Разбудил знакомый скрип. Прислали тележанс, и так же ранехонько. Да нам-то не привыкать уже. Что там нынче по распорядку? Ага, до обеда заседательская нудь в составе академической комиссии по приему кандидата на место Пыфа - члена, усопшего, ежель мне не изменяет память, года уж три как...
На сей раз фарс развернулся в пыльном, холодном и запустелом здании Заборного института. Под финиш вспомнили об отсутствии академика Невера. Послали за ним, с сачком и щупом, но так и не сумели отфильтровать в академической трухе.
В перерыве принц изъявил хотение прогуляться по галерее между институтом и дворцом. В компаньоны был назначен ИО Прескарена.
Сия галерея, кстати, "исполняла обязанности" Великой Оранжереи. Кабы не остатки оранжевой краски на стенах, пустой коридор можно было принять за тюремный. Изредка у стен попадались... лопухи.
Чуть не упустил: разведение лопухов - национальная традиция марцилонцев!!! Даже их государственный герб украшаем зеленым лопушилищем. Очевидно, этим и объяснялось абсолютное преобладание лопухов в оранжерейной флоре.
К неподдельному моему изумлению, его высочество, обнаружил в лопуховедении энциклопедические познания. С поэтическим упоением "Де Мол" вещал о видах, которых ни много не мало, а ровно 8, об ареалах распространения лопухов. Он восхищался совершенством их формы. Речь оснащалась вполне правильными и научно выверенными формулировками. Монарх возбужденно тараторил про "сердцевидно-яйцевидные, выемчато-зубчатые, паутинно войлочные листья", про "шаровидности цветочных головок, собранных в метельчатые соцветия", про "чудную поволоку, состоящую из черепитчатых шиловидно-заостренных, на конце крючковатых листочков", про "щетинистое цветоложе и обоеполости цветков с трубчатым пурпуровым или беловатым венчиком".
- Лопухи похожи на верховные символы жизни: на сердечки и яички. - Вот до чего договорилось вышейшество и даже выразило скорбное непонимание, отчего иные государи и ордена используют в качестве герба колючие розы или бесчувственные лилии. - Лопух ведь куда больше, красивей и полезней... - здесь он пустился в пространные комментарии насчет целебных свойств лопухов.
Здесь, среди лопухов, он был великолепен, как нигде. Вот уж подлинный принц репейников. Я без всякой лести! По ходу лекции его мудрейшество любовно поглаживал листья гигантских репейников, которые произрастали тут в кадках, ведрах, бутылках, кастрюлях и даже химических колбах. Некоторое разнообразие в натюрморт ботанического заведения вносили заросли крапивы и чертополоха.
По новоявленной привычке я нес в ответ олигофреническую околесицу, только бы отвлечь его высочество от обеденных ассоциаций: не дай бог, еще вспомнит про презентованный ножик, что спал себе в моем кармане. Уже на исходе плешивой оранжереи из-за тумбы с "Самым балшым лопухом в мири" выкарабкался Буллион Биточка, только что с позором провалившийся в решающем туре.
- Ваше умищество, - жалобно простонал неудачник.
- Боже... - ответно простонал принц, - спасу от тебя никакого, Борзотура - твоя натура. Допек ведь, - и, в изнеможении прислонясь к единственному кактусу в огромном корыте, уколол обе ягодицы. Заорал.
- Сила небесная, спаси и сохрани чресла монаршьи, - исторопно загнусавил Биточка. - Премудрие, ну зачисли хотя бы членкором. Чего стоит-то?
- Да ты ж, прокуда, провалился весь и навсегда, - морщась и почесываясь, проплакал принц.
- На всякого мудреца хватает простоты, - нашелся подзаборный фольклорист. - Вспомните, ведь при вашем еще батюшке я имел градус тридцать второго мудреца. И кабы не интриги Пыфа и Невера, давно бы славил вас с верхушки пирамиды, - блеял Буллион, ковыряя в носу.
- Бог дал, бог взял, - пытался подытожить принц.
- Умищество, возьмите. Легче ступать станет. - К чему-то вступаюсь я за проходимца.
- А дышать? - резонно усомнился "Де Мол".
- Пока дышу, надеюсь. - Наобум, но с вздохом вставил Биточка. - Думу с пира спёр.
- Да хрен с ним, с лопухом! - с жертвенной решимостью рубанул принц. - Запишем членкором. Но к науке ни ногой.
- А и не надо, не надо. В ученые не набиваемся. Нам бы ручками и на глазок - по имущественной бы что части, - пояснил новоиспеченный член-корреспондент.
- Зачислим ИО ответственного по пыли и лопухам. Полагаю, в самый раз будет. - Милостиво постановил ученый принц.
- Да здравствует пыль, пардон, ее отсутствие! - с задором откликнулся Биточка и уже вполголоса, сокрушенно. - Опаздывающим лишайники, как всегда.
Я ободряюще подмигнул протеже. Отведя пухлые лапешки от тугого брюшка, он млеюще закатил зенки и повел в кругаля подбородком...
До вечера день заполняла всякая тряхомуть. Всего и не припомнишь. Зато под занавес удостоился лавки в читальне. Там шла прослушка первой части эпического романа принца. Заголовок запоминанию не поддавался.
Столпы общества и ценители изяществ рангом помельче сонливо клевали под заунывную декламацию мудрейшества. Я честно спал.
Опус был длиннющим. То, что мне оказалось по уму, свелось к одному: юный и самоотверженный красильщик заборов, эта характеристика тиражировалась в каждом абзаце, во имя интересов страны бросил свою возлюбленную с лопушиной плантации, продал осла. И все это ради высоченной чести малевать ограды в некоем царстве разума, справедливости и света. Проза принца походила на бескрайнюю ленту воздвигнутых им заборов со столь же удручающей цветовой палитрой...
Сон был безжалостно расстрелян оглушительными хлопками. Оказалось, это завершилась первая глава первой части, что и было искренне встречено всеобщей овацией. Одна матрона потрясенно лепетала:
- Пленительное творение вековечной словесности. Стиль розово-фиолетовых черепиц...
- Мозги у вас розово-фиолетовые. - Грубо подрезал сосед в эполетах.
Дама посинела, глаза потухли. Торжественно отправляясь в обморок, она брякнулась точнехонько на колени Булныдта, умягченные пышным париком. Прислуга тут как тут: подхватив честь эпохи, ее поволокли в специальный будуар с вывеской "Для обмаракакавшихся".
- Хоп и готово! Безнадежная древность реставрации не подлежит, - воодушевился генерал.
- Зачем вы так, приятель? - с укоризной сетую я, - к старости надо быть терпимей.
- А к глупости? Вы, верно, не видели отчета марцилонсокго посла о коронации Филиппа Красивого, поройтесь на досуге: ни слова не найдете, что эта кряква блистала там умом или хотя бы красотой. Дурь сединою не прикроешь. Не щадите тупых, они не заостряются.
Мне резко поплохело. Мутила удушающая атмосфера чванливой серости. Нафталиновая коллекция убожеств порошила глаза. И эти глаза спокойно наблюдали, с каким потрясением публика наблюдала, с каким спокойствием ИО Прескарена встал и, ни с кем не простясь, покинул читальню. Элита дури вошла в ступор. Не от его ухода, - от эпопеи принца. Богохульства проезжего, наверное, не поняли. А, скорее, не поняли, что это богохульство.
На пороге меня едва не сшиб несшийся в тепло таракан. Я посторонился, давая дорогу и хихикнул, предвкушая скорую фрустрацию рыженького.
На улице в глаза полыхнуло фантазмом гари и пепла. Пылала АНН - "Академия наших наук". Вся площадь - в мечущихся людях, ослах, полицейских и ученых. Скрип носилок и повозок с песком и водой.
- Давно? - осведомляюсь я у безучастного караульного.
- Четыре часа мало будет, - чистя горло спиртом из горшочка, булькнул тот.
- Почто ж не известили его всерассудность, без ИО?
- Кто ж посмеет отвлекать батюшку, когда оне тешатся литерацией?
- И то.
Я уже миновал сгорающего уродца, когда ухо уловило некое магическое слово, звуковым вертелом оно продело обе перепонки. Застыв, я попробовал различить. "Не... вер, Не-вер, Невер... Академик Невер погорел"... - этот рефрен перекрыл шум пламени.
Повернувшись к величественному крематорию, я дал волю смеху. Вот, значит, какой уход изобрел великий маргвинолог. Вот для чего ему понадобились спички! Теперь сразу два недюжинных дела на вашей совести, лже-академик Невер. Одно гнусное, второе достойное. Что ни говори, а двойная казнь в вертепе невежества: самого себя и пресловутой академии, - воистину великий шаг для великого шарлатана. Акт прозрения и мужества. Самоискупление состоялось.
"Чем крупнее открытие, тем неистовее критика, тем больше недоброжелателей. Но только у настоящего переворота враги ВСЕ. Сперва", - зачем-то вспомнился знаменитый афоризм из 13-го тома избранных сочинений Невера. Ту речь знаменитый академик произнес на церемонии вручения ему планетарной премии первооткрывателей имени С.Кунца Кобеля.
У этого пожара, подумалось мне, уж верно не найдется врагов, если список "за" избавить от членов теперь уже бывшей АНН - тоже отныне бывших членов, если члены бывают таковыми ...
Свой учебный курс академик Невер закончил, дай бог каждому. Будь на голове фуражка, я, ей богу, снял бы ее, почтив прощальный жест кумира юности. К сожалению, кепка дневала в захудалом номере монастырь-отеля.
Похоже, Прескарен, время сматывать удочки. А не то, чур-чур, превратишься в марцилонского головастика. Нет слов, забавного тут выше крыши, но никогда не забывай про глазомер, особенно, при покорении вершин. Не упасть бы больно. Тогда забавно будет всем, кроме тебя.
Глянул вправо: так и есть, это было оно - старенькое "корыто" на чурбанах вместо колес. Ночной спасительницы за шторкой не видать, но я на всякий случай послал ей улыбку - кротко и виновато. И меня передернуло: первое, что вынырнуло из окошка, было трепыхающейся мышиной близняшкой на оттянутом ушке.
- Ну, зачем вы? - с сожалением вытягиваю я.
- Да так. Зачем вообще все эти вопросы, если честных ответов не дождаться? Даже с добрым утром. Это когда ты ждешь: "С добрым утром", а утро встречает раз светом, два светом, а то и проще: "Бывай, мол, сирота". Но я не корю. Никого, тем более, вас.
- Спасибо. И простите. У нас бы ничего не получилось. Я за себя отвечаю.
- А ответ не обязателен. Он ведь ни что перед шампанским и перед той янтарной капелькой из ангельского глаза, которую я не сберегла, уронив на подол. Тот лунный лучик до сих пор меня пьянит.
- Я не хотел бы больше слез. И вас я, если можете, поверьте, обидеть не хотел, ни за что. А получилось, ранил!
- Простите, постараюсь не расстраивать. - Она закрыла глаза, взволновав серьги из бывшей органики.
- Желаю вам встретить дело. Сразу станет легче.
- А я вам - любовь.
- Опять вы доказали, что лучше меня. Ваш дар - педагогика. Освойте его, а начните с супруга. - Самому стало стыдно за весь этот срам.
- Супруг мой слишком увлечен.
- Кем? Дамой или наукой?
- Вздор. На дам у него не осталось духа. На науку - ума, поскольку и не было. Нет, его идея-фикс - большая мода. Где он, как по-вашему, сейчас?
- Насколько я могу предполагать, в аптеке.
- Вы правы. А чем он одержим? Вовек не угадаете, вы же нормальный человек. А мой муженек-профессор выбивает партию дефицита, лишь вчера поступившего из страны каких-то Пнистых Пней.
- Случаем, не пномпеньских кастаньет из пузыря...
- Дальше не обязательно. Значит, и вы в курсе? Этого я и боялась. С самого начала. Верно, и бежали-то вы от меня из-за того, что я не носила эти побрякушки, - еще раз гневно тряхнув усохолстями на мочках, она зажмурила глаза. Молча, быстрым движеньем я даровал ее ушам свободу. Сушеные грызуны плюхнулись в лужу под колесом. Не раскрывая глаз, баронетка дрогнула и выгнулась барсом.
- Я вас... - она осеклась и раскрыла веки. - хочу спросить... У вас нет больше Шампанского?
Мои руки отразили бессилие. Много б ты отдал, Прескарен, за наперсточек шипучки. Не для себя! Она смотрела на меня, как бы ожидаючи чего-то. А я знал, но никак не хотел прочесть ее вопрос до точки: "Вы меня не...". Не... Многоточие... вслух было сказано другое:
- До свидания.
Внутреннее прочтение моего ответа сузило ее глаза. Карета тотчас тронулась. Оконный проем затосковал без лица, ее ручка потянула шторку. И тогда я вспрыгнул на подножку и нежно чмокнул пальчики - мизинец и безымянный. А перед самым поворотом соскочил. Ее рука недвижно свисла. На мгновенье. Потом карету засосал большой и серый угол... Я поежился. На душе было гадко. Гадко пахнущая рука легла на плечо.
- Сегодня что, сажают за отсутствие щетины? - пытаясь шуткою уладить инцидент, я забываю: с кем шучу!
- Чего? Такого декрету покеда нету, - без искры иронии стругнул мужичок с алебардой. - Покеда велено огребать инородных. А кто брит, тот и не наш! Вот ты птица чужа, сразу видать. Приезжий!
Приезжий... Что за слово? Я приезжий. Везде, всюду, всегда. В этом мире я приезжий. Не свой. Чужой. Но и не птица для отлова и препровождения в клетку...
Противиться не стал. Видимо, заранее смирился с логикой такого исхода. Я, вообще, слишком законопослушен и благонамерен для этой поганой жизни. Слишком честен и откровенен. И раз уж выпало это, надо пройти, не теряя лица.
Вот так почтенный ИО Прескарена потопал с солдатиком. По следу визгливо засочился ржавый смех. У меня недурная акустическая память. И вряд ли она подвела: смех принадлежал леди Блажо. Неспроста. Эта дрянь маринует не только помидоры. Но, может, Прескарен, ты дал маху, давшись так вот сразу? Увы, мятежничать поздно: по носу полумесяцем выковалась дюжина полицаев. Мне ничего не оставалось, как выковать за поясницей две дули, глумливые, как снегири. "Ах", - вскрикнула старая кокотка, даже перед моим задом играя в юную камеристку.
С левого торца дворца под неприметной писулькой "АСТРОК" пряталась тюрьма. Пригибаясь, я впихнул себя в небольшой люк, служивший входом в кутузку. Палец в кармане нащупал ножик и погладил его почти любовно.
13. ОСТРОГ
В каталажке было сносно, но сыро. Стены замшели, хотя кое-где из коврового лишайника торчали гвоздевые шляпки. С ними я познакомился на ощупь и, перво-наперво, затылком. Это произошло оттого, что с первых же минут дал о себе знать дефицит света. Мне ничего не оставалось, как при помощи лезвия-открывалки разровнять местечко для головы. Зрение привыкало и кое-что различало. Отыскав глубокую выемку, я пристроил там огарочек из кармана, поднес спичку. Камера сразу показалась цивильной. И обжитой. Это я открыл, оглядевшись и для начала испугавшись: не далее чем в трех шагах валялся пузан в лохмотьях. Он не двигался и, вот где кошмар, не храпел, даже, кажется, не дышал. А глаза навыкате!
Силком переведя дыхание, я вобрал в живот всю смелость и тронул его голый пупок. Толстяк не шевельнулся. Стало просто жутко. И тут "покойник" сперто хихикнул, после чего шумно выпустил воздух и, без паузы, принялся забирать его всеми своими отверстиями.
- Щекотно. Не то б я продержался еще две минуты. Не то чтобы рекорд - результат трехлетней тренировки. Задерживаешь дыхание так долго, что боишься уснуть и остаться без воздуха. Человек, когда спит, он порой забывает, как дышать.
- Жив что ль? Слава богу. - Я осеняю четыре точки тела.
- Нет, наверное, - съехидничал узник, так ни разу не сморгнув.
- За что тут?
- Так просто.
- Ага, просто сидите, то есть лежите, то есть все-таки сидите, лёжа. - Мой язык постепенно возвращается к себе.
- Не сижу, не лежу, работаю. - Конкретизировал он очень наставнически.
- Напряженно?
- Не знамо словесов такова.
- Я понял, что вы тут не за ересь.
- Попрошу без крамолы. Допустима только мягкая метафорическая критика в рамках общей метафизики, но без широких социальных обобщений и узко юридических оценок. Старость без пенсии - не мой идеал, - его немигающие фонарики оживились, примагнитясь к моей бороде.
- Приезжий я, - объявляю я во избежание политических неясностей.
- Не дурак я, - в унисон подхватил арестант.
- Я, надеюсь, тоже.
- Умные в тюрьму не попадают, в отличие от умников.
- Я об этом сразу же догадался, увидев ваше сиятельство.
- Не понял.
- Это я так, не для умных. В смысле, для неумных.
- А... - его неуверенный кивок отобразил степень понимания. - Чего?
- Сыро, говорю.
- Терпимо. Хотя, оно конечно, и не манна небесная.
- Давно манки не кушал?
- С год, и то не мало ль будет.
- Прискорбно, - я сочувствую.
- Не знамо словесов такова. - Отрывисто парировал заключенный.
- Чем же кормят?
- Кошт приличный. В дни торжественных - огурцы с луком, в дни простых - отрубя, овсовы, ячменисты и проча, ну и там молочко бывамо, - мечтательно промурлыкал он. - Да все больше норовят торжественны, а торжественны - само, что ни на есть, просты.
- Не понял, что за простые, какие такие торжественные?
- Казни. - Он зыркнул как на дефективного.
Я дал себе в лоб:
- Ыйеяар?!
- Гипотетически да. Спокойной ночи.
- Гуд бай.
- Укхм. - мрачно прокряхтел он в ответ на очередную крамолу и захрапел, не закрывая глаз.
Поскольку до вечера оставалось самое малое шесть часов, мне пришлось интеллектуально напрягаться. Так что сон напал нежданно и коварно...
Утром рядом с собой я обнаружил миску. Вылизана насухо. В таком же виде пребывала ее сестричка на животе лупоглазого соседа. Он опять был обездвижен. Я обнюхал свою. Несло луком с огурцовой кислинкой. Я навис над Ыйеяаром:
- Ответь, браток, сколько раз на дню тут кормят?
- Восемь, но сразу. - Равнодушно изрек штатный смертник. Я молча обрушил посудинку на его лоб. Лишь раз моргнув, из-за осколков, он взирал ошарашено, не стряхивая черепки. Я спокойно снял миску с его живота и унес к себе на нары.
- Зачем такое? - он блеснул белками.
- Отныне ты будешь кормиться из моей посуды, а я из твоей.
- Не джентльменисто это? Не братственно. - Обиделся терпелец. - Особливо в отношении жертвы социальных и экономических потрясений.
- А для жертвы жрать чужое это как - джентльменисто?
- Кто старое помянет...
- Тому с голодухи вспорют брюхо, чтобы старое достать! Я ведь не побрезгую.
Острожник опасливо вжался в настенный мох и уже оттуда с натруженным миролюбием:
- Я каюсь. Я пардон.
- Пойдет, - являю я милость и, беря быка за рога, - приезжий что ль?
- Само собой.
- Неважно пристроился.
- Как глянуть, как глянуть? Как и ты, как минимум. Чем начал, и чем кончил! Это уж так заведено у умных людей. На обед эмпирай, на ужин сарай. - Очевидно, "эмпирай" здесь означал "эмпиреи". - А ежели насчет лука, то я пошутил. Салат строго по утрам. Кормежка же, в натуре, восьмиразовая. Самому принцу стола такого во сне не свидеть. Вот мне и приходится страховаться по политической части. За крамолу-то словесную могут штрафануть на казнь, а то и на две. - Разоткровенничался обреченный. - Ха-ха, пардон за любопытство, но не пойму, чем ты собирался вспороть мою требуху?
Стыдно, но я не удержался и похвастал ножиком. Не дальновидно? Возможно, но уже! Надменно усмехнувшись, Ыйеяар извлек из какой-то расщелины настоящую финку!
- Недурно. - Завистливо цокаю я. - С таким-то добром в остроге гнить.
- Недолго ждать еще осталось. - Загадочно зевнул каталажник.
- Что? - это была новость.
- Принцу придет капут. Уже идет и очень прытко.
Вот где форменная крамола! Не помню, сказал ли я это вслух.
- Просвещу позднее, - впервые добровольно прикрыл довольные глазки сиделец. - Сейчас за тобой придут. Уже пришли...
И точно!
...Я ничуть не удивился, узнав в следователе просто генерала, и вместо "здрасьте":
- Еще одна счастливая вакансия?
Неопределенный жест ИО главкома и ИО следователя можно было расценить: "Ах, отвяжись", а можно: "Таков удел смертного".
- Краткость, краткость и краткость - наш девиз. - Уже вслух разграничил он степени допустимостей. - Наши обвинения. Вам. Пункт "а": поджог Академии наших наук. Вами. Пункт "б": разграбление казны с сообщниками. Вашими. Объяснения! Ваши... - стратег гвоздил слова, как заклепки на броненосец.
- Спасибо. Уповаю на презумпцию невиновности и жду доказательств. Краткость, честность и объективность - мой девиз.
- Подозреваемый в своем праве. Что ж. Поехали. Пункт "а": здание сгоревшей Академии наших наук охранялось денно и нощно. За минувшие трое суток никто не был замечен со спичками в радиусе ста ярдов, трехсот футов, сорока трех саженей и ста тридцати аршинов от здания Академии наших наук...
Вот беда-то, нету теперь ваших наук! Нет, это я точно не озвучил.
- Вам ли объяснять, что нашу, марцилонскую, спичку секретно не пронесешь и не воспламенишь? Тем не менее, в Академии наших наук произошло возгорание. Вопрос: отчего? Грозы за последние трое суток зафиксировано не было. Вывод: поджог совершен спичками иноземного происхождения. Таковые имелись только у вас. У приезжего...
- Если не считать коробка, подаренного мною на балу имениннику - ИО канцлера, после чего тот был немедленно изъят тутошним монархом...
- Намек выпукло провокационен. Считаю своим долгом предуведомить: это вам не уголовка, это уже политика, - левая бровь генерала превратилась в вывернутую запятую. - Так надо, будем настаивать на политической версии?
- Никак нет. Прошу лишь пометить: приезжий - не только Прескарен так же, как не только Прескарен - приезжий...
- Я, - он потыкал пальцем свою грудь в районе обоих сосков, - в курсе. Но пункт "в": приезжие по имени Буллион Биточка и Некто Скуттар из поля зрения органов правопорядка исчезли. Улики, следственно-наследственно, перепадают сугубо вашей персоне.
Здорово!
- Даже если так, причем тут ограбление казны? Тем более ее никто не видел в радиусе трех лет, не меньше.
- Тут все четко. Буллион Биточка сбежал. Академия наших наук сбежала, брр, сгорела. Казны теперь никто не увидит и не докажет, что ее не было. А, значит, она была, она ограблена, для того и академию пожгли, чтобы следы замести, - не совсем протокольно разъяснял главный... теперь уже сыскарь, или "главсыч". - Теперь нюанс такой: корпус с гипотетической казной предположительно примыкал к сектору, доверенному Буллиону Биточке. Биточка - ваш протеже. Все и всё против вас - и шито не белыми нитками, а дратвою сапожной. Скажите спасибо, что мы оставили за скобками гибель великого Невера - небожителя мирового прогресса. Так и что, вам достаточно? Да вы сознайтесь, все ведь логично. Что ж до типа по имени "Некто Скуттар", тут еще есть некоторые неясные околичности. Но и этот господин пребывал на балу в криминальной близости от вас. Факт. Его подтвердил Фат и не только. Следствие не исключает тайного сговора приезжих карбонариев и нигилистов. Одна свидетельница с патриотическим упорством настаивает, что вы с Некто Скуттаром долго и загадочно перешептывались. Она же показала, что вы с подозрительной решительностью покинули читальню как раз в момент пожара Академии наших наук. Я молчу уж о моральной возмутительности акта этого шага, топчущего великий образец мировой культуры, коим являются творения нашего великого монарха.
Ну, дает его ИО превосходительства, господин военный Главсыч!
- Из вышесказанного заключаю, что имеются все основания инкриминировать вам попытку побега после удачного акта экстремизма, терроризма и диверсии! Версия следствия, так сказать, навскидку. Но мы еще накопаем о-го-го и дай боже... - посулил добрый друг.
- Всего один вопрос: эта свидетельница - дражайшая Блажо? - я щурюсь.
- Да. Впрочем, это тайна следствия.
- А, ну да, как же. Слушайте, генерал, а не вы ли отправили на тот свет сверстницу Филиппа Красивого - ту с розово-фиолетовыми мозгами? Я был ближайшим очевидцем вашего подвига. А академия на тот час уже догорала. Сами-то вы верите в эту ахинею?
- Нынче я только исполняющий обязанности главного сыщика, а завтра, буду ИО прокурора! По зову, между нами, родины. - Холодно вякал ИО патриота.
- Понял. А кто у нас за судью?
- Принц, естественно. Юриспруденция, правосудие, вся эта епархия Фемиды с Немезидой, его слабость. С детства...
- Кишечная! - не произнес я. Но не произнес с большой, можно сказать, внутренней горячностью.
- Замечательно. Могу ли я узнать имя адвоката и пригласить его для консультаций? - чеканю сухо вслух и даже с нотками официоза.
- В данный момент Булныдт разгружает ботву на овощной базе. Можете передать ему реестр вопросов. Через меня.
Оставалось лишь внутренне восхититься своим чутким и оперативным защитником:
- Спасибо. С такой защитой я готов уже сразу подписаться под любым наговором.
- Приговором, - поправил главсыч. - И не забегайте вперед, формальность есть формальность. И она для нас штука не формальная, а символьная, ритуальная и, строго говоря, сакральная.
- Ладно, по порядку, так по порядку. Хотелось бы полистать ваш уголовный кодекс.
- Здраво. За это облегчу ваши трудности. Вы, Прескарен, угодили под действие сразу двадцати двух статей. Две отметаются как взаимопротиворечащие... Четырнадцать дополняют друг друга, но половина из них имеет отрицательный заряд. Таким образом, шестьдесят пять лет на линии позитива плюс восемьдесят две со знаком минус. Минусуем минус шесть, плюсуем плюс девять... Итого, каких-нибудь двести девяносто три года и шесть месяцев строгого режима с пятиразовым питанием.
- Еще и шесть месяцев... С пятиразовым питанием... Вот удружили!
- Да полгодика. И подозреваю, после суда свидеться нам не придется. - Пригорюнился генерал сыска. - Давайте что ль сразу почеломкаемся. Без свидетелей.
- Лучше при свидетелях. Я всем доволен, каб не проклятые полгода. Ни туда и ни сюда.
- Как гостю, их вам скостят, гарантирую. А через первые полгода - еще половину срока.
- Гуманно. Шансы выжить практически удваиваются. Это могло бы сильно обрадовать, родись я Мафусаилом! Но мы не библейские, и посему признаем наши вины, скрытные умыслы и прочие козни. Давайте чернила, мой палец готов.
- За покладистость и благоразумие вам срежут еще половину. Вот здесь. - Он указал место на документе. - Ай-ай, чернила, хм, высохли на этой вот жирной точке - аккурат после свидетельских показаний. Советую расковырять пальчик.
- Ну, уж, фигуш... - вовремя захлопнув рот, я плюнул на бумагу, обвалял в слюне палец и разжижил кляксу. - Куда и где?
- Вот, ставим пальчик. Вот так!
Только тут доброхот зажмурился и:
- Вот ведь как: почетный член академии наших наук не умеет писать. Фантастика!
- Бывший член бывшей академии, не забывайте.
- А, почетный умел...
- А бывший забыл.
- Логично. Пройдемте в пыточную. По памяти мастера у нас там.
- Не надо, я пытаюсь вас понять и, кажется, уже понимаю.
Вдруг идея! Извазюкав перо в моченой кляксе, я карябаю: "ПРЗН. ИО ПРСКРН".
- Порядок! - Недавний приятель удовлетворенно осклабился, но тут его лицо перекосило от ужаса. - Стоять, стоять! - булатный рык вмиг сник до тусклой свинцовости и дал трещинку-пришепётку. - Какой ИО Прескарена? Нет, нет, отныне ваши обязанности остаются категорически за вами! - после чего он плюнул в "ИО", превратив мои каракули в архипелаг непонятных знаков препинания.
На сём и распрощались...
В "палате" меня ждала солидная порция вареного гороха с огурцами.
- Сколь спорол? - с ходу наседаю на сокамерника.
- Честное джентльменское, один огурчик, - запищал тот, силясь скинуть мое колено со своего барабана.
- Не мелку грелку нажрал на тюремных-то бобах.
- То не грелка, - не согласился Ыйеяар. - То запчасти мозга.
- Скажи еще: смазка для головных шарниров. Не одолжишь?
- То великий труд. Наешь-ка, попробуй. О-ох! - задохнулся он от пружинистых вдавливаний. - Уговорил. Делюсь секретом. Я диктую, ты пиши: ежедневно кастрюля винегрета из комариных лапок, жучьих почек, мушиных селезенок и светлячковых глаз. Все в равной пропорции.
- Спасибо, добрейшина. Проще рецепта не знаю. Но я надеюсь обойтись парой вот этих бешеных зенок, - я заношу рогатку из пальцев.
Ыйеяар дал волю смеху, в его чреве забунтовал неуспокоенный горох. Наш люкс был слишком тесен. Я долго искал спасение и нашел под подушкой.
Спровадив тыловые части газового нашествия, я продолжил допрос.
- Приятель, так что там насчет его мудрейшества?
- То есть?
- То есть, что ему придет капут? Обещал-с. Или уже забыл-с?
- А, не забыл? Рад-рад. Тогда слушай притчу, Прескарен. Много-премного лет назад один придурковатый и, скажем так, умозрительный тиран разорил свое отвлеченное государство, а податному населению приказал строить длиннющие заборы, то есть крепостные стены. Но в этом абстрактном государстве не все родились покорными балбесами и трусливыми иждивенцами. Сыскались умельцы, трудолюбивые, гордые и пуще всего на свете почитающие ремесло, суверенитет и Либерию, ну это страна такая есть, верно, слыхали. И покуда монарх сей разорял свою страну своими новшествами, мастера-либертианцы процветали всем шипам назло, храня и сберегая секреты предков. К той поре казна деспота иссякла, и он уже не знал, как расплачиваться с кредиторами. И все чаще поглядывал он на ярых крамольщиков, которые ни в какую не хотели разоряться подобно массе податного населения, и капиталы свои задарма отдавать не желали. И стал тиран к ним придираться по поводу и без. Долго ли коротко ли, потерпели либертианские умельцы чудачества тирана год, другой, а на третий погрузили свой скарб, инвентарь, книги и чертежи на телеги и убрались далеко-далеко. И что характерно, бегство умельцев ровно на день упредило указ деспота, налагавшего секвестр на имущество мастеров по всей стране. Царственный ирод снарядил погоню, но непокорцы укрылись на обширном острове посреди раздольной и бурной реки, где основали Республику Инструментальщиков, как их прозвали за то, что во всей стране только эти люди умудрились сберечь хороший мастеровой инструмент. Посланные вдогонку войска не смогли переправиться на остров, ибо королевский флот давно пришел в негодность, да и лодки, почитай, все были разобраны на заборы.
- Так таки на заборы?
- Да... Ах, да... ну, в смысле, на крепостные стены. Тем временем Республика Инструментальщиков от году на год росла, крепла, процветала и суверенно решала свои дела. Все больше недовольного глупым владыкой люда стекалось под стяг свободных инструментальщиков. И стало их, по слухам, на ровно две трети от тысячи...
- Я понял. Любопытная притча.
Товарищ по заточенью скорострельно завыкал:
- Я тоже понял, что вы поймете, поскольку, если бы я понял, что вы не поймете и, тем более, что и не вы поймете или хотя бы можете понять, то я бы вас вряд ли понял, а вы бы тогда не поняли меня. А какая может быть откровенность при взаимном непонимании?
- Эврика! Браво! Ура! В благодатной державе ученейшего принца, оказывается, цветет и пахнет республика свободных инструментальщиков!
- Я ни слова не сказал про ученого принца, - Ыйеяар громко апеллировал к стене. - Я даже слова такого не слышал - "ученый". В притче все больше повествуется о том, как усиливалась эта островная республика. И вот однажды давно, после вчера дней за десять, совет старейших мастеров этой нехорошей республики постановил: пора, де мол, свергнуть деспота-лопуха, мол де, и его задолизов.
После этих откровений я перестал удивляться пожизненной профессии Ыйеяара!
- Шарман, классика! Но вы-то, клоп острожный, где это услышали?
- Я-то? Осторожно, уберите тарелку, Прескарен, сядьте и возьмите себя в руки, а руки в себя, чтобы не тряслись. Вот так. А теперь я вам скажу, милейший, одну вещь. Еще перед тем, как стать штатным смертником, в бытность рядовым Марцилонским зевакой приводилось мне слышать скрытные разговоры о том, что инструментальщики роют длинный подземный ход в столицу, дабы одной из ночей проюркнуть в город маргиналов.
- При всем уважении, долгонько ж им копать...
- Не труните, не технарь вы. Ухо на плаху! - Ыйеяар разом понизил голос. После секундной замешки я уразумел и наклонил ухо к его рту. - Сегодня ночью я вам открою важную вещь. Готовьтесь.
- Всегда готов!
...Меня трясли за плечо. Проснулся сразу. Не сразу, правда, сориентировался, как, что и зачем.
- Слышь не дыша. - Прошептал Ыйеяар.
Я внял совету, чуткое ухо уловило глухой-глухой стук и шкряб. Не сразу понял, где, потом разобрался - где-то в глуби, под ногами.
- Уверен, что это они? - я сильно возбужден.
- Думаешь, в этой клоаке у кого-то есть столь же мощные кирки и заступы?
- И то! И что? Ты намерен ждать избавления снизу, как крот?
- Поглядим-потерпим. Увидим-скажем. Тем более что ниже-то крота одна есть норка - вечная и абсолютная. А, в сущности, на своей работе я чувствую себя неплохо и при данном режиме. Немаловажно и то, что за 22 года заключения я нашел истинное по себе призвание. И оно едва ли не самое сильное из набора сущего. Знаешь, что это такое? Лень! Лень превратилась в мое общее и частное состояние, стала моим архетипом, моей субстанцией, моим мировоззрением, будущим моим...
- Короче, лень - смысл твоего существования, чего про язык не сказал бы, чешет как шелкопряд. Тогда вот что. Меня матушка твоя тоже обуяла, но не так. Посему скидай тряпье. Да не перечь, увалень! С утра тебя ведут? Куда-куда? - на казнь! Ура! Руки перед собой. Вот так. Смелее, я их свяжу вот этим платочком для носа.
- Пустяки, погладишь донцем миски с горячими бобами. Вот и все. Спи, не фыркай. И жди манки от инструментальщиков. От великого подзаборного марцилонского инструменталиата... О, строг острог, но срок не строг, сто строк - острога, строгай, ас, трогай...