"Если актер, которому предписано избить, в возбуждении под чрезмерным наплывом чувств начнет по-настоящему избивать и другой закричит от боли, тогда в зрителе должен запротестовать человек и он должен вмешаться.
...
Сущность плохого актера не в том, что он слабо подражает, а скорее том, что в результате недостатка образования, опыта и способностей он подражает плохим образцам. Но самая существенная его ошибка в том, что он выходит за границы игры и подражает слишком сильно".
/Франц Кафка/
Из дневника плохого актера, найденного...
"Я дописывал последнюю главу и закрывал книгу. Однако, просыпаясь утром и глядя на свой рабочий стол, я вновь видел ее открытой. Без утреннего кофе я садился и быстро начинал заполнять неразборчивым почерком страницы, ставил точку и шел на кухню. Возвращаясь, я опять натыкался на написанное кем-то начало следующей главы и разливал от неожиданности кофе. Поэтому пол возле моего стола был всегда в коричневых разводах. Не находя другого выхода, я босыми ногами становился в не успевшую еще высохнуть лужу и вновь заканчивал свою книгу, неизменно ставя точку и закрывая ее".
Я не мог спать с того момента, как она ушла. Если бы возможно было судить здраво, то наверняка я бы говорил, что она даже не приходила. Но рассудок покинул меня еще раньше. Когда я закрывал глаза, а любой, кто мог находиться в моей комнате и видеть меня, утверждал бы, что я сплю, то всего лишь спасался от вида неизменных стен. Мои мысли шли привычным ходом, а тело не получало расслабления. Однако непрерываемая трата сил не мешала моей нестабильности: меланхолия со стуком в соседнюю дверь сменялась состоянием крайнего возбуждения и неконтролируемости происходящего во мне. Таким образом, я не раз приходил в себя, только увидев кровь на лезвии кухонного ножа. После нескольких минут ясности я ловил лихорадочное состояние, стекающее со струей красного и, хватая грязное полотенце, судорожно заматывал запястье.
Сегодня от подушки я был оторван телефонным звонком, который стал поводом для сомнения: отвечать или нет.
- Да.
- Здравствуйте, - на том конце сказал мужчина, добавив с замешательством, - Вы Франц?
- Да. - Я начинал догадываться, откуда может быть звонок.
- Здравствуйте, - зачем-то он опять повторил приветствие. - Это театр "Драматический". Мы видели Ваше объявление в газете.
Человек ненадолго замолчал, видимо, глазами пытаясь отыскать то самое объявление.
- Вот. "Плохой актер ищет работу в театре". Имя и номер телефона. Вы давали?
- Да. - Мне показалось, его уже начали раздражать мои односложные ответы.
- Не буду спрашивать, почему оно построено так, ммм... Это, конечно, странно. Ну да Бог с ним. Быть может, Вы слишком честны.
Слово "слишком" показалось мне тут абсолютно неуместным.
- Нам, разумеется, не нужны плохие актеры, однако требуется реквизитор. Предполагаю, что звоню Вам первым, это и станет причиной вашего согласия на данную должность.
- Вы ошибаетесь. Мне не нужна работа реквизитором.
- Вы отказываетесь?? - Он был чрезвычайно удивлен.
- Тут невозможно понять меня как-то иначе.
- Что ж... Ваше дело.
В трубке зачастили гудки.
Из дневника плохого актера, найденного...
"Я плохой актер. Хотя вынужден расширить это понятие. Моя игра может называться даже отвратительной и непривычной. Я сильно подражаю, сильно подражаю себе. Исполнение роли на сцене приводит к увольнению, уВОЛЬНЕНИЮ. Я ВОЛЕН искажать сценарий, а порой и вовсе отступать от него. Не соглашаясь со словами текста, я начинаю импровизировать, изображаю себя. Можно найти причины этого во мне, произведя элементарный психоанализ. И, например, заключить, что я, будучи эгоистом, а порой и не скрывая эгоцентризм, нуждаюсь в исполнении себя, так как не имею возможности существовать иначе. Можно предложить еще не один вариант и обвинить меня в излишней зацикленности на себе. Я бы признал это. А если бы за это казнили - без сопровождения пошел бы на эшафот".
Уже месяца два прошло, как я не работаю. Но не это главное - такие периоды безработицы вполне естественны. Столько же времени я не выхожу из квартиры. Ко мне приходят какие-то люди (я запомнил, что они называют себя моими друзьями). Они приносят еду и справляются о моем здоровье. По их приходу я обычно молчу, либо кратко отвечаю на всегда одинаковые вопросы и слушаю их оживленную беседу. Пришли они и сегодня ближе к вечеру. Их было двое: невысокого роста девушка с неизменно аккуратной косой, из которой не выбивался ни один волосок; вторая девушка чуть повыше, с короткой, уложенной ветром стрижкой и подвижным лицом - звали ее Ника, в отличие от первой, мне она нравилась.
Застали они меня пишущим дневник. Сначала я закончил начатое предложение и уже после повернулся к дверям в комнату. В проеме стояли они вдвоем, о чем-то жарко переговариваясь, но не так громко, чтобы я смог услышать. Вглядевшись в темноту коридора, я увидел и третьего человека: это был парень, насколько я мог помнить - брат светловолосой девушки, к этой мысли еще больше подталкивала схожесть во внешности. Похоже, Ника убедила в чем-то свою собеседницу, потому что та уже не отвечала, а, задумавшись, глядела в пол.
Наконец-то Ника заметила, что я наблюдаю за ними. Улыбкой поздоровалась и представила меня молодому человеку, что неуверенно подошел ко мне, спрятал в карман грязный платок и протянул ладонь. Я не жму рук всем. Я лишь кивнул.
- Это Франц. Знакомьтесь. А это - Иосиф, - он все же несколько секунд держал на весу протянутую руку, но не в его характере было настаивать. Нервно дернул головой, сказав лишь:
- Приятно.
Я промолчал, наблюдая, как он взглядом суетливо обыскивал комнату в поисках ликвидации своей нелепости, не увидев ничего подходящего, он умостился на мою кровать, застеленную простыней.
- Не смей! - прошептал я, сжав зубы.
Иосиф, будто будучи готовым к моим словам, подскочил и быстрым шагом подошел к девушкам. Сестра тут же, пытаясь дотянуться до его уха, начала шепотом его успокаивать, он был намного выше, и ей пришлось обхватить рукой его голову, чтобы хоть немного приблизить к себе. Ника, оставив их у дверей, подошла к моему креслу и присела передо мной.
- Как ты, Франц? Тебе лучше?
- И как ты мне предложишь ответить на этот вопрос?
- Не хочу слышать опять то же. Тогда лучше промолчи.
Пару минут мы так и сидели под невнятное бормотание девушки.
- Ты выберешься когда-нибудь?.. - Лишь сейчас ее улыбка исчезла под наплывом въедающегося отчаяния.
- Зачем? Я не хочу.
- Влечет за собой вопросы. Но глупо ни на один из заданных не получать ответа.
- Прекратим.
Я встал с кресла и, оттолкнув ее, подошел к окну.
- Мы принесли тебе поесть. Хочешь?
- Нет. Спасибо. Я устал, хочу отдохнуть.
Не глядя на них, я лег на диван. Стало тихо: они прошли на кухню и теперь ждали меня. В наших отношениях не было неожиданностей и изменений. Оставив принесенное в холодильнике, они ушли через полчаса.
Из дневника плохого актера, найденного...
"Я разлагаюсь. Иду по комнатам, рассыпаясь и оставляя лохмотья кожи. Вся квартира пропитана трупным запахом: от моей подушки до страниц книг. Теперь меня не так пугает застывшая на стенах кровь".
Зима ударила неожиданно и по ушам. Я настежь открыл окно и лег на диван, укрывшись тонким покрывалом, под которым меня трясло даже летом. Оно было коротким, поэтому я лежал в старых ботинках с дырявой от хождений по гвоздям подошвой. В комнату залетал снег и, падая на грязный пол /никто никогда не разувался, проходя в мою комнату/, смешивался с песком, таял от тепла батареи и являл со всем этим осеннюю слякоть с по-зимнему острым воздух между. Дом был старый: двухэтажный с высоким потолками и большими окнами. Я встал на подоконник и, немного шатаясь от ветра, стоял, пока не онемели руки, которые я раскинул в стороны, опираясь на рамы. Я так замерз, что не решался ступить ни в одну, ни в другую сторону. При очередном порыве ветра меня отбросило в комнату.
Из дневника плохого актера, найденного...
"Я зависим. Я крепко связал себя цепями и вскочил ей на ладони. Впаял в ее пальцы металл, а она дергает, дергает руками, пытаясь стряхнуть. Я не отпускаю. Я не могу. Я зависим. Кто меня связал цепями?..".
Я уже не мог вставать с постели. Мое зрение резко упало, и теперь я не видел глаз подмявшего под себя полоску моей простыни. Даже лиц не видел. Теперь я не мог читать, а писал наощупь, не видя строк и выводимых букв.
Я развлекал себя тем, что вылавливал из темноты картины прошлого, аккуратного вытягивал их на свет и, если они не рассыпались, просматривал как фильмы.
Сцена 1. дань актеру.
Проснулся быстро. Быстро выкурил первую сигарету. Быстро умылся. Быстро оделся. Костюм он приготовил еще с вечера: вычистил черные пыльные брюки и такой же пыльный пиджак. Не любил он костюмы. А тут вычистил. Даже пошел к соседу за галстуком. Их он тоже не любил, называя "маленьким самоубийством".
Выбежал из квартиры, даже забыв дверь закрыть.
За день до этого быстрого утра ему позвонили. Фраза была сказана всего одна "Ждем Вас утром в 9". И адрес. Актер чувствовал, что приближается его самая лучшая постановка...
Вот он уже заметил на боку двухэтажного серого здания нужную надпись. На всякий случай еще раз сверил адрес. Все сходилось. Он немного замедлил шаг и так вот, не торопясь, подошел к центральному входу.
"ПЛОХОЙ ТЕАТР" /ТЕАТР ИМПРОВИЗАЦИИ/.
Он замер, закрыв глаза, чуть закинув голову. Выражение его бледного лица было подтверждением напряженности момента, божественности актера...
Открыв глаза, он вошел внутрь здания. Коридоры были пустыми, тем громче казался голос, доносившийся, видимо, из репетиционного зала. Франц шел мимо дверей, читая надписи. Иногда он останавливался и входил спросить что-нибудь.
"ПЛОХОЙ режиссер".
"Бред какой-то..."- думал актер.
"ПЛОХОЙ оператор".
"ПЛОХОЙ сценарист".
Тут Франц уже не выдержал и, открыв без стука дверь, закричал:
- Вы сошли с ума?! Что за бред?.. Что за бред?.. Какой к черту плохой сценарист?! Что это значит?! Вы же вообще не нужны в этом театре!.. - Актер подошел к мужчине, сидящему за письменным столом с выражением абсолютного спокойствия. - Поймите. Вы не нужны!! Что Вы тут делаете??
Франц начал подносить бумаги со стола близко к глазам и, не прочитывая, ронять на пол.
- Это не театр. Это не театр!.. Вы глупые! Да! Все зависит только от актеров!.. Все!.. Вы не нужны тут!... Вы не нужны тут!.. Вы не нужны тут...
Актер, продолжая говорить одну и ту же фразу, глядя в себя, опустился на пол.
Что было дальше, он не помнил. Очнулся уже на скамейке в незнакомом районе. Была ночь. Прямо над скамьей светил фонарь. Актер медленно встал на прогнившие от дождей некрашеные доски. В бледном электрическом свете его лицо стало абсолютно белым, нечеловеческим...
Вокруг была темнота. Только он. Только он в свете фонаря. Только он на свете...
И он начал читать свою роль. Сначала тихо, потом ярко жестикулируя. По лицу метались тени. Иногда он полностью погружался во мрак. Потом старый фонарь резко вспыхивал. Как раз в те моменты, когда актер вскидывал руки.
Последний, завернутый в пыль.
Сорочкой тягучий мед.
Считал не количество миль -
Зубами вгрызался в лед.
Срывался и долго хрустел.
Мышцы рук превращая в тряпье.
Последний, но он не успел!
Начав легкими пить. Не мое.
Не твое потянуло на дно.
И не ты привязала, а ил.
Твой сквозь толщу вопрос: "Как оно?" -
"Хорошо... Я с собой говорил".
Это была его лучшая постановка.
Окончание Сцены 1. дань актеру
Мне остается 27 минут. Я пока не чувствую.
Из дневника плохого актера, найденного...
"Глаза теперь я закрываю. Я же все равно не вижу ничего, кроме перемещения света. И сейчас я закрыл и наконец увидел. Передо мной черное море, оно настолько черное, что не видно даже движения воды. Надо мною черное небо. Оно абсолютно черное, и не видно даже звезд. Такое оно черное. И висит между небом и морем солнце. Яркий горящий круг в промежутке между морем и солнцем. А я все жду, что будет. Оно взойдет? Оно сядет?"
Он водит рукой по бумаге, пишет все это. Ему остается две минуты. Врач, сидящий возле него, выключает маленький фонарик, которым светил в глаза плохому актеру...
"Солнца нет... Как не было и меня. Не люблю сценарии..."
Из "Дневника плохого актера", книги, написанной писателем и сценаристом Арсадовски за семь лет до рождения Франца. Найдена она была после смерти автора в черновом варианте первой в его столе. На последней странице была надпись, сделанная Арсадовски "Я видел это. Это увидите и вы".