Случилась эта история в те далекие времена, когда в стране была одна единственная авиационная компания и называлась она "Аэрофлот". Все прочие авиапредприятия были объединенными авиаотрядами и назывались по территориальной принадлежности: Томский объединенный авиаотряд, Кемеровский объединенный авиаотряд, Хабаровский объединенный авиаотряд и так далее. И всем им -недокомпаниям, в утешение, на бортах их самолетов был оставлен логотип "Аэрофлота". Серп и молот с крылышками... чтобы они, под слоганом, "Храните деньги в сберкассе - летайте самолетами "Аэрофлота", тоже могли немного гордиться собой. Так и летали с чужим брендом. Аэрофлот по миру, мы, в миру своих берез.
Итак, пятница, 16-30. Рабочий день, а с ним и рабочая неделя отсчитывают свои последние минуты в нашем объединенном авиаотряде. Вторая половина пятницы - благословенное время. Впереди два выходных дня, и вечер пятницы тоже свободен для маленького праздника жизни - ведь завтра не на работу. Пятница - несомненно, лучший день недели, особенно ее вторая половина. Ведь, как известно "понедельник начинается в субботу", а воскресенье, так и вообще отравлено предстоящим понедельником. А в пятнице проза ушедших будней, праздник ожидания и поэзия предстоящих выходных.
Вот в такое время все наше штабное сообщество, в том числе и я молодой специалист находились в приятном ожидании этих последних минут. В это время, по не писаному правилу, сотрудники не звонят коллегам, по телефону без крайне острой нужды, дабы не нарушить гармонию ожидания окончания рабочей недели.
Звонок телефона.
- Ну... кому еще...приспичило... в такое время!? - думаю я.
Снимаю трубку, голос секретаря:
- Вас вызывает командир.
Встаю из-за стола и медленно как на эшафот тащусь на ковер командиру, соображая на ходу:
- Для чего пригласил? В чем, провинился? Впрочем, вряд ли... Хотя, кто его знает... нашего командира.
Тут надо сказать несколько слов о командире, нашего объединенного авиаотряда. Командир был самых строгих правил. Таких строгих, что сотрудники, завидев его на встречном курсе, предпочитали изменить направление своего движения, дабы не встретиться с ним, даже случайно. Когда он вызывал к себе подчиненных, у тех начинался приступ трусости. Явившийся на ковер понимал, что наказание неизбежно и неотвратимо, как восход солнца.
Да и статью, наш командир под стать... Рост под два метра, телосложение плотное, глаза на выкате, лицо украшено постоянным румянцем и двумя большими бородавками. Когда он распекал подчиненного и входил в раж, румянец на лице превращался в багрянец, а глаза еще больше округлялись и выходили из орбит.
- Разрешите, товарищ командир?- докладываю на пороге командирского кабинета.
- Входите! Доложите, где у вас вертолет N ...?
- На оперативной точке. Выполняет авиационно-химические работы, товарищ командир.
- На какой точке? - голос командира набирает повышенную тональность.
- В Новодевице, товарищ командир.
- Нет его ни в какой Новодевице... почему вы не отслеживаете работу авиатехники на оперативных точках?
- Отслеживаю, товарищ командир - пытаюсь возразить.
Но командир не слушает и не собирается слушать никаких объяснений. Ему важно выплеснуть весь свой заряд негодования и не дать мне ни малейшего шанса оправдаться и своими ответами избежать даже толики, приготовленной мне, экзекуции.
- Я, Вас спрашиваю, где вертолет?
Повторный вопрос, на который я только что отвечал, ставит меня в тупик. Мой ответ не удовлетворил командира, а другого у меня нет. Остается, молча принимать весь поток обвинений не заслуженных и большей частью несправедливых.
Наконец он прерывает свой монолог. Нажимает кнопку вызова секретаря.
- Срочно пригласите ко мне командира авиаэскадрильи.
Избиение младенцев продолжается...
Через несколько минут, бочком, в полуоткрытую дверь командирского кабинета протискивается комэск - худощавого сложения молодой еще человек с глубокими залысинами на слегка курчавой голове.
- Входите! Доложите, где у вас находится экипаж вертолета N...
- На оперативной точке товарищ командир.
- Что вы, ерунду несете,... на какой такой точке?...
Пока высочайший гнев сосредоточен на комэске, я могу слегка расслабиться, и наблюдаю сцену отстраненно и как бы чуть - чуть со стороны.
- У Вас пропал вертолет... вы оба об этом даже не знаете - продолжает негодовать командир.
Я вижу, как багровеет его лицо, его выпученные глаза наливаются кровью. В это время он похож на быка, несущегося на тореро.
Мой рассеянный взгляд, фокусируется на лице командира и мысль, совершенно отделившись от сознания, совершает свое собственное движение.
- Интересно, - отклоняется она от основного хода событий - как это он умудряется бриться и не срезать бритвой свои бородавки. Ведь, это чертовски трудно. Наверное, господь наградил его этими бородавками, чтобы ежедневно по утрам души "невинно убиенных младенцев" были отомщены за их страдания.
- Немедленно, я вам приказываю немедленно!!! - новая тональность командирского голоса, возвращает мое сознание к восприятию окружающей реальности - берите вертолет... летите на эту точку...найдите и доложите...
Вот те нате... Мало того, что нас, полчаса воспитывали "фейсом об тейбл", так еще и зафитилили в поисковый полет. Вообще-то в соответствии с наставлением по производству полетов поисковые полеты организуются и выполняются в случаях когда:
получен сигнал бедствия с борта воздушного судна, либо в течение 30 минут воздушное судно не прибыло в пункт назначения, а радиосвязь с ним отсутствует или экипаж получил разрешение на посадку и не произвел ее в течение 5 минут, а радиосвязь с ним прекратилась.
Ни одна из названных причин не относится к нашему событию. В данном случае мы имеем ситуацию, когда экипаж воздушного судна закончил работу на оперативной точке своего базирования и получил команду диспетчера перелететь на новую точку в соседнее хозяйство, где его уже давно ждали. Однако больше на связь он не вышел. Информация, полученная по телефону с места события, не внесла ясности в происходящее, а еще больше его запутала. Из точки базирования подтвердили, что вертолет у них в хозяйстве работу закончил, а по информации точки назначения, что к ним он не прибыл.
Поэтому реакция командира отдавшего команду на поисковый полет была перестраховкой, а в большей степени наказанием, нам негодяям, что не уследили, не предупредили, не доложили и еще много всяких не.
Выходим от командира вздрюченные, но можем слегка расслабиться, поскольку экзекуция закончилась. Это как выход от дантиста - вырванный зуб еще ноет, но уже не отдает острой болью. Остается лишь сожалеть о безвозвратно потерянных выходных.
Движемся на вертолетную стоянку, где нам уже подготовили к вылету вертолет. Вертолет-спарку, потому, что на базе других не осталось. Все наши вертолеты в это время были брошены в сражение за урожай риса. Спарка - это тренировочный вертолет со спаренным управлением. А вообще вертолет Ка-26 пилотируется одним пилотом и имеет одинарное управление. Свободное кресло в пилотской кабине, в котором обычно, на других моделях вертолетов, сидит второй пилот, используется на Кашке как пассажирское.
На вертолетной стоянке, авиатехник готовивший вертолет, докладывает о его готовности к вылету и ехидно интересуется, куда это мы, на ночь, глядя, собрались?
- На поиски Михайлюка - отвечает комэск.
- А... Михайлюка ...- с пониманием кивает авиатехник.
Забираемся в кабину нашего Ка-26. Комэск щелкает тумблерами и рычажками на приборной панели. Появляется шум запускаемого двигателя, машина оживает, ее металлическое тело пронизывает дрожь вибрации и силовое напряжение работающих двигателей. Рев двигателей усиливается, свист винтов, отрыв, контрольное висение и наша машина уходит в полет. Она идет дифферентом на нос и вперед к горизонту, набирая скорость и высоту. Под нами проплывают места стоянок, ангары, взлетная полоса аэродрома и за нашей спиной, вернее хвостом нашей машины остается весь аэродром. Установленная высота, занятие эшелона, и полет продолжается в крейсерском режиме.
Ну, вот теперь можно и расслабиться. Ровно работают двигатели, ритмично рубят воздух несущие винты, на земле остались все наши недавние проблемы и заботы, а впереди небесный горизонт, ощущение полета и свободы.
Летим... Слева по борту заходящее, но еще высокое на небосводе солнце, справа, и чуть в стороне и сбоку, бегущая за нами по земле тень нашей машины, похожая на ветряную мельницу. Голубое небо, оранжевое солнце, внизу расцвеченная всеми красками осени, Приморская тайга. На душе благодать и очарование прекрасным пейзажем внизу и голубым горизонтом впереди. Летим... Вертолет жужжит, душа поет... Красота!!!
Осваиваюсь в кресле пилота. Передо мной такое же управление, как и у левого пилота. Осторожно берусь за рукоятку рычага управления.
Отклоняю рычаг управления резко вправо, вертолет делает крен, и линия горизонта из горизонтальной становиться почти вертикальной.
- Не так резко - поправляет меня комэск.
Возвращаю рычаг в исходное положение, и вертолет выравнивается. Приходит осознание того, что таким маневром, я чуть не свалил вертолет в штопор. Холодок по спине. Действую осторожнее. Чуть влево, чуть вправо и машина послушно идет за рычагом. Ощущение непередаваемое. Две тонны металла висящего в воздухе послушно следуют за малейшим движением твоей руки. Летим... Курс 20 градусов на северо-восток к побережью озера Ханка. Наша цель - оперативная точка Новодевица, где работал наш потерявшийся Михайлюк. Летим, мысленно ругаем Михайлюка за порку у командира, за испорченные выходные.
Вообще-то Михайлюк, парень сам по себе неплохой. Только вот всякие авиационные происшествия так и липнут к нему. Буквально в прошлом сезоне случилось ему посадить свой вертолет на машинном дворе совхоза. Это для того, чтобы обеспечить вертолету сторожевую охрану. Он, видите ли, вошел в положение руководства совхоза, которое не могло найти сторожа на вертолетную площадку. Посадить, то он вертолет посадил, а вот взлететь на утро уже не смог. Вертолет оказался в колодце. Колодец это когда по линии взлета и справа и слева и сзади и спереди препятствия. Взлетать нужно строго вертикально, и от несущих винтов до препятствий считанные метры. Чуть левее, чуть правее и ... лопасть задевает препятствие, крошится на несколько фрагментов, вертолет теряет остойчивость, управляемость и две тонны железа, в течение нескольких секунд, превращаются в груду искореженного металла.
Оценив диспозицию - прямо туба котельной, слева зерносушилка, сбоку мастерские, сзади линия электропередач, наш герой принял правильное решение - не взлетать. Ему даже пришла в голову здравая мысль:
- Как вообще, вчера мне удалось не положить здесь машину?
В итоге, общими усилиями экипажа и заказчика с помощью такой-то матери и трактора вертолет эвакуировали.
Инцидент не дошел до руководства, иначе нашему герою, пришлось бы, как минимум на полгода, переквалифицироваться, в сборщика овощей в подшефном совхозе. Но, тем не менее, данный случай, как и многие другие из летной биографии нашего героя навсегда остался в памяти авиационной общественности. Даже можно сказать был занесен на скрижали неформальной истории нашего объединенного авиаотряда.
Второй, а может и не второй или даже третий случай произошел с нашим героем тоже на авиационно-химических работах.
Ранней весной вносил он на своем вертолете минеральные удобрения на рисовые поля. И вот заходит он на поле, включает аппаратуру, а шлейфа нет. Удобрение, которое ему загрузили в бак вертолета, в результате бережного хранения, из сыпучих гранул, превратилось в вязкую массу и, напрочь, зацементировало горловину бака и дозирующее устройство.
Как бы поступил в этом случае обычный пилот? Вернулся бы на оперативную точку, и в выражениях, далеких от дипломатического протокола, сказал бы механизатору, загрузившему в бак это дерьмо, все, что он о нем думает. А затем авиатехник, плюясь и матерясь, полдня бы разбирал аппаратуру и выковыривал из нее всю эту кашу.
Но не таков был наш герой. Он всегда шел нестандартным, не тривиальным путем. Посчитав, что с проблемой он справится легко и непринужденно, сажает свой вертолет прямо в поле. Вылезает из пилотской кабины и, убедившись, что причиной несрабатывания аппаратуры являются плохие удобрения, применяет радикальное средство - пинает, ногой бак. Однако сыпучесть от этого ничуть не улучшается. Вязкая масса внутри бака никак не желает отлепляться от стенок. Вертолет же оставленный без присмотра, с включенными двигателями, работающей трансмиссией и вращающимися несущими винтами, получив в лопасти набежавший восходящий поток, взлетает, на долю секунды зависает над землей, как бы раздумывая, куда ему раскинуть свои лопасти заваливается на правый бок. И хорошо, что на правый. Потому, что наш незадачливый герой в эти мгновенья, успел среагировать и ухватиться за подножку, пытаясь остановить падение машины. Но весовые категории вертолета и человека оказались не в пользу человека, и машина продолжила начатое направление движения. Прежде, чем послышались сухие, как выстрелы звуки крошащихся лопастей, КВС* успел отскочить в сторону. Случись падение на левую сторону и лопасти нашинковали бы нашего героя, как электронож колбасу для бутербродов.
И вот теперь у нашего героя, похоже, новое приключение, участниками которого нам с комэском , помимо своей воли, придется стать.
В принципе мы догадываемся, что произошло. Наш герой закончил работу и расписывал саннорму. А тут ему, вопреки его планам команда перелетать в соседнее хозяйство. Ну, он и зашкерился... Не вышел на связь... чтоб не донимали. Нормальный пилот, придумал бы реальную отмазку, сославшись, например, на поломку материальной части, устранение которой, требует прибытия на базу. Но наш герой, не был бы Михайлюком если бы поступал как все. Он, по обычаю африканских страусов, спрятал голову в песок, за что и получил хорошего пенделя под зад, когда мы его нашли.
А нашли мы его там, где он и был все это время - на оперативной точке в Новодевице. И он, как мы и предполагали, расписывал, таки налет.
Расписывать налет приходится тогда, когда ты летаешь по 2-3 часа в день, потому, что больше не получается. Пять, десять минут полет, тридцать минут заправка вертолета химикатами, плюс заправка авиатопливом, плюс поломки загрузочных механизмов, плюс перерыв на обед и в итоге 12 часов на аэродроме, а налетал 2 часа. А зарплату тебе платят за налет, а не за рабочее время. И вот когда работа закончена и приходит время закрывать заявки, агроном обычно, за хорошую работу или по доброте душевной, а чаще, чтобы и впредь к нему стремились прилететь, добавляет от себя еще часов 20-30 в виде бонуса. Не подумайте, что это приписка. Это такая небольшая премия за качественную работу и сложившиеся отношения. И вот теперь это свалившееся счастье нужно расписать по санитарным нормам налета. Ведь налетывать пилоту ежедневно можно совершенно определенную норму часов и не секундой больше. А следом нужно переписать и всю полетную документацию: бортлист, заявки на полет, расчеты обработки участков. Вместо барографа, собственноручно, тонким перышком, нарисовать новые барограммы. Все это требует времени и прилежания.
Я, конечно, понимаю, что в необходимых случаях приходится расписывать налет. Так и расписывай, как все люди, спокойно сидя на точке, а не прячься, как загульный школьник, скрываясь и не выходя на связь.
Короче, поставили мы Михайлюку на вид. Он пытался, конечно, возражать, мотивируя, что уже вылетал месячную саннорму, а вертолет выработал ресурс и ему требуется очередное регламентное обслуживание. Но мы ему попеняли, слегка попинали, слегка надавили, намекнули, что если он не..., тогда мы... В итоге мы заставили его перелететь на другую точку, чтобы достойным трудом на благо Родины искупить свою вину. Он конечно еще повозмущался, поворчал на превратности жизни, ожидая, что нас все-таки можно будет разжалобить. Но мы с комэском были непреклонны, получив по его милости, достаточный негативный заряд от командира, ни на какие уступки Михайлюку, идти не собирались.
В итоге вертолет улетел туда, где его ждали, а мы с комэском, с чувством выполненного долга, в другую сторону, доложив предварительно о выполнении здания.
Поскольку вернуться на базу до захода мы не успевали, решили заночевать на оперативной точке "Степное", где у нас работал вертолет и два самолета. Ребята работали на десикации риса. Это такая работа, по опрыскиванию, рисовых полей перед уборкой специальными химикатами, от которых зеленая еще масса растений высыхает, и зерно в процессе уборки лучше вымолачивается.
Оперативная точка "Степное" - опытно-производственное хозяйство ВНИИ риса и рисосеяния на Дальнем Востоке, как и все рисосеющие хозяйства примыкала к озеру Ханко. Какой же рис без достаточного количества воды.
Минут через двадцать мы приземлились в "Степном". Ребята на сегодня уже полеты закончили, но с аэродрома не уезжали. Ждали нас. Они здесь уже работали две недели и поэтому мы для них были, как посланцы с большой земли. Кто-то расспрашивал о новостях на базе, кто-то просил, по нашему возвращению передать своим родным информацию о себе, а кто-то просил переслать ему с базы с оказией зарплату. То есть обычный в то время коммуникативный контакт. Мобильных телефонов тогда еще не было.
Пока мы общались, на аэродром приехали главный агроном с главным инженером, в болотных сапогах и оба перепоясанные патронташами, в руках у каждого было по связке диких уток. Этакие местные рембо. Оказывается они в процессе своих должностных дел, успели пострелять и возвращались в село с хорошей добычей. Вообще-то в это время подобной добычей здесь никого не удивишь. Вся перелетная дичь, в процессе подготовки к длительному перелету в более теплые края, любит нагуливать жир на рисовых полях.
Кто-то предложил, вместо поездки на ужин, приготовить здесь же на аэродроме дичь. Идея была единогласно поддержана и работа закипела. Разводится костер, ощипываются и потрошатся утки. И вот уже над костром в большом ведре варится дичь. Добываются: хлеб, специи, лук. Вот и уха готова. А, какая же уха без ста грамм? А надо сказать, что в те времена ассортимент мужских напитков ограничивался тремя наименованиями: водка, шампанское (иногда было в продаже) и портвейн три семерки.
Ни того ни другого в сельмаге не наблюдалось. В связи с уборочной, всякое свободное хождение алкоголя в селе под запретом. Но безвыходных ситуаций, как известно не бывает. Тем более русский человек отличается смекалкой и находчивостью.
- Спокойно! - сказал главный инженер. - Здесь нужна наука.
И, умчался на своем УАЗике.
Никто толком и не понял, причем здесь наука. Но когда через полчаса он вернулся на аэродром с заместителем по науке, у того в руках была литровая банка спирта. Всем известно - где наука там и спирт. Так, что появление науки было принято гулом восторженного одобрения.
Разливается по тарелкам уха, разливается по стаканам спирт. Полное единение коллектива и ухи... слов не требуется, каждый понимает, что сидящий рядом чувствует то же, что и ты...вкуснейшая уха в тарелке и обжигающий спирт, в стакане.
Литровая банка спирта разошлась незаметно. И вот уже слегка захмелевший коллектив с надеждой и вожделением устремляет свои взгляды на науку.
- Нет, нет, ребята... не могу... в этом квартале больше не списать... и так лимит превышен - пытается сопротивляться зам по науке.
Но куда ж ему болезному против всего коллектива... как говорится, коготок увяз всей птичке пропасть. В итоге все лимиты спирта были исчерпаны не только вперед на квартал, а и до конца года.
Не помню деталей окончания нашей трапезы, но вот утро следующего дня запомнилось достаточно ярко. Встали мы с комэском в восемь утра. Состояние...проще застрелиться, чем продолжать жить. А нам сегодня возвращаться на базу. Выпили холодной воды... не до завтрака, и потащились меж рисовых чеков к нашему вертолету. Тут необходимо сказать, что похмелье после спирта, несколько иное, чем после обычных крепких напитков, будь то водка, виски или коньяк. У спирта есть отложенное действие. То есть, то, что было принято вчера, оказывается, организмом не все израсходовано, а часть оставлена про запас на сегодня. Стоит выпить несколько глотков воды, как вчерашняя ситуация повторяется снова, только уже в квадрате. На последствия вчерашнего, накладывается действие сегодняшнего.
С трудом дотащились до своего вертолета. Запустились... Взлетели...Летим... Нам плохо, очень плохо. Комэску еще хуже, чем мне. У него масса тела меньше и количество молей С2Н5ОН на единицу его организма больше. Я вижу, что ему совсем плохо. Он просит меня держать управление. Я держу и с ужасом наблюдаю за ним. Если он отключится, то я смогу держать вертолет в горизонтальном полете, но вот посадить у меня вряд ли получится. Летим...Рычаг управления в моих руках... Боюсь делать резких движений...холодок по спине и дрожь в коленках...напряжение, усиливающееся прозрачной пластиковой кабиной вертолета, через которую видна глубина нашего предстоящего падения.
Однако долетели. Правда, не до базы, а до ближайшего аэропорта МВЛ*. Зачехлили свой вертолет и расположились в пилотской комнате аэропорта восстанавливать свое здоровье. Вылететь смогли только на следующие сутки. Так закончилось наше с комэском участие в одной из очередных авантюр Михайлюка.