Аннотация: Ценой отказа от человеческой сущности, девушка Милица спасает свой народ от власти северных варваров.
С севера приходили норманны. Их шлемы украшали бычьи рога, их длинные прямые мечи наводили ужас на жителей прибрежных деревень - рыбаков, земледельцев, охотников, козопасов. И хотя аборигенам было не занимать мужества, и их бронзовые топоры и кинжалы могли с грехом пополам противостоять железному оружию пришельцев, мужчинам побережья не хватало главного - организации. Несмотря на то, что скалисто-лесистые берега Голубого залива населяли племена говорящие на одном языке, в случае нападения норманнов каждая деревня сражалась сама по себе - в лучшем случае, в союзе с ближайшими соседями.
Однако не следует думать, будто аборигены не объединялись из-за своей дикости - ничего подобного! Просто они имели печальный опыт, когда один из местных вождей, провозгласив себя Верховным Главнокомандующим всех Черноголовых, так объединил Побережье - не приведи Господь! И когда опередивший своё время Правитель пал, вероломно сражённый другом, и его эфемерное царство расползлось по швам, Черноголовые вздохнули с большим облегчением: уж лучше чужеземные грабители, чем домашний тиран! Норманны приходят и уходят, завидев на горизонте их паруса, можно либо принять сражение, либо бежать в горы, а от своего кровопийцы не убежишь! К тому же, норманны из захваченных в плен мужчин только по одному от каждой деревни приносили в жертву Варгусу - богу войны - да живыми забирали на свои ладьи столько человек, сколько потеряли в бою. А женщин вообще не обижали - кто же считает обидой заботу о продолжении рода? Ну да, сея семя, победители не спрашивали согласия у женщин, но ведь и местные мужчины - тоже. У братьев матери, иногда у отцов - да, но кто же спрашивает согласия у самих женщин?
Так что через каких-нибудь пятьдесят-шестьдесят лет после начала набегов норманнов, Черноголовые оставались таковыми только по названию, в действительности имея волосы всех оттенков: чёрного, темно-русого, каштанового, рыжего и совсем белёсого. Конечно, чёрный цвет считался самым красивым, но и белобрысая девушка, если она не была откровенной дурнушкой, могла иметь немалую цену на ярмарке невест.
Посмотрев на своё отражение в драгоценном бронзовом зеркальце, Милица разочарованно вздохнула: нет, она не уродина, но... бесцветные брови, светлые неопределённого оттенка волосы - не на чем задержаться взгляду! Даже украшающий всякое девичье лицо румянец не равномерно покрывает её щёки, а сгущается на кончике носа - жуть! Словно она не девушка на выданье, а одинокая пожилая пьянчужка! Неудивительно, что - перестарок! Шестнадцатая весна - и до сих пор не посватался никто из парней! Только позапрошлым летом к её матери обратился хромой Ждан - многодетный седобородый вдовец! Которому была нужна не столько жена, сколько нянька для пригляда за четырьмя младшими отпрысками! Притом, что тогда Милице только-только сравнялось тринадцать вёсен - самая пора для замужества. И ведь мать говорила: подумай, Милица, хоть у Ждана борода с проседью и девять человек детей, а лучшего мужа ты вряд ли найдёшь.
Ну, почему, почему у неё нет ни отца, ни дяди! Они бы живо выколотили из неё глупое девическое упрямство! Как миленькая пошла бы замуж за хромого Ждана! Или хотя бы её мама Дарица проявила необходимую настойчивость и принудила свою строптивую дочку отказаться от девчоночьих грёз: как же, чернокудрый Путятко - размечталась! Первый парень на деревне - да он на тебя белобрысую лахудру ни разу не обратил внимания! А то, что когда ты с подругами купалась в укромной бухточке, украл ваши платья - так это из одного мальчишеского озорства. Парни - они известно, горазды на всяческие бесстыдства: не просто украсть одежду, но и загнать девушку голяком в крапиву. Им, понимаешь, смех, а девчонкам слёзы. Ну да, известно: женские слёзы - вода. Поплачут, посердятся, а как замуж - сразу забывают обо всех обидах.
Убрав зеркальце в мамин сундучок, Милица выглянула в маленькое окошко, которое зимой затягивалось рыбьими пузырями, а сейчас, летом, являлось простым прямоугольным отверстием в сложенной из ракушечника стене.
Просторная хижина ведуньи Дарицы стояла особняком от села - шагах в трёхстах вверх по крутому склону, на обрывающемся в море широком уступе. От зимних бурь её защищали только рощица из разлапистых низкорослых сосен да густые заросли лавровишни. Помимо рощицы и хижины с пристройкой для коз на уступе хватало места для трёх старых олив, небольшого виноградника да нескольких грядок бобов, тыкв, огурцов, капусты - тем и кормились. Вообще-то - не совсем: широко пользуясь услугами ведуньи Дарицы, благодарные односельчане приносили ей лён, шерсть, зерно, мёд, рыбу, яйца. Короче - не бедствовали. Более того: водились у Дарицы золотые и серебряные украшения, самоцветные камни, оловянная и бронзовая посуда, не говоря уже о глиняной и деревянной домашней утвари. И не будь тридцатитрёхлетняя вдова от рождения посвящена богине Белинде, седобородый Ждан посватался бы, конечно, к ней, а не к её некрасивой дочери - беззаконному норманнскому отродью.
Из выходящего на закат окошка открывался широкий вид не только на береговые бухты, но и на значительную часть сливающегося с горизонтом Голубого залива. Ослепительная синева скоро утомила зеленовато-рыжие глаза Милицы, и девушка прикрыла их веками, а когда открыла, то увидела вдали едва различимые тёмные пятнышки - то ли рябь на воде, то ли?..
Встревожившись, Милица выбежала из хижины и посмотрела на расположенную двумя уступами выше сторожевую башню - так и есть! Над вершиной башни клубилось густое облако чёрного дыма - норманны! Как правило, их узкие длинные ладьи приходили весной, и жители деревни надеялись, что в этом году им не придётся ни сражаться, ни платить грабителям отступную дань - ан, нет! Принесла нелёгкая!
Немного спустившись по крутой тропинке, Милица смогла увидеть поднявшуюся в деревне суету: в двуколки с домашним скарбом впрягались ослики, мужчины с помощью старших мальчиков сгоняли овец и коз - никто не помышлял о сражении. Видимо, слишком много норманнских кораблей показалось на горизонте...
...ёкнув, Милицино сердечко часто забилось: не вышедшие замуж девушки старше шестнадцати вёсен, по негласному решению старейшин и вождей Черноголовых, были обязаны отдаваться пришельцам. Во всех случаях: или как военные трофеи, или - если жители прибрежных деревень уклонялись от битвы - в качестве дани. Конечно, когда Черноголовые побеждали норманнов, то их девушки и женщины освобождались от этой унизительной дани, но такое случалось крайне редко.
Да, формально шестнадцать вёсен Милице исполнялось только в следующее весеннее равноденствие, но в деревне все знали, что родилась она в начале лета, так что... ах, ну почему её мама не настояла на замужестве?! Будь она сейчас замужем за Жданом, ей бы не пришлось трепетать от страха в ожидании печальной участи живой игрушки воинственных пришельцев - муж увёл бы её в горы. Затаиться? Украдкой выскользнуть из хижины и забиться в одну из многочисленных, поросших густым кустарником каменных щелей? Если прихватить с собой с вечера испечённых Дарицей лепёшек с овечьим сыром, то три, четыре дня - а на землях Черноголовых норманны, как правило, дольше не задерживаются - можно пережидать грозу, не испытывая больших лишений.
Ага! А после? Когда, пополнив запасы воды, продовольствия и вина, полночные грабители отплывут на полдень? Что скажут старейшины? А сама она, как посмотрит в глаза беззаконно лишённым девственности юным невестам? Или - обесчещенным замужним женщинам? Ведь если старейшинам удастся договориться с норманнами и разбойники ограничатся отступной данью, то на те три, четыре ночи, которые они проведут на берегу Голубого залива, для ублажения пришельцев от их деревни потребуется не менее пятидесяти женщин. Так что на счету окажется каждая молодая вдова, каждая достигшая шестнадцатой весны, не выданная замуж девушка. Ведь в своё время даже посвящённую богине Белинде её маму Дарицу пришлось принести в жертву похоти чужеземцев - тем самым лишив надежды стать жрицей храма. И?..
...и всё-таки - страшно! И жутко обидно: получается, до сегодняшнего дня она хранила девственность, чтобы ею воспользовались чужие пьяные мужики? Да после такого бесчестия она точно не выйдет замуж! Тем более - с ребёнком от норманнов: что, исходя из лунного цикла, весьма вероятно. И?..
...и, немного подумав, Милица положила в плетёное из луба лукошко восемь лепёшек с сыром, кусок вяленого козьего мяса, прихватила шерстяную накидку и украдкой выскользнула за дверь. Чтобы её не заметили ни из села, ни со сторожевой башни, девушка по узенькой крутой тропинке прошла над самым обрывом и затаилась в устье узкой расселины, за кустом барбариса. Отсюда открывался широкий вид на Голубой залив, а её саму не было видно ни с моря, ни из села, ни с башни. А если бы сельчане стали искать уклоняющуюся от неприятного долга девушку, то стоило подняться по расселине на несколько десятков шагов до сплошь заросшей кустарником и деревьями котловины - и поминай как звали! Котловина соединялась с разрывающим гору надвое Чёрным ущельем, где отыскать затаившегося человека было труднее, чем иголку в стоге сена.
Пока Милица собирала еду и хоронилась в расселине, появившиеся на горизонте чёрные пятнышки превратились в десятки - если не сотни! - узких длинных ладей под четырёхугольными парусами. Спаси и помилуй, Вритра! Да если приплывшие на них свирепые воины вздумают напасть - на побережье не уцелеет ни одного дома! А из Черноголовых в живых останутся только те, которые убегут в горы! Нет, конечно - старейшины сумеют договориться с вождями норманнов... вот только отступной дани придётся выплатить не в пример больше против обыкновения! И вряд ли их село сможет удовлетворить похоть пришельцев только одними вдовами да не вышедшими замуж старшими девушками. Ой, вряд ли. Ведь на каждой из ладей норманнов от сорока до пятидесяти изголодавшихся за время похода молодых, сильных воинов. Конечно, пришельцы не разборчивы - особенно, когда напьются - и всё-таки... кому-кому, а ей, Милице, на сей раз не отвертеться! Более того, если ушедшая за целебными травами Дарица вернётся в ближайшие два, три дня, то и её принудят ублажать чужеземных насильников.
Втянувшись в горловину Голубого залива, флотилия норманнов разделилась: в бухту, по берегам которой лепилось три соседних села, вошло одиннадцать острогрудых ладей - какое уж тут сопротивление! Что против пятисот вооружённых железными мечами воинов в расцвете лет могли поделать три, три с половиной сотни мужчин Черноголовых всех возрастов - от шестнадцати до шестидесяти вёсен? С бронзовыми кинжалами и топорами? К тому же, и луки норманнов били чуть ли не вдвое дальше, чем изделия местных умельцев. Нет, как и подумала Милица, никакого боя не будет - грабители получат всё, что потребуют.
В подтверждение догадки девушки от одной из ладей отделился чёлн с девятью гребцами и быстро заскользил к берегу. С того места, где спряталась Милица, не было видно стоящего на площади сигнального шеста, но девушка и без того знала, что на нём сейчас развеваются широкие синие ленты - знак мирных переговоров. Да уж - переговоров... если не лукавить - знак позорного поражения! Безоговорочной сдачи на милость победителей.
День постепенно склонялся к вечеру, проголодавшись, Милица съела лепёшку с сыром - посланник из деревни в их хижину до сих пор так и не явился. Почему? Неужели она действительно такая уродина, что односельчане не рискуют предложить её даже изголодавшимся разбойникам? Во всяком случае, до тех пор, пока те как следует не напьются? О, Великая Белинда, за что ей досталась такая горькая участь? Ведь её мама Дарица, имея за плечами тридцать три весны, выглядит более чем привлекательной - можно сказать, красавицей... а она?! Ну, за что, Белинда, за что? Или семнадцать вёсен назад овладевший её мамой чужеземный воин-насильник был совершенным чудовищем? Смертельно бледным, с красным носом, бесцветными волосами и тонкогубым лягушечьим ртом? Притом, что большинство норманнов (конечно, на свой лад) мужчины не просто видные, но и красивые: высокие, широкоплечие, с крупными выразительными чертами лица и волосами хоть в основном и светлыми, но отнюдь не бесцветными - рыжими, русыми, каштановыми. Альбиносов среди них очень мало - и надо же! На её маму позарился именно такой, несущий печать вырождения, гадкий тип! Боле того, наверняка в те две, три ночи Дарица принадлежала многим, а зачатие - за какие грехи, Белинда? - случилось от этого вырожденца!
Тяжело вздохнув, Милица перевела взгляд на гавань: за время её невесёлых размышлений ладьи норманнов стали на якоря, и между ними и берегом засновали юркие челны. А спустя ещё небольшое время на берегу запылали костры, на которых для незваных гостей целиком жарились овцы и козы. Ах, ну почему мужчины Черноголовых не дали чужеземным грабителям достойного отпора?!
Понимая, что подобное безрассудство могло оказаться гибельным для её народа, Милица, тем не менее, испытывала лёгкое презрение к односельчанам: и хорошо, что она не вышла замуж за Ждана! Небось, сейчас этот обременённый многочисленным семейством хозяйственный мужик с молодой женой, козами и детьми хоронится за двумя перевалами? Как и большинство мужчин их деревни - отдуваться за всё про всё приходится девушкам и старикам, припасами и натурой выплачивая грабителям отступную дань... презренные трусы! Ну, почему она не мужчина?..
...да, в открытом бою у воинов её народа не было ни одного шанса устоять против могучих, свирепых норманнов, а когда грабители перепьются? Ах, клятвы? Перерезать глотки доверившимся им сонным недругам - навлечь на себя гнев Вритры? Возможно, но... неужели жрецы этого бога не сумеют задобрить своего Небесного Господина? Щедрыми дарами и торжественными обещаниями не смягчат его гнев? Месть чужеземцев? Ведь даже если удастся перебить всех высадившихся на берег, на ладьях осталось достаточно воинов, чтобы поднять тревогу?
Понимая, что навлечь на себя месть взбешённых предательством норманнов, несравненно губительнее, чем вступить с ними в открытый бой, Милица, возмущённая трусостью мужчин своего народа, всё же до самой ночи лелеяла эту сомнительную идею: ну, почему боги пожелали сотворить её женщиной?! По воле Вритры родись она мужчиной - наверняка бы нашла способ избавить Черноголовых от иноземных грабителей! Кроме того... мужчине не требуется быть красивым! Ему достаточно смелости, самоуверенности и силы... а то уже сгустилась полная тьма, а посланец из деревни за ней так и не пришёл... да, ей ещё не исполнилось шестнадцати вёсен, но шестнадцать-то лет вот уже восемь дней как исполнилось! Или односельчане забыли, когда она родилась в действительности? Но даже и в этом случае... ведь мало кто сомневается, что ей суждено засидеться в девках! Ведь после того, как она отказала Ждану, к ней не посватался не только ни один парень, но даже и ни один вдовец! Нет, односельчане озабочены отнюдь не сохранением её девственности, а тем впечатлением, которое она может произвести на чужеземцев... у, хитрожопые соплеменнички! Ждут пока норманны напьются до такой степени, когда им сделается без разницы: что женщина, что коза!
У Милицы от обиды и жалости к себе защипало в глазах и по щекам покатились слёзы - о, Великая Белинда! За какие грехи ты её сотворила такой уродиной?! Судя по громким выкрикам и звукам рогов, на деревенской площади пирушка в самом разгаре, а старейшины о ней явно забыли! До сих пор не посылают гонца! И зачем, спрашивается, она как дура целый хоронилась за кустом барбариса, да ещё - на голодный желудок? За всё это время съев только две холодных лепёшки? Как великую драгоценность оберегая свою постылую девственность? Как же! Размечталась! Путятко, видите ли... да ни его, ни другого парня силой не заставишь взять тебя в жёны! Было бы чего хранить! А главное - для кого...
Вконец расстроенная Милица выбралась из своего укрытия, вернулась в хижину и, не желая больше таиться, зажгла огонь в очаге - ну и чёрт с ними с норманнами! Пусть делают с ней, что хотят, а без горячего ужина она не останется!
Вода в медном котелке быстро вскипела, девушка положила в неё не съеденное днём вяленое мясо, луковицу, малую меру бобов и отодвинула посудину подальше от огня - мясу и бобам надо как следует потомиться, бурное кипение им совершенно ни к чему. Когда варево поспело, Милица заправила его душистыми травами и сняла с огня. Дав похлёбке немножечко настояться, проголодавшаяся девушка разливной деревянной ложкой наполнила миску и попробовала - вкусно! Особенно - натощак.
Поужинав, Милица заметно повеселела и достала из сундучка бронзовое зеркало - ничего она не уродина! В слабых всполохах угасающего пламени полированный металлический диск отражал нечто таинственное и чертовски привлекательное: выпуклый белый лоб, задорно вздёрнутый носик, а главное - мерцающие в голубоватой глубине глазниц тёмно-зелёные изумруды: её глаза! Такие невыразительные днём и такие завораживающие сейчас - в пляшущих отсветах догорающих в очаге поленьев. А если сюда добавить обрамляющее всё это магическое совершенство лунное серебро волос - вообще! Да увидь её в этот миг Путятко - без всяких приворотных зелий навсегда прикипел бы сердцем!
Мечты, мечты... увы, Милица твёрдо знала: днём волшебство рассеется, и бронза вновь отразит "украшенную" малиновым носом белёсую невыразительность - её, с позволения сказать, лицо. На которое не то что Путятко, пьяный норманн не бросит заинтересованного взгляда.
Очаг прогорел, немного всплакнув, Милица настроилась на иной лад: ну и чёрт с ними с мужчинами! Быть замужем... да - ночи любви, дети, но... брань, побои, постоянный тяжёлый труд! А главное - ничего по своей воле, всё по хотению господина-мужа. Каково-то ей - девушке своевольной с детства - будет смирять себя? Нет, не зря она не пошла за хромого Ждана! Хоть тогда ещё и не понимала толком, но сердцем чувствовала... разве ей плохо с мамой? Кто сказал, что всякая девушка обязана выйти замуж? Нет такого закона!
Время близилось к полуночи, шум на деревенской площади постепенно стихал, гонца от старейшин всё не было... Милица, прилегла на набитый соломой матрац, закрыла глаза, но сон к ней не шёл: а вдруг - да?..
Ночь перевалила за середину, с деревенской площади до хижины Дарицы теперь доносились только редкие выкрики наиболее стойких пьянчужек, девушке не спалось: что? Старейшины опасаются предложить её норманнам даже сейчас? Когда у тех наверняка уже двоится, а то и троится в глазах? А как же юные невесты? Девственностью которых пришлось пожертвовать, откупаясь от свирепых грабителей? В то время, как она, не имеющая никаких шансов на замужество, валяется на соломенном матрасе, постыдно не желая участвовать в общенародном жертвоприношении?
Эти и им подобные мысли всё злее хозяйничали в Милициной голове - наконец девушка не выдержала, встала, разделась догола, вышла во двор и омыла всё тело дождевой водой из большой бочки. Вернувшись в хижину, Милица на ощупь отыскала горшочек с благовониями, указательным и средним пальцем правой руки зачерпнула капельку густой мази, провела этими пальцами подмышками, за ушами, вытерла руки и задумалась, какое из двух праздничных платьев ей надеть? Девушке почему-то казалось, что не годится ни то, ни другое - но ведь не в затрапезной же хламиде идти на заклание! - и?..
...да! Только белое, приготовленное для свадьбы платье достойно совершаемого ею жертвоприношения!
Милица высекла огонь, от тлеющего трута зажгла масляный светильник и из заветного сундучка с приданым достала две весны назад сшитое на вырост, с той поры так и ненадёванное свадебное платье. Слава Белинде, оно оказалось впору - девушка посмотрела в зеркало: да! В таком виде - не стыдно и на заклание! Разве что... подчернить брови и подкрасить губы? Нет! Жертвоприношение совершится ночью, а сейчас в мерцающем свете масляной лампы она выглядит не земной девушкой, а небесной феей, и грубые краски этого мира могут только испортить её нездешнюю красоту! Разве что... венок из лилий!
Прихватив лампу, Милица вышла за порог, сорвала из цветов, росших между южной стеной и огородными грядками, семь лилий на длинных стеблях и, вернувшись в хижину, быстро сплела венок. Глянув в зеркало, девушка задохнулась от восхищения: теперь она не просто фея, она - богиня! Да заклать такую неописуемую красоту - самому сподобиться благодати! Даже грубые норманны это наверняка почувствуют - их громогласные скальды наверняка воспоют жертвоприношение добровольно явившейся на заклание богини!
Просторная деревенская площадь являла собой отвратительное зрелище - хорошо, что было темно, горело только два небольших костра, и Милица увидела лишь несколько разрозненных безобразных сценок. Среди объедков, блевотины, разбитых глиняных сосудов и опрокинутых винных бочонков вперемешку спали мертвецки пьяные полуголые норманны и совершенно обнажённые девушки и женщины её народа. Вернее - бывшие девушки... о, Великая Белинда! И как это только ты допустила подобное бесчинство? Своим волшебным ножом не оскопила пришлых насильников? О, Громовержец Вритра! Почему ты не испепелил их молнией? О, будь бы она мужчиной... пальцы Милицы непроизвольно сжались на рукояти несуществующего топора - о, будь бы она мужчиной!
Увы, Белинда пожелала сотворить её женщиной, и на эту осквернённую площадь она явилась не мстительницей, но жертвой - не карать разбойников, а ублажать их ненавистную мужскую похоть.
Осмотревшись, Милица заметила возле костра сидящего воина - значит, не все норманны перепились до бесчувствия, по крайней мере, есть один, способный принять её жертву. Ноги у девушки потяжелели, сердце мучительно сжалось - сейчас! Тридцать, тридцать пять шагов, и - прощай девственность! Да, но когда ноги перестали слушаться, как сделать эти роковые шаги? А сделать их совершенно необходимо - иначе завтра она не сможет без жгучего стыда посмотреть в глаза ни одной из обесчещенных девушек...
...собрав в кулак всю волю, Милица преодолела телесную слабость и сделала первый шаг в направлении сидящего у костра чужеземного насильника. Затем - второй, третий... Повинуясь железной воле приносящей себя в жертву девушке, непослушные ноги медленно понесли её на заклание.
У очнувшегося среди ночи лучника правой руки рыжего Берна двоилось в глазах и зверски болела голова: да, вино этих трусов черноголовников, не ячменный напиток его снежной суровой родины - не в пример крепче. Даже местные потаскушки упились вусмерть, чего уж говорить о них - северянах. Да и то сказать, с раннего вечера этого дьявольского зелья ими было выпито без одной бочки море - ещё бы! Под жаркое из только что освежёванных овец и коз да пряные южные разносолы! А уж когда бесстыжие девки черноголовников скинули с себя последние тряпочки - вообще! Понеслась душа в рай! Одной рукой пьёшь, другой лапаешь ядрёную потаскушку - Беляну или, как её?.. Светозарицу?.. один чёрт! После долгого морского плавания всякая грязная дикарочка покажется богиней! И эта его... как, бишь?.. Беляна?.. Светозарица?.. а может - их было две? Или даже - три? Или просто - троилось в глазах?
Дабы решить сей непростой вопрос, Берн, собравшись с силами, поднялся с земли, кое-как доковылял до бочонка с выбитым дном, зачерпнул вина подобранной по пути глиняной кружкой, вернулся к почти прогоревшему костру, подбросил в него хвороста, сел на перевёрнутую колоду и поднёс кружку ко рту. После нескольких больших глотков унялась головная боль, окружающий мир перестал двоиться в глазах, и когда из тьмы выступила одетая в белое женщина-смерть неустрашимый воин пожалел, что, подобно своим товарищам, не валяется сейчас бесчувственным бревном: пьяным, как известно, выходцы с того света вредить не могут. Рука Берна непроизвольно потянулась к кинжалу, хотя лучник знал: бесполезно! Женщину-смерть не остановить земным оружием. Стоит ей ледяными губами поцеловать его - он сразу превратится в ходячего мертвеца, станет живым покойником.
По счастью, белое привидение не спешило с роковым поцелуем, остановившись в двух шагах от лучника, оно, подобно земной женщине, с робостью смотрело на Берна большими зелёными глазами. До воина наконец дошло: никакое это не привидение, а натуральная местная дикарка, которая почему-то толи уже успела одеться, толи ещё не раздевалась. Короче, одна из потаскушек, присланная старейшими черноголовников, чтобы ублажать их - непобедимых воинов. И, соответственно...
...подумав о женщине одетой в белое платье как о законной военной добыче, Берн вдруг почувствовал совершенно необъяснимую мальчишескую робость - с какой стати? Он давно не юноша, чтобы робеть перед девчонками!
Между тем, туземка продолжала молча стоять в двух шагах от воина, ни жестом, ни взглядом не выдавая своих потаённых намерений - о, Великая Грейя, чего же она всё-таки хочет? Зачем пришла? Явно не затем, чтобы, как подумалось Берну вначале, служить победителям своим телом - эти-то потаскушки явились с вечера, и сейчас голые и пьяные спят вперемешку с пресытившимися воинами его народа. Тогда, как девушка, подошедшая к костру, молча стоит и ждёт... ждёт... чего? Неужели, Великая Грейя?.. ну, да! Конечно!
До едва протрезвевшего Берна наконец дошло: вот именно! Явившаяся из ночи девушка намеревается принести в жертву не девственность - экая невидаль! - но жизнь. Белое платье, венок из незнакомых лучник крупных белых цветов - как он не догадался сразу? Правда, на родине Берна девушки-героини, добровольно отдающие жизни ради народного блага, надевают венки из ромашек... верней - надевали! На памяти не только Берна, но и его отца, и деда не случилось ни одной героини, добровольно расставшейся с жизнью на алтаре. Их имена сохранились только в старинных преданиях, которые подвыпившие скальды долгими зимними ночами вдохновенно скандируют у жарко пылающих очагов. И вдруг... на тебе! На изнеженном юге, среди грязных дикарей находится девушка, достойная служить образцом для дочерей его народа! Нет! Этого не может быть! Ведь все туземные женщины - похотливые потаскушки, и чтобы одна из них... нет! Это ему показалось! Пригрезилось после неумеренного вчерашнего возлияния! Но...
...по виду она - совершенная жертва! Добровольно явившаяся на заклание. И что же? Он сейчас вытащит нож и на винной бочке вместо алтаря перережет ей горло? Ага! Нашла дурака! Чтобы потом его всю жизнь преследовали мстительные прислужницы Грейи?! Он ведь не жрец, чтобы без дурных последствий для себя совершить человеческое жертвоприношение! Когда даже жрецам далеко не всегда удаётся очиститься от проливаемой ими на алтарях человеческой крови. Ведь если убийство в бою угодно многим светлым богам - особенно, Варгусу - то убийство на алтаре приветствуют лишь тёмные боги нижнего мира, власть которых хоть и медленно, но неуклонно убывает. Нет уж! Пусть эта чокнутая туземка для осуществления своего героического замысла поищет кого-нибудь поглупее! Или утром столкуется со жрецами, а его - увольте! Вот хорошего пинка под зад, если будет настаивать на своей безумной затеи, она от него, пожалуй, дождётся. Да и то...
Берн рассудил, что даже такое невинное проявление внимания может ему дорого обойтись - с этими ненормальными героинями всё очень непросто - и попробовал словами убедить девушку подождать до завтра. Дескать, с чем бы она ни пришла - сейчас глубокая ночь, все спят, а он, обыкновенный лучник, ничем ей помочь не может.
К сожалению, Берн плохо знал туземный язык, а девушка в венке из белых цветов не лучше знала язык норманнов - прошло немало времени, прежде чем воину удалось растолковать ей что к чему. В течение всего путаного, длинного монолога - с частыми паузами для поиска нужных слов - отважная дочь черноголовников, не пошевелив ни одним пальцем и не задав ни одного вопроса, напряжённо всматривалась в лицо говорящего воина, по его выражению силясь понять то, что Берн не мог выразить словами чужого языка. Однако главное - то, что своё героическое намерение она может осуществить лишь завтра, когда проснутся жрецы, а сейчас ей надо идти домой - девушка, кажется, поняла: расплакавшись не как привидение, а совершенно по-женски, она вдруг резко повернулась и стремительно бросилась во тьму. Берн облегчённо вздохнул: слава Варгусу! Великий бог уберёг его от сумасшедшей героини!
Поняв, что её жертва отвергнута даже пьяным норманном, смертельно обиженная Милица очнулась только у себя дома - бурные рыдания сотрясали всё тело девушки: ну, почему она не умерла в младенчестве?! Не успев осознать своего уродства? И как это только хромой Ждан не побрезговал посвататься к ней две весны назад? Или тогда она ещё не была такой страхолюдиной? Конечно - молодая, свеженькая... а сейчас?.. у, перестарок чёртов! Так бы и разодрала в кровь свою ненавистную рожу! Выцарапала тусклые мутные зенки! Выщипала белёсые ресницы! Повыдёргивала бесцветные волосы! Вот тебе, недоделанная лахудра! Получай!
Милица стала с силой биться лицом о матрац. По счастью, он был плотно набит соломой, и девушке не удалось осуществить своих членовредительских намерений - разве что, слегка раскровенить нос. Но сейчас Милице этого было мало, и чтобы заглушить душевную боль болью телесной, девушка ударилась лбом о стену - не помогло. Её злость и отчаяние были не настолько сильны, чтобы по-настоящему подавить инстинкт самосохранения - лишь загудело в голове да перед глазами замелькали искры. Милица ударилась во второй раз - то же самое. Девушке не удалось обойти существующий на бессознательном уровне запрет на причинение себе опасных для жизни телесных повреждений - второй удар получился даже слабее первого. Нет, таким образом ей не избыть душевной муки - поняв это, Милица вскочила с низкого ложа и выбежала за дверь: ну, конечно! Береговой обрыв - вот избавление от невыносимой душевной боли!
Вскарабкавшись в темноте по крутой тропинке, девушка очутилась на нависшем над морем узком каменном уступе - сейчас! Всего один шаг, и она навсегда избавится от всех земных огорчений! Всего один шаг... но сделать этот шаг было очень нелегко. Ах, ну почему она его не совершила сразу - едва забравшись сюда, пока не прошёл запал? Ведь, вскарабкавшись на уступ, она его почти уже сделала - этот роковой, этот спасительный шаг - и вдруг остановилась на самом краю? С какой стати? Что её удержало?
Далеко внизу глухо шумел прибой, вверху трепетали звёзды, на востоке поднимался на небо поздний ущербный месяц - Милица нашла оправдание своей нерешительности: конечно! Уйти из этого мира во время убывающей луны - там, в нижнем мире, тебя не ждёт ничего хорошего. Утопись она сейчас - ни за что бы не превратилась в вольную Морскую Девушку, а в лучшем случае, сделалась бы последней рабыней при дворе Водяного Дедушки. Нет, эта жалкая участь - не по ней! Вот через десять дней, когда, обновившись, на небе покажется молодой месяц - тогда она и утопится. А пока...
Как это ни странно, но несовершённая попытка самоубийства облегчила душевную боль - Милица привалилась спиной к скале и бурно разрыдалась: ну, и чёрт с ними со всеми мужчинами! Хоть со своими местными, хоть с пришлыми норманнами! Конечно, жутко обидно, когда тобою побрезговал даже пьяный разбойник, но... не топиться же из-за этого? Как она - дурочка! - чуть было не сделала?.. В самом деле, нет такого закона, чтобы всякая женщина жила непременно с мужем. А вдовы? А её мама Дарица - которая пользуется у односельчан таким уважением, каким не пользуются даже жрицы храма? Разумеется, внешнего почёта у жриц храма больше, но как где у кого что-нибудь заболит, бегут не к ним - к её маме. И почему бы ей Милице тоже не стать ведуньей? Ведь она с детства знает свойства многих целебных трав... да и кое-какие заговоры и заклятия переняла у мамы... и если теперь проявит должное усердие...
...и всё-таки... неужели она действительно такая уродина, что даже пьяный норманн не соблазнился ею?! За что, Белинда, за что-о-о?..
Успокоившаяся было девушка вновь разрыдалась, и слёзы вновь принесли облегчение: не всем же быть красавицами? Боги зачем-то создают и дурнушек? Значит, в общем порядке мира некрасивые девушки тоже зачем-то нужны? Зачем?
На этот непростой вопрос ответа не находилось, Милица всплакнула ещё и, выплакавшись, вдруг заснула - прямо на камнях, на нависшем над морем скальном уступе. Проснулась девушка на рассвете и поначалу удивилась, обнаружив себя не дома, а непонятно где - между морем и небом. Правда, удивление продолжалось недолго, Милица скоро вспомнила перипетии вчерашней ночи и собралась вновь заплакать, но слёз больше не было: ну, и чёрт с ней с телесной красотой! Боги обидели - ничего не поделаешь. Каждому - своё. Сейчас она вернётся в хижину и, смирившись с участью старой девы, попросит маму всерьёз заняться её обучением - ведь настоящей ведунье надо так много знать! Тех жалких сведений, которых она нахваталась на лету, совершенно недостаточно. Отныне её удел: терпение, труд, упорство.
Собравшись домой, Милица оглядела место своего нечаянного ночлега - надо же! Нависшее над морем наклонное каменное ложе от двух до трёх шагов шириной и шагов пятнадцати, двадцати в длину - и как это она ухитрилась не скатиться с него во сне? Хотя... вспомнив о своём намерении утопиться, девушка осторожно подошла к самому краю и посмотрела вниз - страшно, аж дух захватывает! Не менее ста локтей падения - и пришла же ей вчера в голову такая глупость! Да бросься она отсюда, не утонула бы, а вдребезги разбилась о камни - здесь же мелко! Экая дура! Спасибо Белинде, что удержала её от рокового шага! Ведь, в отличие от утопленников, разбившиеся попадают не к морской богине Сайде и даже не к Водяному Дедушке, а к громовержцу Вритре - бр-р-р! Женщине попасть в услужение к Вритре - вообще не мёд, а уж если подобное случается в пору ущербной луны: врагу не пожелаешь!
Отступив от края, Милица повернулась лицом к скале и вдруг заметила ведущую вглубь горы узкую расселину - надо же! Конечно, девушка забиралась на этот каменный уступ далеко не каждый день, но и не вовсе редко - отсюда начинался самый удобный подъём к птичьим гнёздам - и знала совершенно точно: никакой расселины здесь нет. Верней - не было до сих пор: в горах часто случаются оползни, обвалы, а то и просто промоины после сильных ливней. И всё-таки... здесь что-то не так! Никакой расселины здесь быть не должно! Уж ей ли, с детства излазившей все прибрежные скалы, не знать их особенностей?
Милица с опаской заглянула в узкую тёмную щель - из неё на девушку ощутимо повеяло страхом. Пока не поздно, надо отсюда уносить ноги - не то... Вчера бы Милица, без сомнения, так и сделала, однако сегодня... после несостоявшегося самоубийства... сегодня свежеобразовавшаяся чёрная щель не только пугала, но и притягивала девушку: какие тайны хранятся в чреве горы?
Да, но без света соваться в устье незнакомой пещеры?.. не сходить ли домой за факелом?
Благоразумие говорило Милице: вернись! По крайней мере - за факелом! А ещё лучше: вообще забудь об этой таинственной, ни с того ни с сего прорезавшейся в скале расселине! Ведь ты же знаешь, какие ужасные чудовища обитают в чреве земли!
Однако, пугая, чёрная щель притягивала, и девушка, сказав себе, - я совсем чуть-чуть, не дальше, чем на десять шагов, - осторожно ступила во тьму. Разумеется, первым делом Милица босыми ступнями проверила пол расселины - нет ли в нём предательских трещин? - и только, убедившись, что под ногами сплошной камень, сделала первый шаг.
Очутившись во тьме, девушка задержалась, дожидаясь пока привыкнут глаза, и только, когда расширившиеся зрачки стали улавливать слабое отражение льющегося снаружи света, медленно пошла дальше. Второй шаг - третий, четвёртый - слегка освоившись в подземелье, Милица удивилась: она попала не в естественную расселину, а в толще скалы высеченный явно руками подземных жителей искусственный коридор. Узкий, совершенно прямой, с ровным полом, одинаково отстоящими друг от друга стенами и нигде не нависающим, но и нигде не убегающим вверх потолком - как раз такой, чтобы по нему было удобно идти одному человеку.
Это открытие ещё больше насторожило девушку: кто её заманивает в каменную ловушку? Подземные жители? Фея горы? Один из богов нижнего мира?
Заподозрив неладное, Милица чуть было не повернула назад, но сказав себе, что ей ли, за малым несостоявшейся утопленнице, бояться смерти, преодолела страх и пошла вперёд. Разумеется - не спеша, сосредоточив внимание, пристально всматриваясь в первозданную тьму подземного коридора.
Дойдя то того места, где льющийся в оставшуюся далеко за спиной узкую расселину дневной свет полностью потерял свою благотворную силу, девушка остановилась: если она хочет вернуться назад - дальше без факела нельзя. Не говоря о возможных ловушках, стоит этому коридору предательски разветвиться в темноте - и поминай как звали! Она навсегда останется в чреве горы.
Приняв здравое решение, Милица совсем было собралась повернуть назад, как вдруг заметила впереди слабое пятнышко света - чудеса, да и только! Похоже, что этот удивительный, прямой как стрела коридор насквозь пронзает толщу горы! Соблазн оказался неодолимым - отбросив все сомнения, девушка пошла вперёд. С каждым шагом Милицы свет, замаячивший впереди, разгорался ярче - интересно, куда её выведет этот волшебный коридор?
Открытый ею подземный ход привёл девушку в удивительно красивую горную долину: звенели ручьи, порхали бабочки, повсюду цвели маки, тюльпаны, ирисы. И хотя было самое начало лета и на побережье созрели только черешни, вишни, земляника да ранние абрикосы, в этой волшебной долине ветви многих яблонь и груш отягощали спелые плоды - притом, что иные деревья ещё цвели, а на некоторых лишь распускались почки. С виноградных лоз где-то свешивались зрелы гроздья, где-то - зелёные, а где-то - завязь.
Увидев это неземное изобилие, Милица сразу поняла, что попала в горнюю страну вечного лета. К тому же - живьём: слава Белинде, ей не пришлось переступать страшного порога, отделяющего мир живых от обители мёртвых! Да... но за какие заслуги? Девушка твёрдо знала, что живыми в страну вечного лета попадают только великие герои и святые отшельники, да и то - крайне редко. Коллективная память Черноголовых хранила имена лишь одиннадцати счастливцев, сподобившихся такой чести. И среди них - ни одного женского имени. До сих пор только мужчинам удавалось живьём попадать в небожители. И вдруг - на тебе! Уродливая, ничем не отличившаяся девчонка, пройдя нечаянно ею обнаруженным подземным ходом, оказывается в стране вечного лета. Или - дело именно в нём: в этом волшебном подземном ходе?
Немного побродив между плодовых деревьев, съев большое удивительно вкусное яблоко и не встретив ни одного человека, Милица засомневалась: здесь что-то не так. По рассказам шаманов и жрецов, страна вечного лета должна быть густо населена праведниками, и хотя девушке пока открылся только крошечный уголок этой страны - всё равно: мало вероятно, чтобы в этом уголке не нашёл приюта хотя бы один святой.
Закричав, - эй, люди! - и получив в ответ только эхо, Милица почувствовала себя окончательно сбитой с толку: неужели жрецы врут, и в стране вечного лета обитают только одиннадцать человек - те, которые сподобились попасть в неё живьём? А куда же деваются все остальные? Где нашли последний приют бесчисленные поколения предков Черноголовых? Конечно, большинство людей (те, которые жили неправедно) после смерти попадают в услужение Вритре, Белинде, Сайде, Водяному Дедушке и прочим богам и полубогам их народа. Но ведь не все же жили неправедно? К тому же, жрецы утверждают, что, совершая очистительные обряды и молясь за покойников, они помогают большинству грешников после смерти попасть именно в страну вечного лета. А шаманы, в своих трансцендентных странствиях посещающие многие иные миры, подтверждают слова жрецов, рассказывая о встречах с душами предков в этой благословенной стране. Что же? Значит она не в стране вечного лета? Спрашивается - где? Ведь в нашем земном мире не бывает, чтобы яблони одновременно и цвели, и плодоносили...
Ничто не подсказывало Милице ответов на возникшие у неё вопросы, и девушка решила осмотреть открытую ею удивительную долину. Занималось чудесное летнее утро, солнце только-только поднялось над вершинами восточной горной гряды, огненно красные маки льнули к девичьим ногам, воздух пьянил незнакомыми цветочными ароматами, и в то же время дышалось удивительно легко - не имеющая определённо цели Милица не спеша пошла вниз по течению звонкого ручья.
Русло ручья постепенно расширялось, а течение замедлялось - шагов через пятьсот он впал в маленькое прозрачное озеро. Настолько прозрачное, что, казалось, в нём вовсе не было воды - если бы не отражение склонившихся ив, можно было подумать, что нет никакого озера, а ручей просто теряется в спустившемся на землю облаке.
Девушке вдруг нестерпимо захотелось искупаться в этой невидимой воде, сняв свадебное платье - ай-яй-яй, оно не только запачкалось, но и немного порвалось! - Милица ступила на прибрежный песок. И только почувствовав прохладу и сопротивление воды, девушка окончательно удостоверилась в существовании этого совершенно прозрачного озера. Когда вода дошла ей до шеи, Милица поплыла к противоположному берегу, до которого было не более ста шагов. Оказавшись под нависшими над водой ветками ив, девушка стала на дно - воды ей здесь было по грудь - и окунулась с головой: пусть её белобрысые патлы, намокнув, приобретут мало-мальски приличный цвет.
Когда улеглась рябь, поднятая её плесканием и нырками, Милица вдруг увидела в воде отражение своего лица - не может быть! Её лицо выглядело сейчас куда красивее, чем даже ночью - в преображающих всполохах очага. Волосы приобрели дивный медовый оттенок, невыразительные рыжевато-зеленоватые гляделки превратились в два изумруда, румянец с носа перешёл на щёки, тонкие бледные губы наполнились кровью и значительно пополнели, бесцветные прежде брови сделались цвета тёмного янтаря и, выгнувшись дугами, красиво очертили нижнюю часть лба.
Застывшая живым изваянием Милица не могла оторвать взгляда от отразившегося в воде лица: нет! Невозможно! Это не она! Это - фея долины! Которая почему-то пожелала показаться ей в озере! Однако лицо в воде повторяло все движения девушки - наклонялось, если она склоняла голову, прикрывало глаза, если она прищуривалась, гримасничало, если она высовывала язык - так что после недолгих опытов Милица засомневалась: а может, всё же - не фея? Может, всё же в воде отразилось её лицо? Ну да! Как бы не так! Если бы ночью - при свете луны - такое преображение было бы, пожалуй, возможно, да и то... Но чтобы утром - при солнечном свете... или здесь под нависшими до самой воды ивовыми ветвями ещё задержалась ночь?
Девушка выбралась из укрытия, переплыла озеро, повернулась лицом к солнцу и, дождавшись пока успокоится рябь, робко наклонила голову - да! Здесь в волшебной долине с ней случилось чудесное преображение! Сейчас, освещённое солнцем, её лицо было ещё прекраснее, чем в тени деревьев!
Милицу охватило безудержное ликование: радостно завопив, девушка заколотила по воде руками, подняв тучу брызг, нырнула, выскочила на берег, обежала озеро и снова вошла в воду - слава Белинде! Отразившееся лицо было по-прежнему прекрасным!
Немного успокоившись, Милица вернулась под ивы и, пятясь задом, стала медленно выходить из воды. Вообще-то, у девушки не было оснований жаловаться на свою фигуру... вот только некрасивый, какой-то грязновато-тусклый оттенок кожи... а что? Вдруг да и он изменился в этой волшебной долине? Он, разумеется, изменился: по мере того, как Милица выбиралась на берег и её отражение в воде вырисовывалось в полный рост, глаза девушки всё более очаровывала матовая белизна кожи отражающейся в озере небожительницы. О, Великая Белинда, неужели это - она?! Бывшая уродина, которой побрезговал даже пьяный норманн? Да увидь её сейчас этот пьянчужка - мигом бы протрезвел! Более того: не посмел бы по праву победителя силой взять эдакую красоту, а рабом распростёрся бы у её ног! Ведь её кожа сделалась не просто изумительно белой - её кожа вобрала в себя все самые чистые краски горнего мира!
Любуясь своим отражением в воде, Милица потеряла счёт времени - солнце прошло едва ли не половину пути до полудня, когда девушка смогла оторваться от созерцания дарованной ей красоты. Ах, если бы, когда она вернётся домой, сохранилась хоть малая частица этой нездешней красоты! К сожалению, Милица знала, что, по возращении, волшебные чары рассеются - она опять превратится в дурнушку. А по правде - в белобрысую уродину... И девушка решила в этой удивительной - так похожей на страну вечного лета! - горной долине задержаться до вечера: о, хотя бы один день быть красивее всех на свете! Да за это не жалко десяти лет жизни!
Выбравшись на берег и пройдя несколько шагов по высокой траве, Милица увидела хорошо утоптанную тропинку - значит, она здесь всё-таки не одна? Значит, это не дикий край? А?.. неужели, действительно, страна вечного лета? И она вот-вот встретит бородатого праведника?
Застыдившись своей наготы, девушка захотела одеться в оставленное на другом берегу озера платье и передумала: незачем! По словам посещающих иные миры шаманов, в стране вечного лета даже святые ходят нагишом - стало быть, грех скрывать ту божественную красоту, которую являет сейчас её преображённое тело.
Тропинка привела Милицу к стоящей на возвышенности среди лилий, тюльпанов и ирисов одинокой хижине - похожей на жилище её мамы Дарицы, но только много красивее: с четырьмя большими окнами по фасаду, опоясанную поднятой над землёй на два локтя крытой террасой. В их деревне даже у старейшины Гракха и трёх сотников не было таких красивых жилищ. Хотя, конечно, их несуразные хижины с многочисленными пристройками были несравненно просторнее.
Поднявшись на террасу по семи ступенькам широкой деревянной лестницы, Милица постучала в приоткрытую дверь - в ответ не раздалось ни звука. Что? Никого нет дома? Помедлив, девушка постучала ещё раз - опять тишина.
То ли от стука, то ли сама по себе приоткрытая дверь распахнулась полностью, словно бы приглашая Милицу войти внутрь, и, немного поколебавшись, девушка решилась - в самом деле, не съедят же её небожители?
Внутри помещение разделялось на несколько комнат, каждая из которых, даже самая маленькая, имела хотя бы одно окно - Милица обошла их все, не встретив никого из хозяев. Более того, у девушки сложилось впечатление, что здесь вообще не жили - хотя на кухне горел очаг с вытяжной, выведенной через потолок, трубой, а на столе стояли три накрытых глиняных миски, из которых шёл вкусный запах свежеприготовленной горячей пищи. Кроме мисок на застеленном белой льняной скатертью столе помещались кувшин с вином, серебряный кубок, бронзовый нож и деревянная ложка. Складывалось впечатление, что недавно в эту пустую хижину зашла стряпуха, приготовила обед и ушла перед самым появлением Милицы - чудеса, да и только. Девушке сделалось несколько не по себе: конечно, страна вечного лета - страна чудес, и всё же... между тем, из мисок так вкусно пахло... а Милица сегодня ела только яблоки, груши да виноград...
...обозвав себя свиньёй, девушка села к столу, сняла с мисок крышки и взяла ложку. Похлёбка оказалась божественной, приправленное тушёными овощами жареное мясо - ещё вкуснее, а незнакомое Милице, тающее во рту сладкое блюдо - выше всяких похвал. Соответственно, вино не могло быть ни чем иным, кроме как эликсиром бессмертия.
Отобедав без приглашения в чужом доме, девушка ещё раз обозвала себя свиньёй, но уже - благодушно, с налётом самолюбования: ах, какая я смелая! Не побоялась съесть непонятно кому предназначенный обед! А вдруг сейчас сюда заявится голодный медведь и скажет: кто ел из моей большой миски? Подать сюда эту мерзавку! Живьём проглочу обжору! В самом деле?.. если без детских страшилок... если серьёзно?..
Задумавшись всерьёз, Милица пришла к успокоительному выводу, что, скорее всего, этот обед предназначался ей. И более: она сейчас действительно в стране вечного лета; ибо только в этом горнем краю с ней могло случиться чудесное преображение: из дурнушек - в красавицы! Ну, а обед, жильё... конечно! Её попросту заманивают остаться здесь! Да - но... с какой стати? Девушка ни разу ни от кого не слышала, чтобы в страну вечного лета приходилось заманивать - куда там! Как раз напротив! Чтобы живыми попасть в небожители, легендарным одиннадцати праведникам пришлось проявить чудеса героизма и святости! И вдруг её, ничем не примечательную девчонку, чуть ли не за уши тащат в рай... нет! Здесь что-то не так...
Понимая, что своим умом ей не найти ответа на этот каверзный вопрос, Милица решила принять всё как есть: если Владыка этого мира сочтёт нужным открыть ей тайное тайных - откроет, а если нет... что ж! Ей здесь очень даже неплохо: не говоря о бытовых удобствах, красота, обретённая ею в стране вечного лета, стоит всего, оставленного за волшебным перевалом мира! Вот только - одиночество... зачем ей красота, если её не видит никто из людей?.. или?.. разумеется! Её испытуют! Как она дурочка не догадалась раньше! Подаренное ей жилище, оставленный на столе горячий обед - конечно! Здесь есть люди! Праведники и праведницы. Только она их пока не видит. Чтобы они стали зримыми, ей требуется что-то совершить... сделать какой-то важный выбор... да, но - какой?..
На этот вопрос ответ было найти ещё труднее, чем на предыдущий - за какие добродетели она живьём попала в рай? - и Милица, также как и в первом случае, решила положиться на волю Владыки горнего мира: захочет, разъяснит ей в чём дело. А не захочет...
...понимая, что, в отличие от первого вопроса, на второй она должна найти ответ сама, девушка не стала изводить себя мучительными догадками: в конце концов, она сюда не напрашивалась! Сами заманили - сами научат, что делать! А не научат - что ж! Как здесь ни хорошо, а томиться в одиночестве даже в стране вечного лета - она не согласна! Погостит до вечера и по волшебному коридору вернётся домой - в хижину мамы Дарицы.
После самовольно съеденного обеда Милица захотела осмотреть жилище во второй раз: войдя сюда без приглашения, если таковым не считать открытую дверь, она была в первую очередь озабочена поиском хозяев - обстановку и убранство комнат глаза девушки отметили вскользь, без должного внимания.
Кроме кухни, в хижине было пять комнат: в двух из них стояли широкие низкие ложа, застеленные ткаными покрывалами, в одной, окружённый лавками длинный стол, в следующей, шесть сундуков, две лавки и круглый столик, а в самой маленькой Милицу ждало удивительное открытие. Отодвинув занавеску, зачем-то отгораживающую один из углов этой комнаты, девушка отпрянула, увидев шагнувшую ей навстречу богиню. Через мгновенье, сообразив, что она видит своё отражение в огромном зеркале, Милица застыла, очарованная немыслимой чистотой этого отражения. Ни бронзовые, ни даже драгоценные серебряные зеркала не могли похвастаться ничем подобным - как их ни полируй, а природный цвет серебра и бронзы всё равно подмешивается к цвету отражаемых ими предметов, неизбежно искажая живые краски. Да, серебряные зеркала искажают меньше, но всё равно - заметно. А тут...
...девушка никак не могла оторвать глаз от своего отражения - о, Великая Белинда! Неужели в мире возможна такая божественная красота?! Даже - в стране вечного лета? Да если бы её сейчас увидел Путятко - онемел бы от изумления! Рухнул бы на колени, умоляя выйти за него замуж. Побежал бы к Дарице, предлагая за её дочь всё достояние своего очень небедного рода. К сожалению - он не увидит. Как и никто из живущих на той стороне людей. Только - здешние небожители, которые почему-то не спешат показываться ей не глаза. И которых, возможно, нет вообще. А есть... а кто, в самом деле, здесь есть?.. а ведь кто-то есть... кто-то построил эту хижину, кто-то приготовил еду...
Мысленно вернувшись к главной загадке удивительной горной долины, Милица смогла преодолеть чары волшебного зеркала, рассудив, что оно здесь тоже неспроста, что его намеренно ей подсунули, желая удержать в этом пустынном краю. Кто и зачем, Белинда?! Какой сумасбродный Владыка так возлюбил уродину, что не только даровал ей неописуемую красоту, но и всеми силами тщится привязать её сердце к затерявшейся между миром живых и миром мёртвых уединённой долине? Причём - не показываясь на глаза своей избраннице. Или бог этой долины - вообще не человек? Какое-нибудь зверообразное чудище? Ну, и что! Он же не может не знать, что человеческие дочери падки до всяких чудищ? Нет, эта версия тоже ничего не объясняет.
Смешавшаяся Милица резко повернулась и вышла из комнаты - прочь от этого колдовского зеркала! Стоит подольше заглядеться в невидимую отражающую поверхность - она навсегда станет его пленницей. Не сможет оторвать взгляда от той красавицы, в которую будто бы превратилась. Ой ли, а действительно - превратилась ли? А вдруг это всё обман? Особенно - зеркало? Да, но - зачем? Зачем заманивать в страну вечного лета, когда каждый из живущих на земле мечтает в неё попасть после смерти. Вот именно - после смерти... А может, она потому и не видит никого из обитателей этой благословенной страны, что ещё жива? А живым не дано видеть мёртвых. И, значит, ей, чтобы не скучать здесь в одиночестве, необходимо умереть? Вот, стало быть - её выбор... умереть и очнуться красавицей в стране вечного лета - или живой уродиной прозябать у себя на родине? Легко сказать... а сделать? Пойти и утопиться в озере? Чушь! Утопившись, она, в лучшем случае, попадёт в прислужницы к Сайде. Страны вечного лета утопленнице не видать как своих ушей. Нет, выбор, который ей предлагают сделать, не так прост.
Отчаявшись разгадать загаданные ей загадки, Милица вышла на террасу и по невысокой лестнице спустилась на землю - под небом, среди деревьев чужая воля менее ощутима, чем под кровлей, в четырёх стенах. Да ещё - в такой странной хижине: где невесть кто кормит её обедом и соблазняет волшебным зеркалом - упорно не желая показываться на глаза. Непрост, ох, непрост Владыка этой долины...
Устроившись на пригорке под цветущим крупными розовыми цветами, неизвестном ей деревом, Милица собралась с мыслями: с одной стороны, её явно заманивают в эту удивительную страну, а с другой - не желая показываться на глаза, здешние обитатели недвусмысленно дают понять, что, прежде чем быть принятой в горних селениях, ей необходимо сделать окончательный выбор. Выбор - да, но... что ей следует выбрать? А главное - из чего? Понятно, утопиться в озере - это не выбор. Если только... она уже не утопилась! Верней - не разбилась.
Милица вдруг увидела падение своего тела с обрыва высотой в сто локтей: как оно несколько раз переворачивается в воздухе, ударяется о камни, и наконец падает в воду. Причём, её тело падало так медленно, как никогда не бывает в жизни - сущий кошмар! Но ещё страшнее было видеть, как прибой то выносит изломанное тело на прибрежную гальку, то вновь забирает его в море - придавая мёртвым членам отвратительное подобие жизни: сгибая и разгибая руки и ноги, поворачивая голову, искривляя и распрямляя спину. Неужели этот кошмар произошёл в действительности?! И в то время, как она здесь, в стране вечного лета, изводит себя напрасным гаданием о несуществующем выборе, там, в дольнем мире, море играет её обезображенным трупом? Нет! Не может быть! Она живая! Живая! Прочь из этой ужасной горной долины, которая лукаво притворилась страной вечного лета!
Настигнутая волной панического страха, девушка вскочила на ноги, бросилась по тропинке, в несколько взмахов переплыла озеро, подхватила платье, пробежала пятьсот шагов по берегу ручья и ещё столько же в сторону, нырнула в пронзающий гору узкий тоннель и выскочила из него на нависший над морем узкий карниз. Инерция стремительно несущегося тела Милицы была так велика, что девушке, дабы не сорваться с обрыва, пришлось распластаться на камнях у самого края пропасти.
Сердце Милицы бешено колотилось, справиться с охватившим её ужасом удалось не сразу, а когда удалось, девушка медленно встала на ноги и повернулась лицом к скале: никакой расселины там, разумеется, не было. Милица поняла, что сделала свой выбор: предпочла быть дурнушкой в мире живых, чем красавицей - в мире мёртвых. Осознав, что обратного пути нет, девушка немного всплакнула - ах, если бы Путятко хотя бы во сне увидел её в облике богини! - надела платье и по крутой тропинке спустилась в родную хижину.
Вечерело, но было ещё светло - Милица с трепетом, достала бронзовое зеркальце и вышла во двор: о, Великая Белинда! Из зеркала на девушку глянуло очень даже симпатичное лицо. Конечно, не лицо той невозможной красавицы, которое отражалось в волшебном озере, но лицо никак не уродины и даже - не дурнушки. Румянец остался там, где ему и положено - на щеках; белесые брови заметно потемнели; глаза хоть и не превратились в изумруды, но сделались выразительно зелёными, без загрязняющей их рыжины; удивительнее всего преобразились волосы - посветлев, они приобрели чудесный серебристый оттенок, что придало всему лицу особенную выразительность, можно даже сказать: очарование.
Ах, неужели же в волшебной долине с ней произошло маленькое чудо?! Милица так хотела и так боялась в это верить, что расчёсывая и укладывая растрепавшиеся волосы, зашивая и стирая многострадальное свадебное платье, постоянно посматривала в зеркальце: не выглянет ли из него та страхолюдина, которой она являлась до судьбоносного выбора? Нет. До сумерек полированная бронза отражала её очень даже симпатичное, новое лицо.
В сумерках за девушкой пришли из деревни. Причём, не посланники, а сам старейшина Гракх с бывшим сотником - дряхлым Тулой. Оказывается, Милицу искали весь день - с утра протрезвевший лучник Берн рассказал капитану Глану о явившейся ему ночью, ищущей смерти на алтаре девушке-героине. Капитан настолько заинтересовался рассказом лучника, что потребовал у старейшины отыскать и представить ему таинственную ночную посетительницу. А поскольку, кроме Милицы, все оставшиеся в деревне девушки и вдовы с раннего вчера были с норманнами, то...
...старейшина, как мог, старался отвлечь Милицу от невесёлых мыслей, но это ему удавалось плохо - Гракх не хуже девушки понимал, зачем она понадобилась полуночным разбойникам.
Ах, ну что бы пьяному норманну было не зарезать её вчера! Да, в венке из лилий идя на заклание, Милица не думала, что приносит в жертву не девственность, а жизнь, но если бы лучник не прогнал её, а зарезал на алтаре - тогда бы девушка была ему благодарна: лучше смерть, чем те стыд и отчаяние, которые она испытала, решив, что ею побрезговал даже пьяный грабитель. Однако сегодня, после случившегося преображения... ноги у Милицы обмякли, и Гракху с Тулой пришлось с двух сторон поддерживать девушку всю недолгую дорогу до деревенской площади.
Страшное известие до того выбило Милицу из колеи, что, надев белое платье, она напрочь забыла о венке из лилий - и это, как оказалось, спасло ей жизнь.
Увидев, что на девушке нет жертвенного венца, капитан высмеял лучника Берна, - эка же тебе недотёпе померещилось с пьяных глаз! - протянул Милице кружку с вином и предложил присоединиться к полупьяным соплеменницам: раздевайся, девонька, тебя откупорит сам Глан, если, ха-ха-ха, ты ещё не тронутая! Однако, непристойно пошутив, капитан вдруг внимательно посмотрел в лицо Милице и переменил свои намерения: нет, ты не такая, как все, ты будешь моей женой.
Девушка мало чего понимала из слов говорящего на своём языке здоровенного голубоглазого норманна, но по просветлевшему лицу Гракха догадалась: жертвоприношение отменяется. Она, кажется, приглянулась капитану. Радуясь сердцем и стыдясь умом - радуясь, что избежала смерти и стыдясь своего постыдного малодушия - Милица залпом выпила всю кружку вина и потянулась за второй (чем она будет пьянее, тем легче забудет своё бесчестие), но старейшина остановил девушку: погоди, ты не понимаешь, Глан берёт тебя в жёны.
Милицины щёки зарделись, а сердце сладко, но и мучительно ёкнуло: на её долю выпали не смерть и даже не позор, а замужество и немалые почести - шутка ли, стать женой капитана грозных завоевателей! - но... в сущности - не женой, а соломенной вдовой. Норманны крайне редко брали в жёны женщин из племени Черноголовых, а когда брали, то не увозили с собой, а оставляли на родине - навещая по весне, на пути в полуденные страны.
Несмотря на то, что два дня назад ушедшая за целебными травами Дарица так и не вернулась, свадебная церемония прошла честь по чести: с принесением в жертву семи овец, величанием, хороводами, песнопениями и исполнением всех положенных обрядов плодородия. С девственностью Милица рассталась под утро - на корабле капитана Глана. Через три дня норманны уплыли, не зная, что посеяли семя своей погибели.
Капитан Глан семь лет, пока не сложил голову в одном из набегов, каждую весну посещал берега Голубого залива, и после каждого его визита у Милицы рождался мальчик. А когда семь братьев выросли, то, став вождями семи племён, сумели объединить разрозненные роды и семьи Черноголовых в прочный союз. И однажды, увидев на горизонте паруса норманнов, Черноголовые не побежали в горы и не стали платить грабителям позорную дань, а взяли в руки луки, копья и топоры. И так как на одного полуночного разбойника пришлось по пяти воинов из племени Черноголовых - норманны с тех пор и думать забыли о богатых хлебом, вином и мясом берегах Голубого залива.