Держа альбом в руках, я взглянула через перила вниз, на Стивена и Дэвида. Они стояли у камина и вполголоса разговаривали о чем-то. Я смотрела на них новыми глазами - ведь сам Байрон был когда-то увлечен их пра-пра-прабабкой! Или эта надпись относилась не к ней? Я открыла первую страницу альбома и поняла, что не ошиблась - под выцветшим акварельным портретом молодой женщины было написано "Леди Сесилия Арунделл". Не выпуская альбом - я просто не могла с ним расстаться! - я задумалась о том, что значит родиться и жить в доме, где до тебя рождались и жили поколения и поколения твоих предков? Что значит помнить их всех по именам, видеть перед собой их вещи, есть и спать в тех же комнатах, любоваться теми же самыми пейзажами за окном? Наверное, это придает человеческому существованию удивительную устойчивость, и житейские бури не так властны над ним. Даже когда эти люди уезжали, далеко, за моря, они знали, что где-то их ждет и помнит родной дом.
Я задумалась о своих предках - ведь у меня их было не меньше, чем у представителей рода графов Арунделл или князей Друцких-Соколинский. Каждый человеческий род уходит своими корнями далеко в прошлое, только история большинства из них затерялась в темноте и забвении. Моя память не уходила дальше прадеда и прабабки со стороны мамы, отцовских же родственников я не знала совсем.
Моя прабабка, петербуржанка, наверное, была восторженной молодой девушкой, когда окончила Бестужевские курсы и решила ехать в маленькое село, за тысячи километров, на Урал, чтобы учить там детей. Думала ли она, что больше никогда не вернется в родной город, выйдет замуж за талантливого самоучку-мужика, который своим трудом и упорством создаст большое хозяйство, и их дети будут учиться в гимназии? А затем придет революция, и бывшие ее ученики с красными повязками на рукавах выведут всю семью под конвоем из дома, который строился на века, чтобы отправить далеко на Север. Там их выбросят из вагонов посреди тайги вместе с такими же несчастными, и только сноровка мужчин, привыкших и умевших работать от зари до зари, не даст им умереть. В бараке, рубленном из вековых сосен, прошли первые годы жизни моей мамы. Под такой же сосной была вырыта маленькая могила для ее годовалого братика, а затем рядом упокоилась и прабабушка, за тысячи и тысячи километров от ее родного Санкт- Петербурга, который уже назывался непривычным и ненавистным именем Ленинград.
Я очень мало знала об этих тяжелых годах, потому что мама не любила говорить о них. Да и вспоминать о том, что ты из семьи репрессированных долгое время было небезопасно. Только в начале перестройки, когда уже умер папа, мама начала немного рассказывать о тех далеких событиях. Как я жалела теперь о том, что, поглощенная бурными событиями своей жизни, я была так нелюбопытна! Тогда мне не казалось это важным, а сейчас острое чувство утраты того, чего я никогда не знала, пронзило мне сердце.
Мои корни, где они? Дом моих предков, где он? Где альбомы, фотографии, старые письма? Ничего и никого не осталось, все сгинуло, пропало в пучине времени. Глядя вниз на Стивена и Дэвида, я до боли ощутила свое сиротство.
Тут лорд Арунделл поднял глаза, и наши взгляды встретились. Я не знаю, что он прочитал на моем лице, но он сделал несколько быстрых шагов по направлению к лестнице. Отвернувшись, я поставила альбом на место и стала спускаться вниз, пытаясь овладеть собой. Мне пришлось вонзить ногти в ладони, чтобы это удалось. Я постаралась улыбнуться Стивену, но, вероятно, не очень удачно, потому что он пристально посмотрел на меня и тут же отвел глаза. Люблю англичан за их удивительную деликатность!
Звонок мобильного в кармане у Дэвида немного разрядил обстановку. Я с облегчением посмотрела на него. - Да?... Удачно?... Хорошо... Элиссон вернулась, - пояснил он нам. - Хочет мне что-то показать. Вы простите меня, Ирэн, если я вас оставлю сейчас?
- Да, конечно.
- Не волнуйся, я не дам Ирине скучать, - сказал Стивен.
Дэвид, уже шедший к двери, остановился и взглянул на нас. Мне показалось, что-то похожее на раздражение мелькнуло в его глазах, но тут же на его лице появилась улыбка: - Отлично, спасибо. Увидимся за ланчем.
Мы остались вдвоем со Стивеном, и я, все еще испытывая смущение из-за того, что не смогла скрыть свои чувства, пошла вдоль шкафов, разглядывая книги. Стивен молча шел за мной. Вдруг я с изумлением увидела хорошо знакомые мне темно-зеленые корешки с потускневшим золотым тиснением. Диккенс на русском языке! Московское издание 1957 года! Точно такой же стоял и в моем книжном шкафу. Я с нежностью провела рукой по этим книгам, моим дорогим друзьям, в компании которых я провела много счастливых часов.
- Вы любите Диккенса? - раздался за спиной голос Стивена.
- Очень. Так необычно увидеть его здесь!
- Диккенс - английский писатель.
- Нет... Я имела в виду... на русском языке.
- Простите, - улыбнулся он, - я пытался пошутить. Конечно же, я понял, что вы имели в виду.
- Ох, что-то у меня сегодня плохо с чувством юмора.
- Я бы так не сказал. Сегодня утром вы смогли шутить в весьма сложной ситуации.
- Я уже и забыла об этом... Но все же, как здесь оказался Диккенс на русском языке?
- Это один из последних подарков деда моей бабушке. Он привез его из поездки в Москву, купил в букинистическом.
Мой муж тоже когда-то купил в букинистическом и подарил мне такое собрание сочинений. Это был самый лучший подарок, который он мне сделал за всю нашу совместную жизнь.
- Бабушка говорила, что это был самый лучший подарок, который он ей сделал. Она их гладила, нюхала и даже целовала. Она сказала, что от них пахнет Москвой и Лондоном... А какой роман вы любите больше всего?
Разговор о любимых книгах развеял мое смущение, и я уже смело смотрела в его глаза. - Их два - "Записки Пиквикского клуба" и " Дэвид Копперфилд".
- Правда? - что-то мелькнула в его взгляде. - Поэтому вы и подружились с Дэвидом?...Шутка, - тут же добавил он, - простите, если опять неудачная.
- Честно говоря, никогда не думала об этом. Дэвид немного напоминает мне другого человека.
- Кого же?
- Блока, нашего русского поэта.
- Я знаю, кто такой Блок. Не забывайте, моя бабушка была русской.
- Я помню, и очень этому рада. Иначе мы не смогли бы так свободно с вами общаться - языковой барьер, знаете ли. Сказав это, я почувствовала стыд за очередной обман и, чтобы скрыть его, поспешно добавила: - Но я люблю и другие романы Диккенса.