Любовь Отраднева

От автора

Старинная летопись

- Это не просто так, - говорила Элечка, - это в рамках исследований Геля Ивановича и Альбины. Энергетически очень любопытное и недоброе место. А профессор наш, сами понимаете, большой охоты сюда соваться не испытывает. Зато книжная фея говорит, что здесь могут быть проходы в другие миры. В какие-то не очень ей ясные дебри русской истории.

- А почему она сама их не исследует? - наивно спросил Электроник.

- Ну ты же видишь, - фыркнула сестра, - они с Громовым и на улицу-то не выходят! Обсчитывают схемы, чертят энергетические карты... Мы бы с тобой им быстрее всё посчитали, но, право, лучше погуляем. Не будем мешать взрослым заниматься глупостями!

Четверо из пяти слушавших это потихоньку рассмеялись. Как Майе с Сергеем, так и Уолтеру с Флоренс в Синегорске нравилось. Морозы были хоть и сильными, но воздух - сухим, поэтому вместо промозглой сырости в нём ощущалась только бодрость. И в лаборатории Громова всегда было интересно. Ребята даже не знали, кого им больше нравится слушать - учёного Геля Ивановича, иногда ведущего себя как волшебник, или сказочницу Альбину, запросто общавшуюся со знаменитостями, живущими только на книжных страницах...

И только Сьюзен Нипер не радовалась. Она была здесь впервые, книжная фея упросила её приехать хотя бы на пару деньков. Хотя ради этого черноглазую пришлось буквально вырвать из объятий любимого и любящего Робин Гуда - новоиспечённого шерифа ноттингемского и, между прочим, родного сына Альбины.

- Ну куда я поеду? - отбивалась тогда Сьюзен. - Мы тут так хорошо начали писать указы для города, столько всего напридумывали! Робину ведь трудно будет одному!

- Ну что он, маленький, что ли? - уговаривала фея. - Он тут всё знает, с ним его друзья и помощники... А вот тебе, ученица моя любимая, лучше бы покинуть на время Ноттингем. Ты же сама понимаешь, что прямо сейчас вам свадьбу играть нельзя, не до того - ну и какое тогда получается твоё здесь положение?

Вот тут все возражения пропали даже у Робин Гуда. Ему-то было не всё равно, что говорят и думают о его Сьюзен. И раз нельзя пресечь все слухи, сделав её первой леди Ноттингема, - придётся соглашаться на разлуку. А заодно доказать всем, и в первую очередь себе, что он, Робин, и впрямь не маленький, что справится и без советов мисс Нипер... Хитрая Альбина сделала правильный ход. Самой же Сьюзен она пообещала в утешение, что в Синегорске будет чем заняться и что только она, черноглазая, как специалист по переходам между мирами, сможет открыть некую местную тайну...

...И вот сейчас сердитая мисс Нипер шла позади всех и мысленно ворчала. Всё было не по ней. За целую ночь в Шервуде мёрзнешь меньше, чем за час в этом Синегорске. Мадам фея, между прочим, пообещала, что не будет влезать в их с Робином жизнь, а на деле явилась снова всего через неделю, да ещё с такими решительными намерениями. И местные тайны она должна прекрасно знать - её способности отказывают только когда дело касается сына и приёмной дочери, сиречь самой Сьюзен...

Эти невесёлые размышления были прерваны задорным возгласом Электронички:

- Пришли!

Компания, растянувшись цепочкой, пошла вокруг монастыря. Элка шагала впереди, как лозоходец, вытянув перед собой обе руки и сосредоточившись на чём-то невидимом. Вдруг электронная девочка остановилась:

- Элек, ты чувствуешь то же, что и я?

- Сейчас прислушаюсь... Да, пожалуй. Изменение энергетического поля.

Оба робота присели на корточки, ощупывая воздух перед стеной. Четверо их друзей, не замечавшие ничего необычного, тем не менее дружно притихли в ожидании чуда. А мисс Нипер вдруг ощутила знакомое сгущение атмосферы. Так бывало на дороге из Краснополя в Ноттингем...

- Меня не пускает... - грустно сказала Элечка.

- И меня тоже, - эхом откликнулся её брат. - Кажется, придётся звать антинаучных специалистов.

- Зою Кукушкину, например, - проворчала черноглазая, подходя поближе к роботам.

- Сьюзен, ну не сердись, - влезла Флоренс, - он не хотел тебя обидеть! Посмотри, пожалуйста, что там такое!

- Ну если уж мисс Флой просит... - мисс Нипер уже повторяла жесты электронных брата с сестрой. - Интересно, а каким образом Кукушкина с покойным Фланелеграфом напали всё же на портал? Я тогда напала, потому что очень того хотела... Ой!

Черноглазая перестала разглагольствовать. Потому что больше не видела своих рук. Они прошли сквозь сгущение воздуха, нащупанное Элеками, и пропали из виду.

Сьюзен почувствовала, что там, за точкой перехода, ей в ладонь легло что-то тяжёлое и прохладное. Девушка отскочила, выдёргивая это непонятное из того мира, не удержалась на ногах и шлёпнулась на спину. В руках у мисс Нипер все увидели увесистую старинную книгу.

- Ого! - Электроник помог Сьюзен подняться и взял у неё находку. - Рукописная!

- Листы пергаментные... Застёжки золотые... - тихо сказала подошедшая поближе Майя Светлова.

- Наверное, картинки красивые есть... - подхватил Сыроежкин.

- Погодите, сейчас считаю информацию и дам посмотреть, - бесстрастно-механическим голосом сообщил Элек, открывая первую страницу.

* * *

Через пять минут ребята уже слушали пересказ удивительной истории.

Где-то там, видимо по ту сторону портала, лежит удивительная страна - Завроземье. Она состоит из многих островов, населённых в основном разными существами, в нашем мире уже вымершими. А один остров, со странным названием Мерзифон, населён людьми. Или был населён с четырнадцатого по шестнадцатый век их летоисчисления. Летопись княжества, найденная сейчас русско-английской ребячьей компанией, кончалась как раз тысяча пятьсот каким-то годом.

Люди появились в архипелаге в тысяча триста каком-то. Электроник тут же предположил, что некая группа поселенцев, беженцев или кого там случайно прошла через портал. И года начала отсчитывать как по эту сторону. Поселенцы заняли пустующий центральный остров и мирно ужились с доисторическими животными, почему-то обзывавшими это место Мерзифоном.

- Они там ещё и разговаривают! - у Сыроежкина уже загорелись глаза.

- Похоже на то, - отозвался Элек. - Наверное, им там с едой плохо было. А людям, видимо, оказалось достаточно.

Поселенцы выдвинули из своей среды вождя, положившего начало местной династии князей Громовых-Мерзифонских. Человеком он оказался приличным, законы установил справедливые, и потомки его тоже не разочаровали соплеменников. Община поровну делила все работы между своими членами, органам власти защищать свой народ особо не от кого было, поэтому и бездельничать, раз не нападают, тоже не приходилось. Все привилегии княжеской фамилии состояли исключительно в моральном лидерстве и организации выживания в непростых условиях.

- Да, Робину моему труднее, - вздохнула Сьюзен.

Судя по летописи, двести лет истории княжества протекли спокойно и мирно. Но вдруг в Мерзифон неведомо откуда явилась злая пиявка, огромная, как бык, сильная, как лев, и хитрая, как сам чёрт. Она стала вопить, что в архипелаге полно золота, драгоценных камней и всяких полезных веществ, добываемых из животных. А Громовы даже не понимают, как всё это можно использовать! Некоторые несознательные граждане вняли этой пропаганде и решили поживиться. Они пропустили пиявку в княжий терем. Там жуткая тварь злодейски умертвила тогдашнего князя. И тут же, чтобы не показаться такой уж жуткой, совсем по-другому распорядилась судьбой княгини. Приказала вывезти её за пределы острова - всё равно завры затопчут или съедят!

С этого дня княжество превратилось в ад. Пиявка бросила всех жителей на опустошение земных недр и варварскую охоту. В условиях, когда и торговать-то не с кем, всё это оборачивалось дикой оргией бессмысленного обогащения самой пиявки и её малочисленных приспешников. Простой народ работал как на каторге, а плодов труда не видел в глаза. Еды стало хватать еле-еле. Остров, да и весь архипелаг, пришёл на грань экологической катастрофы.

Все эти ужасы безвестный летописец живописал, уже будучи сам изгнан из Мерзифона. Поплатился за то, что не скрывал своих симпатий к свергнутой династии и отказывался славословить пиявку. Что сталось с княгиней, историограф не знал, но его доисторические существа не тронули. Он тихо доживал свой век на окраине архипелага. И на последней странице своего труда выражал надежду, что всё ещё вернётся на круги своя. Ведь пиявка не знала, что изгнанная княгиня ждала ребёнка. И если уж бедная женщина не выкинула, когда на её глазах убили мужа, если матери и дитяти посчастливилось выжить - то княжеский род не прекратился и рано или поздно Громовы вернутся в Мерзифон! И тогда берегись, пиявка, хоть ты, гадина, вроде и бессмертная!

* * *

Впоследствии никто из семерых друзей уже не мог вспомнить, кому первому пришло в голову это предположение. Кажется, оно просто витало в воздухе и само просилось на язык. Но обсуждение получилось бурным и сразу раскололо компанию на два лагеря.

- Да ну ерунда это всё! - кричала Элечка. - Абсурд! Громовых ненамного меньше, чем Ивановых или Кузнецовых! Очень сомнительно, чтобы эта ваша беременная княгиня прошла через портал на нашу сторону!

- Как раз это вполне правдоподобно, - уверяла Майя. - Если Гель Иванович родом из этих мест - то всё логично. Они так здесь и жили, потомки княжеского рода.

- И не передавали эту легенду из поколения в поколение? - скептически спросил Электроник. - И не искали путь обратно?

- А мы-то откуда знаем? - резонно спросил Сергей. - По-моему, даже настоящие "дети профессора Громова" не в курсе, откуда он родом, какая у него была семья, это во-первых.

- А во-вторых, - встряла Сьюзен, - мы не знаем, по какому принципу работает портал. Как идёт время у нас и у них. Может быть, профессор как раз и есть сын того князя, а мать у него в родах умерла и не успела ни ему, ни кому другому всё рассказать.

- Ноттингемский ветер! - со вздохом отмахнулся Уолтер Гэй. - Это было бы слишком хорошо, если бы Громов смог спасти остров. Два раза подряд так хорошо не бывает.

- Зря ты это, Уолтер, - подала голос Флоренс. - Ты ведь сам знаешь, сбывается многое. Дин-дон, вернись в Лон-дон, лорд-мэр Уитингтон... Не так ли было с тобой самим? Ты спасся, и я теперь с тобой!

- Тем более, - упорствовала недавняя жертва кораблекрушения. - Три раза подряд уж точно не везёт.

- Кстати, я в курсе, - опять вступила Эля, - у Геля Ивановича все корни в Синегорске и вокруг. Но это ещё ровным счётом ничего не доказывает. У княгини могла родиться девочка и потом сменить фамилию... Или не она, а кто-то из её потомков... Да если бы Громов хоть когда-нибудь, хоть краем уха, слышал про острова и порталы - он бы не был таким, каким мы его знаем.

- Есть тысяча причин, почему история могла до него не дойти, - зачастила Майя. - Один вариант уже предложила Сьюзен. Хотя вряд ли это так, у профессора имя из новояза, не могла княгиня Мерзифонская так назвать сына. Хотя бы одно поколение должно было смениться. А если много... Сами подумайте: революция, гражданская война, Великая Отечественная... Люди гибли, теряли друг друга, где тут было семейные хроники беречь, особенно если специально не стремиться знать историю семьи... Вон у нас про эту дурацкую вендетту до недавнего времени знала только эмигрантская ветвь Светловых...

- Ребята, - возопил Сыроежкин, - мы долго будем стоять на морозе и гадать на кофейной гуще? Пойдёмте прямо к Громову и сами у него спросим!

И они поспешили в город - трое скептиков и четверо верящих...

В прошлое!

- Стоп! - крикнула Элечка. Все резко остановились и чуть не попадали на каменный пол. - Извините, Гель Иванович!

- Ой, это вы, ребята! - воскликнул профессор, ничуть, как видно, не рассердившийся. - Что стряслось? Пожар?

- Нет, - нервно рассмеялась Майя, - горели мы ещё осенью да в Краснополе. А сейчас у нас к вам дело.

- Ну что ж, тогда милости прошу в лабораторию и подождите меня минут пять...

...Громов зашёл в родные научные пенаты как в оранжерею. Ему было несказанно приятно находиться в окружении этих ребят, очень разных, но с одинаково сверкающими глазами... Они, это молодое племя, были отчаянными, самостоятельными, знали что-то такое, чего ему, Гелю Громову, не понять уже никогда...

В лаборатории было явно тесно для такого количества гостей, но, как всегда, все как-то разместились. Некоторые - на полу, что, впрочем, никого не смущало. И, как обычно, бесшумно и из пустоты, материализовалась в этих стенах и Альбина, застыла в уголке золотисто-голубой тенью...

Ребята начали наперебой рассказывать о своей находке. Уже через минуту профессор замахал руками:

- Не говорите все разом! Пусть расскажет кто-нибудь один, а то я ничего не пойму.

Элечка встала и подробно рассказала обо всём, что они прочли в летописи, а главное - о гипотезе насчёт самого Громова.

- Ну и что вы на это скажете, Гель Иванович? - спросила она под конец.

Профессор улыбнулся:

- Надо же такое придумать! Ну какой из меня князь? Я, друзья мои, учёный. И меня не раз упрекали, и достаточно справедливо, в том, что дальше своей науки я ничего не вижу и не понимаю... И вообще, почему вы сразу подумали про меня? Громовых море...

- Сэр, - отозвалась, опередив всех, тихая Флоренс Домби, - других Громовых мы не знаем, а вас знаем и очень уважаем! О ком же и думать, как не о вас?

Гель Иванович встал, вздохнул и сказал:

- Мне, друзья мои, от души жаль этих бедных людей и животных. Если они там вообще ещё живы. И от души хотелось бы им помочь. Надо бы обратиться к опытным криминалистам, а с другой стороны - поднять историю края...

- Ой! - махнула рукой Сьюзен. - Первое, что вам скажут в любом учреждении, - это, простите за резкость, что вы не в себе. Если что-то и выяснять - то только своими силами. Поэтому и надо начать с того, что проверить вас, так же проще!

Громов шутливо ей поклонился:

- Замолкаю перед лицом тайного советника шерифа ноттингемского и специалиста по бескровным революциям! А по существу имею сказать следующее: насколько я знаю, моя семья действительно родом из здешних мест. Но мне никто никогда не рассказывал никаких семейных легенд. Впрочем, моих родителей унесла война, мне было двенадцать лет, когда она началась, и шестнадцать, когда закончилась, - он помолчал, задумавшись о невозвратном, и потом прибавил: - Спросить-то не у кого... Товарищ Альбина, а вы что об этом думаете?

- Я не думаю, я знаю, - чуть усмехнулась книжная фея, - только вы ведь, Гель Иванович, в портал не полезете! Я могу сама заглянуть, выяснить, как там идёт время относительно нас. А вам могу предложить... Вы ведь с Институтом времени ещё сотрудничаете?

- А как же. Хотя они тоже слегка не из нашей эпохи и вообще, поди, из чьих-то фантазий - но я очень вам благодарен, Альбина, что вы меня с ними свели. Очень было интересно и поучительно для меня, старика.

- Ох, ну у меня-то, Гель Иванович, просто был личный интерес... Вам спасибо, что вы тогда организовали мне полёт в прошлое, вы ведь знаете - мне не дано прозреть судьбу своих любимых...

- Мне жаль, - вздохнул профессор, - что я стал гонцом, принёсшим вам дурные вести.

Все опять помолчали. Все знали: Альбина, недавно обретшая память о том времени, когда она ещё была земной женщиной по имени Эжени де Тратэбус, обретшая сына-героя, понадеялась разыскать и любимого человека. И, перенесясь во времени и пространстве, узнала: Уильям Локсли скончался на Барбадосе от жёлтой лихорадки в первый же год своего там пребывания...

Книжная фея, загрустив, перестала сиять, показалась более земной и обычной. В ней на время проглянула Эжени. Даже у Сьюзен защемило сердце от жалости и стыда за свои нехорошие мысли: а вдруг Альбина просто хотела убедиться, что свободна, чтобы с чистой совестью продолжать свои странные игры с Громовым?

Наконец фея встряхнулась, как всегда становясь прежней - загадочной и непроницаемой. И продолжила начатый разговор:

- Так вот, слетали бы вы, Гель Иванович, в шестнадцатый век, поинтересовались бы в окрестностях портала, не появлялась ли там или где-то поблизости женщина в положении и что потом сталось с ней и ребёнком...

- Это если считать год за год, - встряла скептически настроенная Элка. - А если нет? Сколько придётся делать срезов?

- Ну надо же с чего-то начать! - воскликнула Майя.

- Вряд ли год за год, - стал рассуждать Элек. - Я держал в руках летопись и всесторонне её исследовал. Она выглядит так, как будто на последней странице едва успели просохнуть чернила. Это значит, что сейчас в архипелаге тот самый год, когда мерзифонский историограф завершил свой труд.

- Это выбрык! - закричала мисс Нипер. - Я поняла: порталы открываются обычно по сильному хотению с обеих сторон! Мы хотели понять, что там такое, а с той стороны летописец хотел, чтобы люди доброй воли прочли его повесть... Вот и отдал её буквально мне в руки.

- Сьюзен абсолютно права, - мягко сказала Альбина. - Так часто случается. Поэтому предлагаю считать для начала год за год. Впрочем, проверю.

- Куда я попал? - вздохнул профессор Громов. И начал разыскивать у себя в столе бумажку с телефонами Института времени.

* * *

Весь следующий день Гель Иванович общался с сотрудниками помянутого НИИ и тихо надеялся, что они разрешения на полёт не дадут. Но в Институте времени если не к порталам, то ко всяким аномалиям вроде заповедников вымерших животных и легендарных существ относились вполне серьёзно. Поэтому к вечеру все нужные бумаги оказались у Громова на руках.

На другой день он собрал у себя ребят. Альбина тоже присутствовала и сообщила:

- Я заглядывала за грань, всё так и есть - год за год. Там всё очень худо, пиявка в полной силе, а прочие - соответственно!

Теперь компании предстояло решить, кто из семерых будет сопровождать профессора в прошлое, потому что нельзя же лететь всем! Пытаясь показать, что он ещё значит хоть что-то в этой жизни, Гель Иванович волевым решением исключил из состава группы робкую Флоренс и гиперактивных, склонных к самодеятельности Сергея и Сьюзен. Никто из троих возражать не стал. Зато Майя Светлова обиделась и самоустранилась. Таким образом, с профессором остались такие же скептики, как и он сам: его электронные дети и молодой Уолтер Гэй.

Они четверо отбыли в Институт времени. Тогда книжная фея подмигнула оставшимся:

- Ребята, а хотите позаниматься самодеятельностью на законном основании?

- Спрашиваете! - невежливо ответил Сыроежкин.

- Тогда пошли через портал! Со временем я смогу поиграть, и мы своими глазами увидим последнего из князей Громовых, то есть того, которого убила пиявка. Пока наши там по эту сторону будут собирать данные...

- Может, мы уже пиявку прибьём? Предотвратим переворот, а? - у Сергея уже блестели глаза.

- Ну перестань! - одёрнула его Майя. - А то сейчас товарищ Альбина рассердится и мы никуда не пойдём.

- Не рассержусь, - грустно сказала фея. - Просто есть закон: прошлое изменять нельзя. Ещё вымышленные истории я себе иногда позволяла переписывать, но реальность... Вы что, хотите, чтобы вместо нашего Геля Ивановича родился совсем другой человек, не знающий нашего мира, чтобы никогда не было ни Элека, ни Элечки, ни ваших приключений, ни вашей дружной компании?

- Ой нет! - хором сказали Сыроежкин с Майей.

- Ну вот. Они выстояли, прошли через эти четыре с половиной столетия, и пришло время им помочь - я разумею мерзифонцев и всё Завроземье. Поэтому мы сейчас во всём убедимся - надеюсь, что и наши скептики тоже - а потом уже всё будет хорошо!

* * *

В Институте времени Громова и его спутников встретили сотрудники НИИ и длинными коридорами провели туда, где стояла сама машина времени. Она казалась обыкновенной будкой телефона-автомата, но на самом деле это было сложнейшее устройство, гениальное изобретение. Даже Элеки, не говоря уже об Уолтере, смотрели на машину с удивлением.

- Так, - обратился сотрудник института к профессору, - назовите мне время, куда вам нужно.

- Шестнадцатый век.

- А поточнее?

- Тысяча пятьсот сорок пятый год.

- Место?

- Окрестности города Синегорска. Там, где монастырь.

- Сейчас мы настроим машину, а вы пока переоденьтесь, чтобы местные ничего не заподозрили.

Компания послушалась - для них всё уже было приготовлено. Электроничка не удержалась от искушения повертеться перед зеркалом, чтобы узнать, как она выглядит в сарафане, лаптях и с волосами, заплетёнными в длинную косу с алой лентой. Но от машины крикнули:

- К старту готовы! - и Эле пришлось отказаться от своего намерения.

Профессор и трое ребят втиснулись в машину. Там сразу стало ужасно тесно. "Хорошо, что Майя не полетела с нами, - подумала Элка, - мы и так здесь как шпроты в банке!"

Мерный голос кого-то из сотрудников отсчитывал снаружи:

- Пять... четыре... три... два... один... Пуск!

Машина загудела и мелко задрожала. Путешественников закружило, словно на карусели. У них было такое чувство, как будто они проваливаются в пропасть и этому нет конца. В общем, очень неприятно. Сколько это продолжалось, никто в машине не знал. Но неожиданно гудение и дрожание прекратилось.

...В эту самую минуту, "длинной вереницей за синей птицей", Альбина и её юные спутники проходили через портал. Им было намного проще, хотя они тоже замаскировались под местных...

Четыреста с лишним лет назад

Она приоткрыла дверь машины и выглянула наружу. Вокруг был лес, густой, мрачный, ни одной тропинки. Темно и как-то неуютно.

- И не поймёшь, где мы. Шестнадцатый это век или нет? - вслух подумала Эля.

- Сейчас разберёмся, - ответил из машины голос брата. - Вылезай, а то нам не вылезти.

- А если мы не там?

- Вернёмся, и пусть исправляют свою ошибку. А пока надо выйти из леса и всё выяснить.

Электроничка согласилась с этим и вылезла. За ней выбрались Электроник, Уолтер и профессор Громов.

- Ну что, - сказал этот последний, - давайте разбираться. Только кому-то из нас надо остаться около машины, а то мало ли что может случиться? Я бы остался, но мне не хочется отпускать вас одних. А оставаться здесь кому-то из вас - тоже небезопасно.

- Ничего не случится, Гель Иванович, - спокойно сказал Элек. - Машина нас запомнила. Если кто-то, кроме нас, в неё заберётся или мы соберёмся не все - обратная переброска не состоится!

- Ты прав, как всегда, - грустно улыбнулся Громов. - Уже легче. Пойдёмте все вместе.

...Там, где кончался лес, начинались поля. Стояло лето, пшеница колосилась, за полями виднелись избы. По правую руку, как и в двадцатом столетии, стоял на холме монастырь. В поле работали люди, словно сошедшие с иллюстраций в учебнике отечественной истории.

- Не могу определить точно, - Элечка, видимо, наводила резкость в своих электронных глазах, чтобы лучше видеть с такого расстояния, - но мы, вне всяких сомнений, находимся задолго до нашего времени. Пойдём, рискнём спросить?

Не слишком спеша, поскольку было жарко, профессор и ребята дошли до края поля. С местными жителями заговорил сам Громов:

- Бог вам в помощь, добрые люди! Не скажете ли - не приходила ли этот или летошний год в вашу деревню женщина в тягости?

"Во шпарит! - мысленно восхитилась Элка. - У меня-то программы, а он... В монастыре, что ли, набрался? Или он впрямь родом из архипелага?"

- И вам доброго пути, странники! - отозвался один из крестьян. - Как же, была одна, весной преставилась, мальчонка её зимой народился, крестили Фёдором, она говорила - называет по отцу... Она чудная была, говорила: мы Громовы, мы князья... Когда ить у князей такие прозвания были?

- Дядь Митяй, - вступил в разговор другой крестьянин, помоложе, - так она ж никак из-за холма пришла! А там, сам знаешь, место недоброе. Бесовское место, там добрые люди таких чудищ видели, что не приведи Господь! Уж сколько монахи молитв ни читали - ничего это место не берёт! Видать, коли православный человек туда попадёт - так и у него голова и сердце не на месте окажутся! Ещё посмотрим, что из Федьки Громова получится!

- Спасибо вам, православные! - продолжал "шпарить" Гель Иванович. - Пойдём мы до монастыря... Вам в тягость быть не хотим, а там в ночлеге не откажут...

- Что ж, в добрый путь!

Вскоре четверо гостей из прошлого подошли к монастырским стенам, к тому месту, где был обнаружен портал. Его присутствие ощущалось точно так же, как и через четыреста сорок лет. И точно так же другой мир не хотел пускать ни роботов, ни скептиков.

- Поехали домой, - сказал Электроник. - История не выдумана, но род мог сто раз пресечься... Надо будет делать второй заход, чтобы увидеть, что сталось с потомками.

Все с этим согласились и уже готовы были отправляться в обратный путь. Но тут из портала, как из троллейбуса в час пик, высыпали Альбина и четверо ребят. Книжная фея встретилась глазами с Громовым и улыбнулась.

- Ой, Гель Иванович, а что мы видели!.. - громко начал Сыроежкин.

Майя потянула его за рукав:

- Не кричи, в монастыре услышат! Но правда, видели. Свергнутый князь - вылитый вы, Гель Иванович!

- Да полно выдумывать!

- Да правда! - закричали разом все.

- Не могу в такое поверить, - отрубила Электроничка, - пока своими глазами не увижу!

- За чем же дело стало? - Альбина так и светилась изнутри. - Кто ещё не был в архипелаге - милости прошу за мной. Кто был - впрочем, тоже, не стоять же вам здесь!

* * *

Переход через грань был, как всегда, незаметен. Лес и поля по ту сторону выглядели почти так же. Только за лесом виднелся княжий терем, совсем такой, как на картинках в детских книжках, сильно похожий на печатный пряник. А вокруг него лепились домики мерзифонцев - небольшие, но чистенькие и аккуратные. Видно было, что нищета здесь и не ночевала...

Фея с ребятами уже побывали в поселении. Но в этот раз увеличившаяся компания не дошла дальше опушки леса. Навстречу им направлялись несколько человек с топорами. Приглядевшись к незнакомцам, особенно к Громову, местные жители вдруг низко поклонились и вскричали, перебивая друг друга:

- Светлейший князь!

- Как ты здесь оказался?

- Почему на тебе такие лохмотья?

- Кто это с тобой?

Профессор смотрел на них квадратными глазами и молчал. Ребята обменивались взглядами - удивлёнными, радостными, понимающими, смущёнными, подкалывающими... Альбина взмахнула рукой и сказала мерзифонцам:

- Спокойно! Вам всё привиделось!

И увела всех снова через портал. Своих товарищей по "самодеятельности" - в двадцатый век, а Громова с его скептиками - в шестнадцатый, чтобы они могли, как приличные люди с научным мировоззрением, вернуться в свою эпоху на машине времени.

В лесу возле оной машины, то ли дождавшись, чтобы никто не мог увидеть, то ли проникнувшись наконец, Элеки и Уолтер дружно упали на колени и попытались целовать профессору руки.

- Что с вами? - удивился бедный учёный. - Перестаньте, прекратите это безобразие! Неужели на вас так подействовал здешний воздух?

- Трижды ура князю Мерзифонскому! - закричала Элечка, поднимаясь с колен. Ребята последовали её примеру и тоже закричали "ура!" - Гель Иванович, вы разве ничего не поняли? Они же приняли вас за своего повелителя! Мы немедленно возвращаемся и проходим в современный Мерзифон!

- А кто хотел увидеть своими глазами? - из последних сил отбивался Громов.

- Ну, лично мне достаточно было их реакции, - глубокие глаза Уолтера Гэя так и светились радостью. - Бывает, везёт и трижды, права была Флоренс!

- А я видела! - Элка едва дождалась, пока англичанин договорит. - Я видела князя на красном крыльце! Спасибо Гелю Ивановичу, увеличение у меня в глазах достаточное! Вернёмся к себе - возьму лист бумаги и отпечатаю снимки! И при всех скажу, что была неправа, не веря в то, во что так хотелось верить!

- Что МЫ были неправы, - высказался и Элек. - Я тоже видел. И тоже отпечатаю.

* * *

Фотографии доконали профессора. Он сидел в лаборатории и пытался собраться с мыслями, что под перекрёстным огнём ребячьих взглядов да в сиянии улыбки Альбины было весьма затруднительно.

- Ох, не было печали! - вздыхал Громов. - Ну избавлю я их от пиявки, это, думается мне, нетрудно. Но дальше-то что? Смогу ли управлять целым княжеством? И как же моя научная работа?

- Мы доделаем, - заверил Электроник. - Да само открытие Завроземья - разве не колоссальный вклад в науку?

- А вы, Гель Иванович, не прибедняйтесь, - с нажимом сказала Электроничка. - Вы же сами всегда нас учили: человек может всё, стоит только захотеть! А особенно такой человек, как вы! Если хотите знать - вы лучший человек на свете, вот так-то!

Победа и её плоды

- Добрые люди Мерзифона! - закричал профессор, подходя к окраине селения в компании Альбины и своих семерых юных друзей. - Вы меня слышите? Это я, ваш законный князь, князь Громов!

Из домов высыпали местные жители. Они обступили Геля Ивановича, а разглядев его получше, склонились перед ним до земли, как и их предки в шестнадцатом веке.

- Ну хватит! - сказал профессор. - Взрослые люди, а так себя ведёте!

Мерзифонцы не шевелились.

- Гель Иванович, - прошептала Элечка, - с ними не так надо обращаться.

- Ах да! - спохватился Громов и, обращаясь к бедным людям, объявил: - Повелеваю встать!

Мерзифонцы поднялись. Самый старший из них, с бородой по пояс, вышел вперёд и начал:

- Светлейший князь! Какая радость, что ты вернулся! Все эти годы мы каждый день молились о возвращении твоём или кого-то из твоих потомков. Мы сразу тебя узнали, мы все знаем твоё лицо. Твой лик написан на стене в нашей церкви, и сколько бы проклятая пиявка ни приказывала его закрашивать - он всё равно проступал! И мы не хотели верить в твою смерть! И мы не подняли восстания. Мы люди слабые и не очень смелые. Что мы можем сами? Мы ненавидим пиявку, но до сегодняшнего дня некому было поднять нас на борьбу с нею. Мы надеялись только на то, что ты вернёшься, и ждали, и терпели, и страдали, и ничего не делали против пиявки. Прости нас, но сами мы бы и не справились.

- Я вас ни в чём и не виню, - вставил профессор. Он потом будет им доказывать, что всё же не является невинно убиенным и воскресшим Фёдором Громовым, а всего лишь его потомком, похожим на него до неправдоподобия... Сейчас мерзифонцы уже воодушевлённо кричали:

- Веди нас, светлейший князь! Мы ждём твоих повелений!

- Хорошо. Слушайте меня, - Громов поднял вверх палец, призывая всех к молчанию. Ребята поражались, видя, как он на глазах становится жёстче и величественнее. Родной воздух, родная кровь... - Нам не понадобятся ни мечи, ни копья, ни кольчуги. Это будет, дети мои, бескровная революция. Нам с вами надо только пойти к княжьему терему и покричать погромче под окнами. Пиявка вылезет, увидит меня и умрёт от ужаса. Вперёд!

Профессор, а за ним мерзифонцы побежали к терему. Ребята с Альбиной не захотели отстать и присоединились к ним.

По слову "воскресшего" князя все встали вокруг здания полукольцом и начали скандировать как можно громче:

- До-лой пи-яв-ку! Хо-тим кня-зя Гро-мо-ва!

Дверь терема распахнулась, и оттуда, словно длинная чёрная лента, выскользнула злая пиявка.

- Что здесь происходит? - раздался её холодный, бесстрастный голос. - Всех перевешаю!

Она обвела глазами толпу и вдруг увидела давным-давно убитого ею князя Фёдора.

- Этого не может быть! - вырвалось у злобной твари. И она, бездыханная, рухнула на землю. Пусть она и высосала когда-то сок волшебного яблока и обрела бессмертие - никакое колдовство не могло защитить её от несчастных случаев и трагических случайностей. Да, по большому счёту, и от прямых покушений на жизнь. Защищало только от старости и болезней. Правда, несчастные подданные этого не знали. А вот Гель Иванович подозревал...

- Ура! - закричала толпа. - Многая лета князю Мерзифонскому! Венчать его на княжение! Он должен снова получить утраченный венец!

...Венчание состоялось в тот же день. Все уже знали, что вовсе оно не повторное. Громов больше не протестовал - то ли плыл по течению, то ли и впрямь в нём просыпалась генетическая память... Сколько бы он потом ни кричал:

- Они же дикие люди! Они верят в Бога и боятся грозы! - ему нравился остров и нравились так называемые подданные. Он сумел их убедить, что мёртвые не воскресают. А обеспечив мерзифонцев едой, земельными наделами и стройматериалами для поправки жилищ, разобравшись с варварскими рудниками, помирившись с запуганными заврами и наказав немногих пиявкиных прихвостней, князь Гель Иванович начал организовывать в Мерзифоне начальное обучение... А потом - меновую торговлю с вольным городом Ноттингемом.

* * *

Над миром летела весть: открыта затерянная земля, найдена небывалая община людей и животных, учёный с мировым именем оказался выходцем оттуда и ныне стал первым лицом того мира... Может, и стоило помалкивать, но не мог же профессор исчезнуть из своего научного городка в никуда! Тем более что его юные друзья, и в первую очередь былые скептики - Элеки, чувствуя за собой поддержку самого Громова, Альбины и Института времени, рассказывали о чудесах направо и налево и предоставляли доказательства.

Администрация Синегорской области, да и вышестоящая, пыталась пенять Гелю Ивановичу на то, что он "поддерживает вековые предрассудки", вместо того, чтобы "насаждать советский образ жизни" и сделать Завроземье чем-то вроде ещё одной автономной области. На что профессор вполне резонно отвечал:

- А чем у нас не советский образ жизни? Это я формально князь, а по сути - председатель колхоза! Не буду же я лишать людей их привычного уклада, тем более по сути верного!

Кроме того, Громов в штыки встречал предложения насчёт организации туризма в архипелаге. Боялся, как бы опять не позарились на природные богатства, на бедных доисторических существ... За всё это профессора-князя объявили "чуждым элементом из бывших". Родная НИИшница незамедлительно припомнила Гелю Ивановичу и развод, и уход в монастырь, и контакты с заграницей, и - уж заодно - заработанную в Фонтании судимость, и подозрительные исследования, которыми Громов после монастыря занимался, и непонятную Альбину, которая умела везде пролезть и всё достать. Когда до профессора дошли слухи, что его исключают из партии - мол, давно пора было, лишь за научные заслуги и терпели - он только и сказал:

- Да я сам вас из себя исключаю! Всё равно ничем, кроме демагогии и карьерных игр, вы там не занимаетесь уже много лет!

И, уже освоившись с механизмами перехода, просто закрыл портал для всех, кроме своих юных друзей. Элеки снова перебрались из Синегорска в Краснополь и затаились, перестали звенеть о чудесах, призвав к тому же и Сергея с Майей. Никому из них не хотелось навсегда скрыться в архипелаге. Причём, казалось бы, Светлову и Сыроежкина держала неоконченная школа, может быть, надежды на высшее образование, но что останавливало роботов? Пожалуй, то же - стремление к знаниям, недоступным в первобытном мире Завроземья.

Не спешили исчезать и англичане, хоть им было пригрозили высылкой из страны. Тут уж вступилась всесильная Альбина, официально объявив, что эти трое - герои классического романа и вернуться туда смогут только двадцатого октября сего года или, в крайнем случае, после выпускного вечера десятого "Б" сорок второй краснопольской школы, так что высылать их, по большому счёту, некуда. Перед этим книжная фея с трудом уняла Сьюзен, кричавшую, что все они вполне могут скрыться в Ноттингем. Тем более что она, мисс Нипер, в родную книгу возвращаться отнюдь не собирается, а вольный город скоро станет её, черноглазой, единственным домом.

- Сьюзен, милая, - говорила тогда Альбина, - Уолтер и Флоренс скрываться не хотят. Я не для того подарила им этот год другой жизни. Они хотят быть со своими здешними друзьями. И пройти с ними посвящение. А ты - третья из их компании, а значит - делишь их судьбу. Я не могу показать всем, что ты на особом положении. Я не могу засветить Ноттингем так же, как уже засвечено Завроземье. Ноттингем - это мой родной мир, и я не властна его защитить. Поэтому ты сможешь туда попасть только тогда, когда проводишь Флоренс и Уолтера до их нового дома в старом мире. Чтобы вы все трое ушли из Союза легально и одновременно.

- Что, мне даже не вырваться к Робину до лета?!

- Сожалею, но это так. Сейчас мы все в зоне самого пристального внимания, и любой наш неверный шаг может привести к катастрофе.

- Как вы можете, госпожа фея? Он ваш родной сын! Вы представляете, что с ним будет?

- Для того я это и делаю, чтобы Робину, тебе, мне и всем нам не стало ещё хуже, поверь мне, Сьюзен... Просто поверь.

И это было её последнее слово. Флоренс и Уолтер могли уже сто раз пожалеть о принятом решении, говорить, что оно им не в радость, если Сьюзен плохо - Альбина упёрлась на том, что так будет лучше. И опекала, и оберегала английскую троицу, устраивала один за другим вечера с их участием, посвящённые Диккенсу, и тщательно следила, чтобы ребятам не задавали бестактных вопросов о ещё не пережитых или вообще исключённых из их жизни событиях книги. Да только хватило всей этой заботы меньше чем на месяц. Обстоятельства сложились так, что фея зачастила в Мерзифон...

* * *

В тот день, когда Геля Ивановича Громова венчали на княжение, ближе к закату в далёкой Фонтании, за колючей проволокой, в тюремной больнице Регентруда ОДреба, бывшая некоторое время супругой профессора, родила сына. А ещё через несколько дней умерла от злости, узнав, кем стал её незадачливый Геличка и кем могла бы стать она сама...

Так что на бедного учёного, привыкающего к шапке Мономаха и выдерживающего перепалки с былыми коллегами, свалился ещё и крошечный ребёнок, которому мамаша прилепила имечко Варсанофий. И, конечно, Альбина не могла этого так оставить...

Я хочу, чтоб к перу приравняли стрелу...

Вот кое-что из этой переписки. Чудовищная авторская орфография, особенно одного из корреспондентов, не соблюдена, тем более что от письма к письму ошибок становилось всё меньше. Как говаривал сам Робин Гуд: "Стыдно - у меня же мама библиотекарь!"

"Ноттингем, февраля 14 дня ММС... И кто только выдумал эти римские цифры? Вот не буду год писать!

Здравствуй, Сьюзен, если бы ты знала, как я без тебя скучаю! Поздравляю тебя с праздником и шлю тебе мою печальную робингудовскую валентинку. Ты знаешь, Сьюзен, в Шервуд вернулись птицы, мне кажется, я каждую из них знаю и помню, говорят, и не было никакого святого Валентина, говорят, это птичий праздник, начало весны. Я её чувствую в воздухе, и мне хочется бегать и петь... Да только ты не едешь, а мне надо вести себя как подобает... Тяжело. Интересно, Громову в Мерзифоне легче? Он уже, по нашим меркам, старый. Ему, я думаю, никакой Валентин не указ. Хотя, может быть, профессору этому ещё труднее переучиваться на главу государства... Мама у нас здесь почти не показывается и ничего не рассказывает, а могла бы хоть это... как это... передовым опытом поделиться, вот. Раз уж она тебя ко мне не пускает. Всё из-за этой школы. Мы вот тут тоже пытаемся школу построить, получается паршиво, потому что мы не понимаем, как это надо делать. Некоторые из нас не понимают даже того, кому и зачем это нужно вообще. Мне мама как появляется - кучу умных книжек приносит, ну пытаюсь по ночам вникнуть, когда заснуть не могу. Только там больше вопросов, чем ответов. Пока мы жили в лесу - всё было понятно и просто. Стрела в цель, сволочь на виселицу, деньги тем, кому нужнее. Казалось бы - теперь нам гораздо проще всё это делать. А на поверку - чем шире открываются горизонты, тем больше теряешься. Больница в шерифском доме и впрямь получилась скверная. То ли свет там не так падает, то ли покойный Фланелеграф насовал зла в стены. Люди не жалуются, люди ни на что не жалуются, они меня только хвалят и всячески помогают. Не один я у нас в городе умный, есть и поумнее меня, потому только мы ещё как-то держимся и не позволяем бывшим богатым вредить и мутить воду. Понимаешь, Сьюзен, на суде дурака над ними не поваляешь, и когда ты - закон, то совсем это всё выходит невесело, хоть и справедливо. И ведь все держатся, все, кроме меня. Похоже, беда моя в том, что душа в лесу осталась. А сердце - с тобой.

А город подумал - ученья идут,

Когда застрелился шериф Робин Гуд!

Ну это я так, шутки погребальные шуткую. Не дождутся! Я слишком люблю эту жизнь. И ещё не получил от неё всё, что хотел бы и мог. Как там:

И если б дали мне в удел

Весь шар земной, весь шар земной -

С каким бы счастьем я владел

Тобой одной, тобой одной!

Вот тебе моя валентинка. Прости, что стихи не мои, но я стрелок, а не поэт... Ты не думай, Сьюзен, я тебя не виню, что ты меня на это подвигла - я разумею, на моё избрание. Наоборот, была бы ты рядом - всё было бы проще, всё, из-за чего я сейчас переживаю, казалось бы чепухой и разрешилось бы само собой. Да оно и разрешается, только я при этом выхожу где-то сбоку, а может - поверх, будто знамя или икона... Надеюсь, что тебе там, в славном городе Краснополе, не так одиноко - всё-таки ты при своей компании. Привет, кстати, им всем преогромный! На сём позволь мне письмо своё закончить, у меня догорает свеча, все приличные люди давно спят, а неприличные шастают по городу и перерезают электрические провода, то есть так было прошлой ночью, и виновные уже в тюрьме... Покоя тебе в твоём далёком городе, и вспоминай обо мне хоть иногда...

Остаюсь с приветом,

пропадающий без тебя

Робин Г. Л., шериф, с позволения сказать, ноттингемский".

"Краснополь, 14 февраля 1982 г.

Здравствуй, Робин, герой мой бедный, стрелок мой ненаглядный, с праздником тебя тоже!

Спасибо за письмо, я прижимала его к сердцу и даже немножко всплакнула. Ты меня не пугай - насчёт застрелиться-то! Тут видела твою маму мельком, пыталась ей намекнуть, насколько тебе худо. У неё на всё один ответ: "Маленький он, что ли?" (то есть ты) и "Я только-только всё устроила, ничего менять не буду". Странная она, жёсткая какая-то... Куда подевалось её сердце? В утешение мне она может сказать только то, что "людям ещё хуже". Интересно, "людям" - это кому? Некоторые граждане страдают явно потому, что сами того хотят. Я нежно люблю милочку мисс Флой, я нормально отношусь к Уолтеру Гэю, но мне не понять, почему они не женятся прямо сейчас и не уходят домой жить долго и счастливо. Им-то что мешает? Похоже, что они то ли нарочно себя мучают, то ли наслаждаются затяжной помолвкой и... как это сказать? - детсадовскими амурами. Ну и понятно, конечно, тяжёлое детство, долгая разлука, вера в сказки, страх перед неведомым, я всё понимаю, но я бы так не смогла, да я и не могу. Я к тебе хочу, Робин, и зачем только я, дура, уехала, зачем я уехала ещё тогда, осенью? Наплевать надо было на всех на них, сразу показать, что я от них отмежевалась - так нет, хотелось мне играть по их правилам. Вот и доигралась, и ты, мой бедный друг, вправе первым меня за это упрекнуть... А они тут ещё извиняются. И приводят в пример Майю и Сергея, которым надо ждать до восемнадцати лет, да и потом Сыроежкин вроде как в институт не хочет даже пытаться поступить, говорит - уж лучше в армию, а Майка вздыхает, но говорит, что она его понимает и уважает его решение! А армия - это два года! А перед этим у них год вообще в никуда улетает, потому что ему в этом сентябре только семнадцать! Я сказала этим сумасшедшим, что в Ноттингеме венчают с шестнадцати (поправь меня, Робин, если я неправа), а они мне в ответ заявили, что так неправильно! И это люди, которые уже сбегали вдвоём в жаркие страны и помотали нервы своим родителям по первое число! Может, потому теперь и раскаиваются? Вот мне каяться не в чем, ещё немного - и придёт и мне пора сумасшествовать. С тобой на пару, разумеется. Фу, какая я стала вредная, хуже Кукушкиной, но не могу по-другому, потому что даже сбежать к тебе не получится. Матильда моя, кстати, стакнулась с твоей мамой... И чем мы им мешаем? Вот такой вот святой Валентин. Но ты не грусти, Робин, будет весна, будет лето, и мы будем вместе! Держись, у тебя много дел, не думай о том, что ты потерял и оставил в Шервуде, думай о другом. О том, что ты - Робин Гуд, защитник угнетённых, и что ты теперь можешь сделать для людей гораздо больше, чем прежде. Вы с больницей-то что решили? И ещё я не поняла, где ты теперь обретаешься, в смысле - где ночуешь. А со школой всё образуется, приеду я - расскажу, как устроено в нашей сорок второй. Может, Элю Громову с собой прихвачу, она преподавать умеет, спасибо ей за это от меня лично. Держись, Робин, ты мимо цели не стреляешь, всё будет хорошо у тебя и у твоего города. Привет стрелкам и всем, кого я знаю в Ноттингеме. Целую тебя тысячу раз и жду ответа.

Любящая тебя Сьюзен".

* * *

"Ноттингем, апреля 30 дня.

Сьюзен, любовь моя!

В городе всё хорошо, просто даже замечательно. Достроили новую больницу. В доме шерифа разместили всякие учреждения вроде Дворца правосудия. Я живу по-прежнему под крышей ратуши, готовлю и украшаю для тебя наши две комнатки и любуюсь в окно на Шервуд. У меня все пальцы в чернилах от указов, а голова гудит от жалоб, у нас теперь проблемы на уровне - кто у кого морковку на огороде подёргал, и всё это почему-то доходит до шерифа. Кто мутил воду - или получил по заслугам, или сидит тихо, не высовывается. Бойко торгуем с островом Мерзифон...

Нет, Сьюзен, не могу больше. Не могу продолжать письмо в таком тоне. Мне очень плохо, и ты меня поймёшь, ты знаешь, в чём дело. Ну зачем мама вышла замуж за этого алхимика Громова?! Чего ради предала память отца?! Не верю я ни в какую такую научную работу, ради которой надо... продавать себя, не могу это назвать по-другому. Ну да, он коронованная особа - но мама-то не корыстна! Он вдовец с маленьким ребёнком, ну и что? Нельзя просто так помогать? Она тоже боится сплетен, что ли? Эх, вот не дала она нам пожениться, не дождалась внуков - а то сейчас бы её отсюда было не вытащить, а не из Мерзифона. Противный мальчишка Громов, теперь ему достанется всё, что не досталось мне! Прости меня, Сьюзен, я себя веду как детсадовец или, скорее, детдомовец, но это МОЯ мама, о которой я плакал ночами и именем которой я начал свою борьбу. А теперь маменька вернулась - и я вижу, что это чужая женщина, Эжени де Тратэбус в ней умерла. Бедные мы, Локсли. Хоть ты, любимая, свет очей моих, всегда меня поймёшь и пожалеешь. И никогда не предашь. Это счастье, что ты есть у меня. Да, где-то там, в Краснополе, но ты у меня есть. Моя Сьюзен. Завтра моё рождение, а мне совсем не радостно. Правильно говорят: в мае родиться - всю жизнь промаяться... Ладно, прости, не могу больше писать, всё перед глазами расплывается, не вижу ни мишени, ни печати, а мне нельзя так.

Целую, обнимаю, жду ответа.

Твой Р. Г. Л."

"Краснополь, 1 мая 1982 г.

Мой бедный Робин, я письмо твоё получила вечером, всю ночь проплакала и отвечаю только сегодня. Я тоже была в шоке, когда узнала об этой свадьбе, я не думала, что Громов и Альбина до такого докатятся, но я надеялась, что это не настолько больно ударит по тебе. То, что я ошибалась - непростительно. Но то, что этого не понимает она - чудовищно и выше моего разумения. Я ещё в феврале, если помнишь, недоумевала, куда подевалось её сердце. Кстати, на месте Громова я бы такую жену заперла в башне. Она же всё время мотается сюда и следит, чтобы мы трое никуда не делись! Боже мой, сколько ещё до выпускного!

Ну да ничего. Будем благодарны за то, что было, и станем ждать будущего. Несмотря ни на что - с днём рождения, любимый! Теперь ты окончательно совершеннолетний! И не надо говорить насчёт "промаяться", ты не мог родиться ни в какую другую пору. В тех краях, откуда я родом - кстати, я ж тебе говорила, это недалеко от Шервуда! - как раз в начале мая каждый год отмечали робингудовский весёлый праздник. Только я тогда глупая была и не понимала ничего, не подозревала, что ты станешь моей судьбой... Кстати, насчёт внуков - это ты правильно, у нас порода многодетных, у меня два брата и три сестры! Так что оцени перспективу! Которую некоторые оценить не захотели. Желаю тебе, славный Робин Гуд, пережить всё это, стать только сильнее и дождаться меня! С праздником тебя и ещё с одним, как раз подходящим - с Днём Международной Солидарности Трудящихся!

Жалеющая тебя Сьюзен, которая уже перестала плакать и теперь ещё всем покажет!"

Непедагогичная поэма

"Что бы ты понимал, - тоже мысленно ответила Элка. - Совсем крошечные все страшненькие, пока нельзя судить о том, каким он вырастет..."

"О чём-то уже можно судить, - возразил старший брат. - Нехорошую генетику видно сразу. И вообще у него уши в точности как у бандита Стампа".

"Да ну тебя, Эл, при чём здесь Стамп вообще?"

"Не знаю и знать не хочу, но только вот моделирую - и не вижу ни одной черты нашего Громова..."

"Элек, я тебе серьёзно говорю: этим стоит заниматься только... ну максимум через год. И вообще, малышечка не виноват, что у него мамаша Регентруда..."

"В тебе погибает заведующая домом ребёнка".

"Не издевайся, а то я скажу, что в тебе погибает вивисектор!"

Всю дорогу до острова Варсанофий проспал на руках у Элечки. Та не сводила с него глаз, напевала колыбельную и с горечью думала: "Вот ужас-то, я же даже купать не смогу! Надо сказать Гелю Ивановичу - пусть придумает что-нибудь насчёт водонепроницаемости. Хотя когда ему теперь..."

Впрочем, даже не будь Электроничка роботом - ей бы никогда не пришлось взять маленького княжича полностью на своё попечение. Всё равно кормилица у него должна была быть из добрых мерзифонских женщин. А ещё наличествовала Альбина, которая тоже изо всех сил рвалась помочь и тоже очень жалела, что не может делать всё сама. И силы были не безграничны, и от дел по ту сторону портала никуда не денешься... Всё же книжная фея старалась лишний раз не покидать остров. Потому что у князя-профессора не проходило состояние шока от неожиданного отцовства...

* * *

В одну мартовскую ночь ревнивая Альбина готова была благословить судьбу, что Элечка опять сбежала с уроков и приехала помочь. Кормилицу фея отправляла отдыхать, как только мальчик насыщался. Но сам он засыпать не хотел подолгу, особенно по ночам. Вот тут и оказывалась неоценимой помощь Эли, которой спать не нужно было в принципе. Правда, Альбина всё равно подскакивала менять пелёнки и, если надо, устраивать водные процедуры... Вот и сейчас, положив сухого и чистого ребёнка на колени его старшей сестре, фея попыталась прикорнуть, зная, что это совсем ненадолго... Но сон не шёл, хотя она страшно устала. Из-за полуприкрытой двери в княжескую опочивальню падала золотая полоска света. Значит, не спит и Громов...

Альбина вздохнула и выскользнула на балкон - хоть воздухом дохнуть после жарко натопленной, душной горницы. Как-то даже и забыла, что на улице не жарко... Не заметила сначала и того, что она на балконе не одна. Но над ухом раздался голос князя:

- Не спите, товарищ Книгина? Замучили мы вас, поди?

Фея вздрогнула и обернулась. Громов кутался в свою княжескую накидку, отороченную мехом, и лицо у него было усталое.

- Да нет, что вы, Гель Иванович, - ответила Альбина, - это мы вам, наверное, спать не даём, шумим...

- Да я вас и не слышу, спасибо вам и Элечке... Я просто по ночам урываю время на научную работу. Пишу монографию про наш портал.

- Ох, не надорвитесь! Хотя что говорить, если вы не можете без этого жить...

- Не могу. Хотя мне её даже издать не придётся, наверное... Ладно, лишь бы у мерзифонцев моих всё было, а это так, для души. Зря я вам, Альбина, во время оно не верил - вы такое мне открыли! Теперь мне бы ещё осознать своё отцовство, а то бедный мальчик оказался на руках у вас и Элечки...

- Ну, Элечке сам Бог велел, я бы на её месте перебиралась сюда жить! А на своём я тоже отнюдь не возражаю... Только вы знаете что, Гель Иванович? Я боюсь, что защитник Мерзифона из меня такой же плохой, как защитник Ноттингема. Когда вас венчали на княжение - я ещё могла предсказать, что всё будет хорошо. А вот стоило мне увидеть маленького Варсанофия - как я поняла, что его-то будущее для меня в полном тумане. И ваше теперь тоже, светлейший князь.

- Должен ли я понимать это в том смысле... что мы, Громовы, заняли в вашем сердце какое-то место?

- Да, это так. Достаточно неожиданно для меня самой, но бесспорно. Так что я сразу предупреждаю, чтобы вы подумали над тем, стоит ли мне доверять... Мне лучше бы держаться подальше от тех... кто мне дорог.

- Альбина, это мы вас будем беречь! Будем носить на руках! Вы уже столько для нас сделали, для меня, моего сына и всего княжества! И не только как фея, а как прекрасная земная женщина! Знаете, ведь когда вы на миг перестаёте быть волшебницей - вы похожи на мою Элю, то есть на тот образ, что я придумал и попытался в ней воплотить... На мой настоящий идеал женщины. Вы знаете, пусть это шалит весна, пусть я сумасшедший, пусть год назад я стоял на коленях перед матерью Варсанофия и вам известно, чем это кончилось - пусть всё это так, но я не пожалею, если вы станете моей судьбой! Не покидайте остров, не покидайте нас, Альбина, или нет - Эжени... Евгения... Женя...

- Ох, Гель Иванович, я остаюсь! Только всё равно буду часто пропадать - работа у меня такая. И ещё скажу: делайте со мной что хотите, но для вас я была и останусь Альбиной. Эжени де Тратэбус умерла. Как умер и Уильям Локсли.

Это Громова, мягко говоря, удивило:

- Но Робин-то Локсли, который Робин Гуд, ваше родное дитя, жив-здоров и не меньше нашего нуждается в вашей помощи! По сути, мы с ним в одинаковом положении - вот о чём мне следовало вспомнить, прежде чем городить тут перед вами огород.

- Нет, не в одинаковом, - неожиданно жёстко отрубила Альбина, и профессору показалось, что сделать больно она хочет в первую очередь себе самой. - Робин вполне взрослый парень, если сравнивать его с Варсанофием, и у него нет грудных детей, если сравнивать его с вами... Да он и не стал бы, как вы, просить меня остаться. Маленький он, что ли?

...Вообще-то он был именно маленький. Её мальчик, крохотёночек и зайка. Таким он ей помнился, таким проглядывал сквозь свой нынешний облик народного героя. Только как ему скажешь о своей любви и нежности, как прижмёшь его к сердцу на глазах его воинства и его города, перед лицом его борьбы и бравады? Альбина и её дитя прожили врозь столько лет, что теперь начало и конец пути никак не могли соприкоснуться в её сознании. Потому-то она нянчила княжича Громова - а видела перед собой маленького Робина и с ума сходила от нежности. Потому-то она осталась в Мерзифоне, насколько вообще могла где-то оставаться, потому-то, сама того не понимая, сделала больно настоящему Робину.

Гелю Ивановичу странная женщина не стала ничего этого объяснять. Сказала просто:

- Мой ребёнок вырос, и я могу начинать новую жизнь. Если вы не боитесь моей слабости, моей с вами не-фейности...

- Не боюсь. Я уже говорил вам: это долг нас, мужчин, беречь вас и защищать! На самом законном основании, Альбина. Княгиня Альбина!

- Благодарю за честь...

Чувства феи к Громову были загадкой даже для неё самой. Видимо, что-то в её душе зарождалось ещё тогда, когда случился девчачий поход в роман "Домби и сын" и она сама, Альбина, не обрела своего прошлого... Ей было любопытно познакомиться с великим и чудаковатым учёным, открыть ему новые горизонты. Тогда она играла, а вот в какой момент заигралась? Может, в тот день, когда узнала про портал и княжеских предков? Нет, в ней говорила не корысть - скорее жажда большого и интересного приключения... Только всё же если бы не крошечный княжич - всё было бы по-другому...

* * *

А так - и пошло, и поехало. Гель Иванович сыну много времени уделять не мог. Альбина же, когда бывала на острове, баловала мальчика напропалую. В этом ей пыталась помогать Электроничка, но хоть мачеха вроде её и привечала - девочка-робот всё же чувствовала себя лишней. Тем более что братец терпеть её не мог и с самого раннего возраста пытался так или иначе обидеть. В результате Эля стала показываться на острове всё реже и реже. И все последующие годы отчаянно искала своё место в жизни. Участвовала в разных спортивных состязаниях, пока сама себя не дисквалифицировала за сверхспособности. Одно время преподавала в Ноттингеме в народной школе, пока там не подросла своя смена учителей. Потом Элка было устроилась в Дом ребёнка, но меньше чем через год поняла, что вот-вот у неё перегорят от жалости все контакты до последнего. Да плюс к этому проклятая водобоязнь... Элечка закончила тем, что вернулась в громовский НИИ. Откуда все эти годы не уходил её брат. Электроник как-то счастливо избежал метаний по жизни, твёрдо зная одно: надо спасать отечественную науку!

Времена-то менялись... Чем дальше, тем больше процветало шарлатанство и всякий околонаучный бред. Бывшие коллеги Геля Ивановича, некогда с позором выгнавшие его из партии, теперь сами с упоением жгли партбилеты и объявляли Громова героем, "узником совести", "внутренним эмигрантом" и чёрт знает кем ещё. Только не дождаться им было того, чтобы князь-профессор открыл портал... Вот несколько лет спустя он много помогал, через Элека, тем, кто ещё в бытность его, Геля Ивановича, в институте не хотел связываться с партноменклатурой, зато теперь, в смутные времена, пытался воссоздать подлинную компартию. Дело, вообще говоря, сложное и, пожалуй, иллюзорное. Но Громов делал главное, что мог. Недаром он не спал по ночам, продолжая свои биоэнергетические исследования. Он сумел настроить портал так, что пройти в Завроземье мог только человек с чистым сердцем. Гель Иванович грезил о том, чтобы его остров и весь архипелаг стали чем-то вроде Ноева ковчега. Но только мало кто из достойных людей решался покинуть страдающую Родину. Хорошо, что недостойных не пропускал портал.

Биоэнергетическая тема, кстати, из частично секретной, частично презираемой стала вдруг востребованной, правда, немножко не в тех сферах. Что там говорить, если Зойка Кукушкина после нескольких убитых в институте лет открыла салон магии и за хорошие деньги водила желающих по каким-то диким мирам, открывавшимся за доступными ей, Зойке, порталами? Как ни странно, главным секьюрити у Кукушкиной подвизался Макар Гусев.

Наличие таких и подобных заведений отнюдь не смущало Электроника. Твёрдо зная, что биоэнергетика не чушь, мальчик-робот упорно продолжал заниматься этим направлением на научной основе. Денег, правда, давали не очень-то, НИИ в Синегорске и смежному в Краснополе (тому, где в подвале водились драконы) приходилось выкручиваться и выезжать на коммерческих заказах. Но оба института как-то оставались на плаву. На момент, когда в науку вернулась Электроничка, ей показалось, что на завещанной Громовым ниве и улучшить-то больше нечего... И Эля, оглядываясь назад, задумалась о судьбах своих друзей.

* * *

Сыроежкин отслужил срочную. Остался было в армии, но через несколько лет оказалось, что с женой-студенткой и маленьким ребёнком он просто не выживет. А впрочем, "на гражданке" было тоже не слишком весело. Когда-то Сыроежкины радовались, что им не пришлось мотаться по гарнизонам - теперь Краснополье само по себе было не самым спокойным местом для житья. Слишком близко Чечня... Князь Гель Иванович усиленно звал молодую семью к себе в архипелаг. Рассказывал, что каждую ночь ему снится, будто озверевшие кавказцы надругались над красавицей Майей... Сыроежкины отмахивались и как-то выживали. Урождённая Светлова работала и подрабатывала на трёх работах. У Сергея, как у большинства троечников и прогульщиков, даже выровнявшихся со временем, явно просматривался талант организовывать разные более или менее сумасшедшие предприятия, правда, выглядело это так: сегодня фирма существует и приносит доход, а завтра её уже разоряют... Майины заработки были куда меньше, но стабильнее. Кстати, основным местом её работы был всё тот же НИИ с драконами. В какой-то момент Сыроежкины даже решились на второго ребёнка. Но тут тоже получилось очаровательно: пока Майя носила - у Сергея работа была, а как рожать - так не стало, дело происходило как раз под обвал рубля... И всё равно как-то они выжили, выплыли, и притом без чужой помощи! Их миновала тюрьма, кровавые разборки, их даже не обжёг ветер войны...

Флоренс и Уолтер вернулись в родной мир всё же не двадцатого октября, в законный день переходов, а летом, после выпускного. И поженились, и родился у них сын, которого назвали Полем в честь умершего братика Флоренс. И, став матерью, она ощутила острую жалость к своему жестокому отцу, на тот момент разорившемуся, обманутому женой и заместителем, покинутому даже слугами... И пришла к нему, и вот тогда наконец мистер Домби оценил свою самоотверженную дочь, которой столько лет пренебрегал. И самой большой его любовью стало второе её дитя - вторая маленькая Флоренс... Словом, всё произошло так, как и должно было произойти по книге. И теперь русские друзья виделись с английскими строго раз в год, в тот самый законный день. А жаль, подумала Элечка, вот они-то, Гэи, умеют воспитывать детей, сочетать ласку со строгостью и уделять малышам внимания ровно столько, сколько нужно. Поучилась бы у них Альбина, думала девочка-робот, забыв, как сама готова была баловать Варсанофия... А то вон у Сыроежкина методы воспитания колеблются между "да развлекайся ты в своё удовольствие" и "на тебе по попе, чтоб не зря орал", а у Сыроежкиной того веселее. Пока Майя была совсем молодой - она пыталась применять на практике подряд все экспериментальные теории воспитания и при этом ещё учёбу не запускать, и в результате молодую женщину кидало от безумной нежности к истерическим рыданиям на кухне и воплям о своей загубленной молодости. Институт она всё же закончила, спасибо маме и свекрови. Они и потом выручали неоценимо - у самой Майи-добытчицы просто времени не оставалось на детей...

Попроще было, конечно, Робин Гуду и Сьюзен. Во-первых, они жили в нормальном государстве, которое сами и делали таковым. Не отпускали стрелка с поста шерифа уже много лет. В начале пару раз выставлялись на выборах кандидаты от "бывших", но, конечно, ничем для них хорошим это не кончилось... Потом и выборов никаких не стало. Во-вторых, у Гудов Локсли детей было вдвое побольше, чем у Сыроежкиных и Гэев вместе взятых, поэтому всё шло на взаимовыручке и всем всего доставалось поровну... Альбина у них, конечно, бывала, отношения между матерью и сыном с семьёй были ровными, но без теплоты. После того своего панического письма Робин хотел было устроить демарш, объявить, что "баба-яга против" и разорвать дипломатические отношения с княжеством Мерзифон. Но вовремя сообразил - или ему подсказали - что делать этого не стоит, ни в интересах государства, ни в интересах семьи. И со временем всё как-то обмялось и притёрлось, только ранимая душа благородного разбойника так и не простила матери предательства. А Альбина так и не смогла решиться поговорить с сыном по душам...

Ну и осталась при своём Варсанофии. Чем старше он становился - тем хуже себя вёл и тем яснее было видно: от доброго отца в нём нет ничего. Он даже хлеще своей покойной мамаши. Элек каждый раз, как наведывался в архипелаг, поражался:

- Ну вылитый Стамп! Такой же, как Сергей скажет, вяхлоухий! Гель Иванович, можно я попробую разобрать его на атомы и посмотреть, что у него с генетикой? Может, на выходе приличный человек получится...

Громов хватался за голову:

- Электроник! Хоть ты-то не рань моё сердце! Чего я тебе недодал, что в тебе порой проявляется такая жуткая бесчеловечность? Какой ни на есть Варсанофий, но это мой ребёнок. Пусть даже дитя моего страдания. Были бы у тебя дети - кому бы ты позволил над ними ставить эксперименты?

- Гель Иванович, не издевайтесь, - встревала обычно на этом месте Эля. - Хотя в принципе вы правы. Эл, теперь уже поздно что-то делать, надо было изначально вести себя по-другому! Может, мы бы и перебороли нехорошие задатки...

Альбина на эти выпады не реагировала. Она давно поняла, что её игра проиграна, что за её любовь ей платят чёрной неблагодарностью. И теперь её мир заключался в нежной привязанности, связывающей их с князем-профессором...

Много роковых слов

- Да живи он по ту сторону портала - ноги бы его в Завроземье не было!

Одна Альбина не кричала, а тихо, привычно уже, плакала у себя в горнице. Она даже не видела инцидента с чернилами - княжич успел жестоко обидеть фею ещё раньше.

Противный мальчишка никогда не хотел называть её мамой. Непонятным способом, то ли от не в меру, когда не надо, правдивых Элеков, то ли от умников из народа, Варсанофий давно узнал, что его родная мать умерла. И чем дальше, тем изощрённее высмеивал попытки княгини завоевать его сердце. И вот сегодня из уст мальчишки сорвались роковые слова:

- Да кто ты вообще такая, женщина? Тебя же нету и быть не должно! Нет никаких фей, нет и не бывает!

Всё же Альбина во многом была и осталась земной женщиной. Поэтому проклятие убило её не сразу. Наплакавшись, она поняла, что больше не сможет подняться с постели. И когда в покои жены пришёл облитый чернилами князь, бедная женщина слабым голосом позвала его:

- Посиди со мной, Гель, те последние часы, что мне остались!

- Что ты, Альбина, не уходи, ты не можешь умереть, не должна!

- Нет, всё кончено! Твой сын сказал мне, что я не существую. Но не это главное. Пока я тут лежала и плакала - за мной приходил Вилли Локсли. Не за то осуждал, что я тебя полюбила, а за то, что Робина оставила, обделила своей любовью... Теперь уже ничего не исправишь - пора уходить. Не знаю, кто теперь будет книжной феей. Для всех было бы лучше, чтобы Сьюзен, но для неё самой это никуда не годится. Найдут, наверное, какую-нибудь такую же, какой была я, когда на меня свалился этот дар... Только бы её, мою преемницу, не с кем было разлучать... А я иду в поля теней, в безрадостный край, где нет никаких красок, кроме серой, где Вилли и я будем вечно кружиться в вихре и никогда не поймаем друг друга...

Громов не скрывал слёз. Князь с княгиней обнялись в последний раз - и поздно вечером их так и нашли, нераздельных. Альбина была бездыханна, а Гель Иванович - без сознания. Бывший при этом Элек констатировал инфаркт и сумел организовать первую помощь...

* * *

Поправлялся профессор медленно, чувствовалось, что прежним ему уже не стать. Дрожащей рукой он написал завещание:

"Я, Громов Гель Иванович, Божией милостью князь Мерзифонский, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, выражаю сим свою последнюю волю. В случае моей смерти княжество переходит к сыну моему Электронику, после него - к дочери моей Электроничке, а после неё - к сыну моему Варсанофию".

Профессору казалось, что он придумал всё идеально. Никого не обидел, не ущемил и при этом обезопасил своё государство. Роботы не умирают. Один Элек станет князем практически навсегда, а непутёвый Варсанофий до власти так и не дорвётся. Ну не мог Гель Иванович не упоминать его в завещании! И сейчас профессор впервые порадовался, что у них с Альбиной не было общих детей. Громов-то всегда считал, что просто не судьба, но, наверное, это фея не хотела множить раздоры и делить между кем-то родительские сердца...

Кстати, несколько лет назад Электроник всё-таки проверял свои догадки насчёт Варсанофия. Отказался, правда, от варварской идеи "разобрать на атомы" - просто как-то срезал у мальчишки прядь волос и после ночи работы расшифровал генетический код. Получалось, вопреки подспудным ожиданиям, что биологически Варсанофий - всё же дитя Громова. Только было на этом несчастном проклятие. И не материнское - Регентруда была даже благодарна судьбе, что станет матерью, поскольку это давало определённые послабления тюремного режима. Нет, проклятие произнёс в день своего ареста тот самый человек, которого Варсанофий чем дальше, тем больше напоминал: "...чтоб твои дети пол карандашами красили! Кстати, если они у тебя когда-нибудь и появятся - то все будут похожи на меня!" Подобные вещи как таковые Элек всегда считал антинаучными. Но собственным глазам не верить не мог, а слова Вольдемара Стампа были попросту записаны мелкими буквами в генах Варсанофия. Вот такая курьёзная история.

Электронику претило наушничать Громову. Мальчик-робот рассказал о том, что открыл, сразу двоим: Гелю Ивановичу и его взаправдашнему, не электронному сыну. И предлагал свою помощь по снятию проклятия и перезаписи генетического кода:

- Ведь всем станет лучше, и тебе, Варсанофий, в первую очередь!

- Нашёлся благодетель! - огрызнулся княжич. - Я, может быть, горжусь тем, что похож на такого знаменитого человека! - показал всем язык и убежал на улицу.

- Ох, - вздохнул профессор, - я же говорил: он - дитя моего страдания. Теперь мне только ещё больше его жаль...

Ну вот и дожалелся. Пока рядом была Альбина - князь и не задумывался о том, что он не вечен. Ему казалось, что он не может уйти, пока не закончит своих исследований - а настоящие исследования не кончаются никогда! - и пока с ним любовь волшебницы. Вот и не растил Громов себе смену - сам-то нормально с государственными делами управлялся... Теперь вся надежда оставалась на Элека. И на Элечку, если она вернётся с войны.

Да, его милая, скромная, одарённая девочка могла быть ещё и очень сильной и очень жёсткой. Даже вернувшись в науку, Эля долго там не выдержала. И в один прекрасный день, побродив по Краснополью, ушла туда, за горы. В одиночку мстить боевикам...

* * *

Новости из внешнего мира приходили в Завроземье в основном с Электроником, Рэсси и прочими гостями с той стороны портала. Но и общие информационные потоки проходили через сложную систему фильтров и попадали на экран в княжеских покоях...

В тот день - завещание было уже написано и все об этом знали, но никто не видел текста - Громов, полулёжа на своей постели, рассеянно следил взглядом за мелькавшими на экране картинами. И вдруг его взгляд приковали знакомые лица. Электроничка с автоматом и граната, рвущаяся под её ногами. Майя Сыроежкина в ночной рубашке, с малышкой на руках, отчаянно зовущая на помощь, и толпа вооружённых людей у подъезда её дома, и один, заросший чёрной бородой, зажимающий Майе рот рукой и опрокидывающий её на пол...

...Этой вылазки боевиков в Краснополь никогда не было. Как не было и последнего боя Эли Громовой. Зато Громову Варсанофию передались от Стампа кое-какие гипнотические способности. Он стоял за стеной позади экрана и строил рожи. И от этого пробуждались и воплощались страшные картины - ожившие страхи его отца-князя...

Второго инфаркта Гель Иванович Громов не пережил.

Янтарный венец

Элек, сам не зная, что в нём сильнее - скорбь или изумление, поспешил в Мерзифон. Варсанофий встретил старшего брата одним из первых, с напускной радостью, и с порога заявил:

- Вот какое тебе счастье привалило! Будешь теперь главным над всеми, что захочешь - то и делай. Повезло!

- Но какой ценой... А кроме того, ты почему-то упорно думаешь, что быть князем - это сплошное удовольствие. А ведь на самом деле это тяжкий труд! Князь должен быть первым в бою, последним в отступлении, князь должен заботиться о своём народе, жертвовать собой ради него. Мне это не так сложно, как живым людям, у меня больше времени в сутках... Но всё равно, поверь мне, это последнее, чем бы я в этой жизни занялся, если бы не воля отца.

- Он тебе не отец, а только генеральный конструктор!

- Молчи уж, а то я скажу, что тебе тоже - ответственный редактор! Слишком уж ты спокоен после его смерти. Не хочу с тобой разговаривать - боюсь оскорбить память отца или просто дать тебе по шее.

С этими словами Электроник повернулся и пошёл в собор - проститься с профессором. А потом сказал всем:

- Вы готовьтесь уж к церемонии, а я пойду пока поброжу по острову... Мне надо побыть одному.

Шёл он не слишком быстро, даже скорее медленно, и скоро услышал за спиной шаги. Элек обернулся - его догонял Варсанофий.

- Тебе что? Сказал же: не хочу тебя видеть!

- Эл, а я, может, помириться хочу. Нам же ещё жить на одном острове, пока я, грешный, не скончаюсь. Или, может быть, ты меня научишь, как жить за порталом?

- Таким, как ты, нигде хорошо не бывает... Ладно, что там говорить, оба мы осиротели. Мне вот сейчас знаешь от чего тяжело? Что всю жизнь и я, и Элечка называли нашего отца "Гель Иванович", "профессор" и на "вы"... И что нас... меня здесь не было в его последние минуты. Может быть, мы успели бы сказать друг другу что-то главное. А ты был при этом? Ты закрывал ему глаза?

Варсанофий долго молчал. Братья Громовы остановились на берегу лесного озерца, живой чуть сзади, за плечом электронного. Зеленоватая вода притягивала оба их взгляда, манила в глубину, перемешивала мысли. Электроник даже не обратил внимания на знакомые ощущения, возникавшие некогда в нем рядом со Стампом и его чемоданом или с Регентрудой и прочими гражданами Фонтании. Когда кружится голова, подламываются ноги... и ты падаешь, падаешь... Только не назад, лицом вверх, как тогда, а вперёд. Головой в воду. Элек ещё успел услышать, как коварный Варсанофий прокричал:

- Закрывал! И тебе закрою, выскочка железная! И никто ничего не узнает, в том числе Элка!

Княжич удрал не оглядываясь, как только мог быстро. Свой замысел он вынашивал с самого оглашения завещания, но рассчитал всё же плохо. Озеро было достаточно мелкое, а Гель Иванович Громов всегда гарантировал создаваемым системам пятьсот процентов надёжности. Электронику потребовались, конечно, некоторые усилия, чтобы вынырнуть и выбраться на берег, но промокнуть до такой степени, чтобы выйти из строя, мальчик-робот не успел. Брезгливо отряхиваясь, словно кот после дождя, Элек приводил в порядок мысли. Только бы проклятые капли с волос не проникли в схемы!

Дожили! Он что, не соображает, этот Варсанофий, что в любой момент здесь может появиться Электроничка и призвать его к ответу? Хотя, конечно, от неё давно уже нет никаких вестей... Или Стампов крестник и ей уготовал смерть в озере? Ладно, что там думать, бежать надо, пока этого негодяя не короновали!

Эл бросил на берегу озера свои кроссовки, в которых хлюпала вода. Одежду решил досушить всё же на себе. И на предельной скорости рванул к княжьему терему.

* * *

Варсанофий вышел к народу с самой постной физиономией, какую только мог изобразить, и сообщил, что княжич Электроник, убитый горем, свалился в озеро и утонул, а княжна Электроничка пропала без вести в страшной стране Чечня. Может быть, конечно, его, Варсанофия, старшая сестра когда-нибудь и найдётся, но военное счастье переменчиво, а пока нужен же мерзифонцам хоть какой-нибудь повелитель...

Против этого возразить было нечего. Почему-то никто не заподозрил, что дело нечисто. А без законного отца нации эти люди не могли. Священник из главного собора, держа над головой Варсанофия княжескую шапку его отца, начал:

- По воле Божьей и по завещанию светлейшего князя нашего Геля Ивановича венчаю сим тебя, княжич Варсанофий, единственный наследник престола...

- Единственный? - послышался вдруг чей-то голос за спиной священника.

Варсанофий быстро посмотрел в ту сторону, ужасно побледнел и закричал:

- Что ж ты не утоп-то, гад ползучий?!

- Обманщик! - заорала толпа. В Варсанофия полетели камни и палки, откуда-то даже гнилые помидоры появились. Самозванец со всех ног понёсся прочь, не разбирая дороги. Несколько человек побежали его догонять. Элек тоже рванулся было, но священник положил ему руку на плечо и объявил народу:

- Вот ваш законный повелитель! - а повернувшись к Электронику, продолжил: - Кстати, мы тут в спешке немножко не подготовились... Светлейший-то князь Гель Иванович за день до смерти сказал, чтобы мы венчали его преемника не шапкой, а тем венцом, что он как-то вырезал сам, размышляя о нашем благе. Из достояния нашего сделал, из янтаря, солнечного камня... Сейчас схожу принесу.

- Да ладно вам! Я быстрее сбегаю! - возразил Элек. - Кстати, всё понятно, янтарь по-гречески - электрон, значит, в душе отец всё же хотел вычеркнуть из завещания этого негодяя... Вот его догнать, вообще-то, важнее...

- Да скрутили уже, вон ведут! - указал перстом святой отец. - А ты стой здесь. Ты же без пяти минут князь Мерзифонский, а князьям подобает вести себя достойно, а не носиться, точно угорелые кошки.

Венец достойный пастырь принёс сам. Объявил всё то же, что Варсанофию, только закончил по-другому:

- ...венчаю сим тебя, княжич Электроник, на доброе и справедливое княжение в Мерзифоне. Да будет царствие твоё долгим! - и возложил красивый резной венец на не успевшие ещё досохнуть и оттого тоже янтарные Элековы кудри. Тут же критически оглядел новоиспечённого князя и прошептал ему: - Иди переоденься. Ты мокрый будто мышь, да и вообще - не пристало князю ходить в футболке и в шортах, прости Господи! Одежды, что по чину положены, на самозванце остались, не след тебе после него в них облачаться, но поищи в светлице что-нибудь из других княжеских одежд твоего отца.

- Отче святый, - вспомнил Электроник обращение, - они же мне все велики!

- Ничего. Призови на помощь булавки и свою изобретательность.

Элеку ничего не оставалось, как послушаться и уйти в терем.

Когда островитяне опять узрели своего нового повелителя, вид у него был довольно странный. Ведь за минувшие годы мальчик-робот ничуть не изменился и выглядел всё ещё на тринадцать лет. В толпе засмеялись.

- Тихо вы! - прикрикнул на них священник. - Ну что, светлейший князь, ты хочешь что-нибудь сказать своему народу?

- Да, если можно. Мерзифонцы! Я обещаю управлять княжеством по справедливости и заботиться не о себе, а о вас. Да мне для себя ничего и не надо. Кроме одного: нам с вами надо быть трижды бдительными... добрые мои подданные. Не верьте, никогда, прошу вас, не верьте тем, кого вы не знаете или знаете не с лучшей стороны. Это я и себе самому говорю тоже. А те, кто обманул доверившегося, - при этих словах стальные глаза его остановились на лице Варсанофия, которого крепко держали двое мерзифонцев, - те, кто обманул доверившегося, будут наказаны по всей строгости!

- Твоё слово - для нас закон! - раздалось из толпы. И островитяне нестройно, но от души закричали: - Ура князю Электронику! Ура и многая лета!

Тут произошло ещё одно явление. К терему подбежала фигурка в камуфляже не по росту, с растрёпанными волосами и разрисованным полосками лицом. Над головой девочки летела электронная собака и звонко лаяла.

Эля подскочила к брату и на лету чмокнула в щёку:

- Служу России! Я немножко не вовремя, но хорошо хоть - вообще вырвалась. К тебе и... - улыбка её погасла, и она закончила тихо, упавшим голосом: - К отцу на похороны...

* * *

Поздно ночью, когда остров, избежавший смуты, видел светлые сны, брат с сестрой Громовы сидели рядышком на красном крыльце.

- А всё-таки я разберу его на атомы! - молодой князь рубанул рукой по воздуху. - Теперь, после его деяний, это можно расценивать как принудительное лечение. Может, если уберу эту стамповщину - всё-таки получится что-то приличное?

- Слушай, Эл, - в раздумье ответила сестра, - на войне побывала я, а изменился ты. У тебя в глазах беспощадность! Я разное от тебя слышала, но таким ты не был!

- Да и зря не был. Поверь мне, Эля, я сегодня понял одну вещь: эра милосердия закончилась. Даже здесь, в архипелаге - про остальной мир ты и сама всё прекрасно знаешь...

- А веришь ли, там, где я была, как там ни страшно, люди тоже остаются людьми! Хоть я сейчас не о том, что надо щадить врагов...

- А о чём же? Ну-ка глянь на меня! Ты тоже изменилась. У тебя в глазах война - и ещё что-то, чего я не понимаю и не могу назвать. Ты как будто повзрослела на вид, именно на вид, и вместе с тем стала... ну не знаю, нежнее, что ли, романтичнее... Теплее, вот.

- Больше человеком, Эл. В буквальном смысле этого слова. Во мне происходят странные и, похоже, необратимые процессы. Я стала ощущать физическую боль, я стала порой уставать, я меняюсь внешне, как будто и впрямь расту...

- Да разве такое для нас с тобой возможно?

- Для меня - видимо, возможно. Недаром я столько лет грезила о любви!

- Так... Вот чему я не подобрал названия. Мне просто в голову не пришло, что ты можешь смотреть таким же взглядом, каким смотрела Альбина на нашего отца. А ведь ты сейчас именно так и смотришь. Не на меня, а на звёзды и видишь чьё-то лицо. Элка, это в самом деле так? И кто у нас избранник?

- В спецназе служит. Герой и красавец, больше ничего говорить не буду. Прости, мы за пределами Чечни привыкли не называть ни имён, ни званий, ни позывных. Потом расскажу... когда кончится эта война. Если его не убьют... и если не убьют меня. Просто знаешь, когда я пришла им помогать - то сказала, что я не кто иная, как известная Электроничка. А он мне знаешь что заявил? Что я обычная сумасшедшая девчонка и что мне на самом деле лет девятнадцать. А ведь мне по календарю как раз столько!

- Да, правильно. Мне двадцать, а разница между нами один год, три месяца и одиннадцать дней...

- А мне, представляешь, с ходу так уже не посчитать... Как раз после этих слов и началось. То ли это гибель... то ли это чудо... я сама не знаю, что это и чем всё это кончится... но я к тому тебе рассказала, что нигде не видела такой дружбы и такого братства, как там! Прямо, знаешь, островки Советской власти. А ты говоришь!

- Да мы с тобой об одном и том же! Чтобы жить по правде - надо держать круговую оборону. У вас ведь так? У нас теперь тоже. Эра милосердия, говорю тебе, ушла вместе с нашим отцом. А ему могли и помочь уйти. Так вот чтоб неповадно было!

- Может быть, ты и прав. Наверное, по-другому и нельзя. Только мир всё равно прекрасен и полон радости! Помоги тебе небо, Элек, - во до чего договорилась! - чтобы ты сделал шаг не к машине, а к человеку!

- Хотелось бы, и за тебя я безумно рад, только мне, наверное, так нельзя... Ты девочка, тебе нужна весна и цветы, а я теперь государственный деятель! Мне по штату положено двадцать четыре часа печься о благе острова и столько всего держать в голове!

- Нельзя это делать без души.

- Можно, иначе будешь каждый день сжигать себя заживо и не сможешь видеть главное и решаться на жёсткие меры.

- Нет, похоже, наши пути расходятся... Ты будешь долго смеяться, но я хочу спать... Сейчас прямо здесь повалюсь!

- Спокойной ночи, а я пока подумаю, стоит ли тебе завидовать...

Эля так и заснула на крыльце - в неудобной позе, положив голову на колени брату. Совсем беззащитная, несмотря на всю грозную амуницию.

Электроник погрозил небу кулаком:

- За таких, как она, стоит драться... Пощады не будет никому, и первому мне!

1992-1993, 2006