Мы постарались сделать все возможные выводы из обнаруженного нами факта: по своему оформлению, первые две статьи из цикла "Дело от безделья, или Краткие замечания на современные журналы", печатавшегося в журнале "Благонамеренный" в феврале-мае 1825 года, - резко отличаются от двух последних. Это открытие подтвердило наше давнее подозрение, что эти статьи - написаны РАЗНЫМИ АВТОРАМИ. Такое впечатление от одного только внешнего вида статей этого цикла - возникало и у других исследователей, как мы видели на примере Я.Л.Левкович, вот только беда в том, что они - словно бы не осмеливались, не находили в себе сил даже сколько-нибудь внятно высказать это свое впечатление, не говоря уже о том, чтобы подвергнуть его аналитической разработке!

Так, например, автор статьи об Н.Ф.Остолопове в биографическом словаре "Русские писатели: 1800 - 1917" В.П.Степанов сообщает:

"В 1825 он НАЧАЛ в "Благонамеренном" журнальное обозрение "Дело от безделья, или Краткие заметки на современные журналы" (N 7, 12-13, 19)..."

При этом остается совершенно непонятным, как нужно понимать это сообщение: то ли как утверждение о незавершенности цикла, начатого четырьмя статьями Остолопова, то ли как утверждение о том, что из этих четырех статей - Остолопову принадлежат только начальные, первые две? Видимо, исследователь счел необходимым перестраховаться и таким двусмысленным, косноязычным способом, избегая решительного и ясного суждения о трактуемом им предмете, - заявить о своей причастности впечатлению, которое не может не возникать у каждого здравомыслящего человека!...

Но до сих пор мы рассмотрели - только часть этих данных, благодаря которым такое впечатление возникает, и на основании которых можно прийти к обоснованию подобного вывода: данных, которые можно почерпнуть из одного библиографического описания этой публикации, не обращаясь еще даже к анализу ее текста.

Помимо одного внешнего признака - вновь появившейся с третьей статьи рубрикации, мы отметили и впервые появившуюся здесь же ПОДПИСЬ. И теперь нам предстоит рассмотреть, какой смысл несет в себе эта очередная формальная особенность этого загадочного произведения. О.А.Проскурин в своей статье, посвященной истории "Благонамеренного" последней поры его издания, цитирует замечание другого исследователя - М.Ф.Мурьянова, который также коснулся однажды этого цикла статей, поскольку в первой из них содержится отклик на стихотворение Пушкина "Телега жизни", которому и посвящена работа этого исследователя. Делая свое замечание, Мурьянов также обращает специальное внимание на ту самую подпись, и именно - в аспекте проблемы авторства этого цикла публикаций.

И вновь, как и в ряде предыдущих случаев, мы сталкиваемся здесь - с полной дезориентацией читателя, связанной с тем, что исследователь не дает, да и сам, кажется, не имеет четкого представления о составе этой группы статей и ее внешнем, полиграфическом облике. Во-первых, нас, когда мы впервые знакомились с соответствующими сообщениями исследователей, и по статье Проскурина, и обратившись к оригиналам публикаций цитируемых им авторов, поставило в тупик то, что эта подпись у них - выглядит... ПО-РАЗНОМУ. У одного (допустим, Мурьянова) фигурирует полное обозначение: "Сельцо Соколово" и... одна дата; у другого (комментатора антологии "Пушкин в прижизненной критике") - почему-то... это название приводится сокращенно: "С. Соколово", и стоит - уже другая относящаяся к нему дата!

Теперь-то, благодаря "Сводному каталогу сериальных изданий России", который помог нам в уяснении полного состава этого цикла, - мы знаем, в чем тут дело: эта подпись, соответственно - с разными датами, стоит и под третьей, и под четвертой статьей интересующей нас группы, причем в первый раз - в полном виде, во второй, как уже знакомая читателю, - в сокращенном. Но это сейчас, после того, как мы потрудились привести хаос ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ сообщений в какой-то порядок, систему! А до того, как мы приложили к этому собственные усилия, - невозможно было даже понять, идет ли в данном случае речь ОБ ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ ПУБЛИКАЦИИ (но почему-то - с различающимися при ее цитировании у разных исследователей подписями!), или - О РАЗНЫХ.

Все дело, оказывается, заключается в том, что вот тут-то - мы и встречаем еще одно, вводящее читателя в заблуждение, уверение исследователя, на этот раз - Мурьянова. Он сообщает о том, что первая статья этой группы появилась без подписи, но автор - обещал раскрыть свое имя "впредь". Подпись, поясняет Мурьянов, ПОЯВИЛАСЬ ТОЛЬКО В ПОСЛЕДНЕЙ СТАТЬЕ. И это сообщение выглядит так, как будто - автор действительно выполнил свое обещание, и подпись эта - фигурирует лишь в одной, заключительной статье. По-видимому, Мурьянов - и вправду считал, что так именно и обстояло дело, но вот только "последней" статьей цикла он посчитал... ТРЕТЬЮ, на самом деле - являющуюся предпоследней!

Отсюда - и возникает путаница, в которой мы поначалу не могли разобраться, наивно надеясь, что можно ознакомиться с историей откликов на пушкинское стихотворение "Приятелям" - по работам изучавших эту историю исследователей, не обращаясь к первоисточникам! Мурьянов говорит о ПОСЛЕДНЕЙ статье цикла - и называет один номер журнала (тринадцатый) и одну подпись под ней ("Сельцо Соколово). Комментатор же издания "Пушкин в прижизненной критике" - ссылается на статью того же цикла, опубликованную... В БОЛЕЕ ПОЗДНЕМ - чем эта "последняя"! - номере журнала (девятнадцатом) и приводит - другую подпись под ней, в довершение всего - напоминающую современному читателю... об имени романиста, автора произведения с пушкинским заглавием "Между собакой и волком" ("С.Соколово")!

И поди разберись - не зная точного и полного библиографического описания этого цикла статей, - кто из них ошибся, в чьем тексте сделана "опечатка"! Спрашивается: можно ли изучать историю литературы... по таким историко-литературным работам?

*    *    *

Как мы знаем, дело обстояло - вовсе не так, как это представлял себе Мурьянов. Исследователь, как мы теперь видим, выдавал картину, НЕКРИТИЧЕСКИ нарисовавшуюся в его воображении на основании НЕПОЛНЫХ данных, - за реальное положение дел. На самом деле, эта подпись, как мы теперь хорошо знаем, появляется - под третьей и четвертой (действительно - последней), статьями этой группы. И служит - вовсе не выполнением обещания, данного автором первой из них, а совсем наоборот - резко отделяет облик двух последних статей от двух первых, и тем самым - представление об их авторах одно от другого.

Недаром названный нами исследователь удивляется тому, что автор - свое "обещание выполнил оригинально": приведя не ОБЕЩАННОЕ ИМ в первой статье свое личное ИМЯ, но - название какого-то никому не известного "сельца". Ясно, что давал это обещание и "выполнял" его столь "оригинальным" способом - два... совершенно разных человека! Нам же остается удивляться тому, что О.А.Проскурин, считающий автором всех четырех статей Остолопова, - даже и не попытался ответить на вопрос, какое отношение к нему - может иметь эта подпись. Ни о каком "сельце Соколове" биографы Остолопова не сообщают, и среди остальных криптонимических подписей, которыми он помечал принадлежащие ему статьи, - ничего даже отдаленно похожего не встречается.

И вместе с тем, в этом замечании Мурьянова, на которое мы обратили такое пристальное внимание благодаря статье Проскурина, содержится чрезвычайно продуктивный, прямо-таки замечательный ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ЖЕСТ (над которым также не упустил возможности поиронизировать цитирующий его исследование оппонент). Мурьянов БУКВАЛЬНО, реалистически отнесся к возможности... УСТАНОВИТЬ АВТОРСТВО ЭТИХ СТАТЕЙ ПО ПРИВЕДЕННОМУ ПОД НИМИ ТОПОНИМУ!

Ничего страшного, и тем более - смехотворного, нет в том, что ничего из этой попытки у него не получилось. Он обратился к некоему всеобъемлющему (разумеется - иностранному) каталогу топонимических названий России, и выяснил, что географических пунктов под этим названием - такое количество, что найти среди их владельцев (имена которых, к тому же, практически совершенно до нас не дошли) - автора, подписавшегося этим топонимом под публикацией в журнале "Благонамеренный" в 1825 году, - не-воз-мож-но.

Неудача исследователя - не имеет никакого значения. Главное - вдохновляющий пример, который он нам всем подал; зарожденная, благодаря его жесту, деянию, в исследовательском сознании идея, что подпись под двумя статьями "Благонамеренного" - появилась не просто так; что она - является КЛЮЧОМ к установлению их авторства; более того: это идея о том, что автор этих статей, быть может, подписался этим географическим названием - вовсе не для того, чтобы сообщить читателю журнала, где он живет, - но именно для того, чтобы тот, по этому термину - мог (сравнительно, конечно!) ЛЕГКО, НЕ ЗАТРАЧИВАЯ ТАКИХ НЕВЕРОЯТНЫХ УСИЛИЙ, КАК ЭТО СДЕЛАЛ МУРЬЯНОВ, - догадаться о том, кем написаны две эти статьи!

Иными словами: быть может, в "Сельце Соколово" - автор этих статей вовсе и не живет; быть может, он - вовсе и не имеет к нему, к этому географическому пункту, никакого отношения; быть может, это название даже... вовсе и не обозначает (прямо, само по себе) никакого определенного географического пункта, в котором этот автор мог бы жить? Или выразимся еще одним способом: быть может это название - представляет собой... ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ШИФР?! Указывается не на некое реально существующее географическое местоположение, а... НА ДРУГИЕ СЛОВА, другое название?

И тогда - вовсе не нужно будет углубляться в многотомные фолианты, созданные трудолюбивыми иноземцами; и тогда окажется - что решение этой задачи лежит на поверхности; что для получения ответа - нужно всего-то навсего пролистать что-то очень компактное и общедоступное; находящееся У ВСЕХ у нас под рукой. Например... указатель географических названий к той же самой "Летописи жизни и творчества А.С.Пушкина".

Я удивляюсь, право слово: неужели же ни одному историку литературы, ни одному пушкиноведу, даже просто - ни одному читателю и любителю Пушкина не пришло это в голову: посмотреть, не содержится ли это таинственное географическое название, сопровождающее статью, имеющую прямое отношение к одному из пушкинских стихотворений, связь которой с этим стихотворением получила столь громкий и широкий резонанс, - не содержится ли оно... в числе географических названий, связанных с именем Пушкина!

Но нет: видимо, лишь отважная инициатива покойного М.Ф.Мурьянова, осмелившегося задать "детский" вопрос и совершившего у всех на глазах бессмысленный, безумный, по-видимому, поступок, - и открыла дорогу к обретению этого простого и естественного решения, которое без него, без его талантливейшей, искусной "подачи" - так и оставалось бы не найденным.

*    *    *

Скажу сразу, что никакого названия "сельцо (или село) Соколово" я в указателе географических названий, имеющих отношение к Пушкину, не нашел. Да, честно говоря, и не очень-то хотел найти: слишком уж это было бы просто. Однако я хочу обратить внимание на свое утверждение, что это название представляет собой "филологический шифр": делая его, я имел в виду совершенно определенные представления, возникшие у меня по его поводу.

С самого начала, как только мой взгляд, благодаря удивительной инициативе М.Ф.Мурьянова, остановился на этом названии, - я обратил внимание на то, что название это - СВЯЗАНО с образным содержанием осмеиваемого в подписанной им статье стихотворения Пушкина "Приятелям"; тем самым - в известной мере, о-тож-дест-вля-ет автора этой статьи и... автора этого осмеиваемого им! - стихотворения. Иными словами, подводит нас к тому же выводу, к которому мы пришли другим путем, изучая, наоборот, - образное содержание стихотворения "Ex ungue leonem" на фоне анти-пушкинской эскапады статьи в "Благонамеренном": выводу, что статья эта - ПРИНАДЛЕЖИТ ПУШКИНУ.

Сейчас, когда нашли себе в основном решение все загадки этой истории, можно обратить внимание и на то, что в географическом названии этом - содержится отсылка и... к образному строю эпиграмматического четверостишия 1826 года, знакомство с которым нас к этой истории и привлекло. В нем содержится слово: "СОЛО" - являющееся начальной частью слова "СОЛОВЕЙ", обозначающего крылатого певца, с которым в этой эпиграмме будет сравниваться Пушкин. Одновременно, напоминая этим соотношением слов - одно из которых как бы "въезжает" в другое - и соотношение слов "ОСÖЛ" и "ОСТОЛОП", на основе которого будет построен эпиграмматический выпад против предполагаемого автора статьи в стихотворении "Ex ungue leonem".

Причем, дело во всех трех случаях, и в пассаже из журнальной статьи, и в стихотворении "Ex ungue leonem", и в анонимном стихотворении 1826 года, доходит - вплоть до паронимии:

- и анаграмматических отношений, связывающих слова "осел" и "село";

- и отношений неполного созвучия, тождества между содержащимся в фамилии "Остолопов" псевдо-словом "осол" и реальным словом "осёл", родственным по своему переносному значению слову "остолоп";

- и, наконец, аналогичных этому неполному созвучию, в точности повторяющихся, отношений между входящим в название населенного пункта словом "СОЛО" и... словом "СЕЛО" ("сельцо"), которым тут же, в этом же самом словосочетании этот населенный пункт определяется!

Одним словом, во всех этих буквенно-фонетических подробностях - узнается рука ОДНОГО И ТОГО ЖЕ мастера: и в (аутентично пушкинской) эпиграмме 1825 года, и в (анонимной пока что для нас) эпиграмме 1826 года, и в (уже несомненно признаваемых нами за пушкинские) двух критических статьях журнала "Благонамеренный".

Более того, можно заметить, что образную стилистику пушкинской эпиграммы 1825 года и анонимной эпиграммы из февральского номера журнала "Благонамеренный" 1826 года роднит один и тот же прием буквального, физического звукового уподобления "голоса" поэта: если в четверостишии 1826 года "голос" Пушкина, внутренний голос его поэзии, сравнивается с "пеньем соловья", его трелями, - то в эпиграмме самого Пушкина 1825 года звучание, опубликование его стихотворения сравнивается - не с трелями, но со... "свистом"! Причем тоже: разновидностью, одним из названий птичьего пения.

А кроме того, это слово - "свист", образует внутреннюю форму одного из прозвищ, полученных в "арзамасском" кругу стихотворцем графом Д.И.Хвостовым: "Свистов". Уподобляя свои стихи "свисту", Пушкин тоже, некоторым образом... становится "Свистовым"-Хвостовым!

Мы можем заметить поэтому, что образный строй ПУШКИНСКОЙ эпиграммы 1825 года - уже нацелен на создание... образного строя эпиграмматического четверостишия, которое появится в "Благонамеренном" в начале 1826 года. Как мы уже замечали, появляющееся здесь сравнение Пушкина с "соловьем" - получит свое развитие в начале 1830-х годов в стихотворении именно того поэта, которому принадлежит эта обыгрываемая в эпиграмме Пушкина "Ex ungue leonem" кличка! Таким образом, уже сейчас можно утверждать, что четверостишие 1826 года, прямо продолжающее прошлогоднюю полемику в том же издании, в котором оно будет опубликовано, и подписанное криптонимом " * * * ", - ПРИНАДЛЕЖИТ ПУШКИНУ.

Всё это - проявления той самой природы "филологического шифра", которым обладает подпись "Сельцо Соколово". Но эти подробности, эти обертоны стали нам ясны - уже после того, как вся картина сложилась в целом и во всех своих подробностях. При первом же взгляде на подпись под двумя критическими статьями "Благонамеренного" 1825 года, мне бросилось в глаза, повторю, что она - продолжает... ОРНИТОЛОГИЧЕСКУЮ ОБРАЗНОСТЬ СТИХОТВОРЕНИЯ "ПРИЯТЕЛЯМ", и как теперь это видно - предвосхищает такую же образность будущего четверостишия 1826 года:

Враги мои, покамест я ни слова...
И, кажется, мой быстрый гнев угас;
Но из виду не упускаю вас
И выберу когда-нибудь любого:
Не избежит пронзительных когтей,
Как налечу нежданный, беспощадный.
Так в облаках кружится ястреб жадный
И сторожит индеек и гусей.

Вот над этими "ястребиными КОГТЯМИ", неожиданно обнаружившимися у автора стихотворения "Приятелям", и смеется автор статьи в журнале "Благонамеренный". Подобный казус, между прочим, вызывает его смех еще и потому, что он - и сам этот казус, и смех над ним - обнаруживает причастность и того и другого (и казуса, и смеха, и обоих этих авторов, а вернее, как мы теперь это знаем, одного... в двух лицах) К ОПРЕДЕЛЕННОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИИ. Это, можно сказать, РИТУАЛЬНЫЙ СМЕХ.

*    *    *

Ведь казус этот, произошедший с "ястребиными когтями" в стихотворении Пушкина, - являет собой... типичный пример "галиматьи", случаи которой беспощадно высмеивались участниками литературного общества "Арзамас" как в своих собственных произведениях, так и в опусах их литературных противников. И теперь, осознав это и приглядевшись к материалам истории этого стихотворения, мы обнаруживаем... что сам Пушкин - ИМЕННО ТАК ЭТО СТИХОТВОРЕНИЕ И РАССМАТРИВАЕТ: на фоне - "арзамасской" традиции!

Он посылает это стихотворение в письме Вяземскому от 25 января 1825 года и непосредственно перед этим текстом - вспоминает слова из своего "Второго послания к цензору", написанные по поводу назначения А.С.Шишкова министром внутренних дел. Приводит их - и констатирует содержащийся в них парадокс; звучащую в них похвалу - вождю былых литературных противников, "славенофилов":

"Так Арзамасец говорит ныне о деде Шишкове".

А далее, закончив обсуждение этого стихотворного фрагмента, вспоминает имя еще одного старого "арзамасца", своего дяди В.Л.Пушкина, причем проецирует его фигуру - на свое собственное литературное творчество:

"Не правда ли, что письмо мое напоминает манеру..."

- и далее следует "густо вымаранное" (как сообщают комментаторы) имя "Василия Львовича". А самое главное, в следующей фразе говорится:

"ВОТ ТЕБЕ И СТИШКИ В ЕГО ЖЕ ДУХЕ".

И следует... текст стихотворения "Приятелям"!! Таким образом, Пушкин - СОЗНАТЕЛЬНО сочинял это стихотворение - "В ДУХЕ" АРЗАМАССКОЙ "ГАЛИМАТЬИ". И та нелепость, которую месяцы спустя будет "обличать" в нем безымянный журналист "Благонамеренного", - была более, чем кому-либо другому, ясна... самому Пушкину. Иными словами - входила в его авторский замысел. А значит, и полемический, "разоблачающий" ответ на это стихотворение, который прозвучит в "Благонамеренном", - уже изначально, ПРИ САМОМ СОЧИНЕНИИ ЭТОГО СТИХОТВОРЕНИЯ, предполагался Пушкиным; был запрограммирован в его тексте; также - входил в самый авторский замысел этого стихотворения.

Или, говоря проще: изначально предполагался Пушкиным к написанию и опубликованию. Причем не где-нибудь еще, а именно в журнале Измайлова. И об этом - тоже... свидетельствует текст письма Вяземскому, тот же самый пассаж о Шишкове, который предшествует тексту стихотворения. Пушкин говорит, что не мог прибегнуть к покровительству Шишкова в недавнем споре о своих авторских правах из-за того, что раньше написал эти хвалебные строки по его адресу в своем "Послании цензору", о которых он здесь вспоминает.

И - в объяснении этом звучит НАЗВАНИЕ ЖУРНАЛА, в котором в мае этого года будет напечатана отповедь на стихотворение, текст которого в письме сразу после этих слов приводится:

"...вот почему я не решился по твоему совету к нему прибегнуть в деле своем с Ольдекопом. В подлостях нужно некоторое благородство. Я же подличал БЛАГОНАМЕРЕННО - имея в виду пользу нашей словесности и усмиренье кичливого Красовского..."

И наоборот: публикуя в девятнадцатом номере журнала свою статью с пассажем, посвященным стихотворению "Приятелям", Пушкин - вносит в текст этого пассажа... воспоминание о том эпистолярном контексте, которым в январе было окружено это стихотворение. Его текст там сообщался после упоминания "ПОСЛАНИЯ цензору", с ним связывался логикой следования художественных мотивов - и именно этим громким словом, названием высокого классицистического жанра - определяет шутливое, эпиграмматическое восьмистишие Пушкина загадочный автор измайловского журнала:

"...он пишет ПОСЛАНИЕ к приятелям и называет их: враги мои!..."

Благодаря этому "арзамасскому" подтексту - и возникает фигура графа Хвостова, так сказать, показательного врага "арзамасцев": возникает - и в тексте пушкинской эпиграммы 1825 года, и... в подписи под статьей, ответом на которую эта эпиграмма служила. Возникает - в уменьшающей эту фигуру до микроскопических размеров перспективе времени; в качестве внутренней формы его старого "арзамасского", эпиграмматического прозвища; в качестве первых слогов ключевого слова: "соло..." - из его стихотворения 1832 года...

*    *    *

Таким образом, подпись "Сельцо Соколово" - была со всей очевидностью ориентирована на текст предшествующего ее появлению стихотворения Пушкина; инсценировала, так сказать, схватку - "сокола" с "ястребом". Или... "ворона" с "вороном", один из которых, как известно, согласно "шотландской пословице", - другому глаз не выклюнет!... Схватку поэтому - не-вза-прав-даш-ню-ю; представляющую собой... ритуальный танец; театральное представление.

Это сопоставление - и давало ключ к тому, довольно простому, хотя и не без замысловатости, "филологическому шифру", который представляет собой эта подпись. Все дело заключалось не в том или ином названии, имеющем ту или иную определенную внутреннюю форму, - не в "ястребе" и не в "соколе" самих по себе, а в том - что это было географическое название, внутренняя форма которого - ИМЕЛА ОТНОШЕНИЕ К ХИЩНОЙ ПТИЦЕ ВООБЩЕ.

В соответствии с этим ключом, с этой разгадкой шифра - и нужно окончательно сформулировать забрезживший в нашем сознании, благодаря героическому усилию Мурьянова, вопрос. В списке географических названий, имеющих отношение к Пушкину, и именно - В ДАННЫЙ МОМЕНТ ИСТОРИЧЕСКОГО ВРЕМЕНИ, нужно искать не просто "сельцо Соколово", а название населенного пункт, внутренняя форма которого - является названием какой-либо, любой ХИЩНОЙ (вернее: плотоядной, питающейся плотью животных) ПТИЦЫ.

И я буквально-таки слышу, вижу словно бы собственными глазами - как сейчас, в этот момент, когда они читают эти строки... подскакивает на месте - добрая половина нашей отечественной, а быть может - и зарубежной, пушкинистики. Потому что каждому из более или менее осведомленных историков литературы известно, что ТАКОЕ НАЗВАНИЕ - существует! Да еще и каким, поистине сенсационным образом!

Это - не что иное, как название древнего городища и расположенного рядом принадлежащего казне села ВОРОНИЧ, находящихся вблизи... Михайловского и Тригорского, где обитает в этот момент времени, в 1825 году, сосланный сюда из солнечной Одессы в августе прошлого года Пушкин и его близкие знакомые - семейство Вульфов.

Именно в храме этого села 7 апреля 1825 года отслужит Пушкин свою знаменитую панихиду по "рабу Божию боярину Георгию" - погибшему в прошлом году на театре освободительной борьбы греков с турками английскому поэту Джорджу Гордону Ноэлю Байрону. Имеется также дарственная надпись Пушкина на его первой книге стихотворений, местом вручения которой назван - именно этот населенный пункт, как метонимия села Тригорского:

"Дорогой Имяниннице Анне Николаевне Вульф от нижайшего ее доброжелателя А.Пушкина. В село Воронич 1826 года 3 февраля из сельца Зуёва".

Причем, как видим, место отправления определено - именно в той форме, что и в журнальной подписи: "СЕЛЬЦО".

Но самое главное, что название этого древнего, исторического городища - фигурирует как метонимия (по смежности) села Михайловского, как условное, названное благодаря своим историческим корням, уходящим ко времени действия пушкинской пьесы, и следовательно... представляющее Пушкина как СОВРЕМЕННИКА ее событий, - МЕСТО СОЧИНЕНИЯ ТРАГЕДИИ "БОРИС ГОДУНОВ" в том самом пространном авторском заглавии ее, которое заставило нас вспомнить о сравнении себя Пушкиным с юродивым, а далее - с "шутом" в эпиграмме "Ex ungue leonem":

"Комедия о настоящей беде Московскому государству, о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. Писал раб Божий Алекс. сын Сергеев Пушкин в лето 7333 НА ГОРОДИЩЕ ВОРОНИЧЕ" (из письма к П. А. Вяземскому 13 июля 1825).

И вот теперь оказывается, что эти черты трагедии "Борис Годунов" и пушкинской рефлексии над ней - появляются не только в этой эпиграмме, не только в шутовской сцене, разыгранной в статье "Дело от безделья..." в пассаже, посвященном стихотворению "Приятелям", - но и... в подписи под статьей, на которую эта эпиграмма является ответом. Подписи - которая является не чем иным, как слегка видоизмененным, слегка завуалированным обозначением того самого места, которое сам Пушкин в своем шуточном заглавии назвал - местом сочинения трагедии "Борис Годунов".

*    *    *

Я хочу еще раз повторить, что я вовсе не занимаюсь сейчас процедурой атрибуции статей, появившихся в журнале "Благонамеренный" за подписью "Сельцо Соколово". Еще раз хочу обратить внимание читателя на то, что принадлежность Пушкину этих статей, или, по крайней мере, его прозаической авто-пародии на стихотворение "Приятелям", содержащейся в одной из них, - стало мне очевидным уже очень давно. Для меня достаточно свидетельства самого Пушкина о принадлежности ему этих статей, которое мы извлекли из сопоставления текста эпиграммы "Ex ungue leonem" с его автохарактеристикой как сочинителя трагедии "Борис Годунов".

Мы сейчас занимаемся рассмотрением всех этих сопутствующих обстоятельств лишь потому, что они получают себе объяснение - именно в свете этого нашего взгляда на проблему авторства двух статей под названием "Дело от безделья..." В том числе - получает разгадку и подпись под этими статьями: являющаяся, по своей внутренней форме, синонимом того географического названия, которым было подписано Пушкиным заглавие "Бориса Годунова". Синонимом, заставляющим вспоминать о другом произведении Пушкина, будущем, прозаическом: романе "Капитанская дочка". Так же как и в сказке, рассказанной Пугачевым, в двух этих названиях - "Соколово" и "Воронич" - сопоставляются две птицы: хищная, убивающая своих жертв (как и ястреб из стихотворения "Приятелям") и - питающаяся мертвечиной, падалью.

Таким образом, сходство значений - содержит в себе одновременно... и их противоположность; потенции антонимичности этих слов. И это противоречивое соотношение, выявившееся между актуальным топонимом, фигурирующим в подписи под статьей, и подразумеваемым - в точности повторяет соотношение тех самых слов, которыми определяется адресат пушкинского стихотворения и которые обсуждаются... в этой статье. Вспомним замечание ее автора: слова "приятели" и "враги" Пушкин считает - си-но-ни-ма-ми!

Далее выяснилось, что появление этого географического названия, этой черты из современной, текущей биографии Пушкина - оказало свое воздействие... и на состав других материалов журнала "Благонамеренный" ближайшего времени. Стоило только на его страницах, в тринадцатом номере, появиться слегка видоизмененному названию села, в храме которого Пушкин отслужил панихиду по Байрону, - как сразу же, мгновенно в нем, с восемнадцатого номера начиная, буквально "косяком", пошли, начали появляться... переводы из Байрона! Можно предположить, что эта струя в издательской стратегии журнала - как раз и была обусловлена созвучием, резонансом, который она образует с биографическими обстоятельствами Пушкина, связанными с этим названием!

Ведь такой "байронизм" - вовсе не характерен для публикаторской политики "Благонамеренного". Один перевод из Байрона в 1823 году, один перевод - в 1821-м. И только в 1822-м - заметен ТОЧНО ТАКОЙ ЖЕ ВСПЛЕСК БАЙРОНОВСКИХ ПЕРЕВОДОВ, как и в 1825-м, после появления третьей статьи из цикла "Дело от безделья..." Разумеется, причины этого явления - никогда не становились предметом внимания исследователей измайловского журнала, но можно заранее, на основании одних этих внешних, статистических данных, предположить, что всплеск 1822 года - имеет ту же природу, что и в 1825 году; вызван... АНАЛОГИЧНЫМИ ПРИЧИНАМИ; исходит - ИЗ ТОГО ЖЕ САМОГО, или близкого ему, ИСТОЧНИКА.

Причем основная группа этих байроновских публикаций 1825 года, положившая им начало, ставшая их застрельщиком на страницах журнала, - подписана криптонимом "Хр . . . ъ". Эта подпись таит в себе долю иронии. Она совпадает с первыми и последней буквами фамилии поэта М.В.Хрулёва, который в предыдущие годы (в 1821, 1822 и 1824) печатал на страницах журнала произведения, резко контрастирующие с литературным и общественным обликом английского поэта-бунтаря: альбомные, нежные стихотворения.

Любопытно заметить, что именно с этого момента, с начала 1825 года этот автор - исчезает со страниц журнала. Его - как бы сменяет, подменяет, вытесняет фигура таинственного переводчика "Х." (так, единственным инициалом подписаны другие его прозаические переводы стихотворений Байрона, а также группа переводов мелких прозаических произведений в конце 1824 - первой половине 1825 гг.): подпись, которой тот никогда не пользовался и которая раньше вообще никогда не появлялась на страницах этого издания.

И главное состоит в том, что это сокращение - как раз и может быть прочитано, расшифровано в согласии с тем событием, которое стоит за условным топонимом "Сельцо Соколово" и просвечивающим сквозь него реальным названием "село (городище) Воронич". Пушкин, отслужив панихиду по Байрону, отнесся к нему как к ХРИСТИАНИНУ, причем - вне зависимости от различия вероисповеданий (тем более, что "раб Божий Георгий" - боролся, в том числе, и за судьбу греческой Православной церкви). Соответственно этому пушкинскому жесту - и было выбрано обозначение русского переводчика его произведений в журнале: "Хр[истианин]ъ"!

*    *    *

И именно фигура Байрона, ставшая неотъемлемой частью "пушкинского" образа села Воронич, - может подсказать причины, по которым название этого села - было преобразовано именно в... "С.Соколово". Мы недаром вскользь обратили внимание читателя на то, что в сокращенном виде название это - почти совпадает с именем современного нам романиста С.Соколова. Выражение "меж(ду) собакой и волком", заимствованное им для второго своего романа, - находится в XLVII строфе четвертой главы романа "Евгений Онегин". А почти рядом, в строфе XLIV - мы обнаружили у Пушкина не что иное, как... предвосхищающую сюжетную реминисценцию его следующего романа "Палисандрия"! И дается реминисценция эта - в тех самых строках, в которых Онегин, живущий в деревне, сравнивается - именно с "ЧИЛЬД-ГАРОЛЬДОМ", героем знаменитой поэмы Байрона.

Еще чуть ранее, в XXXV строфе - находится то самое шуточное упоминание Пушкиным о чтении трагедии "Борис Годунов" к нему "забредшему соседу", которое вспомнилось нам, когда мы размышляли о причинах и возможных путях проникновения аллюзий на эту трагедию - в ту самую заметку журнала "Благонамеренный", которая относится к статье, подписанной именно этим вариантом топонима, "С.Соколово" (СРЕДНИЙ РОД возникает в фамилии романиста при этом написании, возможно, вполне сознательно: ведь главный герой романа "Палисандрия" - в конце концов, оказывается... герм-а-фро-ди-том!).

А далее, как мы уже знаем, реминисценция из "шифрованной строфы" романа "Евгений Онегин" - строфы, которая, по остроумной догадке исследователя, примыкает к строфе о "задушенном" авторским чтением трагедии соседе, - в начале 1826 года появится в первом номере того же "Благонамеренного" в составе текста принадлежащей его издателю сказки "Дура Пахомовна": чтобы в следующем, втором номере журнала смениться - еще одним элементом, отражающим прошлогоднюю полемику вокруг стихотворения Пушкина, четверостишием-эпиграммой "Ты Пушкина произведенье..."

Итак, авторство пассажа с критической характеристикой стихотворения "Приятелям" - для меня проблемы не составляло. Мне было совершенно ясно, что появился он - в статье, написанной самим Пушкиным и инсценирующей на страницах петербургского журнала полемику с новорожденным московским изданием, журналом "Московский Телеграф" Н.А.Полевого, - полемику, едва-едва намеченную, начатую в предыдущей статье под тем же названием Остолоповым.

Статья эта указывала, намечала - возможность, направление такой полемики, зарождение которой было бы в интересах не только русской литературы вообще, но и - самого издания Полевого, которое могло бы окрепнуть, испытать свои силы в этой борьбе и избавиться от присущих его издателю недостатков: с самого начала отмеченных Пушкиным и приведших в конце концов к полному его разрыву с этим журналом.

Поэтому меня интересовало не установление авторства, а проблема, с которой я столкнулся с самого начала, как только догадка об авторстве Пушкина у меня появилась: зачем Пушкину понадобилось полемизировать... с собственным стихотворением? И понятно сразу, что для ответа на этот вопрос - необходимо будет рассмотреть само это стихотворение, "Приятелям". И вот тогда-то, когда я - признаться, впервые в своей практике - обратился к его рассмотрению, я внезапно обнаружил, что стихотворение это - словно бы не поддается никакому истолкованию!

На главный парадокс, с ним связанный, обращает внимание автор статьи "Дело от безделья..."; иными словами, сам Пушкин - и дает читателю подсказку к его пониманию. Стихотворение называется "Приятелям", и в то же время - речь в его тексте идет... о "врагах"! Что это за "враги"; что это за "гнев", который они вызвали у Пушкина? Является ли это намеком на какие-то конкретные события, или просто - общим "философическим" размышлением поэта? И почему отмщение за это неведомое деяние - автором стихотворения откладывается; и почему, в то же самое время, он грозится этим неведомым "врагам" - эту свою месть, тем не менее, когда-нибудь реализовать? И почему наконец, вся эта запутанная, темная, совершенно НЕ ПОНЯТНАЯ ЧИТАТЕЛЮ ситуация - изображается Пушкиным в виде... хищной птицы, кружащей над домашним, птичьим двором?!...

Одним словом, стихотворение, которое я всегда считал хрестоматийно-понятным, классически-ясным, - оказалось вдруг собранием непреодолимого абсурда, каких-то неразрешимых, намеренно нагнетаемых автором, полностью лишающих читателя надежды прийти к какому-либо пониманию, загадок!... И как раз самым ПЕРВЫМ опытом комментария, решения этой загадки - оказалась... ПЕРВАЯ ПУБЛИКАЦИЯ этого стихотворения в третьем (февральском) номере "Московского Телеграфа" 1825 года.

И, забегая вперед, скажем: нет поэтому ничего удивительного, что ПУШКИНСКАЯ публикация по поводу его собственного стихотворения, появившаяся в "Благонамеренном", - послужила продолжением такого истолкования. На этот раз - авто-комментарием, авторской подсказкой читателю; тем более, что эта "подсказка", как увидим, была у самого Пушкина... не первой!