С неё и начинай!
  
  КАТАРИНА:
  Ты бурю гнева успокой,
  Расправь крыла своих бровей,
  Пусть искры глаз не жгут,
  А греют лаской мужа.
  Лишь женщина на свете понимает,
  Что повелитель - раб, когда повелевает.
  Гнев красоту не красит никогда,
  А портит, как природу, холода.
  Сдувает ветер зла твои румяна,
  Ты молода, а постареешь рано.
  Во гневе женщина, как яд,
  Её душа - родник смертельный,
  Уста к истоку этому не льнут
  Скорей от жажды истинной умрут.
  Муж - господин, надёжная опора,
  И царь, и бог. Ты убедишься скорого,
  Когда он и семьи и дома ради
  Пройдёт сквозь полымя и воды,
  Ни моря не страшась и непогоды,
  Чтоб ты в тепле и роскоши жила
  И доброй его жёнушкой слыла.
  За подвиги на море и на суше,
  За труд и тяготы, что на плечах его,
  Отдай ему тепло своё и душу,
  И не жалей для мужа ничего,
  Пусть платой будут краткость и терпенье,
  Любовь и нежность, трепет и смиренье.
  Любое сердце любящее знает:
  Кто любит, тот затраты не считает.
  Супруга перед мужем, как раба,
  Готовая пожертвовать собою,
  Сильна любовью, волею слаба,
  Во власть отдавшись мужа с головою.
  Когда же в ней заводится строптивость,
  Она - сродни предательству для мужа,
  В глазах и поведении - блудливость,
  А сердце замораживает стужа.
  Любви вы объявляете войну,
  А вовсе не своим супругам,
  На вас я возлагаю всю вину,
  Вы - в чарах заколдованного круга.
  И красота и хрупкость нам важны,
  И это не для красного словца:
  Податливы как тело и нежны.
  Должны быть наши души и сердца.
  Вперёд, ничтожество, вперёд!
  Когда-то я так тоже поступала:
  Всё делала добру наоборот,
  Язвить и оскорблять не уставала.
  Весь арсенал испробовав, я знаю,
  Что сила наша в слабости уже,
  Чем выше над обидою взлетаем,
  Тем ниже падаем в глазах своих мужей.
  Смирите норов на смиренный нрав,
  Пусть будет муж во всём и всюду и прав.
  Я слушаю супруга, повинуюсь слову,
  Лишь пожелал супруг и я на всё готова.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Так и держать! Иди-ка, поцелую.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Да ты, старик, герой! Супруга за тебя горой!
  
  ВИНЧЕНЦО:
  Приятно слышать от детей такое.
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  Но неприятно, коль супруги, словно, дети.
  
  ПЕТРУЧИО:
  Пора нам, Кейт, в кровать.
  Женатых - трое, двум придётся ждать.
  (Обращаясь к Люченцо):
  Я выиграл пари, беглянку - Бьянку - ты,
  Да будут ваши все исполнены мечты!
  (Петручио и Катарина уходят.)
  
  ГОРТЕНЗИО:
  О, боже, небывалое свершилось!
  
  ЛЮЧЕНЦО:
  О, чудо, как она переменилась!
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"