Лилиэда спала, а Некуар тем временем разыскивал её брата. Во дворце, к сожалению, Вин-ваша не оказалось. По слухам, он ушёл ещё ранним утром, затемно, никому, по обыкновению, не сказавшись. Впрочем, особой в этом загадки нет: ушёл он, конечно, на охоту. Вопрос только в том - куда? А главное - где он сейчас может быть? Разыскивает ли в плавнях - против Города, на левом низком заболоченном берегу реки - логово укрывшейся от жары свиньи; бежит ли в ближнем лесочке по следу подраненного им оленя; или - о чём даже думать не хочется! - подался в горы? Четырежды глупый мальчик! Мало того, что звериная ловля занимает все его помыслы, он имеет вдобавок неподобающее пристрастие охотиться в одиночку, словно Вин-ваш не сын Повелителя Молний, а грязный отпрыск презренного вождя совершенно дикого (людоедского) племени Лесных Людей. Теперь вот поди, поищи, попробуй. А искать, к сожаленью, надо. И более: безрассудного юнца необходимо найти ещё до вечера. Времени у Некуара нет - Аникаба больше не хочет ждать.
Воин схватил за руку пробегавшего мимо мальчишку невольника; схватил и поволок: за ворота и дальше - по пыльной дороге; по ведущей в Священную Рощу дороге; в тенистую рощу - к алтарю Аникабы. Едва живым, безвольным грузом, то почти повисая, то дёргаясь и семеня ногами, тащился за Некуаром мальчик. У поворота воин, дав для бодрости лёгонький подзатыльник, отпустил смертельно перепуганную жертву. Пока мальчишка приходил в себя, Некуар приказал ему отправиться на поиски Вин-ваша. Пригрозив, что если до вечера не отыщется брат Лилиэды, то несколько юных бездельников - и он обязательно в их числе - завтра с утра отправятся к Великой богине. Некуар приказал, на успех мальчишек не слишком надеясь: конечно, свидания с Аникабой эти трусы не жаждут, и строгий его приказ постараются исполнить изо всех своих невеликих сил - увы, одного старания в этом заковыристом деле будет недостаточно.
Поэтому, отпустив мальчишку, воин чуть-чуть помялся, подумал и решил, смирив мужскую гордость, обратиться к любимой наложнице сына Повелителя Молний - вряд ли спала Бегила, когда юноша собирался на звериную ловлю. А если не спала, то краешком глаза могла видеть его снаряжение. Конечно, видеть этого ей не полагалось, но кто бы на месте спящей с юнцом наложницы смог воспротивиться соблазну? Вот почему настоящий охотник никогда не проведёт с женщиной ночи накануне ловли. Вот почему Вин-вашу никогда не стать настоящим охотником: несмотря на всё его усердие, желание и даже неплохое знание лесных законов и разнообразных звериных хитростей.
Да, способен он поразить барана, подстеречь зазевавшуюся свинью, способен копьём с сорока шагов попасть в сердце оленю - но! Драгоценный снежный барс ни разу ещё не грыз тугие узлы его ловчей сети! А как же Вин-вашу этого хочется! Ведь пока охотник не добудет отважного хищника, он и охотником-то не посмеет всерьёз назваться! Что толку, вместить в себя даже и двадцать оленьих душ? Ноги, разве, станут резвы и неутомимы - и хорошо, когда для преследования, ну, а если для трусливого бегства? Нет, чтобы считаться настоящим охотником, необходимо овладеть душой сильного, храброго, но и осторожного, но и умного зверя. И там, в горах, почти окоченев от бесконечного ожидания на ледяном ветру, необходимо глотнуть из раны горячей, дымящейся на морозе крови. И не затем глотнут, чтобы напитать своё уставшее тело - нет, вместе с красным потоком, согревая горло, в тебя хлынут смелость и ловкость могучей пятнистой кошки: и умножатся твои силы, и изощрится твоя хитрость, и утончится твой ум. И, с драгоценной добычей спустившись вниз, ты набросишь великолепную шкуру на плечи верховного жреца Легиды, а он, правую руку торжественно возложив на твоё темя, изречёт собравшимся: отныне у Великой богини стало больше на одного охотника. Но Вин-вашу, по небезосновательному мнению Некуара, ждать ещё этой чести, ждать ещё, ждать и ждать: слепым, неразумным котёнком его слава ещё сосёт материнское молоко. И не единожды разольются реки, и не единожды войдут в свои берега, прежде чем желанную добычу захлестнёт Вин-вашева сеть.
Бен-ги-лела, и польщённая и смущённая приходом воина - а для смущения, надо признаться, у женщины повод был - приказала Второй наложнице подать гостю припозднившийся завтрак: только что испечённых лепёшек, медовые соты и небольшой на вид, но ёмкий кувшин вина. И как ни спешил Некуар, ему, чтобы демонстративной неучтивостью не напомнить о давно забытом грехе, пришлось и лепёшек съесть, и запить их прохладным, слегка кисловаты вином.
Поев, воин заговорил о Вин-ваше. Сначала, ещё раз польстив Бегиле, похвалил отважного сына Повелителя Молний. Сказал - среди прочего, будто бы невзначай - что Вин-ваш уже и сейчас прекрасный охотник, и что слава его не за морем где-то, и как только он добудет снежного барса...
...Некуар умышленно замолчал и пристально посмотрел в тёмно-карие глаза сидящей напротив женщины. Та покраснела. Пока - слегка.
Нет, пусть Бегила не думает: в опасной нескромности воин её нисколько не винит - за сборами юноши она, конечно, не следила... Да и какая женщина может позволить себе такое... пожелав ему, разве, зла... Ведь каждому хорошо известно: нельзя рассчитывать на удачу, если в дорогу тебя проводит женский нечистый взгляд... И Вин-ваш не мог уподобиться потерявшему разум... Чтобы собраться и спокойненько пойти на охоту, встав с ложа возлюбленной - бред...
Бегила покраснела гуще.
Очень, конечно, жаль, что Бегила не знает, где сейчас может быть Вин-ваш... Воину он крайне необходим... Но было бы несравненно хуже, если бы Бегила знала, куда он пошёл, встав с ложа возлюбленной... Не то что непростительной, преступной было бы неосторожностью... Разве что, ни опасной ловли, ни другого чего-нибудь серьёзного сын Повелителя Молний сегодня не затевал?.. Посмотреть он хотел, возможно, ночные следы зверей?.. Вверх по реке?.. В зарослях?.. Где водопой?.. И если беспечный олень сам на него наткнётся... Или из чащи вышмыгнет глупенький юный зайчик... Такой (не подаренный богиней) зверь - это ведь не добыча... И Вин-ваш, если он сегодня на ловлю не собирался, мог эту ночь провести с Бегилой... Не нарушая древних обычаев...
Разговаривая, Некуар будто бы невзначай перехватывал растерянно-вопрошающий взгляд наложницы. И видел: женщине сейчас очень не по себе, его слова делают ей больно, ох, как бы ей хотелось их не слышать. Правда, удушающую словесную сеть Некуар намеренно и умело сплёл с небольшой лазейкой: так, чтобы при желании Бегила мола намекнуть, куда неразумный юноша направил свои стопы. Намекнуть вскользь, не давая повода "сладкую парочку" заподозрить в непростительном легкомыслии.
Но женщина смущённо молчала, и Некуару представилось худшее: немыслимо, невозможно, но, к сожалению, очень на то похоже, что самонадеянный мальчишка, встав с тёплого ложа - едва ли не из объятий возлюбленной! - отправился в горы. Или он действительно воображает, будто Легида пошлёт ему барса так же, как время от времени посылает неосторожного волчонка, неразумного зайчика или отбившегося от стада жеребёнка?!
Четырежды глупый юнец! Мало того, что он помешался на звериной ловле! Так ведь нет! Смеет пренебрегать драгоценным опытом предков! Имеет наглость, идя нехоженой дорогой, не смотреть внимательно под ноги, а, беспечно вертя башкой, обнюхивать цветочки, растущие по всем четырём сторонам!
Однако же - вряд ли! Надо думать, что он, Некуар, ошибается. Да, Вин-ваш самонадеян, по-юношески дерзок и беспечен, а всё-таки (не безумец же, в самом деле?) и его легкомыслию где-то положен предел. Допустим, собираясь идти за оленем, мог он провести ночь у Бегилы. Неудача, само собой, в этом случае ему обеспечена, но рискует он мало чем. Изредка вернуться домой без добычи сын Повелителя Молний может себе позволить - конечно, изредка, если часто, то мальчишку хуже чем засмеют: сочтут неудачником от природы. А так-то - ежели изредка без свежей дичинки - голод его не изведёт, и голову, гоняясь за оленем в недальней роще, вряд ли он потеряет. Набегается зря и зря устанет, но если заранее знаешь, что дома тебя ждёт вкусный ужин, глоток восхитительного вина и жаркий поцелуй возлюбленной, то такая беготня вполне может быть приятной. Мог, стало быть, Вин-ваш, в ближнем лесочке собираясь разжиться неопасной дичью, провести ночь у Бегилы. И куда он направился - могла в этом случае намекнут Бегила. Свою речь Некуар построил так, чтобы она могла намекнуть...
...но смущённая женщина сидела молча, почти не шевелясь, и только её лицо - особенно почему-то лобик - не просто покраснело, а уже пылало.
И стыдилась она, и боялась. Стыдилась своей несвоевременной близости с Вин-вашем - и за него, и за себя стыдилась - а боялась, конечно же, за своего возлюбленного. Ибо слушая Некуаровы, почти неприкрытые упрёки, Бегила не просто поняла, но прочувствовала, какая жуткая опасность грозит Вин-вашу на охоте. И, главное - из-за чего? Из-за детской бравады!
Да, ветренице почитай с младенчества было ведомо, если мужчина собирается в путь, то никакая женщина - ни мать, ни сестра и уж, тем более, ни жена, ни наложница - не то что бы его провожать, но не должны даже догадываться, куда он пойдёт. В раннем, ещё неразумном детстве отцовские колотушки научили её смирять неугомонное любопытство. И, значит, сказать, что до обидного Некуарова выговора Бегила не знала - не скажешь. Но... знала, как вызубренный наизусть урок! Знала умом - не сердцем! В одинаковой, то есть, степени - и знала, и не знала. И только сейчас обидные слова и унизительные намёки воина ей не глаза открыли - сердце. И она наконец смогла оценить и поразительную беспечность юноши, и своё - преступное! - легкомыслие. Только сейчас по-настоящему поняла Бегила, как, от несоблюдения даже неважных правил, неизмеримо возрастает всегда подстерегающая охотника опасность. А уж правил значительных... таких, например, чтобы в ночь накануне ловли да предаваться бы любовным играм - бр-р-р!
Знала, конечно, женщина, куда - восстав с горячего ложа! - собирается её непутёвый возлюбленный. Пусть он ей ничего и не говорил (а того только не хватало, чтобы ещё и брякнул!), но не заметить его приготовлений Бегила никак не могла. Брошенная в углу (на виду! небрежно!) сеть на осторожного зверя, тяжёлое, поблёскивающее смертоносным жалом, копьё - нет, эти снаряды не для оленя. Правда, с подобным копьём ходят и на медведя, и на кабана, но ни на могучего отшельника горных лесистых склонов, ни на матёрого, неудержимого в гневе, секача Вин-ваш (при всём его безрассудстве) не рискнул бы пойти в одиночку. Нет, приготовленное им и небрежно брошенное в углу - это для охоты на снежного барса.
Но как же ещё неразумен её возлюбленный! Бегила себя не оправдывает, она виновна, однако (при всём самомнении!) должен был понимать Вин-ваш: не далёкая и не кому-то грозит беда - нет, близкая и ему; и должен он, да нет, просто обязан был, не держать у женщины охотничьих припасов! Достаточно того, что ей и гадать не надо, куда он, восстав с любовного ложа, направит свои стопы. Вполне достаточно - чтобы случилось несчастье. Так зачем же, по-детски безобразничая с огнём, дразнить гневливую богиню? И если бы - только её! С Легидой в конце концов можно поладить. Но ведь (помимо богов и богинь) есть Могучие Неумолимые Силы, и шутить с ними - торопиться на свидание с Судьёй Де-радом!
На это и на многое другое воин открыл глаза Бегиле. И стыд окрасил её лицо, и отвратительный страх расслабил тело. И, вконец обессилив от стыда и страха, она ничего не могла ответить Некуару. Мало того: Бегиле потребовалось собрать всю свою волю, чтобы случайно - взглядом, обмолвкой, жестом - не выдать воину позорную тайну прошедшей ночи. Какое-то время ей это удавалось - увы, на пределе всех своих, быстро убывающих, сил. Долго, разумеется, так быть не могло, и стоило Некуару замолчать, как женщин, не выдержав, разрыдалась.
Горько разрыдалась Бегила - и воину открылась печальная правда. Слова оказались ненужными - яснее всяких слов всё сказали рыдания. Да, накануне опасной ловли Вин-ваш спал с наложницей; да, Бегила знала, куда он пошёл; да, неразумный юнец после ночи с любовницей посмел отправиться на поиски снежного барса. Барса ему, конечно, не видать, как своих ушей, но мог бы сообразить мальчишка: охота на барса от прогулки в ближний лесочек или даже за речку отличается очень сильно! Мог бы сообразить, что в горах, помимо когтей и зубов разъярённого хищника, охотника подстерегают многие другие опасности. Легко сорваться в пропасть, угодить под камнепад, да и просто, подвернув ногу, можно замёрзнуть на ледяном ветру. Четырежды глупый юнец! Так вот, беспечно играя своей жизнью, он самым непростительным образом играет судьбой своего народа.
(Справедливый упрёк, ничего не скажешь... если забыть о не в пример тягчайшем преступлении самого Некуара!)
Да, избранный Великим богом Че-ду, случайно погибнуть не может: ни в бою, ни на охоте, ни даже от самого зловредного колдовства. (От колдовства, впрочем - неизвестно, слишком много неясностей; но в бою или на охоте, действительно - не погибнет.) И никто не запрещает Вин-вашу охотиться или сражаться. Напротив. Его присутствие в облаве на зверя или между отважных воинов - всегда обещает верную удачу. Правда, при одном непременном условии: все, даже самые незначительные, детали воинского или охотничьего ритуалов сын Повелителя Молний соблюдать будет свято. Ибо, кроме Великих богов, есть ещё Могучие Тайные Силы - и неповиновение этим древнейшим Силам грозит ослушнику смертью вопреки даже воле всех вместе взятых богов народа бад-вар! А не то что бы там одного Че-ду!
Да, рыдания Бегилы открыли Некуару горькую истину: Вин-ваш подался в горы. Но не возмутительное поведение мальчишки, не преступная беспечность его развратной наложницы злили воина. На самом деле Некуар гневался, досадуя исключительно на то, что отыскать охотника в горах - вычерпать кувшином колодец... можно, конечно... не пожалев труда и имея в запасе время... но времени-то как раз и нет! Аникаба больше не хочет ждать. А так как из-за этого (из-за того, то есть - из-за чего хотелось!) сердиться на Вин-ваша было бы глупо, то воину не оставалось ничего другого, как возмутиться неслыханным поведением и мальчишки-распутника, и похотливой его любовницы. И так возмутиться, до того себя раззадорить, что не будь Бегила любимой наложнице сына Повелителя Молний, воин сейчас бы её избил. Впрочем, наплевав на особое положение Бегилы, Некуар всё равно бы избил её, но, к сожалению, суровая расправа с Первой наложницей бросала нехорошую тень и на самого Вин-ваша. В другое время это бы ничуть не смутило Некуара: строгий, продолжительный пост (да вкупе с изнурительными очистительными обрядами!) неразумному юнцу был бы весьма полезен. Однако сейчас, собираясь в последний путь и надеясь в Вин-ваше - ! - обрести себе - !! - сообщника - !!! - воин не мог допустить, чтобы даже незначительный грех мазнул юношу чем-то черноватым... И Некуар смирил закипающий гнев. Воин не ударил Бегилу - даже не обругал её. Впрочем, брань - обидный, но справедливый выговор - ей уже ни к чему. Женщина поняла всю недопустимость своего бесстыжего поведения, и вряд ли когда-нибудь ещё ляжет с Вин-вашем накануне предстоящей ему охоты. Как и любого другого, хоть мало-мальски опасного дела.
Дождавшись успокоения плачущей женщины, Некуар, попрощавшись, вышел - учтиво попрощавшись: так, словно нет у него никакой догадки, словно Бегилины слёзы вызваны чем-нибудь посторонним, к нему, к Некуару, не имеющим отношения. И даже выразил сожаление, что в розысках Вин-ваша Бегила не может ему помочь. (Притворяться при нужде (а умалчивание - для горца не ложь) воин очень даже умел.) Однако, отойдя на приличное расстояние, Некуар длинно и скверно выругался. И тут уже досталось всем без разбора: Бегиле, Вин-вашу, Вин-вашевой матери, Повелителю Молний и даже Легиде.
Выругавшись и этим облегчив душу, воин крепко задумался, но ничего утешительного в голову ему не приходило. Мальчишки-невольники зря обшарят и плавни, и лесную чашу - в горы они не пойдут, горы для них много страшнее людского гнева. (Некуар - отчего бы? - будто бы напрочь и враз забыл: до гор почти полный дневной переход, и если Вин-ваш вышел на рассвете...) Бездельники эти просто-напросто исчезнут на пару дней - прекрасно зная, что воин отходчив, что гнев его хоть и страшен, но, по счастью, непродолжителен. Стоит несколько дней переждать в сторонке, и на глаза Некуару можно попадаться почти ничем не рискуя. В худшем случае, получишь пару затрещин, да и то не со зла, а так - для порядка.
В горы мальчишки (как и никто, впрочем, из жителей Побережья - этим недобрым утром очевидное злонамеренно ускользало от Некуара) не пойдут. А и пошли бы - толку-то?! Во дворце Повелителя Молний невольников вполне достаточно, и многих мог бы Некуар заставить (опять ошибка! чужими невольниками не больно-то покомандуешь!) пойти с ним на поиски. И пошли бы они (никуда не пошли бы!) обречённой толпой - с единственным желанием: уберечься. Не угодить в пропасть, не попасть под лавину, не заблудиться и не замёрзнуть. Нет, не рабам искать охотника в горах.
А обращаться к свободным?.. И нежелательно, и почти бесполезно...
(И не "почти", а действительно - бесполезно, если Вин-ваш вышел на рассвете. Это последнее, как и многое другое, от Некуара упорно пряталось, за грань уходило - в неразличимость. Словно его мысль разломилась, и на видимом обломке оказались: Вин-ваш, Бегила, их непозволительное поведение, отчасти и горы - но именно здесь пробежала трещина. Горы, как обиталище снежного барса, как цель Лилиэдиного брата, оказались на видимом обломке; а горы, как взбунтовавшаяся, рванувшаяся к небесам земная плоть, и не где-то, а в определённом, отделённым от Города значительным расстоянием, месте - очутились на обломке отпавшем и потерявшемся. И вот этих-то, настоящих, но удивительно потерявшихся гор, для воина будто бы не существовало. Аникаба ли так устроила, само ли всё получилось так, но мнимая необходимость доверительного разговора с Вин-вашем причудливо разломила мысль Некуара - разломила, и один из обломков спрятала.)
Единственное, пожалуй, здоровое опасение удержало воина от непоправимых глупостей: вздумай он обратиться к охотнику - пришлось бы сочинить убедительную историю, что для него являлось практически невыполнимой задачей. Свободного промолчать не заставишь. (Невольника, впрочем - тоже, но невольнику кто поверит?) А для свободного надо придумать нечто такое... такое... такое, словом, чтобы он согласился добровольно онеметь! Иначе скоро все узнают, что Некуар, перед тем как отправится к богине, усиленно разыскивал сына Повелителя молний, а после, уединившись, долго с ним разговаривал.
Слава Некуара и избранность Вин-ваша высветили их очень опасно. А ведь такое - увы, ставшее редким - событие, как добровольный уход к богине, запомнится надолго. И все захотят узнать у Вин-ваша, о чём накануне своего героического поступка Некуар с ним шептался наедине. И трудно, если вообще возможно, будет Вин-вашу рассказывать складные небылицы тогда, когда на другое - важнейшее! - отвлекутся все его силы.
Да, нежелательна Некуару помощь какого-нибудь следопыта-искусника - нежелательна, и... необходима! До вечера времени всего ничего осталось, да и неизвестно, захочет ли Аникаба ждать даже до вечера? Некуар, правда, чувствует, что до вечера ничего нежелательного не должно случиться - и более: он в этом почти уверен... уверен... а всё-таки? Впрочем, если и так, если и есть у него какая-то капля времени, до захода солнца в одиночку найти Вин-ваша в горах - бред! (Действительно - бред, если учесть, что до этих самых гор до вечера можно только бегом добраться! Непреднамеренное - или умышленное? - самоослепление всё ещё мешало воину видеть реальный, а не искажённый нездоровым воображением мир.) Надо, надо обращаться за помощью, и надо - будь он не ладен, этот молокосос! - убедительно и правдоподобно лгать.
Задумался - правда, всё ещё не о том, о чём следовало! - Некуар надолго. Нет, в данном случае смущала его не ложь, ибо - даже по строгим горским меркам - это вовсе не ложь: обычная военная хитрость, нечто вроде обходного манёвра. Нет, дело совсем в другом: не бывшее представить бывшим и облечь этот призрак плотью - неразрешимая для него задача. Неразрешимая, и бесит особенно тем, что по отдельности каждая из её составляющих частей прозрачней, чем небо весенним утром. Мало ли зачем Вин-ваш мог понадобиться Некуару? Разве Великий воин обязан делиться своими тайнами? Разве его желание добровольно уйти к богине не священно для всякого из народа бад-вар? В заповеданной Роще подняться на алтарь Аникабы и бестрепетным верным движением себе перерезать горло?! Возвышенно это и достойно вечной славы. Так это - да... если бы не уединённый разговор с Вин-вашем накануне героического поступка! А главное: очевидная необходимость этого секретного разговора. Ведь лучшего способа, чтобы привлечь к юноше нехорошее любопытство, трудно придумать. Нет, безо лжи, которая выглядела бы правдивее тысячи правд, не обойтись...
Увы, наращивание плоти на скелет - занятие не для воина. А честно предпринимаемые Некуаром мучительные попытки изнасиловать своё воображение, привели лишь к головной боли да до бешенства его разозлили. Ослепляющий красный гнев заставил Некуара на какое-то время забыть не только о насущных заботах, но и о самом Лилиэдином существовании. И скверно в этот момент пришлось бы всякому, имевшему неосторожность подвернуться воину под руку...
...под руку, на своё счастье, ему не подвернулся никто, и Некуар вспомнил о Бегиле. Конечно, она, похотливая ..... развратная ..... она, и только она! Вин-ваш, ..... сластолюбивый, в объятиях этой бесстыжей ..... распутной ..... и осторожность, и ум, и волю - теряет всё!
Некуар уже сделал несколько бессознательных шагов в направлении дворца, но гнев вовремя отвязался от воина. Слава Великой богине! Не хватало только изувечить сейчас Бегилу или совершить иную, ещё более опасную глупость! Пусть слабым владеет гнев - сильный обязан владеть своим гневом! Необходимо отвлечься, дать отдохнуть измученной голове.
Воин на полушаге остановил себя, повернулся и стремительно пошёл прочь. Шум и толкотня смежной с дворцовой торговой площади должны освежить его - это от слабости, от нежелания видеть правду. (Или - от неумения: мысль разломилась, и многое, совершенно необходимое, осталось на потерявшемся обломке.) Должны освежить... однако - не освежили... и воин свернул в сторону - к навесу, гостеприимно тянущемуся по краю площади.
Здесь не кричали бойко, не отпускали солоноватых шуточек; здесь отдыхали и - будто бы, между прочим! - заключали огромные сделки степенные мужи. Не те, разумеется, кто вынес на продажу два или три короба с овощами, несколько мер лежалого ячменя, пригнал недокормленную козу или приволок свежеубитого оленя. Нет, сидящие здесь приходили лишь со связками просверленных табличек из слоновой кости, на которых кровью были начертаны дважды заклятые, трижды заговорённые священные знаки предлагаемых на обмен товаров.
Да и на самом деле, не пригонять же на небольшую площадь огромные стада, не приносить тысячи мер зерна или сотни кувшинов с вином? Удобные - да - таблички, но... Некуар презирал их! Равно - как и их владельцев! Таблички, впрочем - сильнее. Презирал до рвоты, до несварения желудка - ибо народу бад-вар они достались в наследство от изнеженных (по счастью, истреблённых!) Жителей Побережья. Нечистое и, по мнению Некуара, губительное наследство. Ведь всего несколько поколений назад никто из его народа не обладал таким стадом, не собирал столько ячменя, чтобы стадо было нельзя пригнать, а ячмень принести на площадь.
(Стоит заметить, эти таблички не нравились не одному Некуару. Правда, на совсем ином основании: первобытную добродетель утратил народ бад-вар, и священные изображения на табличках всё хуже оберегали от злостных обманов. Однако с этим приходилось смиряться... В самом деле - не пригонять же на площадь тысячные стада?..)
Презирая владельцев огромных стад, Некуар, обычно, избегал их общества. Но сейчас - когда, может быть, решалась участь народа бад-вар! - воину было не до этого. Не замечая собравшихся, он прошёл в затенённый угол, опустился на чистый, сплетённый из пальмовых веток коврик - и спросил небольшой кувшинчик вызревшего вина. Такое вино не ударяет в голову, не сообщает неразумной силы рукам и ногам, но веселит сердце и греет душу. Оно может успокоить смятённую мысль, рассеять досаду и даже смирить клокочущий гнев.
Некуар маленькими глотками, подобно целебному настою, пил выдержанное вино, к воину уверенность возвращалась, и казалось: нужное решение вот-вот найдётся. И непременно нашлось бы, но не вовремя прибежал раб и, склонившись, сказал Некуару, что Носитель Священной Бороды Че-ду Первый Друг Повелителя Молний Мудрейший Му-нат желает видеть Великого Воина Некуара.