Я встретил того парнишку в одном из кафетериев, работающих круглые сутки, на Литейном. Мы оказались вместе за одним столиком. Холодные ветра гоняли рассыпчатые брызги в разные стороны за огромным окном. Парень пил зеленый чай и шмыгал носом. Вообще он был одет явно не по погоде. Безумные его глаза устали носиться взад и вперед, одержимые болезнью ветра. Ветер внутри и ветер снаружи сразу же насторожили меня. Вид у пацаны был безобидный, поэтому мы все-таки разговорились. Вот что он мне рассказал:
- ... и я оказался, наконец, за рубежом. Давно хотел смотаться в какую-нибудь южную страну, и тут такая возможность представилась... Я очутился в Черчландии. Взял с собой большую сумку шмоток, гитару и прилетел в один из их основных курортных городов Аланию. Я не брал никаких путевок, думая отдохнуть по-своему. Взял с собой флакончик с сушеными мухоморами и пару упаковок снотворного, чтобы легче акклиматизироваться на случай чего. В самолете выпил джину и решил двигаться вглубь страны по побережью, чтобы увидеть не сувенирную сторону, а реально как люди живут. Мне всегда интересно, как люди живут, видимо, потому что у самого меня с этим всегда проблемы. И еще я подумал, что не стоит останавливаться, нужно найти портовый город и попытаться морем выехать дальше на юг. Раз выпала такая возможность, может быть в первый и последний раз, надо ее использовать по максимуму. Из аэропорта на такси я отправился на автовокзал, где купил билет до крупного портового города, находившегося в семи часах езды. Туда я прибыл в середине ночи и уселся за столиком уличного ресторана, на пальцах и нескольких мне известных английских словах пытаясь добиться максимально возможную нужную мне информацию.
... С наступление утра я сел в маршрутку и приехал в здание фирмы, торгующей билетами на остров Гуг, куда я решил отправиться... В общем, к вечеру я был на Гуге, где меня сначала спросили, для чего я приехал, на что я не дал внятного ответа, затем отобрали ремень и шнурки и посадили в трехспальную комнату за решеткой, а наутро посадили в пароход и отправили обратно. Я нимало не расстроился таким поворотом событий, ведь, как известно, все, что ни делается, все делается к лучшему...
Я нашел комнату в недорогом отеле, выпел в кафушке немного водки, поел местной несоленой и острой пищи и лег спать, размышляя, что ждет меня впереди. Я решил любыми способами двигаться дальше от первичной точки прибытия. Наутро одолела меня хандра, и я решил справиться с ней снотворным. Я купил коньяку, наелся запивая им таблеток, оделся во все белое и лег в кровать. Я не особо хотел просыпаться, тем не менее, залил клеем зевающий кроссовок и прижал его ножкой стола... Вы можете взять мне еще чаю? Я отработаю его на сто процентов. Да, спасибо... Дальнейшее начинает выступать постепенно и как бы кусками. Я помню темноту и тишину. И в этом пространстве что-то во мне все время вставало и падало. Это было мое тело. Это я сам все время вставал и падал. Бесконечно повторяя один и те же попытки. Как будто потолок комнаты опустился до уровня плеч, а я не замечал этого все пытался встать в полный рост, без устали ударяясь головой о небо. Кварцевый зеленоватый светящийся цвет на фоне глубокой темноты. Затем был пир друзей, но чьих именно я не помню. Друзья разбрелись под утро, осталась только одна подруга. У меня гитара черного дерева, и эта подруга уселась на пол, поставив за спиной стоймя гитару, одетая вся в черное, с черным лицом вороны, с подведенными ярким фиолетом подглазьями. Я что-то говорил ей, на чем-то настаивал, она полностью игнорировала мои инсинуации, сохраняя недвижимость камня. Проходили часы. Начался день, я обозревал изуродованную комнату. Внезапно подруга поднялась и направилась в ванную, где принялась устанавливать вывороченный из стены умывальник. Опустошение царило в небольшом помещении. Да... царило опустошение. Внезапно подруга опять застывала камнем. Так продолжалось долгое время. Наконец, она ушла.
... и вот я проснулся и оглядел беспорядок вокруг себя. Я попытался выйти из комнаты, но дверь была заперта. Я опять лег спать. Проснувшись, обнаружил все в той же последовательности. Я стучал в дверь и громко звал на помощь. Кто-то услышал меня, и вскоре я встретился лицом к лицу, по которому он не замедлил ударить, с хозяином отеля. - Это мой отель! - кипел хозяин, - я не допущу, чтобы здесь происходили подобные вещи! Ты залил мне клеем пол, снес умывальник, поломал телевизор, затопил ванную, вывихнул стул. - Он выхватил у меня мой паспорт. - Ты должен мне две сотни зеленых! - от гнева его английский звучал идеально. У меня и в помине не было таких денег, в кармане штанов по старой питерской привычке лежали разменянные на местную валюту сто долларов.
Я зачем-то достал их и начал вертеть в руках. Он хотел отобрать у меня и это, но я не дался, выскочил из-под него и убежал на улицу. На мне были штаны, кроссовки, футболка, вязанная кофта и трусы. Я выбежал на незнакомую улицу, спрашивая у прохожих об автобусной остановке, но куда ехать, я не знал. Я сел на траву и принялся размышлять о своем положении. Но я хотел продолжать двигаться, двигаться все дальше от точки прибытия. Если ты забрасываешь удочку, то обязательно кто-нибудь клюнет, - говорит один мой друг. Но я забрасывал удочку без наживки. Шли дни, продолжали течь сквозь пальцы. Мне все таки удалось поймать маршрутку, и я уехал из этого города, где ничего кроме колбасок, ледяной воды, золота и косых взглядов на спиртное, если даже ты пьешь пиво на улице, не было. Не считая моря. Не считая солнца. Это вообще отдельный разговор.
... И вот я оказался на шоссе. По обеим бокам выжженная глинистая почва с зарослями колючек и появляющимися то здесь, то там невысокими пальмами. Я устал идти и вывернул к черной речке. Я удивился, что раньше никогда не видел этих мест. Мне казалось, что я исходил Питер от и до. Здесь же не было гранита и в помине, узенькая речушка извивалась, как змея в траве. Очень жарко. Я присел в тени раскинувшегося словно пузатое легкомысленное облако дерева. Я отдыхал. Засмотрелся на узлистые извивы стволов деревьев, наваленных неподалеку, и вдруг обнаружил рядом с собой своих давних приятелей, парня и девчонку, обнимающихся в мягкой траве и смотрящих на меня любящими четырьмя глазами. Ребята, елки-палки, как я рад вас видеть. Сколько лет, сколько зим, сколько Питеров и Москоув. Мы продолжали статично наслаждаться друг другом. Кварцевые крапинки стали выделяться солнечными вспышками на их одежде, постепенно выступала крапчатость гранита, они таяли на глазах, влага поднималась от их тел прозрачными струйками. Они каменели на глазах. Господи, да они же так замерзнут ночью, ведь стоял октябрь, и хотя дни по-прежнему были жаркими, ночью температура сильно падала. Я должен если не смогу разбудить их, оставить им хотя бы кофту. Я положил свою единственную защиту от внешнего мира рядом с их окоченелостями. Отошел на пару шагов. Нет, все-таки друзья друзьями, а без кофты я пропаду.
- Ребята, выздоравливайте, - прошептал я, взял кофту и пошел искать чего-нибудь попить...
И набрел на вездесущие здесь небольшие кафетерии, как грибы растущие вокруг остановок. Я зашел в один из них. За прилавком, наливая красный запотевший сок из стеклянного резервуара, стоял брат моей бывшей. Рядом скопились разговорчивые юноши. Все курили и что-то было щебетали. При моем появлении все взгляды устремились, сами понимаете. Брат, оказавшийся черноволосым, удостоил меня беглым ваххабиттским взглядом и заворчал приятелям:
- Этого пса я обслуживать не буду. - Почему же это? - вдруг вырвалось у меня, но горец игнорировал. - Пускай выметается отсюда! - Что же я плохого тебе сделал? - но разговаривать было бесполезно. Я вышел, смятенный и подавленный. Нужно было двигаться дальше. Я поднял руку в ожидании микроавтобуса. Приветливый усатый крестьянин решил помочь мне и тут же застопорил транспорт, войдя в который я обнаружил компанию друзей хозяина отеля, смотря на меня невидящими глазами.
- Ну вот и ты, - сказали они почти хором, - ты знаешь, ты тут теперь всем должен, ни у кого из нас нечем оплатить проезд. Будешь отдавать постепенно. - Они подняли большие пальцы и подергивая ими, хором произнесли что-то типа "смерть тебе, верная смерть". И моя любимая, оказавшаяся здесь, одетая по их шмоточеской моде, вся в золоте и серебре, на шпильках и в обтяжку, отвернув от меня свое уникальное лицо к окну, дергала пальцем и повторяла за всеми.
Нет уж, решил я и выпрыгнул из автобуса на ходу. Но они будут меня преследовать! Это ясно как Божий день. Я рванул по шоссе к ближайшему магазину. Водки мне, водки! Но сколько я ни вытаскивал денег и отдавал их продавцу, ему все было мало. В дверях в это время появились две девчонки и объявили мне, что сколько бы я ни прятался, контроль надо мной осуществляется неукоснительно. Я схватил бутылку и запивку и побежал. Меня догнал продавец и после недолгой борьбы (я не хотел терять время) отобрал спиртное. Мне даже выпить здесь спокойно не дадут!..
- Как вам мой рассказ?
Я объяснил, что очень занимательно, и теперь сам предложил ему чаю. Имен своих мы не выясняли, но между нами росло взаимопонимание. Когда-то и мне что-то вроде...
- Дальше будет еще занимательней! - пообещал он. - Дайте мне только сигарету, я немного перекурю молча.
... Так вот, я пошел дальше и набрел на большой город. Моя алкогольная жажда толкала меня из магазина в магазин, но здесь продавали только одежду. Мне нравились бесконечно круглящиеся улицы, но я постоянно слышал голос по рации за спиной. Я решил профессионально уйти от слежки. И ушел, перегибая улицы из стороны в строну. Наконец я взял прозрачный заветный пузырь, сигарет и понял, что денег у меня почти не осталось. Ступни в плотных кроссовках превратились в болото без носков, я искал место, где бы присесть. Присел, но меня оттуда прогнал бедуин, определив, что мое место на вокзале. Я поплелся дальше... И вышел на огромный берег с парком. Сел на скамейку и стал всматриваться в проносящуюся реку машин подо мной. Мягкие кустарники окружали меня, над городом зажигались звезды.
... Оказалось, что я сижу почти у дверей полицейского участка, куда меня и пригласили войти спустя некоторое время доброжелательными жестами глаз. Неужели это опять друг хозяина отеля? - пронеслось в голове. - Или просто они все здесь на одно лицо? Хитрые глаза и европейская улыбка. Ладно, я предложил им выпить со мной, но они деликатно убрали бутылку. Я забунтовал. Они налили в стакан воды. Но меня не проведешь! Ребята, я выпью сегодня или нет? В конце-то концов!..
Меня промытарили там до полуночи, каждый, кто подходил, не мог общаться дольше пяти стандартных вопросов. Я неизменно отвечал одно и то же. Полисмены качали головой или даже трясли ею и отходили.
- В чем ваша проблема?
- Моя проблема в деньгах!
- Только в деньгах?
- Только в деньгах!
Затем меня повели. И привели к микроавтобусу, рядом с которым стоял неизменный друг хозяина отеля. Внутри ждала все та же компания. Все понятно. Мне не уйти от возмездия. Но я не сдамся без боя. Меня усадили в самый конец коридора, и автобус отправился в Ночь.
Что-то здесь затевается покрупнее, чем я думал. Все молчат. Перекусили, мне не дали, зато ладони ополоснули персиковой водой. Все сбросились. Стюард любовно перетасовывает банкноты, с ухмылкой смотрит на меня. Вдруг машина остановилась посреди темной дороги, двери открылись, и темные руки передали стюарду пластиковый чан с темной жидкостью и, я не вру, высушенные плоские трупы нескольких кошек...
... Ритуальное жертвоприношение! Я буду жертвой! Я всегда хотел быть жертвой, но не так ведь, мать вашу, не так, вслепую, наощупь, неизвестно ради чего!..
Автобус ехал очень долго, если б у меня были часы я бы, наверное, сказал, - целый час. И вот чернокнижники остановились у какого-то становища, желтые костры горели тут и там. Я выходил последним, чего мне и хватило для того, чтобы, оттолкнув руку сопровождающего, рвануть в обратном направлении. - Это тот самый, который хотел повесится! - кричали они и пытались меня догнать, но не тут-то было. Я улетал от них на гиперадреналиновых ногах.
Потом я шел и шел, очень долго шел, обнаружил в одном месте беседку и немного поспал на узкой скамейке. Потом меня взяли в плен боевики партизанского движения, расстреливали, я успокаивал черчландский народ, беря весь огонь на себя, из меня хотели варить плов, я прорывался сквозь загрождения в аэропорту, пытаясь улететь в Дюссельдорф, рассматривал своих друзей, отдыхавших на ветках влажных широколистных кустарников, ни о чем никого не просил, только периодически спрашивал дорогу, не зная куда, и все шагал и шагал, пока меня окончательно не задержала полиция и не упекла в местный сумасшедший дом, где я провел незабываемое время, пытаясь вспомнить русский язык, но ведь я уже и так тут много нарассказал, и чай весь выпит, и больше не хочется, и вот я сижу и думаю, может мне рассказ такой написать, может быть я, в конце концов, заработаю на этом денег, потому что мать моя женщина, как же одиноко и тоскливо здесь заниматься искусством, и понимать, что ты обречен...
- Вы знаете, - тогда сказал уже я, - я тоже занимаюсь искусством, и тоже здесь. Я понимаю, о чем вы говорите, и думаю, что не так уж все это страшно, если понимать, что ваша возлюбленная никогда никуда от вас не уйдет. Ведь искусство - это возлюбленная, а мы - избранные. Несите же этот алмазный крест сквозь всю свою жизнь, а рассказ давайте уж лучше я напишу.
И написал.
- И давайте встретимся здесь же в это же время через год!