Я рос, мужал и уезжал, печатал книги, дорожал, из тех безумцев и транжир, кто ни копейки не нажил, кто знал и славу, и плевки, и гнёт карающей руки, ругался, пел, терпел нажим, зевки, улыбки и ножи.
А он всё там же, где вчера, уютный клуб по вечерам, пестрящий розочками сад. В саду, осанист и носат, он созерцает свысока смешного кроху пуделька. Сигара, дом - почётный плен - и газетёнка "Город N". Тот город - будто вещество - законсервировал его.
А я-то звал, а я-то гнал и не предвидел, где финал. Мне было двадцать - он старел, мне было тридцать - он сдурел, он был как вечный метроном - довольный, скучный, сытый гном, менял он раз в пятнадцать лет собачек и цвета штиблет - и жил в богатстве и в чести...
Мой пульс, как музыка, частил, я не копил, я не берёг... Его ж и старость не берёт... Я начинал, затем бросал... то стих, то вызов небесам, я выношен, седоволос, дыханье жадное зашлось, напрасно ждут моей руки неверные черновики...
А он - мой пыльный кардинал - меня он всё же обогнал, мне крышка, судя по всему.