Аннотация: Даже в 40 лет не поздно начать жизнь сначала.
Глядя на эту историю сквозь вереницу лет, я удивляюсь, как сразу не понял сути происходящего, ведь все кажется таким очевидным. Хотя с другой стороны, возможно, все не так просто, и мой теперешний взгляд объясняется субъективностью восприятия, воспаленного долголетним наваждением. Чтобы получить объективную оценку этой истории, я решил записать ее и предоставить на всеобщее обозрение.
В нашем городе был - да и сейчас есть, - прекрасный открытый каток, на который я ходил с самого детства. Всегда свежий лед и дешевые входные билеты привлекали сюда старшеклассников и студентов со всего города, поэтому на катке всегда царила атмосфера беззаботного веселья и дурачества. Как раз из-за этой атмосферы я и любил там кататься.
Вообще-то я человек немного замкнутый, и всегда предпочитал одиночество, но иногда и мне хотелось побыть на людях. Тогда я брал свои потрепанные коньки и шел на каток, где молодежь дарила друг другу легкое и ненавязчивое общение, ничего не обещающее, ничего не требующее взамен. Они играли в салочки, ездили паровозиком, кружили друг друга в танце. Я пристраивался в вереницу юных конькобежцев, обхватив какую-нибудь раскрасневшуюся девчонку за талию, и вихрем мчался за ней по искристому льду. За мной цеплялся кто-то еще, и еще, и уже гигантской улюлюкающей змеей мы скользили по ледяной глади катка. Иногда самый лихой парень, ехавший во главе процессии, круто поворачивал в сторону и ускорялся, так что на изгибе создавался самый настоящий вираж. Тогда ребята, не в силах справиться с центробежной силой, отрывались друг от друга, с хохотом падали и долго нарочито неуклюже барахтались на льду, делая вид, что не могут встать. И я падал с ними, и ползал на карачках, и игриво подавал руку девчонкам, поднимая их на ноги. Никого из них я не знал по именам, но это было неважно, - мы просто веселились.
В ту зиму мне было тридцать, и именно тогда, на катке, я впервые встретил его. Его вид настолько не вязался с привычной для меня обстановкой катка, что я остановился, чтобы рассмотреть его лучше. Худой старик с пышной окладистой бородой, в тонком прохудившемся трико и рыжей лисьей шапке. У него были старые, даже старинные черные коньки из тонкой, плотно облегавшей стопу кожи и загнутыми вверх лезвиями. Старику было лет семьдесят, но он держал спину прямо и бодро резал гладь площадки своими старинными коньками. Он двигался не по основному кругу катка, а как продвинутые фигуристы, катался в центре, то делая ласточку, то выкидывая коленце. Когда я случайно встретился с ним глазами, меня поразило то, что я увидел в них.
Его взгляд горел восторгом, близким к сумасшествию. Казалось, все, что он видел вокруг себя, приводило его в дикую радость: искрящийся лед, мягко падающий снег, оживленные лица, летящие как метеоры мальчишки, то собирающиеся в стайки, то бросающиеся врассыпную, девчонки, пританцовывающие под льющуюся из радио мелодию, неуклюжие тетки, впервые вставшие на лед. Причастность к этому радостному ледяному миру делала старика в лисьей шапке счастливым. Он тоже красиво ехал на коньках, огибая замешкавшиеся пары, он тоже ловил ладонями ласковый снег, и в самые редкие и счастливые минуты, когда он случайно встречался с кем-то глазами, он с благодарностью проникался той каплей общения, которая выпадала на его долю.
Рядом со мной затормозил какой-то парень.
- Вы видели? - кивнул я в сторону старика.
- Кого? - тяжело дыша, завертел головой парень.
- Ну, вон, - я вытянул руку, чтобы указать на старика, но тот уже скрылся в толпе.
Мой собеседник рванул куда-то в сторону и исчез так же неожиданно, как появился. Но я уже забыл про него, я искал взглядом старика. Во мне вдруг возникла какая-то необъяснимая жалость и симпатия к этому чудаку, я так понимал его одиночество, что мне чуть ли не захотелось обнять его. Я представил, что его бабка давно уже умерла, дети забыли, и вот он, обезумевший от одиночества, с утра до вечера катается здесь, пытаясь прикоснуться к живой жизни. Я чуть не заплакал от этой мысли и ринулся в гущу толпы, чтоб найти старика. Но когда лисья шапка замаячила впереди меня, мне стало неловко. Что я скажу этому человеку - пустые слова утешения? Ведь я ничем не могу помочь ему. Я обошел старика слева, и вновь на меня пахнуло безумием и восторгом, таким всепроникающим и глубоким, что я отшатнулся, конек мой попал в выбоину, и я упал.
***
С тех пор я часто видел старика на катке. Выйдя на лед и делая первый круг, я всегда озирался по сторонам, выискивая знакомое рыжее пятно. Наблюдая за ним, я впервые задумался о другой, печальной стороне одинокой жизни. Да, я свободен и самодостаточен, в моем доме все устроено так, как хочу, я могу курить в постели и неделями не мыть посуду, я не связан никакими обязательствами, не должен решать чужих проблем. Но я не могу ни с кем посмеяться над дурацкой комедией, никому не могу положить руку на плечо, и торты, которые я иногда покупаю, всегда портятся, потому что мне некого пригласить на чай. Постепенно старик стал для меня единственным другом, с которым я вместе бороздил одинокую гладь жизни, хотя сам старик вряд ли меня замечал. Он был безумен, и в безумии своем счастлив. Так мне тогда казалось. Ведь я был в своем уме, и в своем уме одинок.
С родителями отношения у меня разладились после того, как я отказался стать военным, поэтому общение с ними я ограничил короткими телефонными звонками по праздникам. Школьные товарищи разъехались по разным городам. Ребята, с которым дружил в институте, быстро поженились и пропали из виду. Семьи не завел - девушки, с которыми я встречался, считали меня равнодушным эгоистом. Наверное, потому что я никогда не умел организовать весь этот романтический антураж - цветы, конфеты, кино. Работы у меня было много, но я справлялся с ней в отпущенные законом 8 часов в день, а карьеры сделать не стремился. Жизнь моя текла ровно, без больших эмоций, без радостей и огорчений. Единственным развлечением был каток.
Говорят, если у тебя есть хобби, твоя жизнь уже не пуста. Если это правда, то катание на коньках было единственным наполнением моей жизни. Но тогда, в тридцать, я очень смутно это понимал, и уколы одиночества испытывал крайне редко. Мне было хорошо одному: моя маленькая холостяцкая квартирка имела все, что нужно мужчине - стереосистему, пепельницу, широкую кровать. Иногда я приводил домой девушку, и мы коротали ночь за простыми любовными утехами. Девушки уходили, кто утром, кто через неделю, и после этого я еще долго наслаждался одиночеством и тишиной. Потом глубоко в сердце что-то начинало тревожно ворочаться, я говорил себе, что мне просто скучно, и шел на каток.
Одну из девушек я привел на каток. Она была юна и очаровательно глупа, как все в ее возрасте. Но она отлично каталась на коньках, и ее синие глаза смотрели на меня с такой преданностью, что я решил доверить ей свою странную тайну - мне захотелось показать ей старика. Но он в тот день не пришел. В следующую субботу он не пришел тоже, и я даже забеспокоился, может быть, он умер, все-таки возраст уже не тот. Я приводил синеглазую на каток еще и еще раз. Упрямо вбил себе в голову, что она должна увидеть старика. Но он не появлялся. Моя девушка столь регулярные посещения катка видимо оценила как намек на серьезные отношения, и однажды, когда мы ехали по кругу, держась за руки, она ошарашила меня:
- Хочешь, я к тебе перееду?
От неожиданности я споткнулся и вылил на себя пластиковый стаканчик с глинтвейном, который еще секунду назад плавно раскачивался в моей руке. Нет, я не был готов к такому резкому повороту событий, все нужно было обдумать. Вслух я промямлил что-то несуразное, а она обиделась. И больше не позвонила, а я, как назло, куда-то задевал ее телефон.
В следующий раз, когда я пришел на каток один, старик снова появился. Он будто давал понять, что своим отсутствием он наказывал меня за временную измену. И скажу по секрету, я даже чувствовал себя немного виноватым.
Со временем идея поделиться с кем-нибудь своей маленькой тайной стала навязчивой. Мне ужасно хотелось рассказать кому-нибудь об удивительном старике, который с легкостью шестнадцатилетнего скользит по льду. Но у меня не было никого, с кем бы я мог этим поделиться. И когда я это понял, то я впервые испытал настоящий, невыносимый приступ одиночества. Я будто бы был хранителем бесценного сокровища, но один на всем свете, я не имел друга, которому можно было бы об этом рассказать. Хотя кому нужен старик на коньках?
***
И снова мы катались по блестящему льдом кругу - я, уже тридцатипятилетний, на почтительном расстоянии от старика, он с горящим взором, видимый только мне. И оба мы, никому не нужные.
Я так и не решился ни приблизиться к старику, ни заговорить с ним. Что-то внутри меня противилось этому. Я заранее знал, что старик не станет со мной говорить, и боялся, что таинство придуманной мною дружбы разрушится. Боже, похоже, постепенно я сошел с ума, раз в голове моей умещались такие мысли.
На десятом году этой шизофренической эпопеи я собрал все свое мужество и проследил за стариком. Помню этот день, как сейчас. Был прохладный февральский вечер. Я долго катался, стараясь не упускать из виду рыжую шапку. Когда старик направился к выходу, я, волнуясь, двинулся за ним. В гардеробе мы переобулись и вышли на улицу. Без коньков мой старик будто сразу подряхлел: он сгорбился и тяжело волочил ноги по снегу. Наверное, он устал, а может, каток придавал старику какой-то особенный заряд энергии, который теперь пропал.
И вот я шел за стариком, и пытался объяснить себе цель этого похода. Ну, провожу я его до метро, дойду я до его квартиры, и что? Постучусь ли я в его дверь, предложу ли свою помощь? Какую помощь? Что связывает меня с этим стариком в рыжей лисьей шапке?
Задумавшись, я потерял старика из виду. Ругнулся про себя и посмотрел по сторонам, пытаясь сообразить, куда мог деться старик. Открытое пространство парка, прорезанное пешеходными дорожками, было пусто, по автомобильной полосе редко сновали машины, и только возле автобусной остановки толпились люди. Старик как раз мог успеть дойти до остановки и смешаться с ними.
Приблизившись к остановке, я заметил, что люди не входят в подошедший автобус, а стоят плотным кольцом возле передней подножки. Сердце мое сжалось, когда я увидел поодаль от толпы, прямо на дороге, одинокую рыжую лисью шапку. С одного бока она вымокла в придорожной слякоти, и была похожа на маленького раненого котенка.
- Вызовите скорую! - крикнул кто-то.
- Наверное, он был здесь с кем-то. Нужно срочно найти его родных, - слышал я деловитые рассуждения.
- Чей это старик? - трагично прокричал женский голос.
Мой, прошептал я. Поднял грязную лисью шапку и обернулся. И вздрогнул. Ни людей, ни автобуса, ни старика, распростертого на асфальте. Тишина. В руках у меня тоже ничего не было, только грязный снег капал с холодных ладоней. Я озадаченно рассматривал свои ладони и пытался осознать, что произошло. Возможно, я слишком долго простоял здесь, оплакивая старика, и не заметил, как скорая забрала его тело, как милиционеры опрашивали свидетелей, как постепенно расходились зеваки. Я посмотрел на часы, чтоб проверить эту версию, но был слишком взволнован, чтобы рассчитать время. Даже если я действительно был настолько оглушен происходящим, что ничего не видел и не слышал, то почему никто не видел и не слышал меня? Я ведь тоже был свидетелем, уж милиционер должен был ко мне подойти. И куда в таком случае делась шапка? Мне стало страшно, и не столько оттого, что я был напуган этим необъяснимым происшествием, но оттого, что я не мог никому об этом рассказать. Только психиатру.
***
Прошло полгода, снова наступила зима, события прошлой зимы почти забылись, и после недолгих раздумий я отправился на каток. Там все было по-прежнему. Ребята опять катались змейкой, или, пометив себя красными лентами на рукавах, играли в салочки. Я тоже взял ленту и вступил в игру. Длинноволосая кудрявая девчонка бесшумно подъехала ко мне сбоку, чиркнула меня варежкой по плечу, звонко крикнула:
- Води! - и легко оттолкнувшись от меня, со смехом удалилась.
За годы тренировок я научился виртуозно кататься, но, увы - был уже не таким выносливым, как раньше, и быстро выбился из сил. Я остановился у ограждения, чтоб закурить, но рука с сигаретой замерла в воздухе, потому что я увидел...его. Мой старик! С пышной окладистой бородой, в тонком прохудившемся трико, и рыжей лисьей шапке. Он уверенно резал гладь площадки своими старинными коньками и смотрел по сторонам взглядом, полным восторга.
Я так и простоял целый час, с незажженной сигаретой, наблюдая за пируэтами старика, и старая загадка, вынырнув как поплавок из глубин памяти, отчаянно мельтешила перед глазами, требуя разгадать. Откуда же опять появился этот чертов старик, ведь он погиб в прошлом году! А если это видение, то в чем его смысл? Я обратился к девушке, опершейся об ограждение рядом со мной:
- Девушка, Вы видите этого старика?
Она курила, периодически поправляя мокрые от снега пряди волос.
- Старика? - засмеялась она и вытянула шею, с интересом вглядываясь в размеренно движущийся поток людей.
- Вон там, в рыжей шапке. Видите? - я вел пальцем за стариком, проезжавшим по длинной дуге недалеко от нас. - Ну же, вон он, совсем близко! - в отчаянии воскликнул я.
- Чего орешь-то? Не вижу я никакого старика, - девушка отшатнулась и бросила на меня враждебный взгляд.
Я с мольбой смотрел на старика, и молча просил его: ну покажись, покажись.
- Псих ненормальный, - пробормотала девушка и поспешно уехала, бросив недокуренную сигарету.
Итак, старик существует только в моем воображении. Тем не менее, я снова решил проследить за ним... И, к моему ужасу, все повторилось. И повторялось вновь и вновь. Каждый раз, когда я шел за ним, старик попадал под автобус, и каждый раз истеричная женщина вопрошала, чей это старик, и каждый раз через секунду все исчезло, оставляя мне только снежную грязь на руках.
Однажды мне пришло в голову, что моя миссия - спасти старика, но еще ни разу мне не удавалось догнать его. На этом дне сурка я был только зрителем, а не действующим лицом. Я пытался ходить на другие катки, но странные стечения обстоятельств возвращали меня обратно: один каток, вскоре после того, как я купил абонемент, закрылся на ремонт, другой снесли в связи со строительством дороги. И снова я терпел злую насмешку судьбы - каждую субботу одинокий человек страдал от потери несуществующего друга.
Простите, если я слишком отклоняюсь в сторону, но я уже приступаю к последней части моей истории. Вчера я купил с десяток новых книг, и так как книжные шкафы были переполнены, мне предстояло освободить немного места на антресолях. Квартира досталась мне от бабушки, и антресоли, забитые ее старыми вещами, давно уже требовали чистки.
Я снимал с антресолей старые запыленные коробки, открывал и раскладывал на полу их содержимое. Часть вещей совсем истлела от времени, часть сохранилась и теперь могла бы гордо называться антиквариатом. Но в одной из коробок я нашел то, что заставило меня похолодеть. Вы ни за что не догадаетесь, что это было, - рыжая лисья шапка, вся пересыпанная нафталином, и старинные черные коньки.
Некоторое время я сидел на полу и тупо смотрел на содержимое коробки, наверное, ожидая, что шапка исчезнет, как бывало уже много раз. Но шапка была абсолютно реальна, и я мог потрогать ее сухой шелковистый мех.
Внезапно мне открылось объяснение, которого я искал все эти годы. Будто скульптор сорвал покрывало со своей новой работы, и всем стало понятно, что пряталось под тонкой тканью. Старик в рыжей шапке и старомодных коньках - это будущий я. Это мне суждено до конца жизни прятаться на катке от одиночества, это я буду крутить пируэты, не замеченный никем, это меня переедет автобус на закате дней, и мое увядшее тело заберут с заснеженной улицы чужие люди. Какая-то неведомая сила перенесла картинку последнего дня моей жизни в прошлое и настойчиво показывала ее мне из года в год. В течение одиннадцати лет на катке я-будущий предостерегал себя-прошлого от одинокого бесцельного существования, которое я вел. И как я сразу не заметил моего внешнего сходства со стариком, и похожую манеру катания! Считайте меня сумасшедшим, но я уверен, что это единственно верное объяснение.
В висок стучит назойливая мысль - если я видел свое будущее, то значит, мой конец предопределен. Опровержением этой идеи я займусь в ближайшие лет тридцать. Пусть с одиннадцатилетним опозданием, но я начну все сначала. Я сегодня же найду телефон синеглазой девчонки, то есть уже наверно замужней женщины - ну и что, все равно позвоню ей. Я поеду в гости к родителям и сменю работу. А рыжую лисью шапку и старинные коньки я сохраню как напоминание о том несчастном человеке, каким я мог бы стать.