Пузин Леонид Иванович родился в 1947 году - в Крыму в селе Красный Мак. В 1968 году закончил Ростовское-на-Дону художественное училище. Живописец, участник многих художественных выставок. Стихи и прозу пишет с юности. Публиковался в журналах "Смена", "Искатель", "Порог", Украина, "Я", США, "Свет", в альманахе "Порог-АК", Украина.
Леонид Пузин
КУРАТОР ЗУРХ
("Искатель", N 9, 2006 г.)
- А теперь Зурх продемонстрирует нам свои достижения. Покажет, что за время каникул не только не растерял навыков в левитации второго рода, но и значительно усовершенствовался в умении зависать в форме "пушистого" облака. Приступайте, Зурх, и не забудьте, что облако должно быть по-настоящему пушистым, а не плотным, не скользким и уж тем более - не мокрым.
Сама по себе левитация Зурху нравилась, и третий цикл обучения, когда она являлась профилирующей дисциплиной, оставил у молодого Дракона самые приятные воспоминания, но... эти жуткие трансформации! С которыми у Зурха не заладилось с самого начала - с третьего цикла, когда профессор Взай на глазах у всего курса из мощного обаятельного Дракона вдруг превратился в нелепое маленькое двуногое существо. С бледной кожей и смешной растительностью на шарообразной с едва заметными носиком, ртом и глазками голове. И хотя Зурх знал, что это самая распространённая форма разумных существ в Галактике - не смог скрыть брезгливой жалости к маленькому уродцу. Что, конечно, не осталось незамеченным проницательным профессором, и его упрёк, - стыдно, Зурх! - ещё долго звучал в ушах у молодого Дракона.
Как выяснилось позже, занятия по трансформации с превращения в особенно неприятную (бледнокожую) форму разумных двуногих Взай начал намеренно - в качестве своеобразного теста на ксенофобию. И Зурх его оглушительно провалил. Впрочем - не он один, но другие всё-таки смогли скрыть свою неприязнь, а его профессор заметил. И стал спрашивать с него значительно строже, чем с прочих. Что, разумеется, не только не добавляло любви к занятиям по трансформации, но и бросало нехорошую тень на прежде так нравящуюся Зурху левитацию. Одно дело, зависнув в воздухе, парить в своём истинном облике - крылатого могучего существа - и совсем другое: клубиться аморфным "пушистым" облаком. Чувствуя, как все молекулы твоего тела от окончательного распада удерживаются только флуктуирующим силовым полем. Постоянно меняющиеся параметры которого контролировать очень непросто. Почему Зурх, не любя никаких трансформаций вообще, всё же предпочитал плотные кристаллические образования: лёд, а ещё лучше - камень. Увы, ничему плотному, с точки зрения аборигенов, висеть в воздухе не полагалось, и потому на уроках левитации второго рода трансформироваться приходилось в основном во что-то рыхлое, текучее, рассыпающееся. Чаще всего: в туман, облака, пылинки. К тому же Взай, борясь с остаточной ксенофобией Зурха, не делал ему никаких поблажек, давая самые сложные задания: перевоплотиться, видите ли, потребовал не в абы какое облако, а обязательно в "пушистое"! Самое неуправляемое!
Нечего и говорить, что за всё время каникул ни разу не удосужившийся трансформироваться во что-нибудь менее плотное, чем дождевая лужа, "пушистым" облаком Зурх не стал - освобождённые волевым усилием молекулы его тела образовали не лёгкую ажурную псевдокристаллическую структуру, а, уплотнившись, потекли самым позорным образом. Облако получилось - мокрее не бывает. Да вдобавок, спонтанно возникшая флуктуация расстроила тонкий механизм управления гравитацией, и очень скоро это мокрое облако осело на землю и разлилось мелкой отвратного вида лужей. И если бы Драконы могли краснеть от стыда - лужа наверняка замерцала бы всеми оттенками гнойно-розового цвета. Но и без этого... когда, осознав свой конфуз, Зурх прекратил провальную трансформацию и принял обычный вид, ехидный комментарий профессора он счёл не самым обидным наказанием. А что? За свой глупый промах получить основательную порцию статического электричества, от которого так болезненно топорщатся все чешуйки на коже, будь он хотя бы четырьмя курсами младше, получил бы как миленький. И поделом. Зурх даже пожалел, что давно вышел из того возраста, когда элементарное детское наказание избавило бы его от мучительного стыда - увы, связанное с взрослением Дракона увеличение степеней свободы внешнюю ответственность всё более заменяло внутренней. И, казалось бы, никому не обязанной давать отчёта в своих действиях, прошедший посвящение полноправный Дракон в реальности оказывался скованным столькими внутренними запретами, что становился рабом своей донельзя гипертрофированной совести. Без чего, впрочем, раса Разумных Драконов не могла бы претендовать на роль истинных Повелителей Галактики. А всего вероятнее, овладев способностью аккумулировать электромагнитную энергию и извергать её в виде огненных палящих струй, самоуничтожилась бы в глубокой древности.
И хотя Зурху до посвящения оставалось ещё пять семестров, ехидный выговор профессора ему напомнил, что это не такой уж длительный срок: не успеешь оглянуться и придётся выбирать Планету. Скорее всего - населённую антипатичными ему двуногими. Ведь с его успеваемостью не было почти никаких шансов стать Куратором расы разумных рептилий. А уж тем более - насекомых: наиболее симпатичного Зурху вида. Ибо коллективный разум, который только и могли образовывать насекомые, отзывался лишь на самые тонкие, почти неощутимые средства воздействия, и было бы наивно надеяться, что Педагогический Совет Фермы доверит хроническому троечнику Зурху планету, населённую подобной расой. Как, впрочем, и рептилий - от которых в глубоко доисторические времена на родной планете Зурха отпочковалась раса Драконов. Нет уж! С его успеваемостью он мог рассчитывать только на планету населённую самым распространённым в Галактике видом разумных существ - двуногими млекопитающими. Постоянно дерущимися из-за еды, самок, но более всего - из-за власти в стаде. Что, если их телепатические способности не получали должного развития, делало двуногих млекопитающих первейшими кандидатами в самоубийцы. Едва только они достигали соответствующего технологического уровня. Правда, на втором месте в этом печальном списке стояли "родные" Зурху рептилии, но поскольку у них несравненно реже чем у млекопитающих образовывалось самое непредсказуемое и опасное "индивидуальное" сознание, то в целом этот второй список не производил столь удручающего впечатления, как первый. Хотя, конечно, не радовал и он...
Как бы то ни было, когда на последнем семестре обучения Педагогический Совет Фермы распределил Зурха на планету Голубых Лемуров, хронический троечник посчитал это значительной удачей: слава Великому Дракону! Хоть эти Лемуры и млекопитающие, но не двуногие, а четверорукие и, главное - не бледнокожие. К тому же, не лишившиеся столь милого сердцу всякого Дракона хвоста. Да и их разум находился ещё в зачаточном состоянии, так что, если Владыки Галактики потеряют и эту расу, Зурху, кроме самого себя, винить будет некого. Конечно, к столь перспективным существам следовало бы послать куда более способного ученика, но Драконов так мало... а нуждающихся в кураторстве планет так много...
Как он сдал последний экзамен по телепортации, этого Зурх так и не понял - выручило, вероятно, пресловутое "драконье счастье". Без особых проблем перейдя в шестимерный континуум, он, почти уже полноправный молодой Дракон, вдруг почувствовал, что, несмотря на длительные тренировки, потерял всякую способность к ориентированию в этом специфическом пространстве. Однако - пронесло. Предельно сосредоточившись, Зурх представил ехидную ухмылку профессора Взая, крепко зажмурился, а когда открыл глаза, то обнаружил себя в самом центре экзаменационной поляны - к некоторому удивлению приёмной комиссии, никак не ожидавшей от посредственного ученика столь выдающегося результата. И только Взай посмотрел на него недоверчивым взглядом, словно на заподозренного в обмане, но ещё не разоблачённого фокусника. Однако ничего осуждающего конкретно почтенный профессор сказать не мог - перемещения в континуумах высших размерностей проконтролировать невозможно в принципе - и, скрепя оба свои драконьих сердца, вынужден был согласиться с решением большинства членов комиссии, поставивших Зурху высший балл. Единственный высший балл, полученный им на экзаменах за всё время обучения.
Ах, если бы Взай, доверившись своей интуиции, не согласился с мнением большинства! И Зурху назначили хотя бы ещё одну телепортацию! Ведь от повторных испытаний освобождались только студенты, получившие высший балл. Негласно считалось, если из шестимерного пространства испытуемый сумел выйти в самом центре экзаменационной поляны, то уж тем более попадёт на назначенную ему планету. Будь она хоть на противоположном краю Галактики.
Резкий порыв ледяного ветра бросил вниз растерявшегося Дракона. Прямо на выглядывающие из-под снега острые зубья скал. И только в самый последний момент, едва не переломав крылья, Зурху удалось пересилить мощный воздушный поток и спланировать на относительно ровный уступ.
Нет! Это не планета Голубых Лемуров! На которой даже на полюсах не бывает такого жуткого холода. Ну, да... на полюсах - не бывает, а на вершинах самых высоких гор?..
Ветер сёк тело Дракона колючими снежными зарядами, однако Зурха, избежавшего сокрушительного удара о скалы, эта безумная круговерть ничуть не тревожила: в несущемся снеге было столько статического электричества, что, впитывая его, встопорщившиеся чешуйки кожи отзывались слегка болезненным, но в целом приятным покалыванием - Дракон больше не мёрз.
Конечно, по выходе из шестимерного континуума неожиданно оказавшемуся непонятно где - в крутящемся месиве из ветра, снега и камня - Зурху следовало немедленно трансформироваться, сделавшись органической частью этого ледяного безумия, но он растерялся. Причём, до такой степени, что, избежав опасности и удобно устроившись на скалистом выступе, даже не подумал преобразоваться если не в гонимую ветром тучу, то хотя бы в гранитный валун, нарушив таким образом первую заповедь Куратора: ни при каких обстоятельствах не показывайся аборигенам в своём истинном драконьем обличии. Да, в высокогорной ледяной пустыне вряд ли могли обитать какие-либо аборигены, и тем не менее... уж, наверно, не зря мудрые головы придумали эту заповедь ещё на заре истории!
Насытившись электричеством, Зурх полностью успокоился, с интересом осмотрелся по сторонам и... ничтоже сумняшеся, нарушил вторую заповедь Куратора. Гласившую: если по выходе из шестимерного континуума ты оказался не в том месте, куда рассчитывал попасть, немедленно телепортируйся назад. А что он оказался не на планете Голубых Лемуров, Дракон понял сразу, едва почувствовав себя в безопасности на надёжной скале. Хоть местное солнце и закрывали плотные тучи, но они не могли помешать сверхчувствительным сенсорам Зурха определить его спектр - увы! Звезда и по спектру, и по светимости отличалась от той, вокруг которой вращалась планета Голубых Лемуров. Типичный жёлтый карлик - да таких в Галактике...
Осознав, что сориентироваться ему будет крайне не просто, Зурх за малым не принял верное решение и не телепортировался на родную планету, но... знаменитое драконье упрямство! После с трудом сданных выпускных экзаменов, сразу же потерпеть столь постыдное поражение?! Дать профессору Взаю повод к глумливой ухмылке: мол, чего вы хотели от троечника? Не говоря о том, что после такого оглушительного провала курировать какую-нибудь другую планету ему поручат очень не скоро. Если вообще - поручат... Как ни мало Драконов и как ни много планет, но подобная безответственность могла смутить даже наиболее снисходительно настроенных членов Высшего Совета. Ведь не справиться с самым элементарным, с телепортацией в нужное место - это, знаете ли...
...и Зурх нарушил третью заповедь Куратора! "Попав на незнакомую планету, оставайся на месте, пока не соберёшь всю необходимую информацию". А Зурх ограничился лишь тем, что определил состав атмосферы и сразу взмыл высоко в небо: сиднем сидеть на продуваемой всеми ветрами, изолированной от мира ледяной площадке - увольте! Да чтобы собрать здесь необходимую информацию - это же сколько может потребоваться периодов обращения планеты вокруг звезды? Нет! Не полагаясь на бездушные сенсоры, увидеть своими глазами, услышать своими ушами, обонять своим носом!
Взлетев на крыльях к границе тропопаузы и стратосферы, Дракон расслабился и завис, перейдя к свободному левитационному парению. Что позволяло Зурху, отключившись от внешних раздражителей, сосредоточиться и попробовать определиться с местом своей неудачной телепортации - в конце концов у него, как у всякого Дракона, в глубинах пролонгированной памяти хранились сведения обо всех звёздах и планетах Галактики. Однако нужная информация оказалась запрятанной так глубоко, что когда Зурх до неё докопался, то обнаружил: высотный ветер перенёс его через перевал и постепенно прижимает к южному склону гор. В дополнение к извлечённому из трудно доступных глубин памяти - этого только не хватало! Ведь на той планете, куда он попал из-за непростительной ошибки, Зурх не имел права находиться ни одного лишнего мгновенья! Ведь эту область Галактики Драконы оставили за зеленокожими двуногими хвостатыми млекопитающими второй планеты звезды СХ 075 а 147 рн 0018! Которые, правда, до сих пор не проявили к ней никакого интереса, но это, как говорится, их проблемы! Зурху здесь делать нечего! Немедленно телепортироваться куда угодно! Хоть в другую Галактику! Вот только...
Дракон вдруг почувствовал: оставить эту запретную планету, хотя бы бегло не ознакомившись с ней, он не в силах! Что-то, вопреки не только рассудку, но и болезненно всколыхнувшейся совести, его здесь властно удерживает. И Зурх нарушил четвёртую заповедь Куратора: не поддавайся иррациональным импульсам.
Южные склоны гор покрывала растительность: в основном травы и низкий кустарник. Спикировав с высоты восьми тысяч метров, недалеко от земли Дракон перешёл в горизонтальный полёт и плавно опустился на вершину одиноко стоящего утёса. Вспугнув гнездящуюся на нём пару орлов и, соответственно, нарушив пятую заповедь: не навреди.
Устроившись на вершине, Зурх с любопытством огляделся по сторонам: его пролонгированная память хранила лишь самые общие, да к тому же и сильно устаревшие сведения об этой запретной планете.
Драконье зрение отличалось большой остротой, в хорошую погоду Зурх мог на горизонте различить зверька размером с белку и сейчас ясно видел рассыпавшиеся по бескрайней травянистой равнине многочисленные стада и группы различных четвероногих животных. С ветвистыми выростами на голове, с невероятно вытянутой, сужающейся к концу подвижной мордой, с торчащими в разные стороны кривыми колючками, с шишкообразными выростами на носу - совсем неприметных и выделяющихся цветом, размером, формой. Но Зурха в первую очередь интересовала не эта самодостаточная фауна - нет: двуногие носители разума. Которых Драконы когда-то здесь обнаружили. И хотя разум у покрытых шерстью двуногих созданий был в самом зачаточном состоянии и вряд ли мог существенно развиться за столь незначительный промежуток времени, как 850 тысяч периодов обращения планеты вокруг звезды, и, соответственно, не стоило надеяться обнаружить носителей этого зачаточного разума в такой холодной климатической зоне - Зурх, оглядывая расстилающуюся внизу равнину, усиленно искал глазами именно их: двуногих "уродцев". И скоро нашёл. Здесь. На самой границе спускающегося с гор ледника и продуваемой всеми ветрами равнины.
Вернее, прежде самих двуногих, Зурх увидел их конусообразные небольшие жилища. И вьющиеся то там то сям дымы. И только заинтересовавшись этим феноменом - дымами в безлесном, явно не вулканическом ландшафте - Дракон заметил снующих возле костров двуногих. Бледнокожих и почти безволосых. Надо же! За каких-нибудь 850 тысяч обращений планеты вокруг звезды, аборигены везде, кроме головы, утратили защитный волосяной покров! И овладели огнём! Что, вероятно, было взаимосвязано: научившись обогреваться извне - а на многих двуногих Дракон заметил одеяния из звериных шкур - они перестали нуждаться в естественной защите от холода. И смогли поселиться у самого края ледника. До чего же хитрые и предприимчивые создания! И как катастрофически быстро эволюционирующие! Да если такими темпами они будут развиваться и дальше, то через каких-нибудь 500 - 600 тысяч обращений планеты смогут разжечь уже не межмолекулярный, а внутриядерный огонь! На котором неизбежно сгорят. Повторив судьбу большинства "обзаведшихся" индивидуальным сознанием млекопитающих и рептилий. Ведь чем быстрее развивается разум этого типа, тем выше вероятность его самоуничтожения. И куда только смотрят зеленокожие хвостатые бездельники со второй планеты звезды СХ 075 а 147 рн 0018?! Ведь это же их область Галактики! Ведь в ведение этим ленивым тварям Драконы её передали давным-давно! И - зря! Допустить у себя под носом столь ужасающе быстрое развитие сознания индивидуального типа - это же... это...
Зурху вдруг показалось, что он осознал, почему, вопреки запрету, решил задержаться на этой планете. Конечно! Если зеленокожие бестии оставили без внимания столь самоубийственно быстро развивающееся сознание - он призван замедлить эволюцию! Дать аборигенам хотя бы маленький шанс избежать самоистребления! Да если всего за 850 тысяч оборотов планеты вокруг звезды они овладели огнём, научились шить одежду и лишились волосяного покрова, то того и гляди, изобретут лук, пращу и прочие метательные орудия. Ведь создание опережающей развитие этических норм и внутренних запретов орудийной технологии, это же... нет! Он просто обязан вмешаться! Да - но... почему он решил, что зеленокожие Кураторы обошли вниманием эту планету?
(Не будь Зурх хронически троечником, он бы наверняка вспомнил о шестой заповеди, - не укради у аборигенов их историю, - заповеди хотя и спорной, но, как правило, уберегающей Куратора от многих, сделанных по свойственному юности нетерпению, ошибок.)
Почувствовав себя призванным, Дракон больше не колебался, и как ему ни претила трансформация в млекопитающих, ради великой цели Зурх был готов принять даже облик этого самого крайне ему не симпатичного двуногого. Однако вовремя сообразил, что явиться к аборигенам в образе их собрата, мысль не слишком удачная.
В два-три взмаха могучих крыльев спланировав со скалы, Дракон трансформировался в самое крупное из замеченных им животных - с вытянутой подвижной мордой, торчащими из пасти огромными кривыми клыками и маленьким весело болтающимся хвостом. Рассудив, что поскольку это животное явно травоядное, то аборигены особенно бояться его не будут, а так как в сравнении с двуногими носителями зачаточного разума оно имеет колоссальные размеры, то и напасть на него не посмеют. И он сможет мирно пастись неподалёку от какого-нибудь туземного стойбища, потихоньку собирая необходимую информацию.
Поначалу всё пошло по замыслу Зурха: бледнокожие двуногие почти не обратили внимания на флегматично щиплющего траву гиганта, и трансформировавшийся Дракон с расстояния в четыреста, четыреста пятьдесят шагов мог спокойно наблюдать за жизнью разумных аборигенов третьей планеты звезды СХ 075 а 147 рх 4285. И очень скоро сделал крайне неприятное открытие: луком эти существа уже овладели. И кроме него, множеством разнообразных каменных и костяных орудий: ножами, топорами, скребками, иглами и ещё кое-какими штучками, назначение которых оставалось пока непонятным Зурху. Но особенно Дракона поразили их копья. Причём - не сразу. Поначалу тяжёлые длинные то ли колья, то ли дубины в руках туземцев он принял за обыкновенные толстые палки - заострённые с одного конца прообразы будущих смертоносных копий. Однако, приглядевшись, понял, что сделаны они не из дерева - из кости. Целиком - из кости: и наконечники, и то, что поначалу Зурх принял за древки. Ну да, на безлесной равнине делать орудия целиком из кости - имело смысл, но... откуда такие ровные громадные кости?! Ведь копья из них едва ли не вдове длиннее взрослых аборигенов! Разве что... из огромных клыков тех животных, в одного из которых он трансформировался? Но, во-первых, чтобы все взрослые туземцы могли обеспечить себя подобными копьями, им требовалось отыскать целое кладбище павших гигантов, а во-вторых - и в главных! - торчащие из пастей клыки этих животных закручивались чуть ли не в кольца. А копья у аборигенов были совершенно прямыми! И, значит... дикари владели технологией позволяющей изменять форму кости? Но такая технология предполагает значительные познания в органической химии... если не теоретические, то хотя бы практические... Антидракон его побери - откуда?! Или эти зеленокожие твари со второй планеты далеко не такие бездельники, как он о них подумал?! Напротив! Ярые, так сказать, прогрессоры?! Вместо того, чтобы тормозить опасно быстрое развитие технологии у местных туземцев, всячески его поощряют? Зачем? В качестве эксперимента? Но ведь они не могут не понимать, что такой эксперимент однозначно закончится самоубийством? Ведь крайне агрессивные и безответственные аборигены - а Зурх за каких-нибудь пять дней отметил три кровавых стычки между двуногими самцами из различных стойбищ, - достигнув соответствующего технологического уровня, наверняка самоуничтожатся! Нет! Это безобразие следует прекратить! Но... как?
Если бы Дракон был уверен, что семипалая зеленокожая раса разумных млекопитающих действительно экспериментирует на третьей планете звезды СХ 075 а 147 рх 4285, он бы, забыв о своих амбициях, немедленно телепортировался на родину, но чтобы обвинить зеленокожих в столь чудовищном преступлении Зурху не доставало данных, и он решил задержаться. Хотя бы до той поры, пока не убедится в недозволенной прогрессорской деятельности этих созданий. Или - в отсутствии оной. И в последнем случае... ах! Спасти от самоуничтожения зарождающийся индивидуальный разум - что может быть выше для Дракона! А уж для хронического троечника...
Увлёкшись мечтами о своей небывалой славе, Зурх напрочь забыл, что на этой планете он не имеет права находиться ни одного лишнего мгновения, и что когда Высший Совет узнает о столь беспардонном своеволии, его, в лучшем случае, очень не похвалят.
На седьмой день после неудачной телепортации Дракону открылось, где и каким образом аборигены берут кость для своих удивительных копий. И это открытие принесло ему новую головную боль.
Утро началось с того, что все взрослые мужчины из нескольких стойбищ собрались на берегу небольшой быстрой речки. Одной из многих, сбегающих с гор и с севера на юг пересекающих равнину. Поначалу Дракон подумал, что между двуногими самцами затевается грандиозное побоище, оказалось - нет. Ничего подобного. Ещё вчера готовые вцепиться друг другу в глотки, мужчины из разных стойбищ, недолго посовещавшись, вдруг сбросили с себя одежду, во всей "красе" явив свои бледные уродливые тела, и, нацепив маски, дружно запрыгали вокруг больших костров. Подвывая и прихлопывая в ладоши. Потрясая копьями и что-то ритмически выкрикивая. За шесть дней своего "выпаса" неподалёку от одного из стойбищ Зурх неплохо усвоил несложный язык туземцев и сейчас разбирал отдельные, мало связанные с другими слова.
"О, великий бог-мамонт, - мамонтом аборигены называли того зверя, в которого трансформировался Дракон, - будь славен! Аао, вайя, вай! - В языке туземцев существовало множество междометий, будто бы не имеющих конкретного смысла, но, как понял Зурх, позволяющих аборигенам выражать многие разнообразные чувства и, кроме того, при минимуме служебных слов помогающих строить сложные грамматические конструкции. - Ты послал нам своих детей! Взизайя, вай! Которых мы любим - эвайя, вай! О, как мы их любим - вайя! И как они - эйя! - любят нас! И с радостью подарят нам свои бивни - айя, эвайя, о! И мы сделаем из них отличные копья - взай! И твои дети, великий бог-мамонт, с радостью подарят нам свои шкуры - эвайя, о! И мы накроем ими свои жилища - славься великий бог-мамонт - взай! И твои дети с радостью подарят нам своё мясо - эвайя, о! И Люди Тысячи Рек родят много крепких младенцев - аао, эвайя, взай! На радость твоим детям, великий бог-мамонт! Которые так любят дарить Людям Тысячи Рек свои бивни, шкуры и мясо - айя, эвайя, взай! О, как мы любим твоих детей, великий бог-мамонт! Айя, эвайя, о! И со всеми почестями провожаем их в Страну Вечной Весны! Где они, набираясь сил, пасутся на бесконечных нетронутых лугах - эвайя, о! И снова приходят к Людям Тысячи Рек! Которые их так любят - айя, эвайя, взай! О, великий бог-мамонт, помоги нам вернуть твоих детей в страну вечной весны! Твоих, заблудившихся здесь детей! Айя, взизайя, иии! О, великий бог-мамонт! Мы их проводим со всеми почестями - эвайя, о! Не станем есть их желудки, в которые ты поместил их души - эвайя, взай! Не станем варить их кровь, в которую ты поместил их силу - эвайя, о! Не станем сокрушать их рёбра, а в основу своих жилищ положим их целиком - взайя, эвайя, ай! О, великий бог-мамонт, мы так любим твоих детей! И твои дети так любят нас - вайя, эвайя, о! Славься, славься, великий бог-мамонт - айя, взизайя, иии! Эйя, эвайя, иии!"
Зурх с большим интересом внимал этому, перенасыщенному эмоциями, образчику дикарской логики. Антидракон его побери! За каких-нибудь 850 тысяч обращений планеты вокруг звезды аборигены в своём мышлении сумели подняться до таких высот диалектики! Выработать столь сложные метафизические представления! Да ведь они уже на грани технологической революции! Не успеет их планета обернуться вокруг звезды и ста тысяч раз, и они наверняка научатся обрабатывать металлы! А там - пар, электричество, атомная энергия и... неизбежная самоубийство! Ведь, насколько понял Дракон, изощрённые диалектика и метафизика туземцев служат им не для сдерживания агрессивных импульсов, а для того, чтобы оправдывать свои хищнические инстинкты. Да, но... потребность в оправдании своих поступков - не залог ли это будущей высокой этики? И потом... насмерть конкурирующие друг с другом самцы из соседних стойбищ могут, оказывается, ради общего дела забыть о своей вражде? А если так... то?.. аборигены третьей планеты звезды СХ 075 а 147 рх 4285 не совсем безнадёжны?.. имеют шансы?.. и если бы не столь убийственно быстрая эволюция...
Пока Зурх, с расстояния пятисот, шестисот шагов наблюдая за плясками и песнопениями аборигенов, размышлял подобным образом, картина переменилась: появились различные шумовые инструменты - свистульки, трещотки, барабаны, роговые трубы - и учинённый дикарями гвалт сделался нестерпимым для нежных ушей Дракона; от места сборища аборигенов Зурху пришлось отойти ещё на 700 - 800 шагов. И скоро Дракон смог заметить: поднятые дикарями визг, вой и грохот раздражают не его одного. До того мирно пасущиеся неподалёку от места сборища аборигенов мелкие животные насторожились, подняли головы и начали отступать подальше, тревожно поглядывая в сторону беснующихся дикарей. И через небольшой промежуток времени, не выдержав, побежали прочь. Увлекая за собой сначала группы, а затем и целые стада разнообразной живности. Постепенно в это паническое бегство стали затягиваться всё более крупные звери: олени, лоси, овцебыки, зубры, шерстистые носороги и наконец - мамонты.
Зурх поразился той лёгкости, с которой кучке голых дикарей удалось обратить в бегство этих гигантов.
Зачем?
Дракон скоро получил ответ на этот, заданный самому себе, вопрос. Почти слившаяся с горизонтом масса мелких животных вдруг резко шарахнулась и побежала в другую сторону. Сталкиваясь с продолжающими бежать в прежнем направлении и сея невообразимую панику. Вернув себе драконье зрение, Зурх различил на горизонте другую кучку беснующихся дикарей - вот оно, значит, что! Коллективная охота! Затеянная аборигенами грандиозная облава! Совместно затеянная многими сотнями, если не тысячами, мужчин. Вполне возможно - из разных племён.
Непросты, ох, непросты аборигены этой планеты! Антидракон их забери - диалектики! То уговаривают мамонтов, что собираются их убивать для их же блага, то, усмирив свою жуткую агрессивность, ради успешной охоты вступают в межплеменные союзы! В свете чего, не стоит удивляться их поразительно быстрой эволюции. Надо же! За каких-то 850 тысяч обращений планеты - такой прогресс! От разрозненных немногочисленных групп использующих лишь палки да грубо оббитые камни неумех, до безоговорочных владык своего мира! Всех его климатических зон!
Интересно, обратившись с извинениями к богу-мамонту, они - что? Всерьёз собираются убивать его детей? Чем? Не костяными же копьями - в самом деле? Или рассчитывают, что в панике, охватившей всех животных равнины, несколько мамонтов нечаянно покалечатся? Ну, может быть, два или три действительно покалечатся, однако дикари перед богом-мамонтом извинялись так, будто затеяли массовую бойню его детей... Что без мощных метательных орудий, конечно, невозможно. Ведь их луки и копья в сравнении с такими махинами - смешно. Или... не смешно? Уж больно они шустры - эти двуногие бледнокожие аборигены с третьей планеты звезды СХ 075 а 147 рх 4285...
Задумавшись, Зурх не заметил, как его захлестнула живая волна бешено мчащихся коз, антилоп, газелей. Управляемая волна.
Подняв мамонтовую голову, трансформировавшийся Дракон заметил, что по бокам этого живого потока снуют голые дикари. Оглушительно воя, свистя, треща и ловко орудуя своими тяжёлыми копьями - не давая рогатой мелочи прорвать оцепление. Пастыри - да и только! Если за линию охотников пытался вырваться крупный зверь, ему не мешали, но таких было немного - большинство крупных созданий бежало в гуще потока.
Поразительно ушлые аборигены! До того изучившие повадки животных, что их можно без натяжек считать повелителями экосистемы всей этой бескрайней равнины! Хозяевами жизни и смерти...
Мало-помалу граница облавы сместилась в сторону от Дракона - на Зурха стали натыкаться всё более крупные звери, и когда на него вдруг выскочила группа мамонтов, то он побежал вместе с ними. Не отдавая себе отчёта - повинуясь стадному инстинкту той здоровенной скотины, в которую имел неосторожность трансформироваться.
Когда Дракону в полной мере открылось коварство аборигенов - для мамонта всё было кончено, и, чтобы не погибнуть, Зурх, напрочь забыв первую заповедь Куратора, взмыл над береговым обрывом в своём истинном драконьем обличии. К его огромному удовольствию, едва ли не насмерть перепугав гнусных двуногих хищников - маленьких безжалостных истребителей травоядных гигантов.
Как же! Аборигенам, чтобы убить мамонта, требуются мощные метательные орудия - ха! А пятнадцатиметровый береговой обрыв - чем, спрашивается, хуже?! Хитры, ох, до чего хитры разумные бледнокожие млекопитающие третьей планеты! Посеяв панику среди мелкого зверья, они так ловко сумели направить бегство, что вовлечённые в этот поток крупные животные оказались полностью управляемыми! Всё остальное сделал рельеф местности.
Зурх коварную ловушку заметил лишь оказавшись на самом краю обрыва. И расправил драконьи крылья. Которых, увы, другие мамонты не имели и, будучи не в силах затормозить перед роковой чертой, валились вниз. Ломая хребты и ноги. Насаживаясь на врытые дикарями в землю острые копья. Дёргаясь, мучаясь, хрипя, трубя, умирая. Что, к несчастью, не останавливало других мамонтов, которые замечали опасность лишь в самый последний момент - когда уже было поздно, когда инерция огромных туш неотвратимо увлекала их вниз: на копья, на камни, на искалеченные тела своих умирающих сородичей.
Взмыв над этой отвратительной бойней, Зурх так и не вспомнил, что ему следует немедленно трансформироваться во что-нибудь не привлекающее внимание, и более: он не полетел прочь, а продолжил кружиться над ужасным береговым обрывом. Видя, как с него срываются, калечась и убиваясь, всё новые мамонты, носороги, зубры. Для зверья помельче этот хоть и очень крутой, но не отвесный береговой откос был не таким губительным: большинство из них или успевало шарахнуться в сторону, или в несколько ловких прыжков соскочить вниз, серьёзно не покалечившись.
Да, бледнокожие уродцы затеяли не просто грандиозную облаву, а избирательную охоту на самых крупных обитателей равнины - носорогов и мамонтов. Преимущественно - мамонтов. Подло используя стадные инстинкты этих гигантов. Носороги, как закоренелые индивидуалисты, в своём большинстве сумели выскользнуть из живого потока и, прорвав цепь загонщиков, избежать рокового обрыва. По беглой оценке кружащегося над местом массовой бойни Зурха, на одного разбившегося носорога приходилось не менее семи-восьми мамонтов. Хотя, конечно, он, как хронический троечник, до сих пор не удосужился узнать не только точного числа, но даже соотношения тех и других, живущих на этой приледниковой равнине. Да что мамонты и носороги - Зурх даже двуногих носителей разума посчитал весьма приблизительно. Что вообще не лезло ни в какие ворота, ибо седьмая заповедь Куратора гласила: знай каждую разумную особь на контролируемой тобой территории.
Корчи многих десятков, если не сотен, поверженных гигантов, испускаемые ими, исполненные смертельной муки, трубные вопли невыносимым состраданием сдавили оба драконьих сердца - Зурх, не выдержав, спикировал и на всю эту массу истерзанной, мучащейся, но ещё живой плоти фыркнул мощной струёй голубых молний, разом прекратив их бессмысленные страдания. Да, как Куратор, он не имел права действовать подобным образом, но... редкий из Драконов не срывался, выведенный из себя вопиющей жестокостью зарождающегося разума! Даже из тех, которые с отличием сдали все выпускные экзамены. Ну, а с хронического троечника - чего уж и спрашивать... Слава Великому Дракону хотя бы за то, что Зурх не ударил молниями по отвратительным бледнокожим убийцам. А ведь хотел... и, возможно, ударил бы... если бы страшно перепуганные двуногие носители разума не успели разбежаться... на своё и его - Зурха - счастье... ибо за всё время кураторской деятельности Драконов лишь семнадцать особей имели дерзость посягнуть на жизни разумных аборигенов опекаемых ими планет. И пополнить этот короткий, но исключительно позорный список своим именем Зурху, разумеется, не улыбалось.
А вот от соблазна ещё больше испугать разбежавшихся в страхе дикарей, молодой
Дракон удержаться не смог. На бреющем полёте пройдя над рекой, он мощными электрическими разрядами на протяжении нескольких десятков шагов вскипятил в ней воду - увы, совершенно не подумав о погубленной при этом рыбе. (Одно слово - троечник.) Затем, то взлетая к облакам, то стремительно пикируя, ослепительно яркими молниями в несколько приёмов буквально испепелил маленький пустынный - опять-таки, не считая мышей, леммингов, сусликов, не говоря уже о насекомых - островок и, опомнившись и устыдившись содеянного, полетел прочь, виновато махая могучими драконьими крыльями.
Только высоко в горах, на вершине окружённой ледяными торосами скалы Зурх окончательно пришёл в себя. И смог оценить первые семь дней своего пребывания на третьей планете звезды СХ 075 а 147 рх 4285. И поставить себе твёрдую единицу. Что вело к попаданию хоть и не в столь позорный, но всё равно - очень нежелательный для всякого Куратора список. И если бы Драконы могли краснеть...
...а так как краснеть они не могли, то Зурху волей-неволей пришлось крепко задуматься о своих последующих шагах. Да, дров он здесь наломал изрядно, но, слава Великому Дракону, последней черты не переступил - не спалил этих мерзких двуногих, которых, Антидракон его побери, так не хочется считать разумными существами. Увы - хочется или не хочется - но они разумны. Слишком разумны. Стоят на пороге Великой Технологической Революции. И, стало быть - самоубийства. Уж кто-кто, но аборигены этой планеты в бесконечных свирепых войнах истребят себя ещё до овладения атомной энергией. Химическими взрывчатыми веществами, ядовитыми газами, искусственно выведенными смертоносными бактериями и вирусами - да мало ли чем! Ведь они такие изобретательные... И?
Зурх понимал, что ему следует немедленно телепортироваться на родину - в конце концов ничего непоправимого он здесь не совершил и мог надеяться, что после пересдачи всех экзаменов ему доверят какую-нибудь третьеразрядную планету - но... услышанный сразу по прибытии зов этого мира вновь зазвучал в ушах Дракона! Да, именно он - троечник Зурх - призван спасти этих мерзких, жестоких, неуправляемых, но имеющих выдающийся разум аборигенов!
Спасти... да... а зеленокожая раса вышедших на седьмой уровень континуума разумных млекопитающих? За которыми Драконы закрепили эту область Галактики? И которые, очень возможно, занимаются на третье планете звезды СХ 075 а 147 рх 4285 строго-настрого запрещённой прогрессорской деятельностью? Ага... занимаются... или это - его фантазии?
Хорошенько продрогнув на ледяном ветру - уязвлённая совесть подтолкнула Дракона в качестве самонаказания отключить всю внешнюю энергетическую защиту - Зурх наконец-то вспомнил, что он хоть и троечник, но питомец одной из лучших Ферм и чего-то, стало быть, да умеет. И если, смирив гордыню, вернётся к тому, чему его обучали в школе...
...и Дракон, преодолев свою нелюбовь к газообразным образованьям, трансформировался в "пушистое" облако - уж если он самовольно назначил себя Куратором этой планеты, то в первую очередь надо было собрать о ней как можно более полные и точные сведения. А не вмешиваться с бухты-барахты в жизнь затерянного у кромки ледника племени аборигенов. Не торопиться с выводами, а уж тем более - с осуждениями. В конце концов сами Драконы происходили от хищных рептилий и вряд ли с неразумной фауной родной планеты обходились в древности лучше, чем бледнокожие двуногие с местным зверьём.
В виде серебристого облака несколько дней покружившись над планетой, Зурх получил столько разнородной и противоречивой информации о населяющей её расе разумных существ, что для осмысления своих открытий вернулся в естественный драконий образ - в трансформированном состоянии ему всегда думалось как-то не так, чужеродная структура мешала сосредоточиться. Конечно, осознав недопустимость своего вмешательства в жизнь аборигенов третьей планеты, Зурх стал вести себя не в пример осторожнее - перелёты отныне он совершал только ночью, а днём прятался на недоступных горных вершинах. И всё-таки... туземцы иногда его всё-таки видели! Ранним утром или поздним вечером - на фоне зари. А иногда и ночью - освещённого волшебным светом полной луны. И рассказывали невероятные истории об огромном летающем существе. Невообразимо страшном, и чарующе прекрасном одновременно. Извергающем пламя и необыкновенно мудром.
Об испепеляющем пламени - ладно. Хотя Зурх, находясь на этой планете, больше ни разу не метнул даже самой хиленькой молнии, но в памяти жителей приледниковой равнины могли сохраниться впечатления о первой и единственной демонстрации его ужасающей силы и, передаваясь из поколение в поколение, дойти до далёких потомков... Но вот откуда взялись легенды о его необыкновенной мудрости? Не могли же в самом деле живущие исключительно в четырёхмерном мире, почти лишённые телепатических способностей носители хоть и мощного, но совершенно ещё дикого разума прозреть мудрость существа принадлежащего к расе, вышедшей на девятый уровень континуума? С которым к тому же по-настоящему - в его истинном обличии - им довелось столкнуться один единственный раз? Разумеется - не могли, но... если бы Зурх не был хроническим троечником, он бы наверняка задался вопросом: а не являются ли его усилия, направленные на спасение аборигенов третьей планеты звезды СХ 075 а 147 рх 4285, той самой прогрессорской деятельностью, в которой он заподозрил зеленокожих семипалых Управляющих этого уголка Галактики? Деятельностью - строго-настрого запрещённой не только десятой заповедью Куратора, но и Высшим Советом расы Разумных Драконов.
Ибо после нечаянной телепортации Зурха на третью планету, населяющие её носители пусть и мощного, но совершенно ещё дикого разума атомной энергией овладели не через пятьсот тысяч обращений этой планеты вокруг материнской звезды и даже не через сто, а всего лишь - через восемнадцать. И при этом - не самоуничтожились. Хотя только Великий Дракон знает, сколько драгоценной психической энергии пришлось затратить Зурху, чтобы удержать лидеров противоборствующих ядерных держав от рокового шага.
Февраль 2006
Леонид Пузин
ЖДИ МЕНЯ
("Порог", N 11, 2007 г.)
Мужчины не возвращались. Женщины это знали, но продолжали ждать. Отчаянно надеясь: а вдруг мой всё-таки возвратится? Мой - единственный...
От советского информбюро...
...тяжёлые бои в районе города...
Надежда Васильевна вздрогнула и во всю ширину распахнула приоткрытые створки окна. Голос Левитана зазвучал отчётливее - замелькали названия городов, фронтов, армий, направлений... сведения о сбитых самолётах, уничтоженных танках и убитых солдатах врага... и, разумеется, ничего о старшем лейтенанте Иване Окладникове - лётчике-истребителе, не вернувшемся с задания в мае тысяча девятьсот сорок третьего года. И все десять лет, прошедшие с той поры, Надежда Васильевна вторую половину весны, лето и начало осени держала приоткрытым выходящее в палисадник окно. Хотя была уверена, что это, мучительно ожидаемое ею сообщение может прозвучать только в мае. Но ни в мае сорок четвёртого, ни в мае сорок пятого - вплоть до этого, уже заканчивающегося мая пятьдесят третьего - оно так и не прозвучало.
Весна выдалась холодная, однако сегодня с утра проглянуло солнце, и Надежда Васильевна решила оставить окно широко распахнутым - не апрель, не замёрзнет.
Да, в тысяча девятьсот пятьдесят первом году гражданам первого в мире Социалистического Государства разрешили иметь запрещённые в начале войны радиоприёмники, но самый дешёвый "Рекорд" стоил почти пятьсот рублей, и при зарплате учительницы начальных классов в 450... и всё-таки, отчаянно экономя, Надежда Васильевна в течение года собрала бы, пожалуй, нужную сумму... если бы не знала совершенно точно, что необходимые ей сведения она может получить только из расположенного на городской площади мощного репродуктора! А когда за 75 рублей сдающая ей отдельную горницу товаровед Анна Степановна приобрела дорогущий аппарат и пригласила Надежду Васильевну его послушать, то сразу выяснилось, что полированный ящик - всего лишь увлекательная игрушка для взрослых. А может - не только игрушка. Может - что-то похуже. Вражеская провокация. Конечно, трудно допустить, чтобы в районном универмаге в открытую продавали товары сомнительного происхождения, но ведь диверсанты - они же повсюду! А разоблачают их, к сожалению, далеко не сразу. Ведь даже в кремлёвскую больницу сумели пробраться убийцы в белых халатах! И сколько времени прошло, пока этих мерзавцев вывели на чистую воду! Хотя...
Надежда Васильевна поймала себя на мысли, что почти поверила вражеской пропаганде. Вражеской?.. Из уже как два года разрешённого радиоприёмника? Купленного в советском универмаге... нет! Наша самая передовая в мире наука по секретному правительственному заданию изобрела и построила эти аппараты с целью проверки граждан на верность делу Ленина-Сталина... конечно! И даже ужасные сообщения о внезапной болезни и смерти любимого Вождя - проверка на стойкость духа советских людей в суровую годину испытаний. Да! Только так! Когда война длится двенадцать лет, только известием о мировой катастрофе можно проверить стойкость духа! И, конечно, ничего ужаснее, чем смерть Великого Сталина, в мире не могло случиться... до чего же всё-таки передовая у нас наука! Как подумаешь - сердце сразу переполняется гордостью. И за всю нашу Великую Державу, и за родную Коммунистическую Партию, и за её, верный заветам Ленина, Центральный Комитет, и особенно за Дорогого Любимого Вождя - товарища Сталина. Который, разумеется, не умер пятого марта - что бы ни говорил приобретённый Анной Степановной в районном универмаге радиоприёмник "Рекорд". Сталин бессмертен! И будет всегда! Будет...
...как, увы, и эта бесконечная Священная Война.
Услышав доносящиеся из репродуктора величавые слова героической песни, Надежда Васильевна спохватилась: уже двенадцать часов! А утренняя сводка информбюро зачитывается Левитаном от десяти до половины одиннадцатого. Куда, спрашивается, делись эти полтора часа? Между окончанием сводки информбюро и началом Великой Песни? О чём в это время говорил репродуктор? А он, разумеется, говорил. Не мог не говорить... Неужели она задумалась до такой степени, что пропустила мимо ушей и концерт по заявкам фронтовиков, и "Рабочую радиогазету"? Хотя нет, сегодня воскресенье и вместо радиогазеты передают новости культуры и искусства. Но всё равно... Если она, задумавшись, способна полтора часа прохлопать ушами - то?..
Надежда Васильевна рассеянно посмотрела на растущие в палисаднике и никак не зацветающие из-за холодов кусты сирени и горестно вздохнула: старость, старость... рассредоточивается внимание, слабеет память... вообще-то - нет! Вообще-то, в июне сорок третьего года получив известие о пропаже мужа и постарев сразу лет на пять, Надежда Васильевна больше не старела. Совсем. Шли годы, а из зеркала на неё по-прежнему смотрело хоть и немного грустное, но очень даже привлекательное лицо тридцатитрёхлетней женщины. Всегда - тридцатитрёхлетней. С того самого недоброй памяти июня, когда почта принесла ей мучительное известие. Разумеется, бесконечно так продолжаться не могло, и уже года четыре Надежда Васильевна подходила к зеркалу с некоторым трепетом. Особенно - в мае-июне. Всякий раз вместо лица синеглазой русоволосой женщины ожидая увидеть в нём пожилую седую ведьму. И - самое ужасное! - в глубине души Надежда Васильевна чувствовала: катастрофическое преображение случится с ней именно в тот момент, когда репродуктор голосом Левитана скажет, что старший лейтенант Иван Окладников, в неравном бою сбив пять самолётов врага, благополучно вернулся на свой аэродром.
Борясь с этой, подступающей из глубины, крайне неприятной мыслью, молодая учительница достала стопку тетрадей по арифметике и села к столу проверять ученические задания. Наперёд зная все ошибки в решениях девочек. Ну, конечно! Умница Танечка Морозова, блестяще справившись с математической частью задачи, как всегда, в словах "Царь-пушка" и "Царь-колокол" отбросила ненужные, по её мнению, вторые части. "Сколько бы весили два Царя, если бы они весели вместе?", - да, тяжеловатые у нас цари!
Улыбнувшись про себя, Надежда Васильевна обмакнула перо в красные чернила, волнистыми линиями подчеркнула всех усечённых "Царей" и поставила оппортунистическую четвёрку. Да, арифметически задача решена на пять с плюсом, но ведь она преподаёт все предметы, включая и русский язык, так что...
При семнадцати девочках мальчиков в четвёртом классе училось всего пятеро, и их тетради Надежда Васильевна оставила, так сказать, на сладкое - решения мальчиков непредсказуемы, и проверка этих решений доставляла учительнице немалое удовольствие. Ничего, что они путались в вопросах, часто ошибались в делениях, вычитаниях, сложениях и умножениях, а иногда и просто не понимали сути решаемой задачи - путались, ошибались и не понимали они каждый по-своему. Ведь, в отличие от большинства девочек, все мальчики учились впервые. Им надо было расти, взрослеть, заканчивать артиллерийские, пехотные, танковые и лётные училища и идти сражаться за Родину. А девочкам - ждать. Не взрослея. Не всем девочкам. Те, у которых сохранились отцы - на фронте или в тылу, неважно - стремительно созревали, второпях выходили замуж и, родив будущих защитников Отечества, провожали мужей и, подобно всем женщинам, начинали ждать. С надеждой - весточек от любимых; с трепетом - похоронок.
Однако у большинства девочек отцы или героически пали в боях за Родину, или числились пропавшими без вести - и они оставались девочками. Прилежно учились и не взрослели. По окончании учебного года переходя в следующие классы, а с началом нового возвращаясь в пройденные - всё забывая за время летних каникул и в точности повторяя все сделанные в прошлом году ошибки. И, как ни странно, эта особенность не взрослеющих девочек никого не смущала: ни их самих, ни их нестареющих мам, ни даже учителей. Конечно, Надежде Васильевне было скучновато проверять являющиеся точным повторением прошлогодних ученические тетрадки, но ведь в учительской работе вообще много рутины...
Пете Громову поставив с натяжкой четвёрку, а остальным мальчикам тройки, учительница тяжело вздохнула: эх! Будь её воля, она бы всем мальчикам ставила только пятёрки - увы! Во всех училищах, кроме пехотного, были нешуточные конкурсы, и баловать мальчишек сейчас - получать похоронки после. Да, необстрелянные выпускники офицерских училищ гибли во всех родах войск, но в пехоте - особенно. И потому, скрепя сердце, Надежда Васильевна спрашивала с них без поблажек - старое Суворовское изречение "тяжело в ученье, легко в бою" в эту нескончаемую войну приобрело особенно ёмкий смысл: вероятность погибнуть у лётчика или полкового артиллериста была вдвое ниже, чем у танкиста и впятеро - чем у пехотинца. Да и то - в последние три-четыре года. До этого соотношение было ещё хуже. Не говоря о первых двух годах войны, когда пехотинцы гибли практически стопроцентно. Если не физически, то, попадая в плен - морально. Ибо, как сказал Великий Сталин: всякий, сдавшийся в плен врагу - предатель. И когда враг будет разбит, а победа будет за нами - не уйдёт от справедливого возмездия.
Официально, конечно, все эти цифры являлись строгой государственной тайной, но... в районном городке с пятнадцатитысячным довоенном населением женщины, дружка перед дружкой выплакивая горе, о соотношении потерь по родам войск знали едва ли не лучше недоступной им официальной статистики. И Надежда Васильевна, вздыхая, вместо незаслуженных пятёрок ставила мальчикам заслуженные тройки, а иногда и двойки. Тяжело в учении...
Закрыв последнюю из проверяемых тетрадей, учительница посмотрела на висящие чуть ли не под потолком старенькие "ходики" и вновь неприятно удивилась: нет! Сегодня она явно не в себе! Почти три часа проверять тетрадки, когда обычно у неё это занимает от силы сорок минут!
С опаской подойдя к стоящему на комоде небольшому зеркалу, Надежда Васильевна убедилась, что страшного преображенья пока не случилось: ей по-прежнему тридцать три года, и в тёмно-русых волосах нет ни одной седой пряди. Да что - пряди: ниточки белой нет. Впрочем... до её нелёгкого выбора - с какой стати?.. ведь, чтобы случилось чудо - необходимо её полное внутреннее согласие... а мучительный выбор совершить с лёгким сердцем... нет, к этому она пока ещё не готова... Да, но откуда тогда сегодняшняя рассеянность?.. причём - в такой невозможной степени?.. что-то забывать, что-то терять ей случалось и прежде, но чтобы бесследно пропадало время?.. причём, не минутами - часами?! Или... похищая время, к трудному решению её кто-то подталкивает?.. зачем?.. ведь Надежда Васильевна твёрдо знает: выбрать она должна строго добровольно, в противном случае - никакого чуда.
Посетовав на свою душевную слабость, учительница вновь отложила тяжёлый выбор, как, обзывая себя бессердечной эгоисткой, она это делала вот уже четыре года и занялась приготовлением нехитрого обеда: перлового супа и жареной рыбы с макаронами.
Продовольственные карточки, попутно проведя денежную реформу, отменили в сорок девятом году, в магазинах теперь иногда продавали даже мясо, не говоря уже о колхозном рынке, и, казалось бы, по случаю воскресенья Надежда Васильевна могла себя немного побаловать, но... при зарплате в 450 рублей... из которых 21 рубль 35 копеек - подоходный налог; да 4 рубля 50 копеек - за профсоюз; да 50 рублей - облигации государственного внутреннего займа... Облигации, правда, иногда погашают, а однажды Надежда Васильевна даже выиграла 250 рублей... да 75 - квартирохозяйке... а ведь надо ещё и одеваться... да плюс необходимые мелочи: керосин, мыло, спички, зубной порошок... так что - не до разносолов! Сыта - и слава Богу. Хорошо хоть - дрова от школы. Да десять соток земли - всего-то в пяти километрах от их городка. Так что картошка, лук, свёкла, морковка - свои. До мая, к сожаленью, картошка не держится. Вот и приходится в основном - вермишель, макароны, перловку, пшено. А вообще - грех жаловаться! Родина воюет 12 лет, а её граждане не голодают. И более, как говорит Великий Сталин, материальное благосостояние советских трудящихся неуклонно растёт. И если бы вернулись мужчины...
На керосинке варились суповые кости - недорого, по рубль двадцать за килограмм, и мясо с них срезано не дочиста! - примус Надежда Васильевна пока не зажигала: на примусе быстро, а чтобы из костей получить навар - необходимо не меньше двух часов. Почистив и выпотрошив крупного почти трёхкилограммового леща - одноногому соседу рыбаку Василию потребовалось срочно опохмелиться, и он за эту рыбину запросил всего десятку, как раз на бутылку самогона - Надежда Васильевна почувствовала голод: время сегодня стало вдруг вытворять такие фокусы, что об обеде она спохватилась тогда, когда следовало думать об ужине. Отрезав толстый ломоть чёрного хлеба - нет, когда в свободной продаже хлеб по 95 копеек за большую буханку, ни о каком голоде речи идти не может! - учительница полила его постным маслом, посыпала солью и съела, запивая оставшимся с утра холодным морковным чаем. Теперь - полный порядок: пусть себе суп варится сколько надо. Можно, конечно, было бы быстро приготовить макарон и нажарить рыбы, но без супа по-настоящему сыт не будешь, а леща следовало растянуть, как минимум, на четыре дня - пережаренный не испортится.
В шесть вечера, когда учительница только-только успела съесть свой то ли припозднившийся обед, то ли ранний ужин, заглянула квартирохозяйка. Старше Надежды Васильевны всего десятью годами, она выглядела совершенной старухой - седая, морщинистая, с водянистыми серовато-зеленоватыми глазами. И хотя при зарплате в шестьсот рублей, да плюс премиальные, да плюс деньги за квартиру Анна Степановна могла позволить себе минимальную роскошь - ничего не помогало: ни окраска волос, ни завивка у парикмахера, ни пудра, ни губная помада, ни чёрный карандаш, которым она подводила брови и подкрашивала ресницы. Ибо, разойдясь с мужем ещё до войны, Анна Степановна принадлежала к тем немногим женщинам, которые старели. Причём - угрожающе быстро. Словно бы - не только за себя, но и за нестареющих вдов. И за таких, как Надежда Васильевна - чьи мужья числились в без вести пропавших. Хотя бывали случаи, когда официально не зарегистрированные женщины, потеряв возлюбленных, тоже переставали стареть - видимо, где-то там в "небесной канцелярии" прочная сердечная привязанность приравнивалась к церковному венчанию или штампу в паспорте. Увы, у Анны Степановны к бывшему мужу не сохранилось никаких добрых чувств, и она старела. И в тайне завидовала Надежде Васильевне. Что мешало душевному сближению живущих под общей крышей одиноких женщин - хотя внешне ладили они прекрасно, и Анна Степановна позволяла учительнице без дополнительной оплаты пользоваться подвалом для хранения картошки и по весне вскапывать для себя три грядки на её приусадебном участке.
На этот раз квартирохозяйка зашла, торопясь поделиться животрепещущей новостью - услышанной ею днём, при посещении церкви.
Из пяти бывших в их городке до революции и закрытых в двадцатые годы храмовых зданий с начала войны два - одно в ноябре сорок первого, а другое в апреле сорок второго - вернули Церкви, и Анна Степановна не только на праздники, но и каждое воскресенье регулярно ходила к обедне. Что Надежде Васильевне, как работнику образования, было заказано - к немалому её огорчению. Нет, не то что бы молодая учительница сознательно верила в Бога, но надежда на встречу там... которую Церковь всемерно культивирует... увы, увы, увы...
- Знаешь, Надя, - прямо с порога, утишив голос до шёпота, начала Анна Степановна, - сегодня в церкви... нет, ты не подумай, на этот раз точно.
Слухи о том, что мужчин после десяти лет службы вот-вот начнут "актировать", то разгораясь, то затухая, уже четыре года циркулировали в их городке, и Анна Степановна для вящей убедительности сослалась на авторитетный источник.
- Нам, своим знакомым бабам, Ефросиния Ефимовна сказала по большому секрету. А у Ефросиньи Ефимовны, ты знаешь, я тебе говорила, сын служит в райкоме вторым секретарём. Так вот, она сама слышала, как её Михаил говорил своему заму, что это дело решённое. Что двадцать второго июня - ну, на двенадцатую годовщину начала войны - Сталин издаст указ. Чтобы, значит, всех мужиков, которые воюют десять лет и больше, вернуть по домам. Актировать вчистую. И каждому, представляешь, Надя, пенсию аж по тыще рублей! Да ещё - надбавка за ордена. А которые Герои Советского Союза - тем вообще! За одно только звание будут платить по три тыщи! Но и тыща - тоже! Очень даже неплохо! У меня вон со всеми премиальными - восемьсот и то не выходит. Да налог, да профсоюз, да военные облигации. А им пенсию - без налога. И облигации - только тем, кто захочет. А представляешь, Надя - вдруг твой Иван найдётся? Ой, прости старую дуру!
Увидев, что учительница заплакала, спохватилась Анна Степановна.
- Вот увидишь, Надя, найдётся! И не надо никакой пенсионной тыщи! Типун мне на язык - глупой бабе! Надо же - так ляпнуть! Прости меня Господи - какие пенсии! Вернулись бы - вот что главное! И они вернутся - сама увидишь. И твой Иван - обязательно. Ведь он же с первого дня воюет. И как только двадцать второго июня Сталин издаст указ - твоего сразу домой.
Надежда Васильевна знала, что этот страстно ожидаемый всеми женщинами указ ни при чём. Выйдет он или не выйдет - а скорее всего, не выйдет, в пятьдесят первом к десятилетнему юбилею в него верили много сильнее, чем сейчас, и? - возвращение Ивана зависит не от этого мифического указа. Нет - только от неё. От её выбора. Добровольного выбора. Ведь возвратить её Ванечку могло только чудо. И чтобы оно произошло...
Выплакавшись, Надежда Васильевна от всего сердца приняла неловкие извинения Анны Степановны: ну что ты, Аня, я понимаю. Мало ли о чём болтают бабы - ты не нарочно. Не думая сглазить Ванечку... А что он скоро вернётся... знаешь что... поставь за его возвращение свечку. Ну - кому полагается. А то мне в церковь нельзя - уволят.
Обрадованная Анна Степановна поспешила заверить учительницу, что в следующее воскресенье - она обязательно. За возвращение Ивана поставит три свечки: Спасителю, Богородице и Николаю Угоднику. И непривычно для комсомолки тридцатых годов аргументировав отказ от денег за свечки, - что ты, Надя, как можно! брать деньги за богоугодное дело, грех! - пригласила Надежду Васильевну выпить настоящего грузинского чаю. К тому же - из самовара.
В одной из двух уютных комнаток квартирохозяйки важно пыхтел на столе заправленный еловыми шишками самовар, на тумбочке в углу то играл музыку, то пел песни, то рассказывал об успехах социалистического строительства изобретённый для проверки стойкости духа советских людей "Рекорд", Анна Степановна потчевала гостью чаем с вишнёвым вареньем, как вдруг...
...у Надежды Васильевны вдруг мелькнула совершенно дикая мысль. Настолько ни на что не похожая, что учительница, не подумав о возможной опасности, выпалила, не донеся до рта ложечки с густым вареньем.
- Послушай, Аня... а где воюют наши мужчины?! Ведь Родина-то освобождена?! Ведь ещё осенью сорок четвёртого года наша доблестная Красная армия изгнала вероломных захватчиков за священные рубежи нашей Отчизны?! А союзники, - однажды прорвав плотину, мысли Надежды Васильевны неслись безудержным, сметающим всё потоком, - к началу сорок пятого освободили Францию, Бельгию, Данию, Норвегию - ну, в общем, весь запад! А Муссолини ещё в сорок третьем порвал с Гитлером - ну, помнишь, вскоре после Сталинграда? А мы всё воюем и воюем... где - Аня?.. И... с кем?
- Ой, Надька, правда! - воскликнула квартирохозяйка и поперхнулась чаем, - кьхе, кьхе, кьхе! Ведь вся Россия - кьхе, кьхе! - освобождена ещё в сорок четвёртом! Ты это точно - кьхе, кьхе! - сказала. А Европу союзники - кьхе, кьхе, ой, Надя, постучи меня по спине! - к маю сорок пятого отвоевали полностью. А этих японских самураев американцы в сорок девятом так раздолбали, что не осталось камня на камне. Говорят, какой-то секретной огненной бомбой сожгли их как тараканов - одни угольки остались.
После этих слов Анны Степановны обе женщины в страхе посмотрели на поющий приторным мужским голосом "то ли луковичка, то ли репка" "Рекорд" - а что, если всё-таки провокация?! Ведь диверсанты - они же повсюду! Иначе откуда у двух советских женщин такие чуждые нашему социалистическому образу жизни мысли? С кем, видите ли, воюем? С кем надо - с тем и воюем! Ведь злобные империалисты не знают покоя ни днём, ни ночью! Спят и видят, как бы своими паучьими лапами раздавить первое в мире Социалистическое Государство! Оплот всего прогрессивного человечества! Надежду угнетённых и обездоленных трудящихся во всём мире!
Анна Степановна встала, выключила радио и испуганно посмотрела в глаза учительнице: - Знаешь, Надя, а я его, - кивок головы в сторону "Рекорда", - кажется, зря купила... Ведь если бы он только музыку и песни - тогда бы да... а то ведь ещё и говорит Бог весть что...
Надежда Васильевна ответила квартирохозяйке взглядом не менее испуганным: - Ой, Аня, сама не знаю... Ведь они же у нас, - в свою очередь кивок в сторону радиоприёмника, - не из-под полы продаются. Открыто - в универмаге. И потом... - учительница задумалась, - с помощью этого радио нас проверяют - да. Но ведь проверяют-то - по-советски. Рассказывая, каких невиданных успехов могла бы добиться наша любимая Родина в деле социалистического строительства, если бы полностью разбитая нами фашистская Германия девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года подписала акт о безоговорочной капитуляции. И знаешь, Аня, мне в голову только что... - Надежда Васильевна на секунду замялась, пытаясь оформить не совсем понятную мысль, - это радио - не только проверка... нет! Это для поддержания нашего духа! Ну, чтобы показать, какой замечательной станет жизнь всех советских людей, когда мы победим в этой бесконечной войне! Когда вернутся наши мужчины...
После чаепития женщины обменялись вопрошающими взглядами, - ведь наши разговоры, они же так? пустые бабские пересуды? ведь мы же, избави Боже, не лили воду на мельницу врага? - и Надежда Васильевна, попрощавшись, вернулась к себе. Хотя до вечерней, начинающейся в 21 час, сводки информбюро оставалось ещё много времени, засиживаться у Анны Степановны ей не хотелось. И не столько из-за боязни доноса - обе наговорили лишнего! и ещё неизвестно, кому больше поверят в органах! если, конечно, её квартирохозяйка не является секретной сотрудницей, но тут уж ничего не поделаешь: захочет посадить, посадит в любом случае! - сколько затем, чтобы в одиночестве как следует обдумать неожиданно пришедшую в голову ни с чем не сообразную мысль.
Мягкий вечерний свет лился в распахнутое окно, ласковый ветерок доносил запах цветущей через дорогу черёмухи, учительница захотела было спуститься в палисадник и посумеречничать на врытой между кустами сирени скамеечке, но по улице время от времени проходили знакомые, и, не желая отвлекаться на приветствия, Надежда Васильевна осталась в комнате. А чтобы полнее чувствовать благотворное майское дыханье, пододвинула стул и уселась боком, в пол-оборота, положив правую руку на подоконник.
Весенние запахи, замысловатые трели соловьёв и изредка проезжающие по разбитому асфальту грузовики отвлекали внимание - к сделанному за чашкой чая поразительному (и очень небезопасному) открытию учительнице удалось вернуться не сразу. Только прослушав отчётливо доносившиеся из репродуктора на площади, подробно рассказавшие о завершении весеннего сева, пуске нового прокатного стана и выдающихся победах героической Красной армии "Последние известия", Надежда Васильевна смогла сосредоточиться и вернуться к своему потрясающему открытию.
Действительно - куда уходят наши мужчины? С кем и где мы воюем? Ну, с кем - ладно. С самого своего образования Советский Союз со всех сторон был окружён злобными, люто его ненавидящими врагами, и за прошедшие со дня Великой Октябрьской Социалистической Революции тридцать шесть лет почти ничего не изменилось. И то, что после вероломного нападения фашистской Германии, англичане и американцы сделались нашими союзниками - ни о чём не говорит. Сами смертельно боялись Гитлера - вот и напросились в друзья. Но ведь известно: сколько волка не корми... союзнички, называется! Дошли до границ Третьего Рейха - и точка! Дальше ни шагу! На наших костях милуются, понимаешь, с кровавым фюрером. Ну, может, и не милуются, но давить этого гада точно не собираются. И наверняка держат нож за пазухой. Чтобы вонзить нам в спину. И если бы не наша доблестная Красная армия... Так что, с кем мы воюем - не вопрос. Как всегда - с окружающим нас мировым империализмом. В первую очередь - с германским. Но, похоже, не только - с германским. Англия и США наверняка его в тайне подкармливают. Иначе гнилую фашистскую нечисть героическая Красная армия давно бы расчихвостила в пух и прах. Но вот - где? Куда уходят наши мужчины?
Чем больше Надежда Васильевна думала о возможном месте никогда не прекращающихся кровопролитных боёв, тем ей становилось страшнее. Ведь с осени сорок четвёртого, когда наша армия полностью изгнала оккупантов, знакомые названия городов в сводках информбюро звучали всё реже. До января сорок пятого ещё упоминались Краков, Варшава, Лодзь, Плоешти, Пловдив, Будейовицы, а после - всё какие-то сплошь незнакомые названия. И в огромном, совершенно не запоминаемом количестве. Каждый день наша доблестная Красная армия освобождает от фашистского ига чуть ли не по десятку городов, не считая сёл и деревень, а их всё не убывает. Да ведь в этой чёртовой Европе, даже если каждый отдельный хутор считать за город, вряд ли наберётся и половина против того, что мы уже освободили! А мы всё воюем... освобождаем... И наши мальчики, подрастая, заканчивают военные училища и уходят, уходят... А наши девочки, едва родив, становятся вдовами и безнадёжно ждут... ждут, не старея... но... ведь в действительности этого не может быть?! Ведь бесконечная война, по сути, идёт в нигде! Ибо не существует тех городов, освобождая которые, гибнут наши мужчины! Во всяком случае здесь - на этой земле...
На Надежду Васильевну вдруг повеяло запредельным ужасом - ей показалось, что знакомый мир, пошатнувшись до основания, вот-вот обрушится, похоронив под обломками всё, так и не состоявшееся, человечество.
Вскочив со стула, учительница бросилась к зеркалу и отшатнулась, на миг увидев дряхлую седую старуху. Нет! Даже враз постарев на десять лет, она не станет такой развалиной! Ведь то, что отразило зеркало... куда там Анне Степановне! Которая выглядит на семьдесят, хотя по паспорту ей сейчас сорок восемь. Нет! В амальгированном стекле мелькнула, как минимум, девяностолетняя баба-яга! И?.. если её сердце совершит наконец-то тяжёлый выбор... то? Она превратится не в тридцати восьми и даже не в сорокатрёхлетнюю женщину, а в кошмарную столетнюю долгожительницу? Увидев которую, её вернувшийся Ванечка в ужасе бросится прочь? Не может быть! Чтобы награда за ожидание была столь страшной... нет! Десять лет - да. На это она согласна. Но чтобы разом превратиться в столетнюю ведьму... этого не может быть! Не может?.. А почему тогда вот уже четыре года, с того момента, когда в мае сорок девятого внутренний голос ей подсказал, каким образом можно вернуть Ивана, сердце так и не сделало окончательного выбора? Притом, что увидеть своего пропавшего мужа она жаждет больше всего на свете? Ведь не жалких же семи, восьми ... десяти лет всё это время боялось сердце?
Надежда Васильевна провела по глазам тыльной стороной ладони - кошмарное наваждение исчезло. Из зеркала на неё смотрело усталое, испуганное, но по-прежнему молодое лицо тридцатитрёхлетней женщины - её лицо. Которое и в тридцать восемь, и в сорок три всё ещё будет чертовски привлекательным и очень желанным!
Справившись с приступом неземного ужаса, Надежда Васильевна вернулась к окну, но на стул садиться не стала, а, опершись локтями на подоконник, выглянула наружу. Через дорогу, под цветущей неподалёку от угла жёлтого двухэтажного здания черёмухой, нестареющая мама что-то выговаривала своей не взрослеющей дочери - Леночке Долгопятовой, которая вот уже в седьмой раз с отличием заканчивала четвёртый класс. А её мама, Авдотья Долгопятова, семь лет назад получив похоронку на мужа Фёдора, всё ещё не верила в его гибель и продолжала ждать...
И тут, при виде нестареющей мамы и её не взрослеющей дочери, у Надежды Васильевны случилось второе за сегодняшний майский вечер озарение: конечно! Если идущая в нигде война, пожирая мужчин, превращает женщин в жалкие нестареющие тени, то только им, признанным и непризнанным вдовам, по силам разорвать этот порочный круг! Каждой женщине стоит лишь пожелать! Но пожелать от всего сердца - полностью забыв о себе! И если пожелают все женщины...
...но, прежде чем пожелают все женщины, должна быть одна... первая... решившаяся... а кто, спрашивается, вот уже четыре года назад понял, что возвращение любимого мужа зависит только от тебя?! И кто постыдно медлил все эти четыре года? Ах, страшно? Боишься превратиться в столетнюю бабу-ягу? Ну, что же - в таком случае жди... Пока не закончится эта бесконечная война. Жди - нестареющей тенью самой себя...