Теплоходик на воздушной подушке резво набирал ход по речной глади.
Я обернулся. Никто не махал нам вслед платочком, украдкой смахивая предательскую слезинку. Не сказать, чтобы на пирсе не было ни одной живой души. Древний дед в засаленном ватнике сидел на краю пристани и, казалось, спал. Кривое самодельное удилище, едва не выскальзывая из его почерневших от времени рук, кивало в такт ударявшим в пирс волнам, лениво ползущим к берегу от проносящегося мимо белоснежного катера.
Не знаю... Не знаю что, какая сила вдруг вытолкнула меня из электрички, мчавшей моё почти безжизненное тело к дому, к родному уютному диванчику. И к мечте. Да, к мечте, не дававшей мне покоя на протяжении трёх последних дней. Наконец-то выспаться.
Я возвращался от старинного друга, с которым не виделся тысячу, нет - миллион лет! В детдоме мы были не разлей вода, а потом злодейка судьба разбросала нас по просторам необъятной родины. И вот он вдруг от меня совсем рядом! Всего-то ничего - четыре часа на электричке. А тут и праздники подоспели. Судьба, решил я и поспешил на вокзал.
Конечно, до сна ли нам было! Пока всех знакомых вспомнишь, пока обо всём наболевшем за долгие годы наговоришься.
Убаюканный перестуком колёс, я задремал в вагоне у окошка.
Почему электричку сильно качнуло именно в этом месте? Машинист, словно именно он, а не ангел-хранитель распоряжался моей судьбой, вдруг резко затормозил. Я едва не свалился с лавки и... открыл глаза.
Сердце защемило. До боли знакомые места. Поезд медленно ехал по длинному мосту над рекой, а неподалёку, на берегу виднелась крохотная пристань. Та самая. Но не в ней дело. Пристань я видел много раз до этого дня.
Теплоход! Тот самый теплоход с огромной надписью "Зарница" вдоль всего борта. Стоит, то и дело выстреливая в небо облаками сизого дыма. А на пристани тьма народу с тюками и баулами.
Наш теплоход. Он не ходил по реке вот уж больше двадцати лет. И тут - надо же!
За мостом - станция.
Влекомый неведомой силой, я выскочил на перрон...
Всё. Назад пути нет. Даже если я попрошу капитана высадить меня на берег, я никогда не найду дороги к станции. Места тут глухие, а до ближайшей деревни километров пятнадцать.
Пока я сообразил, что неплохо бы предупредить начальство о моем завтрашнем "вынужденном, по семейным обстоятельствам" прогуле, последняя чёрточка исчезла с дисплея моего телефона, уступив место лаконичной надписи "нет сети".
Я взглянул на берег. Тени от деревьев, едва уловимые сейчас, вытянутся длинными остроконечными стрелами, когда мы прибудем на место. Но я готов ждать. Готов не спать ещё две ночи, три, если потребуется. Хотя нет, скорее всего, нет - никакие катаклизмы не собьют наш корабль с пути. Не пройдёт и пяти часов, как я снова попаду в детство...
- Эй, милай! - услышал я голос рядом с собой, - Кады за билетом пойдёшь, захвати и на меня, милок, будь добренький. А я место твоё покараулю...
Я повернул голову. Конопатая бабулька в выцветшем сарафане протягивала мне тысячу.
- А что, тут кондуктор разве не ходит? - удивился я.
- Эвона! Дык кондуктора-то все у вас в городе остались, парень. А тут попробуй тока зайцем проехай - враз ссадют. В энтакой-то глухомани - медведЮ на радость.
И старушка плотнее прижала к груди яркую коробку с иностранной надписью, освобождая мне проход.
Я принёс ей билет и сдачу, вручённые мне дюжим детиной в грязной робе, весьма отдалённо напоминающей форму матроса-речника.
Заняв своё место у иллюминатора, я совсем было собрался дремать, но не тут-то было. Не прошло и пяти минут, как моей соседке наскучило молча обниматься с коробкой, и она снова потянула меня за рукав.
- А чевой-то ты, мил человек, в корыте в етом почапал, с бабками да алкашами? Нешто на машину не скопил? Бугай здоровущий - на девок, поди, деньги находются. Ай не? - укоризненно покачала головой разговорчивая старушка.
- Что ты, бабуль! На девок! Скажешь тоже. Ты глянь, у меня уж виски седые.
- Знаем мы вас, кобелюк! Седина в бороду и... побёг, хвост трубой! У, бЕси! - беззлобно, даже озорно подмигнула бабка.
- Да не-е, бабуль, случайно всё вышло. Я к другу ездил. Полжизни не виделись, представляешь! Ну-у, выпивали, конечно. Какая тут, к дьяволу, машина... А потом, понимаешь, теплоход этот вижу. Ну и бегом из поезда. Ноги сами понесли. Это ж мой теплоход, понимаешь, бабуль, мой! Из детства... Я на нём столько лет в деревню плавал. Да и не попасть туда иначе. Где там машина! Разве что на вездеходе.
И я начал рассказывать ей про деревню, куда каждое лето привозили меня и ещё нескольких ребятишек сердобольные местные женщины. Уж и не знаю, каким образом они договаривались с нашей строгой заведующей, но, получается, я, как и все "домашние, мамины и папины" пацаны и девчонки, каждое лето выезжал к бабушке на дачу.
- Погоди, так ты тот самый? Приютский? - всплеснула руками старушка. - Ах ты, господи! Я ж от вас самую малость совсем подале. Вы на ентом берегу, а мы на том. Помню ведь, вы, огольцы, к нам частенько забегали. Яблоки у нас слаще, а? Помнишь, я вас молоком всё поила, хвореньких? Эвона вымахал... Звать-то не помню... Да и знала ли... А я Маруся, помнишь? - губы её мелко-мелко задрожали.
У меня тоже, признаться, вдруг защипало в глазах. Я неуверенно ответил:
- Наверное...
Где мне было их упомнить. Нас подкармливали все окрестные деревни, а мы, умудрённые горьким опытом голодных детдомовских зим, не стеснялись столоваться у всех подряд.
- Эх, голубь! Так ты нынче свою деревеньку и не узнаешь, поди. Это ж надо-ть, вспомнил чаво. Вездеход. Там таку дорогу отгрохали, ого-го. Чай будешь на ходу пить - каплю не расплещешь. За границей таких не сыщешь, милок. В ету - тьфу, пропасть, как ево - гольфу буржуйскую играть можно-ть, до того гладкая.
- Ты поди ж ты! Это ж надоть! - в тон бабе Марусе изумился я, - Сподобились-таки?
- Да хто сподобился-то, хто? Эти?! - кривой бабкин палец нацелился в небо. - Окстись, милай! Дождешься от властей, держи карман! Ироды окаянные! Да кабы не Василич наш, дай бог ему вечного здоровья, так и гнили бы в замшелых избах.
Я с неподдельным интересом взглянул на бабу Марусю. Сна как не бывало.
Бабуся разошлась не на шутку. Но когда, наконец, ей надоело костерить нерадивое районное начальство, она поведала удивительную историю.
Оказывается, приехал в конце девяностых в нашу деревню мужик. По словам бабки выходило - большой бизнесмен из города. Всё потерял мужик. Бизнес, семью, дом родной - всё! Что-то с бандитами, похоже, не поделил. То ли "крыше" своей платить дань отказался, то ли конкуренты громил подослали, то ли ещё кто "наехал", никто точно не знает. Только, говорит, подкараулили их как-то бандиты в собственном доме. Едва ворота успели прикрыть - тут их и взяли в оборот. С ним поначалу ничего не сделали. А вот всю семью, как были, в машине - и жену молодую, и детишек малых - сожгли. Бензином облили и подпалили, изверги.
- На его глазах, представляшь! - губы бабы Маруси опять предательски дрогнули, - Его, связанного, держали, даж глаз отворотить нЕ дали - всё-всё видел. А самого уж потом закопали. Живым, изуверы! Пожарные случайно нашли. Не задохся едва.
Старушка придвинулась поближе и горячо, с присвистом зашептала мне в ухо:
- А он отомстить поклялся, ну ты подумай! Сколь он душ бандитских успел загубить, не ведаю, сыночка, но, думаю, взял всё ж грех на душу немалый...
А затем, сказывают, явилась ему жёнушка убиенная. Уж не знаю, во сне ли, наяву ли... Быват ли такое?
У меня, милай, в дому образа-то имеются, всё как у людей, как же-ш! Но так я, милок, за всю жисть свою и не поняла, есть там кто над нами, ай не... Советска власть, помнишь, не особ-то жаловала нашу веру, поотвыкли мы...
Ну и вот, явилась и говорит, мол, не гоже, Колюшка, за меня мстить, отпусти сердце своё. Дескать, накажут их там и без тебя, любимый; а поезжай-ка ты лучше в деревню мою родную и добрые дела людЯм делай. Вот и память обо мне, мол, будет добрая...
- Ну? И поехал?
- Ну! Баранки гну! А как он поедет? У него, покамест то да сё, покудова в больнице лежал, всё-всё успели отнять, ироды! А што в загашнике остамши - на отплату обидчикам ушло, смекаешь?..
Но и не поехать не могёт. Как же-ш, жены воля последняя. Так и пришёл, пешком, гол как сокОл... Приютили его бабы. Аккурат у Нюрки поселился, где суженая его когда-то жила. Ой, ты б видел. Молодой, а как лунь седой!..
- Погоди, бабка, получается, жена из местных, что ли?
- Ба-а! Догада-а-алси! Ой, а я-то тож, старая кочерыжка! Ты ж, милок, её знать должон. Из вашенских она. Кажный божий год с вами приезжала.
Маринка! - яркие картины детства калейдоскопом завертелись перед глазами.
Вот мы ловим ящериц, ужей и лягушек за развалинами конюшни. Мы с Пашкой запихиваем холодных гадов Маринке за шиворот, а она визжит как резаная. Вот, наоборот, приносим ей чернику и луговые цветы. Чей букетик понравится больше, тот и победил, тот её сегодня рыцарь... Купаемся, ловим рыбу, носимся наперегонки по песчаным кручам - всё вместе!
Буквально вчера с Пашкой её вспоминали. Он, оказывается, тоже был в Маринку влюблён и, как я сам, боялся признаться...
Марина погибла!
- Когда?! ...ах, ну да, конечно...
Я потерянно смотрел на убегающую назад серую воду за бортом... Как сквозь сон слушал продолжение так трагически начавшейся истории. Но чем дольше слушал, тем сильнее рассеивался туман в моей голове и тем осмысленнее становился взгляд.
Нелегко пришлось Марининому мужу и в деревне. Спившемуся в годы разрухи девяностых председателю было плевать на беды, свалившееся на Василича. Председатель лютой ненавистью ненавидел новоявленную буржуазию. "Ноги "новых русских" не будет в моей деревне" - исступлённо кричал тот в пьяном угаре.
Но Василич не сдался, не сник и не спился. Начал с постройки дома. Назло председателю, не разрешившему рубить лес для стройки, целое лето напролёт лазил по прибрежным кустам, выуживая оттуда горы брёвен, досок и даже целых деревьев, щедро разбросанных по берегам весенними половодьями. Один! Никто поначалу не решался ему помогать, кроме сердобольной бабы Нюры. Боялись председательского гнева.
Эта неуклюжая хибара из разнокалиберных брёвен и по сию пору стоит у Василича во дворе усадьбы. Как музей.
- А ещё он, кады дома-то новые людям строить начал, - опережая события, тараторила баба Маруся - Старые вековые избы, цельную улицу, как есть оставил, подновил только малость. У нас теперича, как на том острове, музей деревянного... ну как ево, а?..
- Зодчества? В Кижах, да?
- Ну да, они самые, ежи. Как говоришь - зощиства?.. Я про ихнее зощиство телевизир смотрела. Вишь, второй уже в дом везу - она с гордостью развернула в мою сторону плоскую коробку - штоб с дедом своим не бодаться. А всё, обратно, Василичу спасибо! Ой, хват, ой, головастый!
И, то и дело нахваливая Василича, старушка продолжала...
Василич на собственном жилье не остановился. Первым делом старый промысел возродил.
Я ещё с детства помню, по лесам на сосновых стволах банки остроконечные висели. Мужики исстари в тех краях смолу добывали. А чем ещё в той глуши заняться! Вокруг одни песчаные холмы, поросшие соснами, да непролазные болота по низинкам. Зверя мало, хлеб не родится, огородов едва на собственный прокорм хватает. Только смолокурением и промышляли.
Василич всё сызнова организовал. Тут и председатель не устоял, помогать бросился. То ли поживу почуял, то ли сердцем успел к Василичу проникнуться, кто ж его знает. Собрали мужиков. Всё наново учить пришлось. Заводик крохотный построили своими силами, стали из живицы скипидар гнать. Разлетался, как горячие пирожки на вокзале. Строительный бум в России начался, всем красить вдруг приспичило. А Василич тут как тут со своим скипидаром.
И бабы без дела не остались. Да баб, если честно, и уговаривать особо не пришлось. Это ж не мужики, их водка от дела не отвлекает. Послал Василич женщин в сезон грибы-ягоды собирать. Чего-чего, а этого добра в наших лесах хватает. Выйдешь за деревню - глядь, на одном холме от черники в глазах фиолетово, на другом - брусника алеет, на третьем - жёлтеньким от лисичек рябит. А внизу, на кочках - клюква бордовой россыпью. Успевай только с кочки на кочку скакать, чтоб в болоте не утопнуть. Сначала просто на рынок возили, а потом и консервное производство наладили.
Зимой тоже без дела не сидели. Корзины да мебель плели из прутьев. Ивняка вдоль реки немерено. Растёт, что твой бамбук в китайских джунглях, с неимоверной скоростью. Пригодились тут Василичу навыки из художественного училища. Как чуял, на прикладное искусство поступал. Так бы всё и кануло в Лету вместе с горбачёвской перестройкой, а тут, видишь, что...
Дальше - больше. Чтоб консервный цех зимой не простаивал, теплицы построили. Овощи не очень пошли, зато грибы удачно прижились: и вешенки, и шампиньоны. И зелень. Укроп в магазине покупаете? Добрая половина его, Василича.
Со всей округи к Василичу люди потянулись. Надоело народу без дела мыкаться и лапу, как медведь зимой, сосать. А у него на всех дела хватает. Всем заработать даёт, никого не обидит. Скотину привёз, коровники наладил.
Два года назад вообще до экзотики дошло. Прикупил Василич десяток страусов, да четвёрку племенных лошадей. Страусиными яйцами теперь он все городские рестораны снабжает, а вот насчёт конезавода пока в раздумьях, стоит ли... Но конюшню восстановил. Да-да, ту самую, на рыжих кирпичах которой мы так любили в детстве играть. Когда-то это была единственная каменная постройка в деревне. А нынче, баба Маруся говорит, уже о церкви белокаменной Василич мечтает...
Пока говорили, я не заметил, как ослепительно жёлтое недавно Солнце покраснело и безмятежно улеглось на кронах прибрежных сосен. Я впился взглядом в берег, пытаясь распознать знакомые очертания. Но всё вокруг было новым и неизведанным.
- Да-а, столько лет прошло, совсем ничего не узнать. Идёт времечко, творит свои чудеса. - с торжественной грустью размышлял я.
Надо же, сколько всего повидал, объездил почти полземли, а значение этого красивого книжного выражения - торжественная грусть - открылось мне только здесь...
Подплываем... Скоро, совсем скоро я окунусь в этот новый старый мир...
Я проснулся от нестерпимо громкого воя сирены. Мой мобильник, наконец, ожил, и тревожные звуки могли означать только одно: начальник желает разорвать меня на тысячу тысяч микроскопических частей.
Я потянулся и посмотрел в окошко, отдёрнув расшитую цветочками занавеску.
- Странно, что я не проснулся гораздо раньше, с рассветом - подумал я, увидев важно расхаживающего по двору петуха. Я никогда не отличался крепким сном.
Потом я протянул руку к столу, взял отчаянно вибрирующий телефон и, ещё секунду поколебавшись, решительно нажал на красную клавишу.