Дворники "шестерки" со скрипом ползли то влево, то вправо, на секунду открывая взору светоотражающие полоски железнодорожного шлагбаума. И снова матовая пелена. В такт дворникам, стучали колеса проходящего поезда. Кажется, состав начал притормаживать. Ритм явно становился иным. А по крыше машины, нудным соло, барабанил нескончаемый, осенний дождь.
Мозг, как прохудившаяся крыша, пропускал влагу памяти. Она проникала везде. Разрушала комфорт теплого, сухого салона автомобиля и кажущегося благополучия внутри себя. Кипятком ошпаривала сердце. "Господи! Я больше этого не выдержу",- шептал он. Но Господь в тот день был не доступен...
Утром он покинул свой дом, таясь, как нашкодивший кот. И возможно впервые такое поведение не было связано с виной и... вином. Он просто постеснялся своих слез. Они и сейчас переполняли глаза, придавая вагонам проходящего состава причудливые формы.
Исправно работающий вентилятор тащил в салон тяжелый, специфичный запах железной дороги. Вот он, очередной виновник воспоминаний...
Рабочую электричку здесь все называли "люксом". История не сохранила имя того острослова, но для мальчишек его поколения электричка действительно была окном в цивилизацию. В сентябре, когда начинался учебный год, те, кто уже ездил в ближайший город на "люксе", считали себя взрослыми. Не торопясь, с деревенской степенностью, описывали достоинства этого "чуда техники"...
Он не мог себе объяснить, почему поехал на электричке. Ради детских воспоминаний? Нет. Наверное, нет. Ему что-то было нужно в этом соседнем городке. Что-то очень важное, необходимое. Да так, что... Даже этот стойкий вагонный запах показался ему милым. Надо же. Специфичная смесь мазута, креозота, мочи ассоциировался с запахом... лимонада. За 22 копейки. Отец, когда ехал в город за зарплатой, часто брал сына с собой. Вернее мать настаивала, чтобы приглядывал за отцом. Традиционно, перед тем как обмыть с друзьями получку, папа покупал отпрыску мороженое- пломбир и лимонад. Чтобы маме не проболтался. Иногда эта адская для непривычного детского желудка смесь давала побочный эффект и тогда приходилось искать в электричке вечно загаженный туалет или... Случалось и или. Стыд, унижение. Почему мы так отчетливо помним то, о чем давно пора забыть?
Вокзал. Почему у нас все вокзалы маленьких станций так похожи друг на друга? И видом, и содержанием? Мозаика из треснувших плит на полу, кресла из гнутой фанеры с железными ногами, пьяный в закутке, стойкий запах перегара. Он с трудом нашел место почище.
Вдруг массивная дверь со скрипучей ржавой пружиной приоткрылась, и в зал протиснулись ребята лет десяти, двенадцати. Одеты были кто во что. В фуфайки с чужого плеча, болоньевые куртки советского пошива. "Наверное, из местного детдома", - решил он про себя. Уж больно бедна и не по фасону была одежда.
Среди пацанов он сразу выделил светловолосого мальчика. Что-то в нем было притягательное и... знакомое. Он не принимал участие в шумной ребячьей ватаге. Сел в уголке и с широко открытыми, восхищенными глазами рассматривал зал. Их взгляды встретились. Не объяснить, что это было. Душевный порыв, наваждение? Но, повинуясь какой- то воле, он подошел, взял ребенка за руку и повел с собой. Теплая, маленькая ладонь.
Они весело болтали о чем-то, будто всю жизнь были знакомы. Вошли в магазин в полуподвальном помещении. В нос ударил запах сырости, сухофруктов и халвы. Точь - в- точь, как в детстве. Как в каменной лавке, что была на соседней улице. И продукты те же. Накрытая от мух марлей, кисло черная алычовая пастила в развес. Повидло в огромных жестяных банках. Даже продавщица та самая. "Надо будет сюда привести детей. Показать "уголок из детства" - решил он.
-Ну, что тебе купить?- спросил громко.
-Не знаю, - тихо прошептал мальчик.
А по глазам было видно, что хочет попробовать все.
-Ну, вот что, - с нарочитой решительностью обратился он к продавщице, - вот вам деньги, - бросил на чашечку весов смятые купюры, - когда этот пацан будет приходить к вам, отпускайте ему все, что он захочет. А я потом проверю ...
И он был горд, от этой, как казалось ему, широты души. Но мальчик в ответ только грустно улыбнулся.
Они шли по залитой солнцем привокзальной площади. Не разбирая дорог, по самым лужам и смеялись. Пахло весной. Парила земля, только что освободившаяся от снега. Хотя, когда ехал сюда, была помниться осень. Немытыми руками разламывали брикеты халвы в рванном бумажном пакете. Спешно тащили кусочки в рот, смеялись, говорили о чем-то. Он обнял мальчика, и его волосы пахли солнцем. Откуда-то появился велосипед очень похожий на его, из детства...
Казалось, нет ничего вкуснее на свете этой халвы. И нет счастливее дня...
Но что-то темное и невероятно тяжелое уже надвигалось вместе со временем. Отчитывали минуты массивные вокзальные часы. Оказалось, что скоро электричка пойдет обратно. Ее уже объявили.
-Ты не думай, - говорил он, пряча глаза, - Слышь, не волнуйся, я обязательно снова приеду...
Мальчик смотрел на него с широко открытыми, ясными и грустными глазами. Слезы текли по щекам. И они оба почему-то точно знали, что больше не встретятся никогда.
Сквозь грязное окно электрички, он смотрел на мальчика, стоящего у калитки. Худенькие плечи, весь, какой-то поникший. Хотелось остаться, защитить, обнять, взять его собой, в конце концов. Но что-то беспощадно неотвратимое надвигалось уже стеной. Невидимый кондуктор торопил закрыть двери. И от бессилия текли слезы...
Проснулся от страшной боли в сердце. Руки будто скованы. Не дотянутся до спасительного нитроглицирина. Обрывки сна, все еще кружились в голове. Тот мальчик, с грустными глазами. Собрав последние силы, он крикнул, будто в тоннель без просвета: "Помогиии!" И... проснулся окончательно. Сердце действительно болело. Подушка мокрая от слез.
Не сказав ни слова домашним, он оделся и вышел. Поздняя осень встретила его свинцовыми тучами. Завел машину и поехал, куда глаза глядят, чтобы проветриться. Ехал, пока не застрял у этого железнодорожного переезда.
Состав остановился окончательно, продлевая минуты ожидания. Но это было уже не важно. Он сейчас, только что, вот здесь, ясно понял, что тот мальчик - это он сам, из детства. И электричка, и лавка, и велосипед - все из давнего вчера... И он, точь - в- точь, как на пожелтевшей фотографии из старого альбома. Вот почему лицо мальчика так знакомо. И этот вывод его ошеломил.
Господи, сколько было чистоты в Его глазах и сколько... И сколько было сделано ошибок Им. Сколько разочарований и подлости было в его взрослой жизни. Как легко, повинуясь времени, он расстался с мечтами из детства. Как суетился, предавал других, лгал себе. "Прости, прости. Слышишь, как тебя... Ах, да, это ведь я... Прости... Мы, ведь с тобой, думали стать другими. Ты знаешь, я еще смогу, я буду ..."
Он уже не слышал автомобильных гудков и мата водителей. Кто-то догадался подойти и посмотреть, что все-таки случилось с водителем "шестерки". Дежурная переезда вызвала "скорую". Но она не понадобилась.