Однажды шли по лесной дороге два монаха, того, что постарше, звали брат Игнациус, второго, помоложе -- брат Томас. Было им скучно, и решили они устроить схоластический диспут. Метнули кости, выпало адвокатом дьявола быть Томасу. Подумал Томас, какую богопротивную гадость изречь для разминки, и придумал следующее.
- Очень нехорошо, - сказал брат Томас, - что святая церковь искореняет ереси огнем и мечом, и еретики горят на кострах либо висят на виселицах, если кто раскаялся. Ведь господь наш Иисус, когда проходил земным кругом, не велел убивать ни фарисеев, ни саддукеев, ни даже римских язычников. Потому что был толерантен к инакомысляшим, утверждал истину не огнем и мечом, а одним лишь добрым словом.
- Словом, огнем и мечом добиваешься большего, чем одним только словом, - возразил брат Игнациус. - Не спорю, брат, Иисус был толерантен. Но отсюда не следует, что мы с тобой тоже должны быть такими же. Знаешь, почему?
- Почему? - спросил Томас.
- Потому что тогда время было другое, - ответил Игнациус. - Разве фарисеи целовали в зад черного козла, символизирующего Сатану? Разве саддукеи творили содомию и свальный грех? Разве римские язычники запрещали аббатам и епископам стяжать богатство?
- А разве у римских язычников были аббаты и епископы? - удивился Томас.
- Только жиды отвечают вопросом на вопрос, - ответствовал Игнациус. - А ты отвечай, как учил Иисус: да, да, нет, нет, а остальное от лукавого.
- Благодарю за науку, брат Игнациус, - сказал Томас.
- Благодари господа, - сказал Игнациус, воздел очи горе и перекрестился.
- Так вот, - продолжил он. - Время было другое. Иные говорят, что чаша мирских грехов тогда переполнилась, но я полагаю, это преувеличение. Ибо в наши дни куда больше греха и мерзости! Ибо каждое поколение добавляет в чашу грехов свою толику, и каждый еретик стремится превзойти прочих в экстремизме и извращениях. Ариане, монофизиты, ортодоксы, да даже сарацины -- они духовные скрепы не трогали, неестественной пропагандой не занимались. А катары трогали и занимались! В святых храмах плясали вокруг алтарей! На святые реликвии гнали хулу, дескать, ненастоящие! Говорили, дескать, если все святые мощи собрать в одно место, то всякий святой станет подобен богомерзкому спруту, тьфу на них! А взять, например, Дольчинову ересь, так у них благородные дамы с простолюдинами блудят невозбранно! А сарацины говорят, дескать, разве не может быть благородным арап черножопый или жид обращенный?! Как терпеть такую неправду?!
- Непростой вопрос вы поставили, брат Игнациус, - сказал брат Томас. - Но в те полчаса, что вы мне дали на подготовку, мне подумалось вот что. А почему неправду нельзя терпеть? Пусть, например, Алиса -- благонравная христианка, а Боб -- мерзкий еретик, тайный жид, к примеру. И предположим, что Боб поклоняется своим жидовским идолам, но тайком, никому ничего не проповедуя. Какой Алисе вред от Бобова заблуждения?
- Хороший вопрос, брат, - кивнул Игнациус. - Давай обсудим его подробно. Как думаешь, Боб из твоего примера погубил свою душу или может спастись?
- Если покается -- спасется, - ответил Томас. - А не покается -- значит, погубил.
- А если Алиса подвигнет Боба к покаянию, зачтется ли ей сей подвиг на страшном суде? - спросил Игнациус.
- Вестимо, зачтется, - кивнул Томас.
- Стало быть, подвигнуть Боба к покаянию более добродетельно для Алисы, чем не подвигнуть? - спросил Игнациус.
- Это верно, - кивнул Том.
- А не подвигнуть Боба к покаянию, стало быть, грешно? - спросил Игнациус.
Том ответил не сразу. С минуту он молчал, обдумывая вопрос, затем рассмеялся и воскликнул:
- Ловко вы завернули силлогизм, брат Игнациус! Вы правы, бездействие в этом деле для Алисы грешно.
- Пойдем дальше, - сказал Игнациус. - Скрывая свою ересь, разве не подвигает Боб Алису к греховному бездействию?
- Есть такая импликация, - согласился Томас после еще одного раздумья. - Но тогда выходит, что почти любое бездействие суть такой же грех, как действие, разве что чуть меньше.
Игнациус улыбнулся и благосклонно кивнул.
- Ты понял, - сказал он. - Таким образом, субъект, проявляющий терпимость к чужому греху, отвергает тем самым намерение совершить духовный подвиг, и потому грешит сам. А субъект, скрывающий собственный грех, затрудняет будущее свое покаяние и, следовательно, грех усугубляет. И если все будут проявлять терпимость и равнодушие...
- Благодарю, брат, теперь я понял, почему так нельзя! - радостно воскликнул Томас. - Но тогда получается, что суммарный объем мировых грехов должен возрастать монотонно и непрерывно... И выходит, мы с вами, брат Игнациус, только что вывели эту... гм... теорему...
- Ничего мы не вывели, - возразил Игнациус. - Зря я тебе Евклида подсунул. Метафизика -- не геометрия, в ней нет аксиом и теоремы доказывать не нужно. Тут нужно верить, а остальное от лукавого.
Томас надолго задумался, затем сказал:
- С одной стороны, вы правы, брат Игнациус, тому, кто крепок в вере, доказывать ничего не нужно. А с другой стороны, если удастся научно доказать истинность святой веры, какой могучий аргумент появится против еретиков и язычников!
- Не жди от могучего аргумента слишком многого, - сказал брат Игнациус. - Твой тезка из Аквина научно доказал бытие божие, и что с того? Ни один еретик не обратился в истинную веру через это доказательство. Ибо если еретик достаточно мудр, чтобы принять доказательство, значит, он и так уже принял истинную веру, ибо невозможно быть мудрым еретиком, это оксюморон, как говорят французы!
- А как же Аристотель? - спросил Томас.
- Тогда время было другое, - ответил Игнациус. - Так что наука наукой, а этика этикой, и для терпимости в христианской этике места нет! Встретил еретика -- обрати в свою веру, не смог обратить -- убей! Тело -- ничто, душа -- всё! Знаешь, почему нераскаянных еретиков казнят так жестоко?
- Знаю! - обрадовался Томас. - Чем больше мучений достанется телу, тем больше вероятность, что душа в последнюю минуту раскается и спасется. Вот только... Вот скажите, брат Игнациус, бы вы смогли умертвить своего брата мучительной смертью, чтобы избавить от адских мук?
- Конечно, смог бы, - кивнул Игнациус. - Кто истинно верует -- любой смог бы. Земное бытие -- всего лишь миг в жизни вечной, это даже ортодоксы признают. Никакие земные мучения не стоят крошечной доли загробной благодати! И потому растить благодать всеми силами и средствами -- святой долг всякого христианина. Отказался пресечь чужой грех -- согрешил сам. А кто говорит, дескать, терпимее надо быть, так эти люди сами грешники и еретики. Никакой терпимости не может быть к еретикам, нулевая должна быть терпимость! Если терпеть еретиков, так недолго и ведьм начать терпеть! А ведьмы -- не просто зло, это такое мегазло, что господи помилуй! Ой!
Надо сказать, что когда почтенный брат Игнациус увлекался проповедью, он имел обыкновение отрешаться от всего земного, некоторые братья из-за этого сравнивали его с птицей глухарем. Вот и сейчас он не глядел ни по сторонам, ни перед собой, и не заметил, что дорога сделала крутой поворот, а за поворотом прямо посреди дороги стоит женщина и прислушивается к ученому диспуту. Он ее заметил только когда чуть не врезался.
- Здравствуйте, почтенные! - поприветствовала женщина ученых братьев и отошла на обочину.
"Благословения не попросила", подумал Томас. "Не к добру это".
- Ты кто такая? - строго спросил ее брат Игнациус.
Обычно на такой простой вопрос даже горцы-кретины из Швейцарии отвечают без запинки. Но эта женщина запнулась, притом дважды.
- Капа... Капитанья... Капитолина, - ответила она. А потом добавила непонятно: - Головастик, короче.
И улыбнулась чему-то своему.
Странная это была женщина. Немолодая, лет тридцати, но стройная, и кожа здоровая, как у молодой, ни язв, ни сыпи, ни цыпок на щиколотках, хотя босая. Пальцы на руках тонкие, не натруженные, ступни не растоптанные, а платьице хоть и выглядит неказистым, а как приглядишься, сразу понимаешь, что меньше чем за три пиастра такое не купить. И рукава у платья не оторваны, а не было их никогда, такой вот бесстыдный фасон. И простоволосая она тоже не от оплошности, а от бесстыдства. Стоит такая вся из себя, ногу за ногу заложила, улыбается...
- Ты что делаешь? - спросил Игнациус.
- Слушаю вашу беседу, - ответила Капитолина и улыбнулась такой блядской улыбкой, что Томас ощутил греховное желание. - Вы такой умный, брат Игнациус.
- Я тебе не брат, шлюха босоногая, - строго сказал Игнациус. - А ну быстро прочла символ веры!
- Вам который символ прочесть: католический, ортодоксальный или арианский? - спросила Капитолина и улыбнулась еще наглее и обворожительнее.
Игнациус нахмурился.
- Ведьма, что ли? - спросил он.
- Можно и так сказать, - спокойно ответила Капитолина и пожала голыми плечиками. - А что?
- Ох, - сказал Томас.
Такого он не ожидал. Он знал, что ведьмы существуют, многие знакомые рассказывали, как их знакомые претерпели от ведьм какие-то бедствия либо присутствовали при аутодафе. А брат Игнациус сам лично не раз судил ведьм и передавал светской власти для справедливой казни, но таких как он, в святой церкви немного. Сам-то Томас ни одной ведьмы ни разу не видел, и вдруг встает на дороге вся такая... улыбается...
Брат Игнациус гневно засопел и размашисто перекрестил ведьму. Та и бровью не повела.
- Глупое суеверие, - заявила она. - Я и сама так могу.
И действительно, перекрестилась, и ничего с ней не случилось, ни сквозь землю не провалилась, ни молния в макушку не ударила. А затем прочитала символ веры, сначала на латыни, затем на вульгарном наречии, и вроде ничего не переврала, хотя на вульгарном наречии символ веры звучал нелепо.
- Ты так больше не шути, - строго сказал ей Игнациус. - А то и до костра недалеко. Отвечай, откуда взялась? Куда путь держишь?
- Откуда взялась -- рассказать непросто, проще вас туда самих проводить, но, боюсь, вам не понравится, - ответила Капитолина. - А путь держу туда же, куда и вы. Меня привлек ваш диспут, почтенные братья.
- Мы тебе не братья, - прервал ее Игнациус.
- Наплевать, - неожиданно грубо отозвалась Капитолина. - Меня вот что интересует: Томас, ты правда согласен с Игнациусом?
- Да, согласен, - подтвердил Томас. - А что?
- Ты действительно сможешь убить человека, чтобы спасти его душу? - спросила она. - Если придется?
Томас подумал немного, затем ответил:
- Человек слаб. Не уверен, что смогу, но постараюсь. Если придется.
- А меня убьешь? - спросила Капитолина.
- Ты не человек, ты женщина! - вмешался Игнациус. - Берегись, брат, она тебя искушает!
- Тогда возьмем другой пример, пусть будет мужчина, - сказала Капитолина. - Пусть, наример, это будет брат Игнациус. Предположим, гнусная ведьма навела на него... скажем просто, порчу. И порча эта такова, что погубит душу в считанные минуты. А единственный шанс снять порчу с души -- убить тело.
- Женщина, ты бредишь, - перебил ее Томас. - Такой порчи не бывает. Ведьмы гадят по мелочам, от них молоко киснет или голова болит без причин, а чтобы душу погубить за минуты... Может, и такие ведьмы есть, но на всю вселенную их наберется, думаю, штуки три, вряд ли больше.
- Две, - уточнила Капитолина. - Одна из них перед тобой.
- Сомневаюсь, - покачал головой Томас. - Сколько тебе лет?
- Томас! - негодующе воскликнул Игнациус. - Не поддавайся ей, ты же ей не веришь!
- Я ей не верю, - кивнул Томас. - Она либо бесноватая, либо безумная. Но в первом случае сидящий в ней бес расскажет интересное, а во втором... мне все равно любопытно. Тебе сколько лет, Капитолина?
- Не считала, - ответила ведьма и пожала плечами. - Несколько тысяч.
Игнациус фыркнул и сказал:
- Сейчас станет болтать, как встречалась со спасителем. Знаю я такой тип женщин, не бесноватая она, а безумная.
- Но я действительно встречалась с ним! - сказала Капитолина.
- Точно безумная, - сказал Игнациус.
- Расскажи про него, - попросил ведьму Томас.
- А вот не надо! - возразил Игнациус. - Богохульства не потерплю!
- Никакого богохульства не будет, - сказала Капитолина. - Буду говорить только хорошее. Он был хорошим человеком, я в него почти влюбилась.
- Молчать! - рявкнул Игнациус.
И взмахнул посохом, явно намереваясь перебить ведьме запястье, посох-то у брата Игнациуса был непростой, только с виду обычная деревяшка, а реально в комле вся сердцевина выдолблена, а вместо нее залит свинец, палица, а не посох.
Игнациус промахнулся. Крякнул негодующе, размахнулся еще раз, и снова промазал. И в третий раз не попал.
- Это не порча, - возразил Томас. - Она просто ловкая. Я однажды видел у циркачей одну девчонку...
- Да чтобы тебя падучая поразила, чертова блядь! - рявкнул Игнациус.
- Ругаться грешно, - заметила Капитолина. - Ибо чем больше ругаешься, тем больше на тебе грехов и тем меньше благодати. Если не перестанешь, когда-нибудь благодать исчезнет, а грехов наберется столько, что добро пожаловать в преисподнюю. Может, Томасу лучше прямо сейчас тебя убить, чтобы душу не успел загубить? Томас, не забыл еще, чем кончился ваш диспут?
Томас не стал ей отвечать, вместо того сказал:
- Знал я одного монаха из норманнов, он рассказывал, что у них в стране есть поверье, что под мостами живут богомерзкие существа...
- Да, знаю, троллями их зовут, - перебила его Капитолина. - Намекаешь, то я на них похожа? Тоже чужой злобой питаюсь?
- Ты им уподобляешься, - сказал Томас. - Злить людей для забавы -- грех.
- А ты, я гляжу, неплохой парень, - сказала Капитолина. - Сдается мне, еще пять минут, и придется мне вас покинуть. Что, Игнациус, отпустишь меня?
Игнациус странно хмыкнул, и Томас подумал, что старший брат ее сейчас действительно отпустит. Но нет, не отпустит. Бросил на Томаса беглый взгляд, устыдился собственного малодушия, сунул руку за пазуху, вытащил простой крест на веревке, направил на ведьму и прокричал исступленно:
- Проклинаю тебя именем господним!
Ведьма, однако, не огорчилась, напротив, обрадовалась.
- О, наконец-то, - сказала она. - А я уж думала, не решишься, придется вас в покое оставить. А ты сам как думаешь, угроза твоя реальна?
- Реальнее не бывает! - прорычал Игнациус и снова взмахнул посохом.
И снова ведьма играючи увернулась. И произнесла непонятное:
- Раз так, имею моральное право. Паранойя он!
Игнациус выронил посох, уселся на землю, обхватил голову руками и завыл, как оборотень в полнолуние.
- Брат Игнациус, что с вами? - воскликнул Томас. - Ведьма, что ты с ним сделала?!
- Паранойя, - повторила ведьма.
На этот раз заклинание не сработало, то ли интонация была не та, то ли защитило крестное знамение. Но когда Томас наложил крестное знамение на Игнациуса, оно не подействовало.
- Книжники говорят, паранойя бывает оттого, что набивается полная голова демонов, - сообщила ведьма. - Говорят, паранойей страдал тот бесноватый, из которого Иисус перегнал демонов в стадо свиней. А другие говорят, что демонов в природе нет, а что ими называют -- это просто мысли и чувства, ушедшие из-под власти разума. Игнациус, замолчи!
Игнациус перестал выть.
- Демоны в природе есть, - сказал Томас. - Если их не было у того бесноватого, кого изгнал Иисус? Изгнать можно только материальное.
- Волна на воде материальна? - спросила Капитолина.
Томас хмыкнул и задумался.
- Гляди, он страдает, - сказала Капитолина. - Его душа погибает в муках. А ты обещал постараться для ее спасения.
- Сейчас постараюсь, - сказал Томас. - Капитолина, Христом-богом тебя прошу, будь добра, перестань его мучить. Он тебе плохого не сделал.
- Сделал, - возразила Капитолина. - Он меня проклял. И когда я спросила, реальна ли угроза, он подтвердил. Я в своем праве на оборону.
- Таков ваш ведьминский закон? - спросил Томас.
- Таков мой личный закон, - ответила Капитолина. - Я добрым людям не врежу, только злым. Тем, например, кто меня проклинает с реальной угрозой.
- Я не стану его убивать тебе на потеху, - сказал Томас.
- Как знаешь, - сказала Капитолина и пошла прочь.
Игнациус издал истошный нечеловеческий вопль, подхватил оброненный посох, встал на ноги и попер на Томаса, как разъяренный медведь. От первого удара Томас уклонился, второй ободрал кожу на предплечье.
- Изыди, нечистый! - закричал Томас и разнял свой посох напополам.
Надо сказать, что посох Томаса был составлен из двух половинок, в одну из которых был искусно вделан клинок толедской стали, так что эту часть посоха можно было использовать как меч. Томас хорошо им владел им , потому что перед тем, как стать монахом, был дворянином, а в Испании не владеющие мечом дворяне до двадцати лет не доживают.
- Получи, бес! - крикнул Томас.
И принял третий замах на лезвие наискосок, и перерубил дубину напополам. А потом сделал пируэт и вонзил острие клинка в самое сердце обители бесов, ранее звавшейся братом Игнациусом. И когда вырвал он клинок из раны, следом брызнул целый фонтан крови.
Но не успокоился легион бесов, не угомонился. Закричало тело Игнациуса по-звериному, отбросило ломаные деревяшки, и пошло на Томаса, растопырив руки, чтобы задушить. А из рассеченной груди при каждом шаге изливалась кровь. А потом перестала, но тело Игнациуса все равно шло в бой, как живое.
Взмахнул Томас мечом и отрубил ходячему мертвецу правую руку, а затем левую. А потом рубанул по шее, но оплошал, не отлетела голова, а только лишь накренилась, как надломленное дерево. Но со второго раза Томас ее таки срубил. А потом пнул безголовое тело под дых, уронил и встал над ним и рубил, пока не изрубил в гуляш. А потом отбросил меч и долго стоял, переводил дыхание и утирал пот со лба. А потом прочел заупокойную молитву по брату Игнациусу.
- Однако барон Шаббат не обманул, - подала голос Капитолина. - Воистину как живой получается, даже лучше, потому что малоуязвим.
От звука ее голоса Томас подпрыгнул, в прыжке развернулся и выхватил меч. Но ведьма не угрожала ему, она сидела на поваленном дереве и игриво болтала в воздухе босой ногой, обнаженной до самого бедра.
- Да помилует господь твою душу, - прошептал Томас.
- И твою тоже, - кивнула ведьма. - Ты ведь обещал брату милосердие, а обманул. Нет тебе дела до души ближнего, только до своей плоти есть дело.
В глазах Томаса полыхнула ярость.
- Лжешь, ведьма! - крикнул он.
- А вот и не лгу, - сказала она, улыбнулась и взмахнула ногой так, что Томасу пришлось отвести взгляд. - Пока твой брат страдал, ты стоял и тупил, а как появилась угроза себе, любимому -- сразу очухался, в момент.
Томас сделал шаг вперед.
- Паранойя, - сказала ведьма.
Томас застыл.
- То-то же, - сказала ведьма.
- Господи, сколько же в тебе зла... - сказал Томас.
Ведьма безразлично пожала плечами.
- Добро и зло -- просто слова, - заявила она. - Тени на стене бытия, тусклые отблески правды. Настоящая правда только в глазах смотрящего.
- Те глаза не твои! - крикнул Томас. - Ты...
И в этот момент он понял, кто перед ним. А заодно понял, почему не понимал раньше -- язык ввел его в заблуждение, он привык, что о враге рода человеческого говорят в мужском роде, вот и не разобрался сразу.
- Я не зло, - сказала Капитолина. - Я свобода. А свободы без терпимости не бывает.
- Дьявол ты, и свобода твоя от дьявола! - выкрикнул Томас. - Проклинаю тебя именем господа!
И сразу осекся, потому что вспомнил, к чему такое проклятие привело брата Игнациуса. Ведьма засмеялась.
- Нет! - крикнул Томас. - Господь пастырь мой! Не убоюсь я зла, сатанинское отродье! Изыди!
- Как тебе угодно, - сказала ведьма и спряталась за кустом.
Некоторое время Томас стоял на месте и чего-то ждал. А потом подошел к кусту, за которым скрылась ведьма Капитолина, заглянул с другой стороны и увидел, что там никого нет.
Внезапно он понял, зачем. Упал на колени и воздел очи к небу.
- Господи! - воззвал он. - От всего сердца благодарю за наглядный урок! Христом-богом клянусь до гробовой доски ни живота, ни души не щадить, чтобы истребить на любимой Родине ересь и дьявольщину! И пусть не зовут меня Томасом Торквемадой, коли не сдержу свою клятву!
Покончив с клятвой, Томас прочел короткую молитву, затем встал, и в его поле зрения попали останки несчастного брата Игнациуса.
- Похоронить бы, да нельзя, - пробормотал Томас себе под нос. - Если бы не демоны одолели -- тогда да, а так нельзя... Помилуй, господи, душу раба твоего.
Томас благочестиво перекрестился и продолжил свой путь. Прошел по дороге шагов пятьдесят, остановился, стал крутить головой, но куда бы он ни смотрел, перед внутренним взором стояла ведьма Капитолина, не по возрасту стройная и прекрасная телом, так и стреляет глазищами из стороны в сторону. Помнится, попал он однажды в торговый квартал в какой-то еврейский праздник, там молодые девицы плясали, но не хоровод и не менуэт, другой танец, еретический, так у них такие же лица были, только моложе... А кстати, чуть не забыл...
- И вот еще, что господи, - сказал Томас. - Клянусь души не щадить, чтобы не осталось на Родине поганого жидовского племени! Пусть убираются хоть в Африку, хоть к сарацинскому султану, хоть к дьяволу в пекло! А в Испании их чтобы не стало!
Призрачный образ ведьмы потускнел и расплылся. Томас понял, что бог принял клятву.
- И да будет так воистину, - сказал Томас и продолжил путь с легким сердцем.
nbsp; - Ох, - сказал Томас.