Посвящается песне "Hotel "California", в которой поется совсем не о том, что я представляю, когда ее слушаю...
Утро явно не любит позднюю осень и, как ленивая женщина не торопится вылезти из постели, так и осеннее утро не всегда спешит расстаться с ночью. Сегодня оно накинуло на небо серую дерюжку и иногда начинает неумело отжимать ее, словно мокрую половую тряпку. Тогда осень обиженно вздрагивает под холодным дождем. Последние птичьи стаи, ничего не зная о сопротивлении воздуха, плывут на юг негативами трассирующих очередей. Вязкий, холодный, и такой же ленивый как утро, воздух сутулит плечи прохожих. Раскрытые зонты делают их похожими на ходячие осклизшие грибы. Дождь и ветер заставляют эти грибы смешно покачиваться из стороны в сторону, как бутылки на столике в купе идущего поезда. Мокрое осеннее утро - самое нестабильное состояние природы и души.
Таким вот утром, в старом парке среди черных корней, стыдливо прикрытых фальшивой позолотой листьев, нашли мужчину: нестарого; неопределенного какого-то. Младший сержант и ефрейтор отошли в кусты по малой нужде и обнаружили человека; не смогли в предрассветных сумерках определить живой он или нет, и вызвали "скорую". Приехавшие медики увидели мужичка: не очень грязного, несмотря на то, что ночь он провел на мокрой земле; не совсем опустившегося, судя по одежде; не совсем мертвого и отвезли в больницу. Там, при поверхностном осмотре, у него не обнаружили видимых травм, но ночь под октябрьским дождем не самое лучшее, что мы переживаем в жизни, а для его жизни, такая ночь стала последней. Он прожил еще один серый день и тихо, вместе с ним, угас.
Мужичка звали... Вот тут и начинаются настоящие сложности. Во-первых, если прозвучало "мужичек", да еще найденный в парке, да еще дождливым осенним утром, то ассоциативно возникает образ некрупного, опустившегося мужчины средних лет или немного старше, выпивохи и неудачника. Во-вторых, дав имя любому персонажу, мы его тем самым одушевляем и приближаем к реальным людям. Если проанализировать соответствие имени характеров некоторых литературных героев, то возникает странная картина: Иван Иванович - прямолинейный, неумный, но добряк; Корнелий Амвросиевич или Эдуард Георгиевич - явно с претензиями или нерусский; Акакий Акакиевич - тут и пояснять нечего. Самое смешное при этом, что читатели, носящие такие же имена, начинают сравнивать героя с самими собой; сознательно или нет, ревниво пытаются найти в себе его лучшие качества, и возмущаются, если находят худшие, но могут нейтрально относится к персонажам с именами уж совсем дикими, такими как, например, Везувий Этнович.
В самом деле, первое впечатление от мужичка было такое, что он именно Акакий Акакиевич, потому хотя бы, что, когда его привезли в больницу, был без сознания и своим обликом напоминал героя гоголевской "Шинели", только с поправкой на современный стиль одежды.
Когда же привели в чувство, оказалось, что зовут его, все же, В.Э.; что лет ему прилично за сорок; нет, не работает; разведен; не судим. Жилье имеет, точнее, прописан в одном месте, но живет в другом - снимает комнату. Никто на него в парке не нападал, претензий к милиции не имеет и т.д. и т.п. И так как он складно и без запинок на все вопросы ответил, милиция успокоилась, дала расписаться в протоколе и, разгоняя казенный больничный запах своим, не менее казенным, удалилась. На каталке его отвезли в коридор отделения общей терапии, который в этот ранний час освещался только дежурной лампой, и оставили до утреннего обхода.
"Так хорошо наконец-то оказаться в тепле. Как мало мне было нужно для простого состояния счастья, вот такого, которое подарила мне теплая постель с черными штампами на белье. Хорошо, что эти молодые ребята с опухшими от недосыпа лицами оставили меня с таким облегчением. Наверное, время их дежурства закончилось и еще одна проблема, когда уже мысленно вытягиваешься в постели, а перед этим выпиваешь кружку пива с такими же ребятами, совершенно не соответствовала их планам". Мужчина сам попробовал потянуться, но не почувствовал своего тела. С огорчением он отметил, что, наверное, это плохой признак. Даже не отметил, а констатировал, почувствовал, что, вряд ли, серый размытый свет, который постепенно заползал в больничный коридор, встретит его завтра. "Может быть, еще ночь останется моей, но тогда стоит поберечь силы", - подумалось отвлеченно. Беречь силы, которых не было, совершенно не хотелось.
Подошла медсестра, равнодушно посмотрела на лежащего перед ней человека, наморщила лоб и, как будто, что-то вспомнив, деловито нахохлилась, сунула руки в карманы халата и, немного наклонив голову направо, застучала каблучками прочь.
Заплаканной подушкой, нечаянным приливом внезапно упало забытье. Когда он пришел в себя, появились признаки других людей: голоса; покашливание; скрип пружин; бряканье чайных ложечек в стакане и сотни других незначительных звуков, которые ежедневно сопровождают пробуждение отделения общей терапии в больнице провинциального города.
Он лежал на спине и смотрел в потолок: "Как интересно, я всегда пытался представить, что думает приговоренный к смерти в последний день. Вот я лежу и могу оставить все как есть и умереть, а могу собраться в кулак и прожить еще несколько бессмысленных лет. И инстинкт самосохранения ничего сделать уже не сможет, я обманул этот хитрый инстинкт. А может, он просто сам отвернулся от меня?" Беспокойство, которое должно было шевельнуться в его душе, так и осталось лежать пушистым котенком.
"Вот я на самом себе все проверю и опять окажусь прав, и опять никто об этом не узнает. Каково быть одновременно и палачом, и смертником, и комиссией по помилованию? Чем ближе к вечеру, тем больше я буду становиться палачом и смертником. К завтрашнему утру в камере смертников на одну такую парочку станет меньше. А комиссия по помилованию, как всегда, опоздает".
Опять закружилась голова, сладкая тошнота подступила к горлу, в груди предчувствие сжало сердце, подержало немного и отпустило. Пахнуло сухим ветром, запахом трав, полусожженных тропическим солнцем. Непонятно как, - через неуловимые ли колебания почвы; через белые росчерки чаек или через плотный синий ветер - повеяло близким океаном.
Благословенная земля Калифорния! Ты в своем теплом сне не знаешь, что осенним дождливым утром в тысячах миль отсюда один из тех, кто любил тебя, прощается навсегда с мечтой проснуться не в больничной палате, не на холодной земле, а на океанском пляже. Проснуться и увидеть, не открывая глаза, предрассветные звезды, услышать дыхание прибоя и шум прибрежной автострады. Вдохнуть незнакомый воздух, и задержав в легких, постепенно отпустить, смакую губами его полынную горечь.
"Наконец-то, сон, который мне снится столько лет, не закончится острым ощущением потери. Той, которая бывает, когда после полетов во сне, просыпаешься с убеждением, что умеешь летать, а реальность в секунды это убеждение разрушает. А теперь мой сон никогда не закончится, а если и закончится, я об этом уже не узнаю".
В последнюю минуту, перед тем как окончательно уснуть, он подумал о том, что как было бы здорово, чтобы, когда он откроет глаза, рядом сидела мама. Закрытые глаза наполнились влагой. Просочившись сквозь ресницы, она набухла стеклянной горошиной, которая вдруг растаяла и, сначала медленно, затем все быстрее, горячо и едко пробралась сквозь щетину на щеке и упала на сухую, прогретую и благословенную землю Калифорнии.
Как торжественно упал занавес, подняв облако пыли! А всего-то, привезли человека в больницу; у него под влиянием болезненного состояния начался навязчивый бред, который по закону жанра смешался с реальностью. Хитроумный автор ищет возможность эффектно закончить рассказ. И находит такую концовку, от которой сентиментальные читатели умильно роняют слезы. Тем временем, автор, совершенно не заботясь о том, что сам герой, возможно, не собирался "давать дуба" по чьей-либо прихоти, с чувством выполненного долга пропивает гонорар за этот рассказ со случайными собутыльниками. Заканчивается попойка далеко за полночь и по пути домой, а точнее, по пути к тому месту, где, по его мнению, он живет, автор теряет ориентацию в пространстве и падает под откос в старом городском парке. Дождливым октябрьским утром следующего дня автора находит милиция; карета "скорой помощи" привозит его в городскую больницу, где к вечеру он тихо умирает. А этот рассказ, как и многие другие, так и остался недописанным.