Телефон верещал не переставая. Но выскакивать из ванны в мыле и пене, хватать мокрыми руками новенький, на прошлой неделе купленный мобильник, очень не хотелось.
"Ну, и пусть его, - подумала Галина. - Если что-то важное, то перезвонят, а все срочные дела уже переделаны. Последний неуд в прошлую субботу сменился зачетом, можно с чистой совестью гулять-отдыхать или понежиться немного в пене. Каникулы, они и для препода каникулы".
Телефон умолк. Из-за тонкой двери послышался голос Сомова. Галина удивилась и совсем выключила воду - а с кем это он говорит по МОЕМУ телефону?
- ... ее это не интересует, - в голосе Никиты непробиваемая уверенность. - У нее другие планы. Да, я точно знаю. Могу передать, но повторяю...
Ники в своем репертуаре: всего три недели как помирились, и вот он опять что-то решает за нее.
"Хамов и наглецов надо останавливать сразу, без всякого спуска и жалости. В революцию таких расстреливали пачками, а теперь..."
Галина будто наяву увидела свою прабабку. А хамить Анне Сергеевне Вовк соседи не решались даже будучи сильно пьяными.
Все удовольствие от купания куда-то подевалось. Разрекламированная пена, с запахом горных цветов, способствующая райскому наслаждению и релаксации, со своей задачей не справилась. Галина выдернула пробку, быстро обмылась под душем, накинула халат и вышла, не дожидаясь, пока ванна опустеет. Мыть ее не стала - это дело Ники. Пускай потрудится, жирок растрясет. От безделья глупые мысли заводятся. Еще немного и он решит, что может вертеть ею, Галиной Вовк, как рулем ее автомобиля!
- Кто звонил?
- А, Галинушка, уже помылась? - улыбнулся Никита, притворившись, что не услышал вопроса.
"Вот ведь жук! У кого что, а у Ники первой родилась хитрость", - подумала Галина, вытирая на ходу волосы.
Мобильник лежал там же, где она его оставила, а Никита Семенович Сомов вольготно расположился в кресле и старательно шуршал газетой. Если бы Галина лежала в ванной в наушниках, то так и не узнала бы о самоуправстве Ники. Но сегодня у нее не было настроения слушать музыку, и плейер остался в кармане халата.
Опция "Входящие звонки" - незнакомый номер, рядом пометка - "соединение произошло", и время разговора - чуть больше минуты.
- Ну, и что это значит? - Галина потрясла черным мобильником. Все эти новомодные модели, цвета "металлик с перламутром" да еще украшенные стразами, ей категорически не нравились. Вещи должны быть надежными и практичными, а избыток украшений - это уже от лукавого. - Только не говори, что ошиблись номером, я ведь могу перезвонить и выяснить.
- Галинушка, ну что ты как с цепи... - Никита уронил газету и потер пухлые ладони. Вид у него сделался обиженно удивленный, как у щенка, ни за что ни про что отшлепанного мокрой тряпкой.
- Ники, не юли! С кем ты разговаривал, и что там меня не интересует?
Сожитель и сослуживец тяжело вздохнул, смиряясь с поражением.
- Ну, я же для тебя стараюсь, Галинушка! Ты и так много работаешь - отдохни, расслабься. Зачем тебе еще какая-то халтурка?
Может, в другой день Галина и согласилась бы, но в ушах все еще звучал самодовольный голос: "Ее это не... я точно знаю". Если наглеца нельзя расстрелять, его следует избить, хотя бы словами.
- Никита Семенович, я сама решаю, что мне нужно, а без чего я могу обойтись. Или без кого. Ты все понял?
Короткий взгляд в сторону входной двери, переход на официальное обращение и противник дрожит и капитулирует.
- Да, Галина Викторовна, я все понял. Ты сама все решишь - вот подумаешь немного и решишь. Я ведь не хотел ничего такого, - пальцы Никиты нервно сжимаются и разжимаются, будто комкают платочек с кружевами. Когда ректор впервые увидел такое "чистосердечное раскаяние", он сказал: "Сомов, не переигрывайте - у нас Худакадемия, а не Большой театр". Во все остальные разы ректор изрекал: "Не верю!" и продолжал песочить провинившегося подчиненного, не обращая внимания на его горестные вздохи и дрожащие пальцы.
- Ближе к делу, Ники. Тебе еще ванну мыть и завтрак готовить.
Привычно стряхнув с себя влажный халат, Галина вытащила из шкафа трикотажный бюстгальтер - спортивный вариант. Другие модели на ней очень легко рвались, иногда при первом же резком движении или глубоком вздохе. Рядом на полочке лежали трусы и спортивный костюм. "Наша девушка с веслом" - такое прозвище ей придумали студенты. Галина воспринимала это совершенно спокойно. Еще в школе она увлекалась плаванием, а с первого курса стала ходить в тренажерный зал. Силой и ростом бог ее не обделил, да и характер...
- Так завтрак уже готов, а ванну я сейчас, мигом!.. - и Никита радостно подхватился с места, надеясь, что неприятный разговор на этом закончится.
- Сидеть и говорить. Ванна подождет.
"Запомни, деточка, - вспомнился совет Анны Сергеевны. - Если голос понизить на полтона, а властности прибавить на две трети, то любая просьба станет непререкаемым приказом. И никогда, слышишь, никогда не срывайся на визг - это неприлично и бесполезно". Сама старая волчица голосом владела в совершенстве.
- Так я и говорю, - Сомов послушно опустился в кресло, убрав газету с сиденья. Он обожал носить светлое, но к концу дня его вещи все равно оказывались намного чище, чем у Галины. А она даже белых футболок старалась не надевать. - Халтурку тебе предлагали, да еще срочную. А заплатить пообещали сущие гроши. Вот я и...
- Что за халтурка? - скорее по инерции, чем из любопытства спросила Галина.
Ни работа, ни деньги ее сейчас не интересовали. А на Никиту глупо злиться - он такой, какой есть. Главное, почаще напоминать ему, кто в доме хозяин, и все будет в порядке. Говорят, что противоположности притягиваются, вот так у них и получилось. До пятого курса Галина едва замечала Сомова. Тихий, стеснительный аккуратист, на полголовы ниже ее, весь какой-то пухленький, как мягкая игрушка. Еще и готовить умеет. Да разве настоящий мужик таким должен быть?! Вот только с настоящими мужиками у Галины ничего не получалось.
- Там в церкви надо что-то нарисовать, - уже без дрожи в голосе сказал Никита. Он быстро понял, что гроза миновала, отдаленного грома и последней тучки можно не бояться, а после еды у "девушки с веслом" всегда улучшается настроение.
- Так это Богдан звонил?
Галина надела футболку с короткими рукавами, застегнула молнию на мастерке, пальцами расчесала короткие, почти сухие волосы и только тогда повернулась к Сомову. Тот притворился, что занят газетой. Пришлось подойти и тюкнуть пальцем по склоненной голове.
- Эй, дома кто-нибудь есть? Я тут кое-что спросила...
Никита отвлекся от чтения и посмотрел наверх.
- Нет, Святоша тебе не звонил, - поправил привеску а-ля "львиная грива" и задумчиво добавил: - Это был какой-то отец Леонид.
- Интересно, - Галина зевнула, прикрыв рот ладонью, с удовольствием потянулась, отметила заинтересованный взгляд собеседника и спросила: - А где эта церковь находится, он тебе говорил?
- У черта на куличках! - Сомов поднялся, оставив газету в кресле.
"Сейчас полезет обниматься", - подумала Галина и с прохладой в голосе поинтересовалась:
- Название у "куличек" есть?
- Село Волковы Горы тебе о чем-то говорит? - Никита не торопился касаться рассерженной женщины. Бить она его вряд ли станет - не за что, вроде бы, но береженного, как говорится...
- Конечно. Эта халтурка не за границей, а значит, много за нее не заплатят. Хотя...
- И я о том же! - лицо мужчины засияло, как солнышко, на щеках появились ямочки.
"Вот за такую улыбку я и прощаю все этому паршивцу, - подумала Галина, улыбаясь в ответ и позволяя себя обнять. Руки у Никиты были теплые, мягкие и очень ласковые, иногда Галине это нравилось. Она с трудом сдержалась, чтобы не отменить наказание. Ванну Сомов все-таки помоет. Во-первых, провинился, во-вторых, у него это всегда лучше получается. В последний раз, когда Галина убирала в ванной комнате, там разбилась полочка и штора сорвалась. Конечно, все разрушения давно уже ею ликвидированы, но кому нужна эта лишняя работа. - А священнику надо перезвонить. Вот позавтракаем, договорюсь о встрече. Интересно, кто меня ему сосватал?"
"Святошей" Богдана Торбу называл не только Никита Сомов. Уже на втором курсе Богдан связался с реставраторами церквей, все каникулы стал "подрабатывать на бога", а через два года собрал и свою бригаду. Приглашал не абы кого, а таких же "святош", как и сам: активно верующих, тех, кому не в напряг попоститься перед важной работой. " Мне халтурщики не нужны, - частенько повторял он. - Мы не заборы красим и не балаганы размалевываем". Галина очень удивилась, когда Богдан позвал и ее. Истово верующей она себя не считала, в церковь ходила не часто, молилась и постилась по возможности, скорее для души, чем на показ. А главное - она не была парнем. Ну, не любят "святоши" брать женщин в команду! И совсем даже не из-за физической слабости - все-таки не вагоны разгружать надо. Просто таково желание заказчиков, а заказчик всегда прав... пока он платит.
Торба быстро развеял удивление Галины. Во-первых, ее берут на подмену. Вот срастется нога у Николая, тогда он сам будет лазить на верхотуре. Во-вторых, работать придется не в старом храме, а расписывать новодел. Заправляют там люди молодые, современные, готовые закрыть глаза на небольшое отступление от замшелых правил. И, если Галина не будет выпячивать свою бабскость, лазать по верхам в мини-юбке - которых она вообще не носила! - или требовать к себе особого отношения, то никто ее из церкви не выгонит - работы там выше колокольни!
Галина согласилась и не пожалела, дело оказалось очень интересным. После каникул она стала встречаться с Богданом, знакомые уже начали шутить насчет семейки реставраторов, но на следующее лето все кардинально поменялось.
Анна Сергеевна Вовк, урожденная Анна-Мария Волкова, в свои девяносто семь была истовой коммунисткой и атеисткой. Она участвовала в Гражданской войне и строительстве светлого будущего, с отвращением отбросив свое дворянское прошлое и укоротив имя-фамилию почти на половину. От некогда многочисленного семейства Волковых уцелел только восьмилетний Сашенька. Украинский детдом дал ему правильную крестьянскую фамилию - Вовк. Анна взяла брата к себе и воспитала из него идейного борца за правое дело. Как и полагается бойцу, он ушел защищать Родину и не вернулся. После него осталась жена-трактористка и двое детей. Своей семьи у "пламенной волчицы" не сложилось, с племянниками она виделась редко, но связь поддерживала - родная кровь все-таки.
Когда Анна Сергеевна позвонила и сказала, что сломала ногу, Галина тут же помчалась в больницу. И плевать, что все планы кувырком, что любимый повел себя, как последний засранец, а толстый Сомик влез с утешениями и сделал только хуже.
Богдан никогда не умел тихо разговаривать, а уж когда злился... Нет, он не орал, он рычал! Низко и гулко. И казалось, что-то большое и кусачее может выскочить из-за спины Богдана и загрызть собеседника. Бояться Галина не любила, а еще больше не любила тех, кто пытался ее напугать. И объясняться посреди вокзала не стала - разговаривают с тем, кто хочет слушать, и не торопится с обвинениями. Вот и послала Торбу туда, куда на этюды не ходят, забрала свой рюкзак из общей кучи и ушла, а в спину ей летело "козлица" и "блудница вавилонская".
Подумаешь, великий праведник выискался. Да таких "великих" по сто штук за рубль продают. А баба Аня единственная и неповторимая, ближе и роднее у Галины никого нет.
Старенький жигуль бодро катил по дороге. Все окна были открыты, жаркий день закончился, к вечеру чуть похолодало, и снаружи пахло горячим асфальтом. За рулем сидел Никита Сомов и, в который раз, пространно и многословно излагал, как мамка обрадуется их приезду. Галина почти не слушала его. Уже не первый год Ники звал ее в родную деревню, чтобы познакомить с будущей свекровью, но Галина всегда находила повод отказаться от поездки. Замуж она не торопилась, и знакомиться с "замечательной мамкой" не хотела. Есть люди, которые хороши в небольших дозах - пару недель максимум - потом нужен обязательный перерыв, а то кое-кто начинал наглеть и зарываться. Сомов еще ни разу не жил у Галины больше трех недель подряд. И тянулось это сожительство-сосуществование почти пять лет.
После смерти прабабки, Галочка Вовк, неожиданно для себя и окружающих, стала владелицей однокомнатной квартирки в центре города. Вот тогда Никита Сомов и начал активно охмурять "девушку с квартирой". Первые полгода она едва замечала коротышку декоратора, но капля и камень точит, а сердце Галины Вовк никогда не было каменным, что бы там ни болтал Богдан Торба. После того дня на вокзале, их отношения так и не восстановились в полной мере. Что-то сломалось между ними, что-то такое, что ни починить, ни реставрировать не удалось. К тому же оба не очень-то и пытались. Даже поговорить нормально у них не получалось. Каждый считал другого виноватым, и мысли не допуская, что может ошибаться.
Если иногородняя девчонка селится у престарелой родственницы, чтобы свести ту в могилу и захапать себе жилплощадь, то кто она после этого? Правильно - стерва редкостная, у которой ничего святого за душой нет. Такой не храмы реставрировать, а заборы красить! Может, она и в академию поступила с бабкиной помощью. Вот некоторые по три года поступить не могут, а эта - с первого раза!
Думает, что ему все можно, если он городской и у него богатый папаша? Болтает о великом искусстве и божественном предназначении, а сам только и думает, как бы поиметь со всего этого побольше деньжат. Торба - он торба и есть, хоть со всех сторон крестами обвешайся. Ему же, вместо луны и солнца, доллар светит, а евро греет! Вот и ровняет всех по себе. Но никакой богатый папа не купит терпения и таланта, когда сердцем, печенкой чувствуешь, что этот мазок должен стать последним, что ни прибавить, ни убавить здесь ничего нельзя. А тот, кто не способен реставрировать старый храм, идет и мазюкает новодел - мороки меньше, а платят больше. Или дачку кому-то слепит "под старину" - тут вообще никакие каноны не нужны - малюй, на что дури хватит, а тупой народ все похавает.
- Страшен не сам перелом, а пневмония и гипертония, осложнившие его. В таком возрасте эти болезни всегда приходят вместе. Все-таки девяносто семь - это не семьдесят девять. Хотя многие и до такого возраста не дотягивают. Просто чудо, что ваша родственница все еще жива, но я бы не рассчитывал на улучшение и на то, что она придет в себя.
Такой приговор услышала Галина в больнице, куда попала Анна Сергеевна. Три дня назад больная потеряла сознание, и никакие медицинские ухищрения не привели ее в себя. Ничего другого молодой врач не ожидал - пожила свое старушка, пора и на покой. Но он ошибся и ввел в заблуждение Галину. А что они могли знать о фамильной гордости и упрямстве князей Волковых?
Галина уже вторые сутки ни на что не надеялась и читала Библию скорее для себя, чем для тяжело дышащей прабабки. Книга была старой, еще девятнадцатого века. В конце книги, на пожелтевших листах, виднелись имена и даты. Все написаны от руки, разным почерком и чернилами. На последнем листе почерк стал знакомым, а за датой смерти появилась короткая приписка - "повешен", "расстрелян", "погиб", "голод". Ближе к концу списка виднелось имя: "Анна-Мария Волкова" и год рождения "1904".
Дыхание умирающей прервалось, Галина устало вскинула голову и наткнулась на цепкий взгляд прабабки.
- Что меня уже в расход списали?
Внучка кивнула и шмыгнула носом. Все слова о долгой жизни и скором выздоровлении куда-то подевались. Таким глазам бессмысленно лгать.
- Давно пора - зажилась, даже в новый век заглянула. Тогда ругали царя, теперь президента, а был в России бардак, так и остался... А ты не смей реветь! Не позорь фамилию, - прошелестел строгий голос, и Галина вымученно улыбнулась. - Уже лучше. И вот что, деточка, отложи ты эту книжку и сходи, позови священника. Будем считать, что ты меня уговорила.
Галина примостила книгу на тумбочке, потеснив стакан с водой и лимон на блюдечке, и только потом спросила:
- Какого священника?
- Православного, конечно. Я все-таки крещеная. Была, - и улыбнулась знакомой, кривоватой улыбкой, что так бесила соседку по лестничной площадке. - Иди. Я подожду.
Внучка послушно кивнула и вышла из палаты. Уже на улице, когда холодный ветерок развеял больничное отупение, она подумала, что о священнике сама должна была позаботиться, но... Третьи сутки без сна даже самого умного сделают слегка глуповатым. Галина бежала по ночным улицам к ближайшему храму и даже не сомневалась, что священник пойдет с ней. Если не захочет идти, она понесет его! Предварительно оглушив. Галина боялась только одного - не успеть.
Она успела.
В четыре утра седой батюшка вышел из палаты умирающей. Девушка вскочила с широкого подоконника, на котором просидела почти полтора часа.
- Как она?
- Жива. Зайди к ней, дочь моя и... - священник задумчиво покачал головой. - Твоя родственница - удивительная женщина. Я буду молиться за нее.
Галина не решилась спросить, помирилась та с Господом или так и уходит гордой и непреклонной.
- Дай мне воды, - потребовала Анна Сергеевна, едва правнучка вошла в палату. Пальцы у старой волчицы оказались горячими и на удивление цепкими. Стакан в них не дрожал, а вот приподняться сама она уже не могла. Помощь прабабка приняла с таким видом, будто оказывала Галине величайшую милость. - А теперь, деточка, раздвинь шторы и помолчи - я хочу увидеть рассвет.
Так, в молчании, они и встретили солнце. Когда в палату заглянула смерть, Галина не заметила.
- ...наследничек заявился. Зарыбил пруды, построил теплицы, восстановил перерабатывающий комбинат, починил дорогу. Вот народишко и стал возвращаться. Мамка говорит, из нашей деревни там тоже несколько человек работают. Для некоторых и триста километров не крюк, абы только деньги платили, - Никита болтал, не переставая. Он вообще не мог долго молчать, даже если его просили об этом. Студенты прозвали его Болтун Сомович. Раньше Никита часто жаловался на обидную кличку, пока однажды не услышал от Галины: "а ты научись молчать - вот и будешь Молчун Сомович". Удивительно, но вождение автомобиля не мешало его разговорчивости. Наоборот, новый объект на дороге или обочине порождал очередное словоизвержение, в которое Галина привычно не вслушивалась. Сидеть за рулем она не любила - слишком много сил и внимания отнимало у нее вождение. А вот на месте пассажира можно расслабиться и думать о чем-то своем. Галина давно научилась отсекать словесную шелуху, замечая только самое важное. Часто именно в дороге к ней приходили все интересные мысли и идеи. Жаль, что многие так и остались нереализованными, да и устроиться по специальности она не смогла.
После ссоры с Богданом, места среди "святош" ей больше не было. Да и не очень-то хотелось заниматься новоделом, когда знаешь, что способна на большее. Можно поискать местечко в музее, но при каждом солидном музее есть свои опытные реставраторы, широко известные в узких кругах. А у каждого мэтра есть ученики, что по двадцать лет растирают для учителя краски и подают кисточки. Можно еще рисовать копии с картин... в принципе, многие таким на пиво с рыбой зарабатывают. Но малевать низкопробную подделку Галине претило, а качественные копии лучше делать под конкретный заказ, чтоб не жалеть потом о потерянном времени и силах. Есть еще реклама на автобусах и трамваях, есть рисунки на стенах домов и в фойе учреждений, хоть все это совсем не то, чего хотелось Галине. Кто знает, какую работу она нашла бы, если бы после очередного собеседования не встретила Никиту Сомова. Никакие проблемы по трудоустройству его уже не волновали. В академии всегда был недобор кадров, вот Никите и предложили преподавать историю искусств.
- ...а что, язык у меня подвешен, как надо, литературы такой навалом, да и предмет мне нравится. Квартиру, правда, не обещали, но комната в общежитии у меня будет. А через год, может, работа какая подвернется или еще что. Кстати, и на живописи есть вакансия...
Так Галина Вовк стала преподавателем. И неожиданно для себя втянулась в эту работу. И все реже ей хотелось чего-то большого, трудновыполнимого, такого, чтоб на века.
- ...а какая деревня без церкви? Люди есть, деньги есть - церковь ему теперь подавай! Модно нынче стало церкви открывать. А при входе чтоб обязательно плита мраморная - мол, храм построен на деньги раба божия Коробейникова Тит Титыча. Ну, я им и говорю, что на моей девушке свет клином не сошелся - найдете себе других мазилок. А то вам спешка, а ей отдохнуть некогда...
- И кому ты это сказал? - равнодушно спросила Галина, не поворачивая головы. За окном мелькали пыльные кусты и тускло-зеленые деревья. К средине лета любая зелень становится тусклой и пыльной.
- Да попу этому, а он... - Сомов вдруг шмыгнул носом и громко затараторил: - Скоро наш поворот, а там уже и приехали. Вот уж мамка...
- И когда ты разговаривал с отцом Леонидом? - от лени и дремотной расслабленности ничего не осталось. Рядом с водителем сидела строгая и собранная женщина - "училка!", а таких Никита еще в школе побаивался.
- Ну... ты тогда в ванной была, - вздохнул он, уже не сомневаясь, чем закончится этот разговор. Права была мамка, тысячу раз права, когда говорила, что кто много болтает, тот счастья не знает. Сколько раз он зарекался, не делать глупостей, а если сделал, то не болтать, и все равно... Ну до каких пор он будет наступать на одни и те же грабли? Ведь тридцать два года уже, можно бы научиться держать язык за зубами. - Телефон звонил и звонил, а ты не выходила, вот я и решил...
- Что я там на ПМЖ останусь? - голос попутчицы наполнился холодом арктической ночи и тяжестью горного обвала.
Сомов горестно вздохнул и нацепил на лицо такое несчастное выражение, что памятник зарыдал бы от сострадания. Но Галина сострадать не желала, она просматривала входящие звонки.
- И когда он мне звонил?
- Я же сказал...
- Меня день интересует, - телефон вернулся в карман куртки. - Я ожидала его звонка, но так и не получила.
- Я не знал, Галинушка...
- Теперь знаешь. Так когда?..
- Я не помню.
- Очередной приступ склероза? Как же ты звонок не позабыл удалить?
- Это случайно вышло! Не на ту кнопку нажал, - с языка привычно слетали отговорки и оправдания. - Ну, с кем не бывает, Галинушка...
- Со мной. Я всегда жму на те кнопки.
Голос любимой женщины становился все холоднее.
Сомов невольно порадовался, что ведет сейчас машину - бить его, пока он за рулем, никто не станет. Ему, конечно, не привыкать: когда ты самый младший в большой семье, то поневоле научишься хорошо прятаться или сделаешься очень убедительным. Если на мокрое сказать "холодное", то ведь кто-то может и поверить. Но, похоже, Галина разозлилась не на шутку - кто ж знал, что этот звонок для нее такой важный? Хотел же как лучше, а получилось... Значит, в очередной раз отлучат от тела, изгонят из квартиры, а может еще и доверенность на машину отберут. К счастью, Галка не умеет долго злиться. И готовить для себя не любит. Вот соскучится по домашним котлеткам и борщу, так и...
- Останови машину!
- Зачем? - спросил Никита, не решаясь сбросить скорость - тормозить на подъеме все-таки не стоило.
- Разворачивайся. Поедем туда, куда меня на халтуру звали.
- А разворачиваться зачем? - автомобиль медленно вползал на крутую горку, и тяжелый бензовоз легко обогнал его. - Волковы Горы прямо по трассе. Часа три до них еще ехать. А Волошкин Луг через полчаса будет. Может, заглянем к мамке, переночуем, а завтра с утречка... - Еще один автомобиль, серебристый, с откидным верхом, лихо обогнал их. В салоне было четверо или пятеро. Они смеялись, что-то пели. Черноволосая девушка, повернувшись лицом к заднему сиденью, дирежировала веселым хором. - Ну, ты ж смотри, что делается! Он что, права вместе с машиной покупал?..
-Заходи, заходи, дочь моя. Спасибо, что приехала, уважила просьбу...
- Это вам спасибо, отец Леонид. Я-то думала, что меня на новодел пригласили, а у вас тут такая древность, - Галина не привыкла, чтобы ей так радовались и благодарили неизвестно за что, вот и поспешила прервать собеседника. Получилось, конечно, грубовато, но ей же с этим батюшкой детей не крестить.
- Почти четыре века, - кивнул священник и тоном лектора продолжил: - Первая запись от 1623 года. Построена по приказу Бориса Волкова, здесь же он и похоронен. Стараниями его потомков храм процветал. Внучка Бориса, Ольга, заказала колокола с "малиновым звоном". А доставкой и установкой занимался... - Галина вежливо улыбалась, слегка кивала и почти ничего не слышала. Все эти исторические факты интересны Никите. Он бы и подходящие вопросы задал и что-нибудь соответствующее моменту вспомнил и рассказал бы. Но Никиты рядом не было. Когда и как они расстались, Галина не помнила. Такое с ней иногда случалось, когда она очень злилась и что-то делала, чего потом не могла вспомнить. К счастью, это бывало крайне редко. - После революции храм пришел в запустение, несколько ликов попорчено, есть непотребная надпись. Все это мы обнаружили, когда смыли побелку. Надеюсь, дочь моя, ты вернешь храму первозданный вид. Не хотелось бы рушить старые фрески и покрывать стены новоделом. Наш меценат готов оплатить и такую работу, но я хочу услышать твое мнение, а уже потом... если придется...
Больше молчать было нельзя, и Галина спросила первое, что просилось с языка:
- Скажите, отец Леонид, а кто вам меня сосватал? - батюшка негромко фыркнул, и девушка тут же спохватилась: - Ой, простите! Я хотела сказать, кто порекомендовал, дал мой номер...
- Я понял вопрос, дочь моя. Не надо извиняться. Никто не сватал и не рекомендовал - я знал тебя еще по мирской жизни, видел, как ты работаешь. А номер телефона ты дала мне сама.
- Не помню что-то... простите, отец... - Галина всматривалась в крупного бородатого мужика и пыталась вспомнить, когда это ее угораздило познакомиться с попом. Такую колоритную личность трудно забыть. А если она все-таки забыла, то знакомства могло и не быть. Похоже, батюшка что-то темнит. - Если вам не трудно, напомните...
- Меня звали Николаем Игнатовым. Мы учились вместе в Худакадемии. Но тогда у меня не было бороды. А вместо волос - татуировка на затылке. Был еще черный мотоцикл, по кличке Зверь.
- Безумный Ник?! Так это ты? Сукин кот!.. - Галина Вовк привычно послала кулак в совсем даже не плоский живот собеседника, и бывший Николай Игнатов так же привычно принял удар на открытую ладонь.
- Сильна, мать, сильна! - пророкотал полузабытый смешок, что так не вязался с одеянием священника и местом, где происходил разговор.
- Ох, простите, отец Леонид, я... вспомнила, как вы приглашали меня покататься на этом мотоцикле.
- А ты так ни разу и не согласилась, - покивал головой собеседник, добродушно улыбаясь. - Теперь-то дело прошлое, может, скажешь, почему. Мне казалось, что я тебе нравился.
- Нравился, - признание далось легко, все-таки больше семи лет прошло. - Но я же не самоубийца, чтобы кататься с камикадзе. Вот если бы без катания... - договаривать Галина не стала, зачем ворошить былое? Мало ли кто и кому нравился. Не тащить же теперь батюшку на ближайший сеновал.
- Спасибо за откровенность, дочь моя, - голос спокойный, ровный, а легкое сожаление в нем могло Галине и послышаться.
- Откровенность за откровенность, отец Леонид. Вы избавились от своей татуировки?
- Какая именно тебя интересует?
- Я видела только ту, что на голове. Паук, кажется, или скорпион. А что, были и другие?
- Были, грешен, - вздохнул священник. - И остались. Но власы и одежды скрыли грехи молодости.
Если бы Галина услышала хоть каплю раскаяния в ответе, она не рискнула бы спрашивать дальше. Или слова подобрала бы другие.
- Не ожидала, что Безумный Ник вдруг станет попом. Как вас угораздило, святой отец? Или это есть тайна великая?..
- Это долгая и печальная история, дочь моя, - отец Леонид опять вздохнул, теперь уже без ложной скромности.
- Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео...
Когда-то Безумный Ник был тем еще бабником, и Галина не удивилась бы, услышав о роковой любви и разбитом сердце. А что еще могло сподвигнуть крепкого и здорового мужика на такие радикальные перемены в жизни. Кто-то спивается, а кто-то надевает рясу.
- ... о Ромео, который ищет свое место в жизни, - закончил за нее бывший Игнатов. - Пойдем, посидим на лавочке, дочь моя. Ночь сегодня теплая, звездная, а храм к другим разговорам располагает.
По всему двору еще виднелись следы недавнего ремонта. Лавочка нашлась между огромным кустом сирени и кучей красного кирпича.
Заметив, как гостья осматривается, хозяин опять свернул на дела строительные:
- Колокола вернули на место, купола и крест уже установили, заканчиваем отделочные работы, осталось привести в порядок двор, восстановить фрески... Ну, о них я уже говорил.
- А сам?.. - вырвалось у Галины. - Простите, отец Леонид. А вам самому не хотелось поработать с ними? Помнится, Безумный Ник работал в свое время с Богданом Святошей. И у него это неплохо получалось.
- Ну, что ты, дочь моя! Скажешь тоже "работал"... Во-первых, когда это было? Во-вторых, нечего недоучке соваться туда, где должен работать профессионал. В-третьих, времени совсем нет - храм требует столько внимания...
- А в-четвертых, по сану не положено, - решила пошутить девушка.
- Сан, дочь моя, позволяет делать все, что помогает очистить душу и ведет к Господу нашему.
- Этому вас в духовной семинарии учат? - Странные штуки выделывает память с людьми: сколько лет прошло, вряд ли от Безумного Ника много осталось, но поговорить хочется с ним, а не с благообразным отцом Леонидом.
- Это говорил мой отец, когда работал в саду. А он у меня тоже крестоносец. Прости, Господи, что в слух пошутишь, - и собеседник перекрестился так же привычно, как многие прикрывают рот, когда зевают.
- Вот уж не думала, что Безумный Ник - сын священника.
- Неисповедимы пути Господни. Я тоже не думал, что когда-нибудь обращусь к Нему. Долго искал себя в мирской жизни: успел повоевать, поучиться в трех институтах, но ни один из них не закончил, был дважды женат... - Галина знала, что Игнатов старше всех на потоке, но даже не догадывалась, насколько. - Когда я поступил в художку, то решил, что вот оно мое, нашел! А на пятом курсе... не знаю, помнишь ли ты... я ведь тогда сильно пить начал, - когда священник посмотрел на нее, Галина только кивнула, опасаясь заговорить и сбить его с мысли. - Вот как-то принял на грудь, сел на Зверя, а скорость врубил такую, что зад впереди морды заносило, ну и... очнулся в больнице, весь в бинтах и растяжках. Врач сказал, что мне еще повезло - мог и вовсе не очнуться, - отец Леонид немного помолчал, потом добавил: - Есть такой анекдот: "доктор, а я ходить буду?.. а плавать?.." Слышала его?
- Слышала.
- Вот и мне прочили подобную участь.
Галина невольно содрогнулась. Даже сидя, положив локти на колени и слегка сутулясь, собеседник выглядел крупным и громоздким мужчиной. Представить его неподвижным, беспомощно гадящим под себя...
- Из окна палаты я видел церковные купола. На восходе и закате они сияли расплавленным золотом. Вот и стал молиться, ни на что не надеясь и ничего не выпрашивая. И Господь явил мне милость свою, - казалось не ветер, а низкий голос отца Леонида заставляет дрожать ветви сирени. - Через полгода, когда я вышел из больницы на своих ногах, и своими руками закрыл больничную дверь, я уже точно знал, где мое место и куда надо идти учиться. А власы и борода остались еще с больничной палаты.
В последние дни Галине иногда казалось, что со временем что-то случилось. Оно то неслось вскачь, то растягивалось почти до бесконечности. Опасения, не справиться, не успеть до начала сентября, куда-то подевались. Работа двигалась на удивление быстро и легко, но всякий раз, подходя к очередному сколу, художница громко жалела, что не может добраться до неведомого богоборца и поотбивать ему руки. И всякий раз слышала голос отца Леонида: "Это не поможет делу, дочь моя". И никаких душеспасительных бесед и советов подставить другую щеку. Может, не хотел отвлекать мастера от работы, а может, и сам был не прочь добраться до осквернителей.
Еще Галине казалось, что с ее памятью тоже что-то случилось. Каноны, составы красок и штукатурки, грунты - это она помнила отлично, а вот что ела сегодня и ела ли вообще хоть что-нибудь - этого припомнить не могла. Ее рабочий день начинался до рассвета и заканчивался после заката, но пролетал будто один миг, а вот ночи тянулись, тянулись... Иногда Галина задерживалась до темна, заделывая особо крупный скол. А вместе с ней оставался и кто-нибудь из ее помощников. Конечно, она и сама могла бы установить нужное освещение или передвинуть леса - слава богу, здоровьем не обижена, но отец Леонид сказал, что двигать деревяшки может любой, а вот лик святой восстановить... Сам он то появлялся в храме, то уходил куда-то по делам, но всегда возвращался, чтобы провести Галину после работы. Разговаривали они мало, часто шли молча или перебрасывались фразой-двумя. Все новости, какие могли сообщить друг другу, они рассказали еще в первый вечер. Галина считала, что говорить о работе глупо - Безумный Ник и так все видит и понимает, он был не самым худшим реставратором на курсе, а интересоваться работой отца Леонида не хотелось. Силы были, а вот желания не было. Порой Галине казалось, что у нее хватит сил долететь до солнца, что тратить их на сон и еду - это глупо и расточительно, что она способна трудиться без перерывов на обед и туалет. И что мечта Безумного Ника: открыть храм к Спасу - не так уж и безумна.
А был еще сон, что снился почти каждую ночь. Странный сон, пугающий своей повторяемостью. В нем боль, гнев, обида и что-то еще спутались в тугой клубок. И будто наяву чувствовались усталость в перетруженых мышцах, и сбитые в кровь ладони, не привыкшие держать садовый инструмент. А глаза всё не могли пролиться слезами... Искусанные губы, выплевывали слова, от которых ныло в груди и горело в горле. "Как Ты мог? Ты же видел, какой он... Почему не уберег его?.. Зачем Ты взял его - не меня?.. За что?! Тебя нет! Нет!! Нет!!!" И после каждого слова - удар. Удар и боль. Боль и удар. И скорбные, равнодушные лики, что сморят на дела рук твоих. (Или не твоих?..) И бег из старой церкви, бег по дорожкам фамильного кладбища. И длинная юбка цепляется за кусты. (Юбка, которой у Галины никогда не было и не будет!) И, привычным жестом, край подола приподнимается, и ноги в высоких башмачках (а не кроссовках!) шуршат опавшими листьями. И несут к свежей могиле, где между годом рождения и годом смерти уместились неполные восемнадцать лет жизни.
Дорога вздыбилась очередным подъемом, показался знакомый поворот. Если свернуть налево, то через полчаса можно добраться до Волошкина Луга. Где-то там живет мать Никиты, а может и он все еще гостит у нее. Удивительно, но Галина ни разу не вспомнила о нем за эти полтора месяца. Даже не позвонила - ни ругаться, ни извиняться не хотелось. Все мысли были заняты работой и то, что ее не касалось, временно перестало существовать. Никита знал за Галиной такую особенность, и обзывал приступы ее рассеянности трудовым запоем.
Чуть дальше по дороге открылся вид на обгорелые деревья и груду покореженного металла. Галина никогда не была любительницей подобных зрелищ, но что-то заставило ее остановиться. Ступив на дорогу, она с невероятной остротой почувствовала, что лето уже на исходе, что ветер несет осеннюю прохладу, что природа устала от жары и мечтает о зимнем сне. Кто-то после этого сна возродится, а кто-то... вот как эти обугленные пеньки. Так и жизнь человеческая: спешат, торопятся, не замечают ничего вокруг, а потом "бац!" и на обочине разбитый автомобиль.
После суматохи последних дней Галина чувствовала себя опустошенной и удивительно легкой. Больше не надо бежать наперегонки со временем, можно спокойно постоять и подышать чистым воздухом. Ветер давно разогнал запах гари на месте трагедии. Интересно, что же здесь произошло? Но спросить не у кого - дорога пуста и отмыта недавним дождем.
- Столкнулся бензовоз и два легковых автомобиля. Погибли семь человек. Лес потушили на следующий день.
Галина не любила непрошенных гидов и назойливых незнакомцев, что пытаются произвести впечатление, но вопрос вырвался сам собой:
- Когда это случилось?
- Больше месяца назад.
Медленно, будто рука весила несколько пудов, потянулась к телефону, набрала знакомый номер. Долго слушала гудки, не решаясь нажать "сброс". А после сообщения "абонент недоступен, перезвоните еще... ", так и не решилась перезвонить - набрала другой номер. На этот раз и ждать не пришлось.
- Привет, Ник. Как храм? Сегодня? Поздравляю. Скажи, а кто его реставрировал? Нет, я серьезно. Мне очень нужно знать...
Незнакомец, о котором Галина успела позабыть, коснулся ее плеча.
- Вам пора, ваше время закончилось.
- Но я еще не...
- Я и так превысил свои полномочия. Сегодня сороковый день и вам нельзя здесь больше оставаться.
Голос собеседника был тихим и убедительным, а глаза понимающими и глубокими, как омуты. Хотелось окунуться в их синеву, забыть все тревоги и горести. Галина не стала сопротивляться...