Есть старая легенда, наглядно показывающая, как бесплодны, иногда бывают наши молитвы.
Давным-давно жил один святой старец. Он много молился и часто скорбел о грехах человеческих. Странным ему казалось - люди в церковь ходят, Богу молятся, а живут всё так же плохо и греха не убывает. "Господи, - думал он, - неужели не внемлешь Ты нашим молитвам? Люди постоянно молятся, чтобы жить в мире и покаянии, и никак не могут. Неужели суетна их молитва?"
Однажды с этими мыслями он погрузился в сон. И чудилось ему, будто светозарный Ангел, обняв крылом, поднял его высоко-высоко над землей. Чем выше они поднимались, тем звуки, доносившиеся с поверхности земли, становились всё слабее и слабее. Вот не слышно более человеческих голосов, затихли песни, крики, шум суетливой жизни, лишь иногда доносились гармоничные нежные звуки, похожие на мелодию лютни.
- Что это? - спросил старец.
- Это святые молитвы, - ответил Ангел,- только они слышатся здесь!
- Но отчего так слабо звучат они? Отчего так мало этих звуков? Ведь сейчас весь народ молится в храме?
Ангел взглянул на него, и скорбно было лицо его.
- Ты хочешь знать? Смотри...
Далеко внизу виднелся большой храм. Чудесной силой раскрылись его своды, и старец мог видеть всё, что делалось внутри. Храм был полон народом. На клиросе - большой хор. Священник в полном облачении в алтаре. Шла служба! Какая служба - сказать было невозможно, ибо ни одного звука не было слышно. Видно было, как стоявший на левом клиросе дьячок что-то читал быстро-быстро, шлепая и перебирая губами, но слова туда, вверх, не долетали. На амвон медленно вышел громадного роста диакон, плавным жестом поправил свои пышные волосы, потом поднял орарь, широко раскрыл рот, и... ни звука! На клиросе регент раздавал ноты. Хор готовился петь. "Уж хор-то, наверно, услышу..." - подумал старец.
Регент стукнул камертоном по колену, поднес его к уху, вытянул руки и дал знак начинать, но по-прежнему царила полная тишина.
Смотреть было удивительно странно: регент махал руками, притопывал ногой, басы краснели от натуги, тенора вытягивались на носках, высоко поднимая головы, рты у всех были открыты, но пения не было. "Что же это такое?" - подумал старец.
Он перевел глаза на молящихся. Их было очень много, разных возрастов и положений: мужчины и женщины, старики и дети, купцы и простые крестьяне. Все они крестились, кланялись, многие что-то шептали, но ничего не было слышно. Вся церковь была немая.
- Отчего это? - спросил старец.
- Спустимся, и ты поймешь... - сказал Ангел.
Они медленно, никем не видимые, спустились в самый храм. Нарядно одетая женщина стояла впереди всей толпы и, по-видимому, усердно молилась. Ангел приблизился к ней и тихо коснулся рукой... И вдруг старец увидал её сердце и понял её мысли.
"Ах, эта противная почтмейстерша! - думала она. - Опять в новой шляпе! Муж - пьяница, дети - оборванцы, а она форсит!.. Ишь выпялилась!.."
Рядом стоял купец в хорошей суконной поддевке и задумчиво смотрел на иконостас. Ангел коснулся его груди, и перед старцем сейчас же открылись его затаенные мысли:
"Экая досада! Продешевил... Товару такого теперь нипочем не купишь! Не иначе как тыщу потерял, а может, и полторы..."
Далее виднелся молодой крестьянский парень. Он почти не молился, а всё время смотрел налево, где стояли женщины, краснел и переминался с ноги на ногу. Ангел прикоснулся к нему, и старец прочитал в его сердце: "Эх, и хороша Дуняша!.. Всем взяла: и лицом, и повадкой, и работой... Вот бы жену такую! Пойдет или нет?"
Многих касался Ангел, и у всех были подобные же мысли, пустые, праздные, житейские. Перед Богом стояли, но о Боге не думали. Только делали вид, что молились.
- Теперь ты понимаешь? - спросил Ангел. - Такие молитвы к нам не доходят. Оттого и кажется, что все они точно немые...
В эту минуту вдруг робкий детский голосок отчетливо проговорил:
- Господи! Ты благ и милостив...Спаси, помилуй, исцели бедную маму!..
В уголке на коленях, прижавшись к стене, стоял маленький мальчик. В его глазах блестели слезы. Он молился за свою больную маму.
Ангел прикоснулся к его груди, и старец увидел детское сердце.
Там были скорбь и любовь.
- Вот молитвы, которые слышны у нас! - сказал Ангел.
Таким образом, наши лицемерные, чисто внешние молитвы до Бога не доходят и плода не приносят.
Михаил закрыл книгу и, прижавшись спиной к стене, долго сидел так на своём узком холостяцком ложе. Он взглянул в окно. С этого ракурса в нём был виден только драмтеатр, построенный на том месте, где раньше был дом Преображенских, потомственных священнослужителей, где родился маленький Вениамин, ставший впоследствии *владыкой Василием. Книга, которую только что читал Михаил, была написана владыкой в далёкие двадцатые, а увидела свет совсем недавно. И если бы не старания Михаила, не увидела бы свет вовсе.
"А ведь мы ходили с ним по одной улице, только в разное время... Если бы его дом не снесли, мы могли бы видеть в окно друг друга. Хотя... ему к тому времени, как я пошёл в школу было бы уже сто лет. Странное ощущение, помню, когда ставил на стол зажжённую свечу, казалось, что будто она светится где-то в окне напротив. Может, это и не случайность вовсе, а пересечение миров? Почему меня всегда тянуло в храм, когда в детстве, ничего ещё не понимающий, выходил на улицу погулять, и где другие пацаны беззаботно играли в войнушку?"
Михаил перевёл взгляд на фото над столом, где он с митрополитом Амвросием. "Славные были времена...мечты и неведение", - посмотрел на стену за дверью, где сам же когда-то нарисовал Езекию, сидящим на берегу реки. "О, Господи! Вспомни, что я ходил пред лицем Твоим верно и с преданным Тебе сердцем и делал угодное в очах Твоих, - глаза Михаила наполнились слезами и сердце заплакало, сжавшись от невыносимого страдания, - Как журавль, как ласточка издавал я звуки, тосковал как голубь; уныло смотрели глаза мои к небу: Господи! Тесно мне; спаси меня". Михаил беззвучно плакал, а Езекия сострадательно смотрел на него с берегов голубой реки.
*Епископ Кинешемский Василий (Преображенский), 1876-1945.