Александр Иванович Юрков сидел на просторном балконе своего огромного трёхэтажного особняка и курил сигару. В выходные, после обеда, он всегда любил любоваться с высоты пейзажем своего участка, равняющегося по площади не одному гектару. Здесь были и речка, в которой водился хороший окунь, и превосходные луга для выпаса и прогулки лошадей, прекрасный естественный сосновый бор, который содержался в идеальной чистоте и порядке - он лично следил за всем этим.

Он не любил вспоминать и тем более рассказывать кому-то о том, как он, когда-то простой и необразованный парень из более чем неблагополучной семьи, сумел добиться такого головокружительного успеха за столь короткий период времени. Но иногда, как сегодня, его мысли перенеслись далеко назад, в конец восьмидесятых годов, во времена горбачёвской перестройки и кооперативного движения, в тот ещё великий и могучий Советский Союз. Это были удивительные и мало кому понятные времена, когда в стране всё менялось и перестраивалось. Менялись даже такие, казалось бы, незыблемые понятия, как честь, совесть, сострадание, верность, которые воспитывались в душах граждан этой великой страны многими десятилетиями. Всё то, что всегда должно было достигаться добросовестным трудом, теперь можно было получить совсем иными, чаще недобросовестными способами.

Незаметно он мысленно перенёсся в своё далёкое детство. Он плохо помнил своего родного отца, так как, когда тот оставил их с матерью, ему не было и трёх лет. Мать работала санитаркой в районной больнице, где приходилось часто оставаться на дежурство, и детство его проходило больше во дворе со старшими сверстниками. Он до сих пор не может вспомнить тот момент, когда он начал по-настоящему курить и выпивать - то ли в семь, то ли в девять лет, - но хорошо помнит отчима, дядю Колю, у которого он постоянно воровал сигареты для своих старших товарищей по двору. Воровал, кстати, не только сигареты, но и мелочь из карманов, за что получал сполна от отчима и особенно крепко, когда тот был пьяным.

При такой жизни он быстро научился хитрить, изворачиваться и приспосабливаться, что во многом помогло ему, когда он пошёл в школу. Он получил кличку "Юрок", и все посёлке, где они жили, именно так его и звали: Санька Юрок. Эта кличка проследовала за ним и в ГПТУ, и на зону, куда он попал за хулиганство на два года. Да что говорить, и сегодня его иногда называют Юрком или ласково Юриком товарищи по бизнесу, с которыми ему пришлось вместе пройти далеко не лёгкий и не простой путь к тому, чего он достиг в настоящее время.

Освободился, или, как говорят, откинулся, он в самый разгар той самой перестройки. Специальности никакой, на работу нигде не берут, дома бардак. Отчим нигде не работал, пьянствовал каждый день, и мать едва сводила концы с концами на свою санитарскую зарплату. В первый же вечер после того, как он с отчимом выпил по случаю своего возвращения, тот, опьянев, бросился на него с ножом, припомнив Саньке, как он воровал у него деньги из кармана. По его пьяным соображениям и подсчётам получалось, что он потерял из-за этого целое состояние. Сейчас трудно сказать, чем бы всё это закончилось, если бы не мать, бросившаяся их разнимать. Ударив опьяневшего отчима пустой бутылкой по голове, под крики матери Санька со скандалом ушёл из родного дома навсегда. С тех пор прошло пятнадцать лет. За это время давно умер отчим, на похороны которого он не ходил, а совсем недавно ушла из жизни и его мать, которая, оставшись одна, доживала с сыном остаток своей жизни.

Покинув дом, он поселился жить у своего старого друга по двору Николая по кличке Колька Зверь. Он был старше его на три года и отличался жестокостью к окружающим. Его с детства боялись не только сверстники во дворе, но и взрослые, так как в порыве злобы он не контролировал себя и мог сделать что угодно. Все считали, что рано или поздно его посадят за решётку, но этого не произошло, и вот теперь он приютил у себя друга Саньку и взял над ним шефство, пообещав устроить ему жизнь наилучшим образом. Так оно всё и вышло.

Благодаря Кольке он добился очень многого, о чём даже не осмелился бы мечтать в то далёкое нелёгкое время. В то время, когда он вернулся из колонии, жизнь в стране изменилась до неузнаваемости. Люди начали делиться на богатых и бедных. И хотя к тому моменту это еще не очень резко бросалось в глаза, но процесс разделения был запущен. Кооператоры могли позволить себе многое из того, чего не мог себе позволить рабочий на государственном предприятии. Да что рабочие, те же госслужащие - сегодня их называют чиновниками - едва сводили концы с концами, а вместе с ними работники силовых структур, учителя, врачи... Это была самая первая и главная ошибка перестройки, породившая на свет криминальные структуры из бывших и настоящих уголовников, захвативших впоследствии многие рычаги управления государством. Колька объяснил Саше, что он берёт его к себе на работу. Работа непыльная и нетяжёлая, необходимо только всегда и всюду находиться рядом с ним как своим бригадиром. Назначил ежемесячный оклад в одну тысячу рублей. Санька своим ушам не верил, так как его мать при всех своих дополнительных ночных дежурствах, получала не более восьмидесяти рублей в месяц. За это выпили, и на другой день Санька приступил к своим не совсем ещё понятным обязанностям.

Каждый день в девять утра они выезжали на так называемые объезды. Кроме Саньки в сопровождении участвовало ещё двое довольно крепко сложенных парней по кличке Жирный и Вертолёт. Саньке также была присвоена - как ему объяснили, для конспирации - его старая кличка Юрок. По телефону и в прямом общении все обязаны были обращаться друг к другу только этими, как они выражались, кликухами. Шеф, под такой кличкой значился их бригадир Колька, показывал Вертолёту, как водиле, где надо остановиться, и они шли к хозяину того или иного магазина, столовой или кооператива. Там они проводили разъяснительную работу по теме, когда и сколько руководитель данного заведения должен платить или отстёгивать им от своей выручки за так называемое крышевание. Разговоры не всегда проходили мирно и с взаимопониманием. В этом случае к разговору приступал Жирный со своими пудовыми кулаками. Он просто брал несговорчивого за волосы или, при отсутствии таковых, за шею и начинал колотить лицом несчастного по столу, словно забивая гвозди, пока жертва не начинала кричать о своём согласии на все выставленные условия. Такой же экзекуции подвергался и слабый пол, когда требовалось вразумить какую-то строптивую хозяйку вновь испечённого кафе или ателье.

Редко кто выдерживал такие собеседования, не сломавшись, но иногда такие находились. Они вызывали к себе уважение, но ненадолго. В конце концов, их приходилось просто убирать из этой жизни, а пришедший на его место новый хозяин уже никогда ни с чем не спорил.

Все хорошо знали, что за этот беспредел никому не придётся отвечать, так как милиция также получала свою долю от этих поборов. Более того, она ещё и информировала, если какая-то пострадавшая жертва обращалась к ним за помощью, и тогда милиция сама была заинтересована в том, чтобы этот правдолюбец больше никогда не перешагивал их порог и не надоедал им.

Эта категория людей, по-прежнему наивно верившая правоохранительным органам, также отправлялась в никуда, вслед за строптивыми и стойкими. Санька не переставал удивляться всем тем переменам, которые произошли в стране за время его заключения. "Такого не увидеть и во сне, - говорил он, - чтобы преступники и милиция работали сообща". И в то же время он уже тогда хорошо понимал, что это не может продолжаться вечно. Он понимал, что этим временным беззаконием надо воспользоваться как можно быстрее и эффективнее, чтобы заработать и отложить хороший капитал.

Их банда, так мысленно он считал, состояла из нескольких десятков бывших или потенциальных уголовников и держала в руках весь левобережный район города. Другой район города, поменьше, на противоположном берегу, крышевала другая банда под руководством Лёньки Сухова по кличке Сухой. Методы работы у них были точно такими же, но порой гораздо жестче, так как похорон у них в районе было больше. Было известно, что нередко они приговаривали даже работников милиции, заподозривших своих коллег в связях с суховскими. Естественно, виновных никогда не находили или вообще переводили все стрелки на самих же убитых, что мол, якобы, это они сами были связаны с группировкой, потому и пострадали.

Его мысли прервала горничная, тихо вошедшая на террасу:

- вам звонили из приёмной губернатора и просили позвонить товарищу Сумкину, помощнику губернатора, - доложила она.

- Да, знаю,- ответил он раздражённо, - спасибо. Какой он мне товарищ? Корешом и то назвать стыдно. Так себе, гнида.

Он вспомнил, как впервые познакомился с этим Сумкиным. Тот был членом суховской группировки, заведовал общаком, то есть кассой для общих расходов. Кроме этого он тайно работал и на них, поставляя всякого рода информацию о делах своих подельников за приличную плату. Тогда шеф Николай поручил ему тайно встречаться с предателем, и это давнее общение до сих пор было для него неприятно.

Потом, через некоторое время, этого Сумкина свои же приговорили за то, что он, как выяснилось, постоянно залезал в общак и воровал оттуда деньги на свои нужды. В то время Санька уже сам возглавлял всю бригаду, так как его Николай был застрелен в Москве при невыясненных обстоятельствах. Именно тогда этот Сумка, как его кликали в то время, пронюхав об опасности, прибежал к нему, Саньке, и, обманув и его, представил дело так, что его будто разоблачили в связях и поставке информации в Санькину пользу. Он тогда ни словом не обмолвился об общаке, понимая, что в таких случаях поддержки не получает никто ни от кого и никогда. Пришлось его долго прятать на тайной квартире и за границей под чужим именем.

Позже стало известно, что убивать его не собирались, просто было принято решение отрубить ему обе кисти рук.

Ну, а сегодня это помощник губернатора по социальной поддержке населения.

Кого эта гнида может поддержать? - подумал Александр Иванович, вспомнив, как тот без стыда и совести отщипывает от каждого международного гранта, предназначенного для разного рода несчастных и инвалидов.

Александр Иванович помнит, как несколько раз ставился вопрос на представительном собрании области, депутатом которого он являлся, об освобождении этого горе-помощника губернатора от занимаемой должности. Но каждый раз это решение блокировалось и не проходило - видно, кому-то он был очень нужен и именно таким, каким является на самом деле. Образования у этого Сумкина практически никакого, так как ещё в молодости, на первом году учёбы, его отчислили из ГПТУ за кражу продуктов и взлом кассового аппарата в столовой этого же училища и чудом не посадили по малолетке. Он и пишет-то едва, и всё с ошибками. А недавно пьяный хвастался, показывая какой то диплом экономиста, который ему, якобы, слишком дорого обошёлся, так как это международный университет, и никому не доказать, что он его не оканчивал на самом деле.

Сейчас опять, наверное, звонил, чтобы денег попросить на что-то "важное" для населения, и не забудет при этом отломить кусок для себя. Какие две дачи вымахал! А сейчас, говорят, в Крыму целый дворец замахнулся строить. Всё мало ему. И сейчас не поздно было бы отрубить ему руки. Жаль, таких законов нет, иначе они, эти "сумкины", не могли бы так распространяться, как это происходит сегодня.

Сколько сегодня таких "сумкиных" среди чиновников на всех уровнях власти! И нет ещё такой силы, которая могла бы остановить их размножение, которое происходит в геометрической прогрессии. И чем больше они размножаются, тем меньше они боятся заниматься своими непотребными делами. Среди народа они больше похожи на инопланетян, залетевших к нам откуда-то случайно, так как их абсолютно не интересует ни народ, ни его культура и благосостояние, да что культура, даже обороноспособность государства, в котором они живут и пожирают его же, как саранча. Конечно, какие-то усилия по борьбе с такими "сумкиными" принимаются, поскольку они вызывают искреннее раздражение не только у народа и предпринимателей разного уровня, но и у олигархов. Правда, оформляются эти усилия в виде непонятных законов, которые каждый понимает так, как ему выгодно. Да и вообще они больше похожи на лёгкие укоры с похлопыванием по плечу. Ну, вы, мол, что делаете, ребята? Нехорошо, мол, так делать. А в результате как в той известной басне: "А Васька слушает да ест".

Если раньше Запад боялся заразиться от нас коммунистической заразой, то теперь он должен опасаться ещё более страшной заразы в виде этой прожорливой саранчи, которая, пожрав всё что можно здесь, в поисках благодатной для неё почвы быстро перекинется к ним. Ей всё равно, где жить и размножаться, так как у неё абсолютно отсутствует чувство патриотизма и совести. Было бы что пожирать, остальное не в счёт.

И, наверное, даже самые демократичные страны вынуждены будут при такой опасности принимать жесточайшие и бесчеловечные, на первый взгляд, законы, чтобы защитить себя от распространения этой заразы...

Его размышления опять были прерваны громким топотом вбежавшего на веранду сына Вовки.

- Пап, опять я с учительницей спорил, как правильно писать: Япония или Епония! Я написал, как ты сказал, через букву "е", а она говорит, это неправильно.

Вовке шесть лет, и перед школой он решил отправить сына, как ему посоветовали, в элитную школу по подготовке детей к общению на иностранных языках.

В прошлый раз он объяснял сыну, что в слове Япония одна буква "я" и стоит она в конце слова, а начальная буква - "е". Вот и получается не Япония, а Епония. Спорили и о Франции. Он хорошо знает, так как неоднократно бывал в этой стране, что пишется она везде через букву "с", то есть Фрэнси, а не через "ц", как утверждает учительница. То есть Франсия. Вообще надо будет в понедельник навести справки об этой учительнице, может, она тоже, как и наш Сумкин, диплом купила где-нибудь.

- Пиши так, как я тебе сказал, - ответил он сыну, - а я завтра, нет, в понедельник обязательно заеду к вам в школу и побеседую с директором об этой учительнице. Понял?

- Понял, - ответил сын и ушёл.

Зашла опять горничная и с виноватым видом протянула ему телефонную трубку.

- Это товарищ... ой, нет, нет, не товарищ, а... - она смущённо замялась. - Ну, в общем, опять Сумкин.

Александр Иванович взял трубку, поздоровался и выслушал помощника губернатора. Как он и ожидал, весь разговор сводился к вопросу об очередных областных поборах в пользу бедных.

- Хорошо, - ответил он Сумкину, - приеду, разберёмся, как сказал. - А теперь вот ты, товарищ Сумкин, ответь мне на вопрос, - сказал он, решив, наконец, проэкзаменовать грамотея. - Какая первая буква в слове Япония, "я" или "е"? И слово Франция пишется через букву "ц" или "с"?

На другом конце провода стояла тишина, и было трудно понять, то ли это от недоумения, или там точно так же сомневаются в правописании известных всему миру государств.

- Ну что, грамотей, экономист липовый, поймал я тебя? Не знаешь! - воскликнул Александр Иванович и захохотал, предвкушая, как Сумкин сейчас напрягает свои безграмотные глупые мозги.

- Почему не знаю, знаю... - последовал ответ.

- Ну, и что ты знаешь? Говори!

- Я и говорю. Япония точно пишется с буквы "е", как слышится, так и пишется, а вот Франция - надо глянуть в справочник. Хотя какая разница, как я тебе скажу или напишу, - Франция или Франсия, ты всё равно поймёшь, что это не Финляндия!

- Понять-то смогу, это ясно, а вот как правильно писать, многие, как и ты, например не знают или сомневаются, и им приходится по логике находить правильный ответ на тот или иной возникший вопрос. Логика - вещь упрямая, с ней не поспоришь. Мы тут недавно спорили на заседании фракции о том, как правильно писать: "один" или "един", "одна" или "една". По логике, проверочное слово - "единица". Ты, наверное, хорошо помнишь это слово со школы по своим оценкам, где их изрядно часто получал, - и Александр Иванович опять громко засмеялся. - Так вот получается, что одни пишут это слово с начальной буквы "о", другие - с буквы "е", и, вроде бы, все правы. Но это надо узаконить, чтобы люди наши не сомневались и знали, как следует писать правильно, а кто им подскажет это, как не мы? Вот нам и необходимо помочь народу в этом непростом житейском вопросе!

Вот ты не раз бывал во Франции и, наверно, видел, что французы пишут "френси", имея в виду свою страну. Вот у тебя под рукой есть что-нибудь французское?

- Авторучка, - ответил Сумкин.

- Вот читай, что там написано на ней, ищи!

- Нашёл! "Мэди ин фрэнси", - прочитал по складам Сумкин.

- Вот, убедился, что там нет никакой буквы "ц"?

- Убедился, - ответил Сумкин и продолжил: - значит, правильно будет через "с", то есть Франсия.

- То-то, - ответил Александр Иванович и продолжил: - я решил на ближайшем заседании нашей фракции поставить вопрос о составлении нового русского словаря. В нашей фракции состоит умный мужик, кандидат философских наук Рафаил Талмудбаев, ты его знаешь, так он также говорит, что путаницы сегодня в русском языке предостаточно.

Вот, например, мы говорим: она у меня одна, или она у меня единственная, а почему не одинственная? Смешно, да? Вот и получается, не один, а един. Поэтому и нужен новый словарь, чтобы любой человек, с любой подготовкой мог им воспользоваться, даже такой, как ты, например, - и, засмеявшись, продолжил: - Надо подходить к любому делу, как я - по-государственному. Собрать группу молодых учёных, обеспечить им нашу всестороннюю поддержку и дать им конкретное задание по пересмотру устаревших словарей и подготовке к изданию нового, более современного, переработанного словаря. Деньги на это государство найдёт, на такие дела не жаль никаких средств, лишь бы молодёжь у нас грамотной была и умела правильно писать. А возглавить эту группу ребят может тот же Талмудбаев.

Александр Иванович ещё не знал, что этот самый Сумкин всегда, как будто затаившийся, сдержанный и тихий, безропотно воспринимающий от всех разного рода насмешки в свой адрес, уже получил перевод в Москву в связи с новым назначением. Видно, и там оценили его способности по выстраиванию хитроумных финансовых схем денежных потоков таким образом, чтобы исключить всякую возможность проконтролировать это кому бы то ни было. А сейчас Александр Иванович продолжал смеяться, не скрывая своё превосходство над этим маленьким и ничтожным человеком, которого, как ему казалось, он знал вдоль и поперёк.

Горничная, все еще стоявшая в дверях, никак не могла понять, что это такое. То ли они дурачатся, то ли на самом деле такие невежи. Ведь один из них депутат области, крупный олигарх, а другой - помощник губернатора. "Это же непосредственные представители нашей власти! Как такое могло случиться? - думала она. - Они ведь действительно могут всё изменить. Это для них ничего не стоит. Если так пойдет и дальше, они преобразуют российскую систему образования - одну из самых лучших в мире - до такой степени, что оно станет одним из худших!

Да, что образование! За что ни брались, всё разрушено. Законы-то какие принимаются! Тысячи законов и нет ни одного из них, который касался бы человека. Раньше каждый новый закон люди внимательно перечитывали, так как он действительно касался непосредственно человека, а сегодня их никто не читает. Гонятся за количеством принятых законов, как за планом, неважно каких и про что. А те законы, которые действительно давно назрело принимать, лежат годами, не рассматриваясь", - продолжала размышлять обыкновенная простая женщина, в прошлом учительница русского языка и литературы, а сегодня горничная.

"И неудивительно будет, если мы в ближайшем будущем с подачи таких реформаторов начнём писать слово Япония с начальной буквы "е", а слово Франция через букву "с", да и мало ли что ещё в придачу. Эти законы принимаются легко, так как они далеки от жизни и мало кого касаются сегодня. И можно быть уверенным, что нас, всех без исключения, заставят убедиться в том, что это абсолютно правильное и грамотное правописание!"

На миг она вдруг представила картину, которую где-то и когда-то видела. На этой картине двое или трое слепых, поддерживая друг друга, ведут за собой огромную колонну зрячих людей по дороге, которая заканчивается пропастью. Все зрячие при этом послушно и доверчиво, держась за руки, следуют за ними на верную погибель.

Не похоже ли это всё на то, что происходит в нашем государстве сейчас? И на какое будущее может рассчитывать страна при такой власти, где балом правят такие как "сумкины" и "юрковы"?

2000 г.