Капитан Варежкин был хорошим человеком. И всегда, честное слово, всегда делился сигаретами. Подходил к нашему "курительному грибочку" напротив казармы, доставал из кармана пачку "North Star" и обязательно предлагал каждому.
Мы никогда не отказывались, а он понимающе улыбался, смотрел мечтательно в небо и говорил:
- Любо мне здесь, ребятушки. Эх, любо!
Мы лыбились, кивали нескладно, молчали, и, когда он уходил, обменивались всезнающими ухмылками. К Любе пошел, как пить дать. Он всегда к ней ходил. По асфальтовой дорожке между казармой и столовой, в тени тополиной аллеи. Потом до магазинчика, а там направо, в медпункт, мимо пруда
Перед уходом, он, почему-то, всегда мне подмигивал.
Я так и не узнал, почему. Сразу после вторжения лейтенант Борзов убил Варежкина выстрелом в затылок, а потом сбросил его тело в пруд, рядом с трупами подполковника Мариненко и майора Тарасова.
- Ибо нех...й, - пояснил нам Борзов.
Мы не спорили, хотя в случае с капитаном он был неправ.
С юга несло гарью.
- Сваливать надо, - со значением сказал нам Борзов. Лейтенант служил в части четвертый год, и знал о службе всё. Сейчас он чесал шелушащийся нос, зыркал на нас заплывшими жиром глазками и убеждал: - Не наша это война, б...я. Усекли, ушлепки, б...я?! Пущай с ней единоросы воюют, б...я!
Никто из нас не возражал. Те, кто попытался, вон они, в пруду жопой кверху плавают. А остальные разбежались еще раньше.
- Я п...ю в леса. И вам, б...я, советую, нах...й, - резюмировал Борзов. Отступил на шаг от нас. Пистолет в его руке чуть дрожал, рыская стволом по нашим лицам. Лейтенант нервно улыбался, щурился и постоянно, словно ящерица, высовывал язык.
Втиснувшись в камуфлированный "вазик" он еще раз посмотрел на нас, открыл окно и бросил на дорогу связку ключей.
- От оружейки, б...я. Живите, нах...й.
Двигатель взревел, и машина, постреливая глушителем, умчалась по бетонным плитам в сторону КПП, а мы переглянулись. Хоть что-то хорошее Борзов для нас сделал.
Командование над нами взял сержант Бурзуг, и он же решил пробираться на восток, к Петрозаводску.
Три дня мы ползали по душным карельским болотам, шарахаясь от каждой тени. Мы - это сорок три человека и Бурзуг. Все, кто не сбежал сразу после того, как началось вторжение. Наша часть быстро растаяла, сразу после того как прервалась связь с соседними частями, и навечно умолк телевизор в комнате отдыха. Последнее, что успели показать в живом включении, это мечущиеся по площади люди, и спускающиеся с неба черные волосатые шары, метра два в диаметре. Прозрачные нити пришельцев мельтешили в воздухе, как щупальца сумасшедшего осьминога, шарили по мостовой, по стенам, и если находили человека, то несчастный вдруг переставал паниковать. Переставал орать. Замирал куклой, опускал голову и покорно стоял, связанный с темным пузырем.
Шаров было много, а щупалец еще больше.
Бурзуг говорил, что мы должны соединиться с другими войсками. Но о том, что от нашей части почти ничего не осталось, он старался не вспоминать. Да и всем остальным такие мысли в голову лезли со скрипом, с болью. Мы же армия. На кого еще надеяться теперь, если не на нас? Мне лично было очень стыдно за товарищей. Но мне всегда говорили, что я странный. Когда я в девятнадцать лет пришел в военкомат, забывший про меня, и попросился в армию, то лысый подполковник, не помню фамилии, первым делом отправил меня к психиатру и только потом сюда, в глухие карельские леса.
Однако сейчас стыдно было не только мне. Многие наши ворчали на разбежавшихся товарищей, а кое-кто даже жалел, что ключи от оружейки так поздно дали. Можно было бы и пальнуть пару раз в дезертиров. Но жуткая, аномальная, как принято говорить, жара надежно выбила лишние размышления.
Тридцатка на термометре, не меньше. В тени.
Техники у нас не осталось. Соляру давно распродал подполковник, за что и схлопотал первую пулю от Борзова, а последняя машина "на ходу" увезла лейтенанта в неведомые дали.
Мы нашли ее на второй день, у болот. "Вазик" уткнулся разбитой мордой в валун, нависающий над молодой порослью березок, водительская дверь была распахнута настежь. На полу, под пассажирским сиденьем остался лежать АКСУ лейтенанта. Самого Борзова мы так и не нашли. Бросив "вазик" он, судя по следам на песке, дальше отправился пешком. Скорее всего, его поймали шары.
Выбравшийся из леса Бурзуг проверил убитую машину и сокрушенно махнул рукой. Мертвее мертвого. Потом мы еще несколько раз встречали брошенные на дороге автомобили. Черный "Форд" прапорщика Цыганова, красный "Матис" Любы... Весь личный автопарк части рассыпался по карельским трассам, и никого из пассажиров поблизости не оказалось. Потому и идеи использовать брошенные тачки популярностью не пользовались.
Связи у нас не было. На всех частотах звенела тишина, и даже помехи с них исчезли. Про мобильные и речи не шло. Так что приходилось всё делать вслепую. Идти, спать, ждать и надеяться.
На дорогах старались не светиться. Держались поодаль, наблюдали. Безлюдье в этих краях вещь привычная, а вот тишина карельских трасс, древнего места выгула для груженых лесовозов, оказалась настоящим испытанием.
Проклятье, я душу был готов продать за грохот тяжелой машины с свежеворованными бревнами! Но ничего, кроме зловещего бездействия, не случалось. Тот же лес, те же болота с голодными комарами, сопки, россыпи валунов и песчаные дороги. И то же небо. Синее, безумно яркое, летнее такое, почти как у меня дома. Первые пару дней я постоянно в него пялился, до замирания сердца боялся черных шаров, но Бог миловал. С чужаками мы так и не встретились.
А потом были Матросы. Небольшой поселок, на берегу реки Шуя. К нему выходить не стали, засели в лесу, метрах в трехстах от берега, и Бурзуг отправил на разведку троих бойцов: снайпера Ганеева, Мотилина и меня. Когда он назвал мою фамилию, то я испытал целую гамму чувств. От колющего за зубами страха до искреннего любопытства, что ждет нас за речкой. Мир ведь серьезно изменился. Если уж даже сотовые телефоны не работают, то все, приплыли. Кризис покажется цветочками.
- Понаблюдайте сначала. Не лезьте сломя голову, - проинструктировал нас сержант. - Смотрите внимательно, ничего не пропустите. Если увидите гражданских - попытайтесь прояснить обстановку. Даю две ракеты. Зеленая - значит всё тихо. Красная - значит, что соваться в деревню нельзя. Всё понятно?
- Угу, - сказал я.
Бурзуг набычился:
- Не угу, а так точно, Святкин!
- Так точно, - послушно буркнул я. Тоже мне, нашел время для формальностей!
- Поселок небольшой. Есть столовка для лесовозов. Где-то рядом с Матросами больница с дуриками, на несколько сотен коек. Учтите это, - продолжал напутствовать нас Бурзуг. Ракеты он отдал Мотилину, потому что тот был ефрейтор, и потому что он оказался ближе всех.
- Старшим будет... - сержант замялся, скептически оглядев нас. Я опустил голову и сам того не желая чуть втянул ее в плечи. Только бы не меня! Только бы не меня! Мотилин, напротив, чуть подался вперед, с надеждой, а Ганеев попросту зевнул.
- Ганеев, - заключил командир. - Запомните, зеленая ракета - мы выходим к деревне. Красная - ждем вас в лесу, здесь я оставлю секрет. Усекли?
- Угу, - сказал я.
Сержант побагровел, и я поспешно поправился:
- Так точно.
- Не перепутайте!
Когда мы уходили, Бурзуг поднял отряд, отдыхавший под тенью сосен, и повел его вглубь леса. И на минуту лица уходящих показались мне самыми родными на свете. А затем меня накрыло ледяным пониманием. Что с мамой и папой? Докатилось ли это до деревеньки, куда отец перевез все хозяйство после того как вышел на пенсию?
Я взмолился про себя о том, чтобы в Матросах все было в порядке. Чтобы жизнь там шла своим чередом и никто о шарах не слышал. Так, максимум чтобы в новостях сказали: "в Москве были обнаружены" и "на границе с Финляндией были замечены". А дальше новости про президента и нефтяной кризис. Все как всегда. Это будет хорошо, это будет правильно. Это увеличит шансы моих родителей, а значит и мне лучше будет.
Я откровенно занервничал, без причины раздражаясь на неторопливость нашей вылазки. Мне хотелось сорваться вперед, переплыть на тот берег и бежать в деревню, чтобы увидеть как там все хорошо и успокоиться.
О втором варианте думать я не хотел.
Но Ганеев, как истинный снайпер, подолгу сидел у каждого куста вслушиваясь и вглядываясь в лес. Терпения у него было не занимать. До реки мы добирались почти полчаса.
Шую форсировали без приключений, хоть и промокли до нитки. Глазастый Мотилин усмотрел подход к броду, и мы, задрав над головой автоматы, как в лучших фильмах про войну, перебрались на тот берег, чертыхаясь и оскальзываясь на камнях, спрятавшихся на дне реки.
Выбравшись на сельгу и укрывшись в сосняке, мы еще полчаса выжидали, обсыхая, и вслушиваясь. Я скрежетал зубами, стараясь не выдавать своего волнения и не нервировать товарищей. Шумели пороги чуть выше по течению, весело звенели птицы. Господи, настоящая идиллия, если забыть то, что произошло три дня назад. И выбросить из памяти брошенные автомобили на дороге.
А также уверовать в то, что у родителей все в порядке.
- А может быть, это фильм был по ящику? - с надеждой спросил я у ребят.
- Что? - не понял Мотилин. Ганеев никак не отреагировал на мои слова. Он вглядывался в узкую полосу леса, за которой виднелись крыши домов. Из поселка никаких шумов не доносилось.
- Ну, с шарами этими. Может, какое-нибудь кино сняли, и рекламировали. Типа скоро по всей стране, премьера там!
- Дурак ты, Святкин. И не лечишься. Вон, есть тут местечко для таких, как ты, - фыркнул Мотилин, намекнув на больничку.
- Вперед, - прервал нас Ганеев. - Не нравится мне тишина эта.
Мне она тоже совсем не нравилась.
До ближайшего дома мы ползли по-пластунски, стараясь не шуметь, но иссушенный июльской жарой мох предательски хрустел при любом движении. Ганеев морщился, кривился от каждого звука, но молчал. Он полз первым. Винтовку он закинул за спину, и я не мог избавиться от ощущения, будто на меня всё время пялится суровый окуляр её прицела.
На кромке леса мы остановились.
- Святкин, проверь дом, - приказал Ганеев. Он повернулся на бок, поправил мешающуюся ему флягу, и потянулся за винтовкой. - Только не высовывайся. Я прикрою.
Разваливающаяся изба выходила резными окнами к лесу. То есть к нам. Краска на рамах облупилась от времени и от солнца. Справа от дома, у пристройки с дровами, приткнулся полуразобранный трактор, на котором разлегся серый кот.
- Не тормози, Святкин, - подогнал меня Ганеев. Он раскинул ноги в стороны, прищурил левый глаз и приложился правым к прицелу.
Я торопливо пополз из тени на адскую сковороду сухой земли, надеясь услышать хоть какой-то деревенский шум. Но Матросы молчали...
Сразу за домом начинался хлипкий забор из гнилых досок, сквозь просветы я видел песчаную дорогу за ним. Дальше, на той стороне, торчал домик из белого кирпича, в два этажа. Местная управа?
Черт, ну как же тут тихо!
Добравшись до трактора, я обернулся на товарищей. Встретился глазами с Ганеевым. С таким же успехом можно обменяться взглядами со статуей. Хотя у нее было бы больше жизни на лице. Мне бы его спокойствие. Или у него близких нет? Я чувствовал как внутри сжимается пружина отчаянья. Такая тишина не к добру. Совсем не к добру!
Кот лениво наблюдал за мною, но убираться не спешил.
Я все еще надеялся на лучшее. Надеялся на то что жара загнала жителей под крыши. И те сидят в прохладца и, небось, беленькую пьют да в ус не дуют, а мы тут в партизан играем. Я осторожно поднялся и, пригнувшись, бросился к крыльцу. В три шага запрыгнул наверх, схватился за ручку двери, распахнул ее и влетел внутрь, в пропахший сыростью дом.
Захлопнул дверь, прислонился к ней спиной и, выставив перед собой автомат, осторожно перевел дух.
Вслушиваясь в звуки дома, я осторожно прошел в комнату. У стены тарахтел старенький холодильник "Ока", по столу с брошенным ужином ползали жирные мухи. В углу скорбела покрытая паутиной икона. И тикали где-то настенные часы.
Пахло здесь прескверно. Но, судя по всему, дом опустел не так уж и давно.
Я обошел опрокинутый стул, посмотрел на незастеленную кровать в комнате. Что-то выгнало жителей наружу, это как пить дать. Опять же ужин на столе, недоеденный. По полу рассыпался луковый горох, на подоконнике, у крыльца, недопитый стакан с водой.
Под подошвой хрустело разбитое стекло.
Высунувшись из окна, на лесной стороне, я жестом позвал товарищей, а затем постарался отстранится от панических мыслишек о родителях. Сейчас мне нечем им помочь. Хватит уже дергаться, Антон! Успокойся.
Я шумно втянул носом затхлый воздух старого дома. Проблемы надо решать в процессе их поступления, и сейчас я хочу пить!
Мотилин, забравшись через окно, первым делом проверил холодильник. Крякнул радостно.
- М? - спросил спрыгнувший с подоконника Ганеев.
- Квас, по-моему, - улыбнулся ефрейтор и вытащил из недр "Оки" бидон. - Хозяева, думаю, будут не против, да?
Он приложился к бидону и несколько секунд жадно пил. Ледяные струйки бежали по его грязной шее, стекали на камуфляж, и меня вдруг обуяла нешуточная обида. Это ж можно было выпить, зачем выливать! Отчего-то этот квас показался мне панацеей от дурных мыслей.
- Не усердствуй, - успел раньше меня Ганеев и забрал у ефрейтора бидон. Я, в ожидании своей очереди, повернулся к окну на улицу. Вот чего ж я первый то в холодильник не полез? Черт!
Спустя миг жажда сама испарилась из сознания.
Сначала это показалось мне пятном на фотографии. Компьютерной графикой, которой увлекался мой сосед до того, как я ушел в армию. Любил он всякие "нло" лепить и в интернетах развешивать. По его словам, это приносило массу важных для него "лулзов". Я этого полудурка никогда не понимал, и даже разок отметелил по пьяной лавочке. Но сейчас почему-то вспомнил именно о нем.
По улице мимо дома брели поникшие люди. Шаркали, поднимая пыль, бестолково переваливались с ноги на ногу. Такие разные и такие одинаковые. Здесь были и старики, и женщины, и парочка солдат, наверняка из наших. Первыми шли два врача в перепачканных халатах. Руки у всех опущены, а из голов... Из голов в небо поднимались белесые щупальца.
Над людьми плыл неторопливый шар. Черный погонщик.
- Ох ты ж елка-сопелка! - сказал я. Ганеев перехватил мой взгляд, отставил бидон, пригнулся и скользнул к окну.
Я пристроился рядом, отмахнувшись от паутины. Люди прошли мимо нашего дома и двинулись куда-то дальше по дороге.
- Синхронно-то как идут! - прошептал я, но Ганеев меня не услышал. Он равнодушно проводил пузырь взглядом, а затем вскинул винтовку.
- Эй! - дернулся к нему Мотилин.
Но не успел.
От выстрела заложило уши. Будто мерзкий докторишка-лор взял свою металлическую трубочку и вогнал ее в голову.
БАХ! В сторону погонщика ушла вторая пуля.
Ганеев отлепился от прицела.
- Не такие уж они и крутые, - с равнодушным видом сказал он.
Еще не придя в себя от выстрелов и от запаха гари в комнате, я выглянул в разбитое окно.
Пузыря над дорогой не было.
- Вперед, - Ганеев равнодушно кивнул на улицу. - Я прикрываю отсюда. Проверьте, живые ли. Если живые - тащите в лес, к реке. Там действуйте по обстоятельствам.
- Елки-ж-сопелки, - пожаловался я на судьбу, переглянулся с испуганным Мотилиным и выбежал на улицу.
Выстрел наверняка должны были услышать наши. Но сейчас меня больше всего волновали пузыри пришельцев. Ведь по ящику показывали, как много их может быть. А здесь только один. Что если спустя минуту небо потемнеет, и эти шевелящие прозрачными лапами твари всей оравой окажутся в деревне?
Черный пузырь, пробитый пулей Ганеева, сдулся и пропитанной слизью тряпкой рухнул на дорогу, поверх безвольных человеческих тел. Пришелец нещадно вонял тухлятиной. К моему горлу подкатил мерзкий комок, и от запаха на лбу выступила холодная испарина.
- БАХ! - гавкнула винтовка Ганеева, вернув мои мысли на землю.
Я вздрогнул, бросил взгляд наверх, по сторонам. И только краем глаза заметил, как метрах в ста от нас, к северу, шлепнулся в песок еще один пузырь.
- Б...я! - многозначительно проныл Мотилин.
Черная жижа вдруг зашевелилась, забурлила, и, разрывая склизскую плоть инопланетянина, на ноги поднялся кто-то из очнувшихся людей.
- Бегите! - прохрипел он. - Бегите! Они тут все сейчас будут!
- Подъем! Подъем! - заорал очнувшийся от ступора Мотилин. Он, пачкаясь в слизи, принялся расталкивать оживающих людей. - Задницами шевелим и в лес! В лес! Да не туда, дебил! Туда!
Я вскинул автомат наизготовку, обыскивая небо через прицел. С людьми, в вонючей жиже, пусть ефрейтор возится. Он квас пил, ему можно. Черт, а ведь так хотелось хотя бы глоточек. Может вернуться? Добежать до дома и... Господи, как же я сам себе противен-то, а?! Стоять, Антон! Стоять! Держать сектор!
- Бегите! - продолжал причитать спасенный.
БАХ!
- Елки-ж-сопелки! Резче в лес! - не выдержал я. Наш снайпер пристрелил еще один пузырь, а я даже не успел увидеть, как тварь появилась и где упала. Нервы натянулись до предела. Еще пара секунд на дороге и я натуральным образом рехнусь от страха.
Пинками, руганью, проклятьями и угрозами мы заставили перемазанную в слизи группу уйти с дороги. В песке остался лежать один старик, но Мотилин, проверивший его пульс, коротким жестом показал, что можно не беспокоиться. Карелец отправился в лучший мир.
Еще один из "спасенных" зайцем бросился прочь как от дороги, так и от нас. Гоняться за ним никто, разумеется, не собирался.
Хотя мне тучный силуэт беглеца показался знакомым.
БАХ!
Я прикрывал уползающую группу. Пятился к реке, дергано озирался по сторонам, и очень хотел оказаться как можно дальше от этого места.
БАХ!
Ганеев хладнокровно отстреливал подлетающие шары. Теперь я их видел. В основном они шли с востока. Сначала по одному. Потом по двое.
- Почему он там? - заорал мне Мотилин. - Почему он не уходит?
- К реке! - рыкнул ему я. Глупые вопросы задавал ефрейтор!
- Бегите! Бегите! - верещал один из спасенных. Второй, перепачканный в черной грязи, заткнул его коротким ударом.
БАХ! БАХ!
Выстрелы стали раздаваться чаще. Мы же, оказавшись на берегу реки, принялись переводить на ту сторону уцелевших. У самой воды один из докторов вдруг заартачился, сел на камни. Дрожащими руками снял очки и принялся их протирать.
- В воду! - рыкнул на него Мотилин.
Доктор тяжело вздохнул, устало посмотрел на него и возразил:
- Это бессмысленно, юноша. Они всё равно придут. Всё равно догонят.
- Я сказал в воду! - начал звереть Мотилин.
- Я никуда не пойду, юноша. Не грубите мне, пожалуйста.
- Ты че, хочешь чтобы тебя сожрали? - рядом с нами оказался замазанный слизью спасенный. Тот, что успокоил паникера. - Хочешь, да? Марш в воду!
БАХ!
- Шары! - заорали с реки. Те, кто шли первыми, испуганно бросились вплавь, кто-то нырнул, кто-то неуклюже попытался бежать в воде к дальнему берегу. На броде началась толчея.
- Я предупреждал. От них невозможно уйти, - доктор нахохлился, обнял себя за плечи и прикрыл глаза. - Я предупреждал.
Винтовка Ганеева стихла, и я обернулся. Над полосой сосен, между рекой и Матросами, неторопливо собирались черные пузыри, вокруг которых гневно реяли призрачные нити.
- Давай ракету, Саша, - наверное, впервые за год службы я назвал Мотилина по имени.
- Какую? - растеряно спросил меня Мотилин.
- Дурак ты, Саша, - я вскинул автомат и направил его в покачивающуюся тучу шаров. Шмыгнул носом, скривился почему-то. Мне вспомнилось, как мы с пацанами любили в детстве бегать по крышам с презервативами и бутылками с водой. Набирали один из них, делали гигантский пузырь, а потом скидывали вниз, кому-нибудь под ноги.
Вот умора-то была. И почему сейчас мне не смешно? Ведь эти твари так похожи на раздутый водой презерватив.
Я вздохнул, и нажал на курок.
Мне удалось зацепить несколько пришельцев, прежде чем те бросились врассыпную, а затем ринулись на нас. И за миг до того как прозрачное щупальце одной из тварей коснулось меня, я увидел, как в небо взлетает зеленая ракета.
А дальше на меня навалилась апатия и безмолвие. Я стоял и смотрел, как шары хватают суетящихся людей. Как побледневший Мотилин пытается запустить вторую, правильную ракету, но его пронзает нить погонщика, и руки ефрейтора опускаются.
Не звука, не единой эмоции, ничего. Как немое и скучное кино, вроде прибытия поезда на вокзал Ла-Сьота.
Шары носились над рекой, отыскивая тех, кто пытался нырнуть. С того берега покорно брели пойманные в лесу беглецы. Я стоял и равнодушно наблюдал за ними, пока нить не поманила меня дальше.
Но на самой кромке леса оцепенение спало, щелчком включился звук, сквозь который продрался треск автоматных очередей.
- Уррра! - закричали откуда-то сзади. Я рухнул на камни, больно ударившись коленями.
- Наши! Наши идут!
Мне за шиворот лилась теплая и вонючая слизь расстрелянного шара, рядом ошарашено озирался доктор. Чуть поодаль приходил в себя Мотилин. Черные пузыри заметались над водой, между двух берегов. Но с каждой секундой их становилось всё меньше. Среди деревьев, на той стороне, мелькали фигуры солдат.
Перевернувшись на спину, я навел автомат на пришельцев, отвлекшихся на новую напасть, и мстительно дал по ним очередь.
- Они снова придут, - пробубнил лежащий рядом со мною доктор. - Лучше сразу. Лучше не сопротивляться.
- Заткнись, профессор, - рыкнул на него я.
Мотилин присоединился к отстрелу. Пузыри лопались, плюхались в воды Шуи. А с востока летели всё новые и новые шары. Но теперь на нашей стороне было не только два автомата и один снайпер. На берег реки высыпали солдаты Бурзуга, сноровисто, и экономя патроны, отстреливающие пришельцев.
Оказавшись на нашей стороне, сержант первым делом съездил Мотилину по морде. Тот обиженно и обалдело уставился на командира:
- За что?!
- Я же сказал, не перепутай! - припомнил тот зеленую ракету.
- Но вы же всё равно сами пришли!
- Пацаны решили, что мы своих не бросаем, - буркнул сержант и мигом забыл про ефрейтора.
- Ты, - ткнул он пальцем в доктора. - Рассказывай!
***
Корабль пришельцев приземлился в четырех километрах от Матросов. Неподалеку от заброшенного карьера. Так доложил психиатр Васнецов. Он же поведал и про странную стройку, которую затеяли инопланетяне.
- Корабль стоит в отдалении. Вокруг него несколько гуманоидов, но может быть, это и роботы, я не знаю, - скучно рассказывал доктор. - Но они вооружены. В карьере работают... я не знаю как их назвать. Анубисы? Строят они пирамиду.
- Пирамиду? - Бурзуг первым делом увел отряд вместе со спасенными гражданскими в лес, к югу от поселка. Выставил оцепление. Расставил секреты и приказал держать ухо востро.
- Да, сейчас я думаю, что это именно они строили пирамиды на плато Гиза, в Египте. Очень схожая у них...
- Ближе к делу, культура. Сколько там еще шаров? Сколько людей? - перебил его Бурзуг. Я сидел неподалеку, приходя в себя, и силясь избавиться от ощущения нити. Я до сих пор чувствовал холод на коже, там, где она меня касалась, и нет-нет, да проверял, действительно ли её больше нет. Мерзкая штука. Фу.
- Людей много.
- Они со всей округи нагнали, - вмешался плечистый здоровяк, один из бывших пленников. - Я даже Михася Тарасова с Пряжи там видел. А до нее с десяток километров, если по прямой. И, по-моему, городские там тоже есть.
Бурзуг обернулся:
- Городские?
- Ну, с Петрозаводска.
До города было километров сорок. Если по болотам напрямки. Мне опять стало тоскливо, хотя луч надежды и забрезжил. Если мы отбились, то может и маму с папой отобьют. Мы же не спецназ какой-то.
- Нахрена им люди? - спросил Бурзуг. Васнецов тихо вздохнул, опять стащил с носа очки и принялся их протирать. Мне захотелось встряхнуть его как следует, чтобы быстрее отвечал. Потому что, как мне казалось, новости нас ждали неутешительные.
- Жрут они их. Те твари, что в карьере роются, и плиты таскают. Протащат парочку, положат, куда надо, и на обратной дороге съедают кого-нибудь. Суки, - вновь пришел на помощь плечистый.
- Как звать? - повернулся к нему сержант.
- Махин. Володька.
- Вот что, Володька, дорогу покажешь? Сам погляжу, что за карьер.
Здоровяк побледнел, нервно сглотнул.
- Если очень надо...
- Пошли.
- Сейчас?!
- Нет, б...я, после вечернего раута. Тварей выбивать надо пока не закрепились. А то понастроят там... - огрызнулся Бурзуг. - Андреев, ты за старшего.
Ефрейтор Андреев, раздраженно отмахивающийся от комаров, отреагировал:
- Угу...
Сержант глянул на него волком, но ничего не сказал.
***
Когда стемнело, на востоке послышалась канонада. Ночное небо озаряли вспышки, и мне показалось, что даже земля тряслась в той низинке, где мы окопались. Гражданские нервничали, косились в ту сторону. Один даже забрался на дерево, откуда всё равно ни черта не было видно, но хоть энергию потратил. Пусть лучше по дубам прыгают, чем с лишними вопросами лезут.
Мне было тошно.
Ближе к полуночи вернулся с разведки Бурзуг. Сержант сначала даже прошел мимо лагеря (огня мы не разводили), но его окликнули из секрета. Командир объявил построение, отвел нас подальше от оврага, где отдыхали гражданские.
В ночном лесу в июле, уже темно. Но даже сейчас было заметно как бледен Бурзуг. Сержант быстро скурил остаток своих сигарет. А после принялся за папироски подчиненных.
Но в решении своем остался тверд. Собрал всех боеспособных людей, проверил оружие, боеприпасы, и надолго замолчал.
Мы терпеливо и с плохим предчувствием ожидали его команды.
- Они действительно жрут наших, - вдруг поделился он. - Шары держат людей в стороне от карьера. Ближе к лесу. На водопой, к реке, водят по одной группе. Пока старая не вернется - новая не выходит. Это нам отчасти на руку. Поэтому действуем так. Андреев, бери с собой пятерых бойцов, затаитесь на выходе из Матросов. Думаю, маршрут к воде у них не меняется. Но работай потише. Если придумаешь, как убить пузырь без стрельбы - лично выдам орден.
Андреев хмыкнул, и кивнул.
- Людей отправляй вниз по течению, - устало продолжил Бурзуг. - Петров, ты будешь встречать их на берегу, там, - он махнул рукой в сторону Шуи. - Если преследования нет - уводи сюда. Если есть... Делай вид, что тебя не существует. У меня каждый человек на счету, а гражданских уже три десятка.
Мы слушали, проникаясь моментом. Эта теплая ночь, эти собранные слова, в них было нечто большее, чем простые приказы. Нечто...
Нет, нельзя об этом думать! Все будет хорошо. Мы со всем справимся! Я воодушевленно расправил плечи.
- В лагере остается Мотилин и Святкин, - расстроил меня сержант. - Они сегодня уже набегались, так что пусть отдохнут. Святкин за старшего. Запомни, гражданских из оврага не выпускать, только если по нужде. Шум не поднимать, костры не разводить. Остальные со мною. Будем отбивать наших.
Бурзуг замолк, посмотрел на каждого из нас:
- Слышали грохот с востока? Артиллеристы работают. Наши. Так что, как разберемся с шарами, к ним пойдем. А если не вернемся... Ну, ты понял меня, Святкин.
Я кивнул.
- Ладно, с Богом, - необычайно серьезно промолвил сержант и исчез в лесу.
- Удачки, Саня, - сказал Мотилину кто-то из уходящих. - Держись тут!
Они не вернулись.
Мы с ефрейтором слышали стрельбу ближе к рассвету. Пару раз даже что-то ухнуло, наверное, гранаты. Но ни Бурзуг, ни Андреев, ни даже ушедший на реку Петров до конца дня так и не проявились.
Мне было очень горько на душе. Я понимал, какая судьба настигла моих товарищей и, отчасти, им завидовал. Их наверное уже не колыхали никакие смятения и тревоги. Они шли теперь в одной колонные, ведомые погонщикам к светлой инопланетной цели.
А мы остались...
Так я оказался командиром и, прождав для приличия еще сутки, отдал "приказ" пробираться на восток. Благо по ночам всё ещё гремела канонада, и, как мне показалось, она даже приблизилась. Но не было во мне той жесткости, той силы, что была у сержанта. И поэтому на вторую ночевку нас, сонных, избили гражданские, и, отобрав оружие, исчезли в лесу. Один из них всё повторял про надежную делянку на болотах, где можно отсидеться, пока России не помогут америкосы или ещё кто-нибудь. Лезть к черту на рога, под огонь, никто не хотел. Воевать уж тем более.
С нами остались только оба доктора, смиренно переждавших наши побои в сторонке, и паренек лет шестнадцати, сунувшийся было на нашу защиту, но схлопотавший до кучи.