Переполненный трамвай, постукивая и дребезжа, медленно подползал к очередному светофору. В вагоне душно, закрыты все окна - на улице дождь. Вернее не дождь, а та пронизывающая и всепроникающая слякоть с повисшей в воздухе водяной пылью, которая еще хуже дождя. Сумка оттягивала руку, левый туфель немилосердно сжимал уставшие за день пальцы. Маруся попыталась переменить положение, в котором пребывала уже двадцать минут, с тех пор, как втиснулась в вагон, почувствовала, что зацепилась коленом за чей-то зонтик. "Пропали колготки", - горестно подумала она. "Идиотка, надо было надеть брюки!". Волна злости, не успев подняться, сменилась жалостью к себе. В горле стало горячо, в носу защипало... Над головой закаркал и защелкал репродуктор. "Слава Богу, приехала". Подступившие было слезы растворились в суете, сопровождавшей попытку выбраться из трамвая. Помятая, с оторванной пуговицей и дырой на колене, она боролась с зонтом, который упорно не желал защищать от дождя, выворачиваясь под порывами ветра.
"Хлеб, сахар и сигареты", - твердила про себя Маруся. В хлебном, как всегда, очередь. "Сигареты купила. Так, теперь остался сахар". Сумка, переполнившись, тоже проявила характер, попытавшись избавиться от явно лишнего пакета с сахаром.
Укротив в очередной раз зонтик, Маруся перехватила непокорный пакет почти у асфальта, и водрузила его на место. "Ключи надо бы достать", - но останавливаться под дождем и разыскивать их в недрах сумки не хотелось. "Ладно, авось дома кто-нибудь есть".
Дома действительно кто-нибудь был, читай - собака. Она бурно радовалась Марусиному появлению, но дверь не открывала. Вздохнув, Маруся поставила сумку на грязные ступеньки и начала рыться в ней. Ключей не было. Под руку попадались носовые платки, помада, маникюрные ножницы, салфетки. "Нет, это уже слишком!". Ключей не было. И выхода, то есть входа, тоже. Собака ныла под дверью, Марусе очень хотелось составить ей компанию. Туфли промокли насквозь, дырка на колене расползалась уже почти до щиколотки, мокрый зонт, зажатый подмышкой, холодил... Ключей не было. Замызганный подъезд, сумерки, запертая дверь. Безнадега... Озверев, Маруся пнула дверь, плюхнулась на ступеньку рядом с сумкой и достала сигареты. Зажигалка, естественно, не сработала. Упорно проворачивала и проворачивала она колесико: искра есть, а огня нет.
"Да что же это за день такой сегодня!", - в сердцах сказала она: "Все одно к одному: трамвай, дождь, колготки, зонтик, ключи, а теперь еще и это! Надоело!"
"Огоньку?", - раздался над ухом тихий вкрадчивый голос. Маруся вздрогнула. Рядом с ней на ступеньке сидел пушистый черный Кот невероятных размеров, непонятно откуда взявшийся. "Огоньку?", - нетерпеливо повторил он. В лапе его блеснул "Ронсон". Он ловко поднес зажигалку к сигарете обалдевшей Маруси, сигарета пахнула ментоловым дымком. В голове у Маруси что - то стукнуло, во горле что - то пискнуло, губы пересохли...
"Ну - ну", - снисходительно сказал Кот, "Никакой чертовщины. Вы оказались в затруднительном положении, было бы неловко предложить помощи. Тем более, это такая мелочь! Что там еще вас расстроило: ключи? Такая, право, ерунда - извольте". В лапе его оказалась хорошо знакомая Марусе связка. Дверь, скрипнув, открылась. Галантно подхватив Марусину сумку, кот расшаркался перед открытой дверью: "Прошу". Не приходя в сознание, Маруся на ватных ногах сделала шаг, еще один и как-то сразу оказалась в своей квартире. Кот меж тем проявлял чудеса услужливости: снял с остолбеневшей Маруси куртку, подсунул тапочки, закрыл дверь. Пройдя с полной сумкой на кухню, пригласил и Марусю: "Проходите смелее, присаживайтесь. Вам хорошо бы выпить горячего кофе. Не возражаете, если похозяйничаю?". Сил удивляться уже не оставалось. На плите весело шумел закипающий чайник. Маруся обнаружила себя сидящей в своем любимом уголке, с тлеющей сигаретой в руке. Перед ней стояли пепельница, чашка с крепким черным кофе, коробка шоколадных конфет и изрядная порция коньяку в пузатом фужере.
"Это... что?" - слабо пискнула Маруся, - "Откуда? Кто вы такой, наконец?!"
"Это трудно объяснить так сразу" - Задумчиво промолвил Кот, сидящий напротив Маруси на табуретке. "Скажем, я помогаю уставшим мамам." "Только мамам?" - неизвестно зачем спросила Маруся. "Исключительно!" - важно кивнул Кот.
"Видите ли, мамы - это совершенно особенное состояние души. Мамины руки, мамин голос, мамин поцелуй... В конце концов, мамина сказка. Ведь без этого просто невозможно вырасти. Вы согласны со мной?" - Маруся кивнула. "Отлично!" - обрадовался Кот. "Вы пейте кофе и коньячком не побрезгуйте. Конфеты, кажется, Ваши любимые?". "А Вы что же?", - спросила Маруся. "Ах, нет, помилуйте. Это же неловко: я явился незваным гостем и ..." "Глупости!", - решительно прервала Маруся дальнейшие реверансы. "Считайте, что я Вас пригласила, прошу вас". "Ну, если так...", - неуверенно протянул Кот. И подхватил откуда-то из воздуха пузатый фужер и медную джезву . проворно налил в чашку (где он ее взял) китайского фарфора крепчайший ароматный кофе, лихо глотнул изрядную порцию коньячку, и, задумчиво огладив усы, посмотрел Марусе в глаза: "Аналогия неуместна. Бегемот пил водку и закусывал грибком. Закусывать же коньяк сорокалетней выдержки - кощунство" "Простите", - бормотнула Маруся, минуту назад действительно подумавшая о том, что это уже происходило, не с ней и не сейчас, но было же что-то, было...
"Да, так вот я и говорю: мама - это... мама..."
Голос его журчал, кофе был вкусным, коньячок легким, да и "Трюфели" далеко не каждый месяц появлялись в вазочке на столе, появившись же, они - увы! - там не задерживались.
Марусе было так уютно слушать Кота, прихлебывая вкуснотищу и заедать ее конфетами, что, право слово, абсурдность происходящего ее не волновала. Ну, подумаешь, Кот...
"Э-э, нет, голубушка, все это ерунда, так просто не бывает," - сердито сказал ей внутренний голос, - "взрослая женщина, а ведешь себя как девчонка. Встряхнись, возьми себя в руки, разъясни эту чертовщину как-нибудь!" "Отстань", - вяло попыталась отбиться Маруся от внутреннего голоса, - "Мне так хорошо". Но голос (нет, не так: Голос) был неумолим. Он зудел и зудел, взывая к ее разуму и жизненному опыту, напоминая о том, что на дворе уже двадцать первый век и, наконец, прибег к решающему аргументу: "Бабе 45 стукнуло, внуки на горизонте, а она..."
"Хватит", - решительно сказала Маруся и Голосу, и Коту.
"Сударь, извольте объясниться: кто вы, что вы и зачем Вы здесь?". Кот попытался успокаивающе зажурчать снова, но Маруся была тверда: "Извольте объясниться. И, кстати, где собака? Она терпеть не может котов, странно что...". Ее прервал мокрый нос, ткнувшийся в ухо. Оказывается собака, очаровательная жесткошерстная такса, все время сидела на диванчике рядом, мечтательно обоняя недоступные "трюфели" и словно не замечая Кота.
"Почему?", - прохрипела Маруся, "Почему?"
"Ну-ну, я ведь уже говорил: никакой чертовщины. Все в порядке, Вы видите, собака спокойна, Вам ничего не грозит. Что же до моего появления здесь... А почему бы и нет? Сколько раз, целуя заплаканные глаза дочери и разбитые коленки сына, Вы были доброй волшебницей, способной спасти, вылечить, совершить для них чудо? Считайте, что я - маленькое персональное чудо".
Вагон качнуло. Маруся ощутила не щеке легкое дуновение ветерка, несущего запах весны. Она сидела у окна, трамвай бодренько подъезжал к остановке. "Как быстро я сегодня добралась", - подумала Маруся, выходя из трамвая, - "и сумки совсем не тяжелые. Хорошо, что нет дождя - зонтик-то я оставила дома".
"Хлеб, сахар и сигареты", - твердила она про себя. В хлебном не было ни души. "Сигареты купила... Так, остался сахар." Пакет с сахаром уютно устроился в сумке рядом с хлебом.
"Ключи надо бы достать", - подумала Маруся, но останавливаться и разыскивать их в недрах сумки не хотелось.
"Ладно, авось кто-нибудь есть".
Дома действительно кто-нибудь был. Собака запела, почуяв Марусю еще на первом этаже, муж, выйдя на площадку, перехватил у нее сумку. "Мама пришла!!!", - заорал, вылетая в прихожую, сын, "а мы как раз вскипятили чайник. Тебе кофе сделать?"
Муж снял с немного обалдевшей от приключившегося шума Маруси куртку, подсунул уютные тапочки, закрыл дверь. Пройдя с полной сумкой на кухню, позвал Марусю: "Иди скорее, тебе бы хорошо выпить горячего кофе". На плите весело свистел закипающий чайник. Маруся обнаружила себя сидящей в своем любимом уголке с сигаретой в руке. Перед ней стояли пепельница, чашка с крепким черным кофе, коробка шоколадных конфет и изрядная порция коньяку в пузатом фужере.
"Это... что? Откуда?" - слабо пискнула Маруся.
"Премию дали неожиданно большую" - сказал муж, сидящий напротив на табуретке.
"Вот мы и придумали про "Трюфели" и коньячок", - встрял улыбающийся до ушей сын. "Надо же помогать усталым мамам ... немножко расслабиться".
Мокрый нос ткнулся Марусе в ухо. Это маленькая очаровательная жесткошерстная такса выражала свои чувства, попутно мечтательно обонявшая недоступные "Трюфели". Маруся прикрыла глаза в блаженстве, кофе был крепким, коньяк мягким, конфеты - вкусными. На минуту ей показалось, что все это она уже переживала совсем недавно, чуть ли не сегодня. "Глупости", - решительно тряхнув головой, Маруся подошла к окну. На дереве, росшем рядом, сидел пушистый черный кот невероятных размеров и... улыбался.
Сказка вторая.
Выходной катился по накатанной колее: сначала перестирала небольшой холмик белья, сварив попутно борщ и пожарив котлеты, затем прогулялась на рынок, проведала мать, притащив ей полтонны продуктов, затем второй заход на рынок: еще полтонны - для семьи. Когда взмыленная Маруся, едва успев разобрать покупки, подумывала о чашке кофе и сигарете, вернулся с работы муж и примчался сын, который только что приволок из бювета бабуле питьевой водички ("хватило бы наполнить небольшой бассейн" - прокомментировало ситуацию дитя).
"А чем у нас так вкусно пахнет?", - вопросила семейка.
"Борщ!", - сказал муж, "Куриные котлеты!", - заорал сын.
Попрепиравшись для порядка, кто моет посуду, муж и сын вымелись наконец из кухни. Маруся оглядела заляпанную плиту, чайник, лужу на полу (сыночка вымыл посуду!) и взялась за швабру.
Полчаса спустя, преодолев и это, Маруся намазала руки кремом, и потянулась за кофе.
"Мама!", - заорал сын, влетая на кухню, - "а вкусненького ничего нет?"
"Нет", - в голосе Маруси были все снега Антарктиды.
"Мам, ты так давно шарлотку не пекла", - заныл сын, заглядывая в глаза. "Хочешь, я миксер принесу и яйца из холодильника?"
Снега не помогли, Маруся добавили льда во взор и, молча, смотрела на сына.
"Ты ведь самая лучшая мама в мире", - подлизывался тот, такса тихонько гавкнула, подтверждая сказанное.
"Хорошо", - сказала Маруся, - "тащи миксер".
Ну, вот и шарлотка стынет на блюде, кофе сварен, у ног сопит такса. Вечереет. Из комнаты доносятся голоса семейки, бурно выясняющей, КТО был тот идиот, который все же нажал клавишу "Enter", когда ясно же было и ежу, сто форматить диск С...
Маруся взялась за зажигалку. Прокрутив колесико, но, не добыв огня - газ кончился, видимо, она вздохнула. Ну конечно, все одно к одному: стирка, уборка, готовка, рынок, а тут еще и это!..
"Огоньку?", - раздался над ухом тихий вкрадчивый голос. Маруся вздрогнула. Напротив нее на табуретке сидел огромный пушистый черный Кот невероятных размеров. В его лапе поблескивал золотом "Ронсон".
"Вы... кто?", - голос, не подчинившись ей, сорвался.
"Конечно", - важно кивнул Кот, "неужели не припоминаете? На днях, на лестнице... Вы были расстроены. Но ведь все уладилось?"
"Да", - медленно сказала Маруся, "конечно. Это Вы. Маленькое персональное чудо для усталых мам.
"Помнится, нас прервали", - сказал Кот, - "если не возражаете - продолжим беседу".
"С удовольствием", - сказала Маруся. Внутренний Голос что-то квакнул, но она быстро сказала ему: "Еще раз напомнишь о возрасте - отрежу язык",он посопел немного, но больше не возникал.
"Итак, мы говорили о маме", - продолжал Кот, "быть мамой, знаете ли, не так - то просто", - Маруся хмыкнула. "Особое же место среди мам занимают так называемые "Всехные мамы", если Вы понимаете, что я имею в виду".
Речь Кота лилась плавно, кофе в чашке парил, дымок сигареты завивался в кольца, такса беззастенчиво дрыхла, похрапывая. Марусе было необычайно уютно. Наступившие сумерки навевали некие романтические мысли, воспоминания о мокрой ветке акации, стучавшей в окно той памятной ночью, смутные сожаления о том, что так быстро годы и она уже... Внутренний Голос не выдержал: "Внуки на горизонте", - укоризненно квакнул он, - "какая акация?!"
Кот внимательно смотрел в Марусины глаза.
"Ерунда!!!", - отчеканил он, - "до внуков еще - половина вечности. И к тому же у Вас есть я!"
Маруся проснулась от запаха кофе. Глянув на часы (проспала все на свете!), сорвалась было с постели, но тут вспомнила - сегодня же выходной.
Дверь в спальню открылась, показав милую мордаху сына.
"Мама проснулась!", - заорал он, - "папа, она уже проснулась, давай".
Дверь распахнулась, пропустив мужа с подносом, на котором стояла чашка крепкого черного кофе.
"С добрым утром, любимая!", - пропел он, - "мы не хотели тебя будить и поэтому сварганили себе яичницу".
"И посуду помыли", - встрял сын.
В немом изумлении Маруся смотрела на них, долго-долго, так долго, что в подступивших слезах размылись любимые лица. Тряхнув головой, она поглядела в окно. На дереве, росшем рядом, сидел и улыбался пушистый черный кот невероятных размеров.
Сказка третья.
Надев очки и сжав изо всех сил зубы, Маруся сражалась с ниткой, которая не желала вдеваться в игольное ушко.
"Черт, черт и еще раз черт", - прошипела Маруся, доведенная до белого каления. У мужа, в последний момент вспомнившего об этом, вчера оторвалась пуговица. Правильно, на брюках, а на одной "молнии" брюки, сами понимаете, не держатся.
До выхода у него три минуты, а проклятая нитка...
Но тут каким - то чудом кончик нитки все же скользнул в ушко. Дрожащими руками Маруся пришила пуговицу и закрыла входную дверь.
"Уф", - выдохнула она. Но расслабляться было рано: растолкать сына, накормить, выгнать гулять с собакой, позвонить матери, привести себя в порядок. За все про все час.
"Вода, газ, свет, окна - все проверено. Ах, да! Накрасить губы. И отсекая домашнюю суматошность утра от предстоящего рабочего дня, громко лязгнула металлом дверь подъезда.
Опять покупки, сумка, трамвай - рабочий день уже позади. Впереди - семейные радости. Жалуясь на тяготы жизни, в ногах суетилась такса. Сын с "бананами" в ушах, гонял компьютерных монстров, балдея под тяжелый рок.
Маруся огляделась: на диване вперемешку валялись джинсы, свитер и еще какие-то тряпки сына. На столе громоздились тарелки. У компа (под рукой) - здоровенная чашка из-под кофе.
"Ой, мама пришла!", - заорал сын, - "а я уже поел и уроки сделал. Мам, можно я пойду погуляю?"
Был он весь длинный, голенастый, похожий непробиваемым оптимизмом на щенка.
"Иди", - вздохнула Маруся и принялась собирать тарелки на поднос, демонстративно сметая крошки. Сын усовестился, тарелки помыл.
"А чашка?", - спросила Маруся. Он помыл и чашку.
"А вещи?", - продолжала занудствовать Маруся. Он, горестно вздыхая, сложил и вещи. Кротко глянув Марусе в глаза(голубь - не ребенок), спросил: "Ма, а рублика лишнего нет? На компьютерный зал?"
Выпроводив, наконец, чадо из дому, Маруся глянула на часы: до прихода мужа еще сорок минут. Что в холодильнике? Ну, на сегодня хватит, а завтра с утра что-нибудь придумается. Разложить пасьянс, что ли? Или лучше все же нажарить котлет в запас? Да ну их, эти котлеты, в самом деле. Позвонила дочери, вполне взрослой замужней даме двадцати двух лет от роду. "Что-то голосок у нее уставший", - подумала Маруся, хотя чему удивляться: у нее ведь тоже семья.
Маруся принялась размышлять, хватит ли денег на еду, если купить ту оливковую блузку... и сумочку. Поняв, что и без покупок до зарплаты не дотянуть, вздохнула, заварила кофе, вытащила сигарету и принялась щелкать зажигалкой. Колесико прокручивалось, огня не было.
"Огоньку?", - раздался над ухом тихий вкрадчивый голос.
Маруся подняла глаза, напротив нее сидел на табуретке пушистый черный Кот невероятных размеров с золотым "Ронсоном" в лапе. Сигарета пахнула ментоловым дымком.
"Вы уже не пугаетесь", - ровно сказал Кот, - "и даже не удивляетесь"
Маруся покачала головой и чуть ехидно сказала: "Здравствуйте, маленькое персональное чу3до для усталых мам".
"Ирония - оружие слабых, а "всехная мама" сильна по определению", - назидательно произнес Кот.
"Хотя иногда..."
"Что же происходит иногда со стойкими "всехными мамами"?", - спросила Маруся.
Она ощущала определенный дискомфорт: Внутренний Голос не подавал признаков жизни.
Кот поиграл своим "Ронсоном", пригладил усы, откашлялся.
"Это очень печально", - сказал он, - "но иногда "всехной маме" начинает казаться, что жизнь ее беспросветна, годы идут, дети почти выросли, колготки рвутся мгновенно и деньги всегда кончаются намного раньше дня зарплаты, а оливковая блузка и новая сумочка..."
"Прекратите", - всхлипнула Маруся. "Вот видишь", - проворчал Внутренний Голос, - "говорил же: разъясни ты эту чертовщину, а теперь плачешь, хотя внуки уже на горизонте..."
Услыхав знакомую песню о внуках, Маруся завыла в голос. Такса суетливо и бестолково толкалась носом в лицо, слизывала слезы со щек и пальцев Маруси. И - апофеоз! - наконец завыла с ней дуэтом.
Звонок в дверь прекратил всеобщий плач. Сердито вытираясь прихваченным из ванной полотенцем, Маруся распахнула дверь. Муж, стоя на пороге, протянул ей букетик ландышей и встревожено спросил: "Ты плакала? Почему?"
Маруся прижалась к нему лицом, шмыгнула распухшим носом, вдыхая нежный запах ландышей.
"Потому что я очень тебя люблю".
Муж засмеялся нелогичности ответа. Обнявшись, они прошли на кухню. Накрывая на стол, Маруся выглянула в окно. Пушистый черный кот невероятных размеров улыбался ей с росшего рядом дерева.
Сказка четвертая.
Над ухом зудел комар. Маруся попыталась не обращать внимания на надоедливый звон. Не тут-то было! Коварный враг, нашедший щелку, проник под простыню и впился в ладошку.
"З-з-ар-раз-за!", - выразительно подумала Маруся, почесывая мгновенно вздувшийся и нестерпимо зудящий укус. Сна как не бывало. Повертевшись еще несколько минут, она тихонько выползла на кухню. Двадцать минут четвертого. Час Быка. В этот час зачастую уходят старики и рождаются дети. Город спал. Ночная прохлада пахла сиренью, дождем, близким летом. Заварив кофе, Маруся устроилась в своем любимом уголке и взяла сигарету.
"Сударыня", - укоризненно сказал над ухом тихий вкрадчивый голос, - "сейчас ночь, знаете ли. Меня это, конечно, не смущает, но Вам ведь предстоит обычный рабочий день, Вы не выспитесь, будете не в духе".
Маруся щелкнула зажигалкой. Огня, естественно, не было.
"Ну, как знаете!", - вздохнул пушистый черный Кот невероятных размеров, проявляясь на табуретке и покорно поднеся золотой "Ронсон" к Марусиной сигарете. Сигарета пахнула ментоловым дымком.
"Начнете тему беседы сами или позволите мне?", - вопросил Кот. Маруся, помолчав, кивнула: "Позволю вам".
"Благодарю. Ну-с, итак, мы говорили о "всехных мамах", и Вы расстроились, даже заплакали. Так что затрагивать эту тему сейчас мне представляется неразумным. Поговорим лучше о детях. Вы знаете, в старину в славном городе Париже была улица Добрых детей".
"Я же читала Дюма", - фыркнула Маруся.
"Вот и славно, мы поговорим о Добрых Детях".
Голос Кота отдалился от Маруси, он звучал, не нарушая течения ее мыслей, не диссонируя с открывающимися внутреннему взору картинами: Крохотную дочурку Маруся, распластав на своей груди, подставляет голой попкой под шприц медсестры. Дитя, взревывая и задыхаясь в соплях, выводит: "Не хочу лечича в больниче, мамка девочку замучиля-а-а!!!"
Вот сын, весь в золотых кудряшках и перевязочках (Купидон!!!) протягивает ладошку и украдкой гладит раскаленный утюг.
Ага, а это уже "Первый звонок". Да. Сынишка - первоклассник, а дочь пошла в 11-й.
Невеста. Неужели эта красавица в фате - моя крохотная девочка?
Диплом. "... О, сколько в этом слове для сердца мамского слилось!" (простите, Александр Сергеевич). Вы знаете, у меня дочь - инженер-системотехник. Да какая разница, что это значит! Но как звучит!"
Да-да, ему уже 14,усы вовсю пробиваются, да и выше меня на голову. "Детка, наклонись, мама тебя поцелует".
"Мамик, привет. Как дела? У вас все в порядке?", - это Замужняя Дама (Солнце мое, как я люблю тебя) - звонит, беспокоится.
"Мам, я завтра на рынок с тобой пойду, а то опять нагрузишься", - басом, и вдруг фальцет: "Ура, скоро каникулы!"
Господи, когда же вы выросли, Добрые Дети?!
Маруся очнулась. Сигарета давным-давно истлела в пепельнице, кофе безнадежно остыл. Половина шестого. Пора начинать новый день. Солнце золотило верхушки каштанов, громко и радостно орали коты на крышах и что-то бодренько чирикали воробьи.
"Кстати, где же Кот? Табуретка пуста. А обещанное чудо? Для усталой мамы?".
Заспанная мордаха сына неловко ткнулась губами Марусе в ухо.
Маруся посмотрела в окно. С росшего рядом дерева пушистый черный кот невероятных размеров улыбался ей.
Сказка пятая.
Маруся маялась на остановке. Автобусы вымерли как вид. Переполненные маршрутки, ехидно подмигнув поворотником, пролетали мимо. Наконец, в лиловых клубах выхлопных газов, показался одышливый "Львов".
"Рыдван", - мрачно подумала Маруся, пытаясь угадать, где окажется дверь (если автобус все же остановится).
"И с этой стороны ничуть не лучше", - почти вслух бормотнула она, проходя в запыленное нутро. Картинка впечатляла: из 22-х пригодных к сидению мест 13 занимали мужчины. Обвешанный сумками и пакетами прекрасный пол обмяк на поручнях, пытаясь хоть часть веса перенести на захватанный и липкий алюминий. Сидящие упорно рассматривали свою обувь, не поднимая глаз. Бойкий пенсионер, распихивая стоящих, ринулся к освобождающемуся местечку, плюхнулся с победительным видом и попытался затеять склоку: дескать, молодежь нынче, да и транспорт тоже, а на пенсию и помереть "по-людски" не выйдет. Умученные бабы молчали, склока тихо угасала, не родившись.
Светофоры вредничали, подолгу светя красным глазом и лишь на мгновение мигая зеленым. Водители стада машин тихо материли раздолбанную, в ямах и выбоинах, дорогу, стараясь проскочить на зеленый, не угробив при этом на ямах верного коняшку.
Автобус, астматически посипывая, все же приближал Марусю к дому.
"Эх, третью бы руку мне", - пробурчала Маруся, пытаясь двумя пальцами нажать одновременно три кнопки кодового замка на двери подъезда.
Такса пела, мечтая дотянуться до лица и егозя всем жирненьким тельцем. Наклонившись за тапочками и утратив на минуту контроль над ситуацией, Маруся ощутила толчок, из глаз посыпались искры: такса с размаху ткнулась носом в левый глаз. "Твою бы энергию да в мирных целях", - вздохнула Маруся, отпихнув собаку, но тут же, устыдившись, чмокнула ее прямо в сопливый нос.
Так, судя по идеальному порядку в комнате сына (постель застелена, учебники аккуратной стопкой высятся на столе), нашкодил он изрядно. Что на этот раз: смылся с уроков или очередное замечание от классной в дневнике?
В холодильнике одиноко замерзал суп, колбасы же (изрядный, между прочим, был кус) и след простыл.
Соображая, что бы сварганить на ужин (побыстрее, подешевле, повкуснее), Маруся включила чайник и потянулась за сигаретой. И тут жизнь забурлила: хлопнув дверью, примчался сын. Обиженный Марусиными инсинуациями, гордо заявил, что порядок в комнате - это нормально ,а смылся он только с последнего урока(она все равно такая дура, что этот урок никому и не нужен вовсе), мимоходом стянул из сумки сладкую булочку и растворился в дебрях квартиры.
Неожиданно приехала дочь, одновременно с ней (еще поцелуи и приветствия висели в воздухе), появился голодный муж.
Сковородка скворчала, чайник посвистывал, муж прихлебывал суп, сын висел на телефоне, такса егозила, ожидая вкусненького, дочь плевалась ядом в адрес мужа (4 часа выбирала ему брюки! Наотрез отказался их примерять - дескать, заголяться принародно не буду, дома надел - велики!). Маруся, кивая, помалкивала. И тут муж (ума палата!) встрял не вовремя: "Я бы тоже принародно не заголился!", и сын что-то вякнул подтверждающее. Дочь, сменив яд на огонь, с криком: "Мальчик - это диагноз!" летала по квартире, тыкая носом отца и брата во все, совершенный ими когда-либо ошибки и промахи. Те вяло отбивались, больше для порядка, сознавая, что переспорить женщину во гневе - дурное дело.
Скандал переместился в комнату. Постепенно затихая. Ужин поспел. Самое время для кофе и сигаретки.
"Что-то давно знакомец мой не появлялся", - подумала Маруся, безуспешно щелкая зажигалкой (право, легче добыть огонь трением).
"Я здесь, сударыня", - прозвучал тихий вкрадчивый голос и черный пушистый котище невероятных размеров возник на табуретке. Знакомо блеснул "Ронсон", пахнула ментоловым дымком сигарета.
Маруся с удовольствием затянулась, разглядывая Кота:
"Что же Вы все-таки такое, сударь мой?", - подумала она, но озвучить мысль постеснялась.
"Не кажется ли Вам", - словно продолжая разговор, вступил вдруг Кот - "что единственная настоящая роскошь на свете - это роскошь общения? В колготне и суете приходят дни, недели... Стирка сменяется уборкой, пироги исчезают мгновенно, автобусы непозволительно запаздывают, а отпуск еще (уже!) так далеко. И все еще будет когда-то, мечтается нам. Когда?!
С тревогой обнаруживаете Вы новую морщинку и седой волосок (еще вчера его не было!), и понимаете - это и есть жизнь, Ваша единственная жизнь.
И пусть опять не дотянули до зарплаты, и шубка потерлась изрядно, но зато на столе горит свеча, дочь негромко просит: "Мам, почитай стиха", и сын, примолкнув, слушает Бодлера, а муж придвигает чашку с кофе и прикуривает Вам сигарету, и такса мирно посапывает, положив голову на тапочек. И весь мир со своими проблемами отступает, остается только круг света, который зажгли Вы, и любимые лица - понимающие..."
"Мам, ты чего загрустила?", - дочь неслышно обняла за плечи, потерлась носом о щеку.
"Да так, задумалась", - ответила Маруся, глядя в окно на сидящего на привычной ветке пушистого черного кота невероятных разметов. И улыбнулась ему.
Сказка шестая.
Тупо глядя на безобразное пятно, расползающееся по бежевой глади новеньких брюк (перекресток, лужа, блестящая иномарка - остальное, надеюсь, понятно?), Маруся застыла, так и не перейдя дороги.
"Ну почему такая несправедливость?!", - взвыл Внутренний Голос, - "этот козлина поехал себе дальше, как ни в чем не бывало, а ты стоишь столбом, вызывая жалостливые взгляды прохожих?!".
"Нет, жалеть себя я не буду (хоть и не одну неделю поглядывала на эти брючки, прежде чем смогла их купить), не дождется этот гад моих слез!", - твердила Маруся, мрачно одолевая квартал за кварталом и стремясь обрести хоть подобие душевного равновесия, - "а вот куплю-ка я лучше шоколадку. Нет, две что такое на троих жалкая стограммовая плиточка?".
Маруся, остановившись у ларька, долго, со вкусом приглядывалась к разнообразию этикеток. И, наконец, выбрав, полезла в сумку за кошельком, одновременно называя продавщице выбранный сорт. В кошельке гордилась собой одинокая пятерка, пряталась в уголок затертая гривня и жалобно позвякивала мелочишка.
"Ой, а хлеб?", - вспомнила вдруг Маруся. Пунцовая от стыда, она, невнятно извинившись перед продавщицей, отказалась от покупки и поплелась дальше. В хлебном привычно змеилась очередь. Ее подтолкнули, посоветовали проснуться, и , прижимая к себе батон, она, наконец-то добралась домой.
Такса прыгала и вопила, норовя заехать носом в ухо, но Маруся была настороже, и взаимное облизывание закончилось без членовредительства.
Горячей воды, естественно, не было. Согрев чайник, Маруся развела в тазу супер-пупер-разрекламированный порошок (о, дух воздуха, где ты?!) и замочила брюки.
Спустя 20 минут она извлекла из таза равномерно-грязную тряпку, еще час назад бывшую новенькими брючками, обалдело покрутила головой - реклама, так ее за ногу! - и принялась перестирывать по-своему серо-бурую дрянь. Справившись с уроком, Маруся обозрела результат: цвет уже почти бежевый, сойдет.
На автопилоте соорудила ужин, прикинула, хватит ли ресурсов на завтрак, обругала по телефону сына за не съеденный суп и схомяканные на бегу бутерброды, накормила страдающую таксу, сварила кофе и плюхнулась в уютный уголок. Потянулась было к сигарете, но, передумав, глянула в окно. Котище бдел на облюбованной ветке.
"Фигушки", - подумала Маруся и взяла спички. У одной - отлетела головка, вторая, пыхнув, тут же погасла, третья, четвертая... Маруся подняла глаза. Кот, демонстративно повернувшись к ней задом, нервно подрагивал хвостом.
"Сударь", - нерешительно позвала Маруся. Тот и ухом не повел, "сударь, пожалуйста, не могли бы Вы..."
Подрожав немного хвостом, Кот сухо вымолвил: "Мы не навязываемся. Но если кто-то (в голосе его явственно зеленел яд) вдруг (тут он через плечо остро взглянул на Марусю) вспомнит историю нашего знакомства, то, простите, сударыня, будет вынужден признать, что я только и делаю, что расхлебываю Ваши многочисленные проблемы..."
Он продолжал выговаривать Марусе, упиваясь собственным красноречием.
Маруся слушала-слушала, сдерживая закипающее раздражение и, наконец, взорвалась: "Нет, права дочка! Мальчик - это точно диагноз!!!"
В этом вопле слилось все: досада на козла, испортившего новую тряпку; усталость; разочарование, что тряпка не стоила заплаченных за нее денег; унижение, пережитое у ларька с шоколадом; сознание, что никогда-никогда у нее не будет упоительно дорогого белья, увиденного недавно в женском журнале; да и в кошельке осталось нечто, не стоящее внимания, а до зарплаты еще...
Кот, очевидно, тонко различавший нюансы и акценты, мгновенно материализовался на табуретке напротив, привычно щелкнул золотым "Ронсоном". Сигарета пахнула ментоловым дымком.
"Успокойтесь, сударыня", - примирительно сказал он. "Ваша досада вполне объяснима, но..." Он запнулся, подыскивая слово. "...напрасна. Это жалкая суета, мелкое тщеславие, может быть, даже... зависть? К молодым, пробивным, успешным?
Сударыня, Вам ли не знать цену тщете человеческих желаний?". Он укоризненно потряс усатой башкой.
И Марусе как-то сразу полегчало: брюки подсохли и были почти что бежевыми; козел с такой манерой езды наверняка нарвется на еще более крутого козла; деньги, заплаченные за брюки, в целом, не так уж велики; упоительно дорогое белье... "Да черт с ним! Разве можно носить на себе многомесячную зарплату?" И, к стати, в заначке обнаружилось кое-что. Не пропадем! Что там еще осталось? Не купленная шоколадка? Вот это действительно жаль. Белый, пористый, с миндалем... Маруся судорожно сглотнула. Звонок в дверь. Муж пришел!
Открывая дверь, Маруся заготовила бодренькую улыбочку, призванную продемонстрировать, что все пережитое сегодня - чупуховинка, так... крошки, крошки, чуток саднящие душу.
Но дурацкая улыбочка сползла с ее лица при виде того, ЧТО протянул ей муж: белый, пористый, с миндалем... Две плитки.
Маруся подняла на него глаза, ставшие почему-то бездонными. И он ответил, извинившись за собственную расточительность: "Ты ведь любишь именно такой?".
Она зажмурилась. Слов не было. Было огромное, теплое, пушистое Нечто, обнявшее и баюкающее усталую Марусю.
Из-под крепко зажмуренных век ей улыбалась усатая кошачья морда невероятных размеров.
Сказка седьмая.
Маруся не узнавала города, в котором родилась и прожила практически всю жизнь.
Душа города умерла и осыпалась с сухим шелестом. Из-под ее руин выглядывала хищная будущность раскрашенного картона, мертвенная похожесть восковой фигуры. С огромных рекламных щитов щерились нестерпимо белыми острыми и длинными клыками красотки, насквозь фальшивые, как и рекламируемый ими стиль жизни. Шныряли прилизанные юнцы с сотовыми телефонами, барсетками, умопомрачительными иномарками и крысиными мордочками, раскрашенные дивы, переступая километровыми ногами в туфлях с гротескно - длинными носами трясли пергидроле - платиновыми челками, закрывающими верхнюю губу...
Маруся выбралась в центр по грустной надобности - в старейшую и известнейшую аптеку. В ее спальном районе все это как-то сглаживалось, не бросалось в глаза так безжалостно. И реклама, и мода были попроще, поближе.
И вот теперь она - бедная провинциалка - крутила головой, присматриваясь и не узнавая знакомых с детства лиц.
"Бути эксклюзивного сэконд-хэнда!", - вопила реклама слева. "Бриллианты только от... - стиль Вашей жизни!", - призывала справа. Прямо по курсу виднелся человеческий мозг в стеклянной банке с притертой крышкой, обвитой цепью с замком, какими можно бы запирать города. "Кокон", - Вещал плакат, - "сопротивление бесполезно!"
"Мамочка!", - С ужасом подумала Маруся, ощущая постыдную дешевизну своих новых брюк, туфелек и сумочки трехлетней давности, выбранной с любовью, но безнадежно устаревшей.
Влекомая вьюношем к "Мерину" дива, столкнувшись с одуревшей Марусей, смерила ее презрительно-снисходительным взглядом и процедила сквозь почти голливудские протезы: "Старая мочалка!"
Маруся извинилась, отошла в сторонку и, украдкой достав польскую пудреницу, глянула в зеркальце. Налицо если не все пережитые, то 42 из них - точно.
"Х-х-холера!", - разозлилась на себя Маруся. "Это мой город! Никогда не поверю, что все утеряно, продано, сменяно на иноземную мишуру. Вот в этом доме жила тетя Бетя, потерявшая в гетто семью, но не сломавшаяся, сильная вековой мудростью вечно гонимого народа.
А под этими часами ОН подарил мне самые первые цветы.
О, тут мы пили шампанское, обмывая свои новенькие врачебные дипломы, здесь фотографировали дочуру - первоклассницу, а вот здесь - уже невесту".
Вздрюченная Маруся неслась на всех парах и бормотала: "Не верю, не верю, что такой Город можно продать на корню!"
Злость кипела, переливаясь через край, но чувство юмора возобладало: убогая фальшь рекламных улыбок, откровенная глупость "эксклюзивного сэконд-хэнда", жалкие раскрашенные мордашки глупышек. Пытавшихся продать себя подороже, напыщенная псевдо-солиднось крысо-юношей рассмешили вдруг Марусю до слез. "Нет, мой Город так просто не продашь и не купишь !", - решила она - "скорее он купит их и продаст - но уже дороже!" (Светлая Вам память, Илья Ильф, Евгений Петров и незабвенный Зиновий Гердт!), походка ее стала летящей, как в юности, и, купив все необходимое в старинной аптеке, она вдруг как-то сразу оказалась дома, в любимом уголке, с пристроившейся на коленях хитрющей таксой.
Впереди добрый час без любимой громкоголосой семейки, под рукой чашка крепкого черного кофе, сигарета и... Зажигалки нет! Спихнув таксу, Маруся прошлепала босыми в прихожую, вывернула сумку. Не-ту-ти! Ну, и что прикажете делать? Снова отдаваться на милость своенравному велеречивому чудовищу с золотым "Ронсоном" в лапе?
Маруся глянула за окно: знакомая ветка пуста. Странно. А где же наш добрый знакомец?
Курить хотелось нестерпимо, невозможность действия доводила желание до апогея.
"А", - легкомысленно махнула рукой Маруся, - "прикурю от конфорки". Поднеся пьезозажигалку к плите и добыв, наконец, огонь, Маруся наклонилась к конфорке. Резко запахло паленой курицей, коротко, но выразительно ругнувшись, Маруся обозрела последствия собственной глупости. Челка изрядно подкоротилась, брови несколько... э-э-э... - ну, неважно. А в целом, могло быть и хуже.
"Простите, сударыня!", - произнес, задыхаясь, тихий вкрадчивый голос, - "мне нет оправданий - я опоздал. Но, видите ли, возникло некое обстоятельство... Она мама всего-то две недели, но уже так устала... У нее, знаете ли, родилась двойня. Очаровательные малыши, но несколько... беспокойны".
Маруся повернулась к Коту. Он сидел на законной табуретке, продолжая: "Вы не могли бы... Простите, сударыня, мне неловко Вас просить, но ситуация грозит выйти из-под контроля... Ну, Вы знаете, "всехных мам" так немного и все они очень заняты... а девочке трудно. Представляете, он перестала радоваться Материнству?!!", - в голосе его звучали благоговейный трепет и ужас перед возможными последствиями.
"Где она?", - спросила Маруся, решительно всовываясь в тапочки.
"благодарю Вас!", - голос Кота затухал вдалеке.
Худенькие плечики, осунувшаяся полудетская мордашка и два розовых крикуна в кроватке.
Когда залежи мокрых пеленок перестирались, обед (на два дня!) и ужин томились на плите, а девчушка, облизанная и обласканная (мама так далеко, а муж работает день и ночь!) посапывала на диване, Маруся взглянула на часы.
"Ох, батюшки-светы!!! Как же там мои-то?!"
Девчушка открыла прояснившиеся глаза и сказала: "А правда это здорово - быть мамой?"
Успокоенная Маруся закрыла дверь.
"Мама пришла!", - заорал сын, вылетая в прихожую.
"Ты откуда?", - удивился муж, - "в тапочках-то?".
Маруся, чмокнув сына в нос, прижалась к мужу: "Я репетировала", - пробормотала она, глядя в окно на черного пушистого Кота невероятных размеров, кое-как примостившегося на тонкой ветке.
Маруся нежилась в постели. Это невероятно, но она никуда не спешила. Еды полно, сын выведет таксу, стирка подождет, а муж сегодня тоже выходной. Праздник! Четыре предстоящих празднично-входных дня представлялись если и не вечностью, то уж ее половиной определенно.
Мурлыкнув, она перевернулась на бочек, уютно сложила ладошки "лодочкой", подсунув их под щеку и внезапно поняла, что выспалась на сто лет вперед.
Часы показывали 6-15.
"Вот ведь подлость какая!", - огорченно подумала Маруся, - "Был бы сегодня рабочий день - стонала бы: ах, спать хочу! Ну хоть бы до семи поваляться1 А сейчас лежу - глаза врастопырку - и бодрость в организме необычайная!". Поняв, что затянувшееся блаженство - это разновидность каторги, Маруся выползла на кухню и включила чайник.
"Доброе утро, сударыня!", - раздался над ухом тихий вкрадчивый голос.
"Здрасьте вам!", - рявкнул Внутренний Голос, - "вот не было печали - ни свет, ни заря - гости!".
Над известной табуреткой клубился дымок-туман, в котором угадывался кошачий силуэт. Маруся, от неожиданности едва не упустив банку с кофе, определила в сгустившемся тумане улыбку.
"Сударь", - строго сказала она, - "проявляйтесь живее. Я не Алиса, а Вы, конечно, кот, но не Чеширский же!".
"Ах, сударыня", - мурлыкнуло туманное нечто, - "нам не дано предугадать...".
"Хотите кофе?", - спросила Маруся, дабы вернуться к реальности из заоблачных высот.
"Спасибо, с удовольствием", - ответил Кот, мгновенно обретая четкость и основательность.
Кофе разлит по тяжелым керамическим кружкам (о, хрупкость китайско-японского фарфора!), рядом валяется пачка сигарет. Маруся брякнула керамическую же пепельницу на стол. Кот протянул блеснувший золотом "Ронсон". Маруся затянулась ментоловым дымком, глотнула кофе и спросила: "Чему обязана, сударь мой?".
Кот помялся, потеребил усы, без нужды щелкнул золотым "Ронсоном".
"Ну!", - поторопила Маруся.
"Это не объяснить вот так вдруг", - решился Кот, - "но не хотели бы Вы, не сможете ли Вы...", - и но увяз в словесных ухищрениях, приседая и расшаркиваясь. Маруся терпеливо слушала, пытаясь отделить зерна от плевел; но запутавшись окончательно в изящно-кружевной паутине, рубанула напрямик: "Объяснитесь же, сударь!".
Суть же дела оказалась такова: Некто (не будем называть имени, сударыня), предприняв некие действия, уяснил для себя следующее: если бы Вы, сударыня согласились, моя работа протекала бы значительно эффективнее...
"Сладкая парочка - Бегемот и Коровьев", - радостно заржала Маруся. Она веселилась, представив себя в клетчатой паре, а Кот - с наколотым на вилку грибочком. Кот, укоризненно потряся усатой башкой, внятно произнес: "Сударыня, лопоухий восторг уместен в юности! Вы же солидная дама, мать семейства... Как можно?!!".
Маруся хлебнула кофе, покатала на языке несколько смачных слов, но сдержалась.
"Итак, сударь, чего же Вы ждете от меня?"
"Вчера, у этой малышки, Вы показались мне уместней, нежели сейчас... Простите великодушно...", - сухо произнес Кот, - "Я, видимо, ошибся". И, собрав воедино себя, зажигалку и собственный имидж, обиженный котяра медленно растворился над табуреткой.
"Минутку!", - прекратила резвёж Маруся.
Туман, почти рассеявшись, вновь уплотнился, глянул хмурый глаз.
"Простите, сударь, я не думала, что Вы всерьез...", - покаялась Маруся, проклиная неуместную жизнерадостность, столь чуждую ей в обычной жизни.
"Почему это Вы не восприняли всерьез мои слова?", - ощетинился Кот.
"Все это так странно, я никак не возьму в толк чего же Вы, собственно, ждете от меня?".
"Всего лишь быть Мамой", - буркнул Кот, подтаскивая поближе хвост, очутившийся в опасной близости от таксиного носа.
"Ну, это мне не привыкать", - простодушно брякнула Маруся, - "общий "мамский" стаж у меня значительно превышает возраст!".
"Как так?", - Кот казался озадаченным.
"Считайте сами: 24 года - я мама мужу, 22 - дочери, 14 - сыну, и вот еще шестой год я мама этому зверенышу", - Маруся почесала разнежившуюся таксу по пузу, - "и еще 10 лет я была мамой... но это - совершенно другая история, достаточно грустная... Не считая мелких увлечений в виде подружек дочери, прибегающих за советом, приятелей сына, самозабвенно поглощающих его именинные торты (да и среди молодых людей, ухаживающих за дочкой, встречались, знаете ли, недолюбленные дети), так вот, суммарный "мамский стаж" у меня перевалил за 75 лет!", - Маруся зыркнула на Кота, предвкушая произведенное впечатление.
Но Кот не впечатлился.
Он раздумчиво потирал усы "Ронсоном", глядя сквозь Марусю. Молчание повисло вполне ощутимой тяжестью. Кот, очнувшись, рассеяно бормотнул: "Ну что же, вполне - вполне...".
Маруся оскорбленно молчала, над ней сгущались эмоции.