Иногда в череде обычных дней случаются события, предсказывающие будущее. Надо только попробовать их разгадать. Или хотя бы запомнить, чтобы когда-нибудь, может быть... Сами посудите, что тут такого!
Дима, друг детства, слонялся по двору, ожидая, когда я выйду. У него это вошло в привычку - приходить ко мне, вызывать из дому, чтобы часами бродить вдвоем по улицам. Впереди нас ожидал крутой поворот, кончалось детство, нужно было поступать в какой-нибудь ВУЗ или собираться служить в армии, или еще куда-нибудь себя пристроить. Мне-то, если честно, было все равно куда, а его отец настаивал на университете.
- Ну и поступай в свой универ, - ворчал я. - В чем проблема? Оценки в аттестате хорошие, ты парень не тупой, да и папа замолвит словечко.
- Конечно, все так, - уныло соглашался он. - Только куда я без тебя! Может, вместе поступим? Папа и за тебя замолвит заветное словечко.
- Что-то не хочется по блату, а мне в престижный ВУЗ по-честному поступить не позволят.
- Откуда ты знаешь!
- От старших товарищей.
- Да что ты слушаешь этих недоумков! Ты меня слушай. Я сказал, поступишь, значит поступишь. Гарантирую!
Вот этого я больше всего и не желал. И вообще не хотел связывать новую взрослую жизнь с Димой. Дело в том, что я, как говорится, из простой семьи - мама воспитательница в детском саду, отец - токарь на заводе. Ну да, токарь высшего разряда, ну да, бригадир и все такое, но все-таки работяга, а не начальник какой-то. А у Димы мать - заведующая секцией в универмаге, отец - чиновник высшего разряда - "номенклатура", который уже отметился и в торговле, и в милиции, и даже в администрации субъекта федерации. Да и в гости Дима позвал меня только раз, но видно, родителям я не понравился, и теперь он приходит ко мне тайком и вызывает на прогулки тет-а-тет.
Был у нас секрет, о котором вслух даже говорить неприлично. Однажды Дима влюбился в девочку "своего круга", запустил учебу, только бредил о ней и страдал, а она - ноль внимания. Ой, да видел я эту пигалицу - смотреть не на что: худющая, коленки торчат, нос как у дятла, волосенки реденькие, правда глаза красивые - зеленые с поволокой, и одевалась во все белое и заграничное. Так что хоть с натяжкой, но я Диму понимал и даже уважал за эдакую неприличную для людей его круга страсть - у них там влюбляться принято в того, кого родители подберут.
Подозвала как-то после уроков меня завуч школы и шепнула на ушко:
- Ты вот что, Юра, как-нибудь помоги Диме. Ну там подскажи шепотом, дай списать, если нужно. Я скажу учителям, они всё поймут и только рады будут, если ты по-товарищески выручишь друга. А я тебе такой аттестат выпишу - всю жизнь благодарить будешь.
Почему-то просьба меня не удивила. Все и так знали, что завуч, как и учителя по самым главным предметам, одеваются в секции универмага, которой заведовала мама Димы. А директор школы как на работу ходил на прием в высокий кабинет к отцу Димы. Я вздохнул и согласился. С тех пор Дима стал моей тенью - куда я, туда и он. Те самые "недоумки", которых так недолюбливал Дима, были на самом деле моими лучшими друзьями. Они давали дельные советы, защищали от хулиганов, да и поговорить с ними всегда было о чем - ведь мы были "одной крови", птицами одной стаи, кардинально отличной от людей из круга родителей Дмитрия. Короче, пропасть между нами росла, и я стал мечтать о товарище, близком по происхождению, так сказать, душевном друге.
Может быть, поэтому третий раз приходил ко мне этот сон. Стою у витрины, рядом неизвестный, от него исходит дружеское тепло. Снаружи порывистый ветер треплет деревья, сгибая чуть не до земли ветви, срывая листья. В толстое стекло бьют прозрачные струи дождя. Только непогода нас с соседом никак не задевает. Между нами витают волны тепла, нам уютно и хорошо вдвоем. Я так и не взглянул на соседа, так и не узнал того, кто стоял рядом. Моё внимание привлекли две прозрачные капли, ползущие рядом по стеклу. Они двигались не наперегонки, а вполне мирно, как добрые соседи, не стараясь обогнать соперника, а наоборот, вместе, связанные невидимой нитью. Проснувшись, я вспоминал сон, ничего не понимая, но впечатление оставалось приятное, хоть и таяло под напором утренних дел, оставляя в душе тепло.
С самого детского сада я дружил с девочкой по имени Роза, из соседнего дома, что через дорогу. Мы с ней ходили в кино, гуляли по парку, ели мороженое и мечтали - я о будущей работе, она - о счастливой семье. Взрослея, Роза расцвела, как тот цветок, в честь которого названа. Годам к четырнадцати она стала просто красавицей, от нее исходила такая сила девичьей красоты, что я перед ней увядал и готов был провалиться сквозь асфальт куда-нибудь поглубже. Разумеется, она стала отдаляться, затевала романы, посещала чужие компании, словом, девушка из подруги превратилась в невесту на выданье. Теперь встречались мы случайно, каждый раз смущаясь, она видимо, стыдилась меня перед своими взрослыми друзьями, а я - потому что выглядел юнцом безусым, не смея надеяться ни на что. Еще и еще раз мне доводилось уверяться в печальном наблюдении: увы, наши пути разошлись.
Отсюда вывод: Роза никак не могла быть тем соседом, стоящим у витрины, согревающим дружеским теплом. А кто тогда - не Дима же со своим универом по блату и семьей, которая брезгливо держала меня на расстоянии, милостиво позволяя скрытно помогать наследнику в учебе.
Тайна пророчества так и оставалась тайной, только надежда разгадать ее не уходила.
К отцу иногда приезжала в гости мать - моя бабушка. Она никогда не задерживалась надолго. В городе ей было неуютно, повсюду мерещился шум, непонятная суета. Жила она в селе, в собственном доме с приемной дочкой, которая недавно вышла замуж и "одарила" внучкой. Эту параллельную семью бабушка держала от нас подальше, считая своего сына - моего отца - непутевым, но ко мне - внуку - относилась снисходительно, щедро делилась со мной своей иррациональной, непонятной, но столь приятной привязанностью. Мне нравилось гулять с бабушкой по тихим улочкам нашего района. Я специально для нее выбирал для прогулок спокойные безлюдные улицы, подальше от проспекта. Бабушка носила в душе целую вселенную, богатую и неизведанную. Она рассказывала историю нашего рода, той страны, в которой они жили сотни лет без каких-нибудь трагических перемен.
- Земля - она при любых правителях - остается кормилицей, - говорила бабушка, - и не оставит без хлеба трудящегося человека.
- Это что же, вас не коснулись ни революция, ни коллективизация, ни война? - спрашивал я, удивленный.
- Ну почему, - урчала она, - случалось и у нас разное нехорошее. Только вот что - наше село, нашу семью беды обходили стороной. У нас, видишь ли, батюшка в церкви был такой благодатный! Наверное, по его молитвам и жили мы спокойно.
- Это что же, один батюшка, - встревал я с уточнением, - всего один, и сотни лет вас ограждал от неприятностей?
- Да, только батюшка у нас из древнего рода священников. Дед передавал благодать сыну, а тот внуку. Такая вот традиция с древних времен. Батюшки, конечно, менялись, только одну заповедь они держали из рода в род.
- Какую заповедь, бабушка? - спрашивал я в нетерпении, чувствуя приближение к тайне.
- Послушай внучок, - улыбалась бабушка, - как называется повторение из раза в раз? Ты мне уже называл, а я опять забыла.
- Дежавю? Это когда повторяется ситуация в разное время с разными людьми, а человеку кажется, что все это было с ним. Дежавю.
- Да ладно, все равно забуду. А ты не заметил, что мы с тобой об этом уже говорили, да не раз и не два. Каждый раз я тебе рассказываю одно и то же, а у тебя из головы каждый раз всё вылетает.
- Прости, бабушка, - со стыдом произнес я. - Наверное, я у тебя самый тупой внук. Ведь говорила ты мне. Точно говорила. И каждый раз я чувствовал, что ты мне открываешь великую тайну нашего рода. И каждый раз забывал.
- Да ты не огорчайся, внучок, - успокаивала меня старушка. - Не ты один слышал эту великую тайну и забывал. Целые народы знают её, но к своей жизни не прикладывают. Это враг человеческий злодействует, его лукавство работает.
- Знаешь, бабуль, мне пришлось завести себе записную книжку, специально для умных мыслей. Я и раньше записывал твои слова. Так и сейчас запишу твою тайну, чтобы на всю жизнь запомнить. А потом, когда поумнею, я твои слова расшифрую.
- Лучше сказать, не "расшифрую", а познаю тайну, скрытую в Божиих словах. На это можно потратить всю жизнь, но оно того стоит.
- Хорошо, пусть будет познание тайны - так даже интересней. Давай, бабушка, говори!
- Ладно, так и быть, скажу тебе и в десятый раз. Мне не лень. Была бы польза. Ну так слушай. - Бабушка остановилась, посмотрела мне в глаза и произнесла: - Что бы ни случилось, храни мир в душе.
- Это всё? - недоуменно прошептал я. - Только и всего!
- Ну да, вроде бы просто. - Бабушка потянула меня за локоть домой. - А ты попробуй всю жизнь держать мир. Революция грянет, война придет, смерть, голод, нищета - а ты из последних сил держишь мир. А секрет здесь такой: ты веришь в Бога, ты вверяешь Ему свою судьбу, и всё, что Бог посылает тебе - всему радуешься, за всё благодаришь. За твое доверие Бог тебя охраняет, кормит, дает кров, дом, семью, деток - всё, что нужно.
- Что же, сидеть сложа руки и радоваться?
- Нет, Юрик, сидеть не получится. Когда к тебе радость приходит, ты же как-то ее выражаешь: смеешься, поёшь, танцуешь, в гости ходишь, на парад, куда-то еще. А перед праздником, чтобы его заслужить, ты работаешь, деньги зарабатываешь, еду вкусную покупаешь, вино, ситро, пирожные. А мы перед праздником постимся, молимся, помогаем больным, слабым - добрые дела делаем. Тем и служим Богу. А по службе и награда - та самая радость, которая как свет с небес изливается на нас. В церкви на праздник мы исповедуемся, очищаем душу от грехов, причащаемся частицей крови и тела Христова. И всё - мы счастливы.
- Ну вот, сколько ты всего наговорила, - заныл я. - Только что было понятно, а как стала объяснять, так и запутала совсем.
- А кто говорил, что это просто, - улыбнулась бабушка. - Вот у нашего батюшки сотни книг дома и столько же в церкви. Мне за всю жизнь их не перечитать. А батюшка наш не только все прочел, но и наизусть может их рассказывать. А о чем эти книги? А?
- О чем? - тупо отозвался я.
- Да всё об этом - о мире в душе. Это целая наука! А для нас, простых людей, батюшка каждую обедню особое слово находит. И так просто все рассказывает, что всем понятно. А я ведь видела, как он готовится к проповеди. Знаешь, сколько книг ему приходится перекапывать! А всё для того, чтобы за пять минут сказать самое главное и понятное. Так что простота его большие дела творит и много работы требует.
- А мне-то что написать в своей записной книжке? Не повторять же то, что ты мне наговорила. Да и не получится у меня повторить.
- Раньше у каждого древнего рода был свой герб - тоже из проповеди батюшки запомнила. Так на гербе писали девиз. Это самые главные слова рода. Вроде клятвы. Так и ты, напиши в записную книжку девиз: "Держи мир в душе". А потом всю жизнь будешь расписывать свой девиз. Придут дела, трудности, беды - и ты каждый раз станешь добавлять опыт. Как будто жемчуг в шкатулку собирать. Понимаешь?
- Понимаю, бабушка! - воскликнул я.- Спасибо тебе! А ты у меня мудрая бабуля!
- Да брось ты, - махнула она рукой. - Сама-то я никто и зовут меня никак. А что и застряло в голове - так это от батюшки нашего. А для кого?
- Для меня?
- Да, внучок, для тебя. Ну и для твоих близких. Ведь ты не из тех, кто над златом чахнет. Ты тот, кто раздает богатства. А сейчас - домой. Устала старуха. Ноги уже гудят.
- Бабушка, да я тебя на руках понесу!
- Это лишнее. Пока сама хожу. Ты руки свои для невесты прибереги.
- Да ну их! - стыдливо отвернулся я. - Ты видела какие тут невесты! Одни гордячки.
- А ты попробуй в каждом человек увидеть образ Божий. Попробуй разглядеть хорошее - тогда и девушки, и юноши, да все окружающие - повернутся к тебе лучшей стороной. Вот увидишь. А всё оттуда - от мира в душе. Одна из жемчужин.
Утром по традиции бабушка повела меня в церковь. Она не заставляла меня стоять в очереди на исповедь, тем более причащаться. Иногда мне становилось скучно от заунывных повторов "Господи, помилуй", от духоты и придирок строгих старушек - и я выходил во двор. Тут на детской площадке веселилась малышня, молодые мамаши стреляли глазками, папаши ревновали, пьяницы, собрав милостыню, покупали в ближайшем магазинчике аперитив и как опытные конспираторы потихоньку набирали дневную дозу. Словом, всё как у нормальных людей, вполне узнаваемо и даже занятно.
В тот воскресный день с утра яркое солнце разогнало облака, излив на город потоки света. Без труда я выстоял службу до "Отче наш" и вышел из храма перед выносом Чаши, как недостойный. Присел на любимую скамейку, с которой открывался отличный обзор. Возня малышей, как всегда, привлекла мое внимание и подняла настроение.
Дети все-таки самые интересные создания! У них множество идей, их интересует тысячи самых разных вещей. Отсюда постоянные вопросы к старшим: почему, где, зачем, откуда? Не зря их называют "почемучками". Иногда мне казалось, что ради появления на свет таких вот ангелочков, я мог бы жениться даже на такой девушке, которая представляется гордячкой, или, как там у взрослых, - стервочкой. Хотя, жить с такой, даже ради детей, значит, обречь себя на пожизненное рабство, да и детей такое сожительство может испортить. И все-таки дети останутся самыми занятными существами... пока не вырастут.
Но вот мамаши, одна за другой, стали уводить детей в храм на причастие. Конспираторы, вернулись к сбору милостыни для продолжения банкета. Церковный двор опустел, я вытянул ноги, подставил солнцу лицо и затих.
Вдруг показалось, что я заснул, и мне приснился трехсерийный сон про таинственного соседа, посылающего в мою сторону флюиды дружеского тепла. Я очнулся, тряхнул головой и огляделся. Нет, это был не сон - рядом со мной сидел парень моих лет, блаженно улыбаясь, также вытянул ноги и загорал. Почувствовав мой взгляд, он подтянул ноги, повернулся ко мне и заговорил:
- Прости, я тебя, кажется, смутил. Мне понравилось, как ты кайфуешь под солнышком, и тоже захотелось попробовать.
- Ну и как, понравилось?
- Ага, будто на море, на пляже в знойный полдень, где-нибудь в сентябре, в бархатный сезон. Представил, что вокруг отдыхающие. Сейчас еще немного позагораю, а потом встану, оденусь и пойду в шашлычную люля-кебаб с харчо есть, обжигаясь перцем и жаром углей. А на обратном пути куплю два персика покрупней и вернусь на пляж. Один сам съем, другой - тебе... если захочешь.
- Конечно, захочу!
- Тогда лови пока это! - Протянул мне свою тонкую кисть с длинными худыми пальцами. - Меня Борисом зовут.
- Юра. - Сунул и я свою корявую лапу. Крепко пожал руку соседа, он слегка скривился от боли.
- Прости, меня старшие товарищи учили крепкому рукопожатию.
- А меня никто ничему не учил. А хилость моя - от болезненности, это с детства. Впрочем, есть еще одна версия - от лени.
- Если хочешь, вместе походим на спортивную площадку. У нас во дворе бесплатные тренажеры. Там редко кто бывает. Еще стадион в школе отремонтировали, олимпийский тартан положили - он вообще круглосуточный.
- Хочу, - кивнул Боря.
В тот миг я понял, что встретил друга. Как те две капли воды, мы вместе двигались по стеклу жизни, держась за руки, связанные невидимой нитью. А вот и моя бабушка!
- Познакомься, бабушка, это Борис.
- Очень приятно, - слегка поклонилась бабушка. Мне показалось, что она знает Бориса, и знакомство наше для нее вовсе не удивительно. - Вы чем-то похожи. А ты сегодня, внучок, молодец, хорошо постоял. Ну, вы можете идти. А я потихоньку сама дойду. После причастия я как на крыльях полечу. Идите, молодые люди, идите.
- Из церкви всегда идти легче, чем туда, - заговорил я, чтобы не молчать в дороге. - Я пытался объяснить это по-научному. - Церкви строят на горке, на самом высоком месте, поэтому идти в горку труднее, чем с горки. - Но тут в момент развития теории, мой взгляд упал на витрины магазина, что в десяти метрах от церковного забора, через дорогу. Вспомнил, как легко я в тот магазин бегал - и осёкся. Значит, мистика. Как говаривала бабушка: враг мешает, препятствия чинит, свинцовые вериги на ноги вешает.
- Бабушка твоя - мудрец, - откликнулся Борис. - Я так думаю, это у нее от веры, из поколения в поколение передается.
- Что-то у отца своего мудрости я не наблюдал, - возразил я. - Значит, не из поколения в поколение.
- Он же неверующий, как мне кажется, - сказал Борис. - Он же с вами в церковь не ходит.
- Да, не ходит, - согласился я. - Отец с бригадой по воскресеньям встречается, они там на сходках водку пьют и песни революционные распевают. - Да и нельзя ему, он передовик производства, член партии. Если его тут увидят, могут и регалий лишить.
- Да вроде времена сейчас не те, чтобы за веру партбилет отбирать. Я в телевизоре видел, как руководители страны в храме со свечками стоят и нынешний генсек с ними.
- Так-то оно так, но у них на образцовом заводе партия пока всем рулит. Думаю, не долго им рулить осталось, но пока, как ни странно, компартия мимикрирует, изворачивается, но живет и побеждает, во всяком случае на том заводе.
- Ух ты, какая! - прошептал Борис, уставившись на девушку, идущую нам навстречу, наверное, в магазин. - Ты ее знаешь?
- Знаю, - нехотя признался я. - В нее влюблен мой школьный товарищ Дима.
- Как я его понимаю! А она?
- Она его держит на дистанции. Меня тоже. Гордячка.
- Познакомь, а?
- Да она меня в упор не видит. Да и как звать не помню.
- Ну попробуй, прошу.
На ум пришли слова бабушки о том, что в каждом человеке нужно видеть хорошее. И я попробовал. Девушка неминуемо приближалась. Белые одежды на ней весьма эффектно развевались, походка была такая... балетная, изящная. Голову держала высоко, но улыбалась нам вполне по-дружески, видимо узнала. А кому еще тут улыбаться? ...И я смирился. Наконец, мы поравнялись, остановились, я изобразил улыбку и выпалил:
- Согласно суровым законам международного этикета, я как воспитанный человек, обязан представить тебе моего друга Бориса. Но вот беда, наш общий друг Дима так и не произнес твое имя. Может, сама подскажешь? Кстати, здравствуй!
- Приве-е-ет! - пропела девушка. - Ну если твой закон такой суровый, - улыбнулась она, - то делать нечего. Зовут меня Дина.
- Как я докладывал выше, мой друг - Борис, меня зовут Юрий, - И мы с другом отвесили по легкому этикетному поклону.
- Здравствуй...те, - наконец подал голос Борис. Кажется, обомлел парень. Надо выручать.
- Можно без "...те", - вдруг пропела Дина, протянув ему красивую гибкую руку с золотым блеском на запястье. - Мы же из одной школы, не так ли?
- К сожалению, в вашу школу я перевелся недавно, - смущенно признался Борис. - Раньше в спецшколу ходил. Меня туда папа определил, чтобы я по его стопам, так сказать...
- Ах, вот оно что! - воскликнула Дина. - Так я тебя вместе с твоим папой видела в политехе. Я как раз туда поступать собираюсь.
- Странно, - произнес Борис, - в политехе девочек почти нет. Тебя что, родители заставляют?
- Нет, что ты, Боря, я сама инженером хочу стать. Почему тебя это удивляет?
- Потому, Дина, - он смущенно почесал высокий лоб, - потому, что я поступать в политех не собираюсь. Достаточно одного инженера в семье. Я его почти не вижу - он всегда на работе. Преподает, пишет, рассчитывает, испытывает, ездит на полигон, в командировки - горит человек на работе. Скоро совсем сгорит. Не удивлюсь, если откроется, что он уже смертельно болен. Во всяком случае, он почти всех коллег уже похоронил. Знаешь, умирать ради каких-то железок - увольте! Я жить хочу.
- Удивительно, - задумчиво произнесла Дина. - Не знаю, что на это сказать. Ты меня, Боря, просто ошеломил. - Она повернулась ко мне: - А Юра что об этом думает?
- Не думаю я об этом, - задумчиво произнес я. - Наверное, я фаталист. Куда судьба занесет, там и буду жить да радоваться. "А как жить, да не радоваться!"
- Вот и у меня та же история, - признался Борис. - Скорей всего, и я фаталист. Карьерные планы - противны движенью сердца моего.
- Да? Красиво, конечно, только вовсе не практично. - Опустила она прекрасные зеленые глаза с поволокой. - А ведь так всё хорошо начиналось... Ну ладно, мне пора. - И ушла Дина, своей танцующей балетной походкой, вся в белых развевающихся одеждах. Девушка потеряла к нам интерес, практический.
- Уж лучше так, сразу, - попытался успокоить друга.
- Ничего, ничего, - проскрипел Борис, - мы еще встретимся... на тропе войны. Мы эту красавицу им не отдадим.
- Даже не буду спрашивать, кому "им", - проскрипел я в ответ. - Так у тебя в обозримом будущем тоже оказывается тайна не распакованная. Тайна из тайн.
- Да куда же без нее? ...В наше таинственное время перемен! Тут не знаешь, что с тобой через час-другой будет. Значит, Юра, станем прислушиваться к пульсации вселенной, к вибрациям ноосферы?
- Станем, Боря. Прислушиваться, идя по цепочке предлагаемых событий. Ну что, по мороженому?
- Воистину, по нему!
2
В ларьке продавалось мороженое, напитки и замороженные овощи. Торговая точка принадлежала уютной полной тетечке. Она всегда улыбалась, при этом на пухлых щеках проявлялись симпатичные ямочки. Домашний голос её притягивал даже капризных детей, которые при появлении доброй тети в окошке затихали, глядя на нее во все глаза, ожидая чего-то волшебного, сладкого и полезного. Но увы, сегодня в будке сидела другая женщина. Нет, она не показалась нам злой, жадной или, скажем, неопрятной - просто другой.
В растерянности мы с Борисом стояли, не зная, можно ли этой незнакомой женщине доверить столь ответственное событие, как кормление нас мороженым. Это ведь не какая-нибудь картошка или помидор, обычные и негодные для чистого детского наслаждения, которое все порядочные люди считают волшебством. Наконец, дама в окошке не вытерпела нашего затянувшегося подозрительного молчания, с грохотом хлопнула створкой раздаточного окна. Тихо там, за стеклом, нас обругала, чем подтвердила самые тревожные опасения. Бабушка никогда не покупала продукты питания у неопрятных и грубых торговцев, и мне не велела.
Мы прошли еще двенадцать шагов, нашли еще одну точку, торгующую напитками, замороженным зеленым горошком, газировкой и, конечно, мороженым. За прилавком стоял продавец непривычно мужского пола в юных летах, наверное, студент. Он широко улыбнулся, приятным голосом поинтересовался:
- Могу я вам, господа, чем-нибудь помочь?
Обращение "господа" нам понравилось, как и улыбка, как и белоснежная униформа юноши. И мы решительно приступили к заказу молочного волшебства:
- Нам, пожалуйста, два рожка ванильного.
- Отличный выбор! - воскликнул продавец, протягивая нам вафельные рожки в ярко-синей упаковке. - Приятного аппетита. Приходите еще.
- Какой положительный молодой человек, - констатировал Борис, разрывая бумажную упаковку. Не так ли?
- Мне тоже так показалось, - согласился я, вонзая клыки в беззащитную ванильную нежность. Проглотив первую порцию молочной неги, удовлетворенно кивнул и неожиданно для самого себя сказал:
- Нас, бескомпромиссных исследователей реальной жизни, не должны вводить в заблуждение внешние эффекты. Под их мишурой вполне может скрываться нечто порочное и опасное. Ведь у людей публичных вежливость с белозубой улыбкой является элементом обмана. Кто знает, может, этот юноша сейчас смотрит на нас из-за своего бруствера и думает про себя: какие тупые пацаны, я им только что впарил просроченный товар, а они едят и радуются, не зная, что их через полчаса ожидает диарея.
- Да нет, парень по-прежнему улыбается, что-то напевает себе под нос, видимо у него хорошее настроение. А мороженое очень даже вкусное, уважаемой марки, предельной свежести. Так что ты, по-моему, несколько того, перегибаешь.
- Вполне может быть, - легко согласился я с мнением оппонента. - Но это не снимает с нас ответственности за максимальную объективность суждений. Трезвомыслие, мой свежий друг! И никаких пленительных восторгов.
- Ну, с этим, пожалуй, трудно не согласиться, коллега! Примите мой авансовый респект.
- С миром принимаю.
- Смотри, смотри, это интересно, - толкнул меня в бок соискатель, указав на необычную для наших мест мизансцену.
Одноногий темнокожий трансвестит вышел из кабриолета Бентли розового цвета. Изящным движением пристегнул протез, обошел спереди автомобиль, наклонился к водителю, погладив жирную шею ладошкой. Одежды радужных цветов развевались в такт кошачьим движениям округлого тела. Пухлые губы расплывались в блаженной улыбке, светлые кудри оттеняли бронзовый загар. Длинные пальцы с ядовито-красным маникюром унизывали массивные золотые перстни, в мочках ушей сверкали крупные бриллианты.
- Зинванна, вы обратно кошку завели? - Чика ткнула пальцем в куриные ноги, торчащие из прозрачного пакета на руках пожилой учительницы. - Помнится, ваша Муся год уж как сдохла. Эй, Зинванна, что с вами?
Учительница смотрела на радужную диву, не имея сил оторваться от пронзившего ее чувства прекрасного.
- Именно так, наверное, и выглядит воплощенная мечта!..- прошептала старушка, прижимая к груди пакет с куриными останками. Купила она их не кошке, а себе, чтобы сварить бульон на следующую неделю, чтобы как раз дотянуть до пенсии. - А какая машина! Никогда такой красивой не видела.
- Так это Бентли Континентал, четыреста лошадиных сил, за двенадцать миллионов, - не раздумывая констатировала Чика, работавшая в итальянском бутике старшим продавцом-консультантом. - У нас на таких мочалки приезжают тряпки скупать.
- Не может быть! - воскликнула Зина Ивановна. - Разве может столько стоить автомобиль? Это же дороже чем наш дом.
- Ну, дороже нашей хрущевки могут быть даже Жигули последней модели. Я вот построила квартиру в центре, скоро переезжаю. Так что еще полгода и - хау-дую-душеньки, отчий дом!
- А я всегда тебе, Чикалина, говорила: будешь хорошо учиться, найдешь достойную работу.
- Да я в школе не то, чтобы хорошо...- промямлила бывшая троечница. - Зато красный диплом торгового универа получила. - И добавила, отвернувшись: - Правда, не совсем получила, а купила в переходе за тыщу деревянных. - И, повернувшись, громко: - Зато диплом помог устроиться в крутой бутик.
- Ты молодец, Чикалина, - произнесла зачарованная пожилая женщина, одетая в костюм булыжного цвета, заштопанный на локтях, который носила, еще работая в школе. Она неотрывно смотрела на роскошную темнокожую блондинку, словно по воздуху плывшую им навстречу. - Как она великолепна! И ведь даже отсутствие ноги на походку не повлияло. Нет, правда, она красавица!
- Вы совсем простая!.. Почему она? - обидевшись, что на нее не обращают внимания, прогудела хриплым баском Чика. - Вы что, не узнаете, Зинванна? Это же Вовка из двенадцатой квартиры.
- Это двоечник Вова Лялин? - прошипела сдавленно учительница. - Да как же это возможно!
- Ну вы совсем как простая! И ничего такого! Подумаешь! Просто он сменил пол, вошел в бренд и нашел себе мужа, который вон за рулем сидит. Говорят, миллионер из Сибири, на нефти разбогател. Этот папик нашему Вовке и машину купил, и пентхаус в центре, и загородный дом с бассейном. Только он теперь не Вовка Лялин, а Ванда Лавми. А нога у него... у нее... имеется, просто оно ее подгибает и ремешком пристегивает, как нищий в переходе, чтобы жалели и больше давали.
- Хэллоу, девчонки! - напевно произнесло "оно", отвесив смачный воздушный поцелуй паре соседок и заодно "папику", что сидел за рулем, ревниво наблюдая за радужной дивой. - А вы всё также прекрасно выглядите! Просто фэйшин! Зэ Бэст!
- Ой, Вандочка, ну прям скажешь! - смущенно зачастила Чика, поправляя растрепанные волосы, сальные на концах. - Рядом с тобой мы просто дурнушки деревенские.
- Если честно, так и есть. Я типо прикалываюсь. А я тебе, Чикушка, всегда говорила, - жеманно жестикулируя руками, пропело... пропела Ванда, - бренд в нашем гламурном лайфстайле - это всё! Это сейчас "крэм-дэ-ля-крэм"! - Потом повернулась к старой учительнице: - А я вам очень благодарна, Зина Ивановна, за вашу науку!
- Да что ты, что вы, Вова... прости, Ванда, - еще больше, чем Чика, смутилась старушка. - Разве я могла тебя научить такому! - Она оторвала руку от куриных ног в пакете и показала на розовый автомобиль, потом на радужные одежды трансвестита. - Даже мне ясно, что ты всего этого сам добился!
- Да-а-а у-у-ж, не скрою, пришлось побегать за птицей удачи. Но вы тоже меня кое-чему научили, Зинаида Ивановна! - Ванда провела пальцем в золотых перстнях по старенькому костюму учительницы, тщательно вытерла палец носовым платком в кружевах. - Глядя на вас, слушая ваши поучения, я сказала себе: никогда такой не буду! Пусть лучше умру от СПИДа, буду валяться в ногах миллионеров, но выйду в люди. Как вы нас учили, что-то такое у Горького: "Лучше три года пить живую кровь, чем триста лет жрать мертвечину". Понимаете!
- Вообще-то не совсем Горький, а Пушкин, но суть ты ухватил по всему видно правильно. Ну что же, Вовочка, - примирительно сказала учительница, - пусть хоть так... Позволь считать, что мне удалось тебе помочь выйти в люди! И спасибо тебе, дорогой... дорогая, за то, что я теперь могу тобой гордиться!
- Ах, мерси, мерси, мон шэр! - Ванда из многочисленных складок одежды извлекла перламутровую сумочку на цепочке, щелкнула замочком, двумя пальцами извлекла глаженную утюгом купюру, потом вторую и протянула учительнице. - Возьмите, Зинванна, купите себе, наконец, целую курицу, а то ходить по улице вот с этим... - Палец в золотых перстнях показал на торчащие куриные ноги с длинными когтями. - Это не комильфо! Просто какое-то Джо Дассеновское о, шайзе-лизе, в натури-е-э!
- Ах, спасибо тебе, милый мальчик!.. девочка... Вандочка! - запричитала учительница, по-прежнему восторженно глядя на бывшего ученика, жадно до головокружения вдыхая аромат эксклюзивных духов, окружавший его... ее.
- Пока-а-а-а! - одноногий темнокожий трансвестит в бренде помахал ручкой и поплыл в сторону второго подъезда хрущевки, где доживала свой век старушка-мать.
- Зинванна, - сурово проскрипела Чика, - сколько он дал? Две по пятьдесят долларов? Одну денюжку отдайте мне - это комиссионные за участие в сделке. Сейчас так принято.
- Ага, щас! - отрезала пожилая учительница, резво сунув доллары за пазуху. Отбросила куриные ноги с когтями на траву, где на подарок судьбы набросились три кошки, сидевшие в засаде. - Да ты совсем простая! Зря что ли я перед этим тупым второгодником расстилалась! А ты, Чикалина, иди! Уроки учи, двоечница!
Уничтожив мороженое, Борис выбросил в урну мятую бумажку, пропитанную сладким молоком, вытер пальцы платком и произнес в пространство:
- Ну и что на этот раз подсказывает твоё трезвомыслие?
- "Кипит наш разум возмущенный", только в "смертный бой идти" по-моему рановато. Пусть гнойник созреет до нормативной готовности, а там уж как требует врачебная этика "резать, не дожидаясь перитонита",
- Ладно, как скажете, коллега. Как насчет, испить студеной водицы из неиссякаемого источника народной мудрости?
- Положительно, - кивнул я, баскетбольным броском отправив свою молочную бумажку в закопченное нутро мусорного постамента. - Если, конечно, народной, да еще мудрости.
За доминошным столом в центре двора сидели мужчины, осиянные солнечным светом, льющимся с интенсивно-синего неба. Одежда их, от светло-серого до агрессивно-черного цветовых оттенков, выцветшие кепки на бровях, карманы оттянуты круглой стеклотарой с таинственным содержимым. На губах шевелились прилипшие едва тлеющие окурки, в центре стола изгибалась доминошная рыба. Только ни синее небо, ни детский смех от ярко-раскрашенной игровой площадки и даже ни черная рыба в белых кляксах, в прямоугольных изгибах, и даже ни плескучее содержимое стеклянных емкостей в оттопыренных карманах - отнюдь не это тревожило население стола.
- Что будем с Американскими штатами делать? - сурово прохрипел Жора Тверской, сжав крепкие кулаки, не знавшие иного труда, кроме нежного общения со старинными сейфами. - Совсем уже обнаглели империалистические буржуины!
- А я читал в печатном органе, что с ними и делать ничего не нужно - сами развалятся, - доложил худой как щепа АндрейВаныч с Шарикоподшипникового, по ходу рассуждений манипулируя жилистыми руками под полой пиджака, нагибаясь, глотая и выпрямляясь с удовлетворением на морщинистом личике.
- Так говорить идеологически ошибочно и политически безграмотно! - срезал предыдущего оратора бывший секретарь парткома завода имени Ильича - Василич, осуждающе глядя на внеочередные манипуляции худосочного соседа. - Нельзя нам ждать милостей от политики, взять их у ней - наша задача.
- В таком случАе, вношу предложение, - громко, как с трибуны партхозактива, заголосил недавно спившийся бывший секретарь райкома комсомола Увытя Седой. - Давайте, жахнем по СыШыАм бомбой! Наши ученые подсчитали, что хватит десятка ракет, чтобы воплотить мечту Сахарова о Проливе имени Сталина между Канадой и Мексикой.
- Отут надо прибегнуть к народному голосованию! - раздался хрип Жоры, которого до сих пор после двадцатилетней завязки зовут через милицию открывать сейфы, ключи от которых потеряли нерадивые чиновники, поэтому ощущал себя человеком государственной важности. - Кто за то, чтобы долбануть по Америке бомбой? Прошу поднять мозолистые руки.
- Стоять! - вскрикнул бывший секретарь парткома Василич. - А кто из вас подумал об Американском пролетариате, о наших дипломатах-разведчиках, несущих невидимую службу? А товарищи коммунисты США? Их что, тоже под огонь? Нам история не простит! Никакой с вас сознательности! Стыд и срам!
Дворовые политики от стыда опустили головы чуть не до самой доминошной рыбы. Первым очнулся и выпрямился Увытя Седой, он солидно оттянул и без того бордовый нос, указал грязным пальцем с черным ногтем в нашу сторону и внес предложение:
- Господа-товарищи-братва! Смотрите, у нас тут молодые патриотические народные поколения. Давайте пошлем их в гастроном, а когда вернутся, мы несколько примем и тогда решим, кого бить, а кого щадить.
- Нет и нет! - возразил АндрейВаныч, сняв с лысой головы кепку, свернул головной убор в трубочку и выпростал по-Ленински руку в сторону гастронома. - Соврёменной мОлодежи доверия нету! Они все в буржуазном ревизионизме, как Шарик в парше. - Он сверкнул розовой лысиной в сторону собачей будки, откуда улыбался солнышку, детям и доминошникам патлатый щенок неопознанной породы. - Это ты, Увытя, воспрянешь и возьмешь штурмом торговую точку. И попробуй только не обернуться за десять минут! - Он грохнул кулаком по столу, подняв рыбу в воздух. - Ты у меня на бюррро рррайкома пойдешь! Ты у меня партбилет на стол положишь!..
Нам с Борисом, отвергнутым старыми революционерами, ничего не оставалось как покинуть полит-ток-шоу и вернуться к всестороннему изучению нашей жизни. Как-то естественно потянуло нас на детскую площадку. Где еще, если не среди этих маленьких человечков, ангелов земных, можно отдохнуть сердцем и просветлеть душой.
Мамаши с колясками подвинулись, освободив сидячие места для гостей мужского пола, и сходу принялись кокетничать, громко обсуждая магазины, моду сезона, цены на стоянках автомобилей, марки косметики, памперсов и перспективы поездки заграницу. Но мы с Борисом держались, предчувствуя наступление чего-то светлого.
Малыши копались в песочнице со свежим белым песочком. Подбежала собачка по кличке Шарик и присела в уголок песочницы, оставив после себя витиеватую фигурку. Ближайшая девочка подползла к уголку, взяла в ручку нечто теплое и загадочное и принесла маме, чтобы поделиться нечаянной забавой. Сама почти девочка, мама, потребовала, чтобы дочка выбросила "эту гадость", малышка неуклюже бросила и попала в пустую коляску, выстланную изнутри белой простынкой. Хозяйка коляски стала выражать свое несогласие в связи с неприглядной ситуацией, на что мама девочки, сама почти девочка, резко вскрикнула и послала хозяйку коляски куда-то очень далеко.
Три девочки из пяти, населявших песочницу, хором заплакали, да так пронзительно, что Борису пришлось прикрыть пальцами чуткие уши, чтобы не оглохнуть. Плачущую тройку малышей растащили по домам нервные мамы. Те же, которые обладали более крепкой нервной системой, остались гулять. И наступила сравнительная тишина, в прозрачную ткань которой гармонично вплетались лепет младенцев, птичье пение и песня о весне и любви, льющаяся из открытого окна. Мы с другом решили, по случаю, насладиться идиллией, расслабленно откинулись на дощатую спинку лавочки, вытянули ноги, подставив солнышку лица.
И тут, как в обычном классическом мультфильме, появился хулиган лет пяти с сучковатой палкой в грязной руке. Откуда-то сверху, должно быть его приятель, стал кричать: "Жека, иди ко мне!", "Иди ко мне, Жека!", "Жека, Жека, иди ко мне, Жека!" - и так двадцать раз, в разных вариациях, но очень громко. Жека махнул ему рукой, мол сам иди, если тебе надо, переступил в песочницу и принялся рыть палкой яму, сооружая замок из песка. Малышка, что по соседству, копала совочком плавательный бассейн у своего домика, нечаянной ножкой сравняла западную стену Жекиного замка. Тот взвыл и закричал, что есть мочи: "Мелкая! Ты что, не видишь! Ты мне стену сломала!" Мелкая остолбенела и, так как по малолетству не сумела выразить словами всю степень сожаления, попросту заревела. Подскочила мама ревущей малышки и сходу выдала крепкую затрещину Жеке. Тот выскочил из песочницы и закричал на весь двор: "Старая собака, я тебя убью!" - "Это я старая! Да я сама тебя урою!" - "А ты сперва догони!" - и давай бегать кругами, выкрикивая "Я тебя убью! Старая, старая!" - да так, удаляясь, продолжал кричать и угрожать, а его пронзительный голос долго еще раздавался эхом в стоячих звуковых волнах колодца нашего двора.
Наконец, на смену малышне, пришли детки постарше и принялись бегать по пластмассовым лестницам и желобам горки. Раньше тут стоял мощный агрегат из карусели и качелей, сваренный из металлических труб. Со временем яркая краска с конструкций сползла, смазка трущихся узлов пропала. В результате, детская площадка представляла собой страшного ржавого монстра, который гудел, скрипел, раскидывал детей во все стороны, ломал руки-ноги, и все меньше оставалось желающих воспользоваться этим развлечением. Наконец, угрожающую конструкцию разрезали ацетиленом, с грохотом забросили в грузовик и увезли прочь. Всего-то через полтора года загорелые рабочие из южных стран поставили новую детскую площадку из ярко-желтой пластмассы. Теперь грохочущие звуки создавал этот новомодный шедевр, являвший собой символ трогательной заботы администрации о подрастающем поколении. Итак, учащиеся средних классов, нехотя бредущие из школы домой, видимо засидевшись, решили размяться и совершили пиратский набег на нечто беззащитное, неохраняемое, детское. Кто знает, может быть, не специально, только грохот от их милых детских забав оглушил двор. Мы с Борисом встали с насиженных мест и отправились прочь. За нашими спинами слышались звуки, похожие на артиллерийскую канонаду, вперемежку с басовитой руганью доминошников и лаем невесть откуда набежавших собак.
Приступ голода, проросший на очень нервной почве, напомнил, что наступило время, когда "полдень, джентльмены пьют и закусывают", поэтому решили мы рассредоточиться по казармам, то есть по квартирам, отложив изучение окружающего социума в категории "простые люди" на более спокойный период, может, на время дождя, урагана или мороза...
3
Следующий день ознаменовался сразу тремя событиями.
Бабушка, моя мудрая добрая бабушка, возвращалась в "родные пенаты". Много раз я провожал старушку до автостанции и сажал в автобус, но в этот раз у меня внутри всё сжалось, сердце бухало, как сумасшедшее. Я вцепился в сухонький локоток и не хотел отпускать.
- Что же ты меня как в последний путь провожаешь? А, Юрик? - Она искоса глянула на меня, мягко выворачивая руку из моего захвата. - Вроде бы чувствую себя неплохо. Ты меня порадовал. Так что с тобой?
- Бабушка, а что если и на самом деле "в последний путь"? - громким шепотом произнес я нечто страшное.
- Ну и ничего, если и в последний, - спокойно сказала она. - Подумаешь, какая невидаль - старуха на тот свет уйдет! Нет у меня страха, внучок. А только желание встретить в вечности моего Господа Иисуса. Вот уж будет радость, так радость!
- А как же я, бабушка? - чуть не рыдал я, как избалованная девчонка. - Как мы? Как?
- Помнишь, о чем я тебе говорила? Храни мир в душе. Молись, как умеешь. Остальное приложится. И еще в храме вашем служит отец Владимир, молодой такой, но весьма благодатный священник. Так ты научись ходить к нему за советом. Батюшке вполне можно доверять. Что скажет, - выполняй без сомнений.
- Ладно, - кивнул я пустой звенящей головой. - Только ты постарайся не умирать, а?
- Это уж как Бог даст. Но постараюсь. Всё, иди, дорогой внук, отпусти меня и иди!
Дома отец завтракал один, он посмотрел на мою кислую физиономию и, ухмыльнулся:
- Что с тобой, сын? Ты будто лягушку проглотил.
- Лучше бы уж лягушку, - засопел я. - Знаешь, пап, кажется, бабушку мы больше не увидим.
- Что за глупости! Она вроде здорова и настроение у нее хорошее. С чего ты взял?
- Не знаю, только не увидим и всё...
- Брось ты это! - резко отозвался отец. - И вот что, давай иди в школу! И не вздумай опаздывать или прогуливать.
- Иду, иду, - проворчал я, подхватил сумку и пошел.
У подъезда меня ожидал Борис. Он стоял у куста рябины, подставив лицо солнцу, и улыбался. Наверное, думал о чем-то хорошем, может о Дине, а может о чем-то еще более приятном.
- Пойдем скорей, мы опаздываем, - поторопил он меня.
- Ну и что? Подумаешь, опоздаем на десять минут. Тут такое, такое!..
- Что "такое, такое"?..
- Да вот бабушку проводил домой, - пробурчал я, - а на душе, как набат колокольный: ты ее больше не увидишь, это всё.
- Но разве бабушка тебе не сказала, что вы еще встретитесь там, на небесах.
- Это если встретимся, а то ведь для меня это очень сомнительно. Какая она - и какой я!
- Ну так и стань таким, как она! А я тебе помогу, чем смогу. А ты мне.
- Да? - глянул я на Бориса, он меня пытался успокоить, приободрить, и это было приятно. - Спасибо...
Не успели мы пройти половины пути до школы, как за спиной раздался голос, прерываемый хриплым дыханием:
- Молодые люди, прошу, остановитесь на минутку. Совсем задохнулся, догоняя.
Мы остановились, позволив пожилому человеку поравняться с нами. Выглядел он весьма странно: костюм-тройка с платочком в кармане и цепочкой на жилете, галстук-бабочка съехал набок, дорогие английские ботинки изрядно разбиты, портфель крокодиловой кожи и седая бородка с очками в золотой оправе поверх носа с синеватыми склеротическими прожилками. Господин улыбался, по-деревенски прикрывая щербатый рот пухлой ладошкой. Наконец, перевел дыхание и сказал:
- Простите еще раз, молодые люди. Я о вас всё что мог, узнал. Вы мне подходите! Еще раз простите, работа у меня такая. Я рекрутер или если хотите, - покупатель талантов.
- А мы, стало быть, ваш товар или если хотите - рекруты, - съязвил Борис.
- Простите, да! - нимало не смутился господин в бородке. - Вот, возьмите и на досуге внимательно почитайте - это именно для вас! - Он протянул каждому по цветной брошюрке. - И настоятельно рекомендую после окончания школы идти к нам. Повторяю - прежде чем вас догнать, я учинил целое расследование. Вы именно те, кто нам нужен! С Богом! - И удалился.
- Нет, а что тут такого, - прошептал Боря. - Эти профессора и академики - все немного не в себе.
- Думаю, что это не типичная рассеянность "не от мира сего", - пробубнил я, - а продолжение всё той же цепочки мистических событий.
Несколько ошеломленные, мы одновременно на ходу открыли брошюрки и прочли следующее:
"Всемирная Академия Общественных Наук основана тремя академиками из трех ведущих стран мира, на собственные средства. Мы готовим широкий спектр специалистов в области управления, политанализа, дипломатии, журналистики, образования 21-го века и проч. На время обучения выплачивается стипендия в сумме от пятисот условных единиц и более, в зависимости от результатов тестирования. После трех лет интенсивного обучения по новейшей методике - последует трехлетняя практика интерном на избранном самими учащимися поле деятельности, с оплатой согласно штатному расписанию, но не менее десяти тысяч условных в месяц. Разумеется, все время обучения сопровождается юридической поддержкой. Мы не волшебники, мы просто помогаем таланту вырасти и реализоваться, именно потому, что сами в юности могли об этом только мечтать".
Сзади на обложке - улыбающиеся старички-академики, в количестве до трех моложавых физиономий, один из них - догнавший нас пожилой господин, правда в реале тот имел во рту не так много зубов, как на картинке. Видимо, времени на ремонт протезов не хватало - все силы брошены на реализацию мечты нищей небесталанной юности.
Ни слова не сказав, мы лишь переглянулись, сунули брошюрки в сумки и быстрым шагом двинулись в сторону школы, откуда раздавался угрожающе дребезжащий "третий звонок".
Эти два происшествия случились до обеда. В столовой мы дружно урчали над двойными порциями окрошки, да еще со свежим парниковым огурцом, да еще с огненной горчичкой. Вышли в школьный двор в прекрасном настроении. Согласно научным исследованиям, теперь целых сорок дней мы еще сможем жить и радоваться солнцу, таинственным происшествиям, которые непременно случатся, да и уже начали. Школьный двор сотрясали крики малышей, вопли школьников постарше, и всё это под ошалелое цвирканье птичек и звуки ритмичной музыки из распахнутых окон дома напротив. Поэтому нам обоим пришла идея исполнить припев бесшабашной песенки Саймона и Гарфункеля "На школьном дворе":
Well, I'm on my way
I don't know where I'm going
I'm on my way
I'm taking my time but I don't know where
Goodbye to Rosie, the Queen of Corona
See you, me and Julio down by the schoolyard
See you, me and Julio down by the schoolyard
Вэлл, айм он май вэй
Ай донт ноу вэар айм гоуинь
(это я понимал, это по-нашему: Я иду своим путём, я не знаю, куда иду.
Гуд бай, ту Роооуузи, зэ Куин оф Корона
(тоже ясно: прощай, Роза, королева красоты,
выгляни, видишь - я и Хулио внизу на школьном дворе)
"Сиийуу ми энд Хулио даун бай зэ скюльярд" - вытягивали мы рефрен высокими голосами, причем у Бориса вот этот "скюююльярд" получался и вовсе как у Пола с Арчи. Потом еще свистели, как сумасшедшие авторы и исполнители - а как же!..
Мы самозабвенно пели с прищуренными от яркого солнца глазами, углубившись в текст, в перевод текста на русский язык, в те веселые ощущения, которые передавала нам эта странная, но такая близкая по духу песня.
...И не заметили, как прозрачным силуэтом перед нами выступила из солнечного облака самая красивая девушка нашей школы, по имени - надо же! - Роза. Она была нашей региональной "Queen of Corona" - королевой красоты. Борису хоть бы что, а я смутился и потупил ослепшие на миг бесстыжие очи. Мечты об этой девушке томили меня не один год, я боялся приблизиться к ней, столбенел, когда она оказывалась рядом, бессонными ночами под светом луны писал ей стихи. Девушка это чувствовала, она это знала и каждый раз, как из ведра студеной водой, окатывала меня своей лучезарной насмешливой улыбкой, держа на дистанции: "не подходи, унижу!"
- Значит вот так: "прощай, королева красоты Роза", - говорила она, обращаясь ко мне, но глядя в лицо Борису. - "Я тебя променял на школьного друга Хулио"? Или как там его?
- Моего друга Хулио, - сострил я неуклюже, - в реале зовут Борис. А это...
- Да знаю - Роза, - иронично улыбаясь, произнес мой друг. - Мы встречались в спецшколе на вечере танцев.
- Только познакомиться не пришлось, - грустно сообщила Роза, получив от моего друга то, что обычно получал от нее я - ушат холодной воды. Мне даже стало жалко подругу детства. Хоть, если честно, от той милой девочки в нынешней Розе ничего не осталось.
Борис неожиданно снова затянул припев "Школьного двора", я подключился, и мы, пританцовывая, посвистывая, двинулись к величественному железобетонному порталу школы:
Goodbye to Rosie, the Queen of Corona
See you, me and Julio down by the schoolyard
Короче, гудбай, девушка-красавица! Гуд, так сказать, бай...
- Да ты не расстраивайся, Юр, - уже в коридоре сказал Боря. - Она не та, кто тебя заслуживает. Знаешь, как у нас в спецшколе ее называли? Только не тресни меня сгоряча! Переходящим красным знаменем. Ее там все кому не лень перепробовали.
- И ты, гад такой? - прошипел я угрожающе. Мне на самом деле захотелось его треснуть.
- Нет, что ты! Я брезгливый, мне такие ни к чему. А ты все-таки расстроился...
- Я в нее влюблен с детского сада, был. Понимаешь?
- Думаю, тут ключевое слово - "был". Ну, что поделать, Юр! Не той дорожкой пошла девочка. Не той. - Потом улыбнулся, положил руку мне на плечо и бодро произнес: - А видишь, как песенка пришлась кстати! Ты вообще-то заметил, как все у нас с тобой здорово получается? Это твоя бабушка там в церкви за нас помолилась - и вот... Наше знакомство, одна красавица, другая, потом этот старичок академический - это всё неспроста.
- Всё равно больно, - признался я.
- Это ничего, это пройдет. У нас с тобой впереди великие дела, великие свершения, коллега! Так вперед!..
- ...На контрольную по физике!
- Ну да, пока на контрольную... - почему-то взгрустнул Боря. - Кстати, вон твой Дима уже нервничает, головой крутит, не у кого списывать. Пожалеешь его?
- А как же. Да он неплохой парень, только происхождением подкачал, да и влюбился в Дину не вовремя и не к месту.