Аннотация: История убийств в ночном экспрессе, следующем по пути в далекую французскую провинцию конца 19-го века... Расследование ведет лучший сыщик всех времен и народов.
Удивительное путешествие Клайва К.
Поезд находился в пути уже более трех суток, и конечная станция его назначения была еще неблизко. Марсель, крупнейший морской порт на восточном побережье Франции отстоял отсюда примерно на такое же расстояние, которое было проделано до этого. Железнодорожная колея уверенно огибала Париж на востоке, захватывая ряд менее известных и значительных городов, таких, как Осер, Невер и Корбиньи, для которых конец 19-го века стал своего рода шансом проявить себя на фоне общего стремительного промышленного роста державы. Этот пассажирский состав не был первого класса, не тянул он и на второй, что, признаться, мало заботило его многочисленных пассажиров, битком заполонивших как богатые передние вагоны, так и бедняцкие купе всего по 60 сантимов за место, не считая багажа. Правда, вагоны заполнялись неравноќмерно. Если кое-где наблюдалось перенаселение, то другие вагоны почти пустовали. Причин тому было несколько, но мы не будем их приводить, дабы не отвлекать читателя подобными мелочами.
Поезд сильно трясло. Погода за его бортами не радовала пассажиров. Густой туман окружал путь следования состава, светящимися передними огнями прорезавшего себе дорогу через глухие провинциальные районы, единственным реальным способ сообщения для которых был сейчас именно железнодорожный. Наземное путешествие пешком и на лошадях в это время года - тяжелую мокрую осень - превращалось в сплошное мучение. Поэтому сидевшие внутри поезда люди, во всяком случае, многие из них, могли бы считать себя почти счастливчиками. Если бы не одно "но": черные слухи, ползущие над гигантским телом состава. Слухи о смерти, пахнущие куда хуже, чем просто скука и мокрая сырость за окном.
Дамы в модных шляпках жались поближе к своим мужественным кавалерам, а последние не упускали случая в охотку пропустить в компании стаканчик-другой и лишний раз потрепать языки о том, что после рюмки спиртного казалось чем-то далеким и не имеющим непосредственно никакого отношения к тебе и твоей поездке. Такие разговоры в обществе 6-8 человек шли и в дорогих, и в бедняцких купе, что лишний раз подтверждало утопическую мысль: от природы все люди одинаковы. Правда, слухи коснулись не всех. Одни не хотели ничего слышать, отгородившись от всего в собственном миру, как, например, влюбленные парочки; другие, ввиду врожденного легкомыслия, пропускали их между ушей, как несмешной анекдот; третьи... да мало ли отчего? Так или иначе, они оставались в счастливом неведении, относительно грозящей всем опасности. А, между тем, переодетые агенты французской полиции тихо и неслышно шныряли среди остальных пассажиров, бросая по сторонам молчаливые внимательные взоры. Выведывая того, кто стоял за этими отголосками ужаса, нет-нет, да мелькающего в вагонных разговорах.
Ведь погибли уже четверо. По крайней мере, из тех, кого обнаружили. Двое женщин и ровно столько же мужчин. Они были беспощадно задушены и зарезаны прямо в поезде.
Один из них был обычным бомжем, решившим проехаться "зайцем". Другой - молодой человек среднего роста и веса, чье имя и положение в обществе выяснялись. Он был ограблен, при нем не нашли ни документов, ни бумажника. Одна из погибших женщин была молода и красива, она недавно обручилась. Другая - пожилая мирная старушенция, чьей прямой обязанностью было спокойно доживать свои дни подле теплого помигивающего камина за вязанием какого-нибудь коврика. Убийца не пощадил никого. Самым худшим в ситуации было то, что абсолютно неизвестной оставалась личность и мотивы преступника, кто он или хотя бы как он выглядит. Он оставался темной тенью, скользящей по этому экспрессу, и оставляющей кровавые следы.
Поезд был наполнен тревожными ожиданиями каждого нового дня и новой ночи. Вот-вот могла объявиться новая жертва, и ею мог стать каждый. В связи с этим, как никогда, большой популярностью пользовались карточные игры и другие развлечения, доступные пассажиром. Не будучи уверенным, что сойдешь на своей станции целым и невредимым, люди предавались забавам и отдыху, стараясь заполнить время приятными и острыми ощущениями. Не одна пара пережила в поезде свои самые бурные ночи, занимаясь любовью в ожидании прихода неизвестного маньяка, который убивал, не зная жалости, и, возможно, не ведая цели своих страшных деяний.
Не ведал всего этого и Клайв Каннингем, сорокалетний бизнесмен из Америки, едущий на отдых к своим дальним родственќникам на юге Франции, в город Мулен. Кроме отдыха, побочными мотивами являлись налаживание возможных деловых связей и связей любовных, которые могли бы воскресить ту остроту супружеских чувств, начавшую было увядать после 3-х лет совместной жизни богатого предпринимателя с уроженкой Италии Стефанией Маретти. Клайву казалась весьма многообещающей эта возможность вырваться из ставшей тесной брачной постели и повидать новые края, где он никогда до этого не был, забыть на время об американской, а точнее сказать, нью-йоркской суете и шумихе, принесшей ему в результате долгих трудов стабильный годовой доход в полмиллиона долларов. Клайв был удачлив в делах, ему нравилось играть в деньги, и те отвечали ему взаимностью. Сейчас он был полон самых красочных планов на свое ближайшее будущее, в котором он был столь же уверен, как в этой чашечке кофе, которую сейчас видел перед собой, на столике вагона-ресторана, где он не спеша дописывал послание своей второй половине, благополучно оставшейќся за океаном. Путешествие изрядно утомило его, но он был почти у цели, уже получив массу новых и незабываемых ощущений, которые спешил поверить бумаге. Любить жену на ней столь же пылко, как в первый день их знакомства (когда шел сильный дождь, и он догадался поделиться зонтиком с симпатичной чернявкой, принесшей ему со временем двоих детей и ощущение уюта в жизнь) было гораздо проще. А потом, когда он сочтет нужным, наконец, вернуться в Нью-Йорк, это, несомненно, вдохнет новую и свежую струю в их чуточку поблекший роман. Увы, проблемы неизбежны - но все они решаются, в этом Клайв был глубоко убежден всеми недрами своей крепкой жизнерадостной натуры, вросшей корнями в матушку-землю. О том, будет ли жена хранить ему верность все это время, он, признаться, даже не задумывался.
В конце концов, он оставил Стефании приличную сумму денег, у нее там все будет о'кэй, впрочем, как и у него здесь. Хотя он еще не ступил ногами на французскую землю (не считать же таковой жалкие пятачки полустанков), но это скоро предстоит. Интересно только, что же кушают в будни обычные французы? Он сильно надеялся, что не эту протухшую на вкус и на вид лягушатину, которую им подавали в поезде. Было бы совсем неплохо... Сам виноват, что поехал не первым классом, сказалась натура прирожденного бизнесмена, в очередной раз не упустившего заветной возможности сэкономить. Клайв вздохнул и, отставив чашку чуть далее от себя на цветочной скатерти, посмотрел на свои большие именные часы, украшающие левое запястье. Была почти половина восьмого. Дело близилось к вечеру, а значит совсем неплохо было бы заказать к себе в купе, полную пляшку славного бургундского, помогшую провести ему вчера не самый плохой вечер в одиночестве. Повторение - сестра соблазна, так, кажется, говорят во Франции? Именно так он и сделает. В такой поездке, несомненно, тоже есть свои приятные моменты.
Клайв Каннингем, дальний американский родич клана Каннингемов-французов, даже не подозревал, сколь мало ему осталось наслаждаться приятностями дальнего путешествия.
Ему опять снился сон. Тот первый охранник, которого он прикончил на вышке. Вынужден был прикончить, когда "ашфордские парни из преисподней", как называли заключенных одной из круп-нейших англиских колоний в южной части, подняли мятеж и умудри-лись перебить большую половину своей охраны. Это действительно были крутые парни. Но снилась ему не тюрьма и даже не те густые дикие перелески, которыми он пробирался на восток, до паромной переплавы. Гарту снился этот поезд; снилось, что он идет по длинному неосвещенному коридору какого-то из вагонов. Заходит во второе купе слева по коридору (там, кажется, он убил эту женщину, старуху), в нем тоже темно. Он видит, как на окне слегка шевелятся занавески, будто приглашают его. Гарт идет наощупь вперед и натыкается руками на человека, лежащего на полке лицом вниз. Этот человек мертв. Гарт знает это еще до того, как поезд ныряет куда-то вниз и пространство купе вдруг освещается бледным призрачным светом сигнальных фонарей, брызжущих им прямо в окно, и он замечает бессильно свесившуюся левую руку, на которой отсутствует мизинец. Гарт знает, что здесь что-то не так, он не хочет этого делать, но что-то заставляет его взять труп за плечо и повернуть его лицом к себе. Это охранник. Свет мигает и колышется в его пустых глазницах, которыми он смотрит на Гарта. Из их уголков, извиваясь, стремительно расползаются по лбу и провалившимся щекам толстые розовые черви. Зубы мертвеца нагло оскалены (дьявол, он ведь даже не знал, как его зовут), он улыбается и словно спрашивает его: "Ты готов умереть, Гарт? Умереть, как я?..". Ему становится тяжело в груди, дыхание перехватывает, он хочет закричать, но не может. Вместо этого он изо всей силы бьет кулаком в обезображенное лицо трупа, которое трескается, разламывается на части, точно переспелый плод; все тело начинает мгновенно крошиться, точно мел, истлевая. Свет вспышек за окном гаснет, и последнее, что он видит перед тем, как купе погружается в темноту, это розовые сытые черви, расползаќющиеся по железному полу, усеивающие его целиком...
Гарт резким рывком оторвался от двери тамбура. Он все-таки не закричал. Это хорошо. Крупный пот градом катил по его лбу, застилая глаза. Лицо все было мокрое. Отчего-то ему было противно до него дотрагиваться.
Это был уже не первый кошмар. В основном ему почему-то снился этот охранник, остальные убитые им словно бы сливались в единую сумрачную пелену, лишь изредка выплывая оттуда и тревожа своего убийцу. Все это ерунда. Ему нужно было выспаться, во что бы то ни стало. Пусть даже здесь, в тамбуре, где в любой момент может появиться кто-то посторонний и прервать его сон. Но он уже не первый раз делал так, и пока это не подводило.
Главное - не привлекать внимания. И пока ему это удавалось. Он должен верить своей интуиции, своему внутреннему голосу.
Весь этот поезд так дурно пах. Он насквозь провонялся этим гнусным запахом с корки до корки своей стальной оббивки, от него невозможно было избавиться, как от запаха чьей-то больной мочи на помойке. Запах отсыревшей ржавчины и фальшивого сыра из мышеловки. Весь этот поезд был громадной западней, только плохо замаскированной. Он знал это наверняка. Уже видел этих скользких типов... в коротких штанишках, с медной бляхой где-то под обшлагом: "Полиция". На вид они безобидны, точно шарики для гольфа, раздави его - такой и не пикнет, но там где один, там должен быть и другой, и третий, и много, много копов. Они преследуют его с самого начала. И суют ему этот самый дохлый сыр, который так отвратительно воняет, заслоняя этой вонью все остальное. Они ждут одной его ошибки. Одной-единственной, и капкан захлопнется. Но не дождутся ее.
Он должен верить своему звериному нюху, который всегда его выручал. Больше не будет тюрьмы. Он не позволит им надеть на себя кандалы. Только чудом он вырвался из них, и знает, что это такое. Ему просто повезло тогда, ему и Базелю, матерому медвежатнику, с которым они вовремя отделились от остальных, когда началась перестрелка в лесу. Те, остальные, были обречены, они бежали вдвоем, заметая за собой следы, как настоящие лисы. И все равно, то была удача, что их не нашли сразу. Возможно, полицейские думали, что положили всех: потом он слышал, там была крупная рубка. Да, "ашфордские парни" умели постоять за себя! Даже в последней схватке. Но это его мало волновало. Он жив, и это было главное. Правда, ему пришлось убить Базеля. Потому что если бы он этого не сделал, тот бы сам наверняка прикончил его. По крайней мере, он так полагал. Неважно. Он на этом поезде, он свободен, и у него есть немного денег. Только этот запах...
Поезд противно заурчал, точно чей-то безразмерный желудок, делая поворот и теряя при этом ход. Гарт вцепился за поручень и поднялся из углубления наверх. Пожалуй, ему самое время немного прогуляться по вагонам. Только осторожно, не забывая о зубьях мышеловки, которые готовы захлопнуться и разодрать ему внутренности. Но нет. Гарт ухмыльнулся, это была кривая улыбка, раздвинувшая ряд желтых крепких зубов на заросшем серебристой щетиной лице. Он чувствовал себя так хреново. Но опасность только подзадоривала его, он всю свою жизнь прожил с лезвием у горла в неприятной близости. Даже как-то привык к нему.
Когда-нибудь все это дерьмо кончится. Все заканчивается. Наверное, уже скоро. Но не раньше, чем они поймают его.
Пробираясь вперед, Гарт плотнее запахнулся в полы серо-коричневого драпового пальто, снятого им с убитого еще на переправе парня, который хотел помешать ему спастись (не полицейский - просто дурак, тело которого досталось рыбам), и повыше поднял воротник. В такт постукивающих рельсов он незаметно для себя перебирал рукой нечто острое в правом глубоком кармане и слегка морщился, не в силах заставить свои легкие не вдыхать этот жуткий запах разложения, стоящий в воздухе по всему поезду. Запах безысходности. Запах смерти.
3.
За окном сплошным покрывалом висел густой туман, в котором лишь обозначались очертания местности, проносящиеся мимо. Дул резкий неприятный ветер, от которого хлопали железные двери задних вагонов. Не было видно луны, состав окружала кромешная влажная мгла, скачущая за бортом. "Не хотел бы я сейчас бежать за поездом", - как пошутил один из остряков-пассажиров, вызвав общий смех. Настроение у большинства было мирным и немножко развязным. Убийцу не вспоминали. Он не давал о себе знать уже двое суток. Возможно, сошел с поезда. Вечер обещал быть нескучным.
Гарт протискивался сквозь узкое пространство прохода, заполненное стоящими и беседующими между собой людьми, и ему казалось, будто изо всех темнеющих углов на него ползли тихие ядовитые шепотки: "Вот он!.. Смотрите, это он! Держите его!.." Но это было, конечно, не так. Он и сам это хорошо понимал. Он ничем не выделялся среди них, других пассажиров, никто не разглядывал его, не пытался завязать с ним беседу и вообще не обращал никакого внимания. А он не настолько глуп, чтобы самому ввязываться в неприятности.
За третьим столиком от окна вагона-ресторана сидел все тот же тип. Он заметил его еще в прошлый раз. Сейчас тот не смотрел в его сторону, был занят какой-то бумагой, разложенной перед ним. Сбоку стояла маленькая чашечка кофе. Гарт примостился в тени, за дальним столиком в левом углу вагона, где были деревянные скамеечки победнее, а не застеленные скатертью. Людей здесь было немного. Несколько семейных пар, компания игроков за отдельным столиком и бедно одетые темные личности, как и он, по левой стороне, уныло ковыряющиеся в жалком содержимом своих тарелок. Еще какая-то женщина, похожая на шлюху, с бессмысленным покрасневшим лицом откинувшаяся головой к стене. Отсюда, с этого места, ему будет удобно понаблюдать' за типом, который так сильно смахивал внешне на него. Гарта.
Он тоже заказал официанту чашечку кофе. К счастью, он мог себе это позволить. Кое-что у него осталось от того безусого хлюпика, которого он прикончил прямо в туалете, среди чужой вони и грязи. И не забыл обшарить карманы. Не густо, но кое-что. Гарт отхлебнул от края горячей бурды и снова перевел взгляд на того мужчину, не похожего ни на англичанина, ни на француза, мысленно сравнивая его с собой. Ну-ка, прикинем.
Массивная приземистая фигура. Невысок, слегка полноват. Кудрявые светлые волосы, выглядевшие как-то ненатурально. Крупный мясистый поджатый подбородок. Маленькие, близко посаженные глаза. Жилистые волосатые руки. Бледно-пепельный рот, самая незаметная часть лица. Покатый низкий лоб, густые брови. Выдающиеся вперед скулы. Мощная короткая шея. На типе был темно-коричневый костюм и жилетка, хорошо сидящие на его плотной угловатой фигуре, склонившейся над листом с моноклем в правом глазу. На запястье - дорогие часы. Сразу видно, деньжата за ним водятся. Нет, он был определенно чертовски похож на Гарта - разумеется, в том, что касалось сложения и лица. Если бы их поставить сейчас рядом, это было бы особенно очевидно. Конечно, были отдельные детали, которые разнили их. Гарт оброс щетиной, как старый боров, а тип был гладко выбрит, и от него за версту несло дорогим одеколоном. Прически у них были разные, правда Гарт носил сейчас на поседевшей и коротко остриженной голове кожаную кепку, тоже снятую с убитого на переправе. И сытое брюшко того смотрелось явно посолиднее его, Гарта, не избалованного изысканной едой в дорогих ресторанах. Но это мелочи. Да, неплохо, совсем неплохо...
У Гарта пока не было ни одной мало-мальски пригодной мысли, как бы можно было использовать это странное сходство, о котором он знал - а тип, к счастью, нет. Он не видел его. Хорошо. Мысли появятся. Гореть ему в аду синем пламенем, если это не так.
Минут через пятнадцать тип аккуратно сложил свою бумагу (теперь Гарт был уверен, что это было письмо) себе во внутренний карман пиджака, туда же убрал монокль, отставил пустую чашку и ушел неторопливой раскачивающейся походкой уверенного человека.
Гарту не было нужды вставать и идти за ним, чтобы узнать, куда тот пойдет. Он проследил за ним еще в прошлый раз, как велела ему его интуиция. Его богатый знакомец ехал в четвертом вагоне, дорогом купе под номером 32. Он выжег эти цифры в своей памяти. Гарт задумчиво посмотрел на свою все еще полную чашку. Кофе успело остыть. Пить совершенно не хотелось. Мешал этот мерзостный запах, он был и здесь, в вагоне-ресторане. Был повсюду. Гарт чувствовал себя загнанным в угол зверем. Интересно, где сейчас бродят ищейки? Может быть, они где-то здесь? Осторожно, исподлобья. Гарт медленным взглядом обвел вагон, но не увидел никого подозри-тельного. И все же он не мог быть спокоен. На груди Гарта словно лежал большой тяжелый камень, который мешал ему дышать. Ему вдруг жутко захотелось кого-то убить. Быстро и жестоко.
Эти люди были неправы, когда говорили, что у убийцы нет цели. Он слышал их разговоры, торопливый неразборчивый лепет насмерть перепуганных детей, ожидающих что вот-вот погаснут свечи, - и они останутся в темноте. Он убивал потому... просто потому, что ему нужно было убить. Его целью было удовлетворить этот неудержимый позыв, размотать тугой моток в груди. И все.
Но сейчас он сдержится, нет, он не станет убивать больше. Это неразумно. Его инстинкты говорили ему: кругом развешан сыр, и этот сыр ненастоящий. Глупы те, кто думают, что он покусится на него. Ему давно известны наперед все их дешевые фокусы. Гарт тупо уставился в деревянную поверхность стола, пытаясь сообразить, что же ему делать дальше.
Однако, через несколько минут его уединение за столиком было нарушено. К нему подсела немолодая потрепанного вида дама - та самая шлюха, которую он подметил с самого начала. Ее темно-русые плохо уложенные волосы были местами седы, под глазами намечалась сетка морщинок. Вызывающе открытое спереди серое мешковатое платье было поношенным; но ее выпирающая грудь не выглядела дряблой. От нее ощутимо несло спиртным, пока она шумно дышала в его сторону. На одутловатом лице проступали красные пятна, являющиеся следствием как ее явно похмельного состояния, так густо наложенных румян. На губах блуждала неловкая откровенная улыбка шлюхи, предлагающей себя, чтобы ее оценили. Если эта потаскуха создаст ему проблемы, то пожалеет, да, черт возьми, сильно пожалеет об этом.
- Пошла прочь, - проворчал он, брезгливо отодвигаясь,- у меня нет денег. Но женщина вовсе не собиралась создавать проблем. Ей просто нужно было заработать себе на ужин, хотя бы на кусок хлеба, и рюмку-другую чего-то крепкого, лучше всего водки - а она видела, что небритый господин с колючими злыми глазками может ей в этом помочь, чтобы он не говорил. Почему-то он вызывал в ней ощущение смутной треќвоги, но пары алкоголя все еще кружили ей голову, сильно хотелось выпить еще, и ей некогда было разбираться с этим чувством. Она облизала пересохшие, словно пролежавшие пару часов на солнце куски дерева, полные губы и кокетливо поведя плечами из стороны в сторону - а грудь оставалась лучшим из всего, что было при ней. Она знала это так же хорошо, как и то, что мужчины покупаются прежде всего именно на эти две плюшечки, непонятно отчего, заискивающе произнесла:
- Послушай, здоровяк, я дорого не возьму. Я хорошо делаю это, спроси тут любого. Всего несколько сантимов для бедной женщины, и я оближу твою конфетку так, что зек потом будешь помнить Мэри из Санта-Моники, - шлюха даже приосанилась при последних словах, произнесенных с горделивой интонацией базарной торговки, хвалящей свой товар. Гарт смерил ее задумчивым взглядом. Она и вправду была не красавица, стареющая потаскуха-алкоголичка, еле держащаяся на толстенных ногах, затянутых в дырявые чулки. Но он уже давно не знал женщин, еще с тюрьмы. И другой возможности ему может уже не представиться. Выбирать не приходилось.
Он резко встал и ухватил шлюху за локоть:
- Ладно, идем. Только быстро.
Шлюха тут же уцепилась за него, точно клещ, обеими руками, пьяно поматывал головой и смотря по сторонам мутным млеющим взором. Она думала, что ей придется дольше упрашивать этого господина. Женщина была жутко довольна - еще бы! Еще один вечер, проведенный без головной боли и неприятных мыслей о будущем, вот что это значило для нее. Ей хотелось что-то сказать, но язык заплетался, к тому же она не знала, что говорить. Они вышли из этого вагона. Закрывая дверь, он быстро оглянулся. Им не смотрели вслед. Похоже, никто не обратил на их уход ровно никакого внимания.
Шлюха налегала на него всем телом, он почти тащил ее за собой. Преодолев таким образом вместе несколько вагонов Гарт остановился и сказал:
- Здесь.
Пустынный тамбур как нельзя лучше подходил для этих целей. Было тихо, только за окном стучали рельсы. Маленькое удовольствие, которое он себе доставит.
- Только с-сначала деньги, ладно? - наморщив брови, точно кое-что вспомнив, просительно сказала шлюха, не без некоторой настойчивости в хрипловатом голосе. Ей вовсе не хотелось, чтобы ее оставили дурой, заставили стараться просто так. Так было уже однажды, тот мужик даже поставил ей фингал, когда она начала хватать его за руки и кричать, чтобы он заплатил. - Хорошо, месье?
- Держи,- отрывисто сказал он, кинув ей пару медяков из своего пальто. У него не было даже мысли обманывать ее, и не потому, что Гарт считал себя обязанным перед какой-то потаскухой, а просто нельзя было привлекать к себе внимание других. Никак нельзя. А у этой суки может быть длинный язык.
Шлюха сразу же расплылась в широкой улыбке, обнажив малость ущербный передний ряд зубов. Она нагнулась, ее пальцы скользнули к пуговицам на его пальто и начали их расстегивать. Гарт грубо отвел ее руки и начал сам расстегивать на себе одежду. Тогда шлюха приспустила платье и вытащила грудь, которая теперь свободно болталась в воздухе, точно два подвешенных мешочка, надо сказать, довольно крупных. Гарт ощутил, как кровь начала мощно приливать к его низу. Приятное, порядком подзабытое чувство. Он хотел женщину, несмотря на то, что она была грязной шлюхой. В глубине души Гарт презирал всех шлюх.
Он сильнее рванул свои застежки, обуреваемый желанием, и в этот момент что-то выскользнуло из его кармана и брякнулось на пол. Женщина машинально посмотрела вниз. Это был его складной нож. Покрытый запекшимися ржавыми пятнами.
Глаза шлюхи расширились, она оттолкнула его и успела закричать, прежде, чем он отреагировал. Пронзительный женский крик эхом отозвался в пустом пространстве вагона, прокатившись далее.
Испытывая странную, нелепую смесь сожаления и дикого бешенства, он ухватил ее за глотку и с силой сомкнул пальцы. Так глупо проколоться! Гарт душил шлюху, тряся ее при этом, словно утку, набитую дурацкими яблоками, вымещал на ней всю свою ненависть и бессильную обиду на тех, кто расставил ему эту мышеловку.
Тело шлюхи вытянулось и беспомощно забилось в сильных руках Гарта, язык высунулся изо рта, на вид слюнявый и какой-то неопрятќный. В ее стекленеющих глазах медленно замирал уходящий в небытие страх. Наконец, голова бессильно откинулась набок. Женщина умерла. Гарт с отвращением отшвырнул ее от себя, и тело, ударившись о железный борт, сползло на пол. Грудь все еще оставалась бесстыдно голой, розовые сосочки набухли в последней агонии страсти. Он пнул ее ногой в бок, все еще ощущая безграничную досаду и ярость, не находящую себе выхода. Голова немного мутилась. Где-то там, слева, уже слышались беспокойные голоса: "Вы слышали?.. Что это такое?..". Проклятая сука! Она успела закричать, и теперь ему конец, если только...
Внезапная мысль молнией вспыхнула в его голове, заставив Гарта встрепенуться. Он подхватил с пола нож. Это его последний шанс, стоит попробовать. Он не боится смерти, нет, но было бы слишком большим упущением позволить этим сволочам покончить с ним раньше времени. Оставив распростертое на полу вагона тело, он быстро побежал вперед по проходу, не оглядываясь. Нужно было спешить. Добраться в тот вагон прежде чем переполошится весь поезд ...
* * *
В висках стучало, и он уже не мог понять отдавался ли это в его перепонках ритмичный ход поезда, или же его сердце заставляло сосуды с усиленной частотой прогонять по себе кровь. Он задыхался. В предвечерних сумерках тусклее освещение вагонов то вспыхивало, то притухало, тревожные оранжевые огоньки мерцали в воздухе, вспышки-искорки наливались новой силой, но они были только в его голове; они приходили и уходили, и Гарту не было до них дела. Он толкал дверь за дверью, и, к счастью, коридоры были пусты, благодаренье господу. Но этот цепкий запах гнили преследовал его по пятам, из вагона в вагон, он душил его, как Гарт душил эту вонючую шлюху из ресторана с выпяченными глазами и голыми сиськами. Он трахнул бы ее, мать ее, даже сейчас, как следует отодрал бы напоследок эту суку, чтобы она знала, а потом вырезал бы ее глупые пустые глаза, пялившиеся в потолок, но уже поздно. Уже слишком поздно. Гончие не дают ему покоя, но пока что они не поймали его. Он открыл очередную дверь тамбура, и в этот момент качнуло, и Гарта понесло вправо, в свистящее холодное пространство между рельсами и вагоном, но он не упал.
Ухватившись за ручку двери, он повис на ней всем телом, после чего с трудом подтянулся вверх, нащупав ногами доску тамбура. Ветер бил ему в лицо, и Гарт отвернул шею в сторону, а затем, оттолкнувшись, побежал дальше.
Тяжело дыша, он остановился перед темно-коричневой, оббитой войлоком, дверью, на которой были две цифры: "три" и "два". Эти цифры, казалось, отсвечивали в сумраке, пульсировали, подмигивали Гарту. 32. Здесь ехал этот тип, которого он заприметил. Гарту хотелось плакать и смеяться одновременно, неизвестно почему, целовать бурую краску номера, но вместо этого он протянул дрожащую руку и постучал.
- К-кто там?..
Мужской голос был слегка заикающийся, расслабленный, чувствовалось, что слова даются с трудом. Наверняка его обладатель был пьян. "Помогите, ради бога, за мной гонится убийца!.." - с искренним отчаянием выкрикнул Гарт первое, что пришло ему в голову. "Что-что?" - послышались нетвердые шаги... а затем дверь купе чуть приоткрылась. Чуть-чуть, но этого хватило Гарту. Американец совершил ошибку, поддавшись любопытству, пришпоренному алкоголем. И эта ошибка оказалась роковой.
Резким движением Гарт ударил плечом в дверь, и Клайв Каннингем с удивленным полувосклицанием отлетел к центру купе, ударившись спиной о край стола. Задев при этом рукой скатерть. Боли от удара он почти не почувствовал. Но тело, отказавшись слушаться вмиг очистившегося от паров мозга, вяло сползло на пол. С головы Клайва слетел благообразный парик, открыв взгляду малопрезентабельную плешь. Рукой ухватившись за привинченную металлическую ножку стола, американец сделал попытку подняться. Его лицо при этом сильно напомнило Гарту выражение какого-нибудь обиженного мальчугана: глаза и рот округлились, а уголки губ поползли вниз. Светло-серые глаза напомнились слезами, скорее от неожиданности. Не давая времени опомниться, Гарт уселся на того и обхватил руками его массивную шею, столь похожую на его собственную. Мысль об этом только добавила ему сил, плечные мускулы вздулись в страшном усилии, горячий лоб Гарта покрыли маленькие блестящие капельки пота. Его отстраненные глаза тоже блестели. Американец открыл рот и судорожно захрипел, стараясь уловить хоть чуть-чуть воздуха, его руки взметнулись и ухватили Гарта за пальто. Он потянул его на себя, и Гарт едва не упал. Почувствовав, что он устал душить (американец оказался живучим, хотя его глаза и повылазили из орбит, он все еще хрипел, а его руки конвульсивно трясли Гарта), убийца решился на иное: обхватив голову американца обеими руками, он, что было сил, рванул ее набок. Раздался неприятный хруст, ноги несчастного вытянулись, и Клайв Каннингем перестал существовать.
Гарт с трудом поднялся на ноги, тяжело дыша, и втер рукой лоб. Он оглядел купе. На самом краю стола чудом уцелела недопитая бутылка вина, поехавшая вместе со скатертью. На пол упали какие-то бумаги. Справа от трупа на полу валялся кудрявый парик, а на кушетке сверху лежали полураскрытые чемоданы. Слева, на умывальнике находились мыло, бритва и одеколон, а также раскрытая синяя коробочка с каким-то порошком. В окне напротив спокойно мерцала водная гладь, а над ней прыгала затянутая хмурыми облаками луна. Мелькали высокие железные перила, обвитые тонкой металлической паутиной, они словно уходили дугой в черное свирепое небо. Очевидно, поезд как раз проходил по мосту.
В коридоре послышались звуки голосов. Гарт обернулся, оскалившись желтыми резцами. Проклятие! Они не дают ему времени. Быстрым движением он задернул задвижку на двери. Там, в соседних купе, уже шла проверка документов. Высокий требовательный голос спрашивал на французском, а ему обеспокоено отвечали. "Нет, мы не знаем...", - кажется уловило ухо Гарта. Мало времени. Он нагнулся над трупом и стал торопливо освобождать его от одежды.
...Он только с большим трудом пропихнул голого еще теплого американца через узкое прямоугольное окно. Ветер вздымал на нем волосы, но он не обращал внимания. За телом последовало его собственное пальто, в котором остался нож, и прочая рвань. Эти тряпки ему больше не понадобятся. Он захлопнул окно, и только после этого вспомнил, что забыл снять часы. Это плохо, очень плохо, но думать об этом не было времени. Стучали совсем рядом, в купе слева. Женский голос торопливо изъяснился, кажется, на итальянском. В тюрьме он наслушался разных языков... Он одернул жилетку. Она и пиджак оказались ему в пору. Теперь паспорт. Он полез наверх и откинул крышку кожаного чемодана. Черт, ну где-же он?.. Здесь были разные бумаги, бутылка водки, разные сувениры, запасной монокль, набор серебряных ложек и всякая всячина, но не было паспорта. В другом чемодане оказались вещи. Он беззвучно, как кошка, спрыгнул вниз, и в этот момент в дверь постучали.
"Проверка документов". Гарт почувствовал, как его прошибает паника. Черт, где он мог еще держать его?!.. Чисто инстинктивным движением он хлопнул по себе руками, и вдруг почувствовал нечто плотное во внутреннем нагрудном кармане пиджака. Бумажник! Ну конечно!.. Только такие идиоты. Как американцы могут носить документ в своем бумажнике. Задыхаясь Гарт открыл его. Слава богу, паспорт был там. В дверь снова постучали. Уже более настойчиво.. Дьявол!.. Гарт мельком взглянул в небольшое зеркало над умывальником. Он выглядел не лучшим образом, но ничего иного не остается.
"Есть кто-то там?.." - в голосе уж звучала явная тревога и настороженность. За дверью послышались другие голоса. "Да-да", - хрипловато, как будто со сна, ответил он по-английски, - "одну минутку". Торопливым движением он напялил на голову парик, враз облагородивший его наружность, и пригладил щетину на лице. В паспорте на фотографии Клайв Каннингем носил густую бороду с проседью, придававшую ему солидности. Оставалось лишь надеяться на удачу и то, что его небритость примут за моду. Он плюхнулся на нижнюю кушетку и заскрипел пружинами, будто только вставая. Поднявшись, он набросил одеяло, свернутое в углу, и придал ему смятый вид. Имитируя нетвердые шаги, он подошел к двери и отодвинул засов.
На него смотрел высокий темноволосый офицер в темно-синей форме с гладким безволосым лицом и холодными пытливыми глазами. За ним стояли еще несколько в форме. "Проклятая шайка свиней", - подумал Гарт - "вонючих, вечно вынюхивающих тварей". В крайнем случае он унесет с собой пару ихних жизней. Это будет справедливо.
"Я задремал", - пробормотал он, обращаясь к лейтенанту. Вид у него был диковатый и всклоченный, глаза сонно блуждали. - "Извините". Глаза офицера скользнули за его спину и увидели полупустую бутылку на краю сползшей скатерти. В них промелькнуло презрительное понимание. - "Вы американец?" - спросил лейтенант Морено, положив руку на пряжку пояса, где был пистолет.
"Нет, беглый каторжник, мусью - угощайтесь!", - дерзко сказал Гарт, хрипло засмеявшись, правой рукой погладив горлышко бутылки. Исподтишка он внимательно следил за ним. Если этот французишка что-то унюхает, то умрет первым. Умрет быстро. - "Конечно, я гражданин США. А что, собственно, случилось?..".
Преступив порог, офицер перешел на английский. Он говорил учтиво, а его глаза стремительно скользили по пространству купе. Он стоял так, что Гарт смотрел на его щуплую белую шею сбоку, чувствуя, как покалывают кончики пальцев. Ее так просто было сломать, что Гарт облизал пересохшие от этого желания губы. "В поезде прячется преступник, убийца. Мы проверяем купе. Пожалуйста, ваши документы". Гарт хмыкнул почти добродушно, умиротворенный мыслью, что умрет не один. "Цыпленок, ты даже не знаешь, как близко к смерти ты стоишь". "Какого черта!.." - пробурчал он вслух, неуклюже залезая в карман, - "не дадут спокойно поспать". Он слегка пошатнулся, что лейтенанту пришлось поддержать его. Морено, пользуясь случаем, наклонился и принюхался к странному заросшему американцу. И уловил ощутимый запах спиртного. Предусмотрительный Гарт сделал большой глоток из недопитой бутылки, еще прежде, чем избавился от тела. Француз едва заметно поморщился, а Гарт ухмыльнулся про себя. Этому сопляку не стоит думать, что он хозяин положения, вовсе нет. Пока он ковырялся в кармане, его сузившиеся глаза хищно следили за каждым изменением в лице офицера, осматривавшего купе.
Он, наконец, вытащил паспорт и отдал его французу, а сам сел на край кушетки, обхватив лоб руками. Сквозь просветы в пальцах он наблюдал за происходящим, его мускулы замерли, как у зверя, готового к прыжку.
"Покажите лицо, пожалуйста", - коротко приказал Морено, оглянувшись на своих подручных, топчущихся коридоре. Почему-то ему не нравился этот американец и не нравилась атмосфера здесь, что-то было в ней п о с т о р о н н е е, но его разум не мог найти зацепку. Внешне все выглядело обычным. "А? Конечно!.." - американец улыбнулся и с готовностью открыл лицо свету, слегка прищурившись. Его улыбка казалась натянутой, но когда тебе в номер врываются полицейские, а ты проснулся после попойки и у тебя болит голова, это совсем не удивительно. И все же лейтенанту не понравилась эта улыбка. Он прислушался к себе, своим ощущениям, и мерному постукиванию рельсов. Нет, все нормально, он преувеличивает. Его взгляд вернулся к фотографии. Несомненно, это один и тот же человек. Ему больше нечего здесь делать.
- Счастливой дороги, - откозырнул офицер. Дверь за ним и его соглядатаями захлопнулась. Звук этот прозвучал сладчайшей музыкой для Гарта. Сердце билось в груди, точно у загнанного зайца, нестройно, оглушительно, но на губах кривилась торжествующая улыбка победителя. Он сделал это! Он сделал всех их, жалких пронырливых крыс закона. Те приняли его за американца. Неужели они действительно так схожи, он и этот мертвый тип, навсегда покинувший вагон и этот мир?.. Гарт подошел к столу и приложился к открытой бутылке, прямо из горла. Кисловатое пойло, ну ничего, сойдет. Нервный тик промелькнул сквозь лицо, слово молния, осветившая ночное небо, и исчез. Ему стоило навести тут порядок и, как следует, обдумать одну небольшую мыслишку, что только пришла ему в голову... Как знать, может это и есть его шанс? Единственный шанс, что выпадает раз за жизнь, стать другим человеком.
Стать по тот, иной бок существования. Перестать быть тем, за кем охотники спустили целую свору разъяренных гончих. Самому стать одним из охотников.
(отрывки из письма Клайва К.)
...Любимая Стефани! Не буду рассказывать тебе, как меня утомили эти ненормальные вандалы из французской таможни. К тому же, на станции находилась толпа, и меня совершенно затоптали желающие сесть на тот же самый поезд. К несчастью, чтобы попасть в Мулен, где я познакомлюсь со своими французскими родственниками - ты знаешь, что я видел Чеза, когда он был еще совсем маленьким, как и я, и мы еще тогда здорово подрались, но я совсем не помню черт его лица - идет только один пассажирский состав. Тот самый, на котором я, дорогая моя, сейчас и еду. Ты знаешь, к своему удивлению обнаружил, что за последние годы я, оказывается, совершенно успел позабыть, что такое грязь и дурные запахи; а на этом поезде того и другого вдосталь. Но это я говорю вовсе не к тому, чтобы ты подумала, что я жалуюсь, вовсе нет. Путешествие, на самом деле, довольно приятное, каждый день узнаешь что-то новое о Франции и ее обитателях. Мне это, безусловно, пригодится, когда я буду налаживать тут связи. Ведь ты знаешь, дорогая, что у нас большие планы.
...Кстати, чуть не забыл, дорогая: краем уха слышал, что на этом поезде даже кого-то убили! Представляешь? Какая жуть! Впрочем, не исключено, что это только досужие сплетни, ты же знаешь, дорогая, как людей привлекают всякие гнусности.
...Ну а я, в общем-то, провожу время в основном в приятном одиночестве. (клякса) Думаю о том, как-то меня встретят там, в Мулене. Будут ли мне рады? Я ведь для них почти чужой. Часто вспоминаю тебя, Пита и Джуди, мою маленькую дорогую семейку. Как-то Вы без меня?.. Починил ли Пит свой велосипед? Он был так озабочен им, когда я уезжал. Если что, купишь ему новый - у парня должен быть свой "боевой конь", о котором бы он мог заботиться. Джуди все еще скандалит по поводу яичницы или уже нет? Ну-ну. Приструни ее за меня, скажи, что я ей сказал - надо есть все, что посылает Господь. А то не вырастет, и будет как Девочка-с-Пальчик, моя маленькая принцесса. Пока дойдет это письмо пройдет, вероятно, не менее двух недель. Я напишу снова уже из Мулена, как только представится такая возможность (надеюсь, там же есть перо и чернильца?.. о, боже, куда я еду!). Я буду молиться за Вас. Скоро мы увидимся, помните об этом. За окнами непогода, поезд сильно трусит, буквы разбегаются. (клякса) Поцелуй от меня детей. Я люблю тебя, дорогая. Впрочем, ты и сама это превосходно знаешь.
P.S. Если зайдет Кейт Лозински, передай ему, что я сказал, чтобы он продавал акции "Бронкса", те непременно упадут. Если вдруг возникнут какие-то проблемы (что вряд ли) - пусть ничего не предпринимают сами, ждут моих указаний. Еще не хватало, чтобы эти "работнички" напортачили без меня! Еще раз целую, до скорого.
Твой Клайв К.
***
Наклонив голову чуть вперед, словно бык перед корридой, Гарт неторопливо рассматривал себя в зеркало. Его радовало то, что он видел. Потому что теперь на нем был новый темно-коричневый костюм и жилетка (пришлись как раз впору). Теперь он был гладко выбрит и носил элегантное пенсне, которое, впрочем, немало раздражало его. Но так он выглядел солиднее. Об этом стоило заботиться, ведь, самое главное, он больше не был Гартом Сименсом, беглым каторжником с весьма темным прошлым, человеком вне закона. Нет, отныне его звали Клайв Каннингем. Так было записано в его проездных документах, и он заучил каждую букву, что была там.
Мистер Каннингем, богатый американец, направляющийся на отдых к своим дальним родственникам в Мулене. Черт его знает, что это за уездная дыра. Похоже, что и настоящий Клайв этого не знал. Он внимательно изучил все бумаги, принадлежащие Клайву, а, значит, ему - паспорт, таможенные документы, это письмо. Еще чековую книжку - самый главный документ. Отныне он был богат. Ровно до той поры, пока не обнаружится обман - а, следовательно, он не должен был раскрыться никогда. Почему нет? Богач-самодур уехал за океан и пропал, сбежал от жены - что здесь такого? Кто будет его искать так далеко от "родины"?..
Он осмотрел и другие вещи - маленькие сувенирчики в боковом отделении чемодана, от плюшевого лупоглазого медведя до узенькой коробки конфет, от которой приятно пахло. Как и от бритвенных принадлежностей, которыми он счел возможным воспользоваться, приведя свое лицо в состояние, максимально приближенному к фотокартке в паспорте, только без бороды. О, они стали очень похожи - как два брата-близнеца! Хотя никогда, разумеется, не являлись ими. Гарт не был дураком и растяпой, отнюдь нет, еще до того, как в его жизни наступила черная полоса, и он начал убивать... да, в те далекие времена, он работал приказчиком в небольшой скобяной лавке и прекрасно знал цену документам. Он был исполнительным и прилежным работником, до того самого момента, пока не оступился и не упал на самое дно...
Но теперь, теперь у него снова был шанс подняться. Во Франции не было никого, кто мог бы распознать "лже-Клайва". И он лелеял надежду, что таковой человек никогда и не появится. А, значит...
Он снова взглянул на себя в зеркало. Напустил на себя вид деловой и решительный, как в старые времена. Выглядит слегка диковато, но... Он ведь и едет в "дикий" Мулен, разве не так? Еще он неуверенно чувствовал себя в этом костюме, но это мелочи, обвыкнется. Глядя на себя, он вспоминал, как двигался "тот" Клайв, бесследно канувший за окно состава, старался медленно воспроизвести его жесты, хотя бы приблизительно. Довольная улыбка искривила его губы.
Голова больше не болела, и запах "дурного сыра" тоже на время ушел, выветрился из его сознания. "Гарт-Клайв" чувствовал себя просто превосходно.
На станции Мулен он был готов ударить какого-то человека, что ухватился за его чемодан и даже занес было кулак, но вовремя понял, что это носильщик. Ему выносят багаж, как какому-то уважаемому сэру или пэру! Поставив чемодан на перрон, долговязый парень почему-то не уходил. Пока Гарт, наконец, не догадался и не сунул ему медяк.
Чихнув напоследок и издав протяжный гудок, поезд удалился, окутав полустанок и находящихся на нем густым дымом. Как ему теперь искать эту семью местных Каннингемов? Придется расспрашивать местных. И с чего начать?..
На перроне почти не было людей. Но когда дым рассеялся, он заметил метрах в десяти от себя высокую светловолосую леди, что напряженно вглядывалась в него, то и дело опуская взор вниз, на какую-то выцветшую фотокартку. Возле ее широкой пышной юбки вились двое юных рыжеволосых пареньков, похожих друг на друга. Один из них разрешил ее сомнения, внезапно бросившись ему навстречу:
- Дядя Клайв! Это наш дядя Клайв из Америки! - с этими словами малыш накрепко ухватил его за брючину и стал дергать. - Он приехал, как обещал!
Гарт стоял как вкопанный, не в силах пошевелиться и что-то сказать.
- Мистер Каннингем, это Вы?! - воскликнула девушка, подходя ближе. - Простите, я Вас не сразу узнала!.. - сказала она извиняющимся тоном, - Мы ждали этого поезда... Это же Вы?
- Да, это я, - наконец, Гарту удалось разлепить губы и хрипло пробурчать неразборчивое, но девушка поняла и тут же обняла его, а второй паренек ухватился за остававшуюся еще не занятой ногу. Гарт не мог заставить себя обнять в ответ и постарался вместо того пододвинуть чемодан. Душистые женские волосы окутали его своим волшебным ароматом, от нее и от пареньков шло живое тепло, и... слишком противоречивые чувства бушевали сейчас в его груди. Ему было странно, ему хотелось убить, ударить ее, но, вместе с тем, он ощущал что-то новое, доселе незнакомое. Поэтому он сжал кулаки, сдерживая себя, и просто стоял.
- Идемте же, мистер Каннигхем, - сказала, наконец девушка, разжимая объятия, - Вы, наверное, устали с дороги и голодны. Идемте скорее домой!
О, да, она даже не представляла себе, насколько он устал. Но, возможно, его тревоги и хлопоты кончились, а ожидало теплое и мирное пристанище... При мысли о крыше над головой и стаканчике виски, что можно пропустить, его глаза сами стали закрываться. Поэтому он практически не поддерживал разговор, пока они ехали в небольшой двуколке по проселочной пыльной дороге, невзирая на бурные расспросы ее и, в особенности, двух непоседливых отпрысков, в чьих чертах легко угадывались мамины.
Гарт никогда не любил детей. Хотя ему и не доводилось их убивать. И если те не будут ему сильно мешать, если будут себя хорошо вести - то и не придется...
Каннингемы располагались в небольшом уютном домике на окраине Мулена, недалеко от пролеска, их бревенчатое жилище с широкой верандой (к крыше была пододвинута высокая белая стремянка) выглядело основательным и прочным, окруженным с одной стороны похожими соседскими домиками, с другой - полями и болотами. Воздух здесь был влажный, насыщенный испарениями, но, к счастью, мошкары много не водилось. Сам поселок был вполне современным, одаренными всеми плодами цивилизации. Здесь был и клуб, и читальня, и несколько сносных на вид баров успел заметить Гарт, пока они ехали, и несколько конюшен, по правую руку от дома Каннигхемов вращала мощными жерновами и била водостоком, словно случайно заплывший кит, местная мельница. На горизонте дымили трубы какой-то мануфактуры, сияли купола местной церквушки, в общем, жизнь била ключом, невзирая на некоторую удаленность от центра. А, возможно, и именно благодаря ей.
Возле ворот их бричку встречал широкоплечий скуластый рыжеволосый мужчина с обветренным лицом, излучавшим импульсивность и дружелюбие.
- Хей, Клу, какие люди! - он так широко расставил руки, что в них можно было бы заключить и целого слона, а не только "Клайва", - Американская мечта во плоти приехала в наш скромный закуток! Мари, я не могу в это поверить! Какой ты, однако, здоровенный стал... А помнишь, как тогда?.. - он хитро улыбнулся, и стал по-боксерски размахивать кулаками перед самым его носом, - Должен признать, ты надрал мне задницу, но теперь я неплохо натренировался, и...
- Чез, оставь его, он только с дороги и устал! - вмешалась Мари.
- А я как устал? - удивился Чез, - Вожусь весь день с этой крышей. Так что мы в равных условиях. Клу, давай, покажи, на что способен!..
Он сделал ложный замах и попытался двинуть Гарта с правой. Тот отмахнулся чисто машинально, даже не успев подумать, но его медный кулак с нехорошим звуком впечатался в челюсть Чеза (одновременно с криком "Ой-ей!" одного из мальчишек, того, что подбежал первым), и тот рухнул, как подкошенный болванчик на землю. Гарт растерянно глянул на Мари, в глазах которой читался немой ужас, и как-то кособоко двинулся к Чезу, словно пытаясь помочь ему подняться, но... к счастью и великому облегчению всех, тот уже со стоном поднимался с земли. На его щеке багровело пятно удара, но Чез все равно улыбался, хоть его и шатало из стороны в сторону.
- Ох, мужик, да ты силен!.. Опять побил меня, как тогда, американский чертяка! Ну у тебя и апперкот! Ладно, идем тогда за стол, напьемся, как следует, и, как знать - может, я возьму у тебя реванш!..
- Прекрати ты это детство, Чез, - успокоенная тоном мужа Мари стала отряхивать с него землю, - Сам виноват, не умеешь - а лезешь, чуть что, в драку. Доиграешься когда-нибудь! Разве так гостя встречают? За стол, дети, все за стол!..
За столом Чезу Каннингему также не удалось взять "реванш". Ибо он сомлел и уснул от выпитого и съеденного (а и того, и другого было в обилии, и все свежее, вкусное, домашнее), Мари укутала его пледом и продолжала что-то рассказывать, дети шуршали где-то в другой комнате, а "Клайв" продолжал невозмутимо дымить, раскачиваясь в кресле, отличной, замечательной сигарой, которой его угостили. Он не был пьян, голова соображала четко и ясно. Он был спокоен и почти счастлив. Умиротворен, как тот древний бог, которого завалили подношениями.
Неужели он заслуживает всего этого?.. А, собственно, почему бы и нет? Кажется, у него наконец появилась семья... Которой он был лишен еще с семилетнего возраста.
Наконец, сон сморил и его, и он уснул на удивительно мягкой перине, в отведенной специально для него отдельной комнате.
И сон тоже был милосерден к нему, как весь этот замечательный день. Впервые за долгие ночи ему не снился охранник, тот чертов охранник его тюрьмы...
Дни полетели незаметно, один за другим. Один лучше другого. Гарт привыкал к своей новой жизни. Как оказалось, он вполне справлялся с "ролью". Главное было держать рот за зубами и выдавать короткие, односложные замечания, выражавшие волевую, скрытную натуру "Клайва" (он же "Клу") и его императив. Каннингемы смотрели на него снизу вверх, на большого человека, бизнесмена, и вовсе не удивлялись его неразговорчивости: им вполне хватало общительности своих натур, "дядя" с его внешной угрюмостью лишь вносил немного разнообразия в их обыденность. Поскольку Гарт не выказывал при этом ни нарочитого высокомерия, ни требовательности, то их подобная манера вполне устраивала.
Правда, Чез не раз пробовал разговорить "брата" на тему бизнеса, узнать секреты управления, самому "поумнеть", как он выражался. Но "Клайв" отделывался общими замечаниями, что "бизнес - это сложно", "приходится много работать, по 24 часа в сутки" (почти как тогда, когда Гарт был приказчиком), "все это - как игра в карты, надо думать и угадывать момент" и тому подобное. Хриплый голос Гарта лишь придавал этим "изречениям", подслушанным некогда в прошлой жизни и исполненным почти конфуцианской мудрости, вескости.
К тому же, общество Чеза, в общем-то, не было ему неприятно. Тот оказался горячим и импульсивным, но, при всем том, хорошим рабочим парнем, отходчивым, ностальгирующим еще по детским годам, когда они, по его словам, "делали вместе разные выходки". Интересно, думал Гарт, чтобы он сказал, кабы узнал, что того человека, с которым Чез дружил в детстве, он собственными руками задушил, раздел до нитки и выкинул с поезда?.. Ему казалось это даже забавным. Он не чувствовал своей вины, он просто делал то, что необходимо, чтобы спасти свою шкуру, но... Чез был бы неплохим братом, если бы ему действительно довелось родиться здесь. Так он думал.
Другие Каннингемы также преимущественно вызывали симпатию. Жена Чеза, Мари, была премилой женщиной. Мудрой и ответственной хозяйкой, на которой держался весь дом, и, при этом, весьма симпатичной женщиной... при взгляде на нее у Гарта теплело в груди, хотя он и не подавал вида, и не признался бы в этом даже самому себе.
Но еще больше ему нравилась, как женщина, прелестная Полина Каннигхем, сводная сестра Чеза. Она жила отдельно от них, вела свое небольшое хозяйство. Они познакомились в клубе, куда как-то отправились повеселиться вместе с Чезом. Полина была высокой, стройной, светловолосой девой в самом расцвете лет с формами подростка, осиной талией и длинными, красивыми ногами. Он незаметно к себе стал подбивать к ней клинья, подливать выпивку, она как-то явно не была против, они танцевали весь вечер до упаду... а потом была волшебная ночь... она подарила ему себя и подлинное наслаждение. Он ласкал ее грудь, снова и снова входил в нее с юношеским пылом. Она была легкомысленным, слегка испорченным, но очаровательным созданием. Впервые Гарт любил не шлюху, а настоящую французскую леди. Что до других ее связей, то ему было плевать, да и она знала от "родственников", что у него за океаном есть "жена"... В ее обществе Гарт мог позволить себе немного расслабиться, и это было главным для него.
Тетушка Лютеция Каннингем была "божьим одуванчиком" - дунь на такую, улетит. Глядя на нее, Гарт вспоминал ту старуху, что он убил в поезде, и не мог поверить, что это сделал он, ради жалкой кучки франков, а еще более - из ненасытной жажды убийства, что снедала его изнутри. Теперь она почти не беспокоила его, но тетушки он все же старался избегать. На всякий случай. Как и дяди Лорана, незлобивого, но ворчливого и занудного старикана. Он не хотел вновь оступиться и ступить на скользкую дорожку. Теперь, когда у него была собственная чековая книжка, были деньги и все, что он только мог пожелать. О чем мог мечтать.
Еще один "родственничек" - Пьер Каннихгхем - ученый и, по-видимому, большая "звезда" на этом местном уровне был, в общем-то, безобиднее даже тетушки Лютеции в ее линялом переднике. Он был обладателем редчайшей во Франции профессии: атлантолог и, заодно, профессор каких-то-там-наук. Он изучал погибший давным давно континент и мог бесконечно, часами рассказывать об этом увлекательном, на его взгляд, событии. Игнорируя окружающих и их интерес, он погружался в досужие рассуждения и аллегории, размахивая руками и грозя обрушить все вокруг себя, сам уподобаясь той разрушительной стихии, что некогда погребла под собой эту землю... Как же, ведь чудак состоял в личной (!) ученой переписке с неким мсье Донелли, очевидно, великим знатоком и светочем в этой области! Гарту было глубоко наплевать на все Атлантиды этого мира, и в минуты долгой и патетичной риторики Пьера, обращенной на него, ему не раз хотелось удушить его за вытянутую, как у жирафа, шею... Но, к счастью, это случалось не так уж часто, да и сам "Клайв" как-то потихоньку привыкал к этому случайному "шуму", не мешающему потреблять виски и раскуривать сигары, и иногда даже снисходил до "реплики", вроде "Что, и вправду потопла?.. Ай-яй-яй", чем обозначивал свое чрезвычайное внимание к упомянутой теме.
Даже дети Каннингемов оказались понятливыми и особо не докучали ему. Жерар, младшенький, с робостью смотрел на мрачного "дядю" и как-то не стремился к его обществу, а вот старший на два года Томми, тот самый, что "узнал" его на вокзале, шустрик и непоседа, вопреки всей угрюмости и неразговорчивости, как-то протоптал дорожку к сердцу "дяди Клайва", не раз делясь с ним своими детскими проблемами и делами. Малый относился к нему с уважением, но без излишнего пиэтета, как к "своему", чем-то напоминая ему молодого Чеза.
Как-то он пришел со школы печальный, да еще и со здоровенным фингалом под глазом, мол, споткнулся о кочку и упал случайно. Все охали и утешали, Мари поставила ледяной компресс. Но только "дяде Клайву" Томми рассказал прерывающимся голосом и по большому секрету, что он не просто, "упал", а это его одноклассник Франсуа Бельон вмазал ему, причем делает он это не в первый раз, и не "за что-то", а просто так. Потому что Франсуа здоровяк у них в классе и любит измываться над другими, кто послабее и не может дать сдачи. Томми-то пытался и не раз, и порой даже доставал до его жирного уха кулаком, но тому его удары - что комариные укусы. А сам лупит пребольно, причем может и палкой дать, и камнями, маленькими, но острыми швыряется до крови... Рассказывая все это, Томми не плакал, а лишь судорожно кусал губу, выдавая свои эмоции. В общем, держался парень.
- Ну-ну, - только и сказал "дядя Клайв", - сегодня тебя уделали, а завтра - ты. Ничего страшного в этом нет. Спать иди.
"Дядя" хорошо знал, что значит "страшно". Это когда ты убиваешь, а потом мертвые приходят тебе во снах... Однако же, и на них есть своя управа.
Между тем, на следующий день Гарт днем отправился не куда-нибудь, а на прогулку в местную школу, где учился Томми. Нашел перед входом парочку старшеклассников, поговорил с ними, обменялся сигаретами, узнал, где учится Франсуа Бельон, представившись его дальним родственником. Выяснил, как тот примерно выглядит ("Такой, мощный паренек под метр девяносто, здоровый, как... да Вы его точно узнаете!.."), и когда заканчиваются его занятия. Затем стал в тенек под дерево и стал ждать.
Когда есть цель, время пролетает незаметно. Прошел час или около того. Школьники дружно выплеснули наружу, залив улицу своими голосистыми выкриками. Звонкий смех, шум, гам... Гарт досадливо поморщился. Хорошо, что сам он никогда не ходил в школу, кроме мороки, ничего она не дает.
Франсуа Бельон вышел одним из последних. Конечно, он узнал его. Не узнать такого жиртреста! Впрочем, из массивного тела выпирали буграми вполне внушительные мускулы. Не зря его так боятся одноклассники... Гарт ухмыльнулся. Ничего зазорного в этом нет, но этот парень обидел Томми. А это было неправильно с его стороны.
Он незаметно двинулся вслед за Франсуа, который шел в компании двух парней. Но на полпути их дороги разошлись. И тогда, когда тропинка, по которой шел толстяк, пролегла через пустырь, на котором виднелся среди вьющихся диких зарослей одинокий колодец, Гарт решил: пора. И неслышно появился из засады. Опущенная сзади на плечо рука в этом месте произвела достойное впечатление - здоровяк дернулся от неожиданности и, потеряв равновесие, свалился в пыль.
- Черт, Вы кто такой?! - недружелюбно сказал он, поднимаясь и отряхиваясь.
- Франсуа Бельон? - на всякий случай уточнил Гарт, чтобы не было ошибки.
- Откуда Вы знаете мое имя? - продолжал игру в вопросы подросток-переросток с плоским, маленьким носом и лоснящимися щеками, угрожающе напирая на него грудью, благо, росточком он был даже повыше его, да и в плечах не сильно уступал. - Ты что, мужик, творишь?..
- Ты зря обидел Томми Каннигхема, - без всякого выражения сказал Гарт, - Еще раз сделаешь что-то подобное - и я тебя прибью. Здесь или в другом месте - это значения не имеет.
Франсуа не испугался, а зря. Он вообще был не из пугливых, что было не удивительно с его комплекцией и полновесными задатками уличного задиры.
- Так значит, этот сморчок Вам нажаловался?.. - засмеялся Бельон, - Побежал к мамочке и своим друзьям? А кто ты такой, чтобы я тебя испугался? Я и тебе накостыляю, и его в школе так изобью, что он света белого больше не увидит, клянусь ма...
Поток речи из уст Франсуа прервался на полуслове, поскольку Гарт начал действовать. Один удар в живот - и парень корчится, судорожно хватая ртом воздух. Второй удар по лицу, так, что брызнула кровь из носа, а здоровяк кулем свалился в траву, обхватив свое ушибленное тело. Его плосконосое лицо вмиг стало еще более плосконосым. Затем Гарт схватил его за ногу и одной рукой потащил к колодцу. Легко, очень легко, словно это действительно был куль с экскрементами, а не парень, весящий свыше двухсот фунтов, перекинул его через стенку ограждения и... Франсуа Бельон, хрипло мыча, свесился над пропастью.
- Ты понял меня, или мне отпустить тебя? - зарычал Гарт, заглядывая внутрь, впиваясь взглядом в расширенные зрачки толстяка, - Убить тебя - мне как червяка растереть...
Гарт был зол, он чувствовал, что разозлился не на шутку. Жажда убийства бушевала в его груди, пенилась с новой силой. Кровь стучала в висках, тиски сдавили голову, перед глазами появилась словно какая-то розовая пелена, сквозь которую он видел болтающегося в воздухе парня и черный провал колодца. Как знать, сколько людей уже погибло в нем, свалившись туда, вниз?.. Сколько костей лежит на дне заброшенного колодца? И он просил о новой жертве... Скрип ломающихся костей, отчаянный, надсадный визг умирающего и - тишина. Холодная, безликая. Пальцы, казалось, разжимались сами, один за другим... Какой-то дикий шум, точно бой барабанов, нарастал в воздухе....
И только через секунду он понял, что это кричал парень, дико вопил:
- Пожалуйста, пожалуйста, МОЛЮ, поднимите меня!!! Я больше никогда, никогда, не трону Томми, клянусь жизнью, клянусь всем!.. Я больше никого не буду обижать! Только поднимите, поднимите, поднимите меня...
В воздухе пронесся неприятный запах. Кажется, парень обоссался.
Но Гарт и сам уже не мог остановиться... Ему хотелось убить этого парня, разбить его о стенки колодца и сбросить вниз уже жалкие останки, в которых не будет ничего живого... Бить и метать его, чтобы кровь ручьями хлестала в разные стороны... Смотреть на это...
И все-таки он остановился. Сам не понял как, но остановился. Еще один странный звук промелькнул в воздухе: кажется, это он проскрежетал зубами.
И все-таки через силу он поднял руку с парнем и отбросил его на землю, как вышвыривают в мусор отребье... Грязное, вонючее, непотребное... Такое, как вся его гребаная жизнь после ашфордской тюрьмы...
Но он оставил ту жизнь. И эту тоже. Жизнь маленького, непотребного Франсуа, "грозы" школьной тусовки. Не убьет. Не подвергнет себя риску. Он стал сильнее... Теперь он Клайв Каннингем. И не допустит, чтобы прежнее его "я" вернулось. Но напоследок...
Гарт медленно заглянул в лицо лежащему на земле парню. Неторопливо посмотрел глаза в глаза. И тот снова закричал, страшно закричал.
Потому что на него смотрел дьявол. Нет, хуже дьявола.
Это лицо и эти чудовтщные глаза еще долго, очень долго будут сниться ему по ночам, и он будет просыпаться в холодном поту, чувствуя, как исподнее набухло от стекающей свежей мочи. Он будет ссаться под себя снова и снова, на протяжении почти двадцати лет после того...
Но он больше никогда, никогда в своей жизни не тронет, не обидит Томми.
И никакого другого мальчика или девочку - тоже.
Дома, повстречав Томми, "дядя Клайв", оставшись с парнем наедине, невзначай обронил: "Не беспокойся более за своего обидчика. Он будет вести себя хорошо". Не сказать, что Томми сразу поверил, глаза его выражали сомнение и удивление, однако, в дальнейшем он ни разу не возвращался со школы битым, и, очевидно, Франсуа и в самом деле стал "паинькой". А Томми еще больше зауважал своего "дядю", тот просто-таки стал его фаворитом в семье Каннингемов. Это заметила даже его мать, Мари, которая полушутя заметила, что, кажется, он мог бы стать вторым отцом Томми. "Клайв" пожал плечами и криво ухмыльнулся уголком рта, но нельзя сказать, чтобы эта фраза была ему очень уж неприятна.
Другой занимательный случай стался вскоре после этого события. Как-то Чез пришел домой с работы очень хмурый и рассказал за ужином, что у него проблемы с продлением аренды мельницы, которой владел некий Андре Гаспар, местный магнат.
- Кажется, он просто меня недолюбливает, - недовольно заметил Чез и, в запале, стукнул кулаком по столу и едва не свалив пепельницу, - Может потому, что я рыжий? Черт, почему это происходит именно тогда, когда бизнес только начал налаживаться! Мне нужно молоть зерно, не ехать же с ним теперь в город?..
- Успокойся, не пугай детей, - урезонила его Мари, - за столом все-таки, а не на базаре! Ничего страшного, поговоришь с ним еще, предложишь больше, найдешь общий язык... Не первый день на земле.
- Если бы все было так просто, я бы за ценой не постоял... - мрачно ответил Чез, но ругаться все же перестал и приступил к ужину.
Гарт не вступал в разговор, но все мотал себе на ус. Если у Чеза проблемы - почему бы ему не помочь Чезу? Ему это не будет в тягость, отнюдь - проучить какого-то зарвавшегося денежного мешка.
Ну-ка, мистер Гаспар, из какого теста Вы сделаны?..
Мельница вблизи напоминала угрюмого кривобокого великана, распахнувшего свои недружелюбные объятия для посетителей. Запах муки окутывал весь двор, щекотал ноздри. На земле лежали раскиданные без особого порядка наполненные полотняные мешки, охапки сена, которые сосредоточенно поедали запряженные в повозку лошади. Путь Гарту внезапно преградил невысокий мужчина молодых лет в потертом сером комбинезоне с хитрым, точно масляным взором быстро бегающих маленьких глаз. "Вы куда, месье? Господин Гаспар сегодня никого не принимает". Но под взглядом Гарта он осекся и быстро оступил на шаг назад, поклонившись. "Смышленый паренек", - усмехнулся про себя "Клайв", - "такой может и сгодиться..."
Он поднялся по бревенчатой лестнице на второй этаж. Мельница шумела и скрипела, трудилась на полную мощность. У дальней стенки за небольшим столом сидел морщинистый человек с крючковатым носом и крепкими, жилистыми руками, выдающими еще не старый век и физическую силу. "Кто здесь?" - нахмурился он, вскакивая из-за стола. - "Я же приказал Жюслену никого не пускать!"
- Меня Вы выслушаете, - сказал Гарт, - Я Клайв Каннингем, брат Чеза. Я прибыл из Америки.
- Да?.. - деланно изумился Гаспар, - Очевидно, в американских традициях врываться вот так, без спроса? И чем я могу Вам помочь, месье Клайв?
- Я приехал сюда заниматься... э-э... бизнесом и помочь своему брату стать на ноги. У меня там, - Гарт сделал широкий жест куда-то вдаль, - большие дела. Много фабрик, и все они мои. Здесь меня интересует мельница, ее аренда. Чез сказал мне, что Вы хотите прервать договор?
- Да, у меня есть более выгодное предложение, - пожевав губами, ответил Гаспар.
- Но, может быть, мы может быть сможем сделать Вам еще более выгодное?.. - учтиво сказал Гарт. В этот миг он чувствовал себя почти джентльменом. Хотя, конечно, фраза всплыла у него из его старой жизни приказчика... - Цена не проблема. Нам нужна эта мельница, чтобы молоть зерно, а не везти его в город, - договорил он, вспомнив слова Чеза. Черт, он определенно являл чудеса красноречия сегодня!
Но все его старания были, увы, напрасны.
- Навряд ли, мистер Клайв, - недовольно сказал Гаспар. - Дело не только в цене. Я уже подписал новый договор с другим арендатором. Простите, но ничем не могу помочь Вашему брату. А теперь я бы просил Вас удалиться, я занят...
- Значит, не можете?.. - нехорошо ухмыльнулся "Клайв" и придвинулся ближе. Почему же все люди такие тупые и ничего не понимают с первого раза, по-хорошему?.. Когда их еще не убивают и не трусят над пропастью, не греют подмышки раскаленным утюгом.
Очевидно, изменившееся выражение его лица что-то подсказали хозяину мельницы, потому что правая рука его мгновенно нырнула в кармана и выхватила небольшой револьвер. Но Гарт успел перехватить кисть его руки, и между двумя мужчинами завязалась жесткая борьба. Гаспар норовил направить дуло в лицо Гарту, и, надо сказать, почти преуспел в этом, поскольку силушкой фермер не был обделен.
И все же Гарт удержал смертоносное дуло, и, в последний миг, ударил ребром ладони другой своей руки, словно тесаком. Выстрел громыхнул куда-то в одну сторону, револьвер улетел в другую. Тогда Гаспар произвел почти боксерский выход и заехал кулаком в челюсть Гарту. Тот чертыхнулся, сплюнул с кровью верхний зуб, и рассердился по-настоящему.
На Гаспара обрушился ураган ударов, отбить которые тот был не в силах. Наконец, он упал на землю, задыхаясь, руки судорожно скребли землю, словно ища опору. Он пытался заслониться и скулил, как собачка.
Наконец, он смог продохнуть и поднять голову. Но увиденное его совсем не обрадовало... Потому что в глаза ему заглянул Зверь с налитой кровью глазами, в которых не было ничего человеческого. В них Гаспар прочел свой приговор, и остатки мужества улетели прочь, словно потревоженные выстрелом птицы с крыши мельницы... Он упал на колени.
- Ты. Подпишешь. Договор. Завтра. - пролаял Человек-Зверь, - Или ты умрешь. И я обещаю, это будет медленно. Очень медленно. Ты будешь молчать. Или я вырву твои внутренности и брошу их собакам. Найду. Везде. Где бы ты не спрятался.
И Гаспар поверил. Не мог не поверить, ибо каждое слово звучало набатом, словно гром небесный. А в глаза ему смотрел сам Дьявол. Он подпишет договор. Черт с ней, с мельницей. Он уедет отсюда, далеко, очень далеко. Ведь главное - жить, жить, жить...
И жизнь ему была дарована.
Он оставался на коленях, дрожащий, молящий еще долго после того, как Зверь ушел, разломав напоследок пополам одну из подпорок...
Гарт сам не понял, как он не убил в этот раз. Кровь пела в его жилах, взывала к нему... Это мелкое существо заслуживало смерти, но... Все-таки он ушел, не скрутив шею этой букашке. Пока спустился вниз, рассудок окончательно вернулся к нему.
Этой ночью он будет любить Полину, отчаянно, страстно, грубо, даже очень грубо. И примет ее, как жертву, невзирая на все мнимые крики о пощаде... Его "зверь" уйдет в нее - в жесткий, почти жестокий секс на грани всех человеческих чувств. Он и она будут удовлетворены. Это была их лучшая совместная ночь. И вряд ли Полина могла хотя бы предположить, что этой страсти и этому чувству она должна быть обязана зажиточному фермеру Андре Гаспару, чья ниточка жизни сегодня висела на слишком тонком, ничтожном волоске...
А пока что он подозвал к себе Жюслена, того самого служащего Гаспара, что встретил его, и который теперь приблизился к нему с необычайной осторожностью. Наверняка, он слышал выстрел и не чаял уже увидеть в живых нахального господина из Америки. Однако, тот выжил, а, значит, не стоит ему перечить. Лучше попытаться услужить...
- Послушай-ка, э-э... Жюслен, - сказал Гарт, - Ты, я вижу, смышленый парень. Ты не мог бы оказать мне одну услугу? Если ты вдруг услышишь... или узнаешь... что в город приехал кто-то новый, ну, какой-то человек... кто бы это ни был, неважно... ты подашь мне знать? Жду одного своего старого знакомого... Я щедро вознагражу тебя.
И, в подтверждение своих слов, он протянул ему золотой.
Тот выхватил его со сноровкой и необычайной легкостью. Масляные глазки воссияли. Конечно, он постарается быть полезным этому сильному и богатому господину, что сумел совладать с его нынешним хозяином... Рыбе-прилипале часто приходиться менять курс, чтобы плыть в хорошем течении.
На следующий день, Чез вернулся домой торжествующим:
- Празднуем, дорогая! - объявил он за ужином, - Сегодня Гаспар подписал мне все документы на мельницу, даже не поднял цену! Я даже не успел ему предложить, как он уже все подмахнул и выпроводил меня за дверь. Это потрясающе! Правда, - задумчиво добавил он, потрепав свою светлую шевелюру, - вел он себя как-то необычно, такое ощущение, что старик даже не в себе стал... что-то с ним случилось. Он так странно на меня смотрел... И старик что-то бормотал под нос про животных, я его не понял. Но, - снова повеселел голосом Чез, - впрочем, главное, что у нас теперь все в полном порядке!
Мари смеялась и радовалась, дети веселились. Даже дядя Лоран выглядел не таким скучным, как обычно. Виски в тот вечер лилось рекой.
"Дядя Клайв" сидел в удобном кресле-качалке и улыбался, почти умиротворенно. Он был доволен. Его сомнительные "умения" пришлись здесь кстати. А Полина... она просто прелесть. Он вспоминал ее обнаженную грудь под спадающим декольте и ощущал под столом эрекцию. Мари тоже могла бы поласкать его промежность, и это было бы так приятно сейчас... но... вряд ли Чез одобрил бы его помыслы. Между тем, похоже, ему хватит и Полины (такая умелая девочка!) на сегодня.
И все-таки, в глубине души он чувствовал тревогу и беспокойство. Его "сладкая жизнь" здесь казалась слишком легкой и беззаботной, без облачков на горизонте. Но туча все же надвигалась. Его нюх никогда его не обманывал...
Вчера ему снова снился охранник. Розовые извивающиеся черви ползали по его вздувшемуся лицу, но он все равно смеялся, обращаясь к нему непропорционально крупными почерневшими зубами из-под отслоившейся челюсти, отчего глухой заутробный смех его был воистину ужасен (Гарта даже пробил мороз сквозь сон), и грозил ему пальцем. Он проснулся весь в прохладном поту.
Туча, что собиралась простереть черную тень над его "новой" жизнью, была уже совсем близко...
И она пришла вовсе не из-за океана, как можно было предположить.
На кончике своего длинного и острого носа дурные вести принес Жюслен...
***
- Дорогой доктор, как Вам все это нравится?.. - невозмутимо попыхивая трубкой, спросил своего собеседника высокий худой мужчина неопределенного возраста с аскетическим, бледным лицом, несущим на себе отпечаток глубокого, сильного ума. Его можно было принять как за уездного учителя арифметики без портфеля, так и за импозантного "денди"-аристократа, путешествующего по ошибке третьим классом вместо первого. Благородство линий на его бесстрастном челе выгодно подчеркивал орлиный профиль и решительный изгиб подбородка. - Вижу, что совершенно никак не нравится. Вы отвыкли ездить, как ездят люди. Между тем, это весьма полезный и замечательный опыт.
Его высоченная и внешне нескладная фигура в настоящий момент была сгорблена почти пополам, словно повторяя популярный цирковой фокус "человека-чемодана" в узком пространстве купе, в котором, помимо двух благородных джентельменов, находилось еще восемь человек. Надо заметить, пусть это не прозвучит порицанием, далеко не столь высокородного вида и происхождения, если, конечно, среди них не прятался некий "принц в изгнании", о чем гласили газетные заголовки на столике. Прямо над ними нависала с верхней полки багровая физиономия изрядного выпившего месье с крупным шишкообразным носом цвета спелой вишни, пытающегося вдобавок распевать песенки, обдавая их собственные носы неповторимым и устойчивым ароматом мерзостнейшего пойла. У окна троица неопрятных детин играла в карты, причем совершенно меченой колодой. При всей известной доле воображения, несомненно присущей внимательному читателю, она могла сойти скорее за душителей младого принца, нежели за его сподвижников в изгнании... Весьма крупная мадам с двумя деточками неумолимо надвигалась с правого бока, вдавливая джентльменов в стенку. У нее из корзинки пронзительно гавкала огненно-лохматая мелкая псина, заглушая звуки мчащегося поезда. Вдобавок, клубы дыма из трубки, которую курил первый джентельмен, назвавший своего друга доктором, также вносили посильную лепту в общую атмосферу трясущегося поезда. И табак, скажем откровенно, был далеко не первосортный, как и вся их поездка. Дышать здесь было откровенно затруднительно. Тем не менее, все десять пассажиров как раз усердно занимались этим совершенно необходимым для жизнедеятельности процессом, чихая и покашливая при этом...
- Опыт?! - прохрипел названный доктором, тщетно прикрывая нос полой своего плаща. Он был чуть ниже ростом своего приятеля и значительно шире в плечах. Короткие усики под нижней губой придавали немного щегольский вид, но, на самом деле, они лишь служили средством выглядеть несколько более солидно и старше своего действительного возраста. Лицо его также выдавало благородное происхождение и щедрый природный ум, - Да это пытка, а не опыт! Где был Ваш знаменитый аналитический подход?.. Где был мой разум, когда я купил эти билеты и согласился снова поехать с Вами?! Это просто невыносимо! И Вы еще находите в себе силы шутить по этому поводу!..
- Ну, я же не зря взял с собой доктора, - все также невозмутимо ответствовал его собеседник, - Зато теперь будем с Вами знать, дорогой мой друг, что путешествовать третьим классом во Франции - смерти подобно. Но, не отчаивайтесь, старуха с косой все еще безмерно далека от Вас. Попробуйте просто расслабиться и представить, что Вы дома, в своем уютном кресле.
- Знаете, у меня вовсе не такая богатая фантазия, Ше... - начал было говорить доктор, но друг остановил его, активно помахав головой:
- Тс-с-с! Во-первых, мы с Вами договорились, что Вы больше никогда в жизни не назовете меня этим ужасным именем "Шерли" и не упомянете его (напомню, Вы клялись матушкой!) в своих бессмертных мемуарах, над которыми Вы так корпеете. Во-вторых, мы здесь частным образом, не надо вообще никаких имен, везде могут быть уши. Особенно после нашего последнего деликатного дела с мисс Адлер, - подмигнул он.
- О-ох, хорошо, раз Вы так считаете... дорогой друг, - после паузы, протянул доктор, возводя очи к потолку и отталкивая чей-то непокорный чемодан, тыкающийся под ребра, а другой рукой - все ту же постылую красную рожу сверху, так и норовящую уткнуться в плечо, - Надеюсь, нам хотя бы осталось еще недолго...
- Позвольте, в свою очередь, надеяться, что это не долгосрочный прогноз от светила медицины, каковым Вы, без сомнения, являетесь, - заметил, не выпуская изо рта трубку, "Шерли". - Помните, нас ждет разгадка очередной тайны, и хотя бы ради этого мы должны, обязаны доехать... Постарайтесь не дышать так часто, думайте о хорошем!
Доктор в отместку засопел еще сильнее, пододвинув себе тростью газету.
Поезд отбивал свой привычный ритм, неуклонно приближаясь к месту назначения.
...
- Вы просили сказать Вам, месье, если в наших краях покажется кто-то новый, - тяжело дыша, словно после долго бега, Жюслен говорил отрывистым шепотом, - так вот: буквально вчера на станции высадились двое хорошо одетых господ, явно нездешних. Ребята говорят, - оглянувшись, добавил паренек, - они здорово смахивают на сыщиков. Что-то спрашивают, разнюхивают здесь... Наняли лучшую карету у Лорана Леруа, Вы, мсье, ездили на ней, не торговались, взяли самую дорогую.
Лицо Гарта мгновенно сделалось мрачнее грозовой тучи, губы накрепко сжались, глаза сузились и блеснули.
- Благодарю за службу, - проговорил он, протянув парню целую горсть золотых.
- Если чем-то еще могу помочь... - Жюслен медлил уходить, заискивающе глядя снизу вверх на "месье Клайва".
- Да нет... Я сам поговорю с этими господами, - усмехнулся Гарт, оскалив желтые зубы, и от этой усмешки у Жюслена все сжалось внутри, и он поспешил откланяться. - Я позову тебя, если что.
- Конечно, месье! Всегда к Вашим услугам, - уже в дверях галантно отозвался способный помощник мельника.
Нервный тик неприятно перекосил темное лицо "мсье Клайва".
Гарт тяжело поднялся на ноги и шагнул к охотничьему ружью, одиноко висящему на внутренней стене веранды...
...
- Ну вот, из огня - да в полымя, - миролюбиво ворчал усатый доктор, усаживаясь в коричневую широкую двуколку, притаившуюся вдоль полусельской дороги напротив станции.
- Вам так дорог Ваш геморрой, что Вы и вправду боитесь его растрясти?! - притворно изумился его попутчик, которого, с Вашего дражайшего позволения, мы будем называть отныне просто Высоким, - Чем Вы снова не довольны, мой друг?.. На этом экипаже, видит бог, мы не сэкономили не пенни, более того - клянусь Гермесом! - весьма склонен предполагать, что нас ободрали, как придорожную липку. Впрочем, тяготы железнодорожной тряски остались позади, а нас ждет замечательное путешествие по свежему французскому воздуху и нынешним местам... Ужель эти пейзажи способны вызвать у Вас только изжогу, дорогой доктор? - сказал Высокий, рукой в перчатке обводя условный горизонт.
Между тем, вокруг и вправду было красиво. Прозрачный утренний воздух, казалось, тихо пел, небольшая тропка уводила сквозь зеленый бор, слышались жизнерадостные трели птиц, изысканным румянцем багровело раннее солнышко.