- Значит, встретимся за ланчем, - сказала Эллисон, поднимаясь со стула. - Не торопитесь, Ирэн, допивайте свой кофе, Дэвид проводит меня. Не вставай, Стивен.
Она прошла совсем рядом со мной, и я заметила, что ее глаза слегка припухли и покраснели. Так это она плакала ночью?
Мы остались вдвоем с лордом Арунделлом, ...Стивеном, и он сразу же спросил: - Скажите честно, как вы себя чувствуете?
- О, все прекрасно, не беспокойтесь, - беззаботно отозвалась я, чувствуя, как ноют мои ушибы.
-Трудно поверить, - он внимательно вглядывался в мое лицо, - но выглядите вы замечательно.
Я наклонила голову в знак благодарности. - Надеюсь, вам понравится мой дом, добавил он, - но, может быть, вы хотели бы осмотреть и конюшню?
Конюшню в английском поместье! Конечно, я хотела ее осмотреть, и так и сказала Стивену.
- Отлично. Значит, после ланча увидимся там.
Мы вместе закончили завтрак и вышли из столовой. Стивен пошел вверх по лестнице, а я спустилась на несколько ступенек в холл. Входная дверь была открыта, Дэвид и Эллисон стояли у машины, о чем-то разговаривая.
- Я не могу, не могу! - вдруг громко вырвалось у нее.
Он резко повернулся и стал поднимать по лестнице, а она с тоской смотрела ему вслед. Тут они оба заметили меня. Дэвид быстро преодолел оставшиеся ступеньки и, улыбаясь, взял меня под руку. Всякое выражение исчезло с лица Эллисон, она села в машину и уехала.
- Мне не терпится показать вам дом, - весело сказал Дэвид, - я предвкушаю, какое удовольствие вы получите.
- Вы так любите Олд-Мэнор?
- Больше всего на свете. Это ведь наше родовое гнездо. Моя мать родилась здесь. Он весь лучился гордостью, говоря о доме, но в словах о матери мне послышалась горькая нотка.
Началась удивительная экскурсия, и вскоре я перестала чувствовать себя. как в музее - обаяние этого дома захватило и меня. Несмотря на свое великолепие это был именно дом, в котором жили люди, многие поколения людей, любивших, страдавших, счастливых и несчастных. Они рожали детей, которые наполняли эти стены смехом, взрослели, проживали свою жизнь... Следы этой жизни остались в потертых коврах, истоптанных сотней ног, в царапинах на деревянной полировке, в выцветших акварелях и вышивках, развешанных на стенах. У этого дома была своя биография, насчитывающая века.
Наконец мы остановились перед большими резными дверями. - Закройте глаза, - сказал Дэвид, беря меня за руку. Он напомнил мне маленького мальчика, с восторгом показывающего свои сокровища. Внутренне улыбаясь, я выполнила его просьбу. Легкий скрип, дуновение воздуха, несущего особый, незнакомый мне запах, запах... радости?
- Входите же, - он нетерпеливо потянул меня за руку. Я осторожно сделала несколько шагов. - Смотрите!
Я открыла глаза - и мне встречу метнулся простор, блеск, многоцветье красок. Огромный зал или зала, как говорили в девятнадцатом веке. Да, это была зала, потому что было в ней что-то женское, потому что множество женских сердец когда-то билось здесь в предвкушении радости. Я медленно пошла вперед, впитывая впечатления. Окна зеркального стекла от пола до потолка с цветочными витражами по краям впускали неяркое зимнее солнце, тонувшее вишневыми отблесками в темном паркете, а напротив их - игра алых, ярко- синих, золотых красок.
- Это французские гобелены, - сказал Дэвид, с довольной улыбкой наблюдавший за мной - Наш предок привез их в 15 веке, кажется, ими был выплачен выкуп за пленного французского рыцаря. Они ценились на вес золота.
- Неужели им уже почти шестьсот лет? - я шла вдоль стены, рассматривая удивительные тканые картины. Дамы, рыцари, менестрели, лошади, собаки, львы, единороги, замки - давно исчезнувший куртуазный мир, при виде которого в душе рождалась сладкая тоска. - Какие удивительно чистые и яркие краски!
- За их сохранностью следит государство, они национальное достояние.
- Значит, они не принадлежать вашему кузену?
- Нет, этого его собственность, но кое в чем она ограничена. Например, он не может продать их заграницу. И в определенные дни сюда пускают посетителей.
Огромный гобелен висел отдельно на дальней стене зала, задрапированной темно-золотой тканью. Заинтригованная его особым положением, я подошла поближе. Это была картина, имитирующая гобелен, и, приглядевшись внимательнее, я поняла, что она намного моложе своих тканых собратьев. Сюжет был вполне традиционным: юная девушка с лилией в руке сидит в кресле, держа на коленях раскрытую Библию. Слева белоснежный единорог преклонил перед ней колени, справа геральдический лев, немного похожий на собаку. Но лицо девушки дышало индивидуальностью, которой были лишены персонажи старинных гобеленов, и было в нем что-то удивительно современное. Я вглядывалась в это лицо, стараясь понять его пленительную грусть, и не заметила, как Дэвид подошел сзади.
Я вздрогнула от его голоса:- Это княжна Друцкая-Соколинская, будущая графиня Арунделл. Писал один из учеников Россетти.