Утка была дома. Дом стал заметно меньше, потому что ранние заморозки крепко прикладывались к закраинам полыньи каждое утро. И отгрызали от темной жилой воды кусок даже побольше, чем Колобон от резервного куска хлеба.
("Не набивай рот!" - вечно ворчит бабушка. А если просто интересно мерять языком бутерброд?)
Утка встрепенулась только тогда, когда мы уже перешли по бревнам третью речку и встали на обрыве над озером. Вода в полынье бурлила, там, где ручей вырывался из-подо льда. Я остался наверху с собакой, а Колобон спустился ниже и стал бросать хлеб в полынью. Утка делал вид, что нас не видит, но круги стала делать поуже, поближе к хлебу. Кушать-то хочется.
Где-то очень далеко хлопнул тихий выстрел. Мы ушли в рябинвую рощу и по дороге обсуждали положение дел. Сезон охоты начинается не завтра. Но выстрел сообщил нам, что есть и нетерпеливые охотники. Их много. У нас во дворе только я один хожу в лес с внуком. Даже дед Чубарика ходит в лес с ружьём.
Рябина была уже начисто ободрана. По старинным правилам нужно брать ее после первых заморозков, но кто-то придумал, что если в холодильнике ее отморозить, то вкус получается не хуже. Не снегири это придумали. А сильно умные. И все дерут рябину еще в грибной сезон. А еще, говорят, сильно умные придумали, как человеков делать в пробирке. Безо всякой глупой любови. И не отличить от настоящего, который рожден в любви.
Но это я уже себе под нос, просто бурчание старческое, от вредности. А мой лучший внук перебрался по тонкому льду на островок, где кроме снегирей рябину никто не тронул. Я подтянулся внутренне и легко перебежал за ним. Нужно только очень сильно представить, что вес исчез, и тогда тонкий лед тебя выдержит. А если не соберешься - все - провал неминуем. Но я собрался правильно. И мы сделали костерок небольшой, заварили ягодно-травяной, с можжевельником, настойки, вкусно поели черного хлеба со свежемороженой рябиной. Самая вкусная ягода - та, которую снегирь надкусил, - чтоб вы знали!
Я-то знаю. И еще Колобон мне объяснил, почему всегда делит бутерброд пополам с собакой, молоко - с котом Салимоном, ну и так далее.
"А бананы делить с кем?... Не Африка же у нас, нет макак! " - спросил я. И умный малый не стал продолжать разговор. Дед может шутить как хочет, а ему зачем семейные трудности?
Крошки от хлеба мы оставили снегирям. Вернулись к утке. Она плавала в заводи с независимым видом, нас не видела, но хлеб съела. Я нарочно наступил на сухой сучок и он словно выстрелил. Гордая утка и глазом не моргнула. И тогда я сказал собаке - "Апорт", то есть - "принеси". Потому что мы уже решили с внуком, что если утка совсем перестала людей пугаться, ее нужно поймать и отнести в гимназию, в живой уголок. Иначе она попадет в кастрюлю. А это уже наша утка, человеческая почти. Такую нельзя кушать.
Пес кинулся в воду и быстро поплыл. Утка огляделась по сторонам. Я перекрыл один край протоки, малый караулил выход в камыши. Уплыть было некуда. И утка тревожно приподнялась над водой, захлопала крыльями и вдруг взлетела, почти без разбега, взмаха за три! Она сделала два круга над озером и села в другую полынью. Спиной к нам. Обиделась. Явно обиделась, как нервно вздернула хвост! Ну и пусть - зато летать умеет. И пусть лучше уходит от людей. Чтобы не стать едой.
Видимо - утка попала в сумерках на провод линии электропередач, крылом зацепилась. И упала в воду, потому и не разбилась. И уже отошла, восстановилась, выздоровела. И теперь ждет последнюю стаю. с которой полетит на юг. Так мы шли и разговаривали по дороге домой.
На мосту через железную дорогу мы постояли немного, посмотрели на окна, зажигающиеся теплыми огнями. Интересно, в каждом из них в круге света под желтым абажуром пыхтят горячие самовары? Но уж точно не в каждой кухне за шкафом сидит собака и, облизываясь, глядит на вкусные ржаные блины, которые печет бабушка. Пес ждет. Он ведь не одинок. Сейчас его лучший друг возьмёт блинчик, надкусит и пойдет в комнату к деду, а по пути незаметно положит блинчик на пол возле собаки.
И взрослые ничего не заметят. Или заметят, но не запомнят. Если не запишут. Взрослые ничего не помнят, если не запишут. Вот и сейчас дедушка пишет на карте - "Озеро Одинокой Утки".
Чтобы не забыть, да? Хороший день?
Да. Хотя мне уже и не очень-то нужно запоминать, собирать силу для будущих битв. Вот может быть ты, когда поспишь и проснёшься утром однажды уже большим, может быть ты тогда, в один из дней, тоже сядешь на берегу засыпающего человеческого моря, и тоже откроешь эту тетрадь, и соль мысли моей даст иной вкус горькому хлебу твоего трудного дня...
(продолжение следует)
