ВНИМАНИЕ! Это коммерческий проект. Представлены только семь глав повести. Цель данной книги – прививание у ребёнка интереса к иностранным языкам. Возможен вариант повести с испанским языком.
Всем заинтересованным в коммерческом использовании данного проекта! Просьба писать автору по электронному адресу [email protected]; желательно в теме письма указать латинскими буквами: "Lipus-Tipus", чтобы отличить его от спама. Либо оставляйте в комментарии к этому произведению свои координаты.
Александр Парфе
Липус-Типус
Урок 1. Странная посылка
Если вам придёт однажды посылка с чем-то мягким и коричневым, то не говорите громко: "Липус-Типус!" – иначе с вами произойдёт то же, что случилось со мной и моим другом Генкой. О! это просто ужасная история!
А дело было так...
Моему папе пришла посылка, подписанная нерусскими буквами. Внутри неё что-то перекатывалось. Папа очень удивился. Он протёр очки и прочитал:
From London
Мы с Генкой стояли рядом и с любопытством смотрели на небольшой фанерный ящик со множеством сургучных печатей.
– Ух ты! Лондон! – воскликнул папа. – Лондон – это столица Англии. Жаль, что в школе я учил французский. – Он крикнул маму: – Дорогая, переведи, пожалуйста! По-моему, тут по-английски написано. Что такое "London", я понял. А что такое "From"?
– Столица Франции? – предположил Генка, но папа строго посмотрел на него:
– Учите географию, мой друг. Столица Франции начинается на пэ.
Когда пришла мама, всё сразу стало ясно. Моя мама работает учительницей английского языка. Она ткнула белым от муки пальцем в непонятное нам слово и сказала:
– "From" – это "из". Значит, "From London" будет...
– Из Лондона! – первым догадался папа.
– Вот именно, – обрадовалась мама за папины способности к языкам. – Это означает, что посылка пришла из Лондона. Дорогой, у тебя разве есть родственники в Англии?
– Нет у меня никаких родственников в Англии, – ответил папа.
– Тогда кто прислал тебе посылку? – спросил я.
– Да, кто? – нахмурилась мама. – Тут стоят твои имя и фамилия. И наш адрес.
Папа развёл руками. Ему и самому хотелось поскорей всё узнать. Он взял стамеску с плоскогубцами и открыл крышку посылки. Мы с Генкой сразу сунули туда головы, но папа отогнал нас. Он сказал, что посылка пришла ему, и, если он захочет, то может вообще никому не показывать, что в ней лежит.
В ящике лежала блестящая банка.
– Сгущёнка! – воскликнул Генка и облизнулся.
– Зачем нам сгущёнка? – удивился папа.
– Но это же английская сгущёнка, – обрадовалась мама. – Я сварю её, и мы будем намазывать её на хлеб.
– Но на банке ничего не написано, – пробормотал папа. – Нельзя варить неизвестно что. Тут даже цифр никаких нет.
– Тогда надо открыть её и посмотреть, что внутри, – сказал я.
Когда я вернулся, папа тряс посылку, перевернув её вверх дном.
– Странно... – размышляла мама. – Должна же быть хоть какая-то записка от того, кто отправлял посылку!
Но ничего, кроме голой блестящей банки, в ящике не было.
Папу это обстоятельство ничуть не расстроило, он взял у меня нож и вскрыл банку.
Внутри оказалась коричневая масса, похожая на пластилин. Папа потрогал её пальцем. В пластилине образовалась вмятина, а комнату тут же наполнил сильный сладко-горький запах.
Папа подозрительно осмотрел палец:
– Оно не пачкается. Хм, что же это прислали мне from London? И главное – кто этот шутник?
– Кофе с какао, – сказала мама, принюхавшись. – Надеюсь, ты не станешь пробовать эту гадость на вкус?
– Я ещё жить хочу, – ответил папа.
Едва он отвернулся на секунду – Генка сунул в банку свой длинный язык.
– Ты что делаешь! – закричал я, испугавшись за его жизнь.
А Генка сморщился, точно на язык ему попала соль, и вдруг сказал:
– Липус-Типус!
Папа рассердился, схватил банку и выбросил в мусорное ведро.
– Ещё не хватало нам отравить чужого ребёнка! – крикнул он из кухни.
Генкины уши загорелись от стыда, но в глазах не было ни капельки раскаяния. Надо знать Генку! Он ни за что не отступится перед неизведанным.
Выбросив банку, папа успокоился и повеселел. Он стал ходить по комнате и повторять: "Фром Лондон, Фром Лондон". Мама, пробегая мимо, услышала его бормотание и поправила:
– Правильнее говорить не "Лондон", а "Ландан". Так сами англичане говорят.
– Но ведь тут "o", а не "a", – удивился папа, он даже подошёл к посылочному ящику и проверил.
– В английском языке всегда так: видишь одно, а читаешь совсем другое, – засмеялась мама. – Наверно, уже умираете с голоду? Скоро будет готов пирог.
Через минуту она вернулась расстроенная. Внимательно посмотрела на нас с Генкой.
– Кто-то только что слопал весь шоколад. Целую плитку!
– Я не выходил from комнаты, – потупил глаза папа.
– From the room, – поправила его мама. – "Комната" по-английски "рум".
Она написала на столе мучным пальцем, как будто мелом:
the room
– А "the" (з'е) означает, что комната наша, а не чья-то. Здесь звук, которого нет в русском языке – з'. Это как наша "з", только её надо произносить, прикусив язык зубами.
– З'е рум, – произнёс Генка.
– Молодец, – похвалила его мама.
– Опять две "o", которые не читаются, как надо, – рассердился папа. – Как ты смогла выучить этот язык?
– Твой французский ещё трудней, – возразила мама.
– Что-то я не заметил, когда учился.
– То-то у тебя по нему тройка! – Она улыбнулась, а потом, вспомнив о шоколаде, вздохнула: – Ну что, искать виновных, как я понимаю, бесполезно. А я хотела посыпать пирог шоколадной крошкой. Будете теперь есть его белым.
– Белым тоже можно, – сказал я примирительно.
Мне припомнилось, что Генка, вроде бы, выходил куда-то на минуту, когда мама объясняла папе, как читается слово "London". Неужели это он съел шоколад? Вот бессовестный!
– Я тоже никуда не выходил from the room, – сказал он. – Мы все тут сидели.
– Мы все не выходили from the room, – кивнул папа.
– Ну хорошо, – улыбнулась мама. – Пойдёмте вместе на кухню, поможете мне принести cups – чашки.
– Капс, капс, капс, – стал повторять прилежный папа.
На кухне нам всем было тесно. Мы кое-как разлили по "капсам" чай и отнесли в комнату. Мама постелила скатерть, поставила вазочку с печеньем, салфетки и пошла за пирогом. Когда она входила с ним в комнату, у неё опять был расстроенный вид.
Она поставила блюдо в центр стола, и мы хором ахнули: от пирога был откушен здоровущий кусок!
– А теперь что скажете? – грозно спросила мама, сделав руки в боки. – Теперь кто из вас from the room?
– Мы все from the room! – пробормотал папа, ничего не понимая. – Потому что мы были на кухне.
– Тогда кто испортил пирог?
– А это можно легко выяснить, – заявил папа. – По отпечаткам зубов.
Он пододвинул к себе блюдо и стал внимательно изучать нагло изувеченный край пирога. Через минуту он сказал:
– Всё ясно! Пирог кусала кошка. Очень маленькие зубы. Такие могут быть только у кошки.
– Но у нас нет кошки, – удивилась мама.
– А форточка на кухне закрыта?
– Вообще-то открыта. Я проветривала там, потому что этот ваш запах кофе с какао был просто невыносим.
– Не наш, а from London, – поправил я.
– Значит, к нам проникла соседская кошка и отъела от пирога, – заключил папа, глаза его горели: он первый раз в жизни выступал в роли детектива, расследующего дерзкую кражу.
– Вот и нашёлся воришка, – вздохнула мама с облегчением. – Но, если честно, я никогда не думала, что кошки любят шоколад. Ведь шоколад тоже кто-то съел!
– Любят! – сказал Генка со знанием дела. – Наш Бориска обожает шоколадные конфеты с ромом.
– Не с ромом, а с румом, – поправил его папа.
– С каким румом? – прыснула мама. – Room – это комната. Конфеты с комнатой?
Мы засмеялись.
– Пап Дим, ром – это такая водка, – начал объяснять Генка непонятливому папе. – Начинку у конфет смешивают с ромом, и они становятся алкогольными. Бориска от них прыгает по стенам.
– Бориска-барбариска, – ответил довольный папа. – Вот и хорошо. Теперь можно поставить точку в этом деле. Давайте пить чай.
Но мама наклонилась и шепнула ему на ухо: "Это очень изобретательная кошка! Потому что она аккуратно развернула шоколад, даже не порвав обёртку..."
Я сидел близко к папе и услышал эти слова. Но ничего не сказал.
Тогда я ещё не знал, что всё только начинается.
Урок 2. Барабашкины страшилки
Не успел никто прожевать и кусочка пирога, как на кухне что-то загремело.
– Крышка с теста упала! – вскричала мама и убежала спасать тесто.
– А почему она упала? – спросил Генка почему-то шёпотом.
– Тесто скинуло её, – ответил папа, отрезая себе кусок пирога.
– Само?!
– Ну конечно, – начал объяснять папа непонятливому Генке. – Когда тесто подходит, оно поднимается из кастрюли и выталкивает крышку. Я раньше тоже этого не знал.
Но тут вернулась мама. Она опять была расстроенная.
– Это ти-пот грохнулся, – сказала она.
– Кто-кто? – Папа чуть не подавился пирогом.
Мама подышала на стекло серванта и написала мизинцем:
tea-pot
– Это заварочный чайник так называется. Он разбился.
Мы все сразу посмотрели на чайник, который стоял на столе. Он был целым и невредимым. Значит, мама говорила про другой чайник, в котором хранился сахар.
– Какие пустяки, – сказал папа. – Он же и так давно без носика был. Видимо, ему не понравилось, что его используют как сахарницу, вот он и покончил с собой. – Но тут до папы дошёл весь смысл трагедии и он пожалел маму: – Наверно, вся кухня теперь в сахаре?
– В том-то и дело, что нет, – как-то загадочно сказала мама. Она присела на краешек стула и посмотрела на всех безумными глазами: – Tea-pot был совершенно пустым!
– Вот и славно, – обрадовался за маму папа. – Надо только смести осколки на совок и выбросить в ведро. Хочешь, я сам всё сделаю?
Он даже облизал пальцы и поднялся из-за стола.
– Нет, спасибо, я уже собрала осколки, – ответила мама.
– Тогда почему ты такая хмурая? Садись, попей чайку. А то Генка с Лёшкой скоро всё съедят.
Мама задумчиво взяла кусок пирога и сказала:
– Дело в том, что утром сахарница была полной.
– Tea-pot, – напомнил папа. – Уж если ты решила научить нас говорить по-английски, то говори tea-pot, потому что так англичане называют сахарницу.
– Нет, – покачала головой мама, – это мы с вами так её называем. Англичане никогда не насыпают сахар в заварочный чайник.
– Ах да, – покраснел папа. – А как у них по-настоящему называется сахарница?
Мама подошла к серванту и написала:
sugar-basin
– Шуга-бэйсн. Sugar – это сахар, а basin – миска. Получается миска для сахара.
Изучая новые слова на стекле, мы продолжили пить чай. Хорошо, что дома у нас был компьютер. Благодаря ему мы уже знали все английские буквы.
– А вот "o", которая читается правильно! – заметил наблюдательный Генка. – Что такое pot, мам Вер?
– Горшочек, – ответила мама. – А tea – это чай. Горшочек для чая.
– Как интересно, – сказал папа. – Сахарница – это миска для сахара, sugar-basin. Заварочный чайник – это горшочек для чая, tea-pot. Эти слова как бы из кубиков собраны.
А мама тяжело вздохнула:
– Ничего не соображаю сегодня. Я точно помню, что насыпала сахар. Полный tea-pot!
– А когда мы наливали tea, sugar ещё был в sugar-basin? – спросил умный Генка, деловито наморщив лоб.
– В том-то и дело, что я не помню, – вздохнула мама. – Пирог сладкий, поэтому я не стала класть sugar в cups.
– Значит, кто-то съел весь наш sugar! – сделал я вывод.
– Кто? – нервно дёрнулась мама. – Опять кошка?
– Пей свой tea, – посоветовал ей папа. – Когда пьёшь tea, хорошо думается.
– А что тут можно придумать? Надо покупать сахарницу.
– Sugar-basin, – вставил я, опередив Генку, который уже открыл рот, чтобы блеснуть своими знаниями.
– Вот именно, – опять вздохнула мама. – Надо покупать new sugar-basin.
– Нью – это, значит, новую? – догадался папа. – Какой простой язык! И зачем только я французский учил?
– А мы ещё ничего не учим в школе, – сказал я грустно.
– В следующем году начнём, – успокоил Генка. – Я буду французский изучать, я уже решил.
– Почему французский? – опешил папа.
– Чтобы два иностранных языка знать.
– Откуда ж два-то? – теперь удивилась мама.
– Английский сейчас, а французский – в школе, – ответил Генка и потянулся за четвёртым куском пирога.
– Какой практичный ребёнок! – засмеялась мама.
Папа улыбнулся, посмотрев на неё. Я тоже радовался, что настроение у мамы улучшилось. Но в этот момент на кухне опять что-то загремело.
– Господи! – подпрыгнула мама.
На кухне гремело не переставая.
– Кажется, у нас в доме завёлся барабашка, – пошутил папа, глаза у него от озабоченности стали круглыми.
Мы все как по команде вскочили и побежали вслед за мамой.
То, что мы увидели на кухне, повергло нас в ужас. Из полуоткрытого шкафчика вываливалась посуда. Мама стояла рядом и едва успевала ловить чашки и тарелки.
– Помогайте! – закричала она.
Она стала передавать спасённую посуду нам, а мы ставили её на стол. Когда весь стол оказался заставленным, барабашка успокоился.
Мама отошла в сторонку и с надеждой посмотрела на папу.
– Дорогой, ты не откроешь шкаф? Я боюсь кошек.
– Без проблем! – ответил он отважно, но не сдвинулся с места.
– Что же ты стоишь, как к полу приклеенный? – начала сердиться мама.
– Сейчас. Только схожу за перчатками.
Папа сходил в прихожую и вернулся в кожаных мотоциклетных перчатках. Генка сгорал от любопытства. Он встал у самого шкафа, чтобы ничего не пропустить.
Храбрый папа осторожно взялся за ручки шкафа и распахнул дверцы. Внутри никого не было. Только стояла одинокая кружка.
– Я же говорил! Это барабашка балуется.
– Какой ещё барабашка? – нахмурилась мама. Она посмотрела на пол, где валялось несколько разбитых чашек.
– В каждой квартире живёт барабашка, – объяснил папа. – В нашей тоже. Просто у него сегодня плохое настроение, вот он и куролесит.
– А шоколад с сахаром тоже барабашка съел?
– Видимо, да.
– Ничего не понимаю! – Мама устало опустилась на табурет. – А почему он раньше не куролесил? Мы столько лет живём в этой квартире...
– А вот это надо у него спросить, – сказал папа. – Но днём ты его не поймаешь. Барабашек только в темноте видно.
Он выставил из шкафа кружку и пошарил на полках руками.
– Я же говорю: никого нет...
Никто не заметил, как выставленная кружка мягко свалилась со стола на пол, но не разбилась, а тихо покатилась в сторону комнаты. Папа снял перчатки, взял совок и собрал все осколки. Потом предложил:
– Пойдёмте доедим пирог. Там ещё много осталось. С этим барабашкой мы совсем заголодаем.
Мы вернулись в гостиную и остолбенели: блюдо было пустым! На нём даже крошек не осталось.
– Все были ин з'е кичин, – сказала мама. – В кухне. Все были в кухне, я точно помню.
Она подошла к серванту и написала:
in the kitchen
Папа засмеялся нервным смехом. Мы-то с Генкой успели поесть, а он остался голодным...
Урок 3. Гадкий пластилиновый человечек
Подкрепившись пирогом, мы с Генкой решили прогуляться. Ему не терпелось рассказать про барабашку ребятам во дворе.
– Захватите ведро, – попросила мама. – Уже переполнилось.
Генка схватил ведро, и мы понеслись.
Мусорка была недалеко. По дороге мы встретили Жорку. Жорка старше нас на целый год, на голову выше и на два пуза толще. Известный во дворе задавака. Из дырки у него в зубах торчала палочка "чупа-чупса".
– Sugar вреден для здоровья, – сказал ему Генка. – От него толстеют.
– Че-е-го? – набычился Жорка.
– Ты что, не знаешь, что такое sugar? – удивился Генка. – Ты же в школе английский учишь!
Жорка вынул конфету изо рта.
– Щас ка-а-ак дам! – Он занёс руку для подзатыльника.
Генка отскочил в сторону, выхватил из ведра консервную банку и тоже замахнулся. Это была та самая "сгущёнка", которая пришла к нам from London.
– Стой! – закричал я, потому что банка была пуста.
Генка тоже удивлённо заглянул в неё. Потом поставил ведро на землю и стал изучать мусор. Подобрав ветку, я подсел к нему. Мы перерыли всё ведро, но того коричневого пластилина, что раньше находился в банке, не нашли.
– Вы чего? – весело спросил Жорка. – Прям как бомжи в мусоре копаетесь!
– Опять барабашка, – сказал я Генке. Он кивнул. – Это он слопал пластилин.
– Но он же горький, я пробовал, – удивился Генка.
– Вы чего? – повторил Жорка, присев рядом на корточки. – Что потеряли-то?
Генка сделал круглые глаза и стал объяснять ему:
– У Лёхи дома живёт барабашка. Он сожрал весь шоколад, все пироги и весь sugar.
– Какой ещё шуга? – спросил Жорка.
– Это так сахар по-английски называется. Лёхина мама насыпала его в tea-pot, ну, то есть, в заварочный чайник, а он оттуда исчез. И сам разбился.
– Ничего не понимаю. Кто исчез, и кто разбился?
– Исчез sugar, а разбился tea-pot, – пояснил Генка. – Сам! Взял и упал на пол in the kitchen. Ну, в кухне, значит. А мы как раз в комнате сидели – in the room – и услышали.
– А-а! – усмехнулся Жорка. – Это кошка. У нас Васька тоже посуду бьёт. Мать говорит, что жить ему осталось недолго.
– Да нет у нас никакой кошки, – сказал я.
– Это барабашка всё вытворяет! – горячо зашептал Генка. – Ты бы видел, как он выбрасывал посуду из шкафа. Лёхина мама еле успевала ловить!
– Да ну? – не верил Жорка. – Врёте вы всё.
– Зачем нам врать? – Генка взял в руки банку. – Вот, видишь, сгущёнку он тоже всю сожрал.
– Да, – кивнул я, – когда папа бросил её в ведро, она была полная.
– Сочиняй больше! – засмеялся Жорка. – Стал бы твой папа целую банку сгущёнки в мусор выбрасывать! – Он повертел пальцем у виска. – Врёте всё.
– Да это не сгущёнка была, – сказал я. – Это Генка так её назвал. Там какой-то пластилин был. Банка пришла в посылке из Лондона.
– В посылке? – переспросил Жорка. Он внимательно посмотрел на банку. – Пластилин лежал в этой банке? И теперь его там нет? Ну, тогда всё ясно!
– Что тебе ясно? – насмешливо спросил Генка.
– Я в книжке читал. Там были Злохвосты и Ляпики. Злохвосты ловили Ляпиков и запихивали их в консервные банки. Они, эти Ляпики, тоже как пластилин были. – Жорка встал и отпихнул банку ногой. – Никто не ел вашу сгущёнку. Она сама вылезла из банки и убежала.
Мы с Генкой переглянулись.
– И потом посуду выбрасывала из шкафа, – добавил Жорка. – А вы говорите – барабашка!
– Липус-Типус... – шепнул мне Генка.
– Бежим! – сказал я.
Мы сорвались с места. Добежав до помойки, вывалили мусор и помчались домой.
– Эй, что с вами? – крикнул Жорка, когда мы пробегали мимо.
– Надо кое-что проверить! – ответил ему Генка.
Мы, как ураган, влетели в квартиру. Сбросили обувь и внимательно заглянули во все углы прихожей.
– Что это с вами? – спросила мама. – Уже нагулялись?
– Мам Вер! – выпучив глаза, прошептал Генка. – Вы ничего подозрительного не замечали?
– Например? – улыбнулась мама.
– Больше ничего не разбивалось и не съедалось?
– Нет. А что случилось? Чумные прямо! Будто гнался кто за вами.
– Пойдём, поищем, – шепнул мне Генка.
Мы прошли в гостиную.
Папа сидел в кресле и читал газету.
– Завтра праздник, – сказал он. – Вы знаете об этом?
– Да, – ответил я. – Твой день рождения.
– Вот и нет! – ухмыльнулся папа. – Мой день рождения, конечно, тоже праздник, но, кроме этого, завтра – День независимости. В этот день Россия стала независимой. Это тоже, можно сказать, её день рождения.
– А тортик будет? – спросил Генка.
– Обязательно. Я закажу в ресторане огромный крем-брюле с мармеладками и зефирками.
Генка шевельнул кончиком носа.
– Надо будет не спускать с него глаз, – сказал он.
– Не понял... – Папа отложил газету. – С кого не спускать глаз?
– С торта. А то барабашка слопает.
Папа нахмурился, вспомнив про недавние безобразия, которые вытворялись в нашей квартире.
– Мы назначим дежурство, – сказал он, понизив голос. – Будем нести вахту у торта.
Пока они разговаривали, я проверил все закоулки в комнате. Ничего подозрительного. Даже под диван заглянул, посветив зеркалом.
– Ты что ищешь? – спросил папа.
– Да так, ничего, – озабоченно проговорил я.
Из гостиной мы прошли в мою комнату.
– Если этот Липус-Типус на самом деле существует, то он сейчас, наверно, спит, – сказал Генка. – Наелся и дрыхнет себе где-нибудь. Вот почему тихо.
– Надо найти его и... – Я замолчал, уставившись на непонятно откуда взявшийся чайник на моем столе. Чайник был без носика. – Tea-pot!!! – заорал я не своим голосом.
– Но ведь он разбился?! – Генка удивлённо посмотрел на меня. Потом подошёл к чайнику и осторожно потрогал его пальцем. – Да, это тот самый tea-pot!
– Вернее, sugar-basin. – Я открыл крышку чайника – он был пустой.
– Надо маме Вере сказать.
– Подожди, – ответил я. – Тут что-то не то...
– Что?
– Этот чайник больше того. Тот был маленький. Да и вообще, он ведь разбился...
Мы, как по команде, отступили от чайника на шаг. У меня даже коленки задрожали. Переглянувшись, мы вышли на цыпочках из комнаты и плотно прикрыли за собой дверь.
– Это он! – прошептал Генка.
– Ты думаешь? – тоже шёпотом спросил я.
– Он же пластилин! Ему ничего не стоит вылепиться чайником!
– А цвет? Чайник же белый!
– Значит, цвет он тоже умеет подделывать.
– Эй, – сказал папа, – о чём вы там шепчетесь? Говорите громче, а то мне не слышно.
Я взглянул на Генку. Он приставил палец к губам:
– Не говори ему. Так надо!
Я тоже решил, что папе ничего не следует рассказывать про Липуса-Типуса. Всё равно не поверит!
Мы набрались храбрости и, открыв дверь, заглянули в комнату.
Чайника на столе уже не было!
– Удрал... – прошептал Генка.
Мы вошли в комнату и осмотрелись.
– Там! – вскрикнул Генка, ткнув пальцем в угол за столом.
В углу лежал мяч. Обыкновенный мяч. Мой мяч. Но весь ужас был в том, что сейчас мяч валялся под диваном – это я знал точно. Но самое главное – у этого мяча были глаза! Глаза нахально смотрели на нас, помаргивая.
– Эй! – топнул я ногой. – Ты кто?
Вдруг мяч подпрыгнул и, оказавшись на столе, превратился в пузатого пластилинового человечка тёмно-красного цвета. Человечек прошёлся по краю стола, потом провернул голову на плечах, будто это была мигалка пожарной машины, и сипло проворчал: