Поручик Чкрнов Сергей Сергеевич прибыл в Масель в Старый Порт в составе роты офицеров, которая сформировалась на миноносце за время пути из Керчи. Во главе роты по праву старшего по званию определили одполковника Штерна - выбрали простым голосованием. В порту выгрузили раненых и тело погибшего поручика Сахарова. Роту встречали офицеры "Временного эмигрантского комитета", и его председатель полковник Щаденко объявил, что все прибывшие русские должны встать на учёт в городском мунициалитете, получить вид на французское гражданство и встретиться через неделю на территории комитета (он так и сказал: "на территории"), а сейчас могут быть свободны. Похороны Сахарова и расределение раненых по госпиталям "Комитет" взял на себя. Андрея Сахарова похоронили на марсельском кладбище ЛЕКО. Чернову предстояло розыскать Лиховидова и родителей Андрея.
Переночевав две ночи в маленькой, тихой гостинице, Чернов розыскал на окраине города маленький домик, где поселились родители Андрея Сахарова, с ними жила и подруга Андрея Лидочка - Лидия Леонидовна Мережева. Сахаров Владимир Фролович музицировал в небольшом портовом ресторанчике и давал уроки соседским детям, его супруга Анна Николаевна вела немудрёное хозяйство, а Лидочка служила в том же "комитете", ей даже было присвоено звание подпраорщика. Как оказалось, Лиховидов честно выолнил поручение Андрея и вручил родителям ту сумму, которую тот им передал. Семья жила безбедно. Лидочка несколько раз готова была выйти замуж, но как-то всё не складывалось. С её помощью Сахаровы росыскали могилу Андрея, поплакали и оглушённые горем затихли, усокоились. Через неделю, как и были сказано, Чернов прибыл на "территорию комитета" и встал на воинский учёт. Здесь уже формировались части "Африканской Французкой Армии", которая должна была служить в Алжире. Далеко не все прибывшие с Черновым в Марсель, явились в "комитет" - всего 32 человека и далеко не все хотели служить в "африканской Армии". Чернов записался и поселился в отведённой для этой "армии" казарме.
Родители Андрея отговаривали его от этого решения, Владимир Фролович и Лидочка говорили, что найдут ему занятие в гражданской жизни, но Чернов не захотел, чтобы его устраивали, он раздёрганый и опустошённый не редставлял себе жизни вне строя. А "строй" для него сейчас был всё равно какой и чей.
В "Афиканской армии" все русские( в основном офицеры и юнкера) были поставлены на довольствие, но обмундиование выдано не было. В казарме жили около 50 человек, почти все были русские, было несколько французов задрипанного вида и человека 3-4 арабов. Чернов познакомился и ближе всех сошёлся с двумя молоденькими юнкерами, котоых по случайности не убили в Крыму и которые искали здесь, во Франции куда бы приклонить голову и не нашли ничего лучше "Африканской амии". Было этим ребятам по 19 лет но они уже успели повоевать. Оба были из Екатеинодарского юнкерсого училища, родители их были в Екатеринодаре. Звали их обоих Павлами, но одного Павел, а второго Паша. Павел Сухоруков был маленький, белобрысый и курносый, но говорил почему-то басом, а Паша Сухомлинов был противоположностью по внешности своего товаища - высокий, ладный брюнет, и голос его был обыкновенный. Видно было, что маленький Павел опекал большого Пашу своим вниманием. В Чернове оба Павла признали старшего товаища по возрасту, по званию и по боевому опыту. Оба Павла были пустые, не было у них никаких денег - те 30 фанков, что выдали им в качестве аванса , они уже проели на конфетах. Эти ребята своей юной непосредственностью вдохнули в измученную душу Ченова некую силу жизни, котоую он начал терять по пибытии во Фанцию. Уже здесь, в казарме, застрелились два прапрщика, котоые не вынесли раздрая в душе, котоым дальнейшее существование на земле показалось пустым и не нужным, котоых тоска по родине задушила и сразила.
Чернов иногда нащупывал в камане свой офицеский самовзвод и всё больше приходил в состояние небытия. Он не видел для себя смысла в "Афиканской амии", он отчётливо понимал, что родина с её лесами и речками, с её беззаботным народом, где остались его родители и сёстры, где остался Витебск с тихими улочками, где он сражался с большевиками, котоых он не победил - он понимал, что всё это потеряно для него и никогда не вернётся. Можно было бы и застрелиться, но он жил и должен был жить ненавистью к большевикам, ему, Чернову, необходимо было с ними хоть как-то поквитаться и по возможности покрепче. И он поквитается с ними, а для этого придётся послужить хотя бы в "Афрриканской армии". Чернов валялся на своей койке, смотрел в потолок и... ненавидел! Пьянствовать ему не хотелось - он никогда не пил без нужды. Деньги у него были, их хватило бы на приобретение какой-нибудь прачечной или небольшой фермы, но к мирному существованию он был не готов. Екатеринодаррские драгоценности он положил в банковскую ячейку в надежде, что, если его в Африке не убьют, то жизнь может как-нибудь продолжиться.
Молодые юнкера вдохнули в Чернова чувство озабоченные и ответственности. Они стали для него наиболее русскими, чем все русские в этой казарме.
Несколько раз приходила Лидочка - будто бы по делам, но Чернов понимал, что приходила она к нему. Вела она себя вроде бы корректно, не навязчиво. Но чувствовал Чернов её лирическое внимание к нему. От этого внимания делалось на душе особенно тоскливо. Они гуляли по окрестностям Марселя, забредали на пляжи Прадо и Корбьер, пили кофе в маленьких закусочных, приходили в дом к Сахаровым, где Чернову были рады.
- Вам, Сергей Сергеевич - говорил отец Андрея Владимир Фролович - необходимо сейчас задуматься и понять своё место в этом мире и или смириться с ним или уйти из этого мира. Всё живое на земле существует по принципу угнетения сильными слабых. В волчьей стае есть вожак, в стаде слонов есть свой вожак и стадо подчиняется этим своим вожакам и в сущности угнетены ими. Франция стремится угнетать алжиррских арабов, Британская империя угнетает свои колонии во всём мире, в Италии объявился фашизм, большевики угнетают свой народ, и все эти угнетатели объясняют своё угнетение стремлением принести народам просвещение, культуру и благополучие, а в действительности просто сильный благоденствует за счёт слабых. Эти сильные осуществляют своё угнетение при помощи полиции, армии, ЧК и ГПУ. Эти структуры служат угнетателям и отлично понимают своё предназначение. "Африканская армия" это инструмент угнетения. Становясь солдатом этой армии, вы, Сергей Сергеевич, делаетесь инструментом в руках французского правительства, вам придётся осуществлять угнетение арабов. Хорошо это или плохо? Не хорошо и не плохо - нормально, так устроен наш мир, так было всегда и будет всегда. А наступит ли вемя всеобщего благоденствия, о котором галдят правители всех стран и империй? Возможно и наступит. Но и тогда миром будет павить главный угнетатель -КАПИТАЛ, а на службе у него будут и полиция, и армия, и суды и другие подавляющие человека стуктуры. Я работаю музыкантом в рестоане, я угнетаем, хозяин этого ресторана тоже угнетаем, фирмы и компании тоже угнетаемы. Всё это я вам сказал не для того, чтобы вас к чему-то склонить. У вас не было возможности задуматься о мироустойстве потому, что вы воевали. Сейчас вы не воюете, и я решил вам кое-что разъяснить, как сделал бы это для своего сына. Большевики захватили власть в России и хотят своими интенационализмами захватить весь мир. Мир снова столкнётся с большевистской заразой, и подойдёт время, когда большевизм сожрёт сам себя. Уверуйте в то, что, служа французскому павительству, вы сражаетесь против большевиков.
После этой беседы Чернову стало на душе легко и спокойно - он понял, что жизнь его не кончилась с поражением белой амии, что он остаётся в её рядах что не умерло дело, за котоое сражались генерал Корнилов и поручик Андрей Сахаров, за которое погибли его товарищи по окопам и походам. Жизнь поручика Чернова обрела смысл. Разговор с учителем музыки Сахаровым вернул его в ряды боцов с большевиками, и их боьба рано или поздно завершится победой. Может быть он и не увидит эту победу, жизнь его окончится раньше, но победа придёт - потив большевиков был весь мир.
Наконец всех обитателей казармы построили, назвали маршевой ротой, назначили командира и объявили, что через неделю они будут отправлены в Африку. Командиром был назначен полковник Серов. Этот Серов пибыл из Болгарии, где дислоциовались части дивизии генерала Кутепова. Большинство "африканских" новобранцев в той или иной степпкни знали фанцузский. Обмундиование должны были выдать по прибытии в "Алжирский департамент", оружие выдадут в учебном лагере Айн-Салах.
Перед отъездом Чернов навестил Сахаовых, целомуденно простился с Лидочкой
Через 3 дня болтанки в неспокойном в это время года Средиземном море на зашарпанном паоходике "Лион" маршевая рота в составе всего-то 43-х позеленевших от качки человека пибыла на афиканский берег в порт Боне - центр "Алжиского департамента". Получили и надели обмундирование,получили по 100 фанков и расчётные книжки, на которые будут перечисляться причитающиеся за службу деньги. Обмундирование выглядело явно афиканским: серые бриджи, песочного цвета короткая без укавов рубаха, гетры и ботинки на широкой толстой подошве. Голову венчали французские кепи для рядового состава. В дополнение были выданы большие тонкошерстные башлыки - в них можно было завенуться, если вдруг похолодает, что в пустыне было не исключено, и обенуть голрву от жестокого Сирокко, котоый нёс с юга мельчайший песок. Кроме всего были выданы тёмные очки. Караван в составе 15 веблюдов и 5 лошадеё вышел из Боне под палящим майским солнцем и двинулся на юг. 43 русских офицеа с двумя проводниками-арабами отпавились в Айн-Салах. Зачем они должны были идти в глубь Сахары под палящим маским солнцем ( а что-то ещё будет в летние месяцы), никто не знал, и полковник Серов не знал. Просто было сказано, что в Айн-Салахе "рота" получит дальнейшие распоряжения. До Айн-Салаха было около тысячи вёст - это было известно. Поручику Чернову было глубоко наплевать зачем их посылают в эту огнедышащщую Сахару. Оба Павла отнеслись к этому путешествию с любопытствои и находили в этом что-то весёлое. Не смотя на то,что полковник Серов распорядился именовать друг друга в роте по званию, с которым каждый прибыл из Кыма, Павлы называли Чернова Сергей Сергеевич, а друг друга посто Паша, и Чернов их просто Пашами называл. Оружие путешественникам выдано не было - только поводники-арабы имели допотопные фузеи, из которых даже если и высрелишь, то уж точно никуда не попадёшь. Но каждый имел собственный револьвер или пистолет, так что рота всё-таки была вооужена. Считалось, что в глубине пустыни встречаются ещё осколки банды Кодого, которую разгромили в прошлом году, и эти маленькие гуппы по 10-15 человек всадников мотались в Сахаре седи скал и песков. Если бы такая гуппа атаковала бы караван, то не обошлось бы без ковавой драки. Банды эти состояли из арабоа, и их ненавидели и фанцузы и туареги и местное арабское население. Туареги были не менее воинственны, чем арабы, но компактно они селились дальше на юг, за Айн-Салахом. Караван вышел под вечер - считалось, что двигаться нужно по ночам, когда темперотура делается более-менее комфортной, а днём пережидать пик жары, кое-как укрывшись в палатках.Полковник Серов распорядился, чтобы, разбившись на тоойки, офицреы ехали бы по по одному на веблюде, а двое в это вемя шли бы пешком А потом менялись бы. Уже чеез первые 10 вёрст многие едва тащили ноги и устраивались на верблюдах по двое.Всё равно к середине ночи поступила команда марш остановить и готовиться к привалу. Проводники настаивали, что надо бы ещё потерпеть вёрст 10, чтобы дойти до колодца, но люди уже идти не могли. Серов рассудил. что если сейчас силы не поберечь, то завтра людей уже не поднять, и вся экспедиция не начавшись провалится. В палатках встетили жаркое утро, в полусне провели день и снова ближе к вечеру пошли дальше на юг. До колодцев добрались благополучно, напились сами чуть солоноватой воды, напоили верблюдов и лошадей. Серов приказал обязательно приготовить гоячую похлёбку из сухого хлеба и сушёного мяса. Вырабатывалась некотоая стратегия похода: надо было идти от колодца к колодцу, и в редких селениях на стоянках пытаться купить коз, чтобы иметь свежее мясо. Между стоянками было от 30 до 50 вёрст, и получалось, что до Айн-Салеха можно было добраться за месяц с небольшим. На пути к Айн-Салаху находился оазис Эль-Голеа как один из многих пунктов Транс-Сахарской торговой компании, где были казармы для проживания путешественников и склады для хранения товаров. Это было бедное туарегское поселение: несколько десятков убогих хижин составляли улицу, котоую периодически засыпало песком, и песок отгебали на обочины. Получалось, что улица шла как в траншее. За отвалами песка жилья не было видно. На окраине посёлка была маленькая финиковая роща, расположенная возле достаточно обширного озера. Озеро было огорожено от закноса песком высоким заплотом из пальмовых стволов, видно было, что люди здесь жили давно и давно ведут им одним понятное хозяйство.
В Эль-Галеа отряд отдыхал неделю, люди неслаждались ночным сном, помылись искупались в озере и находили себе развлечения. Чернов смог достаточно близко познакомиться с бытом туарегов. Это был очень любопытный народ из племени ифроас. Видимо как у всех туарегов , в этом посёлке главенствовал матриархальный уклад жизни. Главой в доме была женщина - жена, мать. Она была главенствующей распорядительницей, чаще всего грамотной в то время, как мужчине грамотным быть было не обязательно. Мужчины закрывали лицо платком (лисам) до самых глаз и только во время еды платок опускался вниз. Лицо мужчины кроме прямых родственников видеть было нельзя, и, если кто-то его лицо увидел, он должен был быть убит, а если убить его не получалось, мужчина должен был убить себя. В оазисе Эль-Галеа этот драконовский обычай уже не всегда соблюдался, но всё-таки соблюдался, а женщина всё равно была главной в семье, а совет женщин устанавливал порядок в посёлке и при необходимости вершил суд.
Хозяйство туарегов было животноводческое: козы, верблюды, лошади, но было и огородничество, были маленькие цитрусовые плантации, финиковая роща в этом посёлке была общественным достоянием. Совет женщин направлял мужчин (в основном молодых) в соляные рудники, где они работали и оплату получали солью, которую потом обменивали на золото у таких же туарегов, добывающих золото в горах, а на золото могли купить всё, что надо для жизни - в основном у французов. Установившаяся цена на золото почти не отличалась от официальной общеевропейской. Туареги очень ревниво следили за справедливостью налагаемых французами налогов (это была прерогатива женщин) и неоднократно восставали, если налоги их не устраивали. Восстания возникали с санкции совета женщин. За весь колониальный пнриод французы убедились, что победить туарегов военной силий невозможно, неоднократно разбитые повстанцы, покидали свои посёлки и оазисы, вырубались рощи, засыпались колодцы, люди уходили неизвестно куда, находили себе место среди песков и скал и жили своей туарегской жизнью. В посёлке Эль-Галеа все жители сносно говорили по-французски и использовало свой язык. Арабский язык не признавался.
В последующие дни отряд пересекал местность Тенере. Это была "пустыня в пустыне", где летние дневные темперотуры превосходили общесахарские на 5-10 градусов, где вода в колодцах была солёная почти как морская, и только пустынная живность могла этой водой ползоваться, никаких селений не встречалось. Ночи были на удивление прохладные и даже холодные. Надо было торопиться, и караван делал в иные переходы да 70 вёрст. Настроение в отряде было в общих чертах бодрое и даже где-то ожесточённое. Люди понимали, что ввязались они в это дело по собственной воле, что пустыня эта когда-то кончится и будет просто служба, какую они привыкли нести. Оба Павла, молодые товарищи Чернова явно повзрослели за время похода - они не резвились на привалах, а по-деловому устраивались и старались получше отдохнуть. При этом они оказывали Чернову большую долю своего внимания, а он с ними сблизился уже как с родными.
Был конец июля, когда отряд прибыл в Айн-Салах.
Айн-Салах был своеобразным административным центром туарегской территории. Эта территория не была ещё официально названа каким-то департаментом Французского Алжира. Здесь находился главные штаб алжирских колониальных войск юга Алжира.
Аин-Салах представлял собой небольшой город, на который надвигалась пустыня. Пески перемещались и напирали на окраинные дома с юго-востока. Дома засыпались до середины стен, к самым окнам, и покидались жителями. Люди уходили из них и строили себе новое жильё - на это администрация выделяла деньги. Население города было в основном туарегское, но проживала и большая группа европейцев - пье-нуар. Это были выходцы из всевозможных европейских стран, предки которых были в основном с криминальным прошлым. Эти пье-нуар сделали в городе полуевропейскую инфраструктуру: две улицы были прямые и ровные, дома строили по типу восточноевропейских, действовала школа, в которой учились туарегские дети - в основном девочки, а так же было что-то среднее между кафе и рестораном, где утром можно было позпвтракать, а вечером напиться в доску. Кроме того было подобие лечебного пункта - был этот пункт организован по принципу военного госпиталя, хотя лечилось здесь и местн6ое население. На окраине города имелся местный "раишко", где плоскогрудые и толстозадые красавицы предоставляли солдатам сою "любовь". К чести администрации надо признать, что периодически дамы обследовались на предмет "благонадёжности".
Город окружали финиковын пальмы, образовывая большую рощу, за которой жители уже научились ухаживать. Гражданской администрации в городе не было. Главный штаб колониальных войск гражданскими делами не занимался, этими делами занимался штаб расквартированного здесь полка африканского легиона. Рядовой состав полка периодически менялся и обновлялся в соответствии с указанными в договоре условиями, а офицеры некоторые проживали здесь годами, обзавелись семьями. Иногда женились на местных женщинах - благо у туарегских женщин был статус свободной личности.
Здесь в Айн-Салахе формировались новые части из местных жителей и окрестных деревень-ксара. В эти туземные формирования прибывали молодые мужчины из других далёких малых оазисов. Это было пополнение в части алжирских "зуавов", которые составляли значительную часть фрацузских войск, которые показали себя как наиболее боеспособными и в Крымской войне и в только что закончивнейся франко-германской компании.
Отряду полковника Серова были предоставлены две казармы, в которых жили некоторое время те кто находился в Айн-Салпхе временно: или часть формировалась для отправки во Францию, или на север Алжира, или наоборот для службы на южных алжирских рубежах, хотя эти рубежи не были определены ни географически ни политически.
Вновь прибывшим предстояло сменить туземную роту в форту Ляперрин. Это ещё около 700 вёрст на юг и ещё около месяца колыхаться на верблюжьих спинах. Эти огнедышащие пески и скалы толко свиду казались безжизненными - шайки разбитого войска братьев Каосена и Кадого, восставших ещё в 1916 году, бродили среди редких каусаро и были ненавистны как французам таки местному населению, которое эти шайки систематически грабили. Поэтому в Айн-Салахе русскому отряду было выдано оружие: четырёхзарядные винтовки, снабжённые штыком-саблей и 2 пулемёта системы "льюис".
По рекомендации полковника Серова, который оставался при штабе командиром русского отряда , который назывался ротой, хотя в нём было всего 32 человека, был назначен поручик Чернов. Здесь же в штабе Чернову было присвоено звание лейтенанта французской армии, была выдана офицерская форма, оружие и назначено соответствующее довольствие и увеличена цифра оплаты. Из числа своих новых подчинённых Чернов назначил сержантов, беря вовнимание прежде всего качества, которые люди проявили во время их перехола. Фельдфебеля Фаруха к отряду прикомандировали из числа туземных стрелков. Фарух был араб, он прилично знал французский и мог объясниться на местном языке. Чернову при новом его положении полагалась верховая лршадь.
Форт Ляперрин располагался в нагорье Ахаггар, недалеко от границы Мали. В окрестностях форта и дальше на юг жили воинственные племена туарегов, с которыми предстояло тесно общаться. А при случае и воевать.
Начиналась действительная служба в рядах Африканской армии.
Тишина
Чернов отвалился от пулемёта и посмотрел за окно не через прорезь прицела, а просто поверх пулемётного ствола, который исходил жаром от непрерывной стрельбы. Площадь между Рейхстагом и "Домом Гиммлера", как называли здание МВД, которое красные взяли вчера, была усыпана серыми и желтоватыми солдатскими бушлатами - это были убитые им, Чепновым, русские люди. И не просто русские люди, это были советские люди, которые отняли у него Родину, родных, которые убили его друзей и товарищей, которые служили большевикам и сейчас шли на пулемёт Чернова. Эти люди были храбры и возиожно честны, и именно они были защитниками преступного большевистского режима и сейчас отдавали жизнь за него. Наверное они отдавали жизни за Родину, но он, Чернов , тоже дрался сейчас за Родину.
Будучи после алжирского своего военного сидения рядовым французским буржуа и читая иностранную прессу, в основном французскую, Чернов сначала в общих чертах, а потом подробнее ознакомился с положением в России, с большевистским строем, с социальным положением народа. Нельзя было считать, что деятельность большевиков только отрицательная. Во-первых созданная ими страна СССР была почти точно в границах Российской империи, во-вторых было покончено с безграмотностью, в-третьих полным ходом шла индустриализация страны. Но крестьянство было жестоко обмануто, коллективизация выхолостила из кркстьян сам дух крестьянского труда, тысячи и тысячи наиболее работящих и предприимчивых людей были выключены из крестьянского производства и оказались в лагерях,где умирали от голода, холода и непосильного труда. Силами заключённых делалась индустриализация: прокладывались каналы, воздвигались гидроэлектростанции, строились заводы. Ни о какой свободе в СССР не могло быть и речи: партийные органы, НКВД и ГПУ следили за каждым шагом и словом людей. Приговоры "10 лет без права переписки" сыпались один за другим. Многих расстреливали сразу после ареста без суда. В это же время велась активная пропаганда и оболванивание молодёжи. СССР сделался тюрьмой народов.
Нападение Германии на СССР Чернов посчитал громаднейшей стратегической ошибкой Гитлера. СССР был прежде всего Россией, а Россию победить на поле сражения было невозможно - это было общеизвестно. Даже сдача Москвы в 41-ом не приблизила бы немцев к победе - бескрайние просторы за Волгой и Уралом с их огромными природными ресурсами и терпеливый упрямый русский человек определяли успех СССР в этой войне. Уже поражение немцев под Москвой, а затем разгром под Сталинградом предопределили гибель Германии. И всё-таки именно в это время Чернов вступил в коллаборционистский "отдельный легион", сформированный немцами в марте 1943-го года. Этот "легион" был направлен немцами на борьбу с партизанами. Часть, в которой служил Чернов, имела приказ ликвидировать партизанское движение в районе Мозыря в Белоруссии.
Чернов не спал уже более суток и сейчас, отвалившись от пулемёта, он откинулся спиной к стене, закрыл глаза, и в голове его проплывали обрывки прошедшей жизни: Витебск, родители, сестра Соня, училище, Новочеркасск, "ледяной поход", бой под Тихорецкой, штыковая свалка, серые шинели и чёрные бушлаты матросов, в которые он вонзал свой штык, удивлённые глаза комиссвра в кожаной куртке, когда Чернов выстрелил почти в упор ему в грудь, раззявленный рот Андрея Сахарова, когда тот, обернувшись, звал в бесполезную атаку в бою под Воронежем. Особенно Чернову вспоминалось, как он, сидя в окопе, под насмешки товарищеей-юнкеров точил-натачивал штык своей винтовки. Штык после этого вонзался легко и свободно. Вспомнилась братская могила на берегу Кубани, где лежали 120 его друзеё-юнкеров и с ними балагур Витька Цырюльник. Потом Керчь с её расстрелами и Алжир. Алжир был совсем недавно - вот-вот, какие-то 15 лет назад.
Чернов демобилизовался из "африканской армии", работал в Марселе таксистом, купил гараж, в котором работали 60 водителей и 20 ремонтников, пришлось жениться на Лидочке Мережевой, родился сынок Ваня. И вот началась эта ужасная война - психопат Гитлер в конечном итоге подверг Европу нашествию большевистской чумы. Об этом говорил и Владимир Фролоыич отец Андрея Сахарова.
В своё время Чернов не вступил в РОВС, он не захотел стрелять из-за угла в затылок советским дипломатам, не захотел взрывать мирные грузовые и пассажирские поезда - он стал рядовым французским буржуа. А на востоке гремела война, большевистские орды рвались в Европу, они войдут во Францию, захватят в плен его семью, его Ваню! Надо было защищаться. Чернов всупил в коллаборционистский "отдельный легион". Он не знал и не хотел знать, зачем в него вступали фрвнцузы, норвежцы и поляки, но он знал и отчётливо понимал, зачем вступили 40 русских и зачем вступил он сам. С ним вступил и Павел Сухомлинов, от которого этого никак нельзя было ожидать. Оба Паши опять уцелели в Алжире. Они исправно служили, а при случае и исправно воевали там. Паша Маленький. Т.е. Сухоруков по-прежнему опекал Пашу Большого, т.е. Сухомлинова, всячески помогал ему и защищал. Их не убили в Крыму,их не убило и сейчас. В Марселе оба работали в гараже у Чернова, оба женились на француженках, у обоих родились ребятишки, оба понимал, что Гитлер войну проиграл - так должно и было быть, большевики войдут в Европу, и если их не остановят союзники англичане с американцами, то они сделоют из Франции коммунистическую провинцию, а "отдельный легион" должен был хоть как-то помешать этому. Так вот - в "отдельный легион" Паша Большой, т.е. Сухомлинов вступил, а Паша Маленький, т.е. Сухоруков - нет.
В Мозыре "легион" получил приказ взять под контроль железнодорожную ветку от Мозыря к Гомелю, которая подвергалась постоянным диверсиям партизан знаменитого Жильского и в особенности мост через Припять. Именно мост был главной целью партизан и именно мост не долженбыл подвергаться диверсиям. Первыми действиями командования легиона было блокирование населённых пунктов по обе стороны железной дороги. Легионеры действовали примитивно, но эффективно: усилили комендантские группы в деревнях и хуторах, любое сопротивление жителей присекалось расстрелами, некоторые деревни были сожжены дотла - партизаны уже не могли расчитывать на действенную помощь населения. Французы и норвежцы ретиво боролись с мирными жителями. Особенно зверствовали поляки.
Руский отряд под командой бывшего казачьего есаула Щаденко осуществлял непосредственную охрану моста. Этот мост дважды был атакован партизанами. Оба раза партизан было до роты. Они, перебив охрану, захватывали мост,удерживали его на 3-4 часа, минировали и взрывали. Мост немцы восстанавливали быстро, но движение по железной дороге прерывалось на сутки и более. Охранять мост своими силами немцы не могли. Ставили на охрану местных полицаев, но те разбегались при любом приближении партизан.
Щаденко сначала хотел вырубить весь лес вокруг моста, чтобы все подходы просматривались, но принято было другое решение: лес оставить, но начинить его минами. Во все стороны от моста на рсстояние до 200 метров лес был нашпигован минами как нажимного действия, так и "лгушками", которые при натяжении шнура "выпрыгивали" из кустов и взрывались на высоте половины человеческого роста. Теперь к мосту можно было подойти только по рельсовой колее или сплыть по реке. Оба подхода к мосту с обеих сторон были закрыты пулемётными заслонами. На всё это приготовление ушло почти 2 месяца, и к осени всё было готово. Изредеа в лесу раздавались хлопки - это взрывались на минах неосторожные партизаны, массовое их приближение к мосту было исключено. Однако за всё это время партизаны трижды делала попытки пройти к мосту, но охрана устояла и только один раз путь был взорван на подходе к мосту со стороны Мозыря. Все 3 раза партизаны оставляли своих раненых товарищей, которых легионеры брали в плен и, даже не допрашивая, вешали их на перилах моста. Потом трупы сбрасывали в воду.
Для надёжности использовали в ночное время осветительные ракеты, которые неугомонный Щаденко где-то добыл десятка полтора ящиков. Вся железнодорожная ветка от Мозыря до Гомеля контролировалась бронедрезинами и действовало безукоризненно. Однако партизанское командование не жалело людей, и 18-го декабря, когда Припять была подо льдом, партизаны атаковали мост силамт до 2-х рот. Атаковали мост с обеих сторон и по льду реки. Легионеры тбивались миномёным и пулемётным огнём. Бой шёл всю ночь. Щаденко приказал разбить лёд реки миномётами, но заслоны по обе сороны моста были сбиты, бой происходил на самом мосту. Партизаны шли в лоб на пулемёты, ложились десятками, но шли. Пришлось вызывать из Мозыря норвежцев, они прибыли только к утру. Мост отстояли. Русских защитников моста осталось в строю 22 человека, половина из них были ранены. Чернов и Паша Сухомлинов были целы.
В начале января приобщем наступлении красных партизаны Жильского получили приказ своими силами взять Мозырь. Штурм длился четверо суток, легионеры отбились. В этих боях погиб лихой командир русского отряда Щаденко. Чернов был удивлён упорством этих изнеженных европейцев, которые сражались и погибали в чужой холодной стране за непонятные Чернову идеалы. Что - они так ненавидели большевизм? Возможно! Чернов стал уважать этих иностранцев. Себя он иностранцем не считал.
Остатки "легиона" были вывезены бронепоездом на запад. Мозырь был сдан.
Весь 1944 год легион сражался с партизанами, в Чехословакии и в Польше, а на территории Германии занимался ликвидацией концлагерей - узников некоторых вывозили, а чаще всего расстреливали и сжигали. Крематории дымили днём и ночью.
В одной из операций Чернов сильно простудился, получил воспаление лёгких, после госпиталя ему дали отпуск на 10 дней, и он прибыл в Марсель.
На севере Франции шли бои - немцы сражались с англичанами и американцами, которые преодолели Ла-Манш и открыли второй фронт против немцев. В Арденах союзники были разгромлены и только общее наступление красных в Польше не допустило окончательной катастрофы. У Чернова была возможность демобилизоваться по состоянию здоровья, но он вернулся в строй. В Морселе Чернов повидался с семьёй, переночевал 3 ночи с женой и после семейных громких дебатов ушёл на сборный пункт, где формировался ещё один коллоборционистский легион. Война немцами была проиграна, но французы, молодые и пожилые, приходили и вступали в легион. Зачем? Чернову было непонятно. Самому ему было ясно, почему он оставляет мирную жизнь в мирном городе и уходит убивать красных. Он не вернётся сюда к жене и к сыну, он погибнет, но ему это было надо.
Сейчас поручик Чернов лежал под стеной комнаты, в которой лежали убитые последние защитники Рейхстага. Их было 8, Чернов был девятый. Рейхстаг был уже сдан, Чернов слышал ликующие крики красных солдат, он поднялся и выглянул наружу через амбразуру, из которой торчал его остывающий пулемёт, и увидел выходящих из здания с белым флагом пленных немцев. Легионеров среди них видно не было.
В комнате стояла вонь от остывающих пулемётных гильз. Это был запах закончившейся войны. Видимо война ещё где-то продолжалась, но для Чернова она закончилась. Для него закончилось всё. Он к этому шёл. Промелькнула в памяти жизнь: Витебск, родители, сестра, Андрей Сахаров, Воронеж, Крым, Алжир, лицо нелюбимой жены, сын Ваня (он уже сильно вырос), его восемь товарищей-французов, которых он даже не знал по именам и которые лежали здесь на полу....
Чернов вынул свой офицерчкий самовзвод, крутнул барабан - в барабане был один патрон, закусил зубами тёплое дуло нагана и нажал спуск.