Слабый свет сеял тоску. На лицах взрослых, уставших людей можно было прочесть: "Грёбанная работа, наконец-то удалось сбежать". Я смотрел на эти безучастные позы, словно восковые фигуры сбежали они со своих простоенных мест в поиске ответов, и затерялись в этих томных, пыльных коридорах.
- Следующий, - крикнул мужчина с отвисшими щеками, выскочив из отверстия в стене. Серость задребезжала, начала лихорадочно оглядываться и толкать стены плечами.
Кучерявые, лиловые волосы ударили в лицо, запах лаванды полностью пробежал через меня. Я зашел. Теперь в нос заполз едкий запах больницы. В руку сунули градусник, еще не сбитый, и усадили на стул. Темная, вздернутая прическа и черные глаза, хрипящий голос. "Вы не больны, я вижу", - убеждал человек, душа которого ежедневно варится в котле. А я думал нас лечат ангелы, талантливые и никогда не болеющие.
Везде сухие цветы в грязных горшках. Жуткая аура, будто нет больше в мире места для счастья.
Прошло каких-то три минуты, и перед моим лицом резво выросла рука.
- Давайте, - ударил хриплый голос по ушам.
- Но еще рано, - я посмотрел на часы.
- Ничего не изменится, давайте, - сказал ангел, рука тряслась у моего носа. Пришлось отдать. - Фамилия?
Нос (будто знал) захлюпал и пустил ручей уже после. "Давай еще температуру", - смеялся я горьким смехом.
В другом кабинете обитали уже аж две женщины, и обе, на удивление, довольно приятной наружности. Было здесь и живых цветов больше, и свет гулял просторнее.
- Если прививку не хотеть, то она пойдет во вред. Не сопротивляйся, милый, - протирая руку ватой, пела одна из участниц ритуала, другая же - ловко записывала данные.
Ну представьте: стоите вы, ушедшие в свои переживания и волнения, все ваше внимание притянуто стреляющей иглой, из руки уже можно статуи рубить, а тут сбоку крики, обрывистые, режущие: "фамилия!", "год рождения!", "должность!", и прочее, и прочее. Хитрый ход посланников сатаны: пока протыкают - сознание бродит в поисках ответов.
Вышел облегченный. Рука слабо постанывала, но вскоре успокоилась. Не прошло и получаса как стала побаливать в локте. В голову забирались страшные, несуразные вещи: вот проснусь утром, а рука синяя, шерстью покрылась и пульсирует, словно сердце мертвого человека, вдыхающее последние остатки жизни. Мягкий пушок теплый, согревающий. Просыпаюсь весь мокрый, глажу локоть, болит. И видится в полудреме, как дочь, когда-нибудь у меня родившаяся, обхватит мою волосатую, синюю руку, и так и залопочет: "Пап, а пап? А почему ты у меня такой страшный?"
Утром голова жаждала увидеть свои внутренности, ее кружило в томном вальсе. Выпил чай, не полегчало. Плотно поел, стало еще хуже. "Это точно она, я уверен". Жаловаться. Прокуратура. Скорее, скорее. Может не мне одному плохо? Может нас таких, страдальцев умирающих, ого-го и целая корзинка?
Совсем уже помутнел мой бедный рассудок, на работе только и слышно:
- Что ты как маленький, это обычная прививка.
- Не выделывайся, все равно не отпустим.
- А у тебя уже шея мелкой сыпью покрылась. Точно тебе говорю. И уши как у слона.
Шустрые мошки карабкались на фонарный столб, а потом скатывались, светились и плавились. Увидел женщину без лица, животное без формы, деревья невзрачного оттенка. Осенний ветер воровал листья, путал волосы, забирался в голову. Я слышал каждый шаг, каждый вдох, ощущал любой запах. Мне представлялось, будто я в море, а кругом - красочные рыбешки, камушки, водоросли и суетливые раки. И я один понимаю, я один вижу все настоящее. Я - избранный.
Слева надвигалось животное, собака, зубы на руке, рычание и крик прохожих. Рывок назад, еще. Безумно колкая боль в руке. Затем бледный свет прояснил сразу весь подводный мир, и что-то мощное ударило в голову с правой стороны. Чудище все продолжало тащить мое вялое тело, изредка придавая себе сил взвизгиванием. Прививка. А была ли? Или всего только малышка рыба-игла надумала проверить первый в своей жизни раз, на что способна? Песок, соленая вода, нити морской капусты набивались в рот. Череп рассыпался. Я пытался снять с себя голову, хотел увидеть, что происходит на ней. Не вышло.
Вот я, жив-здоров, стою на шоссе. Там, сзади, кричат люди, но я не слышу что - шум машин слишком громкий. Передо мной лежит человек, рядом - собака. Она быстро, отчаянно лижет руку, посиневшую, волосатую, изодранную. Другая рука обнимает голову, словно хочет защитить ее.