Аннотация: Если ваш Ларчик живой, открыть его не просто. А вот взломать.....
1.
Весна плясала почками, обдумчиво рядила землю и безраздельно владела людьми. Природа еще не благоухала, - лишь в девичьем смущении сулила скорую Любовь.
Время приспело, и Жека открыл на сво-ем "ранчо" летний сезон. "Своем" - громко, конечно, сказано. Ведомственный дачный участок "принадлежал" предкам. Но сегодня среда, и поэтому оба привычно рулят в горкоме. А Жека хозяйски рулит на дачу.
Открытие "ранчо" и сезона было скромным: пара "жигулей", два ящика "жигулевского" и славное попурри чего покрепче.
Жека приехал с Ларисой, Федором и Кэт. На белой родительской "ниве".
Часом позже красная сашкина "шестерка" доставила квартет культурной поросли за номером два.
Первоприбытцы уже успели накидать на дощатый столик разнокалиберную демократическую снедь, где густо пристыженные крабы в укропных портупеях ободрялись слёзными срезками бледной буже-нины, а купольный кругляк ламбера разрывал сочную манжетку из густо напиленных медалек сервелат с "салями"... Да еще успели почать по бутылке пива.
Партия, возглавляемая Сашей, заста-ла "ранчоусов" в жизнерадостной полумолчанке, когда пиво лишь легонько спрыснуло то, что вот-вот потребует более жесткого утоления.
Серсо традиционных приветствий увенчало новое знакомст-во: вместе с Сашей, Семой и Кешей появилось лицо, известное, по всей видимости, только Жеке и Саше, ну и, естественно, дорогой уже представ-ленное Кате с Семой.
Лицо было по-ла мужеского, причем, действительно сильного. Рост и комплекция, характерные персонажам американских боевиков. Волосы светлые, но жесткие и прямые. Тип лица и характер нордический. А еще си-ние, с арктическим прищуром и зверским высверком глаза. Он поочередно жал дамам руки до первых признаков боли и механически вздергивал при этом подбородком.
После обмена учтивостями, компания приступила к более увлекательному размену. Вооруженные стаканами парни сходу взяли в карьер, устроив перекрестный обстрел остротами. Да так что сивенькая, ладно сколоченная Кэт буквально потерялась. Ладушка прибыла на пару с Федо-ром, но страстный мужской накат экипажа "нивы" моментально затонировал сие недолгое светило. Да и Федор активно подтачивал стреми-тельно тончающий альянс с Катюшей, переусердство-вав с коньяком, к которому питал слабость и, больше, физическую. Ослаб Федя...
Лишь новое лицо по имени Вадим до поры до вре-мени не злоупотребляло пустословием. Оно неторопливо смаковало пиво, не забывая снабжать боковых сотрапезников аккуратными настругами из вяленых карпов и соленых горбуш. Вадим эффектно управлялся с ножом, шкеря и чистя рыбу с быстротой, которая в этой компании доселе не наблюдалась. Защепив шкуру с чешуей в районе хвоста, он одним диагональным рывком "скальпировал" карпа до головы.
- Не находишь, Вадик очень надежный парень? Ни одного непродума-нного действия. - Пустил Жека шепоток в ушко Ларисе. Разом зарумянившись, та откинула пышную русую прядь и с невнятным смыслом усмехнулась. - Нет, Лар, Вадик, что, в самом деле, не произвел на тебя впе-чатления? - дивился Жека. - А мне представлялось, такие холодные и расчетливые джентльмены...
- Скорее, роботы... Роботы, а также змеи. Те же качества имеют. - Низким баском ответила Лара и с легким презрением прикрыла левый, ближний к Жеке глаз.
- А вот это жалко. - Искренне расстроился тот. - Вадик не местный. Аспирантуру штурмовать собрался. Мои родаки согласились, чтоб он пожил у нас. А покуда тепло, хоть бы и тут, на ранчо.
- Родственник?
- Кажется, да. Счет крови сразу за дво-и-тро-юродами...
- Поздравляю.
- Спасибо. - Жека нежно чмокнул Ларису в ушко. Ее глаза были туманны, ласковы, ждущи...
2.
Пикник тек. Ни шатко, ни валко, ни весело, ни грустно, ни трезво, ни пьяно. Все - на полу: -тонах, -шумах, -страстях.
Все громче плескались акустические буруны из жекиного "Филипса". На них относительно мирно уживались кораблики отечественного рока, попа, диско: самоценный Цой - с завинченным Кинчевым, а брутальный Тальков - с развязной Азизой. Лишь шквальный Шевчук, не признавая лиг и конвенций, засылал по души тоскующих мещан террориста Помидорова, но упреждающе порёвывал: "Не стреляй!!!". Мелонарезка из "твоих улыбок" и "стаканов портвейна", "расстрелянных генералов" и "хочущих перемен" не шибко продвигала в плане логики и оптимизма. Зато все это отменно било по мозгам. Под дачный выпивон - то, что надо. В ушах уже шумело, но покуда не укачивало. Сухопутная качка случается от другого, а с этим успел перебрать пока лишь один Федя...
Лариса была томна, загадочна и на медленные не отзывалась. Ввиду чего красотка Кэт с изумительной неутомимостью латала досадные про-рехи в резерве партнерш для медленных танцев. Одна на пятерых!
Но вот, не постучась, из ниоткуда ворвалась и все накрыла качка. Мужские оджинсованные зады все прочнее припаивались к скамейкам. Погрузневшие головы все чаще мотались и даже падали с шеи, а локти срывались со стола. Чьи-то глаза и уши вдруг оказывались в салате или извлекались из обжёвков крабовых клешней.
Разговоры, все чаще на грани истерии, обрели перекрестные, затем локальные оттенки, потом же и вовсе распались на два затухающих очага. Разделительной нейтральной полосой служила ровная, прямая, налившаяся стальною статикой фигура Вадима. Его не брало, а несуетная леность и аскетическая невозмутимость придавали еще больше суперменской мужественности...
...Пересы-пка скабрезными анекдотами переросла в драные тезисы об антигуманной сущности советского человека. Особенный, завистливо довлеющий акцент снискала характеристика массовых побоищ, систематически учиняемых пресловутыми "люберами", казанскими драчунами и ульяновскими бузотерами. Интеллигентные юноши смаковали изуверские подробности кровавых месилен и пряно упивались сценами насилия.
Незнамо, сколь бы еще длилась эта канитель, кабы не Лара:
- Мне противно слушать это. - В голосе презрение, в глазах - брезгливость. - Это гадко и... вообще животно.
- А вас когда-нибудь били по лицу? - неожиданно поинтересовал-ся Вадим, холодно сверкнув вприщур, точно фотовспышкой, оголяя, чистя от одежд.
- Стоило так долго молчать, чтобы изречь грубость. - Размеренно пожала пле-чами Лара, но внутри вся оледенела: такое ощущение, будто стоишь голая под объективом.
- Афронт, май френд. - Промямлил сомлевший Федор, не замечая рыбьей чешуи на приложенной щеке, и совсем загрустил.
- Взгляд, как лезвие бритвы. Робот настоящий. - Со-общила Жеке вполголоса Лариса.
Она не поморщилась, но слегка отстранилась и, резко вздохнув, повернула к нему чуть расстроенное лицо:
- Идём-ка целоваться, милый.
- Браво! Это мы завсегда... Только слушай... как-то это самое... Кэт оставлять одну... среди пяти мужиков...
Лариса с удивленно-язвительным любопытством заглянула в его глаза и подня-лась...
Уже одолели ступеньки, когда вспорхнул чечеточный фальцет:
- Вадя, я хочу с вами... Пойдемте и не упрямьтесь. - Он принадлежал Кэт.
- Почему я? - бесстрастно спросил нордический товари-щ.
- А потому что мне с ними чревато. И многовато. - Так верещит нетрезвый лилипут. - А с тобой в самый раз. И к тебе эти ревновать не рискнут. Разве не-понятно?
- Внятно и весомо. - Ответствовал Вадим, и впервые в его голосе проклюнул смехуек.
3.
...Под копнистой головой Ларисы рука безбожно затекла. Она примороженно немела и колюще ныла. Но Жека не смел потревожить любимую, перед которой благоговел.
...О, дикий блюз незабываемой захватнической ночи! И ворожейный шелест сорванных одежд, и ненасытный вой стократ оправданных надежд. Сладчайшие ожоги-поцелуи и шрамы счастья от порхающих ресниц. И страсть, и нега, и томленье. Захлёб блаженства, стон истомы, пыл объятий, неистощимых ласк, испепеляющих утех. И бурный обессиливающий приступ, и жаркий перелет в эдем, и штурм по новой... Но сил все меньше, а все больше Сон...
...Глубоко вздохнув, он кротко перевел влюбленный фанатичный взор на два увесистых лимона, наполовину темных, наполовину дымчатых, что ровно воздымались над лунной и упругой плотью... На сочный, гибкий, узкий бархатный живот с уютной пуговкой посередине... На правильный, волнующе шелкОвый клин - руном покрытый бугорок над тайной ниже, скрытой между сильных, плотных бедер...
...И взгляд его в который раз преопьянился. И вольная рука не утерпела и трепетно накрыла чуть дрогнувший лимон с едва шершавою картечиной соска, оглаживающе поползла все ниже по эмали кожи - к тайне. И та эмаль скольженью в унисон заёршилась мурашно, возбужденно, как плод востока: то ли персик, то ли дынька с бархатным пушком...
Лариса конвульсивно содрогнулась и, огненно плеснув глазами, затворила их. И вот все громче возбужденно-жаркий лепет: "Люблю, люблю... Ты понимаешь, я тебя люблю, Жека, милый!.."
Не удержался: об-рушил алчные полынные уста на эту дивную - амбре дезодоранта, пара и духов, а также неизвестной ягодки лесной - на эту духмяную мякоть, столь совершенную в пропорциях своих частей...
А с улицы сочился монотонный бульк самых устойчивых гуляк, который то стихал на час, то вновь возобновлялся...
...Вадим взял Кэт грубо, жестко, без романтических прелюдий. ЖИВОТНО, как бы выразилась Лариса...
Впрочем, нет: то она, опережая, попыталась взять ини-циативу. Но сумеречный викинг резко осадил ее: "Лежи, и дуй в тряпочку", - пос-ле чего присвоил все исходные почины...
Кэт было больно, неудо-бно, и в то же время так необычно, так занимательно и так оригинально!
И вот уж сле-зы унижения смаКнуло упоенье, а тело с разумом, как в лихорадке, уж бьет истери-ка неведомого кайфа!
Клёво-то как! Ё-мое!
4.
После той ночи на "ранчо" Жека и Лара не могли друг без друга. Ни дня, ни, тем более, ночи. И можно бы сказать, что оба счастливы, кабы райские часы свиданий не омрачались то внезапными вторженьями, то закономерным присутствием Вадима.
"Терпеть его не..." - она не договаривала. С глупеньким выражением дискомфорта Жека старался успокоить ее, умолял сообщаться потише. Он очень боялся, что Вадик услышит ее нелестные отзывы и, не приведи Господи, обидится. Больше всего на свете Женя боялся обидеть человека. В глаза...
Как-то она явилась к Жеке чуть раньше условленного часа. Любимый отлучился за конфетами и цветами. Дверь открыл Вадим. При виде Ларисы, которую он обычно, стискивая зубы, звал "мамзелью", Вадим на этот раз надул щеки и, цинично выпыхнув воздух, процедил:
- А мадемуазель? Бонжур! Считаю, руки целовать необязательно?
И опалил сверкающей синей раздевающей молнией...
С ответной яростью в прекрасных малахитах она попыталась оттолкнуть его.
Ух, как же ты его ненавидишь!
О, как он бесил меня.
Чем?
Чем-то!..
И в инфернальной размытости этого "чем-то", похоже, самая его главная, непостижимая, необъяснимая и непростимая вина. Перед кем?
Перед ней - перед тобой - передо мной? Или...
Виноват! Ты опять не смогла определить: "чем же?", а оттого снова и снова злишься!
Но отдадим должное "роботу": с гаденьким прищуром сам посторонился и даже отвесил ка-кой-то поклон.
Она стала разуваться и вдруг почувствовала на плече тяжкую хватку его узких нервных пальцев. Это было что-то новое, непонятное...
Растерявшись, оглянулась. В глазах откуда-то (откуда?) рябь, резь и слезы то ли обиды, то ли недоумения, то ли боли.
Синий лед его глаз не колол искрами, он глыбно давил. Они впервые смотрели без барьерного прищура, не ввинчиваясь, а цепляли хищно, затягивая и пожирая. Левый уголок губ поддразнивал клюквенным торчком - она еще ни разу не видела его языка. Атлетическая лапа скользнула ниже, схватывая ее подмышку с лопаткой. Лариса дернулась, и тут же скривилась от жгучей боли - в девичью кожу впились острые жесткие ногти.
- Ненавижу... Подонок... Каналья... - закусывая губы, морщась и лиловея, выдохнула она и с размаху ударила его по щеке. Примерилась вторично и взрыдала от боли в перехваченном запястье. Лицо Вади-ма не изменилось. Лишь побелело как гипс, и еще от угла рта засочи-лась кровь. Человек внушал тревогу, граничащую со страхом.
Она испугалась. Она была абсолютно беззащитна, деморализована, сломлена и раздавлена. Это был, правда, викинг или Тарзан - зверь, который повинуется зову инстинктов, которого в силах оста-новить... наверное, одна только смерть. Вот теперь он может с ней сотворить все что угодно. Она еще стоит, но уже распластана, она еще собрана, но уже истолчена у его ног.
Спасла дверная звонница.
Ва-дим мрачно вспыхнул, резко отстранил ее и прошагал к своей, дальней, комнатке. Мало во что вникая, она провела сухой ладонью по лбу, продолжительно сощурилась в широкий затылок страшного молодого человека и отлипла лишь после пятого звонка. Когда он скрылся, беззвучно выдавила: "Ско-тина".
- Что с тобой, Ларчик? - уставился Жека, выставляя цветы. То ли слышал, то ли просто вид у нее такой. Девушка, не видя букета, чудачливо стюльпанила губы и встряхнула плечами.
- С Вадимом что ль поцапались? - допытывался Жека, хмурясь.
- С этим роботом... - тихо, без интонаций проронила она и сно-ва, слишком медленно, повела плечами.
Жека подозрительно покосился на нее и на вынырнувшее наглое лицо Вадима. Ничего не сказал и проследо-вал в их комнату.
Она зашла в душевую и приспустила на спине шелковое - одуванчики в траве - платье. Из зеркала алели две подпалины: одна пятнала смуглую эластичность правой руки, вторая - белокожье от лопатки до подмышки. Она тронула отеки, от щиплющего жженья сжала зубы и медленно обвела левым мизинцем пылающие колеи на правой кисти и боковинке левой груди...
5.
День рождения Ларисы отмечали тесным кругом на том же "ранчо". Общество было немногочисленное, но изысканное и щедрое. Дарили цветы, духи, монисто, браслет...
За последние недели отношения между Ларой и Вадимом столь откровенно ужесточились, что напряжение перелилось на его контакты с Жекой. Так что Вадим приглашен не был. Это никого не удивило: о взаимной нетерпимости между другом и невестой Жеки знали все. Плюс ко всему, Вадим мало импонировал сильной половине, чувствовавшей себя на его фоне неуютно, а попросту слабаками.
День рожденья катился мирно, но не без задора. Шутки были изящ-ные, темы выбрали обтекаемые, но со вкусом: и первое и второе было специально заготовлено для предстоящего увеселения.
Одним словом, ничто не нарушало эстетического натюрморта, даже присутствие Кэт, которую вызвали в последний момент для единственного юноши, оказавшегося вдруг без пары.
Лариса с Женей, в основном, целовались и были заняты исключительно друг другом. Что не мешало им следить за ходом беседы и не воспринималось с обидой гостями. В связи с полным комплектом полового партнерства, те следовали той же непритязательной программе.
...Было уже темно, когда за цветником скрипнула калитка. Заскучавшая от интеллигентских штучек Кэт проворно обернулась и странно разомкнула челюсти. Ее растерянность не осталась незамеченной. Водворилась тишина, и все уставились на цветник. Оттуда, по плитам, что казались чище и хрупче фаянса, шествовал Вадим. Несмотря на зной, он был облачен в белую поблескивающую тройку, крахмальные гетры и матовые лакированные туфли. Рука его провисала под тяжестью белой сумки. Он шел прямо к столу, не сворачивая и не уклоняясь. Незваныш резал линкором, безжалостно расчищая фарватер от мелких канонерок. Вот, словно цыплят, отстранил он Сашу с его подругой, втиснулся между ними, с притушенным звяком взгромоздил на скамейку сумку и медленно, крайне медленно извлек роскошную хрустальную вазу в виде лебедя. Лишь после этого счел возможным галантно поклониться и протянул подарок имениннице.
Ларисины глаза превратились в два недвижимых, вы-пуклых карбункула.
Никому не суждено узнать, с умыслом или по случайности произошло это.
В общем, до рук Ла-рисы вазы он не донес: серо и неуклюже выронил в прогал между скамейкой и столешницей. Хрустальный лебедь брызнул фонтаном колючих градин и снежинок, отстреливших в ее душе миллионом щемящих тревожин.
Смущенно хмыкнув, Вадим картинно помедлил, потом запустил руку в глубь сумки и неспешно достал вторую вазу, в форме ладьи.
Движение руки к столу... У гостей перехватило дыхание. И... Вздох облегчения: подарок водружен перед именинницей.
Но чужие эмоции не волновали Вадю. С удручающей педантичностью он вытащил объемный пакованный сверток, небрежно и методично растерзал верх. Бутонным фейерверком взорвался кустик... роз, красных и белых, в про-порции: Ґ.
Лариса взирала, испуганная, не мигая, остолбенев. Что делать, когда букет протянется к ее руке?
И новый сюрприз - цветы двигаются к ней, но на полпути застывают и обрушиваются... В лАДьЮ!
Гости ждут и зрят. Насторожённо и заворожённо. Что там дальше?
Дальше сильная рука ныряет в сумку, откуда выныривает с парой шампанского - между пальцами офольжённые горлышки. И все это молча. И ни единый звук со стороны зачарованных застольников не потревожит заповедную тишь.
Двумя рывками пальцев отку-порив обе бутылки, Вадим резко, с двух рук, выплескивает вино в цветы. Входя в кураж, сгребает в кучу все остальные подаренные букеты, силой втискивает в вазу. Потом, грохнувшись на колено, он отхлебывает из ва-зы и протягивает ее виновнице торжества.
...Сейчас его глаза не были ледяными. Наоборот, они вакхически горели, маняще искри-лись, стреляя какими-то сумасшедшими пистонами.
Губы именинницы задрожали. На нижних ресницах заструилась влага. Она сделала судорожное движение ладонями вперед, на миг ладони повисли, а затем стремительно закрыли лицо...
Жека возмущенно встал, но комически споткнулся о скамью.
Ровно солонку, приподнял он тремя пальцами непринятую ва-зу, выплеснул шампанское вместе с цветами на газон, добыл третью бутылку, отбил у нее ребром ладони горлышко, радетельно нацедил в вазу и с вызовом бро-сил: "Что ж не пьете забесплатно, господа аристократы?". Спиной-спиной сде-лал три шага. Глаза общества впились в гаревую кляксу на белоштанном колене. Вадим душевно плюнул и растворился в густеющем мрака...
6.
Сегодня он и она решили, что завтра подадут заявле-ние в загс.
Вечер был свежий, на душе - покойно. Луна сощурилась в утлую дужку.
Казалось, что все в их жизни сплавно уравновесилось, обрело просчитываемую незыблемость и ясную безмятежность. Все казалось стабильным, тихим, надежным и уютным, как древний Млечный путь над головою...
- Пойдем выкупаемся. - Предложил он.
- А давай! - одобрила она и подарила ему губы. Он смиренно помогал ей раздеваться. Она делала это с пикантной и будоражащей грацией.
Затем он быстро разделся сам, тоже донага, тщательно свернул одежду и сложил ее на врытой в песок скамеечке.
- Ой, Жека, кто-то сел на нашу лавку. - Понизив вдруг голос, она от неожиданности ушла с головой и, слегка наглотавшись, обеими руками судорожно впилась в его крепкое плечо.
- Да... Ты вот что... - Отфыркиваясь, он лихорадочно размышлял над ситуацией. - Поплыли скорее, а то... случаются шутники... еще те...
- Ага. Буль-буль, ой, а как же нам выйти? Без всего?
- Выйду я. А ты притаись у берега.
... В нос Жеке пахнуло перегаром.
- Вадим?
- А что, плохо видать?
- Что ты нас выслеживаешь?
- Ну, ты и дурак!
- Может, соблаговолишь отвернуться?
- Зачем? Я нудистов не вижу не в фас, ни в профиль.
- Ларчик, держи купальник...
- А что это мы застеснялись, засучились?
- Встань, ты сел на одежду... Ты что? Не понял! Сойди вон...
- Не надо хамить. Я так, кажется, вам слова поперек ни разу не сказал... Э, дружок, зачем же толкаться-то?
- Щас в тык получишь...
...Она, расширив глаза, точно в замедленном кино, наблюдала, как его мускулистое, облитое месяцем тело жухлым листиком оторвалось от песка и, получив ускорение от короткого взброса длинной ноги, с лениво обвисшими членами отлетело к воде...
...Она кинулась к нему. Он не шевельнулся. Она хотела присесть и, закричав, отрезвляюще отхлестать ладонями по вытянувшимся щекам...
...Ничего она не сделала. Она даже не закрылась. В глазах ее трево-жно заполыхала Луна, которая стала втрое жирнее и ближе. А потом их застил вздыбленный конус груди. Его груди...
- Дерьмо, ублюдок... - удивленно прошептала она и, охватываемая странным бессилием, испытанным уже не раз в присутствии этого человека, шатнулась.
И он слапал ее. Она слабо дернулась в чеканных тисках. И стихла.
В левом уголке его рта знакомо и похотливо взблескивал язык. И язык этот, змеисто вытянувшись, искал ее губы, чтобы развести их, ее зубы, чтобы разъять их, ее язык, чтоб обжечь и затолкнуть его вместе с летевшими с него бессвязными оскорблениями, которые больше походили на разворошенные клочья нежных признаний.
Она почувствовала страда-ние от судорожных сдавок его пружинных пальцев и стала медленно, картинно оползать к его ногам. И он неспешно последовал за ней и отыскал ее горячие губы, ее прохладный язык...
Спустя четверть часа она изнеможенно мотала головой, шепча:
- Когда, когда я помешалась?.. Когда я так, втрескалась в тебя, как раба... точно сука... Вадик, а я ведь думала, что тер-петь тебя не... Брезговала, ненавидела, презирала... Вадик, сладик...
Он только улыбался синими обдирающими кожу лезвиями и больно мял в ладонях эту вожделенную... всего час назад такую чужую и ставшую теперь безраздельной его собственностью... эту пышную... эту пленительную... эту хмельную... эту ароматную... эту податливую и неистощимую на ласки мякоть и гибкость - эту плоть. Ее плоть... Тело, это ж с ума сойти, ЕГО Ларисы. Или нет, - самого непонятного и непостижимого существа, выдуманного Всевышним - неж-ной и мятежной, трогательной и дерзкой, страстной и изменчивой, прекрасной и развратной... женщины...
Рассвет занимался со скрипом. Скрипом притворялся дальний гром на Западе...
...Жека мотал головой в разлетающейся галактике брызг... его вздыбленная правая целенаправленно дырявила небо ржавым прутом, выхваченным из прибрежного песка...