Но на следующее утро вся семья Коленьки собралась за грибами. Об этом решили еще с вечера, и специально пораньше легли спать, чтобы как следует использовать утро.
Назавтра поднялись чуть ли не с солнцем. Родителям и Коленьке еще хотелось спать, так что, когда выходили в прохладный утренний двор, все еще зевали. За ночь выпала роса, поэтому одели резиновые сапоги и брезентовые куртки. Еще у путешественников были корзины и небольшие мешки, а также запас пищи для завтрака и, быть может, обеда, приготовленный еще с вечера.
Сначала шли через "ближний", маленький лес, который лежал на их пути к цели. Дорожка, усыпанная влажной хвоей, шла через высокий ельник. Терпко пахло хвоей и смолой - однако, грибов здесь еще не было. Но скоро подошли к большому шоссе, и, дождавшись большого просвета, все друг за другом перешли на другую сторону. Вот тут уже начался настоящий лес. Сюда они и направлялись с самого начала.
Утро было очень солнечное. Влажный лес был пронизан насквозь его косыми лучами. На листьях, траве и иголках блестели капли. Там, где особенно много солнца проникало под полог леса, все это так и сверкало.
Семья углубилась в лес в том месте, где был особенно густой еловый подлесок. Колючие ветки все время приходилось раздвигать руками. Чуть стоило забыть осторожность - и они сильно хлестали грибников.
Какое-то время шли через утренний, пронизанный солнечными лучами лес. Потом вдруг кому-то повезло найти первый гриб. Все сразу сбежались и стали рассматривать находку, дивясь и завидуя счастливчику. Поход сразу приобрел больший интерес и смысл. Теперь разошлись в разные стороны, пристально глядя в землю и тыкая в нее палками. Иногда в лесу раздавался радостный крик, и двое других бежали через кусты к третьему, порадоваться его находке и ее рассмотреть. Но так было лишь поначалу - скоро первое чувство радости притупилось, и больше уже не кричали и не сбегались со своих мест.
Коленьке поначалу не везло. Он радовался вместе с матерью и отцом, но тем сильнее ему хотелось найти свой первый гриб. Поэтому, когда, наконец, он увидел его, он так сильно закричал, что мать с отцом тут же примчались к нему со встревоженными лицами. Но он уже рассматривал свой гриб - самый настоящий, крепкий, с влажной коричневой шляпкой и глубоко прорезавшей шляпку поперек травинкой. Это был самый настоящий белый. Теперь и Коленька "открыл свой счет" и мог теперь продолжать с родителями "на равных".
Теперь уже искали в тишине. Лишь изредка громко перекликались, чтобы не разойтись далеко и не потерять направление. Так провели часа два. Взятые корзинки понемногу полнели. Лес все тянулся и тянулся - нескончаемый подмосковный лес, который уходил здесь вперед на много километров.
Наконец, все устали и решили подкрепиться. Тут как раз вышли на большую поляну с невысокой травой, уже слегка просохшую от росы. Расстелили клеенку, достали припасы, и все трое расселись по краям. Как же вкусно все это казалось здесь, посреди леса! И родители, и сын поглощали их с каким-то особенным удовольствием. Коленьке особенно понравился этот "завтрак на траве" - и не столько самим фактом завтрака, сколько самым видом этой поляны и своими "открытиями", которые он сделал на ней. Вся поляна заросла травой, и здесь было много знакомых трав, в том числе и лекарственные. Мальчик нашел зверобой, и после завтрака нарвал его целый букет. Среди травы тут и там здесь росли кусты. На одном из них он заметил большую паутину с основавшимся в ней большим пауком. Паутина вся была усыпана мелкими каплями, а паук сидел прямо в середине. Он был такой огромный, каких Коленька никогда не видал, весь мохнатый, и на спине у него темнел большой крест. Мальчик долго стоял и рассматривал паука.
Скоро привал закончился, собрались в обратный путь. Шли назад тем же лесом, но другой дорогой, в результате чего, кроме корзинок, наполнили также и пакеты. По пути не случилось никаких приключений. Лес был так же прекрасен - но теперь близилась уже середина дня. Роса понемногу высыхала, становилось суше и жарче. Теплые брезентовые накидки нашим путешественникам давно уже были не нужны. По пути набрали еще трав, земляники - и в результате вернулись домой с богатой добычей. Не откладывая в дальний ящик, принялись разбирать грибы. Коленька работал вместе со всеми. Сколько радости было теперь достать из корзинки гриб, вспомнить, кто и когда его нашел - и уж только потом почистить его, помыть и разрезать!.. Добыча была действительно богатая, и за этим занятием тоже прошло чуть ли не полдня. Уже к вечеру семья, наконец, встала из-за стола и смогла, наконец, отдохнуть. Коленька уже никуда не хотел идти - а почти без сил упал на диван. Стоило на минуту закрыть глаза - и под закрытыми веками начинался привычный хоровод - ягоды, листья, грибы, снова грибы, ягоды, листья... От усталости он сам не заметил, как задремал. Скоро мать, заметив это, сама перенесла его на веранду, в его кровать. Так закончился этот в чем-то особенный, а в чем-то, напротив, самый обыкновенный день.
В тот же вечер на кухне у Иванова снова собрались пить чай. Все сидели вокруг стола - в этот раз, видимо, со вполне определенными намерениями и ожиданиями. За окном сгущались сумерки, шумела листва - а здесь взгляды всех были прикованы к Игорю. Он, чувствуя эти взгляды, был немного смущен и вообще ощущал себя как бы "не в своей тарелке". Иванов на минуту отошел, и теперь только что вернулся, но еще не успел сказать своего первого слова "в качестве хозяина".
В этот момент Игорь сам первый решил внести ясность, и, прервав молчание, обратился ко всем:
- Я прекрасно помню, что сегодняшний вечер предназначен для очередного рассказа, и прекрасно помню, что, по нашему договору, этот рассказ надлежит представить мне. Подчиняюсь нашему общему соглашению - и сейчас же готов начать. Рад сказать вам, что я даже обдумывал заранее наш сегодняшний разговор, к нему заранее готовился - так что, думаю, мне будет что сказать. В то же время должен предупредить вас - взвешивая свою историю как бы на внутренних весах, сравнивая ее с историей предыдущего рассказчика, я не мог не прийти к выводу, что рассказ мой будет, видимо, не столь интересный.
- Мы охотно это примем, - ответил за всех Иванов, - Здесь и невозможно требовать слишком многого. Главное, чтобы было что рассказать.
- Меня здесь и то смущает, - продолжал Игорь, - что рассказ мой как бы в чем-то на него и похож. Наш Виталий так прекрасно описал переживания человека в сфере науки, всю его потерю смысла жизни и внутренние метания, а теперь вот я гляжу - ведь и у меня что-то подобное! Те же чувства, те же разочарования - только сфера немного другая. Факты, да и вся обстановка новые - а смысл и выводы почти те же. Это я обдумал сегодня и вчера, когда о своей жизни размышлял. Потому и не знаю, стоит ли на новый лад почти то же повторять.
- Что ж, мы будем очень рады послушать твою историю с теми же выводами на новых фактах, - вновь ответил за всех Иванов.
- Ну, раз так, - успокоившись, начал Игорь, - то я приступлю к своему рассказу. Друг Виталий рассказал свои впечатления от нашего прежнего института в основном после того, как мы в тот год по разным причинам друг друга покинули. Для меня тоже немного странным было слышать о его столь трагическом восприятии нашей системы высшего образования, но это отдельный вопрос - а, по крайней мере, этот его принцип я сохраню - тоже буду рассказывать о том, что со мной было после нашей тогдашней разлуки. В ту весну, как вы помните, я не сдал сессию и благополучно вылетел из института. Просто так "гулять" мне было нельзя - поджидала армия - и поэтому я спешно, скорее поступил в другой институт, попроще. Но рассказ мой не о том, потому что здесь нечего совершенно было бы рассказывать, а о другой моей идее, которой я тогда решил себя посвятить. Это было вызвано тем, что я разочаровался совершенно в учебе и уже ничего не надеялся получить себе от учения. В то же время была с детства во мне и еще одна способность, которую я теперь решил развить - музыкальная. У меня были знакомые ребята, с которыми мы еще в школе играли в ансамбле. Их теперь разбросало по разным институтам, и в течение первого года мы с ними почти не перезванивались. А теперь, когда все повернулось таким образом, я вновь вспомнил про них и вновь решил возобновить кое-какие отношения. Все сложилось, конечно, далеко не сразу. Около месяца мы с ними эту идею обсуждали - и вот решили, наконец, возобновить наши прежние занятия - или, если сказать вернее, заново начать. Я теперь с трудом все это смутное время вспоминаю. Какие-то залы, какие-то подвалы (в нашей прежней школе нам помещения не дали), какие-то люди, с которыми надо было об этих помещениях договариваться... Новые знакомые, тоже музыканты - с выходом из школьных стен мы с этим миром скоро должны были столкнуться, и нашим прежним кругом общение наше не ограничилось. Какие-то бледные гитаристы, солисты и солисточки, какие-то ребята, которые постоянно приходили на репетиции - а, главное, те, которые имели здесь "интерес", которые хотели "стричь купоны", устроить из этого дела какую-то коммерцию. Я многое теперь как в тумане припоминаю, а главное - главное, ведь я должен рассказывать теперь только самое существенное, только самое интересное и центральное!.. Это-то мне дается как раз с наибольшим трудом. Слишком уж вся жизнь эта беспорядочна, слишком туманна и, я бы сказал, призрачна... Ах, да - вот в этой-то призрачности все и дело! В чувстве иллюзорности, какого-то тумана и беспорядка, которое владело мной, как я теперь понимаю, весь этот период. Тогда-то я этого не замечал. Я был увлечен, мы все будто бы делали что-то важное - а, как теперь понимаю, все находились в каком-то чаду. Это-то и привело со временем к естественным результатам. Не выдержав трудностей, которые поставила перед нами жизнь, так и не достигнув какого-то более-менее сносного результата, мы через некоторое время - примерно года через два после того, как тогда собрались и встретились - снова перестали существовать, т.е., попросту говоря, распались. Тем и кончился опыт моего приобщения к эстрадной музыке. Больше я уже никогда ничем подобным не занимался. А единственным ощущением, которое у меня осталось от этого времени, повторяю, было чувство какого-то чада или тумана, какой-то бессмысленной гонки неизвестно куда и зачем, какого-то беспорядка и торопливости.
Сказав это, рассказчик вдруг замолчал. Это казалось странным - он будто оборвал свой рассказ на полуслове. Сидевшая рядом компания смотрела на него с некоторым удивлением. Никто не мог бы предположить, что это и было все, что он собирался сегодня всем рассказать.
- Что ж, очень интересные впечатления от этой почти незнакомой нам области жизни, - прервал молчание Иванов (он в этот вечер как бы говорил за всех, поскольку другие в этот раз почему-то молчали), - Особенно ценно то, что они рассказаны нам самим участником. Но неужели это и все, что ты собирался нам сегодня сообщить? Не может быть, чтобы за эти годы в твоей жизни не было больше ничего интересного!
Игорь смущенно усмехнулся и пожал плечами.
- Конечно было, несомненно было! Но я ограничил мой рассказ, как мы и намеревались, одной сферой, одной вполне определенной областью, чтобы представить эту область как бы целиком, причем и изнутри, глазами участника! Виталий выбрал науку, техническое образование, а я - музыкальную жизнь, причем лишь эстрадную. О, я понимаю, - сразу перебил возможные возражения он, - что это пример очень частный, и, может быть, случайный, что по нему нельзя судить о всей этой области - и все же правда та, что я два года варился в ней - и вынес оттуда вот именно такие впечатления. И потом - ведь не насильно же я туда попал! Ведь был же я увлечен! Ведь был же готов вкладывать в это силы и этим жить, почти даже чуть ли не служить этому делу! Поэтому, думаю, все-таки мои впечатления кое-что значат. Но подождите! - вдруг горячо воскликнул он, - Это вовсе не все, что я хотел вам рассказать! Пусть, может быть, мой рассказ не будет не очень ярким, но я хотел бы затронуть и другую область музыкальной жизни - музыку, так сказать, не общего спроса, не "на потребу дня", не массовую и с некоторой точки зрения "низкую" - а более высокую, вечную, составляющую важную часть культуры и нашей высшей жизни - короче говоря, музыку классическую! Избрав своей темой музыкальную жизнь, я должен и ее коснуться - тем более некоторый опыт в этой сфере у меня тоже есть. Тогда, может быть, мое описание этой сферы приобретет большую полноту!
Собравшиеся с интересом приготовились слушать.
- Да, некоторый опыт и в этой области музыкальной жизни у меня тоже есть! - с азартом продолжал рассказчик, - Уже потом, долго после решил я и ее испытать, и здесь попробовать свои силы - и с этой целью вращался довольно долго и в этих кругах. Ведь никакой непроходимой грани между эстрадой и музыкой классической нет! Это как бы два сорта одного растения - одно дикое, другое культурное. И вот из леса, где растут только дикие плоды, я перешел в сад, старательно огороженный, где каждое дерево заботливо окапывается, возделывается и поливается. Я по наивности ожидал там чего-то другого, но ясно, что это была иллюзия - условия были другие, а деревья все те же. Только в туалете у нас там никто не вешался (Игорь взглянул на Виталия) - но, быть может, это просто я не помню, а на самом деле и такое было. Понимаете, по-моему, они все, или, по крайней мере, большинство из них - я имею в виду студентов и аспирантов консерватории, а может быть даже и некоторых преподавателей - были несчастны. В самом деле, годами заниматься одним и тем же делом, причем столь далеким от жизни, которого цель - лишь создавать носящиеся в воздухе звуки... Потом еще эти их особые правила (добавил он с некоторым раздражением) - как можно играть, как нельзя... Что ни преподаватель - то свои правила... По-моему, от этого на любого талантливого человека найдет тоска... (последние фразы сказал он как-то между прочим, как будто вовсе и не собирался их говорить, но они все же как-то пришлись "к слову") Короче, скоро меня этот мир разочаровал. Не зря и Жванецкий об этом шутил - на пустом месте ничего не бывает, должна быть какая-то причина. Несчастных людей я там повидал достаточно. Не все же такие титаны, как Рихтер - есть и попроще люди, не столь гениальные, они и ломаются. Я знал там одну девушку - приехала в свое время в Москву из провинции, и провела в этой системе несколько лет. Пожалуй, когда-то был и талант - но только со временем куда все исчезает!.. А также теперь ни семьи, ни квартиры, скитается по чужим углам да где-то на второсортных концертах подрабатывает. Ни счастья, ни мира в душе, ни, как говорится, света в глазах. Хорошо еще, хоть есть в жизни отдушина - где-то устроилась в церковном хоре, на службах бывает...
Рассказчик хотел дальше продолжать - но тут вдруг вынужден был прерваться. Рассказывая про свою злополучную знакомую, он все это рассказывал вполне обычно, ничем не выделяя, в том числе и свою последнюю фразу. Тем удивительней было впечатление, которое эта последняя фраза вдруг произвела на одного из слушателей - точнее, на Лену. Сидя до того тихо и даже слегка рассеяно, она вдруг вся встрепенулась, как будто что-то припомнила, и, быстро взглянув на Игоря, вдруг быстро спросила:
- В церкви?..
Впечатление было такое, что она вовсе не собиралась за минуту ничего спрашивать, и вовсе не ожидала в его рассказе этого слова, да и теперь будто спросила в каком-то сне, или, вернее, будто проснувшись от сна. Рассказчик запнулся в своем рассказе и удивленно взглянул на нее.
- Ну да, в церкви, - спокойно повторил он, - Что ж в этом странного?..
Но Лена будто не слыхала его. Она будто перенеслась в какой-то другой мир и думала теперь о чем-то только одной ей известном. Странно было видеть это ее глубокое раздумье, "уход" как бы в другой мир по этому поводу, видимо, для других совершенно непонятному. Странно было и то, что она перенеслась в это странное состояние прямо посредине чужого рассказа. Иванов устремил на нее недоуменный взгляд. В этом взгляде, кроме удивления, читалось и что-то большее - какое-то ожидание, надежда... Он будто ждал, что она сейчас откроет перед ними что-то новое, на что он давно надеялся, что-то главное, что он от нее прежде всегда ожидал... Некоторое время провели в странном молчании. В самом деле, минута была очень странная. Наконец, она сама заметила эту странность, быть может, почувствовала неловкость, глубоко вздохнула и опустила вниз глаза.
- Ну да, в церкви... - недоуменно повторил Игорь, - Что же здесь удивительного? Это у нас там такая традиция - то есть в тех кругах. Если кто не находит себе работы - там концертов, или места в оркестре - устраивается в церковный хор. Там у них, в церкви тоже такая традиция - наших брать. Видимо, раньше было особенно распространено, когда у них своих певцов не было - но и теперь еще кое-где сохранилось. Платят, главное, хорошо. Поэтому у нас многие и проходят там "практику". Я-то сам не бывал, но про других знаю.
Все по-прежнему смотрели на Лену. Она, наконец, заметила эти взгляды и поняла, что надо как-то разрядить ситуацию.
- Ничего-ничего, - заторопилась она, - Это я случайно, это я... о своих мыслях...
Иванов удивленно смотрел на нее. Она поймала этот взгляд, как-то неловко улыбнулась, как бы смутилась и, наконец, отвела свой взгляд. Иванов еще некоторое время смотрел на нее, потом тоже пожал плечами и отвернулся.
- Хорошо, - сказал он, обращаясь ко всем, - Кажется, понятен основной смысл истории рассказчика. Только все же хочется услышать его последние, заключительные слова - как он сам ко всему этому относится? Каковы его общие впечатления, выводы? Как все это отразилось на его дальнейшей жизни и какое отношение имеет к теперешней жизни?
Игорь согласно кивнул.
- Именно это я и собирался сделать, - сказал он, - Общий вывод я, думаю, вам уже ясен. Так же, как наш друг Виталий погрузился с головой в научную жизнь, и там не нашел ничего для себя утешающего, так и я погрузился на несколько лет в культурную жизнь, точнее - в музыкальную - и в основном с тем же результатом. Вы предлагали здесь вести речь о "вершинах". Вот именно так я и построил свой рассказ. Если с некоторой точки зрения наука может считаться вершиной общественной жизни, то с не меньшим правом - жизнь культурная, и, в частности, музыкальная. Я побывал в двух ее сферах - как эстрадной, так и классической, и поэтому считаю, что мои впечатления претендуют на некоторую полноту. Всем этим сферам, на мой взгляд, не хватает, несмотря на их привлекательность и принадлежность к культуре, чего-то важного, как бы какого-то стержня или центра, что и подтвердилось на моем опыте приобщения к ним. Результатом обоих опытов было какое-то опустошение - во втором случае, может быть, менее явное, но по существу такое же. Я был вынужден оставить обе области и стараться строить свою жизнь независимо от них. Что касается дальнейшей моей жизни, то она вряд ли представляет какой-то интерес. Суть ее именно в том, что я старался жить в стороне от моих главных, истинных интересов. Некоторое образование получил - слава богу, смог устроиться на работу. Эта работа позволяет жить - что же, больше от нее ничего и не требую. А то главное, подлинное, что, по-видимому, составляет истинную мою суть - в стороне. Так, иногда возьму дома гитару, побренчу что-нибудь - и довольно. На занятия серьезные ни времени, ни желания нет. Так и остаюсь, по-видимому уже до конца дней, в разряде дилетантов. А по-моему, все же должно быть не так! - под конец снова оживился он, - Не зря же я чувствовал когда-то подлинное призвание! Не зря же просиживал с инструментом часы, забывая иногда обо всем, в этом только видя и цель, и смысл моей жизни! Не зря же все это когда-то было! А вот, реальная жизнь все повернула на самом деле по-другому, - смиряясь, закончил он.
Слушатели его некоторое время молчали. На кухне воцарилась полная тишина. На улице за окном вновь было черно. В доме где-то раздавался тихий шорох. В траве за окном стрекотали кузнечики, на чердаке будто что-то шуршало. Все четверо за столом сидели как-то притихнув. Наконец, среди молчания вновь взял слово Иванов.
- Что же, спасибо за новую историю. Смысл ее, видимо, всем понятен. Может быть, она не столь яркая, как предыдущая, но тоже рисует определенный взгляд на жизнь. По-моему, рассказчик ответственно отнесся к своей задаче. Я даже не вижу, что в этой истории уточнять, и потому воздерживаюсь от своих вопросов. Только, разве что, может, еще кто-нибудь хочет что-то спросить, или сказать - тогда пожалуйста, всегда есть такая возможность. Наш друг Игорь, я думаю, охотно разрешит ваши вопросы.
Он обвел взглядом собравшихся - но собравшиеся молчали. Никто не хотел ни высказаться, ни разрешать какие-либо вопросы. Все то ли устали, то ли сегодняшняя история не предоставляла для этого достаточного материала, то ли все израсходовали свой "заряд" вопросов и мыслей в предшествующий "вечер", во время рассказа Виталия.
- Ну что ж, тогда еще раз спасибо рассказчику. А заодно и всем собравшимся. Я думаю, и из этого можно извлечь некоторые выводы, чтобы потом подготовиться к слушанию следующего рассказа - я думаю, дня через два или три. Что же, тогда наш сегодняшний вечер закончен. Всем спасибо за участие и - приятного сна.
Все встали и принялись убираться на кухне. Все происходило в тишине - желания говорить действительно в этот раз почему-то ни у кого не было. В доме и за окном тоже было тихо. И дом, и весь поселок за окном спал.
Вдруг прямо над их головами раздался какой-то грохот. Все невольно вздрогнули и посмотрели на потолок. Грохот и шум снова повторились. Там, прямо над их головами, прямо по крыше, казалось, кто-то бегал, ходил...
Все недоуменно взглянули друг на друга. Странные звуки если не испугали, то удивили всех. Игорь еще раз взглянул на потолок.
- Это на чердаке... Там чердак... - произнес он, - Кто-то на чердаке ходит...
Все застыли в полном недоумении. Слышно было, как капает вода из крана - и эти звуки - смех, беготня, шум наверху.
- Это дети, - вдруг сказал Иванов, - Забрались на чердак и шалят... Там, снаружи есть лестница сбоку дома... Удивительно, как же я забыл...
Взгляды всех постепенно прояснились.
— Лестница... Ах, да, лестница... - неуверенно сказал Виталий.
Все вздохнули свободнее и стали улыбаться друг другу. Иванов тоже теперь все сообразил. Конечно, была лестница, и все время была, по сути, такая возможность - кому-то воспользоваться ей и забраться с улицы, даже в то время, когда он там спал. Странно, что он только сейчас вспомнил об этом - но, впрочем, это ничем его не встревожило и не испугало. В то же время он вспомнил о детях, которые сейчас были на чердаке - и какое-то теплое чувство проникло в него. Те самые, которые бегают здесь по дорожкам поселка, как и когда-то он сам с друзьями, и которые теперь заинтересовались его чердаком, как и он сам когда-то прежде с другом часами просиживал на нем... Как же это было давно, будто в тумане - и в то же время как же все это остается почти рядом... Такие мысли вдруг каким-то теплом повеяли в его душу, и он остановился, обдумывая их, как бы стараясь поймать и чему-то внутри себя улыбаясь.
- Но они же там заблудятся среди досок, или расшибутся в темноте!.. - с тревогой и заботой воскликнула вдруг Лена.
Это отвлекло Иванова от его мечты. Слова Лены, опасность, выраженная в них, показались ему вдруг вполне реальными. Он отвлекся от своих мыслей и вернулся к действительности.
- Надо подняться туда, - трезво и по-деловому сказал он.
Остальные молча смотрели, что он будет делать.
Иванов вышел из кухни, прошел в коридор, взял там стоящую у стены лестницу и, как делал это обычно каждый вечер, поставил к чердачному люку. Вслед за тем он поднялся по ней и, тоже как делал это каждый вечер, снизу надавил на крышку люка. При этом произошел обычный звук, от которого шум на чердаке, перед тем не прекращавшийся ни на минуту, вдруг прекратился. Там все будто замерли и прислушивались. Он поднялся на руках и заглянул в люк - и только теперь услышал возбужденный шепот и звуки шагов, пробиравшихся тихо в сторону чердачного окна. Когда он окончательно поднялся на чердак и огляделся, он увидел только несколько теней, промелькнувших по чердаку и скрывшихся в проеме окна. Вслед за тем он услышал оглушительный топот нескольких пар ног по шиферной крыше. Тут же все стихло и наступила почти полная тишина - только слышен внизу был удалявшийся шепот и шорох в кустах.
Опустив люк, Иванов спустился по лестнице вниз. Там стояли все трое гостей и смотрели на него с улыбками. В лицах их он тоже заметил что-то доброе и необычно светлое. Иванов, улыбнувшись, взглянул на них и смущенно развел руками.
- Что поделаешь, убежали... - с грустной улыбкой сказал он.
Постояли еще в коридоре, с теплым чувством глядя друг на друга. Всем хотелось будто говорить - но идущие к делу слова как-то не подбирались. Вновь вернулись на кухню и, закончив уборку, разошлись по помещениям спать.
В этот вечер, казалось бы, вполне обычный, тем не менее будто произошло что-то важное. Несмотря на достаточно грустный рассказ Игоря, все, тем не менее, засыпали с каким-то теплым чувством - и причиной этому, может быть, было последнее происшествие. Будто какая-то новая область жизни или какое-то новое направление чувств им открылось. Впрочем, все это достаточно трудно объяснить и описать.
Как бы то ни было, но в их пребывании здесь будто открывалась какая-то новая глава. Все это было слишком неопределенно, относилось скорее к области каких-то неуловимых мыслей и чувств - но как будто бы в какой-то степени чувствовалось всеми. Это же нашло выражение в том, как они закончили сегодняшний день. Лена перед сном еще некоторое время стояла на крыльце, глядела на звезды и слушая шорох кустов. Игорь на некоторое время еще пошел погулять. Виталий довольно долго сидел у окна, глядя в темнеющий за окном сад.
Скоро, однако, все успокоились и легли спать. Иванов вслед за всеми тоже поднялся на свой чердак. Так закончился для приезжих этот новый, очередной день.
2. Ночь.
Игорю в эту ночь не спалось. После беседы он чувствовал облегчение - будто какой-то камень сбросил с плеч. Да, давно пора было все это хоть кому-нибудь рассказать - чтобы, наконец, навсегда избавиться. Прошлое должно быть зачеркнуто - чтобы после него, наконец, наступило... что?..
С этими мыслями, странными и неопределенными, он лежал в темной комнате с открытыми глазами. Виталий давно заснул. За окном шуршали кусты, на стене виднелась полоска лунного света. Но ему самому заснуть не удавалось. В теле и в мыслях была какая-то особая легкость. Будто была и не ночь, будто было какое-то другое время, не предназначенное для сна, или будто он вовсе и не привык спать ночью.
Устав бороться с собой, он, наконец, решил подняться и выйти. Стараясь никого не разбудить, он вышел в прихожую, затем в коридор и во двор. Здесь свежий ночной воздух его еще больше взбодрил. Темнели в лучах лунного света окрестные кусты. Нигде не горел свет, было совсем тихо - и в то же время как-то особенно свежо.
Он посидел на крыльце, глядя на звезды и на темнеющие кусты. Сколько уже времени, он не знал. Они в этот раз просидели допоздна, так что была уже глубокая ночь. Он хотел было вернуться в дом - но вдруг понял, что ему совсем не хочется уходить с улицы. Вместо этого он, наоборот, встал и отошел прочь от дома. Его будто тянуло куда-то туда, в неизвестность, в темноту. Еще несколько минут постояв около крыльца, он, наконец, медленно зашагал в сторону окраины.
Он шел теперь прямо к лесу. Вот уже темнеют крайние дома. Вот показалась тропинка, начинающаяся за поселком и шедшая вдоль леса. Скоро она, обогнув лес, завернула прочь от поселка, и он остался совсем один. Рядом виднелось какое-то поле. Дул по-прежнему прохладный ветер, колыхалась высокая сухая трава. Он остановился на краю поля и стоял довольно долго - пока вдруг не заметил, что уже начало светать. Дальний край неба над полем чуть заметно посветлел. Стало понемногу видно, что было вокруг - дальний край поля с темными невысокими кустами, тропку, ведущую через поле в ту сторону. В постепенно светлеющем небе проносились темные рваные облака.
Игорь снова хотел вернуться домой - но вместо этого пошел вперед, через поле. Все вокруг него теперь было ровно и открыто, как на ладони. Рядом трава, редкая и сухая, впереди, около кустов будто показалась какая-то деревня.
Он дошел до середины поля - и вдруг наткнулся на какую-то старую заброшенную железнодорожную колею. Шпал почти не было видно, между рельсами разрослась трава. Он свернул на нее - так идти было легче. Колея шла как раз к видневшейся деревне - и, по-видимому, к железной дороге. Скоро впереди за кустами действительно послышался шум и промелькнула цепочка огней. Он вспомнил, что и прежде вечерами часто слышал здесь дальний шум, и отметил еще про себя, как приятно под этот шум засыпать. Теперь он как раз, значит, шел к железной дороге и, быть может, к станции.
Через двадцать минут он действительно дошел до деревни и нашел позади нее железную дорогу. Вот он уже стоял у высокой, заросшей вьюнком железнодорожной насыпи. Здесь он остановился, думая, куда дальше идти. Он действительно сам не знал, куда шел, не имел никакой особой цели. Возвращаться назад ему не хотелось. Постояв у железнодорожной насыпи, он, наконец, поднялся на нее и перешел пути.
На той стороне его встретил небольшой городок. Тихо стояли в утренних сумерках одно- и двухэтажные дома. Даже виднелось некое подобие улицы, освещенной редкими фонарями. Вдоль путей в полукилометре или далее виднелись, кажется, станционные платформы. "Так, значит, это и есть местный городок и станция, - подумал про себя Игорь, - Та, через которую мы сюда приехали..."
Осмотрев окраину городка, он направился через него. Скоро дома стали в основном двухэтажными, попадались и трехэтажные. Небо уже совсем посветлело, но фонари еще горели. Скоро Игорь оказался уже, видимо, в центре.
По краям площади стояли какие-то официальные здания, рядом располагался крытый рынок, а около него виднелась высокая церковь. Игорь некоторое время рассматривал центральную площадь - и особенно церковь. Ему вдруг будто пришла какая-то мысль. Он еще некоторое время стоял на площади, потом подошел к церкви, прочитал что-то на воротах, взглянул на часы, подумал - и медленно пошел снова в одну из улиц.
Ему нужно было теперь провести часа полтора до начала службы. Он это время решил прогулять по городу и заодно разведать то, что его интересовало. В первую очередь он нашел станцию и как следует осмотрел ее, чтобы вспомнить, как он шел от нее к дому Иванова. Затем продолжил свою прогулку по утренним улицам.
Скоро погасли городские фонари. Через некоторое время стали появляться первые прохожие. Игорю очень хотелось спать, в голове появился какой-то туман - но он твердо решил в этот раз дождаться. Он нарочно ходил по пустым утренним улицам, чтобы в нужный момент вернуться на площадь.
Наконец, этот момент настал. Он вернулся к рынку и церкви - и на этот раз уже вошел в теперь уже открытые двери церкви. Понемногу здесь собирался народ. "Ящик" уже работал, у икон уже зажигались лампадки.
Игорь с удивлением и слегка отстраненно рассматривал все вокруг. Все здесь казалось ему странно, и эти люди, и цель их прихода сюда были ему непонятны. Но он уже твердо решил остаться здесь до конца. Встав в сторонке, в углу, где его почти не было видно, он стал ждать начала службы.
Наконец, она началась. Дым кадила, пение хора, голос чтеца и священника - все это казалось ему странным, и в то же время будто чем-то и бессознательно привлекало... Иногда все это производило на него даже очень глубокое впечатление... Он даже иногда почти полностью погружался в эту необычную, но чарующую атмосферу... По крайней мере, он не смог бы сказать, что зашел сюда совершенно напрасно. Что-то как будто, незнакомое пока и неизвестное ему, касалось его сердца, проникало в его душу, так что он даже почти принимал это в себя, почти не сопротивлялся. Так прошел час, за ним другой. Неторопливая служба все шла и шла...
Лишь к обеду вернулся Игорь к дому Иванова. Утром внимательно осмотрев станцию, он вернулся уже этой дорогой, которой в день приезда сюда, а не стал искать ту дорогу, которой шел ночью. Он застал всех гостей у крыльца дома, занятых одним важным делом. Перестирав утром старые вещи, найденные в шкафах дома, они теперь раскладывали их на траве для просушки. Был ясный день, солнце пекло, было почти жарко.
- А вот и наш путешественник, - весело сказал Иванов, увидев Игоря на дорожке около дома, - А мы уж думали - куда пропал? Ночью не было, и утром до сих пор нет. Не иначе пошел куда-то искать свою "новую жизнь".
Виталий со счастливым лицом остановился посреди двора. Солнце слепило ему глаза, он все время щурился - но был так рад видеть их всех, особенно тому, что они все здесь вместе!
- А я в церкви был... - сказал он вдруг как-то особенно, радостно глядя на всех, будто желая что-то особенное этим сказать.
- В церкви? Вот уж не ожидали!.. - удивленно воскликнул Виталий, - Я и не знал, что здесь церковь есть. И чего тебя туда понесло?..
- Есть... - все тем же тоном отвечал Игорь, не замечая насмешки в его словах, - Здесь, на площади, в городе. Я там на службе был...
Виталий только пожал плечами и по-прежнему глядел на него удивленно.
- Здесь действительно есть церковь, - произнес Иванов, почувствовав некоторую неловкость и стараясь исправить впечатление, - В самом деле, в городе, на главной площади. В прежние годы была закрыта - а теперь вот, видать, открыли. Мы об ней в свое время и не думали, даже не воспринимали как церковь - только вот теперь Игорь об ней напомнил.
Тот продолжал стоять с каким-то радостным и блаженным выражением лица, будто еще не в силах освободиться от какого-то нового, необычного впечатления, не известного всем остальным здесь присутствующим.
- Там... поют... - с тем же выражением говорил он, - И... свечи горят...
Виталий снова недоуменно пожал плечами.
- И священник такой простой-простой, и глаза у него такие ясные-ясные, как у ребенка... - продолжал Игорь, - И люди все какие-то особенные - тихо стоят, и лица такие спокойные...
- Ты и со священником говорил? - как-то небрежно спросил Виталий.
- Нет... Сожалею, но я не решился... Я ведь в первый раз в храм заходил. Постоял немного в стороне - и ушел. Ни к кому не подходил, ничего не спрашивал - а теперь жалею...
Иванов с интересом смотрел на своего гостя.
- Что же, там действительно теперь идут службы?.. - спросил он, очевидно, имея в виду что-то свое, - Может, ты и расписание смотрел?
Игорь с надеждой посмотрел на него.
- Что, и ты тоже хочешь пойти?.. Слушайте, друзья, - обратился он вдруг ко всем, - А давайте вместе туда пойдем. Я от чистой души предлагаю. Я вот прежде никогда в церквях не был, а теперь вновь хочу пойти - и, надеюсь, что и для вас это будет ярким впечатлением.
В это время вдруг раздался шум и хлопок двери, которых никто из говоривших не ожидали. Прервав разговор и оглянувшись, они с удивлением обнаружили, что Лены нет с ними во дворе. Странно было такое ее исчезновение именно в этот момент разговора. Странно было и то, что во все время разговора, такого необычного в их среде и весьма интересного, она ни разу не приняла в нем участия. Иванов первый заподозрил неладное. Оставив друзей, он направился ко входной двери и, открыв ее, вошел в дом. Остальные невольно потянулись за ним. В коридоре и прихожей Лены не было. Заглянув в большую комнату, Иванов, наконец, нашел там ее. Она сидела на стуле у окна, отвернувшись от двери. Иванов окликнул ее, но она не отозвалась. Осторожно, еще ничего не понимая, Иванов прошел через комнату и подошел к ней - и остальные за ним. Здесь их поразило выражение лица Лены. Она сидела неподвижно, глядя в окно и плотно сжав губы. Все выражение лица ее было какое-то строгое. Сначала даже не решались с ней заговорить - но, наконец, Иванов осторожно спросил:
- Что случилось, Лена? Ты так внезапно и быстро покинула нас... Неужели это связано с нашим разговором?
Она сидела все так же сжав губы. Ей почему-то трудно было сейчас говорить. Но все собрались около нее и все ждали, и это заставило ее, наконец, сказать:
- Не обращайте внимания... Все в порядке... Я просто задумалась сейчас вдруг... о своем...
- Но мы видим прекрасно, что не все в порядке, - проникновенно сказал Иванов, - И если правда, что мы друзья, и что мы здесь решили быть во всем друг с другом откровенными, то мы просим тебя хоть в какой-то степени, хоть насколько возможно, это нам рассказать.
Лена все так же сидела, сжав губы и неподвижно смотря в окно. Иванов и двое стоящих за его спиной молча ждали. Наконец, она вдохнула и вдруг тепло и по-дружески взглянула на них.
- Вряд ли я смогу вам это понятно рассказать, - со вздохом сказала она, - Все-таки это слишком мое внутреннее, личное... Но Игорь вдруг напомнил мне о том, о чем вовсе не хотела бы я вспоминать, что хотела бы, наоборот, поскорее вытравить из памяти. Да, не только у вас, друзья мои, - грустно взглянула она на Игоря и Виталия, - есть свой камень на сердце. И у меня есть свои проблемы и недоумения - но такие, которые я бы не хотела на ваши плечи возлагать. С этим, кстати, связано для меня важное затруднение. По порядку, о котором мы договорились, следующий вечер - мой, но я, честно говоря, прямо и не знаю, как я буду рассказывать. Когда мы обсуждали это, я вместе со всеми согласилась, а после меня, честное слово, большое сомнение взяло. Очень уж моя история... прямо сказать, необычная... может смутить вас, а кому-то и вовсе показаться странной и непонятной. Так что я даже не знаю, как завтра буду рассказывать...
Иванов по-прежнему ничего не понимал. Однако, поскольку в словах Лены было и нечто знакомое, он поспешил ухватиться за эту ниточку и хоть с этой стороны ее успокоить.
- Не надо делать из этого проблему! - воскликнул он, - Ведь наша договоренность - полностью добровольная. Если не хочешь - можешь не рассказывать. Никто даже не придаст этому значения, даже вопросов никаких не возникнет!..
Стоявшие у него за спиной смущенно молчали. Они еще в меньшей степени, чем Иванов, понимали, в чем дело. Он же, может быть, о чем-то догадывался, или что-то предполагал - и эти предположения наполняли его смущением и тревогой. Совсем не для того он всех, и, в первую очередь, Лену сюда позвал, совсем не того ждал от нее, и эта странная ее реакция сильно его обеспокоила.
- Что ж, если не хочешь по каким-то причинам рассказывать - можешь не рассказывать, - повторил он, - Но я все же просил бы тебя поделиться с нами своим опытом... своими духовными поисками. Разумеется, если что-то тебя смущает... то это можно не рассказывать... В общем, ты здесь совершенно свободна, как сама решишь.
- К тому же впереди еще целый день, - подхватил Виталий, - Будет время и обдумать все, и настроиться. Вечером сядем - и все как следует обговорим.
- И вы знаете, - подхватил в свою очередь Иванов, - Я бы даже предложил сделать некоторый перерыв. Столь серьезные разговоры трудновато вести каждый вечер. Предлагаю сегодня пораньше лечь спать - а уж завтра внимательно послушать Лену - разумеется, если она сама этого захочет.
- И я знаю, что мы будем делать завтра днем! - радостно воскликнул Игорь, - Помните, еще в первые дни мы говорили про дальний лес, и собирались туда пойти - но так до сих пор и не пошли? Думаю, теперь для этого самое время. Давайте устроим завтра "большую прогулку" - и проведем весь завтрашний день на природе!
— Прекрасная мысль! - подтвердил Иванов.
— Замечательная мысль! - вслед за ним воскликнул Виталий.
Предложение вызвало общий интерес. Через пару минут на том и порешили. После этого быстро закончили раскладывать для просушки вещи. Игорь пошел в дом, отсыпаться после бессонной ночи. Трое других скоро занялись каждый своими делами. Вечером лишь немного посидели на кухне, только чтоб попить чай, и почти ни о чем не говорили. Спать легли в самом деле раньше обычного - чтобы и завтра не залеживаться допоздна и использовать день по назначению. Все заснули в предвкушении завтрашней "большой прогулки".
3. Большая прогулка.
Предыдущий день принес и еще одну неожиданность. Когда, еще до ужина, решили собрать вещи, разложенные на траве, то вдруг обнаружили, что высохшие простыни и рубашки довольно плотно усеяны колючками репейника. Колючки были накиданы на все вещи и как следует зацепились, так что отдирать их было непростым занятием, на которое компания потратила, наверное, с полчаса. Все, конечно, сразу догадались, что это дело рук местных детей.
- Бегают, шалят... - сказала Лена.
- Совсем от рук отбились, - хмуро заметил Виталий.
- Что делать, - примиряюще сказал Игорь, - Сами такими были.
На том и согласились. Вместе закончили очистку вещей, и потом уже вместе сели ужинать. Эпизод не привлек особого внимания - только каждый уже впоследствии мог подумать о чем-то, может быть, смутном и неопределенном, что было для него связано с этими детьми и с их собственным приездом в этот поселок. Потом, как уже было сказано, поужинали, и после легли спать.
Зато проснулись все в совершенно новом, приподнятом настроении. Проснулись, как и собирались, пораньше, чтобы как можно лучше и ярче использовать день. Потратили какое-то время на сборы, на то, чтобы приготовить и взять с собой пищу - и очень скоро собирались уже выйти.
Погода была самая прекрасная, лучше не придумаешь, так что не нужно было брать с собой никаких лишних вещей. Взяли сумку с едой, на всякий случай - корзинку, одеяло, чтобы можно было сесть на траве - и с таким простым багажом, почти налегке, отправились.
Сначала, как и Коленька с родителями, шли через ближний лес. Затем перед ними предстала та же синяя лента шоссе. Перейдя ее, они снова углубились в лес - но немного не в том месте, где позавчера ходили наши грибники.
Здесь лес был широкий и светлый, целиком березовый. Земля была устлана шелковой невысокой травой. Весь лес оставлял впечатление свободы и широты, какого-то света и простора.
Компания шла между высокими, стоящими редко деревьями, и каждый из шедших то и дело оглядывался. Вверху, между кронами, виднелись ватные кучевые облака, там голубело ослепительно-ясное и прозрачное небо.
Незаметно, уже через полчаса после начала прогулки все четверо как-то расправили плечи, успокоились. Даже Лена шла бодро и спокойно, глядела вокруг открыто и ясно - и в ней не чувствовались те тревога и беспокойство о сегодняшнем вечере, которые так смутили всех вчера. Все души как бы расширились, раскрылись навстречу природе, в компании гуляющих царили мир и довольство.
Сначала даже не говорили друг с другом. Лесная атмосфера и впечатления на время полностью захватили внимание всех Потом вдруг в какой-то момент Игорь вздохнул и сказал Иванову:
- Теперь я, наконец, понимаю, зачем ты нас сюда позвал...
Он сказал это как бы в воздух, ни к кому особенно не обращаясь, но все поняли, что он адресуется именно Иванову. Тот, однако, загадочно молчал.
- Ведь в самом деле, должна же была быть в этом какая-то цель! - взволнованно продолжал Игорь, - Не просто же так мы сюда приехали!.. Я бы нарочно сюда приехал даже за две сотни километров, чтобы только увидеть этот лес и пройтись по нему!..
Он ждал какого-нибудь ответа Иванова. Но Иванов был тоже поглощен рассматриванием окружающего пейзажа - в ответ на слова Игоря он только пожал плечами и неопределенно улыбнулся.
В это время вдруг Лена громко воскликнула:
- Ой, какой хорошенький! Смотрите, смотрите!..
Игорь вздрогнул от неожиданности, и все быстро повернулись в ту сторону, куда она показывала рукой. Сначала ничего не было видно, но потом в траве что-то прошуршало и показался какой-то серый комочек.
- Ёжик, ёжик! - продолжала восклицать Лена, - Ой, какой миленький!.. Сколько лет живого ёжика не видела!..
Все сошли с тропинки и принялись рассматривать ежика. Он был самый настоящий, серый, весь в иголках, и, когда все собрались вокруг него и обступили, быстро свернулся в клубок. Наши друзья сели на корточки, пошевелили его и некоторое время рассматривали, но скоро им стало неловко, что они его потревожили - и они, оставив ежика, пошли по тропинке дальше.
Тут уж началась беседа - легкая, непринужденная и в основном на материале внешних впечатлений. Каждый замечал что-то вокруг и привлекал к этому внимание остальных, и они живо обсуждали волнующие детали окружающей природы.
Березовый лес кончился, потом начался соснячок, потом ельник. Не было конца новым видам и новым впечатлениям, и "путешественники" шли все дальше и дальше, забыв об усталости и о времени.
Неожиданно лес кончился, и они вышли в большое поле. Впереди было огромное открытое пространство. Сквозь него шла тропинка, проложенная посреди высоких колыхающихся трав. Пройдя некоторое время по открытому месту, они стали спускаться в низину. Впереди были кусты, в которых, видимо, протекала речка. За кустами, на той стороне речки виднелась деревня. С возвышения, на котором они теперь стояли, открывался огромный вид. Кроме кустов и деревни были видны еще поля и перелески, пересекающая все это линия высоковольтной передачи, далеко на горизонте вновь виднелась стена леса.
Наша компания остановилась в восхищении. Весь этот вид внушал такое ощущение широты и простора, что невольно захватывало дух.
- Да, теперь я понимаю, зачем ты нас сюда позвал... - вновь, вздохнув, сказал Игорь.
После этого "путешественники" продолжили путь и стали спускаться в низину. До кустов было, однако, несколько сот метров. Два или три часа уже шагая без перерыва, они, наконец, решили сделать привал, для чего остановились на пол-дороги, около небольшой отдельно стоящей группы деревьев. Здесь оказалось несколько берез, мягкая шелковая трава, яркие веселые полевые цветы. Здесь, под одной из берез расстелили свое одеяло. Появились из сумки завтрак и термос с чаем. Все расселись рядом, в удобных позах, и, не торопясь даже есть, пока просто отдыхали. В небе по-прежнему плыли большие кучевые облака. Солнце светило ярко, лишь иногда скрываясь за их сияющими громадами.
Сидеть в траве было спокойно и тихо. Друзья наши смотрели то в поле, то на колыхающуюся рядом траву и маленькие простенькие цветы, то ясно и доброжелательно взглядывали друг на друга. Жаркий летний полдень располагал к отдыху, а вместе с тем - и к спокойной, серьезной беседе.
- Честное слово, мне здесь нравится, - немного помолчав, сказал Виталий, - Пожалуй, я бы так и сидел, и сидел на этом поле - и я понимаю Игоря.
- Да, чтобы побывать в таком месте, стоило уехать из города, - поддержала Лена.
- И я вполне согласился бы, если бы только в этом и заключалась цель нашего приезда сюда, - повторил свою мысль Игорь.
- В самом деле, в городе мы устали, - продолжал размышлять Виталий, - Обстановка там не располагает к трезвому осмыслению своей жизни и попыткам ее изменения. Вот мы и приехали в это тихое, спокойное место, чтобы успокоиться и отдохнуть - а заодно и взглянуть на свою жизнь со стороны и обдумать, как нам жить дальше. Я, к примеру, вполне согласился бы с такой версией. Мне она очень даже по душе.
- Я бы тоже против такой мысли не возражала, - согласилась Лена, - Это было бы очень удачно со стороны Александра, если бы он именно с этой целью нас сюда позвал. Я такую идею бы очень поддержала, и, видимо, так оно и есть.
- А давайте его самого спросим! - оживленно подхватил Игорь, - Вот же он - здесь, с нам сидит!.. Пусть расскажет нам, наконец, свою цель, то, чему обязаны мы здесь своим пребыванием!..
Все с вниманием и интересом повернулись к Иванову. Он сидел молча, задумчиво и ковырял в земле травинкой.
- Нет, в самом деле, для чего ты нас сюда позвал? - не унимался Игорь, - Ведь была же у тебя какая-нибудь цель! Ведь не просто же так ты вдруг снялся с места и на две недели уехал - да к тому же притащил с собой трех таких вовсе не деревенских людей!
Иванов так же сидел молча, только слегка улыбался.
- Ты таинственный человек!.. - с огорчением воскликнул Игорь, - До сих пор не могу понять твой характер! Ну скажи, ну скажи вот хоть сейчас, для чего ты нас всех притащил сюда!?
Иванов улыбнулся и неопределенно пожал плечами. Кругом была летняя тишина. В вышине плыли облака, рядом колыхались ветви растущей неподалеку березы. Было тепло, слабый ветер шумел в траве и в листве. Игорь внимательно смотрел на Иванова с минуту, а потом махнул рукой и хмыкнул с досады.
- Вот так всегда! Вечно от тебя ничего определенного не добьешься!..
- Кончай пытать Александра, - вступила Лена, - Он, быть может, вовсе и не обязан нам все объяснять. Я бы на его месте тоже, наверное, ничего путного бы не сказала. Главное, что нам здесь хорошо - а все остальное, может быть, суета. Будем жить здесь, пока получается - а хозяину будем за это благодарны.
- Я бы, может быть, рискнул за него кое-что объяснить, - поддержал разговор Виталий, - Только не знаю, сам он с этим согласится ли... Я хотел бы развить немного собственную мою мысль. Ведь в самом деле, смотрите, какими мы сюда приехали. Каждый со своими бедами, заботами, проблемами. У каждого какая-то своя болячка в душе. В самом деле, - поднял он глаза на всех, - все мы были в жизни чем-то ранены - в разных обстоятельствах, в разных областях жизни - каждый несет на себе какую-то тяжесть. И вот мы оказываемся здесь - пусть на время, пусть на весьма недолгое - но все равно для нас это передышка, отдушина. Есть возможность взглянуть на свою прежнюю жизнь, что-то в ней обдумать, понять... Уж там дальше что будет - бог знает. Вряд ли эта поездка будет иметь в нашей жизни какие-то серьезные следствия. Но за то, что у нас есть такая возможность, что он нам ее предоставил, я Александру очень благодарен. И поэтому вовсе не обязательно требовать от него каких-то объяснений, или, как говорит Лена, "пытать" его.
Все опять замолчали, глядя на колыхающееся перед ними травы. Иванов по-прежнему сохранял молчание. Игорь и Лена, может быть, готовы были продолжить эту беседу - но тут внимание всех привлекли изменения, произошедшие в окружающей их природе. За то время, пока говорили, облака постепенно сгущались. Теперь солнце, наконец, скрылось, на поле наползала большая тень. Облако, срывшее солнце, было плотным и скорее походило на тучу. Друзья наши, наконец, ощутили тревогу и принялись собирать вещи - но было уже поздно. Сверкнула вдруг молния, пророкотал гром. Все бросились к группе деревьев, где листва была погуще - но это, в сущности, уже не могло их спасти. Через минуту путешественников "накрыл" не слишком сильный, но все же достаточно ощутимый летний дождь. Они были посреди чистого поля, до леса и до речных кустов было далеко, и все с досадой думали о своей оплошности и о том, что предстоит им еще сегодня пережить. Но, к счастью, тревога их оказались напрасной. Туча то ли оказалась небольшой, то ли прошла стороной - но, во всяком случае, на долгий дождь ее не хватило. Скоро дождь, лишь недавно успев начаться, стал затихать. Скоро и туча сползла с солнца, и все вокруг снова засияло. Вокруг все вновь стало по-прежнему - только теперь на траве и кустах сверкали крупные капли.
Компания наша вышла из-под укрытия листвы, и устремилась по дороге вниз, к речным кустам и деревне. Однако в деревню заходить в этот день уже не стали. И без того ходили уже достаточно долго, и можно было подумать о том, чтобы возвращаться назад. Поэтому, не доходя до кустов, свернули на оказавшуюся здесь небольшую тропинку, и несколько иной дорогой пошли назад к лесу. Здесь снова довольно долго бродили, под предводительством Иванова постепенно направляясь к дому. Домой вернулись лишь во второй половине дня, даже ближе к вечеру, со множеством новых впечатлений и в блаженной усталости. Не дожидаясь темноты, легли отдыхать. Таким образом, очередной "вечер", где главную роль должна была играть Лена, естественным образом перенесся еще на один день. Но Лена вовсе не отказывалась от участия в вечере, наоборот, она даже дала понять, что непременно будет участвовать, что она многое обдумала за эти два дня и несомненно готовит свой рассказ. Таким образом, у друзей появлялся еще интерес в пребывании здесь - по крайней мере, в виде завтрашнего вечера. Это и помогло им пережить еще один день, в достаточно несущественных занятиях и делах - лишь для того, чтобы к концу его вновь иметь возможность собраться. Об этом и будет дальнейший рассказ.
4. Исповедь Лены.
Вечером следующего дня, как обычно, сели пить чай. Вновь стоял на столе чайник, вновь дымились четыре чашки, вновь стояла посреди вазочка с печеньем. Как обычно, сгущались сумерки за окном. Створки окна были открыты, и в него то и дело влетали вечерние комары.
Начал вечернюю беседу Иванов.
- Я хотел бы продолжить создавшуюся традицию, - начал он, - и сегодня выслушать очередной рассказ. Но, признаюсь, я в некотором затруднении. По порядку сегодня должна рассказывать Лена - но по некоторым признакам можно судить, что у нее есть с этим некоторые затруднения. Повторяю, никто никого не принуждает, каждый может поступать, как считает нужным - можно сегодня обойтись и вообще без всякого рассказа. Во всяком случае, ей самой решать. Как она решит, так и будет - можем сегодня просто попить чай и разойтись.
Лена сидела задумчиво, опустив голову, как бы на что-то решаясь. Она, может быть, и перед этим обдумывала, как вести себя в этот вечер - но последнее, окончательное решение нужно было принимать сейчас. Наконец, она смело подняла голову. Взгляд ее был уверенный и решительный - видно было, что она все теперь твердо обдумала.
- Да, признаюсь, - твердо и ясно начала она, - этот вечер действительно поставил передо мной определенные затруднения. Я даже до последней минуты не знала окончательно, как должна поступить. Но последние два дня все же сделали свое дело - я все всесторонне обдумала, и пришла, наконец, к решению - да, я буду рассказывать.
Вид ее был чрезвычайно решительный, даже какой-то отчаянный. Видно было, что эти слова дались ей непросто, что за всем этим стояла какая-то идея, мысль, всем остальным собравшимся неясная. Странный вид рассказчицы, ее как бы отчаянность сделали так, что никто не решался ее ни о чем спрашивать, все сидели молча, ожидая дальнейшего рассказа. Помолчав, она продолжала.
- Это решение действительно далось мне непросто. Еще в первый день, когда первый раз предложили здесь о своей жизни рассказывать, я, признаюсь, встревожилась. Дело даже не в самом содержании моего рассказа, сколько в том, кому я его буду рассказывать. Нет, друзья, не пугайтесь и не обижайтесь - но действительно есть в мире такие истории, которые далеко не всем могут быть рассказаны. Есть такие области жизни, разговор о которых требует особой подготовки слушающих. Но из вас, здесь присутствующих - кто готов? Разве что Александр мог бы меня немного понять, а другие двое - один вовсе не проявлял интереса к этой области жизни, а другой лишь недавно заинтересовался, лишь стоит еще на пороге. Так что я даже боюсь - не вышло бы вреда. Трудно выслушивать про несовершенства еще незнакомой области жизни, да причем такой, к которой только предстоит еще прикоснуться, и причем желательно все же с благоговением и доверием.
Она помолчала, как бы собираясь с мыслями.
- И тем не менее, я все же решила рассказывать. Причина в том, что это гнетет меня, слишком большой тяжестью лежит на сердце - так что хочется иногда хоть кому угодно рассказать. Вот я и выбрала для этой цели вас, моих добрых друзей, несмотря на то, что вы, видимо, не готовы к этому рассказу, а кому-то из вас он может даже серьезно повредить. Так что простите меня, друзья, - сказала она с какой-то болезненной и нервной улыбкой, - Я люблю вас, но сегодня думаю только о себе, и для облегчения своей души использую вас.
Все это было слышать очень странно. Главное, все это совсем непохоже было на Лену - обычно такую спокойную, сдержанную, углубленную в себя. Слушатели совсем не знали, что сказать. Иванов начал проявлять признаки беспокойства, он хотел сделать Лене какой-то знак, как бы умолял ее взглядом о чем-то - но как будто понял бесполезность этого, махнул рукой и смирился.
- Я должна начать с того же момента, как и все предыдущие рассказчики, - продолжала она, - то есть с того лета, когда мы расстались. Ты, Игорь, перешел в другой институт, Виталий с Александром продолжали учиться, а я перешла на другое отделение. Но рассказ мой не об учебе и вообще не о каких-то привычных, естественных сторонах жизни - к примеру, тех, о которых говорили Игорь и Виталий - а о вещах, о которых обычно не принято говорить.
Рассказ мой о моем внутреннем духовном пути. Еще точнее - о пути религиозном. Еще недавно эта сторона жизни была вовсе от нас закрыта, да и теперь о ней в обычных компаниях не говорят. Тем не менее, она существует, и подчас в жизни человека играет особо важную роль. Я пока всех тонкостей здесь не касаюсь - но как раз об этой стороне жизни и будет мой рассказ. Потому, кстати, и становится понятным, почему мне так трудно его начинать. Эти реальности, эта сторона жизни труднее всего словами выражается.
Рассказчица вновь передохнула и как бы внутренне сосредоточилась. Она сидела как раз напротив окна, и темнота за окном продолжала приковывать ее взгляд. Вообще, во всем ее тоне сохранялось что-то тревожное, какая-то порывистость. Никто из слушавших внутренних причин этого не понимал.
- Я пролетаю четыре года последующей учебы, - продолжала она, - Они несущественны с точки зрения моего рассказа. Важно то, что к концу этого срока у меня стали появляться новые интересы. Как я к ним шла - тоже не буду распространяться. Это всегда загадка. Но со временем все мои прежние интересы меня разочаровали, а передо мной как бы стала открываться новая область. (Тут она остановилась в видимом затруднении.) Я не знаю, как вам лучше всего это нарисовать... Это-то как раз труднее всего выражается в понятиях... Лучше всего сказать совсем просто - я заинтересовалась церковью, вот как недавно и ты, Игорь. Но тебя привлекла тайна богослужения, а вообще здесь и много других вопросов. Для чего живет человек?.. Есть ли вообще смысл в человеческой жизни?.. Что такое смерть?.. Что такое добро и как человеку его творить?.. Все эти вопросы как раз и разрешает Церковь. Но это теперь я так говорю - а тогда я этого еще не понимала, и лишь делала первые шаги в эту сторону.
Она с тревогой обвела взглядом слушателей - понимают ли?.. Трудно было по их лицам судить - но все слушали внимательно, серьезно, взгляды всех были устремлены на нее. Она снова передохнула и продолжала.
- Я должна сказать, что это нелегкий путь. Новые интересы лишь постепенно прокладывают дорогу в душу человека. Брошенное семя должно созреть. Наконец, впоследствии, по прошествии нескольких лет я со всей силой ощутила, что это для меня теперь главное, что вокруг этого движется теперь моя жизнь, что я вне этого уже жить не могу. И еще я вдруг ощутила - что я одна. Обретя новые интересы, я не нашла еще тот круг людей, в котором эти интересы могли бы воплощаться.
Тут она вновь на минуту задумалась.
- Я здесь должна кое-что объяснить. В этой жизни есть некоторый закон - верующий человек не может оставаться один. Он может и должен существовать лишь как часть некоторого большего целого. Если не так - внутренняя жизнь его в какой-то степени нарушается и приходит в упадок. Это я тоже уже сейчас понимаю - а тогда еще не знала, но лишь инстинктивно ощущала. И я принялась искать таких людей. С этим и оказались связаны те трудности, которые составят предмет моего рассказа. (при этих словах лицо ее омрачилось) Опять же, это был нелегкий путь. Я многих людей повстречала, групп верующих перевидала. Я снова здесь сокращаю, чтоб ближе перейти к теме моего рассказа. Но, наконец, я пришла к цели. Душа моя успокоилась, я обрела тот круг верующих, в котором мне действительно захотелось остаться. Проще говоря - я попала в общину. Община - это как раз и есть группа верующих, такой круг верующих (объяснила она для тех, кому было бы это непонятно). Именно здесь жизнь верующего обретает особую глубину и полноту. Здесь он как бы находит опору и основу, которых был лишен прежде. Так что все было вполне естественно - я просто шла тем путем, которым и должна была идти.
Тут она снова задумалась и помолчала. Лицо ее приняло блаженно-мечтательное выражение, как если бы она вспоминала что-то чрезвычайно дорогое и светлое.
- Ах, что это было за время!.. - воскликнула она, - Какое счастливое время!.. Друзья мои, я не смогла бы вам его описать... (продолжала она каким-то новым, особым голосом) Представьте себе круг людей, у которого как бы одна душа. Где все друг друга понимают, любят, поддерживают... И все это основано на самом высшем, что есть в мире - на вере в небесного любящего Бога. Нигде в мире я не встречала ничего подобного. Такое может дать только Церковь, такое бывает только в Церкви. Любые ваши предположения об этой жизни недостаточны, все светлое и доброе, что вы встречали прежде в жизни - лишь слабый отголосок ее!.. Все это тогда передо мной вдруг открылось - и я отдалась этому полностью, безраздельно. В моей жизни не было более удивительного и светлого периода!.. Я думаю, что буду не права, если сейчас буду перед вами эту жизнь описывать. Каждый сам сможет прикоснуться к ней - если настанет время, и если Бог приведет, и если он сам предпримет такие поиски!..
Слушатели зачарованно смотрели на рассказчицу. Необычная тема ее рассказа, и особенно ее тон, ее неподдельное чувство приковали общее внимание. Игорь, приподнявшись со своего места, даже порывался что-то сказать.
- Но постой, - наконец, совладав с волнением, выговорил он, - Если все было так... хорошо, если ты там была так... счастлива... то... с чем же было связано странное начало твоего рассказа? Что это за мрачные нотки, которые ты все время в него вставляешь? Что заставляло тебя сомневаться и тревожиться перед тем, как его начать?..
Лицо Лены вдруг в одну минуту снова стало грустным. Одухотворявшая его радость исчезла. Тихо, как-то поникнув и будто померкнув, она продолжала:
- А вот об этом-то и будет главный мой рассказ. Слушайте дальше. Несколько месяцев я наслаждалась этой жизнью и почти ни на что не обращала внимания (вновь после краткого молчания начала она). Как ты правильно сказал, Игорь, я была совершенно счастлива. Но, по-видимому, нигде в мире не может быть совершенного счастья и вообще, ни в чем не может быть полного совершенства. Прошло некоторое время - и я начала кое-что замечать. Ах, как мне это объяснить вам (вновь воскликнула она), если вы никто не жили этой жизнью!.. Как сделать это понятным для вас!.. Расскажу просто - как получится. Стала замечать я, что этот круг как бы слишком замкнут, слишком отгорожен от других людей. Было бы понятно, если от неверующих - но здесь были отделены и от своих, от верующих. Здесь будто бы сложилось мнение, что именно здесь - настоящая вера, что только здесь вообще все настоящее. Люди, приходящие сюда, в основном предпочитали общаться только в здешнем кругу. К остальным, не принадлежащим к этому кругу, отношение было настороженное, даже ироническое. С недоверием относились к прихожанину всякого другого храма, даже к другому священнику - а зато всех своих, вообще весь свой круг особенно любили. Я не знаю, насколько вам эта картина понятна. Даже я, хотя прямо в этом участвовала, далеко не сразу в ней разобралась. Но зато уж когда разобралась, или, по крайней мере, начала разбираться, то смириться с этим никак не могла. Дело в том, что я ведь до этого не только там была. Я ведь побывала уже не в одной группе верующих, и на собственном опыте знала, что не только здесь есть настоящая вера. К слову здесь скажу, что я веду речь только о православии - не о каких-то иных конфессиях и сектах, а всего лишь о разных священниках и храмах. Так вот, множество людей самой искренней и глубокой веры я в прежних моих скитаниях встречала, и поэтому не могла принять мысли о какой-то особой, исключительной роли в этом какой-то одной группы людей. Это породило в моей жизни первый глубокий конфликт. Я ведь была с этими людьми, была одной из них - но идеи этой принять не могла. Я была благодарна им - и почувствовала вдруг в них неправду. Несколько месяцев прошли в нравственных мучениях. Но затем началось такое, что и мои нравственные мучения перед этим померкли, и не только я, но и множество близких мне людей потеряли всякую жизненную опору и ориентиры.
Лена вновь как бы передохнула. Вообще, с этого момента рассказа она стала еще более заметно нервничать. Видимо, он подходил к самым главным своим моментам, к тому, ради чего она и затеяла его. Совладав с собой, она продолжала.
- Видимо, не только я все это заметила. В Церкви обычно такие вещи замечают. Многое там может как бы "сойти с рук", быть прощенным и оставленным - но такие вещи никогда. Видимо, постепенно вокруг возрастало недовольство. Видимо, многие люди с этим сталкивались и не могли принять этого, как и я. Рано или поздно все это накопилось. И тут вся история вошла в новую фазу. Этот узкий кружок (изнутри-то он казался огромным, но снаружи представлял собой довольно небольшую группу людей) стал со всех сторон подвергаться всевозможным нападкам. Нападали кто мог - и кто знал, в чем суть дела, и кто не знал. Тут уж справедливости нельзя было ожидать - я сказала уже, что если чего люди не прощают, так это именно элитарности. И вот этот счастливый кружок, эта лодка, в которой некоторые особо счастливые люди обрели спасение, начал трещать по швам. Без сомненья, в нем было достаточно прочности. Без сомненья, годами сплоченные и любящие друг друга люди могли и должны были его сохранить. Но шторм все равно был достаточно сильный, и мы, оказавшиеся в то время в лодке, оказалась в самом его эпицентре.
Рассказчица вновь прервалась на минуту.
- Я это вам сейчас так образно описываю - но это сейчас, когда все уже в прошлом, и я все это уже достаточно обдумала. Тогда же я оказалась в самой гуще событий. Не знаю, как вам об этом рассказать - дай бог, чтобы никто из вас никогда ничего подобного не испытал!.. Как рассказать об этих грубых статьях, которые про нас во всех газетах писали?.. О том смятении, которые они вызывали в нашем кругу... Об обстановке среди "наших", когда никто не знал, где "свой", а где "чужой"... Вот это-то, личные отношения, пожалуй, больше всего и выматывало. Пропали вдруг прежние четкие ориентиры. Нужно было сохранить единство - но и во взгляде нападавших а нас тоже было много правды. В возникшей разноголосице звучали самые разные мнения. Но так как было нечто общее, что нас прежде объединяло, то из-за этих мнений рушились личные отношения. Люди оказывались "по разные стороны баррикад". Везде - даже в семьях, учреждениях находились приверженцы разных мнений и взглядов, и между ними пролегала черта. Я, например, испортила отношения с прежними моими знакомыми верующими. Узнав, что я принадлежу к "этим", о которых пишут в газетах, они перестали со мной общаться. Но и среди "своих" положение мое было довольно странное. Зная, что я посещаю не только их круг, они, в свою очередь, опасались меня. В этих вопросах чрезвычайно оказывается важным единство - особенно в периоды гонений и испытаний. Так оказалась я "между двух огней". Желая быть везде, я оказалась нигде... Помню, я все пыталась их примирить - все объясняла, убеждала - но что может сделать один человек там, где поднялись друг на друга такие силы!.. А потом произошло самое страшное. Противоречия и разделения, которые до сих пор были, в основном, только на словах, теперь, наконец, проявились явно. Произошли крупные столкновения, против "наших" начались конкретные санкции. Впрочем, я к тому времени уже не считала их "своими". Я уже оказалась в пустоте, без опоры, я не знала, к кому я принадлежу. Эту общину разогнали, закрыли. Половина членов ее, как обычно бывает в таких случаях, рассеялись. Остальные, напротив, сплотились еще больше - но уже не ради мира, а ради войны (это тоже всегда так обычно бывает). Но общаться с ними на основании этих чувств было уже бессмысленно. В этот, новый период я уже с ними быть не могла. Я старалась еще какое-то время поддерживать отношения с теми, кого знала прежде, кто были мне дороги - но здесь в результате прошедших событий все были настолько травмированы, что почти не возможно было нормальное человеческое общение. И прежние мои знакомые теперь, после всех этих событий, относились ко мне подозрительно. Так оказалась я в пустоте. В таком же состоянии пребываю и сейчас. Мои прежние братья и сестры где-то еще живут, быть может, в какой-то степени даже поддерживают отношения - но я уже не могу к ним прийти, да и не хочу после всего происшедшего. Знакомых в неверующей среде у меня почти нет, да я и не очень стремлюсь теперь к такому общению. Кругом - полные развалины и пустыня. Был смысл, была радость - теперь ничего нет. Пусто вокруг, и не на что опереться.
Она сокрушенно замолчала. Слушавшие сидели молча, не зная, что сказать. Было слышно, как ветер шумит за окном в кустах, как где-то лает дворовая собака. Никто не решался первый сказать. Снова пришлось слово взять Иванову.
- Действительно, необычная история, - как-то неуверенно сказал он, - Эта область жизни нам не слишком знакома... Может быть, мы и не смогли бы здесь что-то серьезно обсуждать...
Рассказчица грустно улыбнулась.
- Да я и не надеюсь, не жду... Я до сих пор сомневаюсь - правильно ли я сделала, что вам все это рассказала...
- Нет, здесь-то как раз все правильно, - поспешил заверить ее Иванов (сам, впрочем, не слишком уверенный), - Мы все здесь решили быть откровенными и говорить именно о самом важном, так что... Другой вопрос, что мы действительно некомпетентны, и, может быть, наша компания не самая лучшая для такого рассказа... Но... я должен тебе сказать, Лена, - как-то вдруг без перехода продолжал он (он вдруг очень сильно разволновался, в его голосе слышалась чуть ли не обида), - что я очень смущен, очень разочарован, очень огорчен из-за тебя. Я, честное слово, ожидал, что это будет что-то совсем другое... Я даже надежды возлагал, даже ждал этого вечера, чтобы услышать... и вот... Я, Лена, очень тобою огорчен. (он вдруг замолчал, видно почувствовав, что говорит что-то не то).
- Что делать, - грустно сказала Лена, - Это и было то, что я сегодня могла вам рассказать.
За столом снова установилось молчание. Ярко горела верхняя лампа, небрежно обернутая в газету. В кухне как бы повисло чувство пустоты и одиночества.
- Я, видимо, как-то должен спасать положение, - вдруг поспешно сказал Иванов, - Я ведь и в самом деле возлагал большие надежды на этот рассказ. Вот, думал я, мы все разочаровались, мы все потеряли опору в жизни - но зато среди нас есть человек, которому эти чувства незнакомы, в котором все - стройность, ясность, который нас от этих чувств исцелит. Я имею в виду тебя, Лена. И вот вдруг вышло, что я ошибался, что это не так, и что я напрасно ждал. Ну что же, я это готов принять, и внутренне перестроиться, и продолжать искать - но все же я и насчет того, о чем рассказала Лена, тоже хотел бы кое-что сказать. По-моему, у тебя, Лена, все уж слишком мрачно. Спору нет, тебе не повезло, и в таких обстоятельствах любой бы отчаялся - но вот здесь сидят наши друзья Игорь и Виталий, и я опасаюсь, как бы у них не сложилось превратного мнения о той области жизни, которую ты перед нами изображала. Виталий еще не прикасался к этой области, Игорь лишь начал прикасаться - зачем им это?.. Я так скажу, что несмотря на все странности, которые и здесь бывают, не следует все же слишком сгущать краски, смотреть на вещи слишком мрачно... Я бы сказал, что если у кого-то из вас все же возникнет потребность прикоснуться к этой области жизни (он обращался в основном к Игорю и Виталию, а на Лену лишь взглядывал, как бы ища ее поддержки), то вы не смущайтесь и следуйте этому желанию, несмотря на рассказ Лены, который представляет собой все же некоторую частность, а в жизни каждого нового человека все может сложиться совсем иначе... Я только об этом вас хотел бы попросить... Ведь, если я не ошибаюсь, весь смысл ее рассказа сводился к тому, чтобы предупредить - любого человека, кто на этот путь ступит - ну вот и давайте воспримем предупреждение, а все-таки будем идти... Ведь правда, Лена? Ведь ты именно предупредить нас хотела?..
Он с тревогой взглянул на Лену. Вообще, он был чрезвычайно взволнован, и как бы упрашивал Лену, чтобы она подтвердила его мысль. Она некоторое время помолчала, но потом все же сказала:
- Да, я именно это и имела в виду. Я именно хотела вас предупредить об осторожности.
Хозяин вздохнул с облегчением. Он хоть и чувствовал, что эти слова сказаны специально для него, чтобы его успокоить, но был и рад им полностью и до конца поверить, поскольку их ждал. Теперь он будто тяжесть сбросил с плеч.
- Ну вот и прекрасно, - воскликнул он, - Вот мы, друзья, и выслушали очередной рассказ. Дай бог, что мы отнесемся к нему трезво и кое-что из него извлечем. Но я хотел бы спросить - а что извлечем мы из всех этих рассказов? Какой урок или вывод из них всех для нас следует?
Все удивились неожиданному повороту его мысли. Какое-то время никто не решался сказать.
- Да что извлечем?.. - наконец, сказал Игорь, - Честно говоря, мало веселого... Ничего отрадного мы не сумели друг другу рассказать... Что ни история - то разочарование, жизненный тупик. Кто еще не нашел выхода, кто уже нашел и потерял - много ли разницы?.. Все одно - мало радости, лучше было и не рассказывать.
Все присутствующие задумались.
- Да, не радует нас жизнь, - подтвердил Виталий.
- Да, что-то мало радости жить, - произнесла Лена, - Все-таки хорошо, что мы сюда приехали (продолжала она). У меня, например, в Москве - полный тупик, так что некуда возвращаться. А здесь все-таки живем, жизни радуемся, иногда что-то интересное друг другу расскажем... Все-таки спасибо хозяину.
Смыслом слов ее была благодарность, но в голосе не было радости. Так что и Иванов, хотя слова были обращены к нему, не стал откликаться.
- Да, друзья, как грустна жизнь! - снова воскликнул Игорь.
— Как грустна!.. - повторила Лена.
Больше в тот вечер ни о чем не говорили. Было уже поздно, пора было расходиться спать. Быстро убрали со стола, помыли чашки и разошлись по комнатам. Скоро в доме воцарилась полная тишина - только за окном все продолжали шуметь под ветром кусты. Ветер в эту ночь шумел до утра, так что в доме было тревожно. За окном разлилась непроглядная чернота ночи. И хотя в душах собравшихся в доме не было такой ночи, черной и непроглядной, но не было также и света, а так - разлились какой-то туман и сумерки. В таких чувствах и заснули до следующего утра.