Никто не любит Снежную королеву,
все говорят, что она бессердечна,
но она не бессердечна - она просто женщина,
хоть и настаивает не на принцах,
а на своих специфических принципах;

она любит прусскую дисциплину,
предпочитает прямые линии,
не знает почём нынче хлеб -
наша Снежная королева
самая Снежная из всех королев.

      Сидя на троне, она перебирает кубики
      драгоценного венецианского льда;
      вокруг лежат напудренные
      пространства, над ними хрустит звезда,

      звезда по имени Сириус -
      контрастный до рези в глазах огонёк;
      морозные ветра вибрируют,
      сбивая чёрных звездочётов с ног.

Во всём обязан быть порядок,
Герда, даже в делах сердечных,
я бы даже сказала, особенно в делах сердечных,
хотя многие, где надо и где не надо, 
трындят мне о человечности,
не видя ничего дальше промежности,
куда упираются все перспективы,
так называемого, человека счастливого.

Нет, я не против человека - скорее за,
но я за человека идеального,
я за человека прямоугольного образца,
в крайнем случае - за овального;
чуть не сказала "Навального".

      Герда, Герда, какая ты глупая,
      ты считаешь, что я всемирное зло,
      раз любуюсь гранеными кубиками
      льда и мир поверяю числом.

      Понимаешь ли ты симметрию
      снежинки, как её понимаю я,
      не абстрактную, а вполне конкретную -
      воистину, подноготную бытия?

      Сознаёшь ли ты, что эстетика
      выше всяких этических норм
      вместе с Новым и Ветхим заветами?
      На заснеженном озере, видишь ли, трон?

Сидя на оном,
Снежная королева долго держит в своей ладони
кристаллический многоугольник;
многоугольник блестит, завораживает,
потом, словно испытывая усталость,
начинает медленно таять -
ладонь становится влажною.

Лёд превращается в жидкость,
для тебя, королева, это полная неожиданность,
но весна приходит даже в страны забытые Богом,
те, что стоят в конце длинной очереди
за ваннами солнечными.

Да, лёд умирает, Снежная королева,
даже лёд умирает, а человек остаётся
и, несмотря ни на что, его сердце бьётся
не равнобедренное,
не прямоугольное,
а бедное и голое,
всполохами истории подсвеченное -
корявое сердце человеческое.

И, в конце концов, всегда будет права, Герда,
со своей неправильной кривой любовью,
оставляющая на снегу следы крови, 
через всё вооружённое средневековье,
сквозь тощие леса Лапландии,
по заснеженным полям географии,
туда в чертог всемирной казённой геометрии,
где слезами горькими отогретый
жизнерадостный и беспечный,
Кай лучезарно смеётся над словом "вечность".