Р. Ольга : другие произведения.

Тлен

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ее жизнь стала беспросветным мраком, боль и страдания слишком сильны - и она последует за любым лучиком света, несущим надежду и покой. Но путь, сияющий светом надежды, нередко ведет во тьму, из которой уже не выбраться никогда.

  Часть I. Потерянная.
  Глава I.
  'Здравствуйте. Мою лучшую подругу зовут Арина. Она очень добрый и отзывчивый человек. У Арины красивые зеленые глаза и средней длины прямые волосы цвета горького шоколада. Она среднего роста. Арина ответственная, умная и справедливая. Она замечательная подруга, и всегда поможет в трудную минуту...'
   - Какое странное задание... - пробормотала я, вздыхая.
   - И не говори! - возмущенно воскликнула Женька, не отрываясь от зеркала.
   Она уже опаздывала, так что баночки и тюбики с косметикой вылетали из ярко-розовой косметички со скоростью света.
  - Ты вроде говорила, что это вам задали по английскому? - я пристально вгляделась в задорное Женькино лицо, уже обсыпанное золотистой пудрой и обильно нарумяненное.
  - Угу... - протянула она, возюкая по губам красной помадой.
  - Тогда почему написано на русском? - в недоумении я вновь уставилась на листок, исписанный корявым Женькиным почерком.
  Хотя в глубине души я уже знала ответ на свой вопрос.
  - Ну... - Женька взлохматила свои густые волосы и сбрызнула их лаком. - В конце концов, это ты у нас англичанин, а не я. Понимаешь, у меня сейчас совсем нет времени на эти глупости, вот я и подумала, что ты мне поможешь. У тебя это и пары минут не займет!
  Наконец, она повернула ко мне свою подвижную и выразительную мордашку. Ее короткие светлые волосы, мелированные красным, стояли торчком, в ярко подведенных глазах читалась мольба. Я просто не могла ей отказать. К тому же, Женя права: это займет лишь несколько минут.
  - Хорошо. - Я вздохнула. - Вечером после работы я все сделаю. Это ведь нужно просто перевести, верно?
  - Да! - Женькино лицо просияло. - Я знала, что могу на тебя рассчитывать. Дурацкое задание.
  - Не думала, что студентам второго курса могут давать такие задания. - Произнесла я. - Не слишком ли просто?
  Женька фыркнула. Теперь ее недовольное кряхтение доносилось из коридора, где она в спешке одевалась.
  - Кому как! Составить рассказ о лучшем друге не так-то просто. И вообще - мне пришлось здорово попотеть...
  Я пробежала глазами незамысловатые, наивные предложения. Если не сказать примитивные. Скорее всего, Женя потратила на сей шедевр от силы минут пять. Я медленно выбралась из уютного кресла, где провела большую часть утра, и, вертя в руках измятый лист, направилась в коридор, чтобы закрыть за Женькой дверь.
  - Теперь мне понятно, почему ты написала обо мне столь лестно... - протянула я, в то время как Женька застегивала сапоги. - Это чтобы я тебе помогла.
  - Нет! Я и правда так думаю. Ты просто чудо. Прелесть и само очарование. И кстати, - уже выскочив за порог, Женя обернулась, - я ничего не приготовила, извини. Меня вчера Влад в кафе пригласил...Сама понимаешь, не до готовки было. Но ты справишься, я в тебя верю!
  И Женька бодро поскакала в институт, жутко опаздывая, что, впрочем, было привычным явлением.
  Я захлопнула дверь. После ухода моей соседки в квартире воцарились тишина и покой. Я с облегчением вздохнула. До работы оставалось еще несколько часов свободного времени. Я прошла на кухню.
  В этот день я вновь проснулась с давящим ощущением пустоты и тупой боли в груди. Впрочем, эти чувства не покидали меня уже больше месяца. Конечно, со временем они ослабевали...Но одиночество, терзавшее меня, становилось все сильнее. Я чувствовала себя покинутой, чуждой этому месту. И с уходом жизнерадостной, немного наивной Женьки все эти черные эмоции моментально поглотили мой разум.
  'Возвращайся. Тебе нужно вернуться...' - вновь мелькнула уже давно посетившая меня мысль.
  Продуктов в холодильнике было не много, но все же я нашла то, что искала. Руки машинально стали делать свое дело: резать, подогревать и обжаривать, солить, перчить...Голова же была занята совсем другим. Перед глазами стояли смеющиеся, теплые мамины глаза, такие же, как у меня: бледно-зеленые, очень светлые.
  Мама. Как такое могло случиться? Все это казалось какой-то нелепой ошибкой. Мне до сих пор не верилось, что ее больше нет.
  Часы громко тикали за спиной. Обед был готов, но, задумавшись, я совсем забыла о времени. Теперь опаздывала я сама, что было абсолютно неприемлемо. После десяти минут суеты я, чуть не забыв, схватила свою чистую светлую униформу и вылетела из квартиры. Несколькими секундами позже, миновав мрачный подъезд, я очутилась на улице.
  Меня подхватил ласковый ветер с крепким успокаивающим запахом осенней листвы. Обожаю осень. Серое небо, затянутое рябоватой дымкой...Наслаждаясь теплым ветром, я побежала к станции метро, торопливо перебирая ногами. А в душе, неизвестно отчего, росло чувство радости. Дома, пожалуй, уже ходят в шапках и пальто. Но над Москвой октябрь пронесся лишь в виде золотого вихря, и в его нежном сиянии купалось все вокруг.
  В метро было на удивление мало народу. Впрочем, час пик уже прошел, время близилось к полудню. Мне даже посчастливилось запрыгнуть в практически пустой вагон. Уставившись перед собой невидящим взглядом, я вновь увидела теплые зеленые глаза...
  'Тебе придется вернуться. Это будет правильным решением...' - вновь подумалось мне.
  Хрипловатый голос объявил мою остановку. С трудом отогнав любимый образ, я вышла на безлюдную платформу. А потом - вверх, по длинным, вяло снующим ступеням эскалатора. Назад, в большой наземный мир, полный шума и красок.
  На работу я не опоздала, но пришла в последний момент, за что сразу же была отчитана. Пожалуй, даже слишком тщательно, намного строже, чем того требовала столь незначительная оплошность. Но что поделать, на меня тут все смотрят свысока. Я вновь ощутила, насколько чужим является мне это место, этот город, эти люди.
  'Вернуться...Нужно вернуться домой!' - на глаза отчего-то навернулись слезы, и эта мысль, не дающая мне покоя уже несколько недель, стала оформляться во вполне осознанное решение.
  Переодеваясь в тесной комнатке для персонала, я глотала слезы грусти и тоски. Моя печаль, поселившаяся в сердце чуть больше месяца назад, не отпускала меня и не давала мне покоя. Но я все же сумела взять себя в руки. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из гостей увидел мою расстроенную физиономию. Я должна быть дружелюбной и вежливо улыбаться. Это моя работа. Перед уходом я глянула в небольшое зеркало, криво висевшее около шкафа с одеждой. Зеленые, полные печали глаза, светлые и почти прозрачные, густые прямые волосы темного, насыщенного оттенка... Светлая кожа и правильные, но, конечно, далеко не благородные черты лица. Я была обычной. Совершенно обыкновенной девятнадцатилетней девушкой, на долю которой неожиданно выпало много горестей и сомнений.
  Поправив глупый, вечно мешающий фартучек, нелепый и, на мой взгляд, абсолютно ненужный, я направилась по привычному маршруту: сначала за щетками, тряпками и порошками - а потом по номерам. Сегодня будет трудный день - на неделе заехало много людей, а вскоре ожидались еще две группы приезжих. Хотя слово 'приезжие' мне никогда особо не нравилось. Здесь его произносят надменно, даже несколько высокомерно. Особенно за спиной. Я предпочитаю употреблять слово 'гость'. Так вот, сегодня мне предстояло приготовить несколько номеров к приезду новых гостей.
  Напялив резиновые перчатки, я направилась на второй этаж. Наша гостиница была довольно известной, и хоть и не соперничала с роскошным Метрополем, имела, на мой взгляд, ряд преимуществ. Возможно, именно поэтому недостатка в гостях у нас не было никогда. Во всяком случае, на моем недолгом веку работы здесь. Людям нравилось жить не слишком далеко от центра города, но в то же время находиться в тишине. Место было выбрано удивительно удачно: густой парк, напоминающий настоящую лесную чащу, в самом сердце которого был сделан пруд. Для сравнительно небольшой гостиницы, наша располагала довольно обширной территорией, очень ухоженной и по-настоящему природной. Здесь было море зелени и старые, словно из прошлого века ведущие дорожки. Я бы и сама не отказалась пожить здесь. Меня с самого детства влекут старинные здания, густые многовековые леса и дух прошлых столетий. Как оказалось, подобные места нравятся не только мне - туристов подобное приводит в восторг. Надо отметить, что цены в нашем заведении далеко не скромные. И, тем не менее, стандартные номера и номера бизнес-класса редко подолгу стоят не занятыми. А весь последний месяц также был занят номер-люкс, хотя для туристов был не сезон.
  Прибирая небольшой номер-стандарт, я мысленно унеслась на четвертый этаж, где были самые дорогие номера. Я бывала там лишь пару раз, когда подменяла старшую горничную. И с тех пор никак не могу забыть антикварную мебель, люстры и ковры, дорогие и старинные безделушки, тяжелые шикарные портьеры...И, конечно же, в мою память крепко врезалось...
  - Тебе следует поторапливаться! - резкий, даже грубый голос вырвал меня из сладких воспоминаний. - Сегодня тебе придется убираться в номере-люкс. Все наши лучшие сотрудники готовят зал для конференции. Мария снова заболела, а твоей начальнице Жанне снова не с кем оставить ребенка...Бездельницы! Уволить нужно всех к чертовой матери...
  Поначалу громкий голос Тамары Александровны испугал меня. Но вскоре я привычно стала пропускать потоки ее нескончаемой злобы мимо ушей. Эта грубая, можно даже сказать жестокая женщина ненавидела всех людей и никогда не упускала случая унизить и растоптать кого-то, кто был в ее власти. Однако же сейчас я ее не боялась. Скорчившись рядом с отполированным унитазом, глядя на нее снизу вверх, я отнюдь не чувствовала себя униженной. Нет, меня грела принесенная, казалось бы, совсем не радостная новость. Я буду убираться в номере-люкс! На данный момент заселен был лишь один из пяти, и я точно знала, куда мне нужно будет пойти. Любой бы загрустил на моем месте, ведь получить тот номер означало, что придется сидеть допоздна и работать ночью, около двенадцати, когда хозяева люкса уйдут на свою обычную прогулку. Но я была рада. Я снова увижу его.
  И 'его', это не номер-люкс.
  Закончив свою отповедь, главная над уборщицами, как она сама себя называла, удалилась. Я поднялась и, с трудом передвигаясь, вернулась в комнату. Нужно было еще поменять полотенца и постельное белье. Ноги затекли от сидения на корточках, болела спина. Но времени на отдых не было - уборки было еще очень много. Обычно меня это угнетает, но не теперь. У меня возникло странное предчувствие, предвкушение чего-то прекрасного, сказочного...Я словно во сне двигалась из номера в номер, наклонялась и разгибалась, приседала и вставала. Не было уже ни усталости, ни боли. От одной только мысли о возможности хоть мимолетно увидеть его лицо мне становилось легко и спокойно.
  И мысль о возвращении домой утонула в сладких грезах и волнительных предчувствиях.
  Наконец, работа была закончена, но до времени уборки люкса оставалось еще больше часа. Перекусив, я поднялась наверх, на четвертый этаж. Там, в небольшом уютном холле, стояли глубокие черные диваны и кресла, окруженные густой растительностью. За окном было темно, в холле горели лишь небольшие, тусклые лампы-торшеры. Об этом просили загадочные постояльцы номера люкс. А так как они были весьма щедры, никто не препятствовал их желанию. Даже номер их убирали вне графика, ночью, когда они на несколько часов уходили на свои прогулки. Конечно, причуды иностранцев мало кого интересовали, никто не считал эти вылазки чем-то особенным. Деньги были уплачены, а долгий срок их пребывания - как-никак они прожили у нас целый месяц - внушил к ним довольно весомое доверие. В конце концов, на них махнули рукой - сплетников среди нас было немного. Но меня они притягивали непреодолимо.
  Я тяжело вздохнула. Грудь переполняло море эмоций: скорбь и отчаяние, любопытство и надежда...Желание все бросить и вернуться смешивалось с ощущением горечи от прощания со сказкой, которую я, похоже, сама себе сочинила. Тайны и загадки - все это с детства влечет меня. Но в моем возрасте пора научиться жить в реальном мире. Хватит предавать вещам смысл, которого они не несут.
  Мне было грустно и одиноко. И никого-никого рядом, кто мог бы утешить или хотя бы понять. Всегда рассудительная и сдержанная, теперь, в минуты истинного уединения, я ощущала себя слабой и отчаявшейся, и от прежней уверенности не осталось ничего. Только слезы. Нет, мне нужно вернуться домой. Меня ничего здесь больше не держит...
  Неожиданно я различила еле слышный стук. Стерев набежавшую слезу, я прислушалась. Ничего.
  'Показалось...' - подумала я и взглянула на большие часы, украшавшие каштановую стену.
  Было ровно двенадцать часов. Сама не зная, почему, я подскочила и, обогнув диванчики с креслами, выбежала в коридор. Слева, чуть поодаль от лифта, промелькнули две тени и неуловимо скрылись на лестнице. Хозяева покинули свой номер. Странно, что я не расслышала звука шагов. Наверное, задремала...
  На четвертом этаже располагались самые дорогие и роскошные номера. И самые просторные, поэтому их там было всего пять. С двух сторон вели лестницы, но ими обычно никто не пользовался, так как гости предпочитали лифт. Хотя лично мне было не понятно, как лифт мог очутиться в четырехэтажном здании, да еще и таком старом. Люксы тоже имели градацию: около лифта располагались два самых дорогих номера, а за общим холлом с диванами - три поскромнее. Но прилагательное 'скромный' в сочетании со словом 'люкс', на мой вкус, звучит немного странно. Скажем так, те три номера были не столь просторны. И вот теперь я, не забыв все свои принадлежности, размещенные в специальной каталке, уныло брела к номеру двух самых загадочных в моей жизни людей.
  Многое казалось странным в них. Но еще более - притягательным. Их ночные прогулки, богатство, манеры и происхождение...Столкнувшись с ними пару раз, я была очарована, просто околдована ими. Всеми правдами и неправдами вызнавала я информацию о них, словно шпион, но узнала немного. Французы, гости столицы. Носят одну и ту же фамилию...И ничего более. Ну и да, они были невероятно, сказочно красивы.
  Я вошла в их номер, чувствуя волнение и даже какой-то благоговейный страх. Номер состоял из трех, не считая ванной, просторных комнат - гостиной, кабинета и спальни. Шторы были плотно задернуты, горела лишь одна лампа. Ее тусклый свет напоминал сияние одинокой свечи, что как нельзя лучше подходило к старинной обстановке. Отполированная мебель темного дерева, крошечные комодики и изящные чайные столики, расшитые подушки и масляные картины - все было по-домашнему уютно, но все же хранило печать некоторой необжитости. В этом номере никогда не было много уборки - все почти всегда было безупречно чисто. Постель, изящно застеленная, иногда казалась и вовсе нетронутой. Я, конечно же, приписывала все это невероятной, сверхчеловеческой аккуратности. И это еще больше разжигало мой интерес к необычным гостям.
  Некоторое время я просто бродила по просторному номеру. К слову сказать, он был больше, чем наша с Женькой квартира, причем намного. Мне вспоминалась первая встреча, тот первый раз, когда я подцепила эту лихорадку. Когда столкнулась с ним. Неожиданно за спиной раздался легкий шорох. Я быстро обернулась и чуть не вскрикнула. Передо мной стоял он! И его дивный образ прорисовывался сквозь мягкий мрак ночи.
  Я растерялась, не зная, что предпринять. Это была третья наша встреча, если можно так назвать случайные мимолетные столкновения. Только тут я осознала, что стою в самой дальней и роскошной комнате - спальне - прямо напротив огромной, на высоких резных ножках, кровати. Задумавшись, я стояла и молча смотрела на это королевское ложе, за чем и была застигнута. Я смутилась еще больше, кровь застучала в висках.
  ' Как же неловко получилось...' - с досадой подумала я.
  - Извините... - услышала я собственный дрожащий голос.
  Не знаю, понял ли он. Но по-французски я не говорю. Мне хотелось провалиться сквозь землю, но я по-прежнему стояла перед ним - в глупом светлом платье, с дурацким фартуком. Я низко опустила голову под его невероятно пристальным, словно осязаемым взглядом. И сколько еще будет продолжаться эта пытка?
  Но вот я почувствовала, что паника ушла. Неожиданно мне стало намного легче. Я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. Его глаза...Светлые и невероятно пронзительные, умные, словно в них живет мудрость целых веков. И такие грустные. Всегда полные печали и участия. Именно этот взгляд - всепонимающий и какой-то искренне-добрый - покорил меня в первый раз.
  В его светло-серых, чуть светящихся в темноте глазах таяли мои страхи, волнения и горести.
  Он явно хотел что-то сказать. Что-то утешающее, как мне показалось. Но вот, словно буря, в комнату ворвалась она. Я не знала, что связывает этих людей, но для себя решила, что это его жена. Это решение почему-то причинило мне боль, но в его правильности я не сомневалась. Порывисто, резко и молниеносно она подскочила ко мне, сверкнув темными, словно ночь, глазами. Мне даже почудился в них какой-то алый отблеск. Рваными фразами, немного нервно, но с большим достоинством, она бегло заговорила по-французски. Теперь - я не заметила, как это произошло - она уже стояла рядом с ним, и что-то кричала ему в лицо, размахивая руками. Каждый ее жест был невероятно грациозен и грозен одновременно. Я не поняла ни слова, но с горечью отметила что он, мой добрый незнакомец, стал еще печальнее. Наконец, его жена замолчала. Резко обернувшись, она посмотрела мне прямо в глаза. Ее красивые, тонкие черты исказились ненавистью, а глаза сверкали и пылали огнем. Я невольно попятилась, и ее губы чуть дрогнули в улыбке. Схватив мужа за руку, она рванула из комнаты, увлекая его за собой.
  Я осталась одна.
  Господи, ну как можно быть такой дурой?
  И тут навалилось все сразу: боль и горе от смерти мамы, стыд, отчаяние...И по щекам побежали слезы. Вместе с этим мной овладело какое-то странное возбуждение, и я с остервенением принялась за уборку. Из головы не шел его образ. Представляю, что он обо мне теперь думает...Как хорошо было бы забыть обо всем, что так сильно меня терзает, и начать сначала. Может, мне представится такая возможность? Может, дома я получу второй шанс?
  Дом. Все снова сводится к моему возвращению. Это будет вполне разумно: смена места, новые люди. По-правде говоря в Москве у меня не было много знакомых. Пожалуй, самой близкой была Женька, моя соседка по квартире. И, конечно, Влад, ее друг детства. Хотя нельзя было представить более странной дружбы, чем наша: мечтательная тихая девочка из так называемой провинции и двое коренных москвичей, покорителей ночных клубов и самой жизни. Но они оба, казалось, принимали во мне искреннее участие, хотя и абсолютно не понимали меня, в чем сами не раз признавались. Они находили меня странной, но искренне любили. Вероятно, даже сильнее, чем я их. Откровенно говоря, я всегда удивлялась, когда кто-то из них награждал меня званием лучшего друга. Я долго схожусь с людьми, тем более когда у нас настолько разные интересы и представления о жизни...
  Уборка была закончена. Я чувствовала себя уставшей физически и опустошенной морально. Я стояла на перепутье, мне нужно было на что-то решиться. Да, я должна принять решение и следовать ему до конца. Вечером же поговорю с Женькой. Надеюсь, она дома.
  Я машинально взглянула на часы. Было уже поздно, и вечерний разговор окажется скорее ночным, если вообще состоится. Метро закрыто, автобусы не ходят. Нужно вызвать такси.
  Переодевшись, я вышла в просторный холл, где за рецепшн вместо очаровательной Аллы восседал наш ночной охранник Вася. Это было не типично - у охраны свои посты, но я не стала ломать над этим голову. Стараясь, чтобы голос не дрожал, я попросила Василия вызвать мне такси. Он сонно кивнул, а я вышла на улицу.
  От здания гостиницы вела асфальтовая дорога, упирающаяся в кованые ворота. Рядом с ней, по обеим сторонам, расположились широкие пешеходные дорожки, обрамленные кустарниками и цветами. Вслушиваясь в шорохи ночи и наслаждаясь свежим осенним ветром, я выскользнула через калитку, сделанную рядом с воротами. Никто не станет ради меня открывать ворота, обычно закрываемые на ночь. Особенно тщательно запирались они в не туристический сезон. Ну и ладно, подожду машину здесь.
  Постепенно до меня дошло, что такси, возможно, придется ждать довольно долго. Ветер становился все сильнее, я начала замерзать и с тоской поглядывала назад, на приветливое здание, окутанное мраком. Освещен был лишь первый этаж.
  'Нужно пойти назад...' - подумалось мне.
  Но тут мое внимание привлекли две тени, две фигуры, прикрытые темнотой. Двигались они изящно и очень проворно и приближались со стороны парка, в который от гостиницы вело множество тропок и дорожек. Двое проходили по самой тощей тропинке, которая вела прямо к пруду. Моя любимая тропинка...До меня донесся тихий разговор, слишком тихий, чтобы разобрать слова и достаточно громкий, чтобы понять, что голос - женский. Да, они теперь были довольно далеко, и все также держались в неосвещенной, примыкающей к старым деревьям полосе. Я же, сокрытая кустарником, высаженным вдоль забора, могла спокойно наблюдать за ними, оставаясь незамеченной. Конечно, я узнала этот голос и переливчатые интонации. Это была она.
  А значит, рядом с ней...
  Неожиданно двое остановились. Я тоже замерла. Теперь, приноровившись к темноте, я могла хорошо разглядеть их. Стройная и гибкая, она сдала еще пару шагов вперед, а затем обернулась. А он стоял, словно налетев на каменную стену. Резко и неуловимо он повернул голову и посмотрел прямо в мою сторону. Я скорее почувствовала, чем увидела это. По-правде говоря, мои глаза и вовсе ничего не уловили - настолько мимолетным было движение. И в следующий же момент я ощутила все тот же пронзительный, проникновенный взгляд.
  Я чуть присела, спрятавшись за кустарник. Мной отчего-то овладела легкая паника, и захотелось поскорее уйти. Набравшись смелости, я выглянула из-за желтеющих листьев. Дыхание перехватило: он шел прямо сюда! Правда, двигался он не слишком быстро. Его спутница то и дело пыталась его удержать, но совсем ненавязчиво. Вскоре она остановилась и стала молча наблюдать. Словно почувствовав мой взгляд, она резко подняла голову. Теперь на нее мягким кружевом ложился рассеянный ветками свет - и в глазах ее горел огонь. Огонь ненависти.
  Не успев удивиться тому, что с такого расстояния я смогла рассмотреть глаза хозяйки люкса, я рванула в сторону. Забыв про машину и поддавшись страху, я с предельной скоростью понеслась вниз по улице. Было около двух часов ночи, но меня не пугали ни дальняя дорога, ни темнота. Сейчас я больше всего боялась столкнуться лицом к лицу с ним. И особенно с ней.
  Впрочем, меня не особо огорчил пеший ход до дома. Я жила не так уж далеко, если воспользоваться прямой дорогой и срезать путь через дворы. К тому же большую часть пути мне предстояло пройти вдоль широкой, хорошо освещенной магистрали. Везде и всюду меня будут сопровождать огни, да и на улицах не так уж безлюдно. Москва никогда не спит.
  Закутавшись потеплее в свой плащ, я бодро зашагала к знакомой, широкой улице. До дома час, не больше пути. Быстрым шагом я добралась до яркой, переливающейся всеми красками улицы. Здесь я почувствовала себя спокойнее, хотя меня не отпускало ощущение пристального, словно режущего взгляда. Я взволнованно оглянулась, но позади остались лишь шорохи и темнота. Встряхнувшись и приказав себе успокоиться, я побрела домой.
  Однако храбрость свою я немного переоценила. Правда, поняла я это лишь в тот момент, когда увидела, через какие темные и мрачные подворотни мне предстоит пройти. Да, они были далеко не такими радужными, как веселая центральная улочка...Мне предстояло спуститься вниз, в самую гущу старых построек, пройти мимо сомнительных гаражей и зловонных помоек. Но выбора у меня не было, и хоть чувство, будто кто-то следит за мной, усилилось, пришлось идти вперед. С тревожным ощущением я вступила в темноту.
  Теперь я почти бежала. Неожиданно налетел ветер, и во мраке ночи пробудились шелест и шорохи, будто змеи зашипели в темноте. Несмотря на быстрый шаг, меня мучил холод. Ветер проникал под одежду и леденил кожу. А может это просто было парализующее действие страха. Так или иначе, но когда я, обернувшись, увидела позади себя компанию из нескольких мужчин, челюсти у меня стиснулись не от холода, а от ужаса.
  Компания быстро нагоняла. Конечно, всегда существует возможность, что людям чисто случайно по пути, и в этом нет злого умысла. Но неприятный пьяный смех и нецензурные вопли оставляли мало надежды. Я еще убыстрила шаг, теперь я просто неслась. Как назло, до дома оставался самый гнусный участок дороги - заброшенные гаражи и большая помойка. Сюда и днем-то никто не ходит, разве что мальчишки, оккупировавшие это место для своих игр...Если я быстро пройду эту опасную зону, то дальше можно будет не беспокоиться: узкая асфальтовая тропка выведет меня к тихой дороге, перейдя которую я буду спасена - там начнется мой район, более тихий и мирный. Нужно только перескочить дорогу, и спустя пару старых пятиэтажек, около детской площадки я увижу свой дом.
  Я нервно оглянулась, ожидая увидеть рядом с собой посиневшие лица с налитыми кровью глазами. Но позади не оказалось никого. Все было тихо. Я с облегчением вздохнула. Вот паникерша! Да те мужики наверняка спешили домой, к товарищам, распить очередную бутыль. От сердца отлегло, и я спокойно направилась к гаражам. Несколько старых четырехэтажных домов осталось позади. Они находились на окраине полузаброшенного гаражного комплекса и в тишине безмолвствовали, слепо уставившись в темноту неосвещенными окнами. Мне было неприятно смотреть на них, потемневшая и шелушащаяся штукатурка выглядела, словно струпья какой-то болезни. Но впереди меня ждал не менее жуткий, узкий проход, ведущий в гущу старых, ржавых гаражей. А там еще менее приятная картина - помойка всего окрестного квартала!
  Но я была настолько обрадована избавлением от подвыпивших преследователей, что практически с легким сердцем вступила в темный проход. Перспектива на протяжении нескольких метров быть с двух сторон зажатой ржавым железом отчего-то не слишком меня напугала - ведь то были несколько метров, отделяющие меня от прямой дороги домой!
  Вступив в проход, я на секунду перестала видеть. Здесь было темнее, чем на открытом пространстве, и глазам понадобилось время, чтобы приспособиться. Но не успев еще хоть что-то разглядеть, я поняла, что не одна здесь. Глаза привыкали к полному мраку, но слуху темнота оказалась не помехой: злобный, ядовитый смешок заставил меня попятиться и наполнил душу страхом. Чужая рука также оказалась быстрее моих глаз и даже ног - почти сразу я почувствовала на своем горле мертвую хватку холодных пальцев.
  Я оказалась прижата к шершавой металлической стенке гаража. Не могла даже вскрикнуть, и лишь мутным взором пялилась в темноту.
  - Привет. - Лицо обдало омерзительной смесью запахов водки и дешевых сигарет.
  Черт, как я могла забыть, что в гаражи ведет еще и другая, обходная дорога! Она начинается примерно там, где отстала та компания...Я не пошла по ней, потому что она проходит через места, еще более страшные, чем эти.
  Сердце билось в груди, кровь стучала в висках. Пальцы сжимали горло, и кричать никак не получалось. Господи, я или задохнусь от перегара или этот маньяк меня задушит. Глаза, наконец, стали различать окружающий мир. Он был один. Что ж, хоть это...Но с другой стороны - дружки могут быть неподалеку. Надо срочно делать ноги.
  Неожиданно я почувствовала, как мерзкие губы прижимаются к моему лицу. От омерзения и возмущения я начала брыкаться изо всех сил, но в ту же секунду почувствовала, как левую щеку обжег удар. Я вскрикнула, причем довольно громко. Никто никогда не узнает, как это страшно, быть зажатой в полной темноте, меж двух высоких ржавых стенок заброшенных гаражей, пока сам не испытает это. Никто не поймет весь тот ужас, наполняющий душу при ощущении безжалостных пальцев на своей шее, пока не почувствует это. От недостатка воздуха в глазах потемнело...
  Внезапно, в тот самый момент, когда сознание стало туманиться, я услышала скрежет и топот. От боли и страха я потеряла всякую ориентацию в пространстве, единственное, что я точно ощущала - ожерелье из пальцев на своей шее. Но вдруг все изменилось. Что-то резко, с невероятной силой отцепило мерзкие руки от меня. Я повалилась на землю и услышала изумленную брань, затем страшный крик и отвратительный булькающий звук. А затем и хруст, словно ломались сухие ветки. Или кости...Я лежала на земле, втягивая в себя воздух и стараясь вновь обрести равновесие. Никого не было рядом. Проход был свободен.
  Собрав всю волю в кулак, я ринулась вперед. Изо всех оставшихся сил, на подгибающихся ногах я неслась и неслась, не оглядываясь, по дорожке. Промелькнула огромная мусорка, затем спасительная дорога. Только у детской площадки я остановилась, чтобы перевести дух. Погони не было. Были тихая темная ночь и легкий, ласково обдувающий осенний ветер. Перед глазами промелькнуло странное видение: словно моего мучителя что-то с нечеловеческой силой затягивает на крышу гаража...
  Все было словно в тумане и в то же время поразительно ясно. Прижав правую руку к горлу, я бросилась к своему подъезду. Меня никак не оставляло ощущение, что холодные безжалостные пальцы все еще у меня на шее. Дышать было по-прежнему трудно, а внутри пульсировала давящая боль. У железной двери я остановилась. Поддавшись странному, сверлящему ощущению, я оглянулась: на дальнем краю площадки кто-то стоял. На миг мне показалось, что это тот самый человек, который напал на меня. Но фигура находилась вдалеке от фонаря, в самой гуще темноты, так что я не могла сказать точно. Одно лишь мгновенье смотрела я на загадочного человека, и мне показалось, будто во мраке блеснули два светлых глаза. Но через секунду, с одним лишь взмахом ресниц, видение исчезло. Словно ничего и не было.
  Несколько секунду я удивленно и растерянно вглядывалась в ночную темноту. Затем, опомнившись, принялась перетряхивать содержимое сумки в поисках ключей - слава богу, каким-то чудом я ее не потеряла, наверное, рефлекс. Тут только я заметила, как сильно у меня трясутся руки. Они словно отплясывали необузданный, лихорадочный танец, и все никак не хотели повиноваться воле хозяйки. Наконец дверь была открыта, и я буквально запрыгнула в слабо освещенный подъезд.
   Теперь я двигалась, словно во сне. Все силы разом меня покинули, и действительность воспринималась замедленно, словно через какую-то дымку. Бешено неслись лишь мысли, но они были путаными, и самые разные образы смешивались в моей голове. Вяло перебирая ногами по ступенькам, я пыталась решить, рассказывать ли мне Женьке о случившемся. В конце концов, я пришла к выводу, что ей не стоит ничего знать. Тем более что мне не хотелось вновь вспоминать весь этот ужас. Но как я тогда объясню ей свое состояние? И, стоя перед дверью собственной квартиры, я с каким-то заторможенным удивлением уставилась на запыленный помятый плащ и на неряшливо выбившийся шарф, в котором, казалось, запутались все сухие листья Москвы. Конечно, я могу попытаться привести себя в порядок. Но я была честна с собой: у меня нет на это сил. Я едва стою на ногах и вот-вот расплачусь. Я поднесла руку к звонку.
   'Не буду ничего объяснять... или притворюсь пьяной. Наверное, именно так я сейчас и выгляжу' - подумала я, с трудом заставляя мысли циркулировать в голове.
   Но Женька великодушно решила эту проблему за меня. Ее просто не было дома. Похоже, моя неугомонная соседка отплясывала в очередном ночном клубе. Слава Богу!
   По квартире я двигалась механически и абсолютно бездушно. У меня разболелась голова, а горло по-прежнему саднило изнутри. Вещи я бросила в коридоре, автоматически разделась и, схватив большое полотенце, пошла в душ. Там, стоя под горячими успокаивающими струйками воды, я пыталась прогнать из головы страшные образы моего ночного злоключения. Видимо, я была в шоке. Иначе я никак не могу объяснить это безвольное отупение, что полностью мною овладело. Я вновь и вновь видела произошедшее, ощущала жесткие негибкие пальцы и мерзкий, застрявший в носу запах...Минут двадцать я пыталась смыть его, но он все еще преследовал меня. Наверное, это было чем-то нервным. Наконец, я выползла из ванной.
   Мышцы обмякли, и после недавнего напряжения и быстрого бега сделались не тверже ваты. Я с трудом дотащилась до своей комнаты и бросилась на кровать, почти сразу же провалившись в сон. Вероятно, было уже за три ночи. Да, скорее всего именно так.
  В темноте и жгучем полузабытьи меня преследовали кошмары и неясные, мрачные образы. Сквозь сон я ощущала боль в шее, мне было трудно дышать. Я хрипела и пыталась увернуться, извиваясь, из цепких железных пальцев...Темнота и бег. Да, нужно бежать, спасаться, но сил нет, и я падаю в грязь, и снова жестокие пальцы подбираются к моему горлу. Но вот неожиданно все изменилось. Я почувствовала, что свободна и ничто больше меня не держит. Дышать стало легко, мерзкое зловоние растаяло. Перед собой я увидела светлые, грустные глаза. Словно небо летним днем, они сияли мне своим неповторимым печальным светом. Это были его глаза.
  Я вытянула руку, пытаясь коснуться призрачного лица - такого красивого, благородного и полного сочувствия. Но мне это не удалось. Через секунду меня поглотила темнота, в которой не было ни адских видений, ни ангельских образов. Похоже, я уснула.
  Пробудил меня солнечный свет, яркий и по-весеннему теплый. Я открыла глаза, и, ощущая боль во всем теле, встала с кровати. Мягкое одеяло не отпускало меня, а оторвать голову от подушки было поистине нечеловеческой задачей. Но все же я встала, и, пошатываясь, побрела в комнату. Приоткрыв дверь, я оглянулась - Женькина кровать была заправлена, а точнее нетронута со вчерашнего дня. Вчерашний день. В голове взвихрились страшные образы прошедшей ночи. Неужели это все было по-настоящему? Неужели не сон? Ноющая боль в мышцах настаивала на реальности произошедшего, но еще красноречивее было зеркало. Взглянув на свое отражение, я на секунду перестала дышать: на белой тонкой шее, с левой стороны, чернели четыре точки, четыре следа от пальцев. Я повернула голову - с другой стороны также была отметена.
  Наверное, только сейчас я полностью осознала, в какой опасности была. И снова мне стало очень и очень страшно. Но впасть в панику я не успела, на меня набросилась Женька.
  - Ты совсем с ума сошла, да? - ее лицо так и пылало возмущением.
  От такого напора я в растерянности попятилась.
  - Что-то случилось?
  И тут только я вспомнила, что так и не сделала обещанный перевод. Видимо, в этом все дело. 'Мою лучшую подругу зовут Арина...'. Мда.
  - Случилось? Случилось?! Случилось то, что я по твоей вине сегодня чуть с ума не сошла! Прихожу утром домой, настроение отличное, а тут - раз! Дверь не закрыта и чуть ли не нараспашку! Я подумала, что залез кто-то...Думаю, вот зайду сейчас, а там Аринка лежит, зарезанная... - голос Женьки сорвался. - Захожу - в прихожей бардак, вещи твои валяются. У меня уже и надежды не осталось. А потом смотрю - ты спишь себе мирно под одеялом, даже и не думала помирать. Как это называется? Как ты могла не закрыть дверь?!
  Я в еще большей растерянности уставилась на разгневанную Женьку. Не закрыла дверь? Как такое возможно? Я точно помню, что заперлась на все замки. Всегда так делаю, ведь у Женьки есть ключи...Хоть мне и не хотелось этого делать, но я все же принялась тщательно вспоминать прошедший вечер. То есть тот момент, когда вернулась домой. Воспоминания были тусклыми и путаными, но все же мне казалось, что я закрыла дверь. А потом, приняв душ, повалилась на кровать, не расправляя ее и даже не переодеваясь. Украдкой оглядев себя, я с удовлетворением отметила, что хоть эта часть была достоверной - на мне был мой бежевый банный халат...
  - Ну и что ты молчишь!? - Женька даже подпрыгивала на месте от негодования.
  - Извини, но я закрыла дверь...
  Карие глаза моей соседки сузились, пухлые губки плотно сжались.
  - Неужели?
  Но я не обратила на ее язвительный тон никакого внимания. Какое-то странное чувство колыхнулось внутри, словно я что-то упустила. Я медленно развернулась и вновь зашла в комнату-спальню. Разъяренная Женька метнулась за мной. Теперь я стояла напротив своей кровати и задумчиво разглядывала светлое постельное белье в цветочек. Перед глазами мелькали рассеянные видения, вот я ощупью бреду по коридору, вот падаю на постель, не в силах сдернуть красивое покрывало. Или все было не так? Ведь если я не расправляла кровать, то не могла проснуться, уткнувшись носом в подушку и укутавшись одеялом. Значит, я все-таки нашла в себе силы...
  Медленно, с отчего-то замирающим сердцем я оглядела комнату в поисках покрывала. Яркая полосатая тряпочка, флисовый плед, который я всегда стелила поверх одеяла, был аккуратно свернут и лежал рядом, на комоде. Но я никогда так не делаю, обычно - чего уж греха таить - я небрежно комкаю его и заталкиваю в шкаф, где никто не увидит это неопрятный комок. Но я прекрасно помню, в каком состоянии была вчера ночью! Каждая клеточка моего тела все еще чувствует, насколько слаба и разбита я была. К тому же, я совершенно не помню, как совершала подобные манипуляции! Может, это из-за шока?
  Сердце сжалось от предчувствия чего-то нехорошего. А эти сны? Некоторые моменты были совсем реальными. Например, его глаза. До сих пор вижу их, словно наяву...
  - Женя... - голос безжизненный и тусклый. - Это ты утром укрыла меня одеялом?
  Я постаралась сделать вопрос как можно более небрежным. Не хочу ее пугать своими глупыми предчувствиями и подозрениями.
  - Конечно, нет. - Немного резко отозвалась моя соседка. - Да и с какой стати? К моему приходу ты довольно крепко спала под ним...
   Я сглотнула слюну. Так, спокойно. В конце концов, никто тут не верит в сверхъестественные явления. Значит, это все легко объясняется тем порывом безумия, который овладел мной вчера.
  - Прости. Вчера мне было очень...плохо. Похоже, я и вправду не закрыла дверь. Мне так стыдно! - голос оставался все таким же тихим и тусклым.
  Но Женька - человек добрый и отходчивый. И, в общем-то, мягкосердечный. Она и сама, похоже, уже жалела о своей резкости. К тому же мы обе помнили, как она неоднократно забывала ключи в двери и как часто оставляла включенным газ. Думаю, она меня простит.
  - Не переживай! С кем не бывает... - пухлые щечки Евгении немного покраснели. - Просто я очень сильно за тебя испугалась.
  Я вздохнула и кивнула головой. Конечно. Я все прекрасно понимаю.
  - Тебе не следовало. Мы ведь живем в довольно тихом районе, к тому же внизу железная дверь...Никто чужой не войдет, а соседи у нас - приличные люди.
  Я успокаивала и Женьку, и себя. Отчего-то случившееся оставило неприятный осадок. Чувство какой-то незащищенности. Также пугало то, что ничего подобного я не помню. По мне - хоть убей! - я закрыла дверь как надо и завалилась в нерасправленную постель. Но, похоже, моим воспоминаниям больше доверять нельзя. Вспомнив о вещах еще более страшных, произошедших ночью, я нервно стянула на груди халатик. Не хватало еще, чтобы Женька увидела мои синяки.
  Из неприятных воспоминаний меня вырвал непривычно-взволнованный голос соседки.
  - Конечно, ты права, просто...Ты себе не представляешь! - теперь глаза Женьки расширились от страха. - Утром тут такое творилось! Куча народу толпилась, и милиция...То есть теперь полиция. Я ехала на такси по дороге, что идет мимо тех ужасных дворов с гаражами...
  Внутри все съежилось, а к горлу подступил комок. Живот скрутило. Я помнила те ужасные дворы. В висках зашумело, а сердце, сделав несколько бешеных ударов, замерло. Я с нетерпением уставилась на Женю, ожидая страшного продолжения. В том, что оно окажется страшным, я почему-то не сомневалась.
  А Женька, еще сильнее выпучив глаза, продолжала.
   - Конечно, я не стала расспрашивать, да только об этом тут все говорят. И знаешь что? По слухам, ночью в тех дворах убили кого-то. Причем жестоко. Какие-то бабки причитали, что вроде тело - сплошное кровавое месиво. Хотя, нашим бабкам верить не стоит, но про убийство - это точно. Соседка с первого этажа говорила, что там какие-то пьяницы поссорились, и трое своего дружка до смерти забили, все кости ему переломали...И знаешь, как тело спрятали? Затащили на крышу старого брошенного гаража! Ужас, правда?
  Я судорожно кивнула, стараясь унять дрожь в ногах и руках.
  - Я не знаю, сколько тут правды. В окрестных дворах только об этом и говорят! И бабки, опять же...Как-никак, а они все всегда пронюхают! Теперь-то ты понимаешь, почему я так за тебя испугалась? Хоть и утро уже было, когда вернулась, около восьми, а страшно, словно ночью...
  Я еще раз кивнула. На большее я пока была не способна. Да, теперь-то я понимаю...В голове путались мысли и мрачные ночные образы. Все произошедшее, все, что я увидела тогда и услышала сейчас, казалось мне странной, страшной сказкой. Я не могла ни понять, ни объяснить то, что случилось. И те два глаза, блеснувшие в темноте...Вдруг это и был убийца? Если все было так, как видела я - дружки-собутыльники ни при чем.
  Может, это он открыл дверь?
  Но я тут же отогнала эти нелепые мысли. Арина, очнись! В темноте ты ничего толком не видела, слепо мчась сквозь ночь, охваченная паникой. Что-то привиделось, что-то забылось. Дверь не закрыла я. Постель расправила тоже я. Это ли не самое разумное объяснение?
  Кое-как справляясь со спазмом в горле, отгоняя от себя мистические, страшные ощущения, я, наконец, выдавила из себя:
  - А сколько же сейчас время?
  Женька, пристально глядевшая на меня, тихо произнесла:
  - Час дня. Я не будила тебя. Ты знаешь, как я ценю человеческий сон...
  Как же хорошо, что сегодня не надо идти на работу.
  
  
  Глава II.
  Кое-как мне удалось отослать упирающуюся Женьку в институт. Конечно, она причитала, что не выспалась и перенервничала, но я была непреклонна. Обычно я с улыбкой смотрю на то, что она ночи проводит в клубах, а потом отсыпается сутками. Для меня это - капризы избалованного ребенка. Я никогда ее не осуждала. Но сегодня мне было просто необходимо побыть одной, и я воспользовалась всеми приемами пробуждения совести, на которые только была способна. Итак, я все же вытолкала Женьку из квартиры.
  Было очень светло, и свет этот неприятно резал глаза. Я задернула все шторы. Голова разболелась, а шея была словно в огне. У меня поднялась температура. В то же время мной овладела какая-то лихорадочная жажда движения - я бесцельно слонялась из угла в угол. К моему великому удивлению, ночные ужасы померкли днем. Теперь я с трудом верила в случившееся, а рассказ Женьки казался просто неудачной шуткой. Наконец, я плюхнулась в кресло. В свое любимое, большое уютное кресло.
  Я так и не обсудила с Женькой вопрос о моем отъезде. Да и не до этого было. Нужно будет обязательно поговорить сегодня! Интересно, папа будет рад мне? Или я буду для него лишь прискорбным напоминанием о маме? Так или иначе, нужно будет позвонить ему на днях.
  Отчего-то мне было страшно возвращаться домой. Внезапно я поняла, что там намного больше напоминаний о маме, чем здесь, в Москве. Хотя я и прожила здесь уже четыре года, но так и не прониклась слишком шумными, переполненными людьми улицами, пылью, нескончаемыми потоками машин и прочими прелестями столичной жизни. Хотя парки и прудики, старинные памятники - все это я полюбила сразу. Дома же каждый поворот будет преподносить что-то, что связывает меня с той, которой больше нет.
  Когда мы только собирались в Москву, четыре года назад, думала ли я, что все обернется именно так?
  Задумавшись, я не заметила, что пристально рассматриваю Женькины фотографии, расставленные на кофейном столике. Всегда такая веселая, жизнерадостная... Иногда мне хотелось быть ею. Она редко переживала из-за чего-либо. Милая Женя всегда напоминала мне большого, капризного и избалованного ребенка. Но при этом ребенка доброго и наивного. Да, иногда мне хотелось ее беззаботности, ее веселой жизни мотылька, который летит на все огни и никогда не обжигается.
  Однако в следующий момент в моей голове всегда звучит одна и та же упорная мысль: будь у меня выбор, я бы не стала менять своей судьбы. Я точно знаю, что предпочла бы страдание и боль, и разочарование. Я предпочитаю чувствовать и жить по-настоящему, поглощая все цвета жизни - от черного до белого - а не только семь радужных. Ведь в моей - пожалуй, излишней - чувствительности кроется корень и большого счастья. Немногим дано так радоваться ночному небу, или звездам, или деревьям, как мне. Женька никогда не поймет, как это - еле сдерживать слезы восторга, глядя на танец желтых листьев и вдыхая такой прекрасный запах осени. Она не узнает, каково это, любить что-то всей широтой своей души, отдавая себя прекрасному без остатка. А когда сам раскрываешь душу, так велика вероятность, что кто-нибудь накидает туда мусора. Быть такой, как я - чуткой и восприимчивой ко всему живому, от муравья и до маленькой травинки - очень тяжело. Это проклятье и великий дар одновременно. И вечное одиночество. Обреченность быть не понятой.
  Хотя в последнее время я с этим как-то смирилась. Нельзя требовать от людей большего, чем они способны дать. Это все равно, что обижаться на слепого за то, что он не может оценить нарисованную тобой картину. Так и со мной: большинство людей не в силах разобраться в картине, сплетенной из навеянных мною эмоций и переживаний, тонких, иногда излишне пессимистичных мыслей. И, конечно, странных, но невероятно глубоких чувств. Обжегшись пару раз, я перестала пытаться показать кому-то свой мир. С самого детства я легко разбиралась в людях, буквально видела, что они чувствуют. Еще один 'дар'. И ни в ком за всю свою жизнь я не уловила подобной 'болезни', что есть у меня. Наверное, от этого мое одиночество давило еще сильнее.
  Я думала, что когда увижу кого-то похожего, человека со схожим 'даром' -назовем это так, хотя я не считаю это даром в прямом смысле слова - мне станет намного легче. Но я ошиблась. Примерно месяц назад, чуть меньше, если быть точнее, я увидела его. И в его глазах прочла нечто схожее. Понимание. Сочувствие. Даже некоторую скорбь. Его взгляд проникал в самую душу. Казалось, что он все знает - горести, печали, сомнения и страхи, что он по-настоящему может меня понять, может чувствовать так же, как и я. Этот взгляд... С тех пор мои мысли часто обращались к хозяину люкса. Но то, что я, наконец, нашла кого-то, столь близкого мне духовно - а что он был мне близок, я почувствовала сразу - не облегчило моей жизни. Ведь он был из совсем другого мира. К тому же, у него есть неземной красоты жена. А мне так сильно хотелось подойти к нему и обнять, мне нужны были его сочувствие и свет его невероятных, печальных глаз.
  Я глубоко вздохнула и попыталась взять себя в руки. Мысли снова перескочили на моего французского незнакомца. Не стоило сейчас вспоминать то наше столкновение у лифта, когда я убирала в люксе первый раз. Из того тридцатисекундного опыта я вынесла разве что память о его чудесном взгляде. Да и сейчас, когда бы я ни припомнила хозяина люкса, первым делом представляются его грустные, светлые глаза. Грустные и добрые. И как я теперь могу уехать домой? Бросить того, кого стремилась найти всю свою сознательную жизнь?
  Но выбора у меня, судя по всему, нет. Я вновь уставилась на Женькины фото. Такая яркая, красивая своей особенной, сочной красотой... Для нее здесь открывались все двери. Она училась на юридическом факультете, конечно, на платном отделении. При всем моем к ней уважении - Евгения никогда особо не блистала умом. Но мне не стоит так говорить, ведь она-то учится в институте, а я никуда не поступила. Во всяком случае, на бюджет. Теперь я - горничная. Эту работу мне нашла мама, за пару месяцев до своей смерти.
  Черт, опять соленая слеза на щеке. Что-то я совсем раскисла. Однако ж невеселые у меня воспоминания, надо признать. Нужно отвлечься.
  Я выкарабкалась из кресла и принялась за уборку - стерла пыль со всяких Женькиных безделушек, помыла пол. Собрала все баночки-скляночки Жени в ее косметичку. Целый миллион помад, теней, румян - все валялось в самых неожиданных местах. Наверное, моя модница и сама про них забыла. В итоге розовая косметичка была набита доверху, а вторая - побольше, красного цвета - и вовсе не застегнулась. Это так похоже на Женьку: она никогда ничего не ищет, а предпочитает купить новое. Моя забывчивая подруга оставляет вещи в самых неподходящих местах.
  Вот и сейчас, перемывая посуду, я неожиданно наткнулась на очередной тюбик, стоявший между кружками. Помада. Разумеется, ярко-красная. Женька всегда красится очень ярко: розовые румяна, частые винные пряди в белокурых волосах, помады от темно-вишневого до пронзительно-красного... Кажется, именно эту, алую, она искала пару дней назад.
  Закончив с посудой, я решила принять ванну. Конечно же, сначала пришлось ее почистить. Скинув свое домашнее платье, серое в горошек, из тонкого трикотажа, я посмотрела на себя в длинное узкое зеркало, висевшее напротив ванны. Конечно, по сравнению с Женькой, накрашенной Женькой, я казалась немного бледной. У меня не было жгучих карих глаз - их заменила бледная нежная зелень, не было и красно-белой зебры на голове - насыщенный цвет горького шоколада меня вполне устраивал. Несмотря на вечную бледность, я не признавала румян, хоть и не отрицаю, они бы оживили мою 'природную красоту'. Женька не раз пыталась перекрасить меня или сделать мне макияж в стиле а-ля Ларионова Евгения. Не спорю, возможно, это было бы даже красиво. Но это не мое. Мне хватало и простой черной туши в сочетании с прозрачно-бежевым блеском.
  Это не значит, что я против яркого макияжа. Ни в коем случае! Я искренне любовалась Женькиными яркими губами и глазами с километровыми черными стрелками. Просто мне не хотелось заглушать те природные тона, которыми я была одарена от рождения. Ни излишне бледную кожу, ни светлые глаза, ни насыщенного оттенка волосы. Все вместе - это баланс, единственное, что по-настоящему хорошо устроено в моей сегодняшней жизни. Милый, простой и естественный облик. Может, я излишне цепляюсь за него...
  Я медленно погружалась в горячую пену. Несколько прямых сильных прядей выбилось из хвоста и прилипло к влажной шее. Ноги пришлось чуть согнуть в коленях, даже моего, такого стандартного роста в сто шестьдесят четыре сантиметра было слишком много, чтобы с комфортом растянуться в горячей воде. Я закрыла глаза, плотно сомкнув черные ресницы. Жар прошел, и голова перестала болеть. Я аккуратно дотронулась до того места, где черными пятнами вымазали кожу синяки. Прикосновение причинило тупую боль. Да, беда не приходит одна.
  Не знаю, сколько прошло времени. Похоже, я заснула в ванной. Проснулась же я от того, что замерзла. Вода успела остыть. Поспешно выбравшись и стуча зубами, я запахнулась в уютный халат. Интересно, сколько время? И вернулась ли Женька?
  Не успела я выйти из ванной, как в двери щелкнул замок. Сегодня я не закрывала за Женей, она заперла дверь снаружи. В следующую же секунду в квартиру ворвалась моя неугомонная соседка, как всегда лохматая и жизнерадостная. За нею, степенно вышагивая, зашел Влад. В последнее время он во всем подражал отцу, изображая взрослого мужчину. Его деланная важность и надутая рассудительность смешили меня. Размеренная речь ни о чем, собственное мнение, вычитанное в журналах, суждения, подчас нелепые... Он заворожил всех окрестных девиц, включая и Женьку. Все находили его 'ослепительным', 'потрясным', 'невероятно умным', в клубах он слыл, как человек 'безупречного вкуса, хорошо разбирающийся в жизни'. Ну, с эти я поспорить не могла - он курил дорогие сигареты и мог сказать стоимость любого самого дорогого, допустим, ликера из всех представленных в ассортименте. Знал самые 'фешенебельные' - от этого слова хочется вымыть рот с мылом - клубы и рестораны, водил свою шикарную машину и многое смыслил в модной одежде. Да, он отлично разбирался в жизни, ведь все это и была его жизнь.
  Я же находила его забавным. В его стремлениях, по сути, не было ничего плохого. Правда, порой он перегибал палку и немного переигрывал, но так считала только я. Я всегда видела, что за его деланной самоуверенностью - простой юноша, который хочет, чтобы отец им гордился. Надо ли говорить, что за все вышеперечисленное заплачено высокой ценой? Папа зарабатывал деньги, и Влад редко его видел. Иногда мне даже было его немного жалко. Я всегда знала, что у него доброе сердце.
  Двое закадычных друзей были веселы и безмятежны, как всегда. Я ничуть не удивилась появлению Влада. Они с Женькой всюду таскались вместе. Отчего-то я очень нравилась лучшему другу своей соседки. Он всегда был ко мне очень добр. Думаю, это от того, что он каким-то образом догадался, что я его раскусила. Наверное, он считал меня кем-то вроде сообщницы, не знаю. В руках у него было что-то квадратное, упакованное в шуршащую бумагу.
  - Что это? - поинтересовалась я, поздоровавшись.
  - О, у нас для тебя сюрприз! - Женькино лицо выражало наивысочайшую степень радости, смешенной с хитринкой.
  Я вздохнула. Тихий вечер отменяется. Голова снова разболелась, а утром на работу.
  - Интересно... - безжизненно протянула я, стараясь проявить вежливый интерес.
  - Тебе понравится! - мягко и с улыбкой произнес Влад.
  Не сомневаюсь.
  - Ну так что же это? - слава богу, жизнь научила меня мило и абсолютно искренне улыбаться даже тогда, когда хочется зажать голову руками и плакать.
  - Сейчас покажу.
  С этими словами Влад вполне по-хозяйски заскочил в комнату, плюхнулся на диван и принялся шуршать упаковкой. С веселыми воплями за ним бросилась Женька. Я же уныло закрыла дверь, постояла пару секунд, прислонившись лбом к холодной шершавой стене, и пошла вслед за ними.
  К моему приходу упаковка (разумеется, мелкими клочьями) лежала на свежепропылесосенном полу. Ладно, черт с ней. Мой взгляд уперся в восхитительную картину, довольно большую, стоявшую на диване рядом с самодовольно улыбающимся Владом.
  Это было мрачное, дивной красоты полотно. Стремительные мазки резко очерчивали сумерки, в которых вырисовывался старинный замок, притаившийся около черного пруда. Вдалеке, на холме, виднелось надгробие, скульптура ангела. Черная романтика. Картина не была наигранной, в ней не чувствовалось много усилий - она была реальной и сказочной одновременно.
  - Какая красота... - пробормотала я, не в силах оторваться от игры черных и серых переходов.
  - Я знала, что тебе понравится! - весело воскликнула Женька и добавила более серьезным тоном. - Хотя я лично ничего красивого тут не вижу. Мракобесие какое-то! Все так серо, уныло... Жизнь должна быть радужной!
  Влад серьезно кивнул.
  - Да. Пошлость полнейшая. Невероятно пошло. И мрачно.
  Он еще раз кивнул, как бы закрепляя сказанное.
  'Пошлость?' Еще одно слово, которое он подцепил неизвестно где и употреблял теперь в любом контексте. Ну да ладно, он просто считает это синонимом чего-то отрицательного. Но я в любом случае не считаю, что картина плоха. В ней есть что-то безмятежное. Фальшиво-яркие краски не режут глаз. Возможно, она немного мрачновата. Но эта мрачность, этот дождь и сумерки - все в ней было настолько органично и естественно, что она вызывала скорее умиротворение, нежели какие-то гнетущие чувства.
  Женька и Влад, тем временем, продолжали дискуссию.
  - Да, довольно жутко. Еще и эта могила... - Женька надула пухлые губки и покачала головой.
  Она выглядела как настоящий эксперт, во всяком случае, она пыталась таковой казаться. Это было забавно. Я не могла на них злиться. Их непонимание, необоснованные нападки на ни в чем не повинную картину вызывали скорее скрытую улыбку. Для меня это было не ново.
  - Жуткая? - я подавила улыбку и проговорила довольно дружелюбно. - Это просто стиль искусства, он не хуже любых других. От этой картины скорее веет умиротворением...
  - Ага, страхом и могильным холодом! - Влад фыркнул и вскочил с дивана. - Не припомню что-то, чтобы тебя привлекала смерть.
  Сердце больно кольнуло. Губы растянулись в подобии усмешки, безвольной и совсем не веселой. Щеки отчего-то опалило внутренним огнем. Да что он знает о смерти?!
  - Меня привлекает не смерть, а покой. - Слышу со стороны свой голос, глухой и отчего-то хриплый.
  - Хм...
  Я тяжело вздохнула. Конечно, они не поймут. Неожиданно я почувствовала укол раздражения. Трудно точно сказать, отчего. Думаю, меня вывело из себя их нежелание понять, их глупое стремление доказать свое мнение, не имеющее ничего общего со здравым смыслом. Ох уж эта упертость... Конечно, каждый имеет право любить что-то или же не любить. Но нужно соблюдать это и в отношении других людей. Меня всегда раздражает то, что люди порой забывают о великой многогранности жизни и смотрят только в одну точку. Одну из миллиардов. И не хотят слушать.
  Я шагнула вперед и схватила картину.
  - Я устала. Пойду, прилягу. - Получилось довольно резко, даже недружелюбно.
  Обычно я себя так не веду. Но сейчас, когда меня переполняет скопище мрачных мыслей, трудно держать себя в руках. Неожиданно я поняла - ясно и отчетливо - что спорить с ними у меня нет никакого желания. Это глупо. Но это не самое страшное. Я поняла, что они мне безразличны. Они - не более чем тени, которые я, в сущности, никогда и не считала чем-то себе подобным. Я оставлю все мысли и чувства при себе, пока не найду того, кому по-настоящему смогу доверить этот груз.
  Мысли пронеслись вихрем. Думаю, не многое отразилось на моем бледном лице. Разве что может в глазах. Отблеск боли, пустота одиночества, горечь разочарования... Похоже, Влад уловили какие-то отголоски моих глубоких переживаний.
  - Тебе помочь? Давай, отнесу картину? - слишком поспешно и слишком виновато произнес он.
  Картина и впрямь была довольно тяжелой. Тяжелее, чем я думала. Но это была самая ничтожная из всех моих проблем.
  - Не нужно. Я справлюсь. И еще... - огненный взгляд в сторону Женьки, - Я сегодня убиралась, так что будь добра, собери все это...
  Женька растерянно оглядела бумажные ошметки и удрученно вздохнула. Я же прошла в свою, то есть нашу, комнату. Поставила картину на пол, рядом с кроватью. Завтра придумаю, куда ее прикрепить.
  Было еще не поздно. Правда, уже начало темнеть, сумерки быстро сгущались, ночь ткала свое черное полотно. Я растянулась на мягкой кровати. На душе скреблись кошки. Не думала, что будет так трудно. Я осталась совсем одна, без поддержки и, можно сказать, без денег, потеряла близкого человека... Да, это определенно можно назвать черной полосой. Остается лишь одна надежда, что за ней последует белая. Надеюсь, она будет ослепительно яркой. Только так можно будет изгнать все мрачные тени, заполонившие мою душу.
  Лежа в темноте, я медленно засыпала. Завтра нужно будет рано встать. Близится воскресенье - именно в этот день я решила позвонить папе и поговорить о моем возможном возвращении. Черт, я опять ничего не сказала Женьке. И с работой придется улаживать... В общем, я твердо решила принять твердое решение после разговора с папой. А значит, до воскресенья не стоит понапрасну себя терзать.
  Мне снились родные места. Мост, набережная, наши леса... Сквозь сон я услышала, как вошкается и укладывается спать Женька. После этого легкого пробуждения мне снились только его глаза...
  Утро пришло незаметно. Его лучи прокрались в комнату, разгоняя сладкую дрему. Удивительно, но я проснулась бодрой и посвежевшей. Весь вчерашний пессимизм смягчился. Не улетучился, конечно, но сегодня жизнь определенно казалась более сносной. Посмотрим, долго ли продержится подобный настрой...
  Когда я уходила, Женька еще спала. Сегодня я захватила с собой уже изрядно помятый листочек, ее задание по английскому. Думаю, мне удастся найти пару свободных минут и перевести этот 'шедевр'. Ведь именно сегодня у Женьки английский, если она об это еще помнит. Днем позвоню ей, пусть заедет, заберет. Хорошо, что ее занятия сегодня начинаются после обеда.
  Спускаясь по лестнице, я сама себе удивлялась: и чего я вообще из-за нее переживаю? Ведь она уже взрослая, и сама вполне может следить за своими делами! К тому же, вчерашнее мое открытие значительно поубавило моей к ней снисходительности. Однако ж давши слово - держи. Помогу ей и в этот раз.
  Тем более что помогать Женьке с английским - привычное для меня занятие. Именно этот чудесный язык свел нас, если можно так сказать.
  Мы учились в одной школе, в одном классе. Конечно, не все время, а только десятый-одиннадцатый класс. Именно тогда мы с мамой переехали в Москву. Моя мама - преподаватель английского, именно она меня всему научила и привила любовь к этому языку. Она довольно быстро нашла себе работу, и так получилось, что и я, и она оказались в одной школе.
  Конечно, переезд дался мне нелегко. Очень трудно в шестнадцать лет оставить привычных людей, школу, город и погрузиться в другую жизнь. Тем более когда сам ты этого не хочешь. Но сейчас я вижу, что вначале мне довольно сильно везло. Наш класс был очень разношерстным, но, тем не менее, свар не было никогда. Все были нейтрально-дружелюбны и проявляли изрядную долю воспитания. Я не могла желать большего.
  Поначалу мы с Женькой обменивались разве что приветствиями. С первого взгляда она мне не очень понравилась: мы были в одной подгруппе, так что я могла хорошенько ее пронаблюдать. И то, что я увидела, не могло сделать нас большими друзьями. Впрочем, Женька ни сколько не изменилась. Нас свели лишь ее многочисленные проблемы с английским.
  Все началось с того, что она стала просить помощи. Причем очень редко в объяснении. В основном она шла по простому пути списывания, что вызывало с моей стороны некоторую долю презрения. Даже если я и пыталась втолковать ей, почему ответ именно такой, а не какой-нибудь другой - она лишь улыбалась, кивала лохматой головой и убегала. Да, она мне определенно не нравилась: легкомысленная, безответственная, ветряная... Она меня даже немного раздражала - ее вечный смех и наивный взгляд. Возможно, дело было во мне самой. Так или иначе, но вскоре мое отношение к ней изменилось.
  Однажды, вернувшись домой, я застала там Женьку. Моему удивлению не было предела. Надо ли говорить, что эта встреча не доставила мне большого удовольствия? Как оказалось, Евгения пришла в наш дом как ученица. Моя мама решила быть для нее репетитором. Наверное, все дело было в итоговом тесте - большом и, судя по обещаниям завуча, очень сложном. Так, по прошествии почти целого учебного года полного равнодушия, наши с Женькой пути тесно пересеклись. С тех пор мы с ней виделись намного чаще, и за пару месяцев сказали друг другу больше, чем за целый год.
  Вскоре я поняла, что как обычно не ошиблась в своих первых впечатлениях и ощущениях. Женька действительно была ветреной и забывчивой и не проявляла большого усердия в чем-то, что казалось ей хоть чуточку неинтересным. Тут надо сказать, что в подобную категорию попадало практически все, кроме косметики и модных журналов. Однако кое в чем я ошиблась. Женька не была злобной или фальшивой. Она не врала и не прикидывалась. Она просто была невероятно наивной и не имела никакой предрасположенности к серьезным занятиям. Вскоре я стала воспринимать ее как бабочку-мотылька. А еще разглядела в ней доброе сердце. Она никогда ничего не делала 'назло'. Поняв все это, я стала относиться к Женьке по-другому.
  Я стала воспринимать ее такой, какая она есть, делая акцент на положительных сторонах. Конечно, я понимала, что мы очень разные. Она была словно существо с другой планеты. Но теперь я стала к ней снисходительнее, ее интересы меня забавляли, а неуемная жизнерадостность разбавляла мои иногда слишком пессимистичные мысли.
  Пожалуй, это можно назвать чем-то вроде дружбы. Вскоре - это случилось в одиннадцатом классе - Евгения именовала меня не иначе как 'лучшая подруга'. Ее примеру тотчас последовал и Влад, Женькин друг детства. Так судьба свела меня с этими такими отличными от меня и такими схожими между собой людьми. Со временем я поняла, что они одни среди многих не раздражают меня. Это было странное открытие, и я даже начала ими дорожить. Однако ж мы были слишком разными. Их интересы были для меня скорее чем-то занимательным, я смотрела на их жизнь, не желая попробовать ее на вкус; они же находили меня 'ужасно странной'. Иногда мне кажется, что это и есть разгадка нашей непонятной дружбы: я наблюдала за ними, словно читая любопытную книгу, а они наблюдали за мной. Мы привносили в существование друг друга что-то новое, еле уловимый аромат неизведанного. Ведь как ни крути, при всем желании Женька и Влад не могли понять моих мыслей и чувств, а я никогда не смогла бы стать кем-то вроде них. То, что мы с Женькой живем в одной квартире, скорее каприз господина Случая, чем мое непреодолимое желание. В моем сердце было место для них обоих - но они не были частью моей души.
  Вспоминая школьную жизнь, я чуть не проехала свою станцию. Но, спохватившись в последний момент, я все же успела выскочить из вагона. Сегодня рабочий день не должен был быть трудным. И, тем более, я не собиралась засиживаться до глубокой ночи.
  Неожиданно вспомнилось мое позавчерашнее злоключение. Казалось, будто это было сто лет назад, даже синяки уже побледнели и были почти незаметны. Подробности стерлись из памяти, а свежих напоминаний, слава Богу, не было: на пересуды я не обращала внимания, сплетни, переползающие из подъезда в подъезд, меня не интересовали. И, разумеется, к гаражам я не приближалась и никогда больше не подойду. К тому же память сама старательно стирает подобные переживания. Скоро это будет не более чем сон.
  Было солнечное утро, теплое и безветренное, однако в воздухе отчетливо ощущалось приближение перемен. Во всяком случае, я это ощущала ясно - у меня болела голова, словно что-то сжимало и давило изнутри. Будет дождь, а может даже снег. Настроение погоды влияло на мое собственное, и не всегда это было влияние положительного характера.
  Скоро похолодает, зима уже рядом.
  Как я и предполагала, после обеда небо затянули тучи, а порывы прохладного ветра стали гонять по улицам пыль. У меня был перерыв, и я сидела в коморке для горничных, потягивая чай и спешно заканчивая Женькино задание. Когда все было сделано, я позвонила ей. Моя соседка поворчала немного, что придется тащиться на мою работу, а потом сразу бежать в институт... Но я была больше чем уверена, что Евгения, как обычно, поедет на такси, следовательно бежать ей не придется. Со временем же все ладно - до ее занятий еще больше двух часов. Она успеет.
  Надеюсь, сегодня, наконец, удастся сообщить Женьке о моем скором отъезде. Да, теперь я точно решила уехать. Глядя правде в глаза - я не думала, что мой переезд сделает меня намного счастливее. Как-никак я покинула свой город четыре года назад... Теперь я вроде как меж двух миров - Москва так и не стала мне родным домом, а Красноярск вроде как им уже и не был. Возможно, вернувшись, я перестану так думать. В конце концов, там прошла почти вся моя жизнь! Я найду там необходимый покой, может даже поддержку. Возможно, даже поступлю в колледж, а дальше - кто знает? - переведусь в институт. Ведь я не глупая, у меня есть стремление к знаниям, есть нужная усидчивость... К тому же, дома жизнь будет намного легче. Я уверена в этом. Если в моей жизни в Москве срочно не произойдут кардинальные изменения - мне здесь делать нечего.
  Теперь я безоговорочно решилась. С деньгами проблема - мне одной нужно и платить долю за съемную квартиру, и за коммунальные услуги, а еще нужно что-то есть, и платить за метро, и еще куча всяких расходов. Того небольшого запаса, скопленного за год подработок, уже почти не осталось. Может, это только отговорки... Но сегодня утром я узнала, что через две недели, досрочно, мои загадочные постояльцы уезжают. Это был еще один удар, новость, огорчившая меня сильнее, чем я могла предположить. Отчего они уезжают так скоро? Они планировали провести здесь еще пару месяцев, и за целый месяц заплатили вперед. Но сегодня Жанна рассказала мне, что постояльцы люкса изменили свои планы. Они уезжают, это окончательное решение.
  Я больше не увижу его глаз. Никогда. Главная горничная, Жанна, снова вышла на работу. Мне не доверят убирать люкс. Он закончен - мой сладкий сказочный сон. Мой добрый гений исчезнет из моей жизни, оставив в ней глубокий след всего за какие-то три мимолетные встречи. Что мне теперь здесь делать? Я поеду домой, к папе. Там моя жизнь пойдет по-другому, лучшему пути. Я все для этого сделаю.
  Любила ли я хозяина люкса? Сложный вопрос. Не знаю. Но в одном я точно уверена: он был мне нужен, просто необходим. В его взгляде меня притягивали понимание и дружественная теплота - мне хотелось вцепиться в него и прижаться крепко-крепко, пока не уйдет вся боль. Нелепо, но я чувствовала именно это. И это чувство было невероятно сильным. Только рядом с этим загадочным человеком я ощущала себя по-настоящему живой, когда горе не захлестывает с каждым вздохом, а печаль и боль растворяются во взгляде серых глаз. Только рядом с ним мне дышалось легко, а душа обретала покой. Я столкнулась с ним всего три раза. Мне хватило этого, чтобы понять, что он - мое спасение.
  Странное, очень странное ощущение. Будто наваждение, одержимость, нарастающая с каждой секундой и парализующая волю. Словно болезнь, прогрессирующая и не имеющая противоядия...
  Скоро его не будет рядом. А я даже не знаю, как его зовут. Только фамилия, которую я выпытывала с бьющимся от волнения и восторга сердцем. Ле Рошель. Мой свет, мой мир, мой покой. Сказочная тонкая ниточка рвется на глазах, и я падаю в холодный опустевший мир. Я слишком многое придумала и слишком страстно в это поверила. Как так могло случиться? Я не склонна к иллюзиям! Так трудно передать то, что творится у меня на душе. Ощущая нечто вроде отчаяния, я открыла звякнувший телефон: Женька приехала. Она ждала меня у входа.
  В конце концов, я даже разозлилась на себя. Все эти мысли вгоняли меня в депрессию, а я даже не пыталась что-то изменить. Нужно бороться. Конечно, сейчас мне трудно. Многое произошло, и малейшее расстройство способно выбить из колеи... Но я должна попытаться найти верную дорогу, которая выведет меня из этого кошмара. Да, я потерялась, но я сделаю все, чтобы не остаться потерянной. Надеюсь, худшее позади. Разве может быть хуже?
  Ноги несли меня по привычному маршруту. Пара поворотов, несколько ступенек... Я не задумывалась, куда иду. Неожиданно передо мной возник широкий светлый холл, где было совсем не много народу. Несколько постояльцев да сонный охранник Василий. Среди этой унылой человеческой кучки ярким пятном выделялась Евгения. Она стояла около вазы с цветами, рядом с зеркальной стенкой и нетерпеливо крутила винную прядку волос. Я направилась прямо к ней, мыслями же была далеко.
  - Привет. Сделала? - Женька бросила замусоленный локон и скрестила руки на груди.
  Так она выражает нетерпение и недовольство.
  Я молча протянула ей листик, не глядя не нее.
  - Спасибо. - Без особого энтузиазма произнесла Евгения, и, не взглянув, засунула бумажку в объемную бежевую сумку.
  Я ничего не ответила. Ее непонятное раздражение и хмурый вид несколько озадачили меня. Постепенно мысли о хозяине люкса и об отъезде отошли на второй план, и я уже с большим любопытством посмотрела на Женю.
  Наверно, она недовольна тем, что пришлось выходить из дому раньше, да еще и тащиться несколько лишних десятков метров пешком - от дороги до гостиницы. Но ведь она все равно приехала на такси! Я в этом уверена. Женька не любит ездить в метро и не хочет водить машину, поэтому практически ни одна ее поездка не обходится без вежливых таксистов этого славного города. Так в чем же проблема? И почему она продолжает стоять здесь, нервно постукивая ножкой?
  -Ты не опоздаешь на занятия? - вопрос прозвучал вяло и без явной вопросительной интонации.
  Женька фыркнула и вновь принялась крутить волосы. Я терпеливо и равнодушно следила за ней. Ее явно что-то беспокоит. Она хочет высказать мне что-то, причем, очевидно, что-то не слишком приятное... Возможно, пытается подобрать слова. Отсюда эта ее нервозность и раздражительность. Ох уж эти люди... Она боится, что я разозлюсь, и заранее начинает обороняться. Ведь лучшая защита - нападение.
  - Нет, я на такси. И вообще, ты проявляешь слишком много интереса к моей учебе! И совсем не проявляешь интереса к тому, к чему интерес проявить действительно стоит...
  Ну вот, я так и знала. Этого следовало ожидать. Сначала нужно атаковать, обескуражить человека какими угодно обвинениями, потом высказать удивленному собеседнику свои истинные претензии и тогда вместо здравых аргументов и достойного отпора вы, скорее всего, получите оправдания или справедливое возмущение. Таким образом, ваши истинные мысли немного затеряются, не будут такими явными, но при этом вы выскажите все. И, возможно, даже не получите в зубы. Люди часто так делают, придираются по мелочам, раздражаются и становятся совершенно несносными, когда их что-то гложет. Не всем хватает смелости высказаться прямо и до конца.
  Я наблюдала за Женькой с холодным интересом и ни сколько не обиделась на ее слова. Тем более не удивилась. Многие на моем месте стали бы возражать, кричать: неблагодарная ж ты свинья! Но я лишь наблюдала, как делала всегда. Люди интересные существа, и Женька в данный момент была лишь любопытным случаем, за которым было забавно последить.
  - К чему же мне стоит проявить интерес? - спокойно спросила я, улыбаясь про себя.
  Похоже, Евгения ждала несколько иной реакции. Видимо, как раз возмущения и оправданий. Я ее немного обескуражила. Моя соседка покраснела, щеки ее так и запылали. Чуть запутавшись в словах, она с жаром продолжила.
  - Ты...Тебе... Совсем не понимаешь, да? Ты так сильно его расстроила! Очень! А ведь он так старался... Да! И сегодня весь день грустит, а вчера вечером так вообще! Ты либо совсем ничего не понимаешь, либо я не знаю, что!
  У Женьки часто бывают проблемы со связной речью.
  - О ком ты? - мне стало еще интереснее, но в то же время сердце как-то неприятно сжалось, предчувствуя что-то нехорошее.
  - О ком я?! - Женька театрально хлопала огромными ресницами. - О Владе, конечно! Он подарил тебе картину, так старался, выбирал ее... А ты его вчера так жестоко оттолкнула! Ты ему нравишься, и потом он весь вечер грустил... Как тебе не стыдно!
  'Да плевала я на Влада, у меня других проблем полно, посерьезнее какого-то глупого мальчишки!' - промелькнуло в голове. Но это была только первая мысль. По природе своей я не была жестока. Никогда. Даже когда меня сильно обижали - обижали несправедливо - я не таила зла. И даже если мне было больно и обидно, я никогда не мстила. Это не моя сущность. Мое детство не было особо безоблачным и полным радужного счастья, но я не озлобилась, не ожесточилась, не выросла бездушным маньяком. Все эти испытания - без них я бы никогда не узнала то, что знаю сейчас, и никогда бы не стала такой, какая есть. Это моя судьба. Мой путь.
  И этот путь не омрачен непримиримой злобой. Я не поверила Женьке. Во всяком случае, я не верила в то, что Влад действительно так сильно переживает. Не думаю, что он способен на такие глубокие страдания из-за девчонки вроде меня. В любом случае, без утешительниц он точно не останется.
  И все же мне отчего-то стало его жалко. Я даже почувствовала себя виноватой. Не люблю обижать людей. Ранимая по природе, я всем приписываю свои чувства. Но совсем недавно я поняла, что другие люди чувствуют совсем не так, как я. Даже смешно, что я могла раньше так думать! То, что кажется мне достойным глубоко отчаяния и слез, может ничего не значить для других. Слова и мысли, ранящие мою душу, для других - пустой звук. Не нужно жалеть всех подряд, не нужно ставить себя на чужое место. Это неправильно. Интересно - да, захватывающе - да. Но делать этого не стоит.
  Так же, как и придумывать людям чувства, которых они лишены. Наблюдать и анализировать - да, это другое дело. Но не приписывать этим чужакам своих переживаний.
  - Не преувеличивай... - я отмахнулась от нее почти с искренней легкостью.
  Женька злобно фыркнула.
  - Не понимаю тебя! - проворчала она зло.
  Я хмыкнула. Похоже эта фраза - мое проклятье. Слишком уж часто я ее слышу...
  - Успокойся. Я уверена, с Владом все в порядке. Возможно я была немного резка... Но вы с ним здорово этому поспособствовали. И все, закроем эту тему.
  Я решительно посмотрели Жене в глаза, как бы давая понять, что на этом обсуждении поставлена большая жирная точка. Моя соседка - по природе мягкая и отходчивая - лишь тяжело вздохнула. Она не умела спорить, долго дуться или по-настоящему злиться. Думаю, в глубине души она и сама была рада, что неприятная тема закрыта. Теперь она выполнила свой долг хорошей подруги и снова может смеяться и веселиться. Что она и не замедлила сделать.
  - Послезавтра днем к нам придут гости... - бойко щебетала она уже через минуту. - Мама с сестрой. Будет весело! Мама будет рада тебя видеть.
  По какой-то необъяснимой причине я нравлюсь родителям всех своих друзей. В общем смысле этого слова. А мама Влада меня просто обожает, хотя видела от силы пару раз. Впрочем, она и сыну уделяет не намного больше внимания... Однако я отвлеклась.
  Мама Женьки знала меня довольно хорошо, а относилась ко мне еще лучше. Именно это и побудило Жениных родителей отпустить ее в 'свободное плавание' и позволить дочери жить отдельно. Хотя затея эта им не нравилась очень сильно. Но так как Евгения предполагала жить не в одиночестве, а с 'лучшей подругой', да еще и с такой 'ответственной, умной и рассудительной', они все же смирились. Так мы стали жить вместе. Почти сразу после того, как ее перевели на второй курс.
  Конечно, справедлив будет вопрос, почему именно я, ведь после окончания школы прошел целый год, вдобавок я не питала к Жене особой привязанности... Но просто она продолжила заниматься с моей мамой, и наши родительницы хорошо общались. К тому же ее младшая сестра - Сонечка, как ее все называли - пятилетняя избалованная оторва, тоже была отдана на обучение английскому. Так что семейство Ларионовых мне знакомо во всех его представителях. Даже Женин папа заглядывал пару раз, когда после занятий забирал своих 'доченек'.
  В общем, я была чуть ли не единственным кандидатом в спутницы Женьке. Какой почет.
  - И не делай такое лицо! - сказала Женя чуть обиженно. - Они придут послезавтра, и будет весело. Правда.
  'Не верю' - подумала я и кивнула. Женька знает, что я не люблю детей и плохо переношу их общество. Это не ненависть или стойкая неприязнь, просто мне отчего-то тяжело на них смотреть. Часто они меня раздражают, мне не нравятся их громкие голоса и плохое произношение слов, их дерзкие, подчас жестокие выходки. Пугает и то, что они не осознают, что делают. Да, это, пожалуй, больше всего...Они делают зло, не понимая. Это, возможно, оправдание, но от этого только страшнее. Дети пугают меня как чистый материал, который может быть использован мирно, а может стать чем-то вроде урана-235 для атомной бомбы. Я чувствую себя спокойнее, когда, глядя на взрослого человека, ясно вижу его основные черты характера, могу проследить за его мыслями. В детях этого нет, они плохо 'сканируются', хотя все их поступки объясняются довольно легко. Короче, детей я не переношу. А Сонечка меня просто бесит.
  - От меня все равно ничего не зависит... - пробормотала я, вздыхая. - Придут, так придут. Надеюсь, Соня на этот раз не устроит очередное представление.
  Женькино лицо вытянулось.
  - Ну она же еще совсем маленькая! Не понимает...Она ж не со зла. Не стоит быть такой придирчивой!
  Сонечка в прошлый раз расстригла ножницами половину моего гардероба, а когда я этому не обрадовалась, упала на пол, стала дрыгать всеми конечностями и визжать с громкостью в сто двадцать децибел, и так больше часа. Хотя про громкость я, возможно, преувеличиваю. Но для меня, человека, считающего тишину одним из самых прекрасных явлений, этот вой был сродни шуму от отбойного молотка. Я предпочитаю шелест листьев или успокаивающий стук капель дождя.
  - Она уже не маленькая, и было бы неплохо, если бы кто-нибудь, наконец, объяснил ей, как себя вести. - В моем голосе слышались нотки враждебности.
  -Я тебя не понимаю! - я подавила вздох. Опять эта фраза! - Почему ты так не любишь детей? Ты же, в конце концов, сама была ребенком!
  Нет, на сегодня с меня достаточно Женьки. Она начала меня раздражать.
  - Не могла придумать более нелепого аргумента?! - не выдержала я и повысила голос. - На прошлой неделе я была больна ангиной, и что же мне теперь, любить ангину? Извини, мне нужно возвращаться к работе.
  Не попрощавшись, я развернулась и пошла к небольшой лестнице из нескольких ступеней, ведущих из холла. Неожиданно, краем глаза, я увидела мелькнувшую тень, словно кто-то, стоявший рядом с лестницей, быстро и бесшумно сделал шаг в сторону и скрылся за стеной. Забыв про застывшую в изумлении Женьку, я взлетела по ступенькам и оглянулась по сторонам: просторный коридор был абсолютно пуст. Ни людей, ни звука шагов. Словно никого и не было. Странно, до лестниц далеко, а завернуть здесь особо не куда. Большой зал для конференций закрыт, малый тоже. Кафе, бар и небольшой ресторанчик вообще в другом крыле. Я поднялась довольно быстро, и должна была застать эту 'тень', отчего-то так заинтересовавшую меня...
  Хотя, какого черта? Пора завязывать с этой ерундой. После разговора с Женькой я несколько разнервничалась, сама не знаю почему. Все сейчас так непросто в моей жизни, эти мелкие глупые придирки просто выводят из себя. Мне нужно больше одиночества, ведь предстоит принять такое важное решение... Это так странно, я нуждаюсь в поддержке и в то же время не могу никого видеть рядом. Никого, кроме него... Но это несбыточная мечта.
  Я поднялась на второй этаж. Обычно я работаю здесь. Оставалось лишь надеяться на то, что работа меня отвлечет.
  К концу дня я окончательно решилась. Было еще совсем не поздно, около пяти, но хмурые плотные тучи затянули небо, и стало совсем темно. Такая резкая перемена... Она как нельзя лучше отображала мое теперешнее состояние. Зарядил дождь, иногда даже пробрасывал мокрый снег. Погода совершенно испортилась. Робко и в то же время непреклонно, я зашла в красивый уютный кабинет, где восседала Тамара Александровна. Конечно, я еще не звонила папе... Но мне абсолютно ясно, что оставаться здесь больше нельзя. С чувством растерянности и грусти, и даже с некоторой долей страха, я написала заявление. Через две недели - так недовольно пробурчала главная над уборщицами - меня здесь не будет. Я стану свободной, брошу все. Я вернусь домой.
  Осталось сказать об этом Женьке.
  Надеюсь, я не пожалею о своем решении.
  Близилось воскресенье, а значит, скоро я позвоню папе. Он будет рад, я надеюсь. Я все забуду и все начну сначала. Надеюсь, моя жизнь еще переменится к лучшему. Я излечусь от всех своих болезней, я найду свой путь. Я буду счастлива... Судьба подарит мне еще один шанс. Кто знает, что она готовит? Может, впереди у меня только светлая полоса? Широкая и ослепительно яркая...Я сохраню надежду.
  
  Глава III.
  Третий день шел дождь. Мелкие, холодные капли моросили не переставая. Воздух и земля были насыщены влагой. На улице было сыро и промозгло, небо - нездорового серого цвета. И ни луча солнца.
  И только сегодня, под утро, дождь перестал. Немного разъяснилось, хотя солнца по-прежнему не было. Но тучи ушли, и хоть небо все еще было сумрачно-серым, оно не давило и не нависало хмурыми рваными облаками. Под утро все стихло. Резко похолодало. Земля хранила множество отпечатков, застывших в замерзшей грязи. Когда я утром выглянула в окно, повсюду разливалось тусклое сероватое сияние пробуждающегося где-то вдалеке солнца. Все застыло, замерло. Стояла полная, неподвижная тишина. Это утро казалось мертвым и неуютным, но для меня в нем было что-то непреодолимо привлекательное: серый свет не резал глаз, легкий холодок приятно освежал, а чистый, омытый дождем воздух казался и вовсе каким-то чудом. Все было напоено покоем и безмятежностью.
  Воскресенье, этот долгожданный день. Я взглянула на часы. Наверное, папа уже проснулся, ведь разница с Красноярском целых четыре часа... И все же я решила подождать. Закутавшись в уютный махровый халат, я прошла на кухню. Женьки не было дома, и я не имела никакого понятия о том, где она сейчас. Усевшись на широкий подоконник, я приоткрыла окно. В лицо ударили потоки холодного свежего воздуха. Я вновь уставилась в окно: на улице не было ни души. Конечно, ведь еще так рано... Нормальные люди спят в такое время, тем более что сегодня воскресенье.
  Меня разбудило странное ощущение. Всю ночь мне снились его глаза вперемежку с размытыми образами моего кошмарного злоключения. Я проснулась, ощущая на себе его пристальный взгляд, пронзительный, режущий, проникающий в самую глубину души. Это было глупо, ведь его не было рядом. Не могло быть. Так или иначе, в очередной раз - сама того не желая - я проснулась с мыслями о нем.
  Я закрыла окно и села за стол. Есть не хотелось и слегка подташнивало. Отчего-то я стала дрожать - видимо, замерзла у окна. Я решила подождать еще пару часов, а потом позвонить домой. Пока же я отправилась в ванную - нужно было привести себя в порядок и немного взбодриться. Впереди долгий день.
  Наконец, я собралась с мыслями. Сердце отчаянно колотилось - я так давно не звонила домой...Что мне сказать? Мы были не очень-то близки с папой, ведь я уехала так давно, и хоть иногда и приезжала, все-таки эти четыре года сделали свое дело. Казалось бы, общее горе должно сближать людей, но это не про нас. Каждый затаил какую-то обиду, непонимание; после смерти мамы мы общались крайне редко.
  И все же это был мой отец, и я по-своему любила его и скучала. Пусть без бурных проявлений эмоций, но я радовалась его звонкам, он был частью моей жизни, возможно, не самой большой и главной, но все же. Возвращение домой, к нему, не казалось мне чем-то безумно страшным, но все же я волновалась. Дрожащими руками я взяла телефон и набрала такой привычный номер. Послышались гудки. Одновременно я хотела и услышать его голос, и чтобы его не оказалось дома. Пожалуй, я врала себе, считая, что мой отъезд не вызывает у меня никаких сомнений.
  - Алло? - вслед за гудком раздался хрипловатый голос.
  - Папа? Это я...
  Мне было пятнадцать, когда родители развелись. Это не было неожиданностью для меня - как можно не заметить, что к этому идет? - но все же больно ранило. Я чувствовала себя такой незащищенной, мой мир разделился на две половинки. Естественно, когда мама почти сразу вышла замуж за своего старого товарища, стало только хуже. Ведь это означало только одно - переезд.
  Возможно, я могла остаться... Все было так сложно! Я скучала по нашим прогулкам, когда мама, папа и я ходили на гору рядом с домом, шли на Базаиху или взбирались на Красный Гребень... Моя жизнь в Красноярске была довольно счастливой, и я искренне не хотела терять то, что имела. Но что я могла сделать? Может, я отнеслась к сложившейся ситуации равнодушнее, чем при схожих условиях это сделали бы другие подростки... Но мне не было все равно.
  Мне до сих пор не понятно, как произошло то, что мама так тесно общалась с человеком из другого, совсем не близкого города. Однако же мы переехали к нему. Незадолго до своего шестнадцатилетия я оказалась в Москве. Не думаю, что могу в полной мере передать отчаяние и уныние, охватившие меня тогда. Я покинула все: немногих друзей, любимые места, свою уже мало-мальски устроенную жизнь и надежды. Теперь мы жили в трехкомнатной квартире, довольно просторной по площади, но очень тесной от соседства с маминым новым мужем.
  Он относился ко мне неплохо. Я же не любила его. Думаю, он был искренен с мамой во всех чувствах, кроме равнодушно-негативного отношения ко мне. Конечно, я его не виню, но лучше он от этого в моих глазах не становится. Обычно я сидела в своей комнате, не выходя, не желая встречаться с ним. Это сделало мои отношения с мамой прохладнее. Первое время только папа и был моим утешением. Но отчим, казалось, этого не одобрял. Он отнял у меня дом, маму, папу, мою свободу и веру, а взамен не дал ничего. Я же сделала ему подарок - я избегала его, не раздражая своим присутствием.
  По крайней мере, он меня не трогал. Иногда я даже была благодарна за это. Потом меня устроили в школу, где стала работать моя мама, и жизнь потихоньку сдвинулась с черной точки апатии. Отчима я почти не видела, как и маму, папе звонила редко. С друзьями иногда переписывалась через интернет, но у нас отчего-то стало мало общих тем для бесед... В целом, я была довольна своим существованием, ведь могло быть и хуже. Но, по правде говоря, я скучала по дому: по виду из небольшой квартирки на пятом этаже, по замечательнейшим пейзажам, по речкам, по горам и лесам... Мне не хватало набережной Енисея, не хватало моей родной улицы. Не хватало чистого запаха леса, разливающегося после каждого дождя...
  Я так давно не была дома. Кто знает, может, когда я выгляну из окна своей комнаты и увижу гору, что напротив дома, когда почувствую родной, теперь уже наверняка морозный воздух - может, я вновь стану счастливой? Конечно, это никогда уже не будет тем счастьем, как когда мне было десять, и мы все были так дружны...
  - Я возвращаюсь домой...
  Это был не долгий разговор, но в нем промелькнуло много доселе скрытых эмоций. Конечно, папа сильно удивился. Конечно, он не отказался 'принять меня назад', как я это назвала. В его голосе явно слышалось недоумение, хотя, думаю, он в глубине души знал о подобном повороте событий. Он жил все там же, в нашей небольшой квартире в тридцати минутах езды от центра. Думаю, он был одинок, его полностью поглотила работа - он работал электриком на Красноярской Железной Дороге. Так странно осознавать, что когда я вернусь - все будет по-прежнему. Только вот я стала намного старше и серьезнее, с сердцем, полным недоверия и грусти, да и мамы с нами не будет. Интересно, какой отпечаток жизнь наложила на папу? Если честно, я боялась это увидеть.
  Последний раз я была дома два года назад, за несколько месяцев до выпускных экзаменов. Потом все завертелось - учеба, оценки, подготовка к поступлению... И, конечно, мамина болезнь. С тех пор я не видела папу. Наверно, он очень постарел. Хотя, кто знает? Может, это только мне кажется, что со времен более счастливых дней прошла целая вечность. Все оттенки вечности.
  Что ж, через две недели я буду дома. Единственное, что мне было жалко оставить в этом большом чужом городе - мой завораживающий незнакомец со светящимися грустью глазами. Но ведь и он уедет через две недели, да и слово 'мой' здесь неуместно. Все встанет на свои места. Остается только наслаждаться этими двумя неделями. И, конечно, купить билеты. По правде говоря, денег хватит едва-едва... Но я справлюсь.
  Было бы замечательно увидеть его хотя бы еще один раз! Ведь он - воплощение моей надежды, мое единственное утешение. Необъяснимое, загадочное явление, этот господин Ле Рошель... Моя тайная мечта.
  Женьки все не было. Я прошла в свою комнату и выглянула в окно. Небо было сине-серым, словно перед дождем. Поднялся сильный ветер - деревья за окном трепетали под его яростными порывами. Было около девяти утра. Неожиданно где-то в глубине комнаты зазвонил телефон. Мой телефон. Не без труда отыскала я свой сотовый, но на другом конце звонили упорно и не думали класть трубку. Увидев, кто звонит, я лишь тяжело вздохнула. Женька.
  Не успела я сказать 'привет', как она оглушила меня пулеметной очередью из слов. Услышанное нисколько не обрадовало меня. По правде говоря, я совсем забыла, что сегодня тот самый день, когда мы ждем больших гостей. Да, да - оказалось, что Женькина мама придет сегодня, причем через каких-то шесть часов. Если учесть, что у нас пустой холодильник, а Евгении еще и самой-то нет, то можно смело заявить, что грядет катастрофа.
  Правда, моя соседка уверила меня, что все в порядке.
  - Сейчас мы с Владом в магазине. Мы купим все-все и очень много! Потом приедем и быстренько приготовим замечательный обед. Ты, конечно, нам поможешь... Я тебе не сказала, что Влад тоже придет? Ну, забыла, наверно... Он поможет с продуктами и с готовкой, и вообще, он по тебе соскучился. Понимаешь? По тебе. Соскучился! - и далее в том же духе, на предельной скорости и громкости. - Мы будем где-то через час-полтора. Жди!
  И Женька быстро положила трубку. Отчего-то у меня скрутило живот. Еще и Влад... Если честно, с меня хватило бы и Жениных родственников - не менее болтливая и шумная мама и, конечно, Сонечка, которая стопроцентно закатит потрясающую сцену. Мне совсем не улыбалось терпеть еще и пространные речи Влада, в принципе милые, но меня совсем не интересующие.
  Мне и самой не было понятно, отчего я так к нему относилась. Он - добрый, милый мальчик, не самый глупый и весьма симпатичный. Но когда я его видела, во мне просыпалось раздражение. Его - называем вещи своими именами - самолюбование меня удивляло и злило. Особенно же крышу сносило, когда я ловила на себе его 'полный нежности', как говорила Женька, взгляд. Мне с ним было неинтересно, единственное, что я ощущала - это стыд и жалость. Стыд - потому что от моей необоснованной злобы и агрессии просыпалось чувство вины, а жалость... Тут и говорить нечего: Влад для таких, как Женька. Они одинаково наивны и вообще, одного поля ягоды.
  А еще... Может, самое главное - когда он пытался взять меня за руку, я ненавидела его за то, что он не тот, чью руку я бы хотела сжимать. Ненавидела за то, что он посягает на место в моем сердце, свято оберегаемое и отданное моему светлому ангелу.
  Я отчетливо понимала, что все это отдает безумием, но, тем не менее, я так чувствовала. Именно так и никак иначе. И пусть это безнадежно, глупо и нереально - я искренне полагала, что в глазах хозяина люкса увидела то, что искала всю свою жизнь. Он был таким же, как я. С одного пронзающего взгляда он понял все то, что я никогда не смогла бы объяснить сама. А я так мечтала о понимании! Он сочувствует, он знает о моей боли и каким-то непостижимым способом заставляет ее утихнуть. Он чудо. Мечта. Сон. Недосягаемое счастье.
  Нет, я определенно не могу сегодня остаться дома! Мне нужно уйти. Подальше от людей, от города, окунуться в тишину и перебороть свою меланхолию до конца. Мне нужно побыть одной и неважно, что в одиночестве всегда сильнее ощущаешь боль, что прячется в сердце.
  Меня даже не волновало, что я отставлю Женьку и Влада без помощи. Хотя и знаю, что моя соседка абсолютно беспомощна на кухне. Плевать, не хочу их видеть. Не хочу никого видеть! Обычно меня коробит мысль о том, что гости останутся без должного угощения... Но не сегодня. Это больше не мой мир, и мне плевать на него.
  В одно мгновенье я натянула джинсы, напялила футболку. Достала из шкафа спортивную, довольно теплую куртку. Пара минут - и густые волосы собраны в хвост. Старые кроссовки тоже не отняли много времени. Схватив темно-зеленую парусиновую сумку, так кстати обнаруженную в шкафу, я направилась в коридор. Пересчитала наличность в кошельке и со вздохом взяла ключи. Я знаю, куда мне пойти. Я как раз давно там не была.
  Улицы были практически безлюдны. Этот факт особенно изумляет, если учесть, что я нахожусь в Москве, где движение никогда не замирает. Я шла к метро. Шла спокойно и неторопливо, оглядываясь по сторонам и подставляя лицо холодным порывам неожиданно поднявшегося ветра. Наконец-то осень полноценно вступила в свои права. Я подняла голову и, еще сбавив шаг, посмотрела на небо: хмурые, тяжелые тучи проплывали, заслонив солнце. На улицах был разлит свинцово-серый свет. Ощущение было давящим - отчего-то подумалось, что обязательно пойдет снег.
  По мере приближения к станции метро количество людей увеличивалось. Как ни странно, но все они были подавлены, кутались в куртки, шарфы, недовольно поднимали воротники... Этот ветер, разъяренный и по-зимнему холодный, бодрил меня и был источником какого-то странного, болезненного наслаждения. Несмотря на прохладу, мне было жарко. Со мной часто бывало такое перед бурей - меня бросало в жар, движения становились порывистыми, и в то же время я ощущала тягучую вялость, словно находилась во сне. Все так же внимательно всматриваясь в каждого встречного, пристально глядя по сторонам, я спустилась под землю.
  По правде говоря, ненавижу находиться в метро. Трудно сказать, почему. Там я чувствую себя запертой. И еще: там всегда слишком много людей. Меня это беспокоит и настораживает. От людей можно ожидать чего угодно, нужно всегда быть начеку. А если тебя окружает толпа? Я не доверяю толпе, а значит, нужно быть внимательным вдвойне. А это утомляет...
  Неожиданно передо мной распахнулись двери вагона. Я невольно вздрогнула. Снова застряла в своей голове... В последнее время это случается все чаще. Мой периодический аутизм. Мысли поглощают меня без остатка. На какое-то время я перестаю видеть и слышать, полностью погружаясь в свой мир, где решаются проблемы и важные задачи, или же просто царят мечты. Действительность, как правило, грубо и резко вырывает меня оттуда. Я всегда вздрагиваю, возвращаясь в этот мир. Реальный мир, пугающий и прекрасный.
  Я зашла в вагон. Нужно взять себя в руки и не проехать станцию. Мне придется сделать пересадку...
  Я не смотрела на часы. Какая разница? Я отключила телефон. Женька наверняка будет звонить, но мне не до нее. В своих мыслях я уже шла по узкой асфальтовой дорожке, прислушиваясь к воображаемому шороху листьев. Поворот, еще один... Там, в своей голове, я практически каждый день хожу этой дорогой. Каждый божий день. Туда, где похоронена часть моего сердца.
  Не скажу, что очень часто езжу сюда, но дорогу успела выучить наизусть. Кажется, дойду даже с закрытыми глазами. Вот и станция Волгоградский проспект. Все в том же трансе я вышла из вагона. Поднялась наверх. Вышла на улицу. Небо стало черным. Это был тот же самый цвет, что сейчас клубился в моей душе. Сердце сжалось - снова накатила тоска. К глазам подступили слезы, я сдержала их. Это причинило боль, но я привыкла к боли. Ко всему можно привыкнуть.
  'Привычка - удел слабаков!' - словно чужая, в голове мелькнула мысль. - 'Признайся, просто ты слаба. Сдалась, бросила борьбу и бежишь. Слабачка и ничтожество. Жалкое ничтожество!'
  Я шла очень быстро, как будто хотела убежать от этих мыслей. Но я не могла. Так же, как больше не могла сдерживать слез - они струились по щекам, одна за другой, капали на землю. Я почти бежала. Наконец, показались ворота. Черные металлические ворота, преодолев которые я словно вступила в другой мир. И этим миром, без малейшего проблеска надежды, правила тоска.
  Калитниковское кладбище. Без преувеличения прекрасное место. Я так же быстро шла по дороге, узкой асфальтовой тропинке, а вокруг меня шуршали осенние листья, то и дело срываемые исступленными порывами ветра. Погода портилась, стало темно, будто уже был вечер. Поворот, еще один... Овраг и снова деревья. Нет места, более полного покоя, чем кладбище. Я никого не встретила, не единого человека. А может, просто не заметила. Еще поворот. Я уже близко.
  Казалось, что тучи вот-вот обрушатся на землю. Огромные, раздутые они вскоре должны были выплеснуть всю свою злобу и ярость. С обманчиво мирным стуком упали первые, крупные капли дождя. Вскоре хлынул ливень. Хорошо, что я взяла зонт. Впрочем, я не стала его открывать. В холодном мраке я остановилась перед знакомым надгробием, еще полным свежих цветов.
  - Здравствуй, мама...
  Я села прямо на землю, совсем рядом, и прижалась к памятнику. Вокруг не было ни души, только капли гулко стучали по еще не опавшим листьям. Ветер не стихал, казалось, он стал еще холоднее. В воздухе ощущался запах зимы. Через несколько минут я основательно промокла, но это было приятно - ледяные капли успокаивали горящую кожу лица.
  Именно здесь, именно в такие моменты полной тишины и одиночества я чувствовала себя прежней, свободной и настоящей. Только здесь я не играла. Я была самой собой и полностью отдавалась тем чувствам, что так долго кипели внутри. Больно... Казалось, это слово стало моим вторым 'я'. Теперь я не сдерживала себя. Слезы потекли сильнее. И плевала я на то, что размазалась тушь, что я вся мокрая, а путь до дома неблизкий.
  Я просто сидела и, прижав трясущиеся руки к груди, плакала. Сердце бешено билось.
  - Извини, я ничего не принесла тебе... Какая же я глупая. Прости-прости...
  Мои слезы переходили в истерику. Я пыталась успокоиться, но это было внутри меня, оно рвалось наружу, разрывая на своем пути сердце, грудь, душу... Я не могла это остановить. Судорожно прижав руки к лицу, я сидела под проливным дождем.
  - Знаешь, я уезжаю... Домой, к папе...Прости...Я не подумала, получается, мне придется тебя бросить. Черт, всю свою жизнь я всех подвожу! Но мне нет здесь места. Мне нигде нет места...
  Я говорила дрожащим, срывающимся голосом, и каждое мое слово все больше рвало душу. Но это не было лицемерием или саможалением - я действительно в это верила. От этого было только хуже. Еще хуже. Оказывается, может быть еще хуже.
  Я все так же сидела, уткнувшись лицом в ладони. Только теперь я сидела на коленях, скрючившись, практически сложившись пополам. Я дрожала от холода, и единственное, чего мне хотелось - чтобы это мгновение длилось вечно. Не двигаться, не думать... Остаться тут навсегда, превратиться в статую, каких было полно на кладбище. Может, я все воспринимаю не так? Слишком эмоционально? Но я так чувствовала. Что я могла с этим поделать?
  Дышать было тяжело, говорить тоже. Наверное, я ужасно выглядела со стороны. Такая жалкая, ничтожная в своем горе... Как получилось, что я позволила ему раздавить меня? Чем больше я страдала, тем сильнее ненавидела себя в частности и всех людей в целом. Никогда, никогда не нужно привязываться к этим существам. Так или иначе, но они обязательно предадут и оставят. Рано или поздно, но любые отношения закончатся так. Я верю в это, верю, пожалуй, больше, чем во все остальное в этом мире. Другого пути нет, и я смирилась. Так устроена жизнь. Ведь жизнь, это не сказка, недаром же эти два понятия так четко разделены в нашем сознании. А я не верю в сказки.
  Неожиданно все переменилось. Все произошло настолько резко, что я даже забыла, о чем думала долю секунды назад. Я глубоко вздохнула. Глубоко и легко, словно и не плакала больше часа сидя у могилы. Словно я... Свободна. Боль ушла, отчаяние испарилось. Остались лишь грусть да легкая печаль. Мне уже не было так холодно. Я медленно опустила руки - слезы больше не бежали по щекам. Я открыла глаза.
  И сразу встретилась с его взглядом.
  С неба падал белоснежный, пушистый снег. Все вокруг было окутано дымкой. На моих плечах и волосах скопилось довольно много нетающего снега. Ничего удивительно - он валил с большой силой. Ветер стих - теперь он лишь мягко кружил снежинки. Было холодно, но в холоде этом ощущалась какая-то нега. Это была чудесная картина: желтые листья, снег, сине-серое небо, матовая дымка... Мир и покой.
  Я была поражена. Серые, грустные глаза завораживали. Мои волосы растрепались, тушь размазалась по лицу, я была мокрая и грязная, но не сделала ни одного движения. Все так же сидя на коленях, я смотрела на него снизу вверх и ощущала, как на душе становится все легче и легче, словно этот взгляд разгонял черные тучи внутри меня. Как он оказался тут? Почему смотрел на меня, почему не прошел мимо? Я вздрогнула. Нет, что угодно, только не это! Пусть он останется, останется навсегда! Теперь я еще больше хотела остановить мгновение. Мы были бы статуями вместе. Только он может вернуть мне покой. Не знаю почему, понятия не имею как, но он мое единственное спасение. Мой ангел.
  Мой покой.
  Неожиданно я поняла, что очень сильно дрожу. Холод сковал горло, я не могла говорить. Да и что тут скажешь? Тем более, я не знаю французского... До меня постепенно стало доходить, что я, должно быть, ужасно выгляжу. Отталкивающе и омерзительно. Но он удивил меня еще раз, да и могло ли быть иначе? Он сделал пару шагов, ловко и грациозно подошел ко мне и опустился рядом на колени. Я смотрела, не отрываясь, в серые блестящие глаза. Пожалуй, даже слишком блестящие. Они были так близко... Я не могла противостоять им. Неуловимо быстрым, уверенным и в то же время нежным движение он положил руку мне на плечо и приобнял. Я перестала дрожать. Я уткнулась лицом ему в плечо и снова стала плакать, но уже не так, как раньше. Это была не истерика, а тихая печаль.
  Та, что всегда читалась в его глазах...
  У меня было много вопросов, но они могли подождать. Все могло подождать! Я сидела рядом с ним, не видя ничего вокруг. Он молчал, но я чувствовала, как от него теплыми волнами исходят участие и забота. Он был моим щитом, и я решила, что не сделаю ни одного движения, пока не почувствую, что достаточно спокойна.
  Я безоговорочно верила ему. Незнакомому человеку, загадочному и возможно даже несколько пугающему. Но я верила ему, и могла бы запросто доверить свою жизнь без малейшего сомнения. Так глупо! И так просто. Это чувство пришло из глубины души, и я точно знала, что оно было там уже очень давно. Просто я никак не могла найти того, кто пробудит его. Я долго искала, и, как это и должно было случиться, мне хватило одного лишь взгляда, чтобы понять...
  Я плохо помнила его лицо, какие-то особенности - только светлые, золотистые волосы да необычайно высокий рост. Нет, если я вспоминала его, то вспоминала глаза. Внимательный, пронзительный, физически ощутимый взгляд. Тихая грусть и сероватый свет, неестественное сияние глаз. И, конечно, покой, что они несли. Это был удивительный дар - облегчать страдания людей. Наконец, я почувствовала, что боль ушла вся, без остатка. Я подняла глаза, растерянная и смущенная.
  - Меня зовут Лайам. - Произнес хозяин люкса волшебным голосом, гипнотически-прекрасным, звучащим лучше любой музыки мира.
  Он говорил по-английски.
  Я, словно в трансе, смотрела ему в глаза. Я была заворожена и не могла произнести ни слова, хотя вопросы в огромном количестве проносились в моей голове. Что он тут делает? Почему так добр ко мне? Его поведение было странным и необъяснимым... Но вместо того, чтобы что-то узнать, я сидела и молча смотрела на него, слово и вовсе не умела говорить. Да и что я, собственно, могла сказать?
  Преодолев себя, я отвела взгляд в сторону. Теперь я смотрела прямо на мрачное надгробие.
  Снегопад прекратился. Все было окутано белесовато-серой дымкой. Я вновь стала дрожать. Рука Лайама - произнося это имя про себя, я отчего-то вздрогнула - не помогала мне согреться и, казалось, не несла никакого тепла. Но, однако, его прикосновение, так же как и взгляд, успокаивало меня и блокировало боль и тревогу, так что я сидела неподвижно, боясь, как бы он не отстранился, а между тем мышцы затекли и заныли.
  - Меня зовут Арина... - смущенно и неуверенно пробормотала я по-английски, немного стесняясь своего акцента.
  И все же мое произношение не было таким уж плохим, и большого напряжения в общении возникнуть не должно было. Спасибо маме...
  Мама. Сердце снова кольнуло воспоминанием, но совсем не сильно. Я глубоко вдохнула и прижалась к моему мистическому другу - и все переживания сошли на нет. Страх и отчаяние испарились, мне стало так же легко, как и прежде. Но воспоминания не покинули меня. Картинки прошлого так же ярко мелькали в голове, вот только вся горечь ушла. Я могла вспоминать все и не рыдать при этом, не чувствовать, что сердце вот-вот разорвется.
  - Расскажи мне о ней. - Его божественный голос звучал мягко и даже ласково, но в нем чувствовалась невероятная сила, которой нельзя было противостоять.
   И вот - в одно мгновение - испарились смущение, растерянность, страх и волнение. Словно со старым другом, а не с загадочным незнакомцем, словно в уютном кафе, а не на холодном кладбище я стала рассказывать все, что произошло за последние два года. Рассказывать то, что не говорила никому и никогда! Я сама поражалась своему спокойствию, мой голос лился ровно, будто я просто пересказывала сюжет прочитанной книги. И даже самые трагические моменты звучали у меня так легко, что нельзя было поверить, что я действительно это пережила. И не единой слезинки, даже дыхание не сбилось. Мне дышалось свободно, и сердце стучало так ровно...
  Это случилось незадолго до экзаменов - последних экзаменов одиннадцатого класса. Я тогда готовилась вовсю, но еще оставалось много работы. Хотя меня это даже радовало - я отвлекалась от домашних проблем, лелея мечту на светлое будущее. Будущее - каким прекрасным казалось оно тогда! Мне нравилось учиться, и я с радостным предвкушением думала о том, как стану студенткой. Эти светлые мечты еще больше погружали меня в пучину учения и подготовки. Пока не произошло то, что вернуло меня к действительности, во всей ее отвратительной реалистичности.
  Моя мама заболела. Не то, чтобы это произошло совсем неожиданно - уже несколько месяцев она ощущала себя не очень хорошо - но ухудшение было внезапным и очень сильным. Легкое недомогание никогда не заслуживает нашего внимания, пока не станет чем-то, что наполовину убьет нас или, по крайней мере, нанесет серьезнейший ущерб здоровью. В больницу маму увезли с работы, где она потеряла сознание посередине урока. Как ни забавно, но это был урок в моей подгруппе.
  Начались долгие исследования, результат которых всех поверг в шок. Помню, сначала я даже не поверила - думала это какая-то ошибка. Но доктора уверенно сыпали незнакомыми трудно повторяемыми словами и лишь удивленно и немного растерянно моргали, глядя на маму. Астроцитома. Я долго запоминала это слово. У моей мамы, такой доброй и веселой, был рак головного мозга.
  С того самого момента, как мы узнали диагноз, наша жизнь сильно изменилась. Мамино здоровье ухудшалось, несмотря на то, что лечение ей назначили, и она тщательно ему следовала. Однако иногда казалось, что от него не только нет пользы, но даже наоборот - мама словно таяла. Силы уходили. Может, это было что-то психологическое? Глядя на ее поникшее, посеревшее лицо я корила себя: я же знала о ее постоянных диких головных болях, о страшной тошноте, которую они приносили. Но потом все стихало на какое-то время, и все мы дружно махали рукой - это пройдет.
  Я ничего не смыслю в медицине, но даже самый большой идиот понял бы, что дело плохо. Это следовало хотя бы из поведения врача: он не уставал повторять, что мы сильно запустили дело, и что нельзя же так пренебрегать своим здоровьем. Его голос звучал обвиняюще, и я ненавидела его за это, потому что это обвинение в большей степени было справедливо. Я чувствовала свою вину - она жгла меня, но я была бессильна что-либо изменить. И ненавидела этого обвиняющего врача вдвойне.
  Стоит ли тут говорить, что я совершенно забросила учебу? На меня легла забота о доме, о маме, о мелких семейных делах. Даже если у меня и была свободная минутка, я не могла усадить себя за учебники. В голове тревожно стучали страшные, отчаянные мысли. И я не могла выгнать их оттуда. А еще я боялась. Боялась многих вещей, что могли случиться. В частности - я боялась своих головных болей, таких же сильных, как у мамы. Неужели и меня ждет подобная участь? Эти мысли, которых я стыдилась, казались мне эгоистичными, но прогнать их было не в моей власти.
  Я никуда не поступила. Впрочем, этого следовало ожидать, и я никого не винила. По правде говоря, меня это даже не сильно расстроило. Не потому, что я разочаровалась в своей мечте быть студенткой - нет. Просто это горестное событие случилось как раз в то же время, что и относительное выздоровление моей мамы. Хотя, пожалуй, выздоровление - слово слишком сильное, но ей стало намного лучше. У нас у всех снова появилась надежда.
  Я решила, что весь этот год буду работать и готовиться поступить на следующий. Все будет прекрасно, накоплю немного денег. Я не была слишком разборчива, и работала то тут, то там. Про себя я звала этот год 'год подработки'. Это был не самый плохой год, то есть вначале он был довольно радужным. Мама лечилась, я усиленно готовилась к поступлению... Только вот с отчимом у нас совсем разладилось. Казалось бы, наше горе - мамина болезнь - должно было нас сплотить, но отнюдь. Я поняла - отчим очень ясно выразил свои мысли - что видеть он меня не хочет, и мое присутствие в его доме не желательно. Я не могла претендовать на что-либо, это были его дом, его жизнь. А я - ненужный багаж из прошлого. И я не могла его винить за это, ведь, в сущности, он не был не прав.
  Я предпочитала пропадать, бегая с одной подработки на другую. Не то, чтобы я много зарабатывала, но отложить получалось, плюс иногда помогала достать маме лекарства. Лечение было очень дорогим. С этой стороны, правда, мне не в чем было упрекнуть отчима - он скупал все, что было нужно, и никогда не жаловался, не вздыхал. Думаю, он и вправду любил маму. Однако же его сильно изматывала эта борьба с болезнью, и взгляды, которые он иногда бросал в мою сторону, становились все недоброжелательнее. Как будто это была моя вина!
   Наконец, зима отступила. Страшная зима, решающая зима. И мама пережила ее. Она снова повеселела, глаза ее вновь ожили. Я была уверена, что еще пара месяцев - и я поступлю, а мама - выздоровеет окончательно. И все наши мечты, наконец, исполнятся. Правда, с опозданием на год, но что значил это год? Ничего. Все могло сложиться намного хуже.
   Это было последнее радужное воспоминание. Все, что произошло дальше, начиная с февраля и заканчивая сегодняшним днем - окрашено в тусклый серый цвет. Мне больно вспоминать об этом, а слова, в которые можно облечь этот период, жестоко ранят душу. Но я продолжала говорить. И я не плакала - даже на этой части! - его взгляд удерживал в моей душе сладостный покой.
   Улучшение было обманчивым и вскоре сошло на нет. Все разводили руками - так получилось, никто не виноват. Я ухаживала за мамой, жила в непрекращающейся, изматывающей тревоге. Изо дня в день - отчаяние, разочарование, страх. Я думала, что сойду с ума! Каждый божий день - битва, вечный бой, кровавый и жестокий. У меня не было сил. Казалось, с каждым днем я и сама понемногу умираю. Это было невыносимо. Да, думаю все, что происходило, можно описать одним словом - невыносимо. Невыносимая боль, непрерывное страдание, всепоглощающая тоска.
   Надежды не оправдались. До поступления ли мне было? Лето тянулось все той же серой полосой. Дни, недели, месяцы - все слилось в унылую ноту отчаяния. Странно, но я уже почти не помню ни названия процедур или таблеток, ни расписания приема... Для меня этот период - одно большое, мрачное пятно. Пепел, прах... Крах надежд и торжество уныния. Я сломалась под этим грузом, я всех подвела.
   И все же до последнего момента я пыталась надеяться. Я храбрилась, хоть это и было нелегко. Я прошла этот путь до самого конца.
   Осенью была назначена операция. Я тогда чуть с ума не сошла от волнения! Я боялась, опасалась самого худшего. Меня преследовало чувство, что я ее потеряю, и от этого становилось только хуже. Но операция прошла нормально. Не то чтобы передо мной кто-то отчитывался, но мама была жива, и на лице врача не было виновато-упрекающего выражения.
   Однако мои надежды не оправдались, и это был чуть ли не единственный раз, когда я проклинала эту свою 'проницательность'. Мама умерла через несколько дней после операции. Последнее наиболее значимое дело в ее жизни - мое устройство на работу в гостиницу. Через каких-то знакомых она пристроила меня, и я была безумно благодарна. Все-таки это было безопасное и солидное место. До самого конца она заботилась обо мне.
   Почти сразу же после ее смерти я ушла. Женькины родители уже давно лелеяли мечту найти своей доченьке хорошую соседку по квартире. Они несколько раз предлагали мне это, но я как-то была занята другими проблемами. Теперь же я согласилась, и это было довольно отчаянное предприятие. Но на первое время денег у меня было предостаточно, к тому же я продолжала работать. Мне нужно было съехать, а это был хороший вариант, родители Женьки уже нашли отличную, сравнительно недорогую квартирку. Не то чтобы отчим выставил меня вон или выгнал со скандалом. Конечно, нет. В сущности, он был не так уж плох. Но мы оба знали, что я должна уйти. И так я стала жить с Женькой.
   Поначалу мне было очень тяжело. Боль циркулировала во мне с каждым вдохом и выдохом. С этой точки зрения присутствие Женьки немного помогло. Конечно, я бы предпочла остаться одна... Но это значило утонуть в пучине горя. Евгения отвлекала меня от мрачных мыслей, эта яркая наивная девушка всегда могла переключить внимание окружающих на свою персону. А когда занят чужими проблемами - забываешь о своих. Хотя бы на время.
   Да, немногое изменилось с тех пор... Поначалу у меня возникла мысль вернуться в Красноярск сразу, после похорон. Но что-то удержало меня. Я не могла уехать сейчас, мне не хотелось столь кардинальных перемен. Может, я была не права в этом решении. Но я не могла оставить маму так сразу. Однако же я собираюсь покинуть ее сейчас...
   Мой дрожащий хриплый голос оборвался. Я уставилась пустым взглядом в сероватую дымку, заполонившую все пространство. Неожиданно, в долю секунды, Лайам оказался прямо передо мной. Он двигался неуловимо и очень проворно. В этом было что-то пугающее.
   - Мне жаль. - Бархатный ласковый голос, грустный и тихий.
   - Мне тоже. - Прошептала я в ответ.
   Теперь очарование немного рассеялось, и я вновь почувствовала смущение. Меня поразило мое спокойствие, а ведь я говорила об очень болезненных для меня вещах. Но еще больше меня поразил сам факт того, что я уже больше получаса рассказываю абсолютно незнакомому человеку о своей жизни, об этих страданиях... Хотя то, что он молча и внимательно слушает мой рассказ, было не менее удивительным.
   Я словно очнулась и стала оглядываться по сторонам. Вокруг никого не было. Небо потемнело, на землю спустились сумерки. Сколько сейчас время? Я вновь ощутила ледяной холод и резко поднялась с земли. Затекшие ноги пронзили миллионы иголок, и я покачнулась. Лайам мгновенно поддержал меня, причем я не успела уловить ни то, как он поднялся на ноги, ни то, как сделал шаг ко мне и оказался с левой стороны. Мне было так неловко, я даже впала в легкую панику. Воспоминания о размазавшейся по лицу туши не добавили уверенности в себе.
   - Извини... - прошептала я, пальцами вытирая кожу под глазами.
   Пальцы окрасились в черный цвет, и я не нашла ничего лучшего, кроме как вытереть их о джинсы. Отчего-то я не осмеливалась поднять глаза и посмотреть хозяину люкса в лицо. Я была слишком смущена. Черт, да я сгорала от стыда!
   Но он, казалось, ждал именно моего взгляда. Наконец, я глянула на него исподлобья. Я не увидела ничего, кроме теплоты и дружеского участия в его глазах. И снова эти светлые сверкающие глаза обворожили и успокоили меня. Почему он так добр и внимателен ко мне? Меня захлестнуло желание узнать о нем как можно больше. Моя тайная страсть - сродни навязчивой идее - вспыхнула с новой силой. Кто он? Откуда? Я раньше и предположить не могла, что он знает английский, да еще и так прекрасно, судя по произношению... Я думала, он француз. Фамилия это подтверждает, да и спутница его весьма бегло болтала с ним по-французски. Да, вот и еще один вопрос - кто она?
   Теперь я не могла этого отрицать - я была одержима хозяином люкса. Его жизнь, его прошлое интересовали меня больше, чем мои собственные. Я могла бы часами сидеть, глядя на него, слушая его... Он словно приворожил меня. И я с первого взгляда почувствовала, что он что-то большее, чем просто очередной постоялец. Даже если бы я и хотела освободиться от этих чар, то уже не смогла бы. Это было сильнее меня.
   Мы стояли молча. Он - грациозно, я - дрожа от холода.
   - Наверное, твоя жена волнуется... Я не хотела рассказывать все это и отнимать время...
   Я еле внятно бормотала какую-то чушь, боясь сказать что-то не то и, в то же время, боясь выдать свои настоящие мысли. Я не могла просто взять и расспросить его о его жизни и личных делах. Да и ответил ли бы он? Но ведь существует же какая-то причина, почему Лайам не уходит, а слушает мои пессимистические истории, пытается меня поддержать? Ничего не бывает без причины. Я всматривалась в его лицо, пожалуй, намного более пристально, чем это допускают приличия. Светлые густые волосы, немного не достающие до плеч, объемные и слегка волнистые. Глаза неуловимого оттенка казались то серыми, то голубыми. Они словно излучали внутренний свет и были полны какой-то необъятной грусти. Кожа Лайама была светлой и словно прозрачной. Он был очень высок, думаю, я только сейчас заметила, что едва достаю до его плеча. И, что тут сказать, он был красив. На всем его облике лежал отпечаток какой-то античной печали, но в то же время он выглядел человеком очень решительным.
   От Лайама потоками исходила внутренняя сила, какая-то особая мощь. Он был очень грациозен, несмотря на свой рост. В его манере вести себя было что-то... Старомодное. Словно он пришел прямо из эпохи настоящих английских джентльменов. И когда он смотрел на меня, я чувствовала настоящее дружеское тепло. Несомненно, Лайам был мне другом. Это было безумием, но я уже полностью ему доверяла. С одного лишь взгляда.
   Неожиданно лицо хозяина люкса приобрело оттенок изумления.
   - Жена? - переспросил он, чуть наклоняясь ко мне.
   Отчего-то мне показалось, что в его взгляде проскользнула усмешка. Не злая, конечно, но я подумала, что про себя он улыбнулся. Хотя губы его были плотно сомкнуты. Я еще ни разу не видела, чтобы он улыбался по-настоящему.
   - Спутница из люкса... - я почувствовала, что говорю бестактность и отвела взгляд.
   - Морган? - изумление моментально исчезло с его лица. Оно вновь застыло, стало практически непроницаемым. - Она не моя жена. Она моя... сестра.
   Говоря это, Лайам чуть нахмурился. Сестра? Я изумилась. Это показалось мне странным, подозрение закралось в душу. Но, с другой стороны, зачем ему лгать? Это бессмысленно! Я была склонна ему поверить. Я поймала себя на мысли, что готова поверить всему, что он скажет.
   - Сестра. - Я произнесла это еле слышно, просто чтобы что-нибудь сказать.
   Мне было очень холодно, и говорила я с трудом. Казалось, взглянув на меня, Лайам наконец заметил окружающий нас холод. Он озабоченно оглядел меня и быстро произнес:
   - Я провожу тебя.
   Это был не вопрос. Лайам схватил меня под руку и практически потащил к выходу. Мы шли среди надгробий, по мокрому асфальту тропинки. И я не могла поверить, что это действительно происходит со мной.
   Быстро темнело. Все вокруг было пронизано серой, туманной дымкой. У кладбища был сверхъестественный, сказочный вид. Мы шли довольно быстро, никто не произносил ни слова. Сестра. Про себя я ухмыльнулась. Мне хотелось расспросить Лайама об этой загадочной женщине, но я знала, что подобные вопросы неуместны. Однако она совсем не походила на его сестру... Во всяком случае, внешне. Да и жили они в одном номере... Как ее зовут, Морган, кажется? Странное имя, хотя и красивое. Властное, стремительное - как и его обладательница. Наконец, мы вышли к главной дороге. Я уже видела черные металлические ворота, еле заметные в сгустившемся тумане.
   Туман казался неестественно белым и плотным. Впрочем, это можно объяснить наличием Калитниковского пруда неподалеку... И все же видимость заметно падала. Я оглянулась по сторонам - то тут, то там из молочной белизны неожиданно выныривали серые надгробия. Про себя я порадовалась, что мы уже на выходе - несмотря на то, что мне очень нравилось бывать здесь, я не могла не признать, что становилось довольно жутко. Вновь заморосил мелкий, противный дождь. Мы вышли через ворота.
   Нужно было что-то сказать. Попрощаться, что ли... Но я молчала. Странно, но я ощущала полнейшее смятение. Казалось бы, эта встреча должна была меня обрадовать, ведь я сама мечтала увидеть его, быть рядом. Не я ли хотела остаться с ним на этом кладбище навечно? Так глупо... Я не знала, что сказать. Не знала, как к этому отнестись. Неожиданно я осознала, что не знаю о нем ничего, кроме того, что он самая загадочная и мистическая личность в моей жизни. Но именно эта таинственность настораживала, питала мою внезапно возникшую подозрительность. Оправившись от гипнотического взгляда, я, наконец, смогла включить свой 'радар', которым так любила сканировать людей.
  Я шла рядом, прислушиваясь к его шагам, дыханию. Несмотря на слякоть и лужи, он двигался ровно и бесшумно. Но внутри него я ощущала что-то мрачное. Это трудно описать, но сквозь благородные античные черты просачивалось что-то хищное. Быстрые, точные движения, пронзительный взгляд. Могущество и сила, исходящие бурным потоком. В нем было что-то нечеловеческое. Что-то такое, чего я никогда прежде не видела в других людях. Именно это 'что-то' и выделяло его среди всех, отражаясь в глазах. Что-то опасное и непреодолимо влекущее.
  
  Глава IV.
  Дождь все усиливался. Снова дождь. Я с тоской посмотрела в ту сторону, где была остановка.
  - Я подвезу тебя. - Вкрадчивый, гипнотический голос.
  Подвезешь? Хм... Я резко повернула голову и, словно в стенку, врезалась в его пронзительный, режущий взгляд. Я даже вздрогнула, когда в меня впились два светлых, странно блестящих, переливающихся глаза. Но это неприятное, почти болезненное ощущение длилось всего долю секунды, одно мимолетное мгновенье. А дальше - все то же спокойствие, такое уютное, нежно-обволакивающее. Невозможно противостоять. Конечно, почему бы и нет? Погода премерзкая, мне совсем не улыбается стоять на остановке, потом тащиться через весь город, да еще и с пересадкой. Предложение Лайама пришлось как нельзя кстати. Немного настораживало то, что это прозвучало не как предложение, а скорее как констатация факта. Словно мое мнение здесь не играет никакой роли... Я нахмурилась, но Лайам вновь посмотрел на меня - я чувствовала его взгляд, хоть и не обернулась, чтобы не попасть под обстрел его магических глаз - и поняла, что сама хочу этого и нисколько не боюсь.
  Он был прав. Это факт, абсолютный и непреложный. Я сяду в его машину, поеду куда угодно. Я верю этим глазам. Мне казалось, что он был единственным человеком, который по-настоящему понимал меня. Возможно, печаль в его глазах - отражение моей собственной грусти? Не знаю. Может, я видела в нем то, что хотела видеть. И все же в Лайаме было что-то глубоко родное, рядом с ним я чувствовала себя защищенной, даже счастливой. Ни боли, ни сомнений. Черт, чтобы чувствовать этот покой я бы поехала с ним хоть на край света! К тому же меня привлекала его таинственность: манеры, речь, движения... Я хотела узнать его. Как можно лучше! И Морган. Пора признаться себе - они давно стали моей навязчивой идеей. Я была одержима ими.
  Может, я только что поняла это... Все подозрения и догадки слились в одну неразрушимую уверенность - я хотела быть частью их жизни. Не знаю, откуда, но я знала - у них интереснейшая жизнь. Если бы это только было возможно - уехать с ними, оставить эту жизнь и начать новую... Я была бы рада посмотреть мир, путешествуя с Лайамом. Но, конечно, не стоило забывать и о Морган. Я поежилась: эта гибкая, стремительная женщина пугала меня. Вот уж от кого точно веяло опасностью. Смертельной опасностью.
  Я настолько глубоко погрузилась в эти мысли, что не заметила, как мы подошли к небольшой, сплюснутой серо-черной машине. Я ничего не понимаю ни в моделях, ни в производителях, ни в стоимости, но эту машину я немного знала. Однажды Влад ткнул пальцем в подобную модель, когда мы гуляли по центру, и сказал, что хочет такую же. Также он добавил, что она очень-очень быстрая и невероятно дорогая. Хм. Я покосилась на Лайама, который в это время открывал передо мной переднюю дверцу, рядом с водительским местом. Вот это уже было действительно подозрительно! Если они приехали сюда проездом, откуда у него такая 'шикарная', как выразился Влад, машина? Хотя, если они живут в люксе... В конце концов, машину можно взять напрокат.
  Я стояла, дрожа, под дождем. Грациозный и мягкий, но, в то же время не вялый жест, которым Лайам пригласил меня сесть в машину, вновь всколыхнул мои покоящиеся сомнения. Но потом он улыбнулся, еле заметно, одними губами, и посмотрел на меня своими грустными, понимающими глазами... Я глубоко вздохнула, стараясь сделать это бесшумно, и залезла в низкую, невероятно обтекаемую машину.
  Не успела я как следует усесться, как Лайам уже оказался рядом. Он двигался быстро и бесшумно, а за его малейшими жестами можно было наблюдать целую вечность, до того они были безупречны. Стремительные, но в то же время плавные, точные и грациозные, и при этом наполненные невероятной легкостью - его движения напоминали сложный, завораживающий танец. Все в моем загадочном спутнике очаровывало и сбивало с толку. Я зажмурилась и чуть потрясла головой, словно отгоняя галлюцинации, стараясь освободиться от непонятной скованности и заторможенности.
  Вновь открыв глаза, я неприметно покосилась на Лайама. Неприметно ли? По безупречному, бледному лицу проскользнула тень усмешки, хотя мой спутник казался поглощенным дорогой. Я в смущении отвернулась к окну. Тут только до меня дошло, что я абсолютно не понимаю, где мы едем. Меня это не удивило и не напугало: раньше я никогда не бывала в этой части города, а последний месяц, что сюда езжу, путь я проделываю на автобусе. Нет ничего удивительного в том, что Лайам поехал как-то по-другому. Он наверняка знает более короткую дорогу.
  Вслед за этой мыслью я ощутила укол подозрения. Откуда он, человек из другой страны, так хорошо знает этот город? Я посмотрела на Лайама: он выглядел весьма уверенным и безо всяких колебаний, очень ловко, поворачивал то туда, то сюда. Ладно, допустим, он знает этот город. Но откуда он знает, куда нужно ехать? Я не говорила ему, где живу, он тоже не спросил ни ближайшую станцию метро, ни улицу... Так куда же он везет меня с такой уверенностью?
  Я чуть вздрогнула и резко отвернулась к окну, вглядываясь в вечерний сумрак, пытаясь увидеть что-то сквозь пелену дождя. Но как ни старалась я опознать дорогу - все так же не понимала, где мы едем. А ехали мы очень быстро, на резких поворотах я чувствовала, как сердце замирает, а потом проваливается куда-то к желудку. Однако, несмотря ни на что, я ничего не сказала и не спросила. Малейшее слово нарушило бы то спокойное, сказочное оцепенение, что сковало меня. А я не хотела терять это сладостное ощущение.
  Но вот, неожиданно, из серого сумрака вынырнуло знакомое желтое здание магазина, куда я иногда ходила. После этого я абсолютно расслабилась. Сомнения исчезли, страхи испарились. Мне было спокойно, и дышалось легко. Я бы хотела, чтобы это мгновение длилось вечно: ехать с ним, сквозь дождь, в сумраке осеннего вечера... Бесконечно долго, в этом мирном молчании. А если мне снова станет страшно, или нахлынет одно из тех воспоминаний, что приносят слезы и боль - Лайам исцелит меня, как он делал уже много раз.
  Но, к сожалению, знакомое желтое здание служило предвестником конца этой идиллии. Отсюда было совсем недалеко до моего дома. Значит, он знает, где я живу. Но как? Несколько минут я ломала голову над этим вопросом. Может, спросить? Этот вопрос прозвучит невероятно глупо... К тому же, не все ли равно? Я решила не тратить оставшиеся бесценные минуты на эти бесплодные размышления. Разгадаю эту загадку потом, когда в мою опустевшую душу вернется прежняя черная тоска. Это случится уже скоро, когда уйдет Лайам. Он унесет мой покой с собой.
  Машина резко и плавно остановилась прямо у моего подъезда. Очарование рассеялось, и меня охватило удивление, смешанное с легким, едва уловимым страхом. Я вопросительно посмотрела на Лайама, а он, глубоко задумавшись, смотрел прямо перед собой, в темноту. Я лихорадочно соображала, что сказать, как привлечь к себе внимание. Но все тщательно сооружаемые в голове предложения рассыпались, не успев вылететь изо рта. Отчего-то у меня задрожали руки. Это была мелкая нервная дрожь. Я опустила глаза и внимательно посмотрела на трясущиеся пальцы, как будто мой взгляд мог унять эту нелепую пляску. Когда же я подняла голову, то вздрогнула, наткнувшись на холодный, пристальный взгляд Лайама.
  Неожиданно я решилась. Не важно, как это прозвучит. Плевать на возможные ошибки и дрожащий, охрипший голос. Я почувствовала, как что-то теплое вспорхнуло в груди. Я ведь совсем не боялась его! Я так долго поджидала подходящего момента! Но как только я набрала воздух в грудь и уже собиралась открыть рот, лицо Лайама озарила грустная полуулыбка, он чуть поднял руку, как бы останавливая меня. Воздух с шумом вышел из легких, так и не обратившись в слова. Я удивленно-вопросительно посмотрела на Лайама, чуть склонив голову набок. Наверно, я выглядела довольно жалко.
  Но лицо моего таинственного спутника было охвачено какой-то грустью, она заволокла его глаза и стерла полуулыбку с прекрасных губ. Его волосы завились от влаги, а кожа еле заметно сияла в вечерней синеве. Он был похож на печального ангела. Я любовалась каждой черточкой его изумительного, чистого лица. Это занятие настолько увлекло меня, что я забыла, о чем хотела спросить. Наконец, очнувшись, я поняла, что задерживаю его, что уже давно должна была вылезти из машины, рассыпавшись в благодарностях, и подняться домой. Осознав все это, я страшно смутилась. Я резко отвернулась, чуть не стукнувшись лбом о стекло, и стала искать ручку, что открывает дверь.
  Я не часто езжу в машинах в принципе, а в таких дорогих - вообще никогда. Вдобавок, я была смущена и торопилась. Короче, я порядком растерялась, и, проклиная себя, царапала несчастную дверь, пытаясь сдержать подступающие слезы. Опять слезы. Как я устала от этого! Но неожиданно меня вновь захлестнула волна спокойствия. Рядом с собой я увидела белоснежную руку, длинные пальцы обвились вокруг неприметного рычажка двери. Я чувствовала, как его мягкие золотистые волосы касаются моей шеи. Он был так близко, как тогда, на кладбище, когда неожиданно обнял меня. Не успев подумать о том, что делаю, я повернула голову назад, почти столкнувшись с его лицом. На этот раз удивление промелькнуло в его светлых глазах.
  Лайам не успел ни вытянуть руку, ни пронзить меня взглядом. Слова вылетели легко и естественно, словно я и не испытывала бурю самых разнообразных эмоций и словно не попала в какую-то странную, загадочную сказку.
  - Как ты узнал, где я живу? - прозвучало вполне по-английски, может, с легким акцентом, но вполне понятно.
  Спасибо маме!
  Я с удовольствием отметила, что воспоминание о маме не вызвало никаких эмоций. Раньше это было отчаяние, потом - рядом с Лайамом - тихая скорбь. А теперь - вообще ничего. Мне захотелось рассмеяться. Может, чем ближе я к загадочному хозяину люкса, тем меньше страданий? Наверное, изгонять их - его ангельский дар. Я погружала свой взгляд в его и, словно по невидимому каналу, черпала из Лайама странное, приятно-волнующее могущество. Это ощущалось, как безграничная свобода, как неописуемая легкость.
  Раздался легкий щелчок. Дверь чуть приоткрылась, и внутрь проник холодный, влажный осенний воздух. Мне нужно было отвернуться, вылезти из машины и бежать, куда глаза глядят, от стыда. Но я не могла оторваться от лица Лайама. Я не хотела прерывать эту связь. Я почувствовала, как меня переполняет энергия, мне хотелось танцевать, смеяться, петь... Все что угодно! Я чувствовала себя сильной, дерзкой, смелой. Я никогда не ощущала этого раньше. Кто же захочет расставаться с подобными ощущениями?
  - Как ты узнал, где я живу? - повторила я, придвигаясь к Лайаму еще на сантиметр ближе. Мой голос звучал низко и насыщенно.
  Я почувствовала, как губы расползаются в улыбке - хищной, обольстительной, неприличной и неуместной улыбке. В следующее же мгновенье - я едва уловила этот маневр - Лайам отодвинулся. Он отстранился мягко, очень вежливо. Лицо его не выражало никаких эмоций - все то же застывшее, безупречное спокойствие. Только серые глаза как-то странно блеснули. Я не поняла, какое чувство они скрывали, но точно знала - я никогда не встречалась с чем-то подобным. Что-то между сожалением, яростью, внутренней борьбой и страстным желанием что-то получить. Через секунду его глаза стали по-обычному холодными и грустными.
  И тут меня словно отсекли от энергетического канала. Я не могла объяснить свое странное поведение, и тем более те ощущения, что приковали меня к Лайаму минуту назад. Одна мысль билась в голове - как же недостойно я себя вела. Как полная дура. Руки вновь задрожали. Надо уйти, просто уйти и обо все забыть...Что он обо мне теперь думает? Представляю. Какая-то глупая девчонка навязалась, а он по доброте душевной все никак не может меня выгнать. Дура! Черт.
  Я выскочила из машины, пробормотав что-то типа 'спасибо большое', захлопнула дверь и нетвердыми, но быстрыми шагами пошла к железной двери нашего подъезда. Мне было стыдно и отчего-то горько. Я негодовала на саму себя. Меня окутало ощущение рухнувшей надежды. Я не понимала, откуда оно пришло, но оно заполонило душу. Путешествовать с Лайамом? Конечно! Господи, почему я такая глупая? Откуда эта неуемная фантазия?
  Я вытащила ключи и попыталась открыть дверь подъезда. Резкий порыв ледяного ветра чуть не сбил меня с ног. Я задрожала сильнее. Позади шуршали листья, где-то вдалеке залаяли собаки, целая стая. Яростный лай мгновенно перешел в вой. Почувствовав укол тревоги, я оглянулась. И чуть не уперлась лицом в грудь Лайама, который бесшумно стоял позади меня. Я сдержала вскрик испуга, но сильно вздрогнула и уронила ключи. Они со звоном упали на асфальт, я и не подумала их поднять. Я смотрела на Лайама. Он был намного выше меня, я, наверное, не доставала даже до его плеча. Мне пришлось задрать голову, чтобы заглянуть в его глаза. Но они были словно подернуты туманом. Казалось, мыслями он был где-то далеко. Он прислушивался к чему-то.
  Я, словно во сне, опустила голову и посмотрела на ключи, распростертые на асфальте. Не успела я подумать, что надо их поднять, как передо мной мелькнула рука Лайама, его светлые волосы. Через долю секунды - я только успела поднять глаза - он уже стоял, выпрямившись, все так же напряженно застыв. Он крепко стиснул в руке ключи и резко обернулся. Лайам смотрел куда-то вдаль, в темноту, где меж двух серых девятиэтажек виднелась дорога, ведущая в другой жилой массив. Вспомнив те места, я вздрогнула. Словно это было только что, я ощутила мерзкие пальцы на своей шее.
  Я сморщилась и приложила правую руку к горлу, желая удостовериться, что его никто не сжимает. Эта немая сцена длилась пару секунд, но мне казалось, что я стою под холодным дождем уже целый час. Лайам вновь повернулся ко мне - лицо все так же напряжено. Наверное, его привлекло мое движение. Когда он увидел, что я держусь за горло, взгляд его смягчился и наполнился сочувствием. Он протянул мне ключи не обычным резким движением, которое было так характерен и ему и Морган, а спокойно и даже как-то нежно. Затем он провел тыльной стороной руки по моей щеке, в его глазах отразилась теплая грусть.
  Я вопросительно заглянула ему в глаза. Но он лишь покачал головой.
  - Иди домой. - В голосе явно слышались повелительные нотки, словно он хотел мне внушить эту мысль, сверля меня своим взглядом. - Здесь может быть опасно.
  Я тяжело вздохнула и опустила глаза, затем повернулась и шагнула к подъезду. Открыв дверь, я обернулась. Машина уже отъезжала. Я моргнула раз, другой. Сильный ветер с крупными холодными каплями унес остатки очарования и гипнотического покоя. В голове вновь закружились вопросы, но мысли были словно окутаны сероватой дымкой. Я покачала головой и все никак не могла зайти в подъезд, чтобы, наконец, подняться домой. Я стояла, словно привязанная. И только когда машина скрылась из вида, я нашла в себе силы сделать шаг.
  Все, что я ощутила, все, что видела - стиралось из памяти с каждой секундой, с каждым шагом. Поднимаясь по лестнице, я силилась удержать воспоминания, образы, чувства, испытанные сегодня. Но они ускользали, словно утренняя дымка. Справа с грохотом проехал лифт. Это отвлекло всего на секунду, но ее хватило, чтобы я полностью потеряла ощущение той свободы, которую чувствовала, сидя рядом с Лайамом в машине. Да что там это, я уже почти не помнила того, что произошло на кладбище... Меня охватила легкая паника. Что со мной? Словно чья-то чужая воля подчинила себе мою.
  Я стояла перед дверью своей квартиры, не решаясь позвонить. В руке были зажаты ключи. Я тупо уставилась на них. В памяти возник образ Лайама, стремительно поднимающего их с земли. Я закрыла глаза и напряглась так, что заболела голова: я не хотела забывать. Перебарывая какое-то оцепенение, преодолевая головную боль, я, стиснув зубы, секунда за секундой вспоминала то, что случилось сегодня. Я возвращала из тумана забвения все чувства, все фрагменты дня - приятные и неприятные. Я хотела помнить. Голова раскалывалась, но отвоеванные воспоминания потихоньку воскресали, вновь становясь яркими, загадочными и немного пугающими. Только когда я удостоверилась, что свободно владею своим разумом и всем его содержимым, я вновь открыла глаза.
  Наконец, я уперлась пальцем в маленькую кнопочку звонка. Но едва я успела коснуться выпуклой гладкой поверхности, как дверь распахнулась. Не успев затормозить, на меня налетела Женька. Она явно куда-то торопилась.
  Сначала на лице моей соседки отобразилось удивление, быстро сменившееся очевидным недовольством. Женькины брови сползлись к переносице и мрачно опустились к карим глазам, пухлый рот сжался в строгую скупую нитку. Переносицу расколола сердитая морщинка. Я явно находилась в немилости...
  Однако я не могла долго смотреть на Женькино лицо - я опустила глаза. Нет, мне не было стыдно, и уж тем более я не испугалась сердитой соседки. Просто Женькин любимый образ - слишком много всего в слишком большом количестве - сегодня был особенно перегружен. Я даже не думала, что это возможно. Стрелки на глазах были угольно-черные, еще темнее и длиннее, чем обычно; веки покрыты сантиметровым слоем блестящих, супер-золотых теней; лицо - в бронзовой пудре, а губы такие яркие, что я невольно зажмурилась. Да, о губах следует упомянуть отдельно: огромные, ослепительно-красные и, вдобавок ко всему, еще и блестящие. И, конечно же, Женька не забыла переборщить с тушью: ее ресницы, тяжелые и густые, напоминали лапки мохнатого тарантула, и, когда моя соседка моргала, казалось, что насекомое пытается выбраться из-за закрытых век и даже уже высунуло наружу волосатые лапы.
  Когда я вновь открыла глаза, лицо Женьки показалось мне еще более сердитым. Она схватила меня за руку и рывком втянула в квартиру, оставив дверь открытой нараспашку.
  - Где ты была?! - чеканя каждое слово, процедила Женька.
  Она уперлась руками в покатые бочка, обтянутые бежевым блестящим топом на бретелях, и склонила голову набок. Винные прядки беспорядочно разметались на голове. Впрочем, моя соседка не стала дожидаться ответа.
  - Почему отключила телефон? - ее речь все убыстрялась, превращаясь в пулеметную очередь, обычную Женькину манеру разговаривать. - Я за тебя волновалась! И, к тому же, ты мне совсем не помогла с готовкой! Как ты могла?! Мне все пришлось делать самой! И мама так расстроилась, что тебя не застала...
  Я глупо мялась у порога, слушая Женькины причитания в пол-уха. События сегодняшнего дня плотно засели в голове, туманили и подавляли все остальные мысли. Каждое слово, жест раз за разом прокручивались перед глазами, беспорядочно и бесконтрольно. Мыслями я была далеко, на кладбище. А еще в моих мыслях был он. Даже больше, чем когда-либо еще.
  - Ну и чего ты молчишь?! - почти взвизгнула Евгения.
  Я снова поморщилась. Отчего-то ее голос казался мне до тошноты противным. Тошнило также и от слишком яркого света, и от тяжелых, сытных запахов званого ужина. А может меня тошнит от того, что я с самого раннего утра ничего не ела? И ела ли утром? Начало дня помнилось смутно. Все воскресенье было словно затянуто дымкой, я чувствовала скованность движений и мыслей, словно была в полусне. Наверное, я просто очень сильно устала. И замерзла. И промокла. Да-да, именно так - я заболеваю. Не хватало мне еще простуды к и без того бесконечному списку проблем и трудностей.
  Я тяжело, чуть ли не со стоном, вздохнула и повернула голову налево. Там, около стенки, стоял небольшой комод, а на нем - зеркало. Мне отчего-то захотелось посмотреть на свои красные глаза, размазанный макияж, изможденный вид. Может, я в тайне надеялась, что все не так уж плохо? В принципе, лицо оказалось таким, каким я и ожидала его увидеть. Но я не стала долго себя разглядывать - мое внимание привлек шикарный букет, стоявший рядом с зеркалом. Он был огромным и очень красивым - каскад разноцветных душистых цветов.
  - Может, ответишь, наконец? Ты издеваешься надо мной, да?! - Женька злобно шипела, пытаясь привлечь мое внимание.
  Но я не проявила к ее истерическим восклицаниям особого интереса, и, конечно, ничего не ответила - да и что тут скажешь? Вместо этого я задала свой вопрос.
  - Откуда цветы? - голос безжизненный и хриплый.
  Конечно, не самый умный вопрос. Вполне очевидно, что их кто-то принес. Может, Женька купила для мамы? Но в таком случае ее милая родительница забрала бы их с собой. Значит, их принесли именно для нас. Может, Женьке? Или... Нет, только не это. Я быстро перевела взгляд на Женино лицо. Морщинка на лбу разгладилась, глаза погрустнели, но оставались сурово-серьезными. Моя соседка нервно закусила нижнюю губу.
  - Их принес Влад... Специально для тебя. - Она на секунду задумалась.
  Именно этой секундой мне нужно было воспользоваться, чтобы поскорее сбежать и забаррикадироваться в комнате или ванной. Но я была в этом дурацком сонном трансе и не успела спастись бегством. Момент был упущен. Женька очнулась, ее глаза вновь воинственно заблестели. Теперь ее было уже не остановить.
  - Да, именно так! Влад купил этот прекрасный букет и принес его тебе. А ты, а тебя... Тебя даже дома нет! Телефон отключен, даже записку не оставила! Он так расстроился! Знаешь, а ведь он решил, что ты сбежала, чтобы его не видеть! А ты ему так нравишься... Как ты могла так с ним поступить?! Влад же замечательный!!!
  Я молча уставилась на разъяренную Женьку. Где-то в глубине сознания какая-то часть меня со смешком отметила, что Влад, оказывается, не так глуп, как я думала. Впрочем, я никогда не отказывала ему в некоторой наблюдательности. Но остальная часть меня предалась грусти и жалости. В голове сразу же сложилась картинка: милый Влад, радостный, с огромным шикарным букетом приходит домой и не застает ту, которую так жаждал увидеть. Он понимает, что она просто не хочет его видеть. Лицо его меняется, обволакивается грустью и разочарованием. Он словно побитый щенок, беззащитный и ласковый. И это я тот сапог, который предательски ударил его в бок.
  Стало ли мне стыдно? Скорее, нет. Моя вина была, возможно, лишь в том, что я, наплевав на все приличия, так своевольно скрылась, никому ничего не сказав. Да, я сочувствовала Владу. Жалела его. Но это ничего не меняло. Для меня он по-прежнему значил крайне мало. Конечно, несмотря на это, я не хотела ранить его или обижать. Думаю, мое решение было самым верным - я просто стану избегать его. Впрочем, не только его. Я решительно никого не хочу видеть. И Женьку, конечно, тоже. В первую очередь - Женьку.
  - Я говорю это не только потому, что я его лучший друг, но и потому, что ты мой лучший друг тоже... - Евгения бешено жестикулировала, то и дело закатывая свои темные глаза. Мой взгляд особенно привлекал ее ярко-красный, ослепляющий рот, который кривился в разные стороны и все никак не замолкал. - В общем, ты поступила очень плохо! Не говоря уже о том, что ты бросила меня и не приготовила ужин...
  Женька перевела дыхание и, поправив волосы, уже чуть спокойнее произнесла:
  - Сейчас я пойду проводить маму и Сонечку, а потом мы продолжим этот разговор, когда я вернусь. Слышишь?
  Наконец-то Евгения, кажется, заметила, что я в неадекватном состоянии. Не знаю, что навело ее на эту мысль: помутневший, потерянный взгляд, вялость и замедленность движений, а может - мокрые волосы и одежда, красные глаза и размазанная тушь? Так или иначе, признаков было достаточно. Чуткая, чуткая Евгения.
  - Ты меня слышишь? - повторила она как-то растерянно.
  Я уставилась на нее безразличным, может, чуть презрительным взглядом. Ее ярко-красные, на пол лица, губы, винные пряди в белокурых волосах, огромные ресницы - все показалась мне до боли тошнотворным и отталкивающим. Я скользнула взглядом по тонкому, блестящему - под стать глазам - топу, по предельно узким белым джинсам, по открытым бежевым балеткам.
  - Тебе следует одеться потеплее. На улице холодно. - Пробормотала я довольно зло и, не обращая более на озадаченную Женьку никакого внимания, прошла мимо, в комнату.
  Кажется, она окликнула меня, но я не оглянулась. Нет, я больше не испытывала того равнодушно-снисходительного чувства. Пожалуй, именно в этот день во мне начала пробуждаться та жестокость и нетерпимость, которые спали глубоко внутри с самого рождения. Черное - это черное, белое - это белое. Больше никаких полутонов. Это не моя жизнь. Все эти люди - не часть моей души. Нет. Жизнь так коротка, ее нужно тратить только на то, что действительно что-то значит...
  А перед глазами вновь стоял Лайам. Загадочный хозяин люкса.
  Переодевшись в любимый, а главное сухой халат, я побрела в ванную. Глаза немилосердно чесались, хотелось поскорее смыть весь этот черный налет размазавшейся туши. Стоя перед зеркалом, я выдавила щедрую порцию геля для умывания и усиленно помассировала лицо. Сразу же возникло блаженное ощущение свежести и облегчения. Надо признать, однако, что отсутствие грязных разводов на лице не сильно украсило меня: несмотря ни на что, глаза оставались красными и припухли, а лицо выглядело изможденным. И все-таки мне стало легче, намного легче. Словно теперь было проще дышать.
  Я тщательно расчесывала волосы, все так же глядя на свое отражение в зеркале. Мерные однообразные движения успокаивали и расслабляли, щетка плавно скатывалась по волосам и вновь поднималась наверх. От приятных прикосновений по коже поползли мурашки. Я вновь впадала в ту сладкую дремоту, когда мысли двигались замедленно, а окружающие меня предметы начинали расплываться и словно теряться в тумане.
  Тошнота прошла. Голова тоже вроде больше не кружилась. Меня поглотило ощущение вялого комфорта. Наконец, я отложила расческу, но все никак не могла отойти от зеркала. Правда, я больше не видела в нем себя; я смотрела невидящим взглядом, словно вглубь души. Все происходящее смутно напомнило мне вторую встречу с Лайамом.
  Помню, тогда я точно так же стояла у зеркала, только уже в своей каморке на работе. Не то чтобы я постоянно разглядывала себя в любую отражающую поверхность - это скорее похоже на Женьку - нет, но именно глядя в зеркало я чаще всего впадаю в некий транс. Вся реальность сосредотачивается только в одной точке, на одной поверхности, словно в этом крошечном зазеркальном мире нет ничего и никого, кроме меня. И чем дольше я вглядываюсь в загадочный предмет, тем сильнее расплываются контуры и деформируются предметы, стираются линии. Я проваливаюсь в собственный мир, полный моих глубочайших мыслей, эмоций и, конечно же, страхов.
  В тот день - я отчетливо помню - было пасмурно. Небо хмурилось и все сильнее покрывалось мрачными, словно насупившимися тучами. Помню, я была задумчива, как никогда. Как это часто бывает со мной перед дождем, я ощущала сильную слабость, даже лень. С большим трудом я выполняла обязанности, застывая, задумавшись на полпути на долгие минуты. Каждая мелочь, малейшая деталь полностью поглощали мое внимание, затягивая, словно в омут. Например, вода, капавшая из крана. Я проторчала, завороженная, в туалете добрых пять минут, прежде чем смогла стряхнуть оцепенение и пойти дальше. Ветки, качающиеся за окном, спешащие тучи - решительно все отвлекало меня в тот день от сосредоточенной, продуктивной работы.
  И уж конечно я не могла спокойно пройти мимо зеркала. Это странно, но даже в дальней дороге я стараюсь не иметь при себе зеркал. Звучит глупо, знаю, но это так. Особенно же я стараюсь не смотреть в свои глаза. Конечно, приятный бледно-зеленый цвет не предвещает большой беды, но...Чем дольше я смотрю в них, тем труднее оторваться. С каждой секундой они меняются - то высвечиваются темные крапинки, то темнеет радужка, а иногда около зрачка возникает бледно-желтый ободок. Это довольно жуткое зрелище. Может, поэтому я никогда сильно не крашу глаза - чтобы сократить время контакта, так сказать.
  В общем, в тот день собиралась гроза. Завывал ветер, темнело небо, все живое словно пригнулось и сжалось в ожидании первых ударов грома. Не удивительно, что в такой день я особенно легко застряла у зеркала, потерявшись в своем собственном мире. Может, у меня какая-то особая болезнь? Так или иначе, я просто потеряла счет времени. Словно уснула посреди дня, стоя и с открытыми глазами. Точно как сейчас: глядя на себя и не видя ничего. Помнится, тогда я тоже держала в руках расческу. Наверное, именно за этим я и подошла к зеркалу... В этой части мои воспоминания странно туманятся и как-то путаются. Одно помню точно - после долгих сладких минут подобной дремоты кое-что резко вырвало меня из царства грез.
  Неожиданно глаз уловил какое-то движение. Через пару секунд, понадобившихся мне, чтобы выйти из транса и сфокусировать взгляд, я с удивлением и даже ужасом увидела, что в зеркале, в нескольких шагах позади меня, отражается мистический хозяин люкса. И снова, как и в любой другой раз, меня приковали его глаза. Холодные, но в то же время излучающие тепло, кристально-чистые, завораживающие. В них читалась необъятная мудрость, которая, как мне казалось, и придавала им этот всепонимающий, всеобъемлющий вид. Но боже, как же приятно было прочесть искреннее участие в глазах другого человека, пусть даже незнакомого! А ведь глаза этого незнакомца лучились таким искренним пониманием и сочувствием, которого я ни разу не видела ни у своих друзей, ни у случайных прохожих, ни даже у собственного папы. Возможно, даже мамины глаза не могли тягаться со взглядом Лайама. Хотя, мне не хотелось их сравнивать... Не хотелось ворошить прошлое и вспоминать, какая она была, а какая - нет. Ведь тогда мне было особенно тяжело. Намного хуже, чем сейчас.
  Лайам напугал меня тогда, застал врасплох. Я вздрогнула и выронила расческу, по-глупому пытаясь поймать ее в полете. Конечно, у меня ничего не вышло - пальцы были словно выточены из дерева и плохо слушались. С гулким стуком расческа упала на пол, а я почувствовала себя настолько глупо, что не решалась оторвать от нее взгляда еще несколько секунд. Казалось, что Лайам все еще позади, меня беспокоило, почему он здесь и что может обо мне подумать. Когда я, чуть осмелев, вновь украдкой посмотрела в зеркало - в нем не было никого, кроме меня, чуть покрасневшей и смущенной. Даже немного жалкой. Во всяком случае, чувствовала я себя именно так. И снова - ни звука шагов, ни малейшего шороха. Лайам всегда был окружен тайной. Эту загадку не разгадаешь так просто.
  А может, мне только показалось? Уж слишком мистически все получилось, словно это был плод больного воображения, изможденного рассудка, еще больше ослабевшего в преддверии грозы. Ощущения, взгляд - все было настолько мимолетным, что даже перестало казаться реальностью. Мне ли не знать, как настойчиво глаза Лайама преследуют меня повсюду? Да они мерещатся в каждом отблеске и отражении!
  И, тем не менее, я знала, что он был там, хоть все остальное и осталось загадкой. Зачем он приходил и почему ушел так быстро? Не знаю. И вряд ли когда-нибудь узнаю. Но я с уверенностью продолжаю считать, что это мгновение было реальным. В моем знаменательном списке это вторая встреча с хозяином люкса. Мимолетная, она все же вызвала ураган эмоций в тот серый день. Эти светлые, странно сияющие глаза помогли мне. Наверное, именно тогда я ощутила всю их целебную силу, тогда стала называть Лайама своим покоем. Один взгляд - и горечь, смешавшись с болью, уходят, растворяются, оставляя блаженное чувство пустоты. Пустоты, легкости и свободы.
  Через несколько минут сверкнула молния, грянул гром. Разом, словно по команде, на землю стеной обрушился ливень. Через приоткрытое окно в комнату вливались свежесть дождя и прохладный ветерок. Это стало моим последним воспоминанием о том дне, гармонично дополняющим воспоминание о таинственной встрече с хозяином люкса.
  Какой-то шорох, донесшийся из коридора, вывел меня из задумчивости. Мое зрение прояснилось, туман воспоминаний рассеялся. Теперь в зеркале отражалась лишь уставшая девушка с отсутствующим взглядом. Я, наконец, оторвалась от зеркала и вышла из ванной. Хватит с меня на сегодня и воспоминаний, и эмоций, и впечатлений. Прошедший день казался невероятно длинным, перегруженным неожиданными событиями. Сегодня случилось слишком много всего, я еще не была готова к такому водовороту, еще недостаточно окрепла. До меня снова долетел какой-то странный звук, словно тихий скрежет. Теперь мне показалось, что он доносится из подъезда. Я резко остановилась и напрягла слух. Отчего-то в душу закралось беспокойство, необъяснимая тревога. Словно предчувствие. Но стоило мне прислушаться, как всякие шорохи резко оборвались. Можно было даже подумать, что мне почудилось. Но тревога никуда не ушла, а стала лишь сильнее.
  Однако стоять, замерев, посреди коридора казалось и вовсе глупым. Мне нужно погасить везде свет и пойти лечь спать, день был утомительным. Дома никого нет, я совсем одна, можно расслабиться. Я совсем одна... Обычно я рада этому уединению, но теперь отчего-то мне стало не по себе. Женька сама закрыла дверь, значит не нужно ее дожидаться, чтобы впустить домой, а когда она явится - неизвестно. До меня вновь долетел тихий шорох. Я с недоверием покосилась на дверь - мою единственную защиту от окружающего мира, от затаившегося зла. Замок был вполне надежным, это я знала точно. Да и сама дверь была довольно внушительной толщины... И все же мне почему-то стало страшно, смутное беспокойство все больше терзало меня. Наконец, я выключила в коридоре свет и перешла в гостиную. Я решила не ложиться спать, пока не придет Женька.
  Я медленно подошла к телевизору. Не люблю его смотреть, но он мог бы разогнать тоску и развеять мои непонятные страхи. И все же я не включила его. Вместо этого я подошла к окну и плюхнулась в свое любимое темно-бордовое кресло, большое и уютное. От нечего делать я стала разглядывать Женькины фотографии, стоявшие рядом на кофейном столике, где, кроме всего прочего, лежал мой телефон. Где-то глубоко внутри заворочалось удивление: я абсолютно не помнила, как положила его туда. Все фотографии были мне знакомы, но я почему-то любила рассматривать их снова и снова. Они были красивыми, и Женька на них тоже вышла очень хорошо. Эти картинки излучали позитивную волну, они несли кусочки лета, моря, зимы и осени, и счастья.
   Самая моя любимая фотография была не самой большой по размеру, но очень солнечной. Она стояла в тяжелой массивной рамке, украшенной нелепыми красными цветами и веселыми бабочками. Но ее покупала Женька, так что это оправдывало многое в моих глазах. На фотографии была изображена вся Женькина семья - невысокий, кругленький папа с очень умными и живыми глазами, рядом с ним его жена, статная крупная женщина, с таким же наивным, как и у Жени, лицом, такая же болтунья. Она держала свою младшенькую за руку. Невыносимая, избалованная Сонечка здесь ангельски улыбалась и, не зная ее, можно было подумать, что это чудо-ребенок. Сама же Женька, как всегда пронзительно-яркая, со своими вечно алыми губами и кроваво-красными ногтями была такой же пухленькой очаровашкой, как и всегда. Это была очень живая фотография, глядя на нее, хотелось улыбаться.
  Но в моем сердце она пробуждала также и грусть. У нас не было таких фотографий. И семьи больше не было. И даже мамы. Все развалилось на куски, растерялось, рассеялось, как прах на ветру... Но я любила эту фотографию как образ того, что когда-то было и у меня. Или могло было быть. Я любила ее за то счастье, что она излучала. И пусть люди, которые были на ней изображены, не казались мне идеалом, я все же была рада, что они есть. Такие, какие есть. Потому что счастливые люди всегда должны быть.
  Я тяжело вздохнула и взглянула на часы. Как поздно! А мне завтра на работу. Глупо вот так сидеть и ждать, тем более что Женька наверняка будет на меня дуться, да и я, если честно, не хочу с ней разговаривать. Нужно ложиться спать и дать больному мозгу долгожданный отдых.
  Я решительно поднялась и не очень твердым шагом направилась в свою комнату. Я уже завернула за угол, оказавшись в темном, неосвещенном коридорчике, соединяющим зал с нашей с Женькой комнатой. Тут редко горел свет и всегда что-то валялось: Женька использовала это крошечное пространство как кладовку. Вот и теперь я обо что-то запнулась, но в темноте не разобрала, обо что именно. Что-то мягкое и шуршащее. Свет в зале я уже выключила, в комнате еще не включила. В кухне, ванной и прихожей тоже стояла кромешная тьма. Я резко выпрямилась, перестав шарить руками по полу в поисках странной, позабытой вещи. Сердце вздрогнуло от страха, когда я поняла, что оказалась в кромешной темноте. Это было глупо, ведь темноты я не боюсь. Но все же мне стало очень не по себе.
  Неожиданно где-то сзади раздался резкий, глухой хлопок. Вздрогнув, я обернулась. Но кругом был лишь мрак, из которого довольно отчетливо проступали очертания мебели. Несмотря на то, что разум давал всему адекватные объяснения, сердце тревожно и неровно колотилось, то замирая в ожидании, то бешено трепыхаясь от приступов страха, которые накатывали, словно волны, и кололи, словно иглы. Странный хлопок повторился. Наверняка Женька забыла закрыть окно на кухне. Да-да, именно так! Вечером, когда по дому гуляет сквозняк, незакрытая створка всегда жалобно хлопает... Я медленно, даже крадучись, побрела на кухню. Первый же выключатель я нервно ударила всей ладошкой - в коридоре загорелся свет. Затем я включила свет в зале, потом - на кухне. Отвоевывая пространство у тьмы, я почувствовала, как страх медленно уползает. Но даже когда выяснилось, что все дело действительно было в незакрытом окне, мое беспокойство не прошло.
  Даже наоборот. Почему окно вообще открыто? На улице совсем не жарко! Я вглядывалась в уснувшую ночную улицу. Моя тревога лишь росла. Но я одернула себя. Когда целый день возишься на кухне - становиться жарко. Плита, горячая вода, разогретые кастрюли... К тому же Женькина мама курит, может, это она решила воспользоваться кухонным окном, а потом просто позабыла его закрыть. Все эти объяснения были разумными, реальными и абсолютно правдоподобными. Но отчего-то они меня не успокоили. И дело уже даже было не в окне. Я чувствовала что-то враждебное в этой квартире, словно я была не одна. Как будто за мной следил кто-то невидимый. Я у него как на ладони. Словно мышь в клетке со змеей, я чувствовала присутствие хищника.
  Конечно, можно все списать на нервы, думала я. И твердила себе эту мысль, возвращаясь в зал. Сон улетучился, вместо него пришла нервная жажда движений. Я даже сидеть не могла, ходила из угла в угол, выглядывала в окна. Я чувствовала какое-то давление, словно чей-то недобрый взгляд за спиной. Прошло минут двадцать, я понемногу стала успокаиваться. Женьки все не было. Да, это определенно нервы... Но вдруг из коридора донесся очередной шорох, противный скрежет металла. Казалось, я даже почувствовала вибрацию, идущую от двери по стенам. Я как раз выглядывала в окно. Резко обернувшись, я замерла, прислушиваясь. Это был довольно сильный шум, закончившийся щелчком. Словно замок щелкнул, открывшись. Может, это Женька пришла?
  Я сделала пару неторопливых, полных сомнения шагов. Наверно, так и есть. Громкий скрежет - неловкое Женькино прикосновение ключом. Щелчок - отъехавшая задвижка замка.
  - Женька, это ты? - чуть хриплым голосом крикнула я.
  Вообще-то это был довольно глупый вопрос, ведь ключи были лишь у меня, Женьки и ее родителей. Хотя нет, на данный момент у Жениных мамы и папы ключей от этой квартиры не было: их рассеянное дитятко потеряло свои и решило проблему, забрав родительские. Насколько мне известно, дубликатом никто не озадачился. Значит, это может быть только Женька.
  Я вздохнула с облегчением. Меня уже начинало лихорадить от всех этих шорохов, волнений и прочих странностей. Не то чтобы я пришла в ужас или впала в панику - мне просто было очень не по себе, и я не находила места. Теперь, когда Женька дома, мне будет спокойнее. Пусть даже мы немного не в ладах на данный момент. Сейчас же пойду лягу спать, а то я, похоже, переутомила рассудок, и здравомыслие, прихватив с собой способность адекватно воспринимать действительность, меня покинуло.
  Я все так же медленно направилась в коридор. Меня немного озадачило то, что Женька не откликнулась. Неужели она настолько на меня обиделась? Вообще-то это не свойственно моей соседке. Она просто не может долго дуться или хмуриться. Я знала ее достаточно хорошо, чтобы с уверенностью ожидать, что прошедшего времени было вполне достаточно, чтобы Евгения, все позабыв, влетела домой, сияя улыбкой. Еще пара шагов, и я увидела, что в коридоре не горит свет. В душу вновь закралось подозрение, я остановилась, прислушиваясь. Всюду стояла мертвая тишина.
  И все же я была уверена, что это Женька. Ведь я отчетливо слышала скрежет и щелчок! Я переживала лишь о том, что происходит с моей соседкой. Может, что-то случилось? Она не могла так сильно обидеться, чтобы замереть в коридоре, в темноте, храня полное молчание. Да она вообще не способна ни на одно из этих действий! Женька шумная, подвижная и невыносимо болтливая особа! Я так и стояла посередине комнаты, не зная, что делать. Все казалось безумным и нереальным. Я покачала головой.
  'Ничего не понимаю...'
  А волнение внутри меня все росло, неизвестно чем вызванное. Вновь возникло ощущение, что рядом притаилось что-то враждебное и злое. Это уже смахивало на паранойю.
   - Жень? - тихий вопросительный зов в пустоту.
  И тишина. Неожиданно зловещее, давящее молчание было прервано мелодичным звоном. Музыка полилась так внезапно, что я снова вздрогнула. Не дождавшись отклика от Женьки, я повернулась и направилась к столу. Все казалось неестественно медленным: движения, мысли... Через несколько секунд телефон был в моей руке, но мне показалось, что шла я несколько минут. С очередным уколом страха я поняла, что впадаю в то странное гипнотическое состояние, в каком порой оказывалась рядом с Лайамом. Мысли превратились в желе. Я с удивлением смотрела на экран, где крупными черными буквами светилось: 'Женька', и мелькала фотография моей соседки.
  Казалось, я смотрю на ее улыбающуюся рожицу бесконечно долго. Я никак не могла взять в толк, зачем Женьке звонить, если она уже дома, притаилась в коридоре и не хочет со мной разговаривать. Мое сознание словно засасывалось в черную дыру. Вот теперь-то я впадала в панику, но ничего поделать уже не могла. Если рядом с Лайамом меня окутывало лишь сладкое забвение, то сейчас это больше походило на падение в пропасть. Ничего приятного! Я не могла сопротивляться. Ужас все больше рос, и я все меньше контролировала себя.
  Наконец, я с неимоверным усилием надавила онемевшим пальцем на зелененькую кнопочку и негнущейся, отяжелевшей рукой поднесла телефон к уху. Зазвенел Женькин голос.
  - Алло? Алло? Эй, ты меня слышишь? - я не могла говорить, не могла двигать головой, меня словно парализовало. - Сегодня я переночую у родителей. Уже поздно, не жди меня.
  Мои глаза расширились от ужаса. Теперь мне подчинялись только глаза. Значит, Женька сейчас на другом конце Москвы? Но я не успела понять, придумать объяснение. В следующую же секунду меня что-то сильно ударило по голове, в глазах потемнело, я перестала видеть. Я чувствовала лишь, что падаю на пол, проваливаясь в бездну.
  
  Глава V.
  Никогда еще я не видела, чтобы в глазах жило столько ненависти. Эти глаза с недавних пор преследовали меня в самых худших моих кошмарах, хотя я могла поклясться, что нисколько не была причастна к этой лютой ненависти. В сознании все путалось, сквозь полусон-полубдение я чувствовала лишь смутную боль и этот прожигающий взгляд.
  Прямо перед моими глазами были ее глаза - черные, бездонные, ненавидящие. Ненависть полыхала в них, словно пожар, казалось, я физически ощущала, как она, словно языки пламени, обвивается вокруг моего тела и душит. Жар становился все сильнее, будто меня жгли живьем, а ее глаза все больше приближались к моему лицу. Я не могла отвести взгляда. Рыже-красные всполохи пугали, слепили меня, но я ничего не могла поделать, скованная болезненным, тупым оцепенением. Я не понимала, за что она меня так ненавидит.
  Жар делался нестерпимым. Сквозь тяжелое забвение я услышала свой собственный хриплый стон. Усилием воли, превозмогая тупую боль во всем теле, я открыла глаза.
  То, что я увидела, повергло меня в ужас. Мои ощущения не были сном, они были реальны. Я лежала на полу, посреди комнаты, неудобно вывернув шею и неловко подобрав под себя руки. Все тело ныло так, словно меня долго и тщательно, с особым щепетильным усердием, били. Но больше всего беспокоила голова: тупая боль, поселившаяся где-то у затылка, не позволяла сделать самого крохотного движения, в глазах то и дело темнело. И все же, несмотря на полную физическую беспомощность и дикую боль во всем теле, я попыталась встать, хоть и безуспешно. Но ужас был сильнее боли, и со стонами, с выступившими от боли слезами я приподнялась на руках.
  Даже если бы я была здорова и находилась в прекрасной физической форме, мне было не спастись. Кругом бушевало бешеное пламя, такое же разъяренное, как и ее глаза, привидевшиеся мне в моем недолгом забытьи. А может и долгом - я не имела ни малейшего понятия о времени. Я полулежала посреди комнаты - единственное место, еще не полностью охваченное огнем. Диван, занавески, ковер и стол - все это уже вовсю полыхало, так же как и дверь, и шкаф. Я неловко повернула голову, снова чуть не лишившись сознания от боли. Из коридора доносился воинственный рев пламени. Казалось, там полыхает еще сильнее, чем в зале.
  На какое-то мгновенье я полностью растерялась. Я не понимала, что происходит, и с трудом могла припомнить, что предшествовало этому кошмару. Как так могло получиться? Единственное, что отчетливо отложилось в моей памяти - звонок Женьки. А потом...Что было потом? Удар, падение... Я не могла толком сказать. Я снова оглянулась по сторонам. Выхода не было.
  И все же мужество не настолько мне изменило, чтобы я оставила всякую надежду и перестала пытаться. Из коридора пламя подступало все сильнее, становилось все труднее дышать. Я закашлялась - похоже, горел синтетический половичок в прихожей. У меня закружилась голова, и потемнело в глазах. Я беспрестанно кашляла, задыхаясь, от едкого дыма слезились глаза, но все это пугало меня гораздо меньше, чем огонь. Жестокое, всепожирающее пламя. Я почувствовала сильную жгучую боль в правой ноге. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что пламя добралось и до меня. Медленно, стараясь не двигать головой и шеей, я подтянула к себе ноги и съежилась в компактный клубочек. Нужно было что-то делать.
  Я решила бороться до последнего, и отчаяние придавало мне сил.
  Через коридор было не пройти - пламя там стояло стеной. С каждой секундой оно приближалось, обдавая меня все новой и новой волной едкого жара. У окна, напротив, было спокойнее. Я решила попытаться проползти туда, хотя никакого спасения это не сулило. Но это могло несколько отсрочить страшный конец. Этот план стал казаться особенно хорошим после того, как я поняла, что подо мной уже плавится серый синтетический ковер.
  Я поняла это, неловко переставив руку и окунувшись ладонью в вязкую, обжигающую лужицу. Серая густая липкая жижа моментально облепила пальцы, прожигая мясо до костей. Я хотела вытереть пальцы о халат, но ковровая кашица застыла, как бы въелась в кожу, продолжая нестерпимо жечь. Осмотревшись, я поняла, что скоро вся окунусь в эту все разрастающуюся лужу, и поползла.
  К еще большему ужасу я осознала, что по какой-то причине не могу полноценно двигать левой ногой. Малейшее прикосновение к полу вызывало мучительную боль, от которой по телу пробегали мурашки. Но мне нужно было отползти хотя бы на метр или на два. Жар становился все нестерпимее, вздохнуть без приступов удушающего кашля больше не получалось. Казалось, вокруг меня все меркнет - зрение мне изменяло - и даже яростное, слепящее пламя тускнеет, подергивается серой дымкой. Хотя как знать, может, так и было - откуда-то донеслась новая жаркая волна едкого дыма.
  Но я упорно, сантиметр за сантиметром, приближалась к окну. Правда, я была уже настолько слаба, что стала впадать в бессознательное состояние. Сознание мутилось, перед глазами снова то и дело возникали черные, безжалостные очи Морган.
  Но окно, казавшееся мне спасением, временным убежищем, тоже меня подвело. Мои воспаленные от удушающего дыма глаза не уловили, как это произошло, но в одно мгновенье шторы разом вспыхнули и, плавясь, ядовитыми каплями осыпались на пол. Несколько капель попало мне на руки и на лицо, и я почувствовала, как они моментально прожгли кожу. Инстинктивным движением я попыталась стереть их с лица, но сделала только хуже, размазав раскаленную массу по щекам. В следующую секунду обвалилась гардина, и остатки горящих штор обрушились на меня.
  Я почти обезумила. Я уже не дышала, а лишь кашляла. Я больше ничего не видела, но хорошо ощущала: резь в глазах, жар огня на своей коже, ядовитые запахи, боль, отчаяние, страх. Мне казалось, что я уже вся горю, что волосы мои плавятся, халат полыхает. Лицо нестерпимо жгло. Я безвольно рухнула около горящего столика со счастливыми Женькиными фотографиями. Я была готова умереть. Я смирилась.
  Но вот - о чудо! - я стала проваливаться на бесконечную глубину забвения. Я перестала кашлять, казалось, даже прекратила дышать. Глаза по-прежнему слезились, их разъедал дым, но пламя уже почти не слепило меня, хоть и не прекращало жечь. Напоследок мне была дарована еще одна милость. Перед самым концом я вновь увидела его. Созданный моим больным разумом, воспаленным рассудком, он возник из самой гущи огня, грозный и невредимый, словно бог. Его лицо, такое же сосредоточенное, как и всегда, казалось особенно прекрасным в своей белизне на фоне красно-рыжего огня. Светлые волосы чуть колыхались, словно в такт с пляшущим пламенем, а сияющие, призрачные глаза хоть и несли обычный покой, смотрели решительно и даже воинственно.
  'Вот теперь я могу умереть спокойно...' - прошептало мое расплывающееся сознание.
  Я не сводила с воображаемого Лайама глаз, и, похоже, даже пыталась ему улыбнуться. Его лицо исказилось яростью но, в то же время, на меня его взгляд обращался с нежной тревогой. Решительно и мимолетно, неуловимо для глаза и огня, он подскочил ко мне и опустился рядом. Казалось, я даже ощутила легкий ветерок, вызванный его молниеносными движениями. Странно, но чем глубже я проваливалась в небытие, тем ярче рисовало умирающее подсознание образ моего прекрасного, неразгаданного идола, которому я в тайне поклонялась уже несколько недель.
  Но вот моя фантазия, мой светлый вымысел протянул руки - вполне реальные, прекрасные сильные руки - схватил меня и, легко выпрямившись, вскочил на ноги. Я отчетливо ощутила этот подъем и ладони, крепко стиснувшие меня, и реальность происходящего немного вывела меня из полуобморока. Мне даже удалось стряхнуть с себя оцепенение и шире открыть слипшиеся, слезящиеся глаза. Я оглядела комнату спокойно, как бы со стороны. Теперь, когда Лайам был рядом, меня вновь захлестнула волна покоя. Кругом бушевало пламя, воздух словно раскалился от нестерпимого жара. Слышался треск, гул, а из коридора огонь заползал в комнату непробиваемой стеной. И все же через мгновение я поняла, что мы направляемся прямо туда. С каждой секундой становилось все жарче, казалось, мы оба уже объяты пламенем. Но Лайам продолжал упорно идти туда, все крепче прижимая меня к себе, словно хотел спрятать, укрыть собой как можно надежнее.
  Его шаги все убыстрялись, и на долю секунды я перестала различать, как мы движемся. Теперь у меня остались только ощущения. Я крепко прижалась к Лайаму, уткнувшись в него лицом, и зажмурила глаза. В ушах стоял невыносимый рев пламени, этот звук был настолько громким, что вызывал тупую, гудящую боль. На секунду я перестала дышать - воздух был настолько раскален, что обжигал легкие изнутри. В ушах засвистел ветер, словно я мчалась на большой скорости. Жар стал спадать, и лишь напоследок я почувствовала, как огонь прикоснулся к ногам. Ступни и голени полоснуло жгучим, жалящим языком пламени, что причинило острую боль. Но я не закричала, не дернулась, а лишь крепче вцепилась в Лайама. В следующее мгновение я ощутила холодную, осеннюю свежесть. И только плечо еще сильно жгло.
  Я открыла глаза. Меня пронзил внезапный холод. К своему ужасу я заметила, что левый рукав халата покрыт ярко-оранжевыми, трепещущими язычками. Неуловимым и резким, но бесконечно заботливым движением Лайам поставил меня на землю и, прижав огонь ладонью, загасил его. При этом его прекрасное, нахмуренное лицо не исказила ни одна гримаса - казалось, огонь не причинил ему ни малейшего вреда. Я, как завороженная, смотрела на своего спасителя. Мое тело по-прежнему нестерпимо горело, и лишь ноги ощущали шершавую ледяную поверхность асфальта.
  Я не могла ничего сказать, но думаю, мои глаза отражали всю бездну переполнявших меня эмоций. А лицо Лайама по-прежнему было хмурым, чем-то глубоко озадаченным. С каждой секундой в нем отражалось все больше и больше гнева, но когда он опускал глаза на меня, в них читались лишь безграничная забота, жалость и сочувствие. Я ничего не понимала и хотела было спросить, но меня отвлек шум: рев сирен, крики людей, топот ног. Все это было где-то позади, я не оборачивалась. Я готовилась задать вопрос.
  Лайам, казалось, разгадал мое намерение. Он чуть покачал головой, но не улыбнулся, как в прошлый раз. Он был словно воин - суров и непреклонен в своем решении. По его лицу я поняла, что он собирается уйти, что у него есть дела поважнее, дела, которые так сильно терзали его, что он не мог скрыть этого на своем лице. Шум все нарастал. Меня окружила толпа, и среди множества резких, грубых голосов я различила один знакомый - звонкий и переливчатый, как трель. Именно он-то и заставил меня оглянуться.
  Прямо позади меня стояла Женька, по ее лицу бежали редкие слезы, в глазах застыл ужас. Она схватила меня за руки, но тут же отпустила, так как от ее резких прикосновений в моем теле пробудилась прежняя дикая боль, и я, поморщившись, чуть вскрикнула. Вокруг меня сомкнулось плотное кольцо, каждый в толпе что-то говорил, но я не понимала слов, для меня они сливались в болезненный гул. Я вновь обернулась, ища Лайама глазами в толпе, но его уже не было. Потерянная и опустошенная без его поддержки, духовной и физической, я рухнула на асфальт. Мне было то до смерти холодно, то нестерпимо жарко - ощущения менялись каждую секунду, и с каждым вздохом меня все сильнее поглощала боль.
  Чьи-то крепкие умелые руки, действуя явно по привычке, подхватили меня и куда-то уложили, запихнули в машину. С грохотом захлопнулись двери, и из темного пространства незнакомый голос задавал какие-то вопросы, который я без зазрения совести игнорировала, все больше проваливаясь во мрак забвения. Но вскоре все стихло, и только в ушах еще ревело разъяренное пламя, из цепких когтей которого меня, не ясно как, вырвал Лайам.
  Когда я вновь распахнула глаза, кругом было еще темно. Или уже темно. Я несколько потерялась во времени, голова болела, мысли путались. Мне вспомнился странный сон, жуткий пожар, такой реальный, что я до сих пор ощущала его обжигающие прикосновения. Хотелось пить, но в теле ощущалась непреодолимая слабость, и я не стала вставать. Но сон уже улетучился, и я повернула голову, чтобы посмотреть, спит ли Женька. Может, она меня как-нибудь развлечет.
  Но Женьки рядом не было. Напрасно я вглядывалась в ночную темноту, я не узнавала этого места. Комната была чужой; окутавший ее мрак мешал рассмотреть подробности, но я точно знала, что нахожусь не у себя дома. Просторное прямоугольное помещение с обилием выступающих из темноты, плохо различимых предметов, два огромных окна, занавешенных светлыми и оттого чуть светящимися шторами... Мое удивление достигло высшей степени, когда я, опустив глаза, вместо своей привычной кровати увидела под собой незнакомый разобранный диван.
  Не понимая, в чем дело, я резко села и откинула одеяло. Но тут меня ждало еще более удивительное открытие: правая нога была перебинтована, рука тоже, а тело было намазано какой-то странно пахнущей мазью. Я дотронулась до белоснежных бинтов. В голове стало постепенно проясняться. Воспоминания приходили медленно, но верно, и на их основе нетрудно было построить логическую цепочку, объясняющую мое теперешнее положение.
  Я приложила руки к лицу, аккуратно ощупала щеки чуть дрожащими пальцами. Около подбородка и правой скулы обнаружились болезненные рытвинки, кожа казалась бугристой, словно у жабы. Значит, это был не сон! Я попыталась встать, стараясь двигаться медленно и плавно. С этой непростой задачей я справилась на отлично. Оказалось, все не так плохо, как я думала - если не делать резких движений, боль совершенно не беспокоит. Правда, лицо довольно сильно саднило, но в целом - не считая слабости, конечно - я была в порядке. Поднявшись с дивана, я вновь принялась рассматривать темную комнату. Что ж, мои подозрения оправдались. Теперь я узнала это место, хоть и была здесь от силы два раза. Я была у Женьки.
  Сделав это открытие, я несколько успокоилась. Я была в безопасности, чувствовала себя сносно и даже уже могла логически мыслить. Я медленно подошла к окну и выглянула наружу. Потихоньку занимался рассвет. Я хотела было найти зеркало, чтобы посмотреть, что именно сотворил с моим лицом огонь, но не решилась. Я не слишком хорошо ориентировалась в этой квартире, а будить кого-либо из Женькиной семьи мне не хотелось. Однако меня мучило любопытство, а к нему примешивался легкий оттенок страха. Но к своему удивлению я поняла, что на самом деле все это не так уж сильно меня интересует. Возможное уродство меня не беспокоило, что было очень странно, ведь любая девушка дорожит своей красотой. Казалось, в том огне сгорели все мои волнения и тревоги, напрасные печали. Это было странное ощущение - внутренняя пустота и долгожданное спокойствие. Раньше такое бывало только рядом с Лайамом, но теперь... Теперь я стояла у окна, с душой легкой и свободной, и уверенно смотрела в лицо зарождающемуся дню.
  Отчего-то я знала, что больше в моей жизни слез не будет. После того ужасного пожара, после моего чудесного мистического спасения образ Лайама вытеснил все другие мысли из моей головы. Да, он прочно засел там, затмевая все прошлые воспоминания, сильные и яркие, окрашенные как радостью, так и нестерпимой болью. Удивительно, но даже если я и не думала о загадочном хозяине люкса, он все равно всегда был рядом, словно поселился внутри меня, поработил мой разум. Я ощущала его присутствие, как будто он стоял совсем близко, и, как всегда, меня нежно обволакивало чувство покоя и защищенности. Я знала - он всегда рядом. И больше меня не волновало ничего.
   Теперь этот мир стал для меня еще более чужим, словно в одно мгновение оборвались все нити. Наверное, они сгорели в том чудовищном, безумном огне. Странно, но меня не волновало, как начался пожар и что вообще произошло. Не волновало, как там оказался Лайам, да и был ли он там? Я довольствовалась тем, что имела. Он был рядом, он всегда был рядом. Все остальное - не важно. Я твердо верила в то, что все должно идти своим чередом. Со временем я все узнаю, а сейчас... Зачем торопить прекрасное мгновение? Я решила наслаждаться тем, что и так слишком великодушно мне было даровано - спокойствием, безмятежными мыслями, холодными и пустыми, но зато лишенными боли. Я чувствовала бы себя полностью исцеленной, если бы к прекрасному ощущению легкости не примешивалось чувство глухой тревоги за будущее. Тревоги за Лайама.
  За моей спиной раздались шаги. Я обернулась и увидела Женьку. Все ту же милую наивную Женьку, лохматую и бесконечно жизнерадостную. Вот только сейчас на ее губах не цвела обычная задорно-счастливая улыбка. Да и губы не пламенели ярко-красной помадой. Конечно, ведь было еще очень рано. Без огромных пушистых ресниц, кровавых губ и обилия румян Женька выглядела болезненно-бледной. Однако эта бледность только красила ее: Евгения казалась более хрупкой и нежной. Часто моргая, она взволнованно оглядела меня с ног до головы.
  - Как ты? - проговорила она полушепотом.
  Я ничего не ответила и снова повернулась к окну. Конечно, Женька была милой и проявляла искреннее дружеское участие, но ее визит не получил какого-либо отклика в моей душе. Ни радости, ни раздражения. Может, лишь немного легкой благодарности, ведь любому человеку более или менее приятна искренняя забота. Я отчетливо слышала, как Женька неловко топчется на месте. Затем несколько неуверенных шагов - она явно направлялась к окну, поближе ко мне. Но мне не хотелось, чтобы она подходила ближе. Я хотела купаться в розово-сиреневых лучах восхода в одиночестве.
  - Как я оказалась в твоей квартире? - произнесла я, резко обернувшись и пригвоздив Женю взглядом к месту.
  Мой голос звучал спокойно, но в нем отчетливо ощущался некоторый холодок, легкое недружелюбие. Это вышло само собой, я вовсе не желала выстроить непроницаемую стену между нами, но уже через секунду я решила, что так, пожалуй, даже лучше. Все равно я скоро уеду.
  Пару мгновений Женька колебалась. Видимо, выражение моего лица и мой отчужденный голос окончательно сбили ее с толку. Она растерянно пробормотала:
  - Ты не помнишь? После больницы мы все вместе приехали сюда... А потом ты уснула, тебе дали очень сильное лекарство. Ты спала практически целые сутки.
  - Хм... - пробормотала я, задумавшись.
  Я действительно не помнила ничего подобного. Последнее мое воспоминание - я и Лайам, который только что вытащил меня на улицу. Я стояла на асфальте, холодном и мокром, и ночной осенний ветер приятно холодил разгоряченную кожу. А потом... Какая разница, что было потом? Что вообще теперь имеет для меня значение? Конечно, я знала ответ. Это было какое-то наваждение, внушающее мне смутную тревогу.
  - Как ты себя чувствуешь? - Женька вновь подала голос, все так же неловко стоя в нескольких шагах от меня.
  - Нормально... - пренебрежительно произнесла я, как бы отмахиваясь от нее. - Что с квартирой?
  На самом деле, мне было наплевать, коль скоро я уезжаю домой. Хотя теперь этот отъезд не казался мне такой уж замечательной идеей. Как я могу уехать, оставив Его непознанным, неразгаданным? Хотя, Он тоже в скором времени уезжает... Внезапно я осознала, что на самом-то деле лучше всего держаться от Лайама подальше. Не знаю, откуда пришла эта мысль, которая казалась невероятно разумной и в то же время полностью противоречила моим ощущениям. Она вспыхнула, словно молния, и озарила всю нелепость моего поведения, всю глупость моих мыслей и надежд. Я словно была под гипнозом, ведь все эти романтические переживания были мне совсем не свойственны! Я нахмурилась и прислушалась к себе. Женька что-то бормотала, взволнованно и быстро, но я совсем ее не слушала. Я пыталась понять, разобрать то странное ощущение, которое внезапно пробудилось во мне.
  Несмотря ни на что, меня тянуло к ним - к загадочным обитателям люкса. Я не пыталась разобраться в причинах, я лишь знала, что чувство это непреодолимо. И раз уж у меня есть еще немного времени побыть с ними рядом, я не стану выбрасывать их из головы. Конечно, когда я уеду, все изменится и пройдет само собой. А сейчас... Сейчас у меня просто не хватит силы воли порвать с этим наваждением. Быстро и незаметно, они стали моей тайной, сладкой одержимостью. Я была не в силах ничего с этим поделать, я хотела быть с ними и быть частью их жизни. Я не могла не чувствовать ту опасность, которая грозила мне всвязи с этими желаниями. Как-никак, чувство самосохранения у меня развито хорошо. Особенно же бросало в дрожь от Морган: в ней за версту чувствовалась яростная, безжалостная хищница. И, тем не менее, я в чем-то хотела быть похожей на нее. В общем, обитатели люкса поглотили мои мысли, и теперь мне хотелось лишь одного - поскорее выйти на работу. Получить еще один шанс на мимолетное столкновение с ними.
  Теша себя мыслью о том, что все позабудется и пройдет, как только я вернусь домой, я вовсе перестала себя сдерживать и позволила себе полностью окунуться в мысли о Лайаме и Морган. В глубине души я знала, что все это - жалкие оправдания, и эта болезнь так просто не пройдет. Но моя воля уже была сломлена, я не хотела останавливаться, не слушала ни инстинкты, ни голос разума. Я все глубже увязала в своей одержимости, и даже находила особое удовольствие в этом падении.
  - Скоро я уеду домой, и все закончится... - тихо произнесла я, чтобы успокоить себя. Конечно, в глубине души я в это не верила.
  - Что? Почему? Ведь ты можешь пожить у нас, тебя никто не гонит! - Женька подумала, что я обращаюсь к ней, и поспешила отреагировать.
  Она перестала шептать и теперь говорила довольно громко. Обернувшись, я увидела в ее глазах неподдельное горе - она действительно не хотела, чтобы я уезжала. Милая, добрая Женька... Все-таки она хороший человек, я всегда это знала. Но, к сожалению, такие люди меня больше не интересуют. Теперь я поняла, что моя душа, обуглившись в пожаре, окончательно почернела. И хоть я по-прежнему считала, что Женька - хорошая, и таких людей должно быть как можно больше, я уже не чувствовала к ней прежней снисходительности. Мне стало тяжело находиться рядом с ней, ее жизнерадостность, просачивающаяся даже сквозь горе, неприятно слепила. Мне больше не нужно было греться о лучи ее позитивного мышления, наивной веселости. Я словно выбрала другую дорогу, и выбор был окончателен. Странно, но сознательно впустив в свою голову Лайама, этого светлого и мистического человека, я разом впустила в себя мрак и холод. Вместе с болью и отчаянием дымкой подернулись и другие чувства: доброта, терпимость, благодарность... Но у всего есть свои минусы, и я, несомненно, предпочла бы быть равнодушной и холодной, но свободной, чем корчиться под грузом беспросветной тоски и горя, с которыми, как показала жизнь, мне справиться не дано.
  Я отвлеклась от этих мыслей, вернувшись к реальности. Все эти фразы, возникающие в голове против моей воли, со стороны казались странными и даже неуместными. Они смущали меня, но в то же время довольно точно выражали то, что я ощущала. Думаю, лучше облечь в слова мои эмоции не вышло бы ни у кого. Я тяжело вздохнула и устало произнесла:
  -Я уеду домой. Осталось около двух недель... Это окончательное решение.
  Женька замолчала на половине фразы, подавившись словами. Ее глаза выражали недоумение и полную растерянность. Взглянув в эти глаза, я поняла, что моя душа не настолько черна и холодна, как я рисовала, как я хотела бы, чтобы она была. Я все еще ощущала и жалость, и сострадание. Я все еще любила этот мир. Впрочем, это открытие не расстроило меня, скорее даже наоборот. Мне еще трудно было разобраться в себе, ведь все так внезапно, беспричинно изменилось. Может, это от пережитого шока? Кто знает. Время покажет.
  Утро было солнечным, но морозным. Осень наконец-то полноправно заявила о себе, ее присутствие ощущалось в резких порывах холодного ветра, в быстро проносящихся хмурых облаках, которые то и дело закрывали не по-осеннему яркое, но уже не греющее солнце. Выглянув из окна, я заметила, что на деревьях почти не осталось листьев, как будто все они осыпались за одну ночь. Забавно, но ночь пожара стала словно знамением, началом чего-то нового, она изменила так много и во мне, и в окружающем меня мире. А может мир и не менялся. Изменилась лишь я, и все вокруг стало выглядеть по-иному в моих глазах.
  Удивительно, но вопреки моим ожиданиям Женькино семейство не причинило мне особого беспокойства. Конечно, они все были невероятно предупредительны, отзывчивы и заботливы, но в целом совсем мне не досаждали. Более того, Женькин папа вскоре отправился на работу, мама тоже куда-то ушла и увела с собой - вот это действительно было подарком! - капризную, испорченную Сонечку, этот бич семьи Ларионовых.
  Поначалу Женька хотела остаться со мной и пропустить занятия в институте. С заботой и вниманием, которых я от нее никак не ожидала, она пыталась ухаживать за больной, преданно заглядывала в глаза, со скорбным видом предлагала то одно, то другое. Но я отказывалась, хотя и с интересом наблюдала это проявление дружеской активности. Самое забавное заключалось в том, что в глубине души я саркастически усмехалась и над скорбным видом, и над предупредительностью, и над доброй Женькой в целом, а ведь она все делала абсолютно искренне, вкладывая в желание помочь всю свою душу. Еще неделю назад я была бы счастлива, увидев такое отношение, такие чудесные перемены в ней. Хотя я всегда считала ее хорошим, добрым человеком... Но было уже поздно. Мне не нужно было этого больше. Я практически выгнала ее из ее собственного дома, заставив пойти в институт.
  Оставшись одна, я вздохнула с облегчением. Тишина приятно ласкала слух, позволяя мыслям заполнять голову. Да, ничто не отвлекало меня от размышлений, моих обычных размышлений о том, о чем я теперь думала каждую секунду своего существования.
  Я снова и снова прокручивала в голове малейшие подробности, каждую встречу, слова, сказанные им, и голос, которым эти слова были сказаны... И чем больше я думала о Лайаме, о Морган, тем больше вязла в этой трясине, тем невозможнее казалось выбраться. Все эти мысли доставляли неописуемое удовольствие, приправленное острым чувством опасности. Как человек, просиживающий последний час на нудной работе, мечтает вернуться домой, к дивану и телевизору, или любимой книге, так и я мечтала вернуться на работу, ближе к ним, ведь теперь загадочные постояльцы люкса были для меня и самым лучшим фильмом и самой захватывающей книгой. Я хотела прочитать ее до конца, пробегая глазами страницы, картинки, хотела развития сюжетной линии, с нетерпением ожидая завтрашний день. Ведь я уже твердо решила - несмотря ни на что я приеду в гостиницу, поднимусь на четвертый этаж... Я ясно видела перед собой темную дверь, выполненную из массива дуба и украшенную незатейливой резьбой.
  Неожиданный, пронзительный звонок в дверь оторвал меня от мысленного созерцания врат, ведущих в храм, где обитали два сказочных существа, которым я, без преувеличения, готова была поклоняться. И если одному божеству я служила бы из любви и почитания, то перед другим преклонилась бы из страха.
  Не спеша, я прошла в коридор. Там я, словно вкопанная, остановилась перед большим встроенным шкафом-купе с огромной зеркальной поверхностью. Сначала я не решилась поднять глаз, и глупо рассматривала свои ноги, намазанные чем-то прозрачно-рыжим и забинтованные. Затем мой взгляд поднялся чуть выше, и я с изумлением оглядела незнакомую зеленую пижаму, судя по размеру - Женькину. Мое замешательство длилось всего несколько секунд, но и этого я устыдилась. Что-то внутри меня глубоко возмутилось этой глупой боязни действительности, и я гордо посмотрела прямо перед собой, взглянула на свое лицо.
  Густые волосы цвета горького шоколада висели поникшими прядями и тускло мерцали в сумраке коридора. Глаза выглядели больше и как-то ярче на фоне побледневшего лица. В общем, все как обычно, если бы не шрамы. Хотя, это трудно было назвать шрамами... В тех местах, куда попали расплавленные капли синтетики, были словно выемки, заполненные чем-то белым. Думаю, это какая-то специальная мазь от ожогов. Она застыла на поверхности и образовала серовато-белую корочку, чуть светлее моего естественного тона кожи. Таким образом, я насчитала около пяти крупных пятен на правой щеке, ближе к виску, и несколько средних на подбородке. Также лицо покрывали еле заметные мелкие пятнышки, их я даже не стала считать. Около виска должны были остаться шрамы - ранки явно были очень глубокими, к тому же их края оказались воспаленными. На ногах, думаю, тоже останутся отметины. В дверь снова настойчиво позвонили.
  Испытывая смешанные чувства, все еще окончательно не придя в себя, я распахнула тяжелую металлическую дверь, даже не спросив, кто пришел. И вот я столкнулась лицом к лицу с человеком, которого совершенно не ожидала увидеть и видеть-то, впрочем, не хотела нисколько. Передо мной стоял Влад. Как обычно безупречно одетый, причесанный, пахнущий чем-то приятным, и, конечно же, безумно дорогим. В руках у него был букет цветов, но не такой роскошный, как в прошлый раз. Он принес лишь три вишневые, бархатные розы. Увидев меня, он сильно смутился и сразу растерял всю свою пафосную самоуверенность, которая в последнее время была ему очень свойственна.
  Если бы он только знал, каким нелепым, ничтожным мальчишкой был в моих глазах! Особенно по сравнению с Лайамом. Конечно, Влад не знал о хозяине люкса, но сама его жалкая попытка встать с ним рядом в моем сознании пробудила во мне глухою враждебность, если не жестокость.
  - Зачем ты пришел? - я говорила спокойно, но от меня, помимо воли, исходили волны глухой ярости и ненависти, и Влад не сразу нашелся с ответом.
  В этом было что-то приятное. Это словно игра, жестокая, увлекательная игра - смотреть на людей, говорить с ними спокойно и рассудительно, но в душе ненавидеть их и плевать на них, посылая волны презрения, стараясь уничтожить их одним лишь жгучим взглядом! Я только познавала восторг этих игр. Думаю, я научилась им от Морган.
  Наконец Влад взял себя в руки. Он неловко теребил прекрасные, ни в чем не повинные цветы, переминаясь с ноги на ногу. Я же улыбалась. Мило и как-то торжествующе. Нет, он был ничем в сравнении с Лайамом. И если бы сейчас мне пришлось сделать выбор, если бы только одного человека я могла бы спасти от гибели, я бы даже не подумала о Женьке или Владе, о людях, похоже, искренне меня любивших.
  - Мне позвонила Жень... Евгения. Она сказала, что тебя лучше не оставлять одну... И вот я пришел.
  - Как мило! - я улыбнулась еще шире, но затем состроила равнодушно-непроницаемое выражение на лице. - Но я прекрасно себя чувствую и мне не нужна сиделка.
  - Можно я все же зайду? - робко настаивал Влад.
  Я нетерпеливо и немного нервно передернула плечами. Его упорство только разожгло мою недоброжелательность. Значит, мы не хотим понимать намеков? Прекрасно! Я молча отошла в сторону, давая ему пройти. Я хранила угрюмое молчание.
  - Значит, ты хорошо себя чувствуешь? - произнес Влад, стараясь выглядеть и звучать как крутой парень, мачо, короче, стараясь вернуть себе потерянные позиции.
  - Да.
  Я говорила не грубо, но и не вежливо. Думаю, если бы я послала Влада по известному адресу, это меньше сбило бы его с толку, чем тот тон, который я взяла.
  - Я рад...
  Помолчав, он, опомнившись, протянул мне букет.
  - Это тебе...
  Я бережно взяла цветы, но не потому, что хотела сделать Владу приятное. Просто природу я люблю и ценю намного больше, чем людей. И даже если бы я захотела причинить Владу боль, то ничего не сделала бы с этим букетом. Прекрасные невинные цветы не заслуживают гневной расправы. Только их хозяин.
  - Женька сказала, что ты собираешься уезжать...
  Влад неловко плюхнулся на диван, я стояла прямо перед ним.
  - Да. Я скоро уеду.
  Лицо Влада исказилось. Что это было? Боль?
  - Я не хочу, чтобы ты уезжала...
  Я сухо усмехнулась. Господи, можно подумать меня интересует твое мнение.
  - Это вопрос решенный. - Сказала я несколько мягче, чем планировала.
  - Но почему? - приободренный оттепелью в моем голосе, Влад заговорил быстро и решительно. - Тебе негде жить? Конечно, я все понимаю, пожар напугал тебя, выбил из колеи... Но тебе не нужно уезжать из-за этого! Если хочешь, можешь пожить у меня. Да! У меня огромная квартира, там хватит места... Нет, не думай, ты нисколько меня не стеснишь! Как глупо уезжать из-за какого-то пожара, когда у нас все так хорошо... Ведь знаешь, я буду очень скучать по тебе.
  Последнюю фразу он произнес, глядя мне прямо в глаза, снизу вверх, как покорный раб. Меня его пламенная речь удивила, но нисколько не тронула. И я была этому рада. Я познавала абсолютно новое ощущение свободы, когда чужие чувства и переживания тебя не трогают и не сковывают.
  - Я уезжаю не из-за пожара. Я приняла это решение раньше и буду следовать ему до конца. - Произнесла я равнодушно, словно никакого признания и не прозвучало.
  Влад опустил голову.
  - Может, ты не понимаешь... Но я... Ты... Мы с тобой...
  - Мы с тобой? - чем сильнее терялся Влад, тем больше стали было в моем голосе и взгляде. - Очнись! Есть ты, и есть я, и ничего больше.
  - Но... - Влад смотрел на меня широко открытыми, полными муки глазами. - Мне кажется...Я люблю тебя.
  Я готова была его ударить. Да как он смеет! Из последних сил я пыталась сдержаться, чтобы не втоптать его в грязь и окончательно не разбить мальчишке сердце. Господи, как все это глупо! Мне казалось, что я на тысячу лет старше, чем он.
  - Никогда больше не произноси этих слов! - выкрикнула я в порыве ледяной ярости. Влад поежился, словно почувствовал этот холод. - Сколько еще вы собираетесь досаждать мне? Ты и Женька! Вы не понимаете намеков? Замечательно, я могу выразиться яснее: оставьте меня в покое! О какой любви ты говоришь? Как ты вообще смеешь о ней говорить!?
  Влад испуганно вжался в спинку дивана. Конечно, он не понимал, отчего я так злюсь. Да и мог ли он понять? Он не был ни в чем виноват, но сама мысль о том, что он пытается на что-то претендовать в то время, когда я вздохнуть не могу без того, чтобы в голове не промелькнул образ Лайама, выводила меня из себя. Мне казалось, что я схожу с ума. Если я и хотела услышать признание в любви, то лишь от Него. Остальные же претенденты вызывали только чувство ненависти. Как могли они сравниться с Ним? Я определенно сошла с ума. Меня словно околдовали, приворожили, прокляли.
  - Извини! - Влад тоже повысил голос, но если в моем звучала ярость, то в его - обида и боль.
  - Тебе лучше уйти. - Меня сотрясала нервная дрожь, и голос тоже дрожал от внутреннего напряжения.
  Влад порывисто встал и стремительно направился в коридор. Но на полпути он обернулся и, энергично жестикулируя, закричал:
  - Я тебя не понимаю! Разве мы плохие друзья? Мы желаем тебя счастья, добра... Знаешь, ведь с тобой на самом деле нелегко. У тебя много странностей, но несмотря на это мы верим в тебя, считаем лучшим другом... А ты? Как ты можешь отталкивать людей, которые несмотря ни на что верят в тебя? Тебя невозможно понять, но я, как дурак, влюбился, хотя никто не посмеет сказать, что у меня был недостаток в выборе...
  Он шумно выдохнул и уставился на меня. Теперь, когда он стоял, он был намного выше меня, и многие сочли бы его обворожительным в этом порыве благородного гнева.
  - Как ты можешь отталкивать тех, кто искренне любит тебя несмотря ни на что? Не понимаю...
  В нем, несомненно, говорило уязвленное самолюбие. Но я не собиралась делать на это скидку. То, что он сказал, в большей степени было правдой, но форма, в которую он ее облек, была чудовищна для моего слуха. И эта фраза, это проклятье, что меня преследует всю мою жизнь...
  - Ты меня не понимаешь? Конечно, ты на это неспособен! Ты действительно дурак...
  Я могла бы подумать, что понять меня действительно невозможно, если бы один человек не сделал этого так мастерски, поселившись тем самым в моей душе. Я бережно положила цветы на диван и скрестила руки на груди.
  - У тебя был богатый выбор? Ну так чего же ты унижаешься? Иди к своим распрекрасным подружкам, уж их-то действительно нетрудно понять. Убирайся.
  Я все еще пыталась сдержаться, хоть это и было нелегко. Руки у меня тряслись, голос дрожал.
  - Ты серьезно? Ты думаешь, я так плох, что столь легко от меня отказываешься? У меня много достоинств, подумай об этом... - в его голосе звенело угрожающее отчаяние, только сейчас я поняла, насколько сильно и искренне он был ко мне привязан.
  Но от этого стало лишь еще хуже. Я бы все отдала, чтобы на его месте был кое-кто другой. Все!
  - Много достоинств. - Вместо крика - злобное шипение, угрожающее смертельной опасностью. - Ты для меня - ничто. Жалкое ничтожество. Убирайся, я ненавижу тебя!!!
  Влад изменился в лице, вздрогнул и поник, словно несчастный добрый пес, которого жестокие хозяева выбросили на улицу в лютую стужу, несмотря на всю его преданность. Мне даже показалось, что на его глазах блеснули слезы. Он резко развернулся и вылетел из квартиры. Я слышала, как щелкнул замок и распахнулась входная дверь. Я словно очнулась. Все мои слова предстали передо мной во всей своей чудовищной жестокости. Я ринулась в коридор, но Влада, конечно, уже и след простыл. В воздухе пульсировало его отчаяние, все глубже проникая в меня.
  - Извини... - прошептала я в пустоту, где еще звенели гулкие отзвуки стремительных шагов.
  Я захлопнула дверь. Мое тело горело от лихорадочного возбуждения. Мне было и больно и сладко одновременно. Я жалела Влада, но в то же время внутри поселилось приятное чувство силы и власти над другим человеком, которого ты можешь либо осчастливить, либо повергнуть в отчаяние. Странный триумф. Я не знала, что и думать. Все это было так на меня не похоже... Кто знает, может теперь это мое новое я? Все было бы прекрасно, если бы не эти мучительные переживания!
  Я не могла отдышаться и стояла около входной двери, неловко обхватив себя руками и пытаясь унять дрожь во всем теле. Внутри меня было что-то новое, неконтролируемое. Что-то опасное... Все так изменилось! Все, кроме моего отношения к постояльцам люкса. Теперь мне хотелось быть еще ближе к ним, словно они одни могли меня спасти.
  Я прошла на кухню и там, устроившись на стуле у окна, погрузилась в долгое задумчивое оцепенение. Жалела ли я о том, что прогнала Влада? Господи, конечно нет! Слова, так опрометчиво брошенные им в порыве обиды, до сих пор пробуждали во мне приступы злости и раздражения. Нет, я нисколько не раскаивалась в содеянном, меня мучило другое: я могла быть намного мягче и аккуратнее в выражениях. Вот за что мне действительно было стыдно, ведь я всегда гордилась тем, что могла подобрать удачную и уместную фразу, всегда упивалась собственной способностью к пониманию чувств других людей и, как следствие, к сопереживанию. И что же? Я прекрасно видела, что чувствовал Влад, знала, как больно раню его. Да, я знала, какое именно слово резанет сильнее и заставит его сердце истекать кровью - и я воспользовалась своими знаниями. Обычно я обращалась к другой стороне, к светлой стороне: зная, что именно может обидеть или заставить человека страдать, я избегала этого 'чего-то', перефразировала мысли, внимательно следила за самочувствием собеседника, старалась, чтобы ему было комфортно. Но сегодня... Я резала по живому, по самым больным местам, которые были для меня абсолютно очевидны.
  И это было чертовски здорово.
  Но теперь, сидя на кухне, у окна, в тишине морозного осеннего дня, я боялась этого чувства злобной, кровожадной радости, которое, казалось, до сих пор урчало, как довольный зверь, глубоко во мне. Если у меня и был какой-то дар, то сегодня я определенно использовала его во зло и, поникнув, ждала скорой кары за совершенное преступление.
  Впрочем, я вскоре успокоилась. Любой человек найдет миллион справедливых оправданий пусть даже самому тяжкому преступлению, коль скоро он хочет оправдаться. Мне удалось утешить себя количеством неприятностей, свалившихся на мою бедную головку. Да-да, у меня ведь не железная нервная система? К тому же - сказала я себе - разве мне не плевать на Влада? Конечно, абсолютно наплевать. Не то, чтобы это хороший повод так себя вести... Возможно, я даже извинюсь. Но в целом - все не так уж страшно.
  Утренняя сцена быстро выветривалась из головы, стираясь из памяти. Ведь, в сущности, там было совсем немного свободного места, и вскоре мои мысли вновь завертелись вокруг моей тайной страсти, моей мании и одержимости - хозяев люкса.
  Глупо, но именно так я и провела этот день: слонялась из угла в угол, время от времени разглядывая себя в зеркалах, думала, не переставая, о Лайаме и Морган, о каждом по отдельности и о двоих вместе. Я пыталась представить их жизнь, которая в моем воображении рисовалась как нечто радужное, сказочное и манящее. Несомненно, у них замечательная жизнь! И теперь, думая о Морган, я испытывала не только глухой смутный страх, но и тихую зависть. Ведь она-то всегда была рядом с ним, и ее он, несомненно, любил и уважал! И я мечтала, конечно же, о том, о чем порой мечтает всякая молодая девушка, которая, как ей кажется, наконец-то нашла своего принца.
  От этих розовых мечтаний, впрочем, мне не свойственных, меня оторвала вернувшаяся Женька. Как выяснилось, Влад излил своей лучшей подруге душу, и теперь вся ее досада и разочарование выплескивались лавиной упреков. Разве она не желает мне добра? Разве Влад в чем-либо провинился? Ведь он замечательный, добрый, ласковый, заботливый, отзывчивый и.т.д. (я едва слушала). И как это я могу быть настолько бессердечной? Нет, меня абсолютно невозможно понять!
  Я тяжело вздохнула. Все эти фразы, слышанные мной не раз, не производили ровно никакого эффекта, лишь утомляли. К чему эта многословность? Родственные души понимают все с одного взгляда... Женька не добилась от меня ни объяснений, ни оправданий. Правда, с ней я была значительно сдержаннее, чем с Владом. Я была равнодушно-вежлива. Но больше, конечно, равнодушна.
  Я ждала завтрашний день, чтобы дать еще один шанс своим надеждам.
  
  
  Глава VI.
  Четверг. Следуя моему плану, до возвращения домой оставалось всего два дня - пятница и суббота. Но я не только не купила билеты на самолет или поезд, я вообще перестала думать об этом. Ни дом, ни папа, который наверняка ждет меня со дня на день, не занимали хоть сколько-нибудь значительного места в моей голове. Впервые в жизни я была столь безразлична к по-настоящему важным, насущным вопросам. Ведь все эти решения - мое возвращение или не возвращение, то, где я буду жить и чем заниматься - слагали мое будущее. Однако ж я находилась в абсолютно подвешенном состоянии, без серьезных мыслей о своей судьбе. Я чего-то ждала, наверно и сама не понимая, чего именно. Но это 'что-то' должно было решить все.
  Как ни странно, утро было солнечным. Это не расстроило и не порадовало меня, мне было как-то все равно. Небо, красиво расцвеченное розово-оранжевым восходом, сегодня не привлекло моего восхищенного взора. Лишь на секунду я выглянула в окно и сразу же отошла - мне нужно было собираться на работу. Внутри было какое-то странное, ни с чем несравнимое волнение, словно сегодняшний день будет самым великим днем в моей жизни. И от этого довольно нелепого предчувствия у меня слегка дрожали пальцы рук.
  - Куда? Ты с ума сошла! Посмотри на себя, какая работа? - громко причитала Женька, хвостом бегая за мной по комнате.
  Я была взволнована и передвигалась по квартире с бешеной скоростью и не особо продуманно: из ванной бежала на кухню, чтобы выпить чаю, хоть он особо и не лез в горло, потом в комнату к Женьке, пытаясь найти какую-нибудь одежду... Перемерив пару вещей, снова неслась в ванную, в общем - металась как ненормальная. И все это время за мной след в след шла Евгения, ведя свой монотонный монолог.
  - Тебе и надеть-то нечего. Ну куда ты пойдешь? Ты еще и не поправилась вовсе... Арина, ну какая уж тут работа?
  И хоть Женькино причитающее нытье здорово мне надоело, в ее словах, однако, было много здравого смысла. Мне действительно нечего было надеть. Может, после пожара и уцелели какие-то вещи, но ведь никто еще не ездил в нашу квартиру, чтобы оценить ущерб. Во всяком случае я там еще не была... Теперь делать было нечего - приходилось брать Женькины вещи, так любезно ею предоставленные. Она была великой модницей и большие запасы хранила не только в нашей бывшей квартире, но и у своих родителей. Правда, здесь были вещи, по ее мнению, совсем негодные и вышедшие из моды, но все они были практически новые, и мне не на что было жаловаться. Тем более что и выбора у меня не было. Единственная проблема - размер. Женька несколько крупнее меня и все ее вещи были мне, прямо скажем, велики.
  - Вот видишь? Ты не можешь никуда идти. И не смотри на меня так, я же о тебе забочусь...Ты определенно никуда не идешь! - все никак не унималась Женька.
  Я больше не могла это терпеть.
  - Я пойду, и еще как. Точка. Если тебе совсем нечем больше заняться - можешь и дальше ходить за мной следом и нудеть, но если существует хотя бы крошечная возможность того, что ты наконец-то чем-нибудь займешь себя и оставишь меня в покое, то, пожалуйста - оставь меня в покое!
  Женька замолчала и тяжело, обиженно вздохнула. Я отвернулась от нее, продолжая с легкой злобой в движениях перебирать ее не любимые, не модные вещи. И все же я чувствовала на себе ее взгляд - серьезный и сосредоточенный. Мои довольно грубые слова, похоже, не сильно обидели ее. Думаю, она не поняла всех моих злых намеков, которые крылись в этой совсем не вежливой фразе. Возможно, Женька была несколько озадачена подобной грубостью, так мне не свойственной. Не свойственной ли? Я частенько думала о Женьке, да и о многих других людях, в подобных острых выражениях. Вот только никогда не говорила вслух, чтобы не обидеть. Подобная фраза вырвалась у меня впервые.
  - Нет, это все не то!
  Я с глупым упорством продолжала перебирать ее вещи, которые, как уж ни крути, не могли сделаться на 2-3 размера меньше. И тут меня осенило.
  - Сколько время? - довольно резко бросила я, не поворачиваясь к Женьке.
  Она промямлила, что сейчас примерно половина восьмого. У меня в запасе было еще несколько часов.
  Я выхватила первые попавшиеся под руку джинсы, аккуратно натянула их, чтобы не беспокоить поврежденную кожу, и затянула ремнем. Затем напялила мягкий тонкий свитер, огромный, словно шатер. Выглядело ужасно, но я надеялась, что старый широкий Женькин плащ несколько улучшит ситуацию. В принципе, так оно и вышло. Красивый изумрудный плащ - не знаю, за что он впал в такую немилость - был извлечен из недр бездонного шкафа и благополучно водружен поверх свитера. Пожалуй, он был слишком длинным, во всяком случае, для меня. Но, в сотый раз, разве у меня есть выбор?
  Женька смотрела на меня с нескрываемым изумлением и неодобрением. Ее темные глаза пристально следили за каждым моим движением, а губы смыкались все плотнее, пока не превратились в тонкую скупую нить.
  - Ты сошла с ума. - Отчеканила она. - Скажи хотя бы, что ты собираешься делать?
  Я молча напяливала ее старые балетки, которые также были на два размера больше. Господи, ну и пугало же я, наверное, сейчас!
  - Мне за тебя просто напросто страшно... - Женька покачала лохматой головой. - Не понимаю ни твои поступки, ни мысли. А что, если что-нибудь случится? Куда ты, по крайней мере, едешь?
  - Мне нужно кое-что проверить... - проговорила я спокойно.
  Далее последовало самое неприятное - пришлось занимать у Женьки деньги. Ведь я была абсолютно без гроша! Я осталась без всего - ни одежды, ни квартиры, ни денег... Ужасная ситуация. Однако я и в половину не переживала так, как это того требовало. В каком-то отчаянном порыве я стремилась вперед и вперед, словно где-то рядом было решение всех моих проблем. Еще немного, еще чуть-чуть потерпеть, проявить настойчивость и мужество - и я получу ту жизнь, о которой всегда мечтала. Может, это предчувствие смерти? Так или иначе, я отчего-то верила, что вскоре получу вечный покой.
  Устав от бесплодных расспросов, Женька хранила угнетенное молчание. Она даже перестала ходить за мной хвостом, и лишь ее вопросительный взгляд внимательно следил за моими нервными метаниями по комнате.
  Наконец, я собралась. Прощание было недолгим. Женька горячо упрашивала меня быть осторожной, не делать глупостей, она настаивала на том, чтобы я позвонила ей с работы и после заказала такси. Она предлагала мне еще денег - так, на всякий случай! - но я отказалась. Наконец Женя с большой неохотой выпустила мою руку из своей.
  - Пожалуйста, не теряйся. Я буду переживать! - произнесла она, ласково заглядывая мне в глаза.
  Да, от этого прощания остались самые неприятные впечатления. Сама не знаю, почему, но вся эта доброта меня ужасно раздражала. Я с удивлением вспоминала, как раньше мечтала о подобном обращении - о подобной дружбе, помощи... Теперь же все это казалось глупым, наигранным, фальшивым. По-видимому, Женьке действительно было нечем заняться, впрочем, как и обычно. Все это для нее лишь новое развлечение - игра в заботливую подругу и прочее. Нет, конечно, у нее доброе сердце... Но она никогда не понимала чувств окружающих, во всяком случае - моих. И никогда не поймет. Я всегда была и буду для нее загадкой. И, чтобы она там ни говорила, я никогда не имела для нее столько значения, сколько она любит отводить мне в своих разговорах. Лучшая подруга? Как бы не так. Мы с ней абсолютно чужие. И теперь, когда я так ясно это осознала, я решила бежать из этого дома, из этой глупой бессмысленной жизни, от этих простых, милых, но таких неинтересных мне людей.
  Конечно, я не сказала Женьке, что направляюсь в нашу квартиру. Боюсь, ее бы эта затея несколько расстроила. И уж тем более боюсь, что мне пришлось бы выслушать самую длинную и нудную нотацию, на какую Евгения только способна. Теперь же я быстро шла к метро, ведь времени было не так много. Мое возбуждение только росло - я отчаянно спешила, правда, сама не зная куда. Навстречу Судьбе, наверное.
  Дорога показалась мне утомительной и бесконечно долгой. Возможно, Женька была права, говоря, что я еще недостаточно оправилась для длительного выхода из дома. Но сидеть взаперти, в этой чужой квартире, смотреть в добрые участливые Женькины глаза и тихо ненавидеть ее было бы намного хуже. Итак, я наконец-то доехала до нужной станции. Остался лишь наземный марш-бросок.
  Утро было довольно свежим. Можно даже сказать прохладным. Во всяком случае, одета я была точно не по погоде. И хоть солнце и заливало улицы радостным светом, в воздухе отчетливо ощущалось приближение зимы. Да-да, она прочно брала верх над жизнерадостным теплом и солнцем, ее дыхание ощущалось и в нежном холодном ветерке, и в хмурой оголенности деревьев. И пусть сегодня было на редкость безоблачно для осени, это все были последние ничтожные уловки. Конечно, до календарной зимы было еще далеко, и я с радостью предвкушала наслаждение осенью... Но отчего-то во мне жила твердая уверенность - зима будет ранней и очень суровой. Неторопливо, но неизбежно, она установит свое ледяное царство.
  Итак, я наконец добрела до дома. Я уверенно шла к своей цели, думаю, моя грозная решимость отражалась на моем хмуром лице. Во всяком случае, вечно бегущие, ничего не замечающие прохожие притормаживали и недоверчиво-испуганно глядели на меня секунду-другую. А ведь чтобы остановить вечно занятого москвича-труженика, несущегося по делам, нужно выглядеть воистину странно и страшно. Но все это, впрочем, мало меня интересовало. По мере моего углубления внутрь квартала и отдаления от метро люди встречались все реже, и вскоре я вздохнула с облегчением. Вот он, мой дом.
  Снаружи все выглядело так же, как и всегда. Мирный сонный дом, ничего особенного. Другим было лишь мое отношение к нему. Теперь он казался призраком из далекого-далекого прошлого, к которому никогда больше не вернешься. И по мере моего приближения к подъезду это горькое ощущение лишь усиливалось.
  Мне повезло - из подъезда вышла какая-то женщина как раз в тот момент, когда я подошла к железной двери. Но я тут же вспомнила, что это везение было мне, в принципе, без надобности. Рано утром, пока все мирно спали, я вытащила ключи из Женькиной сумочки. Да, я оказалась намного более искусной и бесстыжей, чем думала. Казалось, за последние пару дней во мне произошло много перемен, но я все же надеялась, что сама сущность осталась прежней. Поднимаясь по лестнице, я думала, что не все мои мысли и чувства изменились. Я по-прежнему не могла вздохнуть, не подумав о Лайаме и Морган. Да, я осталась прежней. Просто слегка переродилась.
  Я остановилась напротив оплавленной, закопченной двери. Перед глазами живо встали страшные картины той ночи: рев пламени, жгучая боль, страх и отчаяние, оранжевые всполохи, слепящие глаза... Но было в этих воспоминаниях и кое-что приятное. И сейчас, снова видя перед собой сияющие светлые глаза Лайама, я без страха вошла в свою квартиру, несмотря на то, что пережитое той ночью отталкивало меня и не давало пройти.
  Перед глазами предстало довольно грустное зрелище: обугленные остатки мебели, копоть, грязь, лужи... В воздухе до сих пор висел удушающий запах гари - по-видимому квартирой никто не занимался, ее не проветрили и не прибрали. Это показалось мне странным, я думала, что родители Женьки уже разобрались с этой проблемой. В общем, состояние моего жилища было удручающим. Все выглядело жалким и серым, как будто здесь вообще никто никогда не жил. Я прошла по коридору и заглянула в зал. Там не осталось практически ничего, лишь грязные лужи да закопченные стены. Мысленно я проследила весь свой путь: как упала возле стола, как очнулась на середине комнаты и пыталась спастись у окна. В моей памяти яркими всплесками вспыхивали мои действия, казалось, я видела себя со стороны. И все это на фоне страшного рева оранжево-красного пламени...
  Это был поразительный контраст: серо-черные унылые стены, могильная тишина и слепящий оранжевый огонь, пожирающий все на своем пути с угрожающим разъяренным гулом. Да, той комнаты уже не было, и, вероятно, не будет никогда. Я вздохнула. Удивительно, но подобное зрелище не произвело на меня того эффекта, который я думала оно произведет. Во мне не проснулись ни огорчение, ни страх, ни даже сожаление. Это свершилось, пусть так оно и будет. Я воспринимала этот пожар как факт, стараясь не переходить на эмоции и не думать о последствиях. И этот факт представлялся мне неким разделительным пунктом, ограждением от того, что было, и знамением чего-то нового. И я с нетерпением ждала это новое.
  Итак, в этой комнате не осталось ничего. Храня еще едва теплящуюся надежду отыскать хоть что-нибудь, что уцелело, я направилась в нашу с Женькой комнату. Здесь меня ждало настоящее удивление, ведь комната оказалась практически нетронутой огнем! Дверь сильно пострадала, неплохо поджарился и Женькин шкаф, но большая часть вещей, хоть и закоптилась, оказалась в порядке. Я с нетерпением подошла к своему шкафу и распахнула двери. Моей радости не было предела.
  Еще не до конца поверив своей удаче, я принялась судорожно рыться в своих вещах. Некоторые из них были запылены и перепачканы чем-то вроде сажи, но та одежда, что хранилась в глубине шкафа или была погребена под другими вещами, сохранилась безупречно. Я нашла также и свой кошелек, и свою небольшую заначку, которую прятала в потайном кармане старой зимней куртки. Все было на месте. От сердца несколько отлегло.
  Сорвав Женькины вещи, которые, по правде сказать, носить на себе мне было неприятно, я облачилась в свою собственную одежду. Правда, пахла она несколько странно и даже отталкивающе, но я могла это пережить. Ничего страшного. Я вновь оглядела нашу комнату. Нашу бывшую комнату. У меня возникло стойкое ощущение, что я сюда больше никогда не вернусь. И, к своему удивлению, я почувствовала нечто вроде радости.
  Из самых недр необъятного шкафа я извлекла свою старую добрую дорожную сумку на колесиках, не слишком большую, но довольно вместительную. Я решила взять кое-что из вещей, ведь мне все равно придется вернуться в квартиру Женькиных родителей. Эта комната хоть и не сильно пострадала, но вся была покрыта пеплом и гарью, местами здесь были сырые пятна, и жить в таком помещении было бы не слишком комфортно. Впрочем, я могла бы это пережить... Я всерьез задумалась о том, чтобы вернуться в свою комнату после работы и пожить тут, пока дела с квартирой не проясняться. Но на всякий случай, для страховки, я скидала в сумку самые необходимые вещи, любимую одежду, которая находилась в более-менее приемлемом состоянии, захватила свой кошелек и, конечно, заначку из кармана куртки.
  Тут только я спохватилась, что, должно быть, провела в этой квартире слишком много времени и теперь опаздываю на работу. К сожалению, телефон мой безнадежно пропал, а часов у меня не было. Можно было пойти посмотреть, висят ли еще часы на кухне, или их тоже уничтожил пожар, но мне не хотелось оставаться здесь долее. Я схватила свой осенний, наверное, слишком легкий для теперешней погоды плащ и застегнула сумку. В последний раз обвела глазами комнату и только сейчас заметила на полу странные осколки, которые поначалу не бросились в глаза.
  Я, словно завороженная, подошла к загадочным останкам. Медленно присела рядом с ними, дотронулась рукой. Это были стеклянные осколки, по-видимому, от фоторамки, и порванная фотография. Я взяла один клочок глянцевой бумаги, потом второй. Сомнений не было - это моя фотография. Забавно, но во всей этой квартире хранилась лишь одна единственная фотография, на которой была изображена я собственной персоной. Я не очень ее любила - это был подарок Женьки, который шел в комплекте с довольно милой рамкой. Этот подарок - рамку с фотографией - я хранила в ящике комода и никогда не извлекала на свет божий. Теперь же рамка превратилась в прах, а моя фотография - в груду клочьев, порванная чей-то яростной рукой. Это был словно акт мести, проведенный в порыве неудержимой ненависти - такими маленькими были кусочки бумаги, крошечными, словно бумажная пудра.
  Неожиданно перед глазами встал образ, видимый мной в том полусне-полузабвении, когда я очнулась среди пожара. Горящие ненавистью глаза. На сердце похолодело. Кто мог сделать это? И зачем? Я резко поднялась, выронив рваные куски. Сзади раздался глухой звук, и я поняла, что мною овладел настоящий, неподдельный страх. Я схватила сумку и выбежала из квартиры, практически не закрыв дверь.
  На улице мне стало несколько легче. Прохладный воздух и пронизывающий ветерок привели меня в чувство, помогли собраться с мыслями. А мысли мои состояли в основном из вопросов, на которые я не могла найти ни одного вразумительного ответа. Кто был в квартире? Допустим, пожарная бригада. Но вряд ли они стали бы рыться в моем комоде и кромсать мою фотографию. Нет, это был не случайный гость. И этот человек явно был недружелюбно настроен. Помнится, в квартире во время пожара был Лайам... Но он, конечно, не подходил на роль тайного ненавистника. Если бы он хотел причинить мне вред, то не стал бы спасать. Для исполнения дурных намерений у него было много времени - каждая секунда, проведенная со мной! Это не мог быть он. Мне не хотелось признавать то, что назойливо напрашивалось быть признанным. Это казалось единственным объяснением, хоть и не сильно логическим. В чьих глазах я видела огонь злобы? В присутствии кого мне становилось страшно, смертельно страшно? Не знаю, зачем, не знаю, за что, но... Морган. Надеюсь, это ошибка.
  Я спустилась в метро. Мысли мои оставались все такими же и крутились вокруг все тех же проблем. Несмотря на то, что я боялась Морган и находила ее очень опасной, у меня нисколько не поубавилась желания навестить хозяев люкса. Это граничило с безумием, но они притягивали меня несмотря ни на что. Это было что-то вроде гипноза, это было даже сильнее, чем гипноз. Это была одержимость, болезнь... Не знаю, как еще описать мое желание быть ближе к ним, мою непреодолимую тягу к хозяевам люкса. Я не могла противиться, это было сильнее меня. И хоть умом я понимала, что поступаю неправильно, я уже не могла прислушиваться к голосу разума. А он безостановочно твердил, что я ввязываюсь в темные опасные дела, грозящие обернуться самыми ужасными последствиями. Но где-то глубоко внутри жило ощущение, несколько осветляющее все эти мрачные тучи: это предчувствие говорило, что пережив безумие и мрак, так близко ко мне подступившие, я, наконец, выйду к солнцу. И, уже не боясь, я шла в самую тьму.
  Я стояла возле черных ворот, за которыми начиналась территория нашей гостиницы. Хотя именуется она отелем, но я по какой-то странной привычке называю ее гостиницей. Впрочем, все это неважно, ничто не имеет значения... Стараясь не допускать в голову глупых мыслей, я проскользнула в боковую калитку. Надо сказать, я успела порядком замерзнуть, пока шла от станции метро - погода резко ухудшилась, небо, словно вата, облепили серые тучи, солнце скрылось, и городом завладел колючий пронзительный ветер.
  Я быстро пошла по узкой асфальтовой дорожке, стараясь поплотнее запахнуться в легкий плащ. Некоторые цветы по бокам дороги уже увяли и сидели, уныло опустив свои милые цветные головки. Я посмотрела вперед, на здание гостиницы. В сумрачном серо-синем свете оно казалось каким-то таинственно-зловещим и возвышалось среди деревьев парка, как пришелец из прошлого. Наша гостиница всегда выглядела довольно старинной, но теперь мне казалось, что я словно попала в другой век, лет на двести назад. Парк был таким сказочным и мистическим! Каждый порыв ветра раздувал волосы, шумел ветками деревьев. Гостиница была ярко освещена и манила ожидаемым теплом и уютом. Несмотря на завораживающий вид, я не могла дольше любоваться - холод погнал меня внутрь.
  Когда я вошла в просторный светлый холл, волшебное ощущение не рассеялось, а скорее наоборот. Несмотря на то, что был разгар дня, освещение было полностью включено. На улице становилось все сумрачнее и сумрачнее, злобно завывал ветер. Внутри же царили мир и уют, и казалось, будто комната освещена золотистым сиянием тысячи свечей. Это было сказочное ощущение - словно я попала в старинный особняк, пронизанный самой историей. Но люди - немногие гости и, конечно же, Василий, совсем не подходили к обстановке. Хотя, приглядевшись, я увидела, что на их лицах отражается благородный покой, отпечаток которого на всех постояльцев накладывала наша гостиница.
  Чем дольше я стояла в холле, тем сильнее впадала в какое-то сладкое оцепенение: золотистый свет, ясными потоками лившийся с потолка, умиротворял, завывание ветра за окном убаюкивало, а тихий шепот гостей погружал в мягкую дремоту, словно это было шуршание гравия или шелест листьев. Но, к моему великому сожалению, это ощущение не могло длиться долее. Я и так опаздывала, и меня ожидала намного менее приятная сцена. Скованная теплом и уютом, я медленно побрела к лестнице, таща за собой сумку. Думаю, за нее мне тоже попадет. Но нежная дремота, охватившая меня, придала мне еще больше равнодушия, так что никакой, даже самый суровый, выговор меня не пугал. В конце концов, это мои последние деньки в этом заведении! И я, миновав лестницу, неторопливо прошествовала в комнату для персонала.
  Там я лицом к лицу столкнулась с главной над уборщицами, то есть с Тамарой Александровной. Какая неожиданность.
  - Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?! - моя начальница была разъярена до предела, казалось, еще чуть-чуть, и у ее рта выступит пена.
  - Если честно, нет. Но думаю, я немного опоздала. - Я ответила спокойно и вежливо, и, равнодушно обогнув внушительную Тамару Александровну, поставила свою сумку около шкафа.
  -Что?! - на секунду моя начальница растерялась, но так как женщиной она была не робкой, не молчаливой и, конечно же, глубоко не вежливой, с ответом она нашлась быстро.
  Это были самые занудные и бесполезные полчаса в моей жизни. Впрочем, всякое зло когда-нибудь да иссякает, так и Тамара Александровна со временем выдохлась. Удалилась она, гордо подняв всклокоченную седую голову и, несомненно, весьма довольная своей персоной. Думаю, она еще долго улыбалась себе под нос, вспоминая, как 'отделала' непокорную работницу. Что до меня - я не услышала и слова из ее отповеди. Всеми своими мыслями я была на четвертом этаже, и никакая сила не могла вырвать меня из этого добровольного плена.
  Итак, я наконец-то осталась в самом лучшем обществе, которого только желала - наедине с собой. Я быстро переоделась и направилась прямиком на четвертый этаж, хотя фронт моих работ простирался намного ниже и не превышал второго. Но что поделать? Когда тобой владеют мощные необъяснимые силы, сопротивляться которым нет ни желания, ни возможности, можно ли поступить иначе, нежели как следовать их велениям? И я следовала - безрассудно, возможно даже губя себя. И в этой погибели находила самое большое счастье.
  Ступеньки быстро мелькали перед глазами. Неожиданно я остановилась - надо ли было надевать эту глупую форму, этот идиотский фартук, если я и не планировала сегодня работать? Но здравый смысл еще не окончательно меня оставил, и я рассудила, что поработать, вероятно, все же придется, а в форме передвигаться по гостинице - так оно менее подозрительно.
  Итак, я неукоснительно шла к своей цели, и спустя несколько секунд торжественно ступила на четвертый этаж. Сердце забилось сильнее, и ритм, казалось, все учащался по мере приближения к заветной двери. Наконец, я стояла перед их номером. Стояла и ждала, сама не зная чего, не смея при этом глубоко вздохнуть. Но ничего не происходило. Сердце замерло от страха - на секунду мне показалось, что сладкое очарование вот-вот рассеется, что все мои надежды и мечты обратятся в прах, в тлен, окажутся плодом больной фантазии. Секунды непрерывным потоком проносились в невозвратную даль, забирая с собой частичку времени и самой жизни. Прекрасная сказка не умирала, а мои чувства становились только сильней. Нет, это была не фантазия. Это была реальность.
  Я ловила каждое мгновение, каждое ощущение. Кругом парила тишина, почти видимая и точно ощущаемая. Она была тонкой и прозрачной, необыкновенной легкой - как моя душа в этот момент. И все же стоять и бездействовать было глупо. Я прислушалась, усердно напрягая слух. Я стояла очень близко к двери, и на какое-то мгновенье мне показалось, что я ощущаю, как по ту сторону прислушивается кто-то в ответ. То ли шорох, то ли сгустившееся напряжение подсказали мне это. Может, неловкий, нетерпеливый вздох донесся до моего слуха? Не знаю, но от неожиданности сделанного открытия я чуть отпрянула. И в следующую же секунду припала к деревянной поверхности ухом.
  До меня донесся лишь легкий глухой стук, похожий на звук невесомых шагов. Затем скрип. И все стихло. Значит, они там. Так близко и так недосягаемо далеко! Я закусила губу до боли, может, даже до крови. Ощущение какой-то безнадежности окрасило мою радость горьким вкусом. Неожиданно, словно насмехаясь, вышло солнце. Ветер не унимался, а завывал все сильнее, словно хотел разрушить мой и без того шаткий мир. Тучи вовсе не рассеялись, нет, они лишь немного разошлись, давая проход дерзким солнечным лучам. Коридор за ничтожное, неуловимое мгновение озарился светом, больно режущим глаза. Я прикрыла их ладонью и сощурилась. Обычно все шторы на этом этаже плотно задернуты. А тут... Солнце не встретило никаких препятствий.
  Мне показалось, что по ту сторону что-то произошло. Непонятный, едва различимый звук, словно кто-то отшатнулся от двери, отскочил вглубь. Я снова подошла ближе, положила руку на приятную гладкую поверхность, словно это могло объяснить мне, что же творится в самом желанном номере нашего отеля. Но я не почувствовала ничего, и это ощущение пустоты и одиночества причинило мне невыносимую боль, покрыло сердце холодом и пеплом.
  Солнце, словно почувствовав мою тоску и грусть, поспешило скрыться. В одно мгновенье в коридоре стало так темно, что я перестала отчетливо видеть окружающие меня предметы. Мой несовершенный человеческий глаз определенно не успевал за капризами погоды... Поэтому я скорее услышала, чем увидела, как резко распахнулась заветная дверь, с силой ударившись о стену. На пороге стоял он, и его грустные сияющие глаза словно освещали окружающую тьму. Не говоря ни слова, не давая мне времени опомниться от удивления, Лайам схватил меня за руку и с силой втянул в номер. За нами захлопнулась дверь, щелкнул замок. Конечно, у меня и в мыслях не было сопротивляться. При его появлении собственная воля почти полностью меня покинула, а все чувства, обычно сопровождающие Лайама - покой, уют, легкость - накатили на меня с такой силой, что я растворилась в анабиозном блаженстве. Безвольная, умиротворенная и расслабленная - идеальная жертва, сама идущая на зов своего губителя. Я чувствовала, смутно, но чувствовала - это не просто славное приключение или девичьи фантазии. Здесь все было куда более серьезно и опасно. Но эти мысли были заглушены другими: даже если меня ждет смерть, это будет самая сладкая смерть из всех возможных. И я шла вглубь номера, ведомая Лайамом, еще не совсем привыкнув к густой темноте. И шла, ощущая нечто сродни полному счастью.
  В комнате было темно и немного душно, казалось, что свежий воздух вовсе не проникает сюда. Я довольно хорошо ориентировалась в пространстве, ведь уже была здесь несколько раз, к тому же, мои глаза наконец-то приспособились к скудному освещению. В номере царила атмосфера странного, удушающего уюта, томной завораживающей неги, словно все здесь погрузилось в сладкий сон. Наконец я поняла, что мы направляемся в последнюю комнату, это была спальня. Оттуда тусклым потоком исходило мерцающее сияние, мягко разбавляющее мрак. Лайам зашел первым и резко остановился у входа. Я же, не успев за его молниеносной реакцией, сделала пару шагов вглубь комнаты, а затем тоже замерла.
  Глазам представилась изумительная картина. Окна, как и во всем номере, были плотно завешены тяжелыми портьерами так, что внутрь не проникал ни один солнечный луч. У зашторенного наглухо окна стояло изящное старинное кресло на резных ножках, изысканное и уютное. Рядом с ним - кофейный столик с искусной резьбой, чистый антиквариат, на котором разместился красивый тяжелый подсвечник с длинной белой свечой; она-то и придавала комнате романтическое золотистое сияние, трепетавшее в воздухе.
  Я хорошо знала обстановку - все здесь было словно из прошлых столетий, изысканное, дорогое, дышащее своей собственной историей. Я чувствовала, что попала в другой век, а горящая свеча лишь усиливала это впечатление. Я очень любила эту комнату - здесь все было наполнено благородной, аристократической романтикой. Только теперь я поняла, как сильно этот номер подходил Лайаму, ведь в нем самом жили эти черты: на его лице словно лежал отпечаток прошлого, дыхание минувших столетий.
  Но ни одна вещь во всей гостинице - ни изящные безделушки, ни подлинный антиквариат - не сравнились бы по красоте с молодой женщиной, сидевшей в том самом изысканном кресле. Когда мы вошли, она даже не подняла голову. Ее глаза были опущены в маленькую книгу в ветхом переплете, настолько старую, что, казалось, она вот-вот рассыплется прахом в длинных изящных пальцах. Мне не было видно ее лица - лишь аккуратную прическу из волнистых черных волос, забранных наверх на старинный манер. Лайам молчал, стоя где-то позади меня. Я тоже не шевелилась и не издавала ни звука, боясь разрушить эту хрупкую гармонию. Морган не обращала на нас никакого внимания.
  Эта немая сцена длилась всего несколько минут. Лайам не вытерпел первым. Он сделал пару шагов вперед и теперь стоял к Морган ближе, чем я, но все-таки вдали от нее шагов на пять-шесть. Это показалось мне странным, как, впрочем, и выражение досады на его всегда безупречном лице.
  - Я хочу тебя с кое-кем познакомить... - проговорил он бегло на безупречном английском, голос был ровный и спокойный, как всегда.
  Я перевела взгляд с его лица на Морган. Значит, и она владеет вторым языком? Или третьим? Только сейчас до меня дошло, что я, в сущности, абсолютно ничего о них не знаю. Мне стало особенно не по себе, когда я почувствовала, как внимание Морган обратилось на меня. Нет, она даже не посмотрела в мою сторону, но я внезапно ощутила, как какие-то невидимые стальные нити протянулись ко мне в темноте, и от них веяло злобой и могильным холодом.
  Наконец, после недолгого молчания, Лайам повторил:
  - Морган, я хочу тебе кое-кого представить...
  На вторую его попытку хозяйка люкса отреагировала очень быстро. Не успел Лайам закончить предложение, как она вздернула свою изящную головку и, сверкнув в полумраке черными глазами, в которых отражалось пламя свечи, так же бегло произнесла:
  - Завтрак? Спасибо, но я не голодна!
  Говорила она тоже по-английски, но ее произношение было не таким безупречным. Впрочем, единственный изъян заключался в абсолютно французской букве 'р', которая произносится весьма специфически и уж конечно абсолютно не так, как в русском или английском... Но несмотря на этот маленький недостаток, ее речь была очень уверенной и понятной. Ее ответ весьма удивил и озадачил меня, но вскоре я нашла ему объяснение: вероятно, Морган тем самым хотела унизить меня, показать мое истинное место прислуги, словно я была простой официанткой.
  Я взглянула на Лайама и невольно вздрогнула. Он стоял, сильно нахмурившись, вытянув руки по швам и сжав кисти в стальные кулаки. Его глаза смотрели грозно, но на лице в целом читалось все то же выражение досады, только еще более сильной.
  - Морган! - воскликнул он, и в его голосе слышался упрек или даже предостережение.
  Казалось, между ними произошел беззвучный диалог, смысл которого мне был абсолютно непонятен. За простыми фразами и восклицаниями стояла целая история, но я ее не знала. Я хранила молчание и лишь переводила взгляд с Лайама на Морган. Они были настолько разными, что версия о их близком родстве показалась мне нелепой отговоркой. Но присмотревшись повнимательнее, я поняла, что у них, на самом деле, много общего. Пусть это было не внешнее сходство, но что-то неуловимое прочно связывало этих двух загадочных людей. Повинуясь повисшему в воздухе имени, я вновь посмотрела на Морган.
  Теперь я могла хорошенько ее рассмотреть - она вся была поглощена мысленным диалогом с Лайамом. Раньше у меня еще ни разу не было случая спокойно пронаблюдать всю ее красоту. Да, она была несравненно красива. Так же как у Лайама, на ее лице запечатлелись прошедшие века, все в ней дышало прошлым. Пожалуй, в Морган это ощущалось даже сильнее, чем в Лайаме. Она была словно хранительница столетий. У нее было бледное, будто покрытое воском лицо, и это придавало ей сверхъестественный, неземной вид. Большие черные глаза были такими же сияющими, как у Лайама, но только сияние это несло не умиротворение и покой, а скорее ужас и адский огонь. У нее был вытянутый тонкий нос, очень изящный, впрочем, изяществом отличались все ее черты: высокий лоб, красивые, но может быть, немного тонкие губы, высокие скулы. Вся ее внешность хранила отпечаток порыва, все в ней казалось стремительным и полным власти.
  Поразительные горящие глаза Морган были оправлены длинными черными ресницами, жесткими и стремительно уносящимися вверх, брови ее, такие же черные, как волосы, расходились к вискам черными тонкими дугами. Она была само великолепие и притягивала взгляд с гипнотической силой. В ее лице не было ни одного изъяна, разве что жестокая полуулыбка, словно скрывающая хищный оскал, да высокомерие, чуть вздергивающее тонкий подбородок.
  От нее исходила невероятная, магическая сила, которая притягивала и завораживала.
  Но вот Морган, почувствовав мой взгляд, повернула голову ко мне. Ее черные угли-глаза впились в мое лицо и, казалось, прожгли на нем две глубокие дыры. Она порывисто встала - резкость и порывистость были во всех ее движениях без исключения - и, сделав стремительный шаг навстречу Лайаму, что-то горячо произнесла по-французски. При этом она пару раз бросила в мою сторону испепеляющий, полный ненависти взгляд. Я же, не понимая ни слова, просто любовалась ими.
  Морган была почти такой же высокой, как и Лайам, но намного более тонкой и гибкой. Она была невероятно изящной, с длинной красивой шеей и высокой тонкой талией, узкими кистями рук, с движениями, полными благородства. Она держалась прямо, но, несмотря на эту натянутую прямоту, оставалась очень подвижной и грациозной. На ней было длинное черное платье, я не поняла, из какого материала, но оно довольно сильно обтягивало ее силуэт и только книзу расширялось и свободно падало на пол. Меня очень удивил ее наряд - он казался старинным, особенно в данной обстановке, но в то же время имел вполне современный покрой. Платье было простым, без всякой отделки, приковывал взгляд лишь чуть блестящий, глубоко-черный материал.
  Волосы Морган были очень волнистыми; несколько локонов выбились из высокой прически и свисали вдоль шеи, параллельно длинным массивным сережкам, которые делали ее лицо еще более хрупким. И все же, несмотря на тонкое изящество, Морган отнюдь не выглядела слабой и беззащитной. Наоборот, она напоминала дикую подтянутую кошку, неприрученную, стремительную и смертоносную. В ней жила великая сила, и еще более великая безжалостность - это отчетливо виднелось в ее саркастической хищной улыбке, ее прожигающем взгляде, в ее диких, необузданных движениях. Морган вселяла благоговение, смешанное с ужасом.
  Когда она закончила свою стремительную речь, заговорил Лайам. Я ни разу не слышала, чтобы он говорил так увлеченно и горячо. Отвечал он ей тоже по-французски, так что я ощущала себя абсолютно лишней на этом празднике жизни. Но в его глазах, еще более грустных теперь, было столько веры и убежденности, что я поняла: разговор определенно шел о чем-то серьезном и глубоко важном для него. Я всем сердцем желала, чтобы они перешли на английский, хотя при такой бешеной скорости речи я, вероятно, поняла бы не больше половины, но хотя бы уловила бы суть. Однако о таком подарке можно было только мечтать, что я и делала, напряженно вглядываясь в их лица.
   Лайам говорил долго. Морган слушала молча, застыв словно статуя, храня свою обычную презрительную усмешку на губах. Но вот, запнувшись на полуслове, Лайам, по-видимому, сказал что-то такое, что выбило ее из колеи. Она подсочила к нему и, почти прижавшись, смотрела ему в глаза. Мне не было видно ее лица, но по растерянности и недоумению, пронесшимся в воздухе, я поняла, что это что-то должно было быть чем-то невероятным, раз задело саму Морган.
  Теперь Лайам говорил тише, голос его звучал спокойнее и вместе с тем более твердо. Мне показалось, что я пару раз различила свое имя, но я не была в этом уверена. Я просто рассматривала руки Морган, еще более белые от контраста с черной тканью длинного рукава платья. Ее пальцы, длинные и изящные, иногда чуть вздрагивали, словно в такт со словами Лайама. Наконец, он замолчал, и такой болезненной грусти в его глазах я не видела еще никогда.
  Он резко отступил назад, снова взял меня за руку и, тихо бросив 'иди', вывел из комнаты. Но напоследок, чувствуя сверлящий взгляд, я обернулась. Морган стояла, прямая и властная, посередине комнаты и смотрела нам вслед. На лице - хмурая задумчивость, губы плотно сжаты. Она не улыбалась своей злой усмешкой, в глазах ее не бурлил яростный гнев. Нет, они выражали скорее недоумение, смешенное с сомнениями. Теперь, я это чувствовала, в ее отношении ко мне что-то изменилось. Больше не было той страшной испепеляющей ненависти. И я, пусть не зная причины этих перемен, была им очень рада.
  Мы очутились у двери, и я не знала, что произойдет сейчас. Ведь это определенно было прощанием. Но Лайам не сказал ничего, он выглядел удрученным и рассеянным. Я молча открыла дверь и вышла, не оглядываясь. Я чувствовала, ему не до меня, и не хотела усложнять его и без того нелегкую жизнь. Итак, я вновь очутилась в коридоре, с ворохом воспоминаний и мыслей. Все, что случилось, казалось сказкой. И как бы мне ни хотелось обращаться к реальности, я все же преодолела себя и вернулась к работе.
  Весь последующий день я провела, живя на автопилоте: все мои действия были чисто механическими, без единой мысли, без чувств или эмоций. Поначалу я словно все еще находилась в той заветной, таинственной комнате, рядом с ее не менее таинственными обитателями, но вскоре это воспоминание подернулось дымкой и плавно истерлось, и остались только самые яркие ощущения, испытанные там. Но затем ушли и они, и внутри осталась лишь пустота, серая и липкая, вытравливающая всю жизнь из моей души. Мне казалось, что все мои надежды окончательно погибли, что меня снова бросили, что теперь я осталась совсем одна. Одна в холодной горькой пустоте, запутавшаяся в своих мечтах, потерявшая себя в реальности этого мира. Но прошло и это - страхи, переживания. Да, большую часть дня я не чувствовала ничего, я бессмысленно существовала.
  Я решила немного прогуляться, прежде чем отправиться домой. Не могу же я показаться благодушным Ларионовым в таком виде? Я просто не вынесу их добрых и ласковых вопросов, заботливых причитаний и многочисленных знаков внимания к бедной больной Арине. Уж лучше покончить жизнь самоубийством и никогда больше не чувствовать этого, не переживать.
  Последняя мысль застигла меня, когда я медленно брела по тропинке, ведущей через парковый лес к прудику в самой 'чаще'. Не чувствовать, не переживать? Как сладка, наверное, эта жизнь! Я была готова бросить все и хоть сейчас утопиться в пруду. Но когда готов умереть и не видишь преград, всегда хочется еще немного подождать.
  А солнце тем временем заливало все золотистым светом. Редкие желтые листья рассеивали его, и на землю вокруг меня причудливым кружевом ложились бронзовые тени. Пахло опавшими листьями - настоящий, густой лесной запах. Я вдыхала его с наслаждением и, как ни странно, каждый вздох приносил облегчение. Я уже подходила к пруду - небольшой гладкой водной поверхности - как услышала позади легкий шорох. Я обернулась. Прямо передо мной стояла Морган - стройная и гибкая, по-кошачьи пластичная даже в своей каменной неподвижности. Я онемела от неожиданности, сердце словно провалилось в бездонную пропасть.
  - Мне нужно поговорить с тобой! - отрывисто произнесла хозяйка люкса, и ее губы изогнулись в привычную насмешливую улыбку.
  Не говоря больше ни слова, она пошла рядом со мной, глядя только вперед. Я не ответила, я все еще не могла говорить от изумления и недоумения. В моей голове роились предположения и догадки, и я искоса поглядывала на Морган. Но она упорно шла вперед, уверенно поворачивая и увлекая меня с главной тропы в узкую заброшенную аллейку - самую неухоженную и разбитую, по которой почти никогда никто не гулял. Эта дорога тоже вела к пруду, только с другой стороны, на которой берег был покрыт кустами и старыми корявыми деревьями.
  Я молча следовала за ней. Морган шла быстрым, упругим шагом, и хоть сегодня ее движения были не так резки и порывисты, как обычно, от нее волнами исходило напряжение и скрытая, сдерживаемая необузданная сила, от которой едва ли не кружилась голова. Наконец, мы вышли к пруду, и она резко остановилась. Мы как раз стояли на берегу, около воды, рядом с толстым ветвистым деревом, которое даже оголенными ветками создавало густую тень. От воды веяло прохладой. Морган повернулась ко мне и замерла. Несколько долгих секунду она колючим пристальным взглядом изучала меня, я же, в свою очередь, разглядывала ее, правда не так дерзко.
  Морган была намного выше и, очевидно, сильнее меня. Меня не ввели в заблуждения ее хрупкие черты, тонкие запястья и осиная талия. Она всегда казалась мне безупречной хищницей, маневренной, смертоносной и грациозной. На Морган были какие-то черные плотные то ли брюки то ли джинсы, заправленные в изящные высокие сапоги из довольно толстой черной кожи. Впрочем, ее одежду трудно было описать, так же как и лицо - она вся была сокрыта длинным черным плотным плащом весьма свободного покроя, на глазах - капюшон. Руки ее покоились в тонких черных перчатка, но не из кожи, а из какого-то блестящего материала. Неожиданно зашло солнце, и тень под деревом сгустилась еще сильнее.
  Почти в эту же секунду Морган порывисто откинула капюшон назад. Я успела лишь уловить, как на ее перчатках мелькнула красивая вышивка и какие-то блестящие камни, которыми они были украшены. Теперь меня прожигали два черных бездонных глаза, похожие на две бездны ужаса. Морган, как всегда, была обворожительна. Страстное лицо, горящие глаза, благородные черты... Волосы, блестящие и вьющиеся, собраны наверх, на прямой пробор. Несколько локонов красиво ниспадали на шею, к плечам. Странно, но мне подумалось, что у нее, должно быть, очень длинные волосы. Ведь для такой старинной изящной прически нужны были именно такие.
  Словно прочитав мои мысли, Морган усмехнулась. Но усмешка у нее получилась не доброй, а скорее коварной, хищной. Впрочем, в ее глазах я прочитала некоторую долю задумчивости.
  - Ты нравишься Лайаму... - как бы рассуждая, проговорила она своим звонким голосом.
  Мне нечего было ответить на это, и я лишь продолжила пристально смотреть на Морган. Она явно ощущала себя раскованнее и комфортнее, чем я. Красиво и грациозно, она сделала несколько шагов и стояла теперь прямо передо мной, чуть правее.
  - Возможно, у нас намного больше общего, чем я подумала сначала... - Морган улыбнулась своей полуулыбкой, от которой стынет кровь. - Ты никогда не думала об иной жизни? Не мечтала все бросить и начать заново? Без страданий, сожалений, совести?
  Морган смотрела мне прямо в глаза, словно змея, гипнотизирующая свою жертву. Меня это немного испугало и сбило с толку, но что-то в ее словах показалось мне до боли знакомым, непреодолимо притягательным, я словно видела перед собой картины описываемой ею жизни - и они были великолепны.
  - Да... - тихо вымолвила я, растерявшись и отводя взгляд.
  Казалось, тучи еще сильнее нависли над нами. Морган кивнула и удовлетворенно вздохнула.
  - Ты очень нравишься Лайаму... - протянула она нараспев и еще пристальнее впилась взглядом в мое лицо. Прошли невыносимые несколько секунд, затем ее лицо резко изменилось, оно словно потемнело, черты лица исказились в жестокую хищную гримасу. - Так быть посему!
  Дальше все происходило слишком быстро для глаз, чтобы уловить, а для мозга, чтобы осознать. Все, что я могла различить - лишь собственные ощущения да звуки. Неожиданно я почувствовала сильный толчок, стальные руки обхватили меня и прижали мои собственные по бокам к телу, на уровне локтей. Я не могла вырваться, не могла пошевелиться - я оказалась в кольце и ничего не могла поделать. Это была Морган, но несмотря на то, что я всегда приписывала ей громадную силу, я все же никогда не думала, что она настолько сильна.
  Следующее мимолетное ощущение - падение. Я ударилась спиной о ствол того самого толстого дерева, под которым мы стояли. Глаза Морган были прямо надо мной, она по-прежнему сжимала меня до боли. Но потом они также быстро исчезли, и горло - где-то чуть повыше ключицы, я не могла понять точно - пронзила резкая боль. Я хотела вскрикнуть, но у меня не получилось. Через секунду горела уже вся шея, и правое плечо тоже. Боль была жгучей, но не такой сильной, чтобы затмить разум - я попыталась упереться ладонями в гибкое твердое тело Морган и оттолкнуть ее, но ничего не вышло. Я словно пыталась сдвинуть скалу. Вдруг я услышала странный звук, похожий на звук жадных глотков измученного жаждой человека. У меня стало темнеть в глазах, деревья и небо смешались в одну серую массу. Я все еще безуспешно отталкивала Морган, но мои руки стали быстро слабеть, каждая доля секунды уносила частичку моей силы, с каждым глотком я чувствовала, как новая порция меня утекает, и я все больше проваливаюсь в сон. Боль ушла быстро, я ее практически не замечала. Вскоре пришла та сладостная слабость, как в момент погружения в уютный мягкий сон. Громкие глотки слились в неясный убаюкивающий шум, слабость все больше походила на сон, и даже страх растаял. Мне показалось, что я просто сплю. И вижу сны.
  Спина ужасно болела, ноги и руки затекли, а шею я вообще почти не чувствовала. 'Наверно, неудачно легла на подушку' - подумала я, просыпаясь.
  Я открыла глаза - кругом было темно, но в то же время все было поразительно четким и детальным, словно при самом ярком освещении. Я лежала у того самого корявого дерева, и от пруда тянуло сырым холодом. Я мгновенно вскочила на ноги, невзирая на боль в шее и спине и некоторую затуманенность мыслей. Первое, что я увидела - последние оранжево-красные облака, уплывающие за горизонт, последние лучи зашедшего солнца. В следующее мгновение мое внимание привлекла одинокая фигура, стоявшая ко мне спиной, прислонившаяся к толстому шершавому стволу. Это была Морган. Я как-то странно себя ощущала, в голове была легкая пульсирующая боль, мысли немного путались, болела спина, но в целом - я чувствовала легкость, не только в теле, но и в душе. Эта легкость граничила с пустотой, но в ней не было боли. Я растерянно осматривалась по сторонам, цепляясь взглядом за множество разных деталей, проступающих из сумерек. Я прислушивалась к своим ощущениям - одна половина хотела прилечь и отдохнуть, а вторая - вторая неудержимо стремилась бежать, лететь куда-то без оглядки. В общем, я пребывала в полной растерянности.
  Переведя взгляд на Морган и с трудом сфокусировавшись на ее изящной высокой фигуре, я пробормотала:
  - Что случилось? - мой голос звучал странно, более ровно и звонко, чем обычно, но в нем появились непривычные хрипловатые ноты, которых никогда раньше не было.
  Морган повернулась так же порывисто, как и всегда. Но только на этот раз я каким-то чудом смогла уловить каждое ее пластичное и изящное движение. Ее глаза горели торжеством, в них полыхала высокомерная радость. Губы сложились в саркастическую усмешку. Она сделала грациозный, величественный шаг мне навстречу, и, скрестив руки на груди, произнесла едким, полным сарказма голосом:
  - Добро пожаловать в семью!
  
  
  Часть II. Обращенная.
  Глава I.
  Окружающая меня темнота окутывала парк черным бархатом. Ветки деревьев с редкими золотистыми листьями наполняли ночь тихим шелестом, словно музыкой. Холодный ветер приятно ласкал кожу, раздувал волосы и приводил в движение все вокруг: ветки, опавшие листья, поверхность дремлющего пруда. Благословенная ночь! Я вдыхала густой лесной аромат полной грудью и различала в нем миллионы запахов, сливавшихся в одно прекрасное благоухание ночи. Все кругом казалось таким необыкновенно ярким, даже в темноте, да и сама темнота разбилась на тысячу оттенков. Я была заворожена этой красотой, такой затягивающей и манящей.
  Боль постепенно проходила, но туман из головы все никак не выветривался. Я чувствовала себя очень странно, все ощущения приобрели какую-то новую четкость и остроту, но восприятие осталось тем же - я была все той же Ариной, правда немного более растерянной. И рядом со мной все так же была Морган, только теперь она казалась мне еще более прекрасной и не такой отчужденной. В ее взгляде больше не было ненависти, что очень радовало меня. Но все же не настолько, чтобы полностью отвлечь от роившихся в голове вопросов.
  - Что случилось? - я неуверенно повторила вопрос, стараясь говорить как можно более спокойно. Но отчего-то волнение было невероятно трудно сдержать, и в голосе прозвучало несколько нервных нот. - Я как-то странно себя чувствую...
  Саркастическая улыбка вновь исказила прекрасное лицо Морган. Ее черные глаза, сверкающие в темноте, откровенно смеялись. Она подошла ко мне, обошла вокруг и произнесла, усмехаясь:
  - Ты не понимаешь?
  С наигранным удивлением она приподняла одну бровь. Я не понимала, но после этих слов отчетливо вспомнила то, что произошло. Сколько времени прошло? Я подняла глаза - солнце уже давно село, и небо было окутано сине-черными тучами.
  - Я не... - промямлила я, мгновенно отвлеченная красотой ночного неба.
  Лицо Морган потеряло насмешливо-игривое выражение. В глазах снова зажегся воинственный огонь, а губы плотно сжались. Я физически ощутила, как в воздухе появилось напряжение, и исходило оно от грозной Морган. Она резко повернулась ко мне спиной и зашагала по тропинке, едва различимой в темноте. Впрочем, шла она не так стремительно, как обычно, и я легко ее догнала. Мы пошли рядом. Я заговорила первая.
  - Скажи, почему все стало таким другим? - это был скорее риторический вопрос, я не знала, с чего начать беседу. Очевидно, Морган была не из тех, с кем легко найти общий язык и установить контакт. Я хотела звучать уверенно и спокойно, но растерянность и волнение все сильнее захватывали меня, и мне трудно было их сдержать.
  Морган остановилась так же резко, как и начала путь. Она выглядела сосредоточенной, непроницаемо-холодной и высокомерной. Ее лицо - красивое и благородное - приняло несколько презрительное выражение.
  - Теперь ты одна из нас. Так хотел Лайам, и я сделала это. Тебе придется многому научиться и многое понять. - На секунду она замолчала, как бы раздумывая над чем-то, но потом ее глаза вновь обратились ко мне со стальным упорством. - Я очень надеюсь, что не пожалею о сделанном, но тут все зависит только от тебя.
  И она вновь зашагала в темноту, глядя прямо перед собой. Морган казалась абсолютно равнодушной ко мне, но я чувствовала, что это не так. Я ощущала, с каким напряженным вниманием она прислушивается к моим движениям и шагам, видела, как иногда ее угольные глаза искоса поглядывают на меня с подозрением и высокомерным недоверием. Всем своим существом Морган была сосредоточенна на мне. И это еще больше путало и озадачивало меня.
  - Одна из вас? - я говорила тихо, отчего-то стараясь слиться с ночными шорохами.
  Но как бы тихо я ни говорила, мой голос все равно казался мне непривычно ясным и насыщенным. Моя спутница как будто ждала очередного вопроса. Ее глаза тревожно метнулись к моему лицу, губы сжались еще плотнее - я почувствовала, как в Морган нарастает глухое раздражение и боялась ее страстной, необузданной натуры. Но мне нужно было понять, и я приняла этот риск.
  - И кто же вы? И я, соответственно? - я настаивала, но страх перед Морган смягчил мой тон практически до умоляющего бормотания.
  На секунду мне показалось, что с губ Морган сорвался какой-то рычащий звук. Так делают люди и, конечно, животные, впавшие в крайнюю степень раздражения и злобы. Но тем не менее Морган ответила, голос ее звучал немного надрывно, а речь была еще более быстрой и прерывистой, чем обычно. Не имея идеальных языковых навыков, я с трудом разбирала ее беглый английский, но все же суть сказанного мне уяснить удалось.
  - Вопросы, вопросы, вопросы... Бесконечные, нудные, раздражающие вопросы! Только из-за этого я бы никогда не стала... Но раз он нуждается в этом... - Морган резко повернула голову и, остановившись, посмотрела мне прямо в глаза. - Одна из нас. Теперь ты - самое совершенное создание на Земле! Самое прекрасное и утонченное, теперь ты - благословенна! Конечно, ты не заслужила этого, и никогда бы не стала одной из нас, живущих вечно и хранящих вековую мудрость... И ты даже не понимаешь, что открылось тебе! Какие возможности, какой дар был тебе преподнесен! Неужели ты так глупа? Не знать горя, избежать болезней и разочарований... Быть вечно сильной и прекрасной, победить угасание и тлен. Ты одна из нас теперь. Ты вампир, как люди окрестили нас века назад.
  Как бы трудно ни было разобраться в рваных, растерзанных и невероятно быстрых фразах Морган, я поняла, о чем она говорит. Точнее, поняла наполовину. Я разбирала слова, и их сочетания, но смысл... Смысл казался каким-то бредом, болезненным и невероятным. Однако же последнее предложение врезалось в сознание, словно железный раскаленный прут. Я повторяла его про себя на все лады, и чем яснее становился смысл, стоящий за этой фразой, тем сильнее было мое недоумение. Прошло несколько секунд, и с моих губ сорвалась легкая усмешка. Вампир? Как нелепо!
  Конечно, от Морган не укрылись мои мысли, моя удивленная недоверчивая полуулыбка. Ее глаза вспыхнули, в них загорелось адское пламя - безжалостное и жаждущее крови. Я уже видела это взгляд, я помнила его. Прямо перед пожаром... По телу пробежала дрожь, и это была дрожь проснувшегося ужаса, ведь сейчас я как никогда ощутила сущность Морган - это была необузданная, безжалостная сила, уничтожающая все на своем пути. И, похоже, сейчас этот путь пересекла я.
  Морган стояла близко ко мне, не далее чем на шаг, и я в полной мере прочувствовала, как полоснул по лицу огонь ее глаз. Я хотела отступить, но она, быстрее чем у меня промелькнула эта мысль, схватила меня за плечи и крепко стиснула, до боли и почти до хруста в суставах. Она наклонилась ко мне, все сильнее впиваясь в лицо горящими глазами, а я даже не могла отвернуться. Она заговорила быстро и страстно, за каждым ее словом стояли сильнейшие эмоции и чувства, которые - я поняла это - она хотела передать мне, которые я должна была понять и разделить.
  - Как смеешь ты смеяться? Тебе оказана великая честь! Быть высшим существом, стоять над всеми, примкнуть к нам... Обрести вечную мудрость, вечную молодость, вечную силу! Стать хозяйкой времени и знаний, увидеть и запечатлеть в неугасающей памяти миллионы мгновений, захватить саму жизнь... И ты смеешься?! - Морган довольно сильно меня встряхнула, а потом резко выпустила и отступила назад.
  Теперь ее лицо было ровным и спокойным, в глазах - привычная усмешка, на губах - полуулыбка, полная горького сарказма.
  - Я думала, ты сможешь понять. Очевидно, ты такая же, как и все люди. И зачем я только обратила тебя... Впрочем, плевать, ты лишь подарок для него. И стоит только тебе наскучить нам... - Морган холодно пожала плечами, отвернулась от меня и спокойно пошла дальше.
  Я была напугана и абсолютно растеряна. Перемены в настроении Морган, в манере ее поведения были настолько резкими, что трудно было поверить в их правдивость. И тем не менее она была искренна, я чувствовала это. Да и жила она именно так - Морган была сплошной порыв, и легко переходила от ярости к ледяному презрению. И это было так же страшно, как и ее скрытая смертоносная сила, от которой сейчас у меня ныли плечи. Я пошла за ней, стараясь не приближаться слишком близко. Но потом, когда мы уже подходили к зданию отеля, я пересилила инстинкт самосохранения, подошла к ней вплотную и, заставив остановиться, спросила:
  - А Лайам? Причем тут он? Он говорил, ты его сестра, значит он тоже... - слово 'вампир' звучало для меня так же нелепо, хотя понемногу внутри меня росло какое-то странное доверие к сказанному Морган. Даже не доверие, а вера. Все мои ощущения, чувства, эмоции - все говорило о том, что теперь я другая. А воспоминания из парка вписывались в версию Морган просто блестяще. - Тогда скажи, зачем? Зачем вам я?
  Мой порыв, мой жалостливый, полный отчаяния голос и абсолютно растерянный вид не тронули ни единой черты в лице Морган. Оно было все таким же высокомерным, холодным и равнодушным. Впрочем, моя искренность ее смягчила. Она задумчиво склонила голову набок и посмотрела на меня сверху вниз, раздумывая и оценивая.
  - Лайам... - протянула она, и воинственный огонь в ее глазах потух. Они словно подернулись пеплом воспоминаний. - Да, я ему сестра. Старшая. - Говоря это, Морган странно улыбнулась. - Впрочем, ты можешь все узнать у него сама... Он тебе лучше ответит, зачем ты ему понадобилась.
  Я с нескрываемым удивлением уставилась на Морган. Лайаму понадобилась я? Забыв боль, страх и растерянность я чувствовала лишь одно - торжество и радость. Значит, я не выдумала, значит, это не мои фантазии. Он такой же, как я, и тоже знает это!
  - Это он попросил тебя обратить меня? - я использовала терминологию Морган, хоть и не совсем понимала, что эти слова значат. Мне совсем не понравилось, как прозвучала эта фраза, но Морган, казалось, ее одобрила. Во всяком случае, на это вопрос она ответила довольно охотно.
  - Лайам? Нет, конечно! Он бы никогда не попросил об этом... Он считает это неправильным - губить чью-то жизнь. Но он нуждается в тебе, это очевидно. - Глаза Морган снова затянулись пеленой воспоминаний, она смотрела как бы в себя и говорила теперь как бы для себя. - Все хуже из года в год - его страдания, мне не понятные, его грусть. Ему давно нужен кто-то, такой же, как он. Да, он так до конца и не понял всего великолепия сделанного мной подарка. Надеюсь, ты не повторишь его ошибки.
  Последняя фраза была произнесена с обычной жесткой усмешкой. Морган вновь была Морган, она выпуталась из сети воспоминаний и теперь смотрела все так же дерзко и высокомерно.
  - У тебя много вопросов, я знаю. Но прибереги их для Лайама. Рассказ о себе, о нас, о твоей новой жизни будет ему полезным развлечением и разгонит его меланхолию и тоску. Да, теперь я вижу, как вы похожи, хотя после того, что он о тебе рассказывал, мне не стоит находить это удивительным... Определенно, ты скрасишь ему пару десятков лет, хотя бы пока он будет тебя просвещать и учить. Он это любит.
  Снова та же усмешка, заставившая меня поежиться. Морган явно дала понять, что беседа закончена, и мне ничего не оставалось, кроме как замолчать. Но та информация, которую она мне дала, нисколько не успокоила и не удовлетворила меня. На место десяти отвеченных вопросов пришли сотни, тысячи новых. И еще волнение от близкой встречи с Лайамом. Но я ждала эту встречу всем сердцем.
  Мы вышли из парка и зашли в холл. Там было пусто. Все казалось таким другим - запахи, цвета, даже сам свет. И эта новизна отвлекала и немного пугала меня. Но я взяла себя в руки и, стараясь не отставать, шла за Морган. Мы свернули влево, к лестнице, и пошли наверх. Конечно, мы шли к ним в номер, я в этом не сомневалась. Волнение все нарастало, впрочем, как и странность в ощущениях. Они непрерывно менялись, и я не знала, как с ними совладать, как и расценить. Мое тело словно переставало быть моим, и откуда-то появилась странная слабость. А еще жажда - я очень хотела пить. Теперь я вспомнила, что с утра ничего не пила и не ела, и внутри все неприятно сжалось, вызывая мерзкое чувство раздражение и злобы. Боже, как же все странно...
  Наконец, мы добрались до заветной двери. Морган открыла ее и пропустила меня вперед, как всегда сверкая глазами и недобро кривя губы. Впрочем, это не портило ее лица, лишь придавало ему хищное выражение и вызывало обостренное чувство опасности. Я зашла внутрь, ничуть не ослепленная густой темнотой. Даже наоборот, мрак приятно успокаивал глаза, смягчал яркие цвета и резкие формы, создавал ощущение защищенности и уюта. Я сделала несколько робких шагов, Морган почти сразу же меня обогнала. Она схватила меня за руку и потянула к спальне. Выйдя из коридора, я сразу заметила, что воздух в следующей комнате наполнен золотистыми частицами, сверкающими и концентрирующимися рядом со входом в спальню. По-видимому, это была та самая свеча. Но только как все иначе виделось через мои новые глаза! Вампир? Я немного слышала о них раньше ... Это больше не казалось мне таким уж нелепым. В конце концов, многие легенды - отголоски древней реальности.
  Морган, тем временем, буквально втолкнула меня в освещенную комнату. Теперь на ее месте - в кресле у окна - сидел Лайам. Он держал ту же книгу и нервно перелистывал страницы. Стоило мне войти, как он тут же поднял голову. Морган влетела следом за мной, яркая, сильная, сияя довольной улыбкой. Я остановилась у входа в комнату, оглушенная светом и миллионами оттенков, разбуженных им. Морган же прошла дальше, прямо к Лайаму, который поднялся ей навстречу.
  - У меня есть для тебя подарок! - произнесла она, улыбаясь, и грациозно указала на меня своей изящной рукой.
  - Подарок? - Лайам в недоумении посмотрел на меня, растерянно озиравшуюся по сторонам, и глаза его похолодели.
  Он нахмурил брови, отшвырнул книгу в кресло. Сделал неуверенный шаг по направлению ко мне. Потом его лицо словно покинула жизнь - оно стало пустым, только в глазах отразилась боль, мне непонятная.
  - Морган... - он протянул это, даже не глядя в сторону сестры, и голос его звучал потерянно и безжизненно.
  В следующую же секунду Морган рассмеялась - звонко и радостно - и проговорила сквозь смех:
  - Ты сам этого хотел. Тебе нужен кто-то близкий, чтобы разделить вечность? Кто-то новый, преданный, непорочный друг? Что ж, я нашла для тебя игрушку. - Внезапно - впрочем, как и всегда - Морган стала очень серьезной. - Я не могу и не хочу смотреть на вечную грусть, терзающую тебя уже столько лет! Если тебе так не мила жизнь наедине со мной, можешь разделить ее еще и с той, которую выбрал сам. Теперь мне и самой любопытно, что из этого выйдет... Прибавление в семье - у нас не было такого потрясения лет двести, не правда ли?
  Под конец речи к Морган снова вернулись и ее смеющийся взгляд, и ее жесткая усмешка, и надменный вид. Я поняла каждое произнесенное ею слово, и осознала, что внутри меня изменилось все, кроме отношения к этим двум... Я бы сказала людям, но это уже неточно, а 'вампир' для меня все еще было чем-то, что невозможно ни понять, ни произнести. В общем, я и вправду хотела быть частью их семьи - уже давно и абсолютно искренне. Теперь мое желание сбылось - так или иначе, я буду с ними. Ничто меня не пугало, никакие препятствия, никакие трудности новой жизни не казались преградой. И взгляд Лайама - все более смягчающийся - был для меня самой лучшей поддержкой. Я видела, что он рад мне. Я развею его грусть, как того хочет Морган. Я буду служить семье.
  Впрочем, героическая решимость ненадолго переборола сомнения и растерянность, захватившие мою душу и мысли. Хорошо, Морган по каким-то определенным, не до конца понятным мне причинам решила взять меня в их замечательную компанию. Прекрасно, ведь я и сама этого страстно желала. Я действительно чувствовала себя чем-то очень близким к ним, частью их жизни, но... Что же теперь? Они вроде собирались уезжать, и я не знала, куда и как надолго. Я вообще ничего не знала о них, об их планах. О прошлом и будущем. И если раньше меня это нисколько не останавливало и даже не настораживало, то теперь этот вопрос определенно волновал меня, ведь от него зависело и мое будущее тоже.
  Морган и Лайам, тем временем, не обращали на меня внимания. Правда, его глаза время от времени устремлялись в мою сторону, и с каждым разом в них было все меньше грусти и сожаления, хотя определенная доля вины никуда не делась. Но теперь я точно была уверена - его глаза меня убедили - что то, что сделала Морган, действительно было подарком для него. Он был мне рад, я нравилась ему, неважно какие причины побудили его к этому. И это успокаивало меня, не давало впасть в панику. Ведь с самого начала, с самой первой нашей встречи он был моим утешением, моей мечтой. Я словно подцепила какую-то болезнь, опасную и не поддающуюся лечению. И имя этой болезни было Лайам. Конечно, я была растеряна, еще как. Но как бы странно это ни было, я радовалась тому, что произошло, и не чувствовала ничего плохого. Лишь непривычную пустоту внутри.
  Морган, казалось, тоже заметила, что Лайам сконцентрировал свое внимание не на ней, а на чем-то другом. Она проследила за его взглядом, и ее красивое высокомерное лицо также обратилось в мою сторону. Она со вздохом протянула:
  - Да... Нам нужно многое сделать.
  На ее лице отразилась упрямая решимость - в этом была вся ее властная, порывистая натура. Она моментально подскочила ко мне, ловко ухватила за руку и одним резким движением втолкнула в ванную комнату. Я едва успевала за Морган - она была очень проворной. Оставив меня перед огромным зеркалом, Морган вылетела обратно в комнату и уже через секунду вернулась, держа в руках ворох каких-то вещей. Я не успела и рта раскрыть, не успела даже сосредоточиться на своих мыслях, спросить что-то, а ведь вопросов было много, как Морган всучила мне всю эту груду одежды и, бросив на ходу: 'поторопись, у нас мало времени', выскочила из ванной и с грохотом захлопнула дверь.
  Я осталась одна, в огромной, шикарно отделанной ванной комнате. Каким жалким казалось мое отражение в зеркале! Растерянная, взволнованная... Я только сейчас заметила, как ужасно выгляжу: грязная мятая одежда, местами порванная, синяки под глазами, темно-фиолетовые, каких никогда раньше не было. Я пригляделась - мое лицо казалось мне каким-то изменившимся, словно чужим - белее обычного, со странным желтовато-восковым оттенком, который никогда раньше не проявлялся. Этот цвет казался болезненно бледным - и не белоснежное сияние кожи Лайама, и не сдержанный, восковой блеск кожи Морган. Я, словно завороженная, разглядывала собственную, бледно-алебастровую кожу, на фоне которой отчетливо выступали фиолетовые круги под глазами. Что же касается самих глаз... Они тоже стали другими: раньше нежно-зеленые, они словно помутнели и погасли, теперь мои глаза были скорее прозрачно-болотного цвета. Все вместе это придавало моему лицу немного жуткое выражение, но была и хорошая новость - все точки, все коросточки от мелких ожогов исчезли.
  Наконец, огромным усилием воли, я оторвалась от зеркала. С каждой минутой мои чувства и ощущения менялись, становились все более незнакомыми и чужими. Это пугало и захватывало одновременно. Теперь я не сомневалась в словах Морган, и недоверие, я бы даже сказала неверие, испытанное мной вначале, постепенно сменилось верой и каким-то воодушевлением, желанием услышать больше, узнать все. Но для этого надо было вылезти из ванной и вернуться к семье. Семья... Как сладко это звучало! Я была сбита с толку и счастлива одновременно, все самые захватывающие эмоции вихрем сменяли друг друга. Я с трудом могла сосредоточиться, непонятное возбуждение поглотило меня целиком.
  Я бросила вещи на пол и стала нервно копаться в них. Во мне проснулось какое-то лихорадочное нетерпение. Темные джинсы, тонкий свитер нежно-зеленого цвета, полусапожки из черной кожи, плащ на подкладке, тоже зеленый, но темный, почти черный... Очевидно, Морган хочет, чтобы я переоделась. Я мгновенно вскочила, слабость прошла, и теперь во мне бурлила жгучая энергия. Старые вещи грубо и с треском были сняты, причем в этом процессе обнаружилось, что в моих движениях и координации что-то тоже определенно стало другим. Но я не стала над этим раздумывать, меня заняли другие мысли - как удивительно точно Морган угадала с размером. Все вещи сидели идеально. Покончив с одеждой, я вновь посмотрела на себя в зеркало. Во мне не было ни изящества и светлого спокойствия Лайама, ни грациозности и красоты Морган. Пожалуй, из нас троих я была гадким утенком. Но все же во мне неуловимо проскальзывало какое-то сходство с ними, сходство, которого определенно не было раньше.
  Дверь в ванную с грохотом распахнулась, и в комнату заглянула Морган. Ее лицо выражало нетерпение, бездонные черные глаза снова воинственно горели. Я знала, что она видит: осунувшееся бледное лицо с лихорадочными болотными глазами, окруженными синевой, напряженную фигурку, неловкую и хрупкую в этой неловкости. Яркая полоска воротника свитера мелькала в вырезе темно-зеленого плаща длиной до колен. Волосы, которые словно стали еще темнее и жестче, целеустремленно падали на плечи. Я была готова. Глаза Морган выразили полное удовлетворение.
  - Идем. Быстрее. - Бегло, даже еще быстрее, чем обычно, проговорила она.
  Хотя голос ее остался таким же властным.
  Я выскочила из ванной и с удивлением оглядела комнату. На полу стояли две небольшие сумки, очень красивые и, очевидно, дорогие: маленькие, из темно-вишневой кожи, они напоминали старинные сундучки, но замки и прочая отделка были весьма современными. Чуть ближе к двери стояла еще одна сумка, подобная этим двум, но чуть меньше, более насыщенного цвета. По мелким деталям я поняла, что она куплена позже, чем две первые, хотя и была практически идентична им. Очевидно, это была моя сумка.
  Внутри меня моментально поднялись волны радости и благодарности, это было приятное, согревающее чувство. Но оно быстро сменилось менее радужным - холодящим сомнением.
  - Вы куда-то едете? - спросила я взволнованно, не зная, как начать диалог и расспросить о более значимых для меня вещах.
  Лайам бросил на меня встревоженный взгляд, очевидно уловив в моем голосе нервные, испуганные нотки. Он попытался придать лицу обычное спокойное выражение, но в его глазах я ясно видела тревогу. Он попытался ответить - его голос звучал очень заботливо и рассудительно, но его на полуслове перебила Морган.
  - Конечно, мы едем. И ты, разумеется, тоже! - ее ответ был резким, не допускающим возражений, а горящие глаза отчетливо говорили о том, что случится, если возражения все-таки появятся.
  Но я все же решилась возразить.
  - Я? Куда? Я не могу! Я должна предупредить Женьку, да и папу... Я обещала вернуться домой... Я должна остаться!
  Морган, лихорадочно перемещавшаяся по комнате, резко остановилась прямо напротив меня. Ее глаза грозно потемнели, брови съехались к переносице, губы плотно сжались. На ее красивом лице вновь появилось то дикое хищное выражение злобы и властности. За ее спиной Лайам, еще более встревоженный, предостерегающе произнес:
  - Морган...
  Но ее гнев нельзя было так легко усмирить. Вперив в меня дикие, горящие глаза, Морган произнесла:
  - Остаться? Слушай меня очень внимательно и запомни раз и навсегда: теперь ты одна из нас, я взяла тебя в семью, и больше нет никакого 'Я', есть только 'Мы'. Ты, конечно, не в состоянии понять, какую великую честь я тебе оказала, какой подарок сделала! Ты не заслужила этого, и единственная причина, по которой ты стала избранной - это Лайам. Ты хочешь остаться? Прекрасно! Без нас ты долго не протянешь. Ты ничего не знаешь о новой себе, и без нас не скоро разберешься. Хочешь столкнуться со своей новой сущностью один на одни? Ты погибнешь. Не то, что бы мне было не плевать... Но Лайаму не все равно, а значит и я буду принимать в тебе живейшее участие. И не смей больше мне перечить!
   Морган резко отвернулась и пошла дальше, в другую комнату. Я была потрясена и ошарашена, и, конечно, напугана. Морган умела внушать ужас, и, очевидно, любила этим пользоваться. Я затравленно уставилась на Лайама: он тоже выглядел потрясенным, но не напуганным. А дальше случилось то, что моментально изгнало все мои страхи: Лайам подошел ко мне - двигался он так же проворно, как и Морган, но более плавно - и, положив руку мне на плечо и глядя прямо в глаза, улыбнулся. Это не была широкая лучезарная улыбка, нет. Она скорее была скромной, словно он не улыбался сотню лет и его губы потеряли сноровку и с трудом выдавали хоть какое-то подобие улыбки. Но это была самая воодушевляющая, самая теплая улыбка, которую я когда-либо видела в своей жизни. Я улыбнулась в ответ, тоже робко и немного застенчиво.
  Неожиданно, словно почувствовав чей-то взгляд, прожигающий спину, я оглянулась. Морган, бесшумно стоящая позади нас, возникшая словно из ниоткуда, смотрела на меня неподвижно, со все той же застывшей на губах усмешкой. И глаза ее светились торжеством.
  Поняв, что ее присутствие обнаружено, она тотчас сорвалась с места, подхватила две сумки и выбежала из комнаты. Через секунду я услышала, как хлопнула дверь. Лайам, в свойственной ему спокойной манере, взял маленький чемоданчик - тот, что я считала своим - и, сияя своими светлыми глазами, мягко произнес:
  - Пойдем, у нас осталось мало времени.
  Завороженная переливчатым голосом и ласковым взглядом, я пошла за ним. Впрочем, завораживающим для меня сейчас было решительно все. Я поняла, что Лайам относится ко мне совсем иначе, чем Морган, и поняла также, что в случае чего он за меня обязательно заступится.
  'Хотя Морган не сделает мне ничего плохого...' - рассуждала я, спускаясь по лестнице, - 'Я любимая игрушка ее брата, редкое лекарство. Забавно, ведь раньше он был моим лекарством...'.
  Да, именно к такому выводу я пришла. Я не знала, что именно терзало Лайама, но знала, что могу помочь. Знала это и Морган, иначе что еще могло сподвигнуть ее обратить меня? Дать мне то, чего я не заслуживаю и разделить со мной этот великолепный 'дар'? Из немногих ее пламенных речей я поняла, как сильно ценит она то, чем владеет, как сильно гордится тем, кто она есть. Возможно, она права, и я пока не могу ни разделить ее торжества, ни понять. Господи, сколько же вопросов роится в моей голове! Но сейчас, в этой суматошной спешке, расспросы были неуместны. Что ж, остается только ждать удобного момента. Если верить Морган, у меня для этого впереди целая вечность. Могу немного подождать.
  Мы быстро спустились с лестницы, и, резко вынырнув из тьмы, вышли в холл. Все мои ощущения были абсолютно новыми и сильно отличались от старых, особенно восприятие света. Я всегда считала, что холл освещен очень удачно - мягкие потоки золотистого сияния струились с потолка, создавая интимный уют. Но теперь... Теперь я была просто ослеплена резким, бьющим прямо в глаза светом, частицы которого сверкали, словно бриллианты, разбивая каждый луч на тысячи еще более ярких лучей. От неожиданности я остановилась и приложила ладонь к глазам. Внутри пробудилось раздражение, с которым было непривычно трудно совладать.
  Лайам тоже остановился. Казалось, он моментально вычислил причину моего замешательства. Он подошел ко мне, взял за руку и мягко потянул за собой:
  - Нам нужно идти. Потерпи, скоро это пройдет.
  Его голос звучал понимающе и очень ласково. Я, не отнимая руки от лица, послушно пошла за ним, хотя освещение, этот яростный белый свет бил по глазам ослепляющей волной. Я слышала, как с треском бежит электричество внутри ламп - тех самых ламп, которые всегда считались идеально бесшумными! Но Лайам был прав, вскоре это чувство притупилось. Глаза подстроились, но я по-прежнему не переставала щуриться, хоть и убрала ладонь. Мне казалось, что пройти через холл будет намного труднее. В моральном смысле. Василий, Алла, другой персонал, знакомый мне - все они знали меня, все видели, как странно я ухожу, как подозрительно выгляжу. Но мои глаза болезненно слезились от яркого света, и я не смогла увидеть ни их недоумевающих взглядов, ни растерянных кивков и озадаченных перемигиваний. Пожалуй, это все к лучшему. Разве теперь это имеет значение?
  И это была еще одна удивительная вещь. Новое ощущение равнодушия. Теперь прежний мир для меня ничего не значил, и мой порыв - желание позаботиться об отце и проинформировать Женьку - стал казаться мне глупой нелепой выходкой. Пожалуй, я даже удивилась этому и признала правоту Морган. Больше нет никакого 'Я', и, соответственно, прошлого, связанного с этим эгоистичным 'Я'. Отныне есть только 'Мы', и это все, что меня заботит. Наше благополучие, наше будущее, наша судьба. Моя, Лайама и Морган. Прошлые тревоги, планы, разочарования таяли под напором горячих новых впечатлений, ощущений и мыслей. В одно мгновенье я простилась со всем и со всеми. Теперь весь мир для меня заключался в нашей маленькой семье.
  Наконец, мы вышли из здания. На улице царила ночь, стоял густой мрак. Я не знала, сколько сейчас было времени. По моим ощущениям - очень поздно, но почему тогда холл был полон людей, пусть и работающих в отеле, но все же? Впрочем, я не стала ломать над этим голову. К тому же, меня отвлекла Морган. Она подскочила ко мне и быстро произнесла:
  - Когда придет такси, скажи водителю, чтобы вез нас в аэропорт. - Голос как всегда не допускал ни вопросов, ни возражений.
  - В аэропорт? - переспросила я растерянно и посмотрела на Лайама. - Такси?
  Лайам кивнул, а Морган нетерпеливо передернула плечами и тряхнула головой.
  - Что-то не так? - в ее голосе прозвучали металлические нотки.
  - Но у тебя была машина... - пролепетала я, снова обращаясь к Лайаму.
  Казалось, он несколько растерялся от такого прямого вопроса. А я ругала себя за свою глупость, ведь, скорее всего, это не его машина, кто знает, может, он ее угнал, может, он даже кого-то убил, чтобы получить ее... Последняя мысль заставила меня вздрогнуть и на секунду выбила все прежние мысли из моей головы. Убил? Я с силой отогнала это слово. Что ж, в конце концов, может и нет. Самое главное то, что если Лайаму неприятно это вспоминать или не хочется это обсуждать, я не буду настаивать никогда. Я буду чутким другом и не стану больше задавать таких дурацких вопросов.
  Морган, тем временем, вытащила откуда-то несколько листов бумаги, испечатанных мелким текстом. Она всучила мне эти документы, сунула их практически в лицо. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что это были билеты. Такие, какие покупаешь по интернету. Их было три. Я хотела прочитать, куда именно мы летим, но изумленный оклик отвлек меня от беглого чтения.
  - Арина?
  Я узнала этот голос, и сердце у меня похолодело, сжалось в предчувствии чего-то ужасного. Это был Влад. Я оглянулась, он шел прямо ко мне, не обращая никакого внимания ни на Морган, ни на Лайама. Мне по-настоящему стало страшно, я почувствовала, как за моей спиной напряглась моя новоиспеченная семья. И это не сулило ничего хорошего, учитывая то, кем они...кем мы являлись.
  - Где ты была? Мы с Женькой чуть с ума не сошли! Ты давно должна была вернуться, почему хотя бы не позвонила?! - Влад старался говорить строго и серьезно, но как в голосе, так и во взгляде его сквозило облегчение и радость от того, что со мной все в порядке.
  Он всегда был для меня чем-то вроде легкой книжки, не обремененной ни яркими интересными героями, ни замысловатым сюжетом. Сейчас он был просто влюбленным парнем, отвергнутым, но еще не излечившимся от своей любви. Он был безумно рад меня видеть. Я не могла сказать того же.
  Я сделала шаг ему навстречу.
  - Тебе лучше уйти, и немедленно. - Я хотела, чтобы мой голос звучал спокойно, но Влад все же уловил нотки беспокойства, прорвавшиеся наружу помимо моей воли.
  - Уйти? Только с тобой! Моя машина припаркована совсем рядом... Пойдем, мы все так волновались! - он доверчиво улыбнулся и протянул мне руку. Большую дружественную руку, словно добрый доверчивый пес лапу.
  На меня нахлынула паника. Я лихорадочно обернулась к своей семье, не зная, что сказать, как выпутаться. Я еще не освоилась с новой собой, и, по правде сказать, чувствовала себя не очень хорошо. Мысли то и дело застилал туман. Я спросила глазами совета у Лайама, но он остался холоден и беспристрастен, что меня очень удивило. Зато Морган живо откликнулась.
  - Смотри, Лайам, у тебя появился конкурент! Как бы он не увел твою подружку... - Морган весело подмигнула брату и звонко рассмеялась.
  Лицо Лайама помрачнело еще больше, но теперь я поняла, в чем причина. Жестокая шутка Морган помогла мне осознать его чувства и мысли. Он думал, что заставляет меня выбирать, подвергает сомнениям и страданиям. Думает, что Влад что-то для меня значит, что мне тяжело оставить мою прежнюю жизнь и людей, связанных с ней. Как сильно, должно быть, он страдает, считая, что заставляет страдать меня!
  - Нет, нет, это не правда! - воскликнула я горячо, со всей убедительностью, на которую только была способна. - Он ничего для меня не значит, и никогда не значил. Только ты...
  Я не закончила фразу, но думаю, Лайам прочитал все в моих глазах и понял меня без лишних слов. Во всяком случае, мне показалось, что лицо его немного прояснилось, правда, совсем чуть-чуть. Он со вздохом покачал головой из стороны в сторону.
  Я решительно повернулась к Владу с намерением сказать ему все, что думаю, без малейшего милосердия. Но его жалкий поникший вид остановил меня. Он выглядел таким несчастным, таким добрым и милым в своей грусти. Его большие глаза были полны печали, он понимал, что отвергнут, но все равно стремился быть рядом, заботливый и преданный... Он медленно опустил протянутую руку - это жест был полон отчаяния.
  - Влад... - выдохнула я и покачала головой.
  Глупый, глупый мальчишка! Зачем ты так усложняешь мне жизнь? Мучаешь себя и смущаешь меня?
  Неожиданно за моей спиной тихо прошелестели два шага. Я знала, что это была Морган - я уже различала ее поступь и узнала бы ее шаги из тысячи других.
  - Ох, Лайам, тебе следует серьезно пораздумать над этой проблемой. - Промурлыкала она, проходя мимо меня и потягиваясь, словно кошка. - Похоже твое счастье в серьезной опасности. Что ж, мне придется об этом позаботиться...
  С этими словами она резко рванулась вперед и в одном смертоносном прыжке очутилась возле Влада. Он, как и я когда-то, не смог проследить ее мимолетные движения, и растерянно уставился на прекрасную незнакомку, вмиг возникшую перед ним, словно по волшебству. Он удивленно и растерянно вскинул на нее глаза.
  - Арина, кто эти люди? - только и успел тихо пробормотать Влад, с недоумением глядя на Морган.
  Не успел он закончить предложение, как Морган, легко и непринужденно, грациозно схватила его за голову около шеи и резко дернула в сторону. Раздался громкий, противный хруст. Все произошло за какую-то жалкую долю секунды, настолько быстро, что даже я, со своими новыми глазами, не успела проследить за каждым движением Морган. Я лишь уставилась на тело Влада, которое уже распласталось на земле.
  - Вот и все, твое счастье в полной безопасности. - Весело произнесла Морган, обращаясь к Лайаму.
  В ее манере ничего не переменилось, как будто бы она вовсе и не свернула шею милому парню всего лишь секунду назад. Продолжая довольно улыбаться, Морган вновь подошла ко мне и заглянула в мои глаза.
  Я знала, что она там видит: ужас, жалость, полную растерянность... Мне действительно было жалко Влада - ведь я знала его довольно долгое время. Конечно же, я была напугана - Морган всегда внушала мне страх, независимо от того, что она говорила или делала, но видеть ее, так сказать, за работой... Это было завораживающе. И эта мысль, пожалуй, удивила меня больше всего. Думаю, я недостаточно жалела Влада, недостаточно винила себя - сильнее всего я ощущала восхищение Морган, ее стремительными движениями, ее грацией, уверенностью, силой. В этом восхищении было что-то неестественное и неправильное. Это тоже пугало. Неужели это и есть новая я? Моя новая сущность.
  - Не переживай, ты еще научишься быть жестокой. - Дружелюбно произнесла Морган и похлопала меня по плечу.
  Она подошла, звонко смеясь, к Лайаму. Ему было не до смеха, но и не до страха. Его лицо было таким же сосредоточенно-ровным, как и всегда. Я поняла, что все это для него не ново, и, более того, совсем его не трогает. Значит, это нормально - не чувствовать вины после подобных случаев.
  - Ты разберешься с этим? Скоро приедет такси... - проговорила Морган, словно обсуждала, чья очередь вынести мусор.
  Лайам молча кивнул. Затем так же молча и равнодушно подошел к Владу, точнее, к его телу, легко подхватил его на руки и быстро исчез из виду - скрылся во тьме парка.
  - А что, если нас кто-нибудь видел? - все еще не оправившись от шока, затравленно пробормотала я.
  Но Морган ничего не ответила. Казалось, совершенное убийство привело ее в совершенно замечательное расположение духа. Вместо объяснений она радостно воскликнула:
  - А вот и такси!
  С этими словами она подхватила сумки и ринулась к воротам. Я проследила за ней взглядом, но не увидела ни одной машины. Впрочем, машина подъехала буквально через несколько секунд. Подобное волшебство погрузило меня в еще более мрачные раздумья. Однако в это же мгновенье рядом со мной возник Лайам, взял за руку и, стремительно направившись к машине, проговорил:
  - Извини за это... Мне очень жаль. - Он и вправду выглядел очень расстроенным.
  - Не думай об этом. - Я говорила так спокойно, как только могла. - Мне не жаль.
  Возможно, это было не совсем правдой, но это было не важно. Моей задачей, моей самой главной целью было убедить Лайама в том, что у него нет никаких причин винить себя, я должна была каким-то образом внушить ему, что он - отныне и навсегда - единственное, что имеет значение для меня. Он и, конечно, Морган. Я должна была сделать это очень ясным для Лайама, изгнать все терзающие его сомнения. Только так я смогу сделать его счастливым, рассеять его грусть. Я заставлю его поверить мне, чего бы мне это ни стоило.
  Почему это было так важно для меня? Кто знает... Возможно, я просто любила его всей душой, не задумываясь, откуда пришло это странное чувство, похожее на колдовской приворот или болезнь.
  Мы уже подошли к машине, и Лайам заботливо открыл передо мной дверь. В его глазах, как обычно, был океан грусти, но смотрел он на меня так же ласково, как и раньше. Это меня ободрило.
  - Послушай, - произнесла я с большим чувством, глядя ему прямо в глаза, - ты должен знать: для меня нет в этом мире ничего важнее семьи, нашей семьи. - Я особенно подчеркнула слово 'нашей'. - И тебе не стоит переживать по этому поводу ни минуты! Это то, чего я и сама хочу. Ты и, конечно, Морган - главное в моей жизни.
  С этими словами я села в машину, на заднее сидение. Я не посмотрела, какое впечатление произвели мои слова на Лайама, но почувствовала, что он был тронут моей речью. Это была еще одна новая вещь, еще одна странность - чувствовать друг друга, понимать без слов, ощущать чужие эмоции, как свои собственные.
  Лайам хотел обойти машину и сесть рядом со мной, но его опередила Морган. Она проворно залезла в машину и, растеряв всю свою прежнюю веселость, сказала с обычным сарказмом:
  -Это было очень мило. Думаю, из тебя все же выйдет толк.
  Я тяжело вздохнула и отвернулась к окну. Через несколько минут мы полностью разместились и двинулись в путь. Водителю было велено ехать в аэропорт Домодедово - именно это название я прочла в билете. Точнее, не прочла, а мельком уловила, так как Морган вырвала у меня билеты из рук, едва я опустила на них глаза. Таким образом, мне до последнего момента было неизвестно, куда именно нам предстоит ехать.
  Внезапно в моей голове мелькнула странная мысль.
  - Как ты смогла достать мне билет без моего паспорта? - внезапно спросила я Морган.
  За окном на большой скорости пробегали голые сонные деревья, мелькали тени домов. Все казалось серым и унылым. Однако мне было не до пейзажей. Я ждала ответа Морган, ждала с нетерпением, потому что уже успела достаточно изучить ее, чтобы с уверенностью сказать: когда дело касается Морган, нельзя быть ни в чем уверенной. И я ждала, с любопытством и некоторым страхом, ее реакции: накричит ли она на меня, отшутится ли или свернет шею. Впрочем, я все еще пребывала в уверенности, что убивать меня Морган не будет, по крайней мере, пока. Пока я нужна Лайаму.
  После того, что случилось с Владом, я не могла не признать, что ко мне Морган была очень снисходительна.
  Но Морган удивила меня еще раз. Она ответила довольно любезно, в чуть дразнящем тоне, и не выразила никакого неудовольствия по поводу моей обычной надоедливости и несообразительности.
  - Ты не очень-то внимательно следишь за вещами... - Произнесла Морган, снисходительно глядя на меня. - Твоя сумка целый день стояла без присмотра, помнишь? Не нужно обладать большой ловкостью, чтобы взять из нее паспорт.
  - Ты украла мой паспорт? - в недоумении переспросила я.
  Я не злилась, не жаловалась, я была лишь безмерно удивлена. Но на этот вопрос Морган не ответила, лишь пожала плечами. Все погрузились в тягостное молчание. Я чувствовала, что Лайам был бы не прочь со мной поговорить, казалось, что ему так же не терпится все мне рассказать, как мне не терпелось обо всем его расспросить. У меня накопилось море вопросов! Но он сидел впереди, а переговариваться через водителя мне не хотелось. К тому же мне не хотелось расспрашивать Лайама при Морган - казалось, мои вопросы утомляют и раздражают ее.
  Вскоре мы подъехали к аэропорту и вышли из машины. На улице до сих пор было темно - впрочем, сейчас светает довольно поздно. Морган достала из машины сумки и, передав их Лайаму, произнесла:
  - А теперь я расплачусь с таксистом...
  Ее лицо при этом озарилось такой хищной, такой жестокой улыбкой, а в глазах зажегся такой дикий огонь, что мне стало страшно за нашего водителя. По-настоящему страшно. Я оглянулась на Лайама, как бы ища у него поддержки. Впрочем, он и без меня заметил и распознал недобрые намерения Морган. Думаю, он понял ее замыслы намного лучше меня, ведь он знала ее - как давно? - как-то между нами промелькнула цифра в двести лет...
  Поставив сумки на асфальт, Лайам уверенно подошел к сестре и аккуратно ее отстранил. Я бы никогда не отважилась на такой дерзкий маневр, но я и не была ее любимым братом. Морган недовольно и даже с вызовом посмотрела на Лайама.
  - Давай лучше я? - дружелюбно произнес он. - Тут, знаешь ли, слишком много народу.
  Морган, словно очнувшись, оглянулась по сторонам. Лайам сказал чистую правду - то тут, то там сновали таксисты и прилетевшие пассажиры, все пространство было залито электрическим светом. Морган тяжело вздохнула, на ее лице отразились разочарование и смертельная скука, но она отступила. Не говоря ни слова, она двинулась прямо к зданию аэропорта, не обращая внимания ни на вещи, ни на нас. Лайам быстро сунул водителю деньги, не глядя на него и вообще не придавая этому процессу никакого значения; затем он подхватил сумки и быстрым шагом пошел вслед за Морган, не спуская с нее полных тревоги глаз. Я пошла рядом с ним, не спрашивая ни о чем. Я решила, что поговорю с Лайамом в самолете, когда мы устроимся. Там будет достаточно спокойная атмосфера, и мы сможем все как следует обсудить. А пока что я хранила молчание, мысленно составляя план нашей скорой беседы и отбирая наиболее важные для меня вопросы, которые нужно задать в первую очередь.
  Я уже не думала ни о Женьке, ни о родных, ни о том, что уезжаю куда-то с почти незнакомыми людьми... Не рассуждала я и о том, кем стала, и что для меня принесет эта перемена. Почти забыла я и о Владе. Наверное, такова была моя новая натура - ни горечи, ни жалости, ни угрызений совести. По старой привычке я считала это ужасным и страшилась этой перемены. Но все же я не могла не признать, что такая жизнь сулила намного больше счастья и намного меньше горестей, чем предыдущая. К тому же, рядом со мной был Лайам - а это было все, чего я хотела.
  Итак, мы, еле поспевая за Морган, вошли в здание аэропорта. Обилие света, шума, а также нескончаемая вереница людей поначалу сбили меня с толку. Я остановилась, щурясь и растерянно моргая. Но Лайам, как всегда, оказал мне поддержку: он вновь взял меня за руку и быстро повел куда-то в следующий зал. Я плохо разбирала дорогу, мне отчего-то было не по себе. Я не могла точно описать это чувство, или же с уверенностью сказать, откуда оно пришло. Это было непривычное ощущение тревоги - да, именно тревоги. Свет и шум отвлекали и раздражали, впрочем, как и снующие туда-сюда люди. Я стала ощущать их по-другому, но не могла еще точно определить, какое именно чувство они вызывают во мне. Неожиданно на меня накатила волна тошноты. Все это время я очень хотела пить, и постепенно во мне просыпалось чувство голода. Я уже давно ничего не ела, казалось, еще чуть-чуть - и я просто упаду.
  От Лайама, конечно, не укрылось мое отвратительное состояние. В каждом тревожном взгляде, брошенном на меня, я видела бескрайнее сочувствие, бесконечное понимание. Он уже практически тащил меня на себе, я давно переместила большую часть собственного веса на его дружеское плечо. Впрочем, это не доставляло ему никаких хлопот. Во всяком случае, мне так показалось. Наконец, мы вошли в зал, где следовало проходить регистрацию. Я стиснула зубы и напрягла остатки силы воли. Еще немного - и я смогу отдохнуть.
  Однако все было не так просто. Нам предстояло выстоять довольно внушительную очередь. При виде этого копошащегося хвоста из людей я почувствовала очередной приступ тошноты, на этот раз более сильный. Я зажала рот рукой. Мне казалось, что моя голова вот-вот расколется - шум, непонятно как усиливающийся в сотню раз, с дикой болью отдавался в голове. Я с тоской посмотрела в сторону, туда, где за огромными, во всю стену высотой и шириной окнами открывался вид на ночную посадочную полосу. Я подняла глаза чуть выше - на горизонте стремительно зарождался рассвет. И пусть солнце еще не пробило синие тучи, вдалеке уже брезжил тусклый свет пробуждающегося дня.
  Лайам, тем временем, не спускал с меня тревожного взгляда. Он хорошо понимал, что я сейчас чувствую, я бы даже сказала - сам чувствовал то же самое. Эту связь я уже ощущала раньше, но она не была такой сильной. Лайам был очень обеспокоен моим состоянием, даже удручен. Мы как раз подошли к Морган, уже затесавшейся в очередь. Я продолжала смотреть в окно. Лайам проследил за моим взглядом, и лицо его нахмурилось еще больше.
  - Нам следовало повременить с отъездом. - Проговорил он, обращаясь к Морган. - Это неправильно, перевозить ее в таком состоянии. Это тяжело и опасно...
  Лайам покачал головой. Конечно, его слова меня насторожили, но ничего нового я не услышала. Да, я чувствовала себя плохо, да, мне не терпелось забиться в какой-нибудь темный уголок и сжаться там в маленький, жалкий комочек... Но я не хотела, чтобы Лайам сожалел о чем-то из-за меня, нет, я не хотела расстраивать его ни на минуту. Поэтому я, собравшись и превозмогая тошноту и головокружение, постаралась придать лицу как можно более спокойное выражение, выпрямила спину и сделал несколько довольно ровных шагов по направлению к Морган. Мне было интересно услышать, что она ответит на замечание Лайама.
  Но Морган и сама выглядела довольно странно. Ее лицо было хмурым и злым, губы плотно сжаты, глаза прищурены. Я почувствовала, как сильно она напряжена, словно хищная кошка перед броском. Очевидно, ей было так же неуютно, как и мне. Это открытие удивило меня, ведь у Морган не было причин быть испуганной, или настороженной, или взволнованной. Но, несмотря ни на что, факт оставался фактом: из нас троих только Лайам пребывал в относительно комфортном состоянии.
  Наконец, настала наша очередь. К этому времени мои глаза стал застилать какой-то мутный туман. Я видела, словно сквозь сон, как забрали багаж - отчего-то только одну сумку, как милая девушка отдала нам билеты и еще какие-то бумажки... Последняя четкая мысль, промелькнувшая в моей голове, гласила, что, по-видимому, остальные сумки поедут вместе с нами в салоне.
  Я чувствовала, как силы меня покидают.
  Мы прошли в зал ожидания и заняли несколько мест в самом дальнем углу этого огромного помещения. Ни Морган, ни Лайам не выглядели уставшими, но мне было просто необходимо присесть. Я буквально рухнула в кресло. Лайам присел рядом со мной и полным заботы жестом убрал несколько упавших прядок с моего лица.
  - Потерпи еще немного... - произнес он ласково. - Скоро будет легче, поверь.
  Я попыталась улыбнуться в ответ, поблагодарить его за добрые слова, но у меня получилось не слишком хорошо. Странно, но вместе со слабостью во мне росло какое-то хищное раздражение. Нет, я не злилась ни на Морган, ни на Лайама. Меня сердили проходящие мимо люди, их любопытные назойливые взгляды. С каждым приступом тошноты их лица для меня становились все противнее, их манеры - все более невыносимыми. Даже их голоса были пыткой для меня. Я ощущала, как во мне растет желание отомстить им за всю эту слабость и боль, мне хотелось встать, схватить бегающих вокруг детей и ударить их о металлические сиденья, хотелось подойти к оглушительно хохочущей девушке и впиться ослабшими, но в то же время стальными руками в ее шею, заставить ее замолчать. Я схватилась руками за голову - но жестокие картины не уходили из моего сознания. Мне хотелось причинить им всем боль, я жаждала их крови! И это было ужасно. Ведь я еще не научилась быть жестокой, у меня еще была совесть.
  На лице Лайама была написана неподдельная тревога. Он не раз пытался привлечь внимание Морган, спросить у нее совета, но она не реагировала и не откликалась. Она тоже следила за людьми, но только ее взгляд, в отличие от моего, был полон не только ненависти, но и желания убивать. И, в отличие от меня, она действительно могла это сделать. Я чувствовала, как тяжело ей сдерживать свою ненависть, свою ярость. Из непродолжительного знакомства с ней я поняла, что она ставит себя - то есть таких существ, как мы - намного выше обычных людей. Она их презирала, она насмехалась над ними. И я искренне сочувствовала Морган, запертой в зале ожидания с сотнями этих столь ненавистных ей созданий, я чувствовала, какая это для нее пытка.
  Лайам, конечно, тоже прекрасно понимал чувства своей сестры, и это причиняло ему немало беспокойства и переживаний. Мне стало его жалко - ему приходилось смотреть за нами обеими, переживать за двоих, но вместе с сочувствием я ощущала и легкую зависть: Лайам, по неизвестной мне причине, чувствовал себя намного лучше, чем я или даже Морган. Вдобавок ко всему, меня стало терзать любопытство.
  'Ничего...' - утешала я себя мысленно, - 'В самолете я расспрошу его обо всем...'
  Чтобы отвлечься от всех неприятных ощущений, я сконцентрировала все свои мысли на предстоящем перелете.
  - Куда мы летим? - еле выдавила я из себя, голос был хриплый и болезненно-слабый.
  Лайам склонился надо мной и несколько секунд очень внимательно изучал взглядом. Его брови нахмурились, но в глазах все же промелькнуло облегчение. По-видимому, со мной все было не так плохо, как он ожидал.
  - Лондон, вылет в пять часов тридцать пять минут. Примерно через пять часов будем на месте.
  Он говорил довольно тихо, и я в полной мере оценила его такт - головная боль не отпускала ни на минуту.
  В следующую секунду меня отвлекло движение Морган. Как всегда порывисто, она накинула на голову капюшон и отодвинулась от окна. Ее глаза были полны злобы и раздражения. Лайам, вздохнув, тоже переменил положение. Он постарался усесться спиной к окну, но в то же время лицом ко мне, что было практически невозможно. В итоге, ему пришлось сидеть вполоборота.
  Эти загадочные манипуляции несколько развлекли меня, добавив к и без того бесконечному списку пару новых вопросов. Но на этот раз объяснение не заставило себя долго ждать. Через несколько секунд темные тучи разошлись, и на горизонте прорезался первый, необыкновенно четкий и яркий луч солнца. Казалось, я видела, как с каждым мгновением он все стремительнее приближается к окну, освещая на своем пути облака и окрашивая их в розоватый свет. Но я недолго любовалась этим зрелищем - уже через минуту я почувствовала сильное жжение в глазах, острое и словно сверлящее. Я зажмурилась, прикрыла глаза руками и мгновенно отвернулась от окна. Теперь я, вытирая слезы, сидела к нему спиной, точно так же, как и Лайам. Рядом, словно мраморная статуя, застыла Морган, глубоко надвинув капюшон на глаза.
  - Первый луч - самый болезненный. - Монотонно произнесла она, не глядя на меня. - Потом будет легче.
  Я несколько секунд смотрела на ровное, окаменевшее лицо Морган, потом перевела взгляд на Лайама. Оба они словно застыли. Через несколько минут, однако, они несколько оттаяли. Объявили наш рейс, и мы дружно направились к нужному выходу. Однако, как я вскоре заметила, движения моих спутников стали заметно скованнее. Особенно у Морган - ее обычная стремительность и необузданность сменилась тоскливой угрюмой вялостью. Я чувствовала, как обычно бушующая сила на время затаилась внутри нее, и от моей новоиспеченной сестры тяжелыми волнами исходило злобное раздражение.
  Я же вскоре почувствовала заметное облегчение. Не то, чтобы моя тошнота прошла, или головная боль отпустила меня, нет, но солнце больше не терзало. Возможно, чуть резало глаза - это да, но не более. Как и сказала Морган, мне стало легче. Но почему же не стало легче Лайаму и самой Морган? Я устало вздохнула. Как тяжело не иметь нужных знаний о самой себе, о своей сущности. Впрочем, я надеялась на скорое восполнение этих пробелов. Я с нетерпением ждала возможности расспросить обо всем Лайама.
  Наконец, мы разместились внутри самолета. Происходящее вокруг меня откладывалось в памяти не слишком отчетливо, но с того самого момента, как я опустилась в кресло - кстати, у нас были билеты бизнес-класса - и как самолет поднялся в воздух, в моем сознании все отпечаталось четко и ясно. Наконец-то наступил этот долгожданный момент! На этот раз Морган великодушно позволила нам с Лайамом сидеть рядом. Я была очень рада этому и собиралась сразу приступить к расспросам, но силы внезапно меня оставили. К тому же, к моим ощущениям примешивалось новое мерзкое чувство, которое я вскоре разгадала и которое меня очень удивило.
  Я никогда раньше не замечала, какая, на самом деле, у меня тесная связь с людьми. Не замечала до тех пор, пока не перестала быть одной из них. Это было чем-то очевидным, но в то же время очень сложным для объяснения и понимания. Словно мы стали разными видами... Раньше, допустим во время поездки в автобусе, меня не беспокоило присутствие других людей в салоне - да, я не любила толчею и давку, но в целом все проходило довольно комфортно. Теперешнее чувство было совсем иного рода: люди настораживали, казались чужеродными объектами, которые раздражали и ни на минуту не давали расслабиться. Так, вероятно, кошка чувствует себя в окружении собак. Разные виды. Я чувствовала, как от близости людей мое тело напрягается, мышцы приходят в тонус, как я, помимо воли, прислушиваюсь к их речи, краем глаза слежу за движениями. Странно, но они вызывали во мне чувство острой опасности, эти чужаки. Раньше такого никогда не было, но теперь - теперь я понимала Морган. Вместе с этим чувством ко мне пришло осознание многих ее поступков и слов. Люди внушали отвращение и страх.
  Наконец, мы набрали нужную высоту. Лайам сидел неподвижно и выглядел абсолютно спокойным. Позади нас Морган, полуприкрыв глаза, тревожно дремала. Точнее, так казалось со стороны. На самом деле она с трудом сдерживалась, чтобы не растерзать всех людей в самолете, я была в этом уверена.
  Чтобы отвлечься, я решила, наконец, завести разговор. Ведь я так давно этого ждала! Но сейчас, когда наступил удачный момент, все вопросы, так тщательно отобранные, куда-то растерялись. Но на их месте неожиданно возникли другие, более земного происхождения.
  - Как тебе это удалось? - воскликнула я удивленно. - Как тебе удалось посадить меня на самолет до Лондона без визы?
  Конечно, в моем положении было глупо об этом спрашивать. Думаю, Лайам и сам ожидал иных вопросов: о том, кем мы являемся, в чем наши силы и слабости, об их с Морган прошлом... Он едва заметно улыбнулся и покачал головой.
  - Мы сделали все, что могли... Морган сделала. - Лайам давал пояснения довольно охотно, видимо, это ему даже нравилось. - У меня есть гражданство, правда, немного подправленное... У Морган виза. Впрочем, мы подстраховались. Ты когда-нибудь слышала о такой вещи, как перелет через Лондон транзитом?
  Я растерянно мотнула головой из стороны в сторону. Честно говоря, я мало чего знала о Лондоне, хотя и хотела когда-нибудь там побывать.
  - Если лететь в какую-нибудь страну через Лондон, с пересадкой в нем, имея перерыв между рейсами, то тебя могут выпустить в город на сутки без визы. Правда, тут свои сложности...
  - Сложности? - я была очень взволнована, не хотелось бы, чтобы меня посадили в тюрьму или отправили назад.
  При мысли о том, что кто-то или что-то может разлучить меня с моей новой семьей, с Лайамом, я испытала настоящий ужас. Остаться одной, сейчас, когда я так слаба и растеряна, и ровным счетом ничего не знаю о новой себе... Лайам, тем временем, продолжил:
  - Тебе не обязательно вдаваться в эти подробности... Все улажено, поверь. Думаю, ты слишком устала, чтобы...
  - Нет, расскажи мне. Я в порядке. - Перебила я Лайама, твердо глядя ему прямо в глаза.
  Он колебался пару секунд, затем проговорил:
  - В общем, наша схема проста. У вас с Морган есть билеты на самолет, отправляющийся ровно через одиннадцать часов после нашего прилета в Лондон. Это рейс до Ямайки, где виза ставится по прибытию в страну. С этой стороны все должно пройти гладко. Морган забронировала билеты в роскошный отель в Монтэго-Бей, плюс у вас есть билеты обратно через Лондон в Москву. Все вместе - довольно убедительная версия. Вы вдвоем летите на отдых, отель есть - Морган даже оплатила его - билеты есть. Тебя легко выпустят в город. А для нас главное, чтобы ты вышла с нами из аэропорта. Дальше волноваться будет решительно не о чем.
  - Не о чем? Но мой загранпаспорт... Ведь он нужен? Он дома... - моя паника не отступала.
  Неожиданно сзади донесся легкий смешок - это Морган, прислушивающаяся к нашему разговору, саркастически усмехалась, развалившись в огромном кресле. Она выглядела разбитой и уставшей, но не потеряла ни надменности, ни колкости.
  - Он не дома. - Пробормотала она, сверкая черными глазами. - Он в чемодане, на полке прямо над тобой. В большой зеленой папке, где ты так удобно хранишь все свои документы.
  В памяти сразу всплыл комод, тот самый, где лежала порванная фотография. Под слоем аккуратно сложенных вещей покоилась обычная пластиковая папка зеленого цвета, где лежали мои страховка и загранпаспорт, а также несколько других важных документов. Но как она оказалась у Морган? Я круто развернулась, чтобы задать ей этот вопрос, но Морган вновь прикрыла глаза и погрузилась в забвение. Она казалась такой бледной, такой болезненно хрупкой, словно умирающая... И хотя я знала, что это совсем не так, я не решилась ее тревожить.
  Вместо этого я повернулась к Лайаму. Он выглядел несколько растерянным, очевидно не зная, как ответить на мой вопрос. Не сомневаюсь, он прекрасно знал, что я собираюсь спросить.
  - Как...
  - Морган была у тебя дома. - Не дал мне закончить вопрос Лайам.
  По его тону я поняла, что на эту тему он говорить не хочет. Через плечо я посмотрела на Морган - ее губы чуть изогнулись в усмешке. Может, он не хочет говорить на эту тему в присутствии Морган? Я решила не смущать Лайама - я не хотела его расстраивать. Рано или поздно, я все равно узнаю обо всем. Возможно, когда у Морган будет больше доверия ко мне. Я решила сменить тему.
  - В любом случае, я должна поблагодарить тебя... - проговорила я тихо. - И не только за все эти траты и хлопоты...
  Только сейчас я осознала, каких бешеных денег стоила вся эта затея. В этой истории меня потрясло решительно все: и невероятная забота и предусмотрительность, с какой Лайам и Морган подготовились к моему 'побегу', и сумма, которую они для этого не пожалели, и сам город, выбранный ими. Почему Лондон? Можно было выбрать что-нибудь попроще во всех отношениях! Видимо, за этим кроется какой-то смысл, ведь, как я уже поняла, Лайам и Морган редко делают что-то без веской причины. От всех этих мыслей меня оторвал голос Лайама.
  - Ты мне ничего не должна! - горячо возразил он, заботливо глядя мне в глаза.
  Но даже самый добрый и ласковый взгляд Лайама был окрашен горечью и грустью, и это больно кольнуло мое сердце.
  - Тогда я хочу тебя поблагодарить. - Ответила я, чуть улыбаясь. - Если мне не приснилось - ты спас мне жизнь. Помнишь пожар?
  Я хотела подбодрить Лайама, отогнать его грусть. Но в моем плане что-то определенно пошло не так: лицо Лайама помрачнело, глаза еще больше нахмурились. Он произнес глухо и отчужденно:
  - Ошибаешься... Если бы не я, то и пожара бы не было.
  Я растерянно уставилась на него, но Лайам не добавил больше ни слова. Сзади вновь донесся ехидный смешок Морган.
  - Ну чего же ты? Давай, расскажи ей все. Это будет полезно. - В стальном голосе искрились насмешливые нотки.
  Лайам ничего не ответил, не оглянулся.
  - Ты можешь мне все рассказать! - горячо поддержала я Морган, хоть и чувствовала, что за ее предложением кроется что-то зловещее. - Я хочу знать все. Ведь теперь я одна из вас, помнишь?
  Лайам бросил на меня хмурый взгляд, его серые глаза засветились какой-то непередаваемой, болезненной тоской. Он отрицательно покачал головой.
  - О, ну тогда позволь я расскажу! - грозно произнесла Морган, широко открывая глаза.
  - Морган! - предостерегающе прикрикнул Лайам, словно он мог ее удержать.
  Но Морган ничто не могло остановить. Ничто и никто. Она грациозно выпрямилась - несмотря на сковывающую ее усталость - и приблизилась к нам. В ее голосе и глазах - воодушевление и какая-то необузданная радость.
  - Не переживай, мой рассказ будет таким же романтическим, каким был бы и твой, имей ты хоть немного мужества!
  Лайам сдвинул брови и, ничего не говоря, настороженно смотрел на сестру. Я тоже смотрела на Морган, и меня откровенно пугала эта вспышка бешеного веселья.
  - Итак, мы приехали в Москву. Не буду вдаваться в подробности того, откуда мы приехали и зачем, это не так уж важно. Сама спросишь у Лайама, если будет интересно. - Морган проговаривала каждое слово четко и с выражением, словно актер на сцене. Глядя на Лайама, я поняла, что это очень жестокая игра. - Мы поселились в милом отеле, как раз в нашем с Лайамом вкусе - тихий и старинный, напоминает нам дни нашей юности. И все было бы прекрасно, если бы однажды мой братец не столкнулся с тобой, ведь после этого с ним стали твориться странные вещи.
  Морган перевела дух, ее глаза то и дело томно закрывались на несколько секунд. Казалось, она остановилась, чтобы вспомнить все как можно детальнее. Я смотрела на нее, не дыша. Я ждала продолжения. И, наконец, Морган продолжила:
  - Не то, чтобы он был в порядке последнюю сотню лет. О, нет! Но теперь, после вашей встречи, его меланхолия достигла ужасающих пределов. Боже, сколько всего мне пришлось выслушать о смысле нашего существования, о нашей чуждости этому миру, о нашем одиночестве... - Морган откровенно издевалась. - О том, что нас никто не может понять, ведь люди, что окружали нас и были нам так близки, остались позади вместе с минувшими столетиями. И тут он в первый раз упомянул тебя - девушка с понимающим взглядом.
  Морган ядовито улыбнулась.
  - С тех пор ты словно заочно вступила в нашу семью. Не скажу, что Лайам никогда раньше не зацикливался на каком-нибудь человечишке, но так сильно - в первый раз. Я поняла, что твое существование отравляет ему жизнь, но у меня ни разу даже мысли не возникло, что я могу тебя обратить для него, дать ребенку желанную игрушку... - Морган хмыкнула. - Я просто решила от тебя избавиться. Знаешь, как любил он ходить за тобой, незаметно провожая до дома? Как незримо оберегал? Смешно, но он считал - и по-прежнему считает - что ты такая же, как он. Не знаю, что вы там под этим понимаете. Я лишь знала, что должна помочь ему пережить тебя, вот и все, а дальше все будет как раньше - ты изгладишься из его памяти, как и прочие до тебя. Но ты упрямо не уходила с дороги! Ты маячила под носом, а однажды даже поджидала нас в нашем номере! Ты даже не представляешь, какую ярость на себя навлекла!
  Чем ближе Морган подходила к сути, тем спокойнее она становилась. Взгляд ее туманился, голос звучал задумчиво и как-то безжизненно. В ее движениях снова появилась вялость.
  - Я должна была ему помочь... - произнесла она тихо, как бы про себя. - И в тот самый день, когда я поняла, как сильно он успел к тебе привязаться, я пришла к тебе домой - это было не трудно, Лайам, скажем так, уже проложил к твоей квартире тропинку. Я знала, что вы только что расстались с ним. Думаю, и он знал, что я поджидаю тебя где-то рядом, но только он не такой искусный охотник, как я, и поймать меня ему не удалось...
  Я вспомнила, как внезапно оставил меня Лайам в тот день, как он настороженно всматривался в темноту, словно ища там кого-то... Морган, тем временем, монотонно продолжала свое откровение.
  - Я поднялась на пятый этаж, открыла твою дверь - знаешь, с моими навыками и силой это не было трудной задачей. - В голосе Морган проявился оттенок самодовольства. - Я подкралась к тебе сзади. Я могла убить тебя одним движением - но что-то удержало меня. Вероятно, это была любовь к некоторой доли театральности. Я ударила тебя, и ты упала без чувств. Что было дальше? Ты и сама знаешь. Я подожгла каждый предмет в той комнате, разожгла костер вокруг твоего неподвижного тела. А затем - признаю, это было глупо - пошла в твою комнату. Я думала, что что-нибудь в твоих вещах поможет мне понять, чем ты так завоевала Лайама. Ведь для меня ты была всего лишь мерзким, ненавистным человеком. Одной из миллионов, миллиардов серой кишащей массы...
  На лице Морган отразилось глубочайшее омерзение, словно ей предложили съесть живого таракана или выпить стакан склизких червей. Я воспользовалась минутной паузой.
  - Фотография... - прошептала я.
  - Да. - Кивнула Морган спокойно и пожала плечами. - Я нашла твою фотографию - уменьшенный образ всего самого мне ненавистного! Я порвала ее. Хотела разгромить и комнату, но пожар уже разошелся, и мне пришлось уйти. К сожалению, Лайам все-таки разгадал мое намерение, и спустя какое-то время вернулся к твоему дому. Думаю, остальное ты знаешь.
  Морган устало закрыла глаза и откинулась назад в кресло. Она казалась обессиленной, словно долгий рассказ до смерти ее утомил. Я перевела взгляд на Лайама и невольно вздрогнула - столько боли и страдания было у него на лице.
  - Почему же ты передумала? - спросила я взволнованно, впрочем, без всякой злобы или обиды.
  В лице Морган ничего не дрогнуло - оно было холодным и спокойным, словно у мраморной статуи. Можно было даже подумать, что она не слышала вопроса, что она умерла. Но спустя некоторое время ее губы дрогнули, и усталый голос равнодушно произнес:
  - Поначалу я тебя ненавидела. Ненавидела страстно и всей своей грешной душой. Но потом... Потом я поняла - и Лайам мне в этом помог - что моя любовь к брату намного сильнее, чем ненависть к тебе. И если он решил, что ты - та, которую он так долго искал, та, что поможет ему пережить вечность...Что ж, быть по сему. По крайней мере, теперь выслушивать его меланхолические бредни твоя обязанность. Кто знает, может быть ты и впрямь то лекарство, которое он ищет уже так долго... К тому же, понаблюдав за тобой, я поняла, что в нас есть что-то общее. Ты определенно была ближе к нам, чем к людям. Это решило дело.
  - Ближе к вам? - растерянно переспросила я.
  - Позже... - ответила Морган и царственным жестом дала понять, что аудиенция окончена. До самой посадки она не произнесла больше ни слова.
  Лайам тоже хранил угрюмое молчание. Казалось, рассказ Морган расстроил его намного больше, чем меня. Думаю, так оно и было, ведь, в сущности, я совсем не злилась, не чувствовала себя обиженной. Я даже поймала себя на мысли, что в некоторой степени одобряю то, что сделала Морган: она лишь старалась защитить Лайама, не дать ему впасть в еще более глубокую тоску. У нее были благородные намерения, возможно, не без некоторой доли эгоизма - ведь она не терпит людей и ни за что не позволила бы Лайаму привести в дом одну из них - но в целом ее действия были мне понятны и даже близки. Возможно, я бы и сама поступила так же, будь я на ее месте. В общем, получилось так, что за эту попытку убрать меня с дороги я еще больше полюбила Морган, еще сильнее стала ей восхищаться.
  Но Лайам, конечно, этого знать никак не мог. Я с тревогой на него посмотрела - брови нахмурены, глаза безжизненно-пустые. Выражение глубокого страдания не сходило с его лица. О чем он думает? Наверное, ему кажется, что я никогда не прощу Морган, никогда не прощу его. Может он даже считает, что я стала его бояться, ненавидеть... Мне было его жаль, ведь такие мысли причиняли ему боль. Но ничего, я твердо решила развеять все его сомнения, заставить его поверить в то, что я ни о чем не жалею и признаю его одного за единственное свое счастье. Я вновь зажгу улыбку на его лице. Я знаю, я смогу вернуть его к жизни и изгнать его грусть. Я была уверена в себе, меня не пугало даже то, что у всемогущей Морган это не вышло. Она, конечно, любила брата, но не в ее власти было понять его так, как мне удалось это сделать, Морган не могла быть ему так близка, как я. Думаю, с этим просто нужно было родиться. Мы с Лайамом были намного больше похожи, чем Морган думала. Хотя, ее невозможно провести - она чертовски наблюдательна. Как знать, может она тоже уловила и осознала это, может, поэтому и приняла меня в семью.
  Переживания за Лайама, страстное желание объясниться с ним и утешить на время отогнали мои собственные волнения. Я даже забыла о боли и тошноте, терзавших меня. Думаю, именно в этот момент я и поняла, что отныне Лайам - вся моя жизнь.
  - Ты никогда меня не простишь за это? - голос Лайама звучал на удивление спокойно, но тревожный взгляд лихорадочно блестящих глаз выдавал его волнение.
  Я тяжело вздохнула, прежде чем ответить. Затем улыбнулась - нежно и искренне, так ласково, как только смогла.
  - Не говори ерунды! Я не обижаюсь и не злюсь, и мне не за что тебя прощать. Наоборот, я тебе бесконечно благодарна. Благодаря тебе я обрела семью и новую жизнь, смогла оставить все страдания позади. И я искренне считаю, что нет на свете такой награды, которая могла бы выразить всю мою признательность. Спасибо.
  Лайам выглядел озадаченным и немного растерянным. Но вскоре, понемногу, его лицо оттаяло. Думаю, он поверил мне, и был безмерно рад моему признанию. Надеюсь, я оправдала его ожидания, а также ожидания Морган. Для меня теперь не было большей радости, чем служить миру в моей новой семье. Я знала, что с Лайамом проблем не будет - мы понимали каждый взгляд друг друга, и оба были довольны тем, что нам открывалось. Это старая и банальная мысль, но думаю, мы просто были рождены друг для друга. Каждой твари по паре.
  Конечно, с Морган будет сложнее. Я для нее всего лишь любимая игрушка младшего брата. Что ж, могло быть и хуже. По словам самой Морган, мы с ней намного больше схожи, чем кажется на первый взгляд, и я ее не разочарую. Я сделаю все для процветания нашей семьи, с какими трудностями ни пришлось бы столкнуться. Морган это понравится.
  
  Глава II.
  Наконец, самолет стал приземляться. Я ощутила легкий приступ паники - ведь это был решающий момент. Я не была посвящена во все детали плана, но знала точно, что главная задача - вывести меня в город. Дальше, по словам Лайама, все будет проще.
  Впрочем, я ни сколько не сомневалась в том, что у нас все получится. У Морган и Лайама не могло быть иначе - они были опытны, талантливы и очень смекалисты. Но несмотря на это меня порой охватывала легкая дрожь, волнение не отпускало даже вопреки голосу разума. Оставляло желать лучшего и мое состояние. Лайам, конечно, заметил мое недомогание, но я, как могла, пыталась его успокоить. Думаю, не вышло. Он был слишком проницателен, чтобы купиться на мои отговорки. Но помочь он тоже ничем не мог, пока не мог, как он сам выразился. Оставалось терпеть и ждать. Я запаслась мужеством.
  Как я и предполагала, все прошло просто замечательно. Мне не пришлось ничего делать - всем заправлял в основном Лайам. Морган ему мало в этом помогала, она лишь сверлила каждого прохожего презрительным ненавидящим взглядом. Я же просто не могла сосредоточиться: у меня кружилась голова, свет резал глаза, а шум сводил с ума. Уже на выходе, после очередного тревожного взгляда, брошенного Лайамом в мою сторону, он пробормотал:
  - Все-таки надо было подождать. Так глупо подвергать ее такому испытанию и тащить...
  Но Морган, к которой был обращен этот упрек, зло перебила брата:
  - Замолчи! Если бы ты не был так взволнован ее мнимыми муками, то понял бы, что это единственное правильное решение. И больше ни слова об этом!
  Лайам хотел что-то возразить, но, взглянув на сестру, передумал. Морган выглядела разъяренной и очень нервной. Думаю, Лайам просто не хотел ее расстраивать и еще больше злить. Учитывая его солидный опыт общения с Морган, можно предположить, что он выбрал самое мудрое решение в данной ситуации.
  Мы быстро получили сумки, и где-то в районе полудня я первый раз в жизни ступила на английскую землю. Хотя, около здания аэропорта это ощущение не было каким-то особенным, и я с нетерпением ждала, когда, наконец, мы очутимся в самом Лондоне. Это было довольно восторженное чувство, и я не скрывала его. Лайам с интересом наблюдал за мной, и, казалось, моя радость оживляла его. Ему нравилось открывать для меня новый мир, это как бы воскрешало и его. Права была Морган - Лайаму действительно нужно был иметь кого-то, изведавшего совсем мало. Ему нужно было стать кому-то учителем, другом и опорой, кого-то защищать и оберегать. Морган определенно не подходила для таких целей.
  Впрочем, я все же несколько подавляла свой восторг. Состояние Морган внушало мне острую тревогу. Она снова накинула на голову капюшон, и, пока мы ждали Лайама, ушедшего за машиной, казалась очень напряженной. Через несколько минут я поняла, что это, должно быть, из-за солнца. Вопреки традиционным представлениям - это был уютный солнечный день. Не холодный и не жаркий, очень комфортный, с пушистыми облаками и прохладным ветерком. Солнце то и дело ныряло в тучки, и я всем сердцем желала, чтобы оно оставалось там как можно дольше, но на него мои мольбы никак не действовали. Я с тревогой наблюдала за Морган, но по ее лицу нельзя было ничего сказать наверняка. Она выглядела, словно статуя: ни боли, ни страха, ни страдания. Пожалуй, только нетерпение. И все же я знала, что солнце вредит ей намного сильнее, чем мне.
  А я лишь мысленно представляла, как ужасно, должно быть, жжение в ее глазах.
  Наконец появился Лайам. Точнее, подъехал на небольшой темной и, по-видимому, очень маневренной машине с тонированными стеклами. Морган, с присущей ей порывистостью, открыла дверь и моментально оказалась внутри. Только очутившись в полумраке машины, на заднем сиденье, она, казалось, вздохнула с облегчением. Я последовала ее примеру и живо уселась рядом с Лайамом. Вскоре мы уже мчались по дороге в сторону города, и я, несмотря на головную боль и тошноту, с интересом всматривалась в окружающие пейзажи.
  Мы продвигались довольно быстро и меньше чем через час уже въезжали в город. Во всяком случае, мне так показалось. Постепенно дорога все сильнее обрастала домами, магазинами, все чаще встречались спешащие куда-то люди. Я не знала, сколько времени заняла дорога до Лондона, но для меня она пролетела незаметно - настолько я была поглощена наблюдением.
  Наконец, мы выехали на какую-то не слишком широкую, но весьма оживленную улицу. С первого взгляда я влюбилась в это место. Те эмоции, которые вызывали старинные здания, фонари, вынырнувшие словно из прошлого столетия, изящные и высокие - сложно было описать. Это как попасть в другой век, дух прошлых эпох носился в воздухе, придавая городу его особую, неповторимую прелесть.
  Раньше я никогда не бывала в местах, подобных этому, о чем сейчас очень жалела. Я бы хотела остаться здесь подольше. Но автомобиль Лайама, послушный и маневренный, несся дальше, навстречу новым домам, улицам и бесконечным фонарям, которые меня особенно восхищали. Я заметила, что улицы, по которым мы едем, становятся все более древними и опустевшими. Постепенно я стала волноваться и гадать, долго ли еще до того тайного места, куда вез меня Лайам.
  Мы подъехали к группе домов - по всей видимости, очень старому кварталу. Эти здания были серыми и довольно высокими, но не из-за большого количества этажей, а, вероятно, из-за нетипичной высоты потолков. Впрочем, в этом случае я не могла рассуждать, что типично, а что нет - я так мало знала об этом городе, о его обычаях и прекрасной истории. Да, история тут была повсюду - в людях, в зданиях, в самом воздухе. Как ни странно, воздух и в самом деле был другим, непривычным, каким-то упоительным и успокаивающим. Я почувствовала себя в безопасности, словно была дома. Не удивительно, ведь с самого детства меня тянет к подобным вещам - к прошлому, к тому, что давно ушло. А в этом городе - хватило и нескольких минут, чтобы это понять - вековые традиции и устои жили полноценной жизнью и пользовались прежним почтением.
  Я была рада, что приехала сюда.
  Внезапная остановка вывела меня из задумчивости - мы припарковались у одного из домов, пожалуй, у самого мрачного, самого старого. Морган, казалось, впервые за все путешествие вздохнула с облегчением. Всю дорогу она ехала, не снимая капюшона, а теперь, вдобавок, натянула и перчатки - те самые изысканные черные перчатки, которые были на ней в день моего обращения. Казалось, это было так давно - столько всего успело случиться с тех пор! - а между тем это произошло всего лишь вчера. Невероятно! Морган поправила капюшон, теперь он полностью скрывал ее лицо. Я смотрела на эти приготовления с недоумением. На улице сейчас было едва ли солнечно - я отчетливо это видела. Небо хмурилось, и серые облачка почти полностью затянули его голубую поверхность. Я вопросительно посмотрела на Лайама, но он взглядом дал мне понять, что сейчас не время для расспросов.
  Морган вышла из машины первой. В этот момент солнце как раз полностью скрылось за тучей. Она величественно выпрямилась и посмотрела по сторонам.
  - Давно мы здесь не были... - ее голос был задумчивым и каким-то бесцветным.
  Но вот солнце вновь вышло и осветило все вокруг. Морган, опустив голову, быстрым шагом направилась к одному из подъездов, которых в этом доме было четыре. Лайам, с сумками в руках, спокойно последовал за ней. Я же задержалась на несколько минут. Я, как и Морган, остановилась, чтобы осмотреться. Вокруг стояло несколько домов, таких же, как наш, мрачных и суровых старожилов; чуть дальше были дома поновее, но они тоже казались как будто заброшенными. Вся местность была серой, темной, даже унылой, но в то же время здесь росло много деревьев и кустарников. Правда, они выглядели несколько зловещими, но в целом этот район хранил отпечаток какой-то черной романтики, что мне очень понравилось. Здесь сильнее, чем где бы то ни было, ощущалась связь с прошлыми веками, и по-правде говоря, я не могла бы представить Лайама и Морган в каком-то другом районе, кроме этого. Мрачный, романтический, опасный и в то же время пленительный уголок. Каждая деталь здесь казалась завораживающе-прекрасной: от самих зданий до заброшенного парка вдалеке.
  Забавно, но даже при солнечном свете этот уголок казался серым и темным. И мне это безумно нравилось.
  - Ты идешь? - окликнул меня из подъезда Лайам.
  Я, не отвечая, бросилась вслед за ним.
  В подъезде было темно и немного сыро. Миновав какой-то странный коридор, мы вышли к угрюмой шершавой лестнице и стали быстро подниматься наверх. Подъем занял совсем немного времени - мы остановились на третьем этаже. Далее вновь последовал небольшой коридор и поворот, пропустив две черные двери, мы остановились у третьей, самой отдаленной, расположенной в темном сыром углу. Эта дверь выглядела намного более массивной, чем две предыдущие, и была довольно старой и обшарпанной. Впрочем, ее вид вполне соответствовал колориту дома и подъезда в целом - кругом царил упадок.
  Морган с очевидным удовольствием открыла дверь: в воздухе раздалось мелодичное позвякивание ключей и сухой щелчок повернувшегося замка. Итак, мы наконец-то добрались до тайного убежища, и мое любопытство всколыхнулось с новой силой. Морган вошла в квартиру первой, за ней последовал Лайам, самой последней зашла я, неумело закрыв за собой дверь и защелкнув незнакомый, абсолютно новый и современный замок.
  Лайам оставил сумки в коридоре и теперь стоял, задумавшись, и отсутствующим взором оглядывал мебель, вещи - все, что находилось вокруг него. Наверное, он вспоминал свой предыдущий визит в Лондон, во всяком случае, я подумала именно так. Морган же куда-то свернула, ее не было видно. Оглядываясь по сторонам и всматриваясь в каждую деталь, я медленно прошла вперед, осторожно изучая свое новое пристанище.
  Это была небольшая квартирка со странными пропорциями. Обилие поворотов и коридоров, соединяющих крошечные, нелогично слепленные комнатки, придавало квартире сходство с безопасной, уютной норкой. От двери коридор вел в комнату, самую большую, затем, круто поворачивая, он вливался в следующую комнату-каморку, внутри которой находилось множество старинных сундуков, некоторые из которых выглядели очень-очень древними. Также в этой крошечной комнатке было обилие комодов и полок, небольших шкафчиков и два сейфа, грузно стоявших прямо на полу. Про себя я окрестила эту комнату сокровищницей. Из 'сокровищницы' в другие комнаты вели две узкие, сделанные из темного дерева двери.
  Одна вела в следующую комнату, чуть большего размера, очень мрачную и более всего напоминающую какое-то тайное убежище. Стены здесь были увешаны гобеленами, шкурами животных, потускневшими картинами в старинных рамах. Проходя мимо, я разглядела небольшой комод, стоявший рядом с роскошным кожаным диваном, пожалуй, слишком большим для такой маленькой комнатки, а также крохотный чайный столик и коричнево-бронзовый мягкий пуф, подходящий по цвету к дивану. Из этой комнаты, считая дверь в 'сокровищницу', вели три двери. Я несколько растерялась, не зная, какую из них выбрать, но в конце концов мне все равно нужно было осмотреть все, так что я открыла первую дверь по правую руку.
  Это оказалась ванная комната, таких же скромных пропорций, как и все в этой квартире. Внутри все было отделано кафелем, по фактуре и цвету похожим на дерево. Это была такая же мрачная темная комната, с ванной на изогнутых бронзовых ножках, с огромным овальным зеркалом в причудливой бронзовой оправе. Был здесь также небольшой шкаф, высокий и узкий, да несколько пустых полок. Внимательно присмотревшись, я к своему удивлению обнаружила в стене еще одну дверь - она полностью сливалась с кафелем и при тусклом освещении была практически невидима. Терзаемая любопытством, я с нетерпением открыла ее.
  Следующее помещение трудно было назвать комнатой. Это было скорее подобие широкого коридора или холла. Помещение было правильной прямоугольной формы, не такое мрачное, как предыдущие. Первое, что привлекло здесь мое внимание - окна. Они были довольно узкими, но зато простирались практически от пола до потолка. Впрочем, я не могла сказать точно - я лишь угадывала их силуэт за тяжелыми, толстыми бархатными занавесками глубокого бронзового цвета. Здесь находился сейф - но совсем маленький - а также круглый тяжелый стол из какой-то темной породы неизвестного мне дерева. Под стать увесистому, добротному столу были и стулья с золотистой обивкой. В комнате стоял стеллаж с книгами, причем с очень старыми, дряхлыми книгами. Был в этой комнате и диван, не такой роскошный, как в предыдущей, но все же изысканный и выполненный с безупречным вкусом. Я с любопытством прошлась по комнате - ноги тонули в уютном ворсистом ковре приятного золотистого оттенка. Если маленькая мрачная комната, изобилующая роскошью и изяществом, была определена мной как комната Морган, то эта - более сдержанная и спокойная, очевидно, принадлежала Лайаму. Как выяснилось впоследствии, я не ошиблась.
  Из этой комнаты, не считая двери, ведущей в ванную, вели еще две. Одна вела в зал - как я окрестила самую просторную комнату - а вторая в кухню, самое, на мой взгляд, необжитое место, где о принадлежности к еде говорили лишь раковина да овальный стол с шестью стульями - явно обеденный. Да, также там было несколько полок и кухонных шкафчиков, думаю, давно пустовавших. Из кухни тоже можно было вернуться в зал - таким образом, в кухню вели две двери.
  Зал был самой захламленной комнатой этой квартиры. На стене здесь висел плазменный телевизор, стоял роскошный бежевый диван и не менее роскошные, манящие своим комфортом кресла такого же цвета. На золотисто-бронзовых стенах были развешены драпировки, шкуры, гобелены... Кругом валялись книги, и стояли маленькие затейливо украшенные сундучки. На полу был шикарный светлый ковер, еще более мягкий, чем в комнате Лайама, который каким-то неподходящим пятном выделялся из общего мрачного колорита. Оглядевшись, я поняла, что из зала можно вернуться в кухню, а также пройти в комнату Лайама и Морган. Также от зала отходил коридор, ведущий назад, к входной двери, или, если последовать повороту - в 'сокровищницу'.
  Я решила вернуться к входной двери и, медленно бредя по коридору, обнаружила в стене еще одну дверь, также хорошо замаскированную. Недолго думая, я открыла ее и вошла в последнюю неосмотренную комнату. Это была небольшая, правильной квадратной формы комната. На полу - темный, бронзовый ковер, окна занавешены бронзовыми бархатными портьерами, тяжелыми и плотными, как стена. Небольшой комод стоял в углу, около маленького изящного плетеного кресла. Это была единственная комната, в которой стояла кровать - широкая мягкая кровать на ножках и с балдахином, старинная и величественная, потемневшая от времени. Она занимала большую часть пространства, но в то же время делала эту мрачную душную комнату самой уютной.
  Эта комната сообщалась с 'сокровищницей' и коридором.
  Итак, я, наконец, покончила с осмотром моего нового жилища. Это была невероятно увлекательная экскурсия, хотя и довольно беглая. В этой квартире было столько всяких старинных вещей, что действительно понадобилась бы вечность, чтобы уделить каждой то внимание, которое она заслуживала. По сравнению с 'люксом', в котором Морган и Лайам жили последний месяц, эта квартира казалась просто антикварной лавкой. Она была очень темной - ни один луч света не пробивался через портьеры - и немного душной. Меня восхищали бесчисленные двери, в том, что комнаты соединяются между собой множеством различных способов, было что-то притягательное.
  В общем, эта уютная, словно норка, удивительная квартира восхитила меня и поразила своей роскошной, старинной обстановкой. Правда, в комнатах было немного душно, что еще больше придавало квартире сходство с какой-то подземной, мягкой и теплой норой. Но я полюбила это место с первого взгляда и искренне наслаждалась каждой минутой пребывания здесь.
  Все это время Лайам и Морган находились в зале. Спохватившись, я поспешила присоединиться к ним. Когда я вошла, Лайам, который сидел на диване и держал на коленях одну из наших дорожных сумок, принялся усиленно в ней копаться. Но я знала, что это только прикрытие: на самом деле он чутко следил за каждым моим шагом, внимательно прислушивался к каждому движению, отчего-то не желая это показывать. Морган же не обратила на меня никакого внимания. Она сидела, развалившись, в кресле, перекинув ноги через мягкую покатую ручку. Ее глаза были полуприкрыты, казалось, что она дремлет.
  - Это замечательное место! - произнесла я, стоя у порога и отчего-то не решаясь зайти в комнату.
  - Тебе нравится? - с радостным оживлением проговорил Лайам и повернулся ко мне, выглядывая из-за широкой спинки дивана.
  Но его лицо, еще секунду назад выражающее искреннее воодушевление, кардинально изменилось при одном лишь взгляде в мою сторону. Веселый огонь его глаз потух, брови нахмурились, лицо напряглось и словно окаменело. Глухим, полным тревоги голосом он спросил:
  - Как ты себя чувствуешь?
  Сказать по правде, до этого вопроса я ощущала себя вполне сносно - да, меня ужасно тошнило, и горло словно сжимала иссушающая, грубая рука, да, у меня кружилась голова, и по телу разливалась странная слабость - но все это было как-то вытеснено обилием новых впечатлений, я не уделяла этому особого внимания. Теперь, взглянув на обеспокоенное, хмурое лицо Лайама, я и сама встревожилась, стала осторожно прислушиваться к своим ощущениям. И мне стало по-настоящему плохо. В очередном порыве головокружения я не удержала равновесия и припала к дверному косяку. Лайам в мгновение ока подскочил ко мне, с шумом отбросив сумку в сторону, и поддержал. Я была ему благодарна - на меня напала такая слабость, что казалось я вот-вот упаду.
  - Прости, прости... - поспешно извинялся Лайам с несчастным видом, все крепче прижимая меня к себе.
  - За что? - я выдавила из себя слабую страдальческую улыбку. - Все в порядке. Я только очень хочу пить. У вас не найдется немного воды?
  Лайам, казалось, впал в еще большее отчаяние. В это самое мгновенье из глубины комнаты донесся привычный язвительный смешок.
  - Поверь, вода тебе не поможет... - пробормотала Морган, лениво стягивая с себя перчатки и бросая их на пол. - Тебе придется потерпеть еще чуть-чуть, и потом все твои мучения наконец-то закончатся.
  Ее слова не успокоили меня, хотя и дали слабую надежду. Я вопросительно посмотрела на Лайама - мне было интересно, что он думает по этому поводу.
  - Тебе нужно отдохнуть. - Тихо сказал он и, подхватив меня на руки, вышел в коридор.
  Он отнес меня в ту самую комнату - единственную комнату с кроватью, и бережно уложил на мягкое, темно-бордовое покрывало. Я уютно улеглась, окружив себя маленькими пухлыми подушками, и к большой радости заметила, что в таком положении голова кружится намного меньше, и усталость ощущается не так сильно. Однако же спать мне совсем не хотелось, хотя я не отдыхала уже очень давно. Лайам стоял рядом, неподвижный, как статуя, с до смешного напряженным, взволнованным лицом. Он казался таким сосредоточенным и серьезным, что у меня поневоле возникли неприятные подозрения - ведь он, конечно же, знает о нас больше, чем я, вдруг все действительно очень и очень плохо? Вдруг что-то пошло не так, и я умираю? Может, именно это Морган и имела в виду, говоря, что скоро мои мучения закончатся?
  - Все так плохо? Да? - пробормотала я, глядя в поблескивающие в темноте глаза Лайама.
  Он напрягся еще сильнее и, после минутного молчания, произнес:
  - Нет, ты ведешь себя довольно мужественно... Мне жаль, что так вышло! - глухой голос Лайама звучал очень напряженно. - Не знаю, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить за то, что тебе пришлось вытерпеть...
  Я посмотрела на него с нескрываемым удивлением. Странно, что Лайам не дал прямого ответа, и даже его похвала относительно моего мужества прозвучала как прощание с умирающей...
  - Ничего страшного! - я поспешила его разуверить, мне было тяжело смотреть на его немые мучения. - Знаешь, я в любом случае рада, что это произошло... А пока - посидишь со мной?
  И я легонько похлопала ладонью по краю кровати. Лайам грустно усмехнулся, но все же присел рядом, несколько скованно и неуверенно, и взял мою руку. Я ободряюще ему улыбнулась. Не хватало еще, чтобы он ощущал из-за меня чувство вины!
  - Можешь развлечь меня беседой. - Игриво предложила я. - Мне столько хочется у тебя спросить!
  Постепенно выражение отчужденной сдержанности таяло на прекрасном лице Лайама, и на ее место пришла привычная маска спокойствия и полной душевной гармонии. Только светлые глаза - такие же тревожные - бегло обращались к моему лицу и не знали покоя.
  - Что ж, спрашивай. Я, правда, боюсь, что это будет для тебя слишком утомительно...
  Теперь, когда я, наконец, получила доступ к интересующей меня информации, все вопросы начисто вылетели у меня из головы. Я сосредотачивалась, выстраивала логические цепочки - но так и не придумала, как подступиться к беседе.
  - Наверно, тебе стоит проведать Морган... - произнесла я. - Она тоже неважно выглядит.
  Лайам на мое предложение ответил смешком.
  - Не думаю, что Морган нуждается в моей помощи. - Едва улыбаясь, ответил он. - Это скорее легкое дневное недомогание.
  - Она чем-то больна? - в моем голосе звучала тревога.
  Лайам покачал головой и ласково на меня посмотрел.
  - Нет. Конечно, ты еще не знаешь... Мы не болеем, не стареем и не умираем. Во всяком случае, без посторонней помощи. Конечно, мы не неуязвимы, но перед людьми у нас есть ряд своих маленьких преимуществ: более острое зрение и обоняние, большая сила и скорость, ловкость и развитые охотничьи инстинкты. - Тут Лайам улыбнулся, и мне показалось, что от его спокойной и доброй улыбки в комнате стало уютнее и светлее, - Все это, в конечном счете, дает нам некоторое превосходство. Но есть и обратная сторона медали...
  - Солнце? - нетерпеливо перебила я.
  - Да, солнце... - Утвердительно кивнул Лайам, разглядывая мою ладонь. - Но знаешь, нет в нашей жизни чего-то такого, что не являлось бы глубоко индивидуальной чертой. Конечно, о нас существует много легенд и поверий - достоверных и не очень. Но у каждого представителя они проявляются по-своему, понимаешь? В этом мы похожи на людей: например, у одних есть аллергия на помидоры, у других - на мед, третьи не страдают ни чем, хотя в этом новом мире это большая редкость... В общем, у нас все точно так же, есть лишь основные тенденции, и часть обращения - довольно длительная - это познание себя.
  Его слова сбили меня с толку и немного запутали. Впрочем, пример с аллергией был довольно понятен, я только не знала, каким боком приложить его к вампирам, ведь, как было заявлено ранее, мы ничем не болеем. Хорошая новость, кстати. Только вот почему мне тогда так плохо? Вопросы, вопросы...
  - Ты не понимаешь, да? - Лайам говорил спокойно, скорее даже утвердительно, нежели вопросительно.
  Я отрицательно покачала головой и поудобнее устроилась на подушках.
  - Хорошо. Возьмем солнце. Что ты чувствовала, находясь на солнце?
  Я, недолго думая, ответила, что ничего особенного и не чувствовала. Только небольшое жжение в глазах. Лайам кивнул.
  - А Морган, ты видела, как она это переносит?
  - Да, и я хотела узнать, почему ей намного тяжелее, чем нам?
  Лайам взял мою вторую руку, и также принялся ее разглядывать, только с еще более задумчивым видом.
  - Основная причина в том, что Морган, по своей природе, плохо переносит солнечный свет. С самого своего перерождения. Ей просто не повезло - у нее такая сущность. Я же всегда был более устойчив к свету, чем она, хотя никогда не был таким светонепробиваемым, как ты. - Лайам улыбнулся. - Тебе повезло. Впрочем, все еще может измениться, и в этом причина номер два - возраст. Так уж сложилось, и это одна из многих закономерностей, что чем вампир старше, тем хуже он переносит свет. Трудно назвать какую-то определенную причину, но это факт. А Морган, вдобавок к своей полной солнценеперносимости, еще и очень стара.
  Лайам замолчал, его лицо было задумчивым и словно затуманенным. Я слушала его с великим интересом, все, сказанное им, казалось таким особенным, важным, невероятным. И, конечно, я не нашла сказать ничего более умного, чем: 'Вот почему вы всегда выходили только ночью и велели задернуть все шторы на этаже!' - что было самым очевидным и банальным восклицанием. Но Лайам отнесся к моим словам серьезно и медленно кивнул в знак согласия. Неожиданно мне припомнилась одна интересная деталь, отчего-то застрявшая у меня в голове.
  - Когда ты в первый раз привел меня в ваш номер - чтобы познакомить с Морган, помнишь? - все окна были открыты. Кто-то отдернул все шторы...
  Лайам поднял на меня свои сияющие глаза, и меня напугало выражение угрюмой решительности.
  - Да. Это сделал я. Тогда в Москве стояли очень солнечные дни, и я подумал... - Лайам запнулся, словно сомневался в своих словах. - Подумал, что так смогу защитить тебя. Конечно же я знал о том, что Морган не переносит свет. Также я знал, что она очень коварна и жестока, и боялся, что она навредит тебе прямо на глазах всего гостиничного персонала, подстережет где-нибудь в темном месте на лестнице. Я впустил солнце на наш этаж - и Морган оказалась заперта в нашем номере. Правда, это было весьма сомнительной преградой - стоило солнцу спрятаться, и она оказалась свободной.
  Я с удивлением и признательностью посмотрела на Лайама. Это чувство было незнакомым, но таким приятным - знать, что кто-то тобой дорожит и оберегает, как невидимый ангел-хранитель. Определенно, Лайам был моим ангелом. Только вот этот ангел был истерзан угрызениями совести, мучениями чувством вины. Если бы он только знал, сколько счастья мне принесло его появление в моей жизни! Безусловно, со временем я все ему объясню.
  Мои грезы разбил его хриплый голос, звучащий, словно в могильной тишине.
  - И все же я не уберег тебя... Не смог. Это, пожалуй, мой самый большой грех. Я не остановил ее, я слишком плохо пытался, потому что слишком сильно желал, чтобы ты присоединилась к нам. Эгоист! Глядя на тебя, я думаю лишь о том, что лишил тебя жизни. Нормальной жизни.
  Конечно, я всегда подозревала, что Лайама терзают именно такие мысли и чувства, но это маленькое откровение, его неживой, кающийся голос показали мне всю глубину его страданий. И я страдала вместе с ним, а это было невыносимо. Со всем жаром и убеждением, на которые только было способно мое слабое существо, я воскликнула:
  - Глядя на меня, тебе следовало бы думать о том, сколько всего прекрасного ты мне открыл! Благодаря тебе меня не тронут ни болезни, ни старость. Благодаря тебе у меня появилась прекрасная семья, новая, интересная жизни. Ты подарил мне надежду, покой, счастье! И все это ты один - это самое благородное дело в твоей жизни, самое прекрасное. Если бы ты знал, как сильно я страдала до того, как встретила тебя... Поверь, ты избавил меня от самого худшего кошмара.
  Глаза Лайама потеплели, но лишь на секунду. Вскоре они снова обратились в лед.
  - Возможно, это говоришь не ты... Знаешь, как сильно мы влияем на людей? Я для тебя, словно болезнь, которую ты подцепила по моей неосторожности. Я слишком долго находился рядом с тобой, был слишком близко. То, что ты думаешь, что чувствуешь, может быть лишь последствием этого гипноза... Ты просто пала жертвой моего обаяния, я сам позволил этому случиться. Ты никогда не излечишься от этой болезни, никогда теперь не станешь прежней.
  Его слова заставили меня задуматься. Ведь действительно, с первого взгляда он меня словно приворожил... И с каждым его появлением моя привязанность к нему росла угрожающими темпами. Но я отогнала эти мысли. Это все бред, чепуха. Просто мы были созданы друг для друга, все дело лишь в этом. Лайам тем временем продолжал:
  - Но самый страшный мой проступок в том, что я позволил Морган взять тебя, как вещь, против воли...
  Тут уж я не выдержала. Все это было так глупо, так несправедливо и так далеко от истины, что я даже разозлилась на Лайама: почему он так упорно отказывается видеть очевидные вещи и верить моим словам?
  - Против воли? - воскликнула я почти угрожающе. - Если ты имеешь в виду то, что Морган не спросила моего разрешения, то да, ты прав. Но знаешь, если бы даже она и дала мне выбор - я бы, не раздумывая, согласилась. И еще бы благодарила ее за это. Кстати, хорошая идея, надо будет сказать ей спасибо. Просто пойми - я искренне рада тому, что теперь вы - моя семья. И я люблю вас, и восхищаюсь вами. Просто поверь мне и перестать терзать себя попусту!
  Лайам пристально на меня посмотрел, в глазах - недоверие. Но я почувствовала, что добилась своего. В его броне самобичевания мне наконец-то удалось пробить брешь. И чем светлее и спокойнее становилось его лицо - тем больше я торжествовала. Мне удалось это! Отличное начало. Теперь, когда между нами не было этой стены страданий - атмосфера резко изменилась. Я знала, что нравилась Лайаму - мое обращение было тому первым доказательством - сама же я считала его своим светлым ангелом. Теперь, я это знала, наша вечность будет самой счастливой вечностью. Морган не ошиблась. Впрочем, я искренне верила в то, что Морган не ошибается никогда.
  - Как бы эгоистично это ни было - я рад, что теперь ты со мной. - Сказал Лайам и улыбнулся.
  Он улыбнулся широкой открытой улыбкой, счастливой и очень ласковой. Я еще ни разу не видела, чтобы он так улыбался. И я улыбнулась ему в ответ.
  - А теперь расскажешь мне свою историю? - попросила я, предвкушая услышать самый удивительный на свете рассказ.
  Лайам, сдерживая улыбку, произнес с некоторой долей тревоги:
  - Тебе лучше просто тихо полежать. Отдохни, тебе нужно приберечь силы на вечер.
  - На вечер? - во мне шевельнулось нехорошее предчувствие.
  Лайам ничего не ответил.
  - Ясно. Отдых. - Со вздохом пробормотала я примирительным тоном.
  Но притворяться и разыгрывать жизнерадостность и спокойствие становилось все труднее. В горле пересохло, казалось, что внутри находится металлический ершик, который впивается и рвет изнутри. Во рту появился какой-то неприятный, металлический привкус, словно я облизала ржавый гвоздь. Тошнота тоже усилилась, впрочем, как и слабость. Но я не хотела волновать Лайама, поэтому, как могла, скрывала свое отвратительное состояние. И лучшим для этого способом было продолжать непринужденную беседу, разыгрывая любопытство. Хотя мне и вправду было любопытно, а выражать неподдельный интерес было не так уж трудно.
  Я подтянула коленки к груди - тошнит не так сильно, если свернуться в клубочек - и беззаботно произнесла:
  - Знаешь, я тут подумала... У меня начинается новая жизнь, может мне стоит взять себе новое имя?
  Лайам с недоумением посмотрел на меня, сдержанно улыбнулся. А я же, в первую очередь, беспокоилась о них с Морган: Арина - не самое легкое имя для иностранцев, можно было бы выбрать что-нибудь более подходящее.
  - Какое имя тебе нравится больше всего? - тихо спросила я с замирающим сердцем.
  Лайам усмехнулся и покачал головой, но в его глазах промелькнуло что-то похожее на грусть, оттенок древней безутешной скорби. Его взор словно затуманился, наверное, вглядываясь в прошлое. Что он там видел?
  Неожиданно из коридора раздался какой-то глухой грохот, словно что-то упало. Лайам, явно обеспокоенный, быстро поднялся с кровати и вышел из комнаты. Я же, в свою очередь, тоже прислушалась, мне даже показалось, будто я слышу отдаленный шепот, легкие шаги. Но это ничего мне не объяснило. Впрочем, я совсем не волновалась - наверняка это Морган что-то уронила, хотя трудно было представить что-либо подобное, ведь сестра Лайама обладала поистине невероятной ловкостью и скоростью. Сестра Лайама... Я до сих пор не знала, кем мне считать Морган по отношению ко мне - очевидно, она не скоро по-настоящему смирится с тем, что я отныне часть ее семьи. Я видела, как это для нее нелегко. Конечно, я уже возвела ее в ранг родственников, но никак не могла назвать ее сестрой - язык не поворачивался. С этой стороны все было очень запутанно.
  Тяжело вздохнув, я оглянулась по сторонам, и только сейчас заметила, что мебель покрыта слоем пыли, а кое-где проглядывает кружевная паутина. Очевидно, Морган с Лайамом давненько здесь не были. Неожиданно я почувствовала просто чудовищную, непреодолимую усталость. Это было похоже на какое-то забытье или обморок. Все кругом словно покрылось пеленой. Я прикрыла глаза и откинулась на подушки. Меня поглотила бесконечная слабость, похожая на глубокий сон, но в то же время я смутно чувствовала, слышала и видела все, что происходит кругом. Меня посетила странная мысль - в комнате было довольно душно, но как бы я ни старалась, я не могла сказать, холодно здесь или нет. А ведь я была в джинсах, свитере и плаще, наверняка мне должно было быть жарко. Но я чувствовала лишь ощущение сухости на коже, странное и непохожее ни на что. Казалось, моей коже тяжело дышать, впрочем, мне самой было тяжело дышать тоже. Проклятая духота...
  Из последних сил я приподнялась и заплетающимися пальцами расстегнула плащ, развязала упрямый узел пояса. Это было нелегко и лишило меня последних сил. Отпихнув плащ в сторону, я буквально рухнула на кровать, пружины которой при этом прогнулись с легким скрипом. Теперь я полностью находилась в объятиях сладкой дремоты, какого-то болезненного полуобморока. И сквозь сон мне показалось, будто чьи-то холодные пальцы нежно коснулись моего лица, а затем и кисти руки, крепко и ободряюще стиснув ее.
  Я не знала, сколько времени провела в этом странном сне, но постепенно мое сознание стало пробуждаться, и причиной тому были ужасные боли в горле и груди - словно изнутри меня рвали безжалостные стальные когти. Я стала беспокойно ворочаться, пытаясь найти положение, в котором боли не были бы такими сильными, но, по-видимому, такого положения просто не существовало. Я перевернулась на спину, попыталась расслабиться. В этот момент в моей груди словно разорвалась бомба, начиненная гвоздями - меня пронзила ужасная боль, неожиданная и сокрушающая. Я, не удержавшись, издала полустон-полукрик и приподнялась над кроватью, неловко выгнув спину, повинуясь боли, разрывающей мне грудь и ломающей ребра. Казалось, я даже услышала, как железные когти рвут мышцы.
  Я широко распахнула глаза - вся сонливость моментально прошла. Рядом я увидела бледное лицо Лайама, он пододвинул плетеный стул к кровати и сидел подле меня. Его лицо выглядело таким озабоченным, таким взволнованным и напуганным, что я тут же стала винить себя за свою дурацкую несдержанность. Но через секунду 'взрыв' в груди повторился, и мне пришлось признать, что ни о какой сдержанности тут и речи быть не может.
  - Морган, Морган! - громко позвал Лайам, вскочив со стула и кидаясь ко мне на кровать.
  Он пытался приобнять меня, помочь найти более удобное положение, но все его старания были тщетны - он только неловко поддерживал мое изгибающееся, ломающееся от боли тело. В этот момент неторопливо и царственно в дверном проеме показалась Морган. Конечно, мне было не до внимательного созерцания ее прекрасных движений или выражения лица, но на ее левой щеке мне все же удалось заметить несколько красных точек, похожих на неглубокие сухие язвочки. Морган величественно вступила в комнату.
  - Видишь, чем обернулся твой план? - набросился на нее Лайам.
  Впрочем, в его голосе звучали скорее страх и беспокойство, нежели обвинение и злоба.
  - Ты прекрасно знаешь, что первым делом любого новообращенного нужно... - Лайам глянул на меня и запнулся, но через секунду продолжил упавшим голосом. - Нужно покормить.
  Вся его горячность, вся эмоциональность - а настолько эмоциональным я не видела Лайама никогда - не произвели на Морган никакого впечатления. Она лишь кивнула головой, хмуро глянула в мою сторону и безразлично произнесла:
  - Это верно, без этого процесс становится разрушительным и может привести к смерти.
  Лайам вскочил с кровати и подошел к своей сестре, казалось, они поменялись ролями: теперь Морган была само спокойствие, а Лайам - ураган страстей.
  - Я говорил, что это все плохо кончится...
  - Она сильнее, чем ты думаешь. Ей это по плечу, поверь. - Холодно возразила Морган.
  - Ты подвергла ее таким мучениям...
  - Перестань! Открой глаза, Лайам, у нас не было другого выхода! Ты все прекрасно знаешь сам, - Морган выразительно посмотрела на брата, подразумевая что-то, чего я не знала, - так что успокойся и не трепли мне нервы.
  Лайам несколько секунд стоял неподвижно, угрюмо глядя перед собой. Я же пыталась сдерживать стоны, страдая и от нестерпимых болей и от разлада в семье. Наконец, Лайам произнес отчужденным, глухим голосом:
  - Мы идем немедленно...
  - Что? Еще не до конца стемнело! - накинулась на него Морган.
  Теперь они снова стали прежними, и чем спокойнее держался Лайам, тем сильнее бушевала Морган.
  - Мы выходим прямо сейчас! - отчеканил Лайам. - Уже достаточно темно.
  - Что ж, пусть будет по-твоему... - неожиданно легко сдалась Морган.
  Она посмотрела на меня, как мне показалось, с большим интересом. Не знаю, чем было вызвано ее участие, но она помогла Лайаму поднять меня с кровати и даже самолично накинула на меня мой плащ. Впрочем, не думаю, что в нем была острая необходимость, но сам факт ее помощи меня не столько порадовал, сколько насторожил и напугал.
  Нами всеми овладело какое-то лихорадочное возбуждение. Особое нетерпение проявляла Морган, что, впрочем, было ей свойственно. Итак, мы стояли у двери - той самой, куда я определенное количество часов назад входила с таким интересом и воодушевлением. Теперь же меня - беспомощную и страдающую - практически выносили. Лестница представлялась мне дорогой, вымощенной в ад через все страдания мира, но Лайам, добрая душа, взял меня на руки и благополучно вынес на улицу. Морган шла впереди нас и ждала у входа в подъезд, нервно притопывая ножкой.
  На улице - безлюдной и тихой - все было залито сине-серым светом. Солнца уже не было, но небо еще не окрасилось в беспросветную чернильную синь. Воздух был влажным и безмятежным, с неизвестно откуда доносившимся запахом прелых осенних листьев. Это был замечательный вечер - уютный, но довольно мрачный, думаю, на большинство людей он навел бы уныние, но меня прельщала его темная романтика, и, бережно поддерживаемая Лайамом, я восхищалась красотою ушедшего дня. Даже боль, казалось, утихла, словно ее заворожил волшебный вечер.
  - Идем? - недовольно окликнула нас Морган, и ее возглас можно было расшифровать примерно так: 'ну чего вы там застряли, нерасторопные холопы, не видите, что ли, ваша королева в нетерпении?'
  Лайам, не говоря ни слова, двинулся следом за ней.
  - Мы не поедем на машине? - сразу же скисла я, как только увидела, что мы вышли к какой-то странной тропинке и стали углубляться в сторону от дороги.
  Наверное, Лайама позабавил мой тон, и он попытался меня приободрить:
  - Тут недалеко. Не волнуйся.
  Впрочем, мне не о чем было волноваться - почти всю дорогу я ехала на Лайаме. Он любезно нес меня на руках, не выражая при этом ни неудовольствия, ни усталости. Морган давно уже затерялась в бесконечных зарослях парка, к которому мы вскоре вышли. Хотя это трудно было назвать парком - скорее заброшенный участок леса, или пустырь, заросший деревьями и кустарником. Иногда то тут, то там в траве мелькали тропинки, но их было нелегко разглядеть: они резко выныривали из жесткой чахлой травы и так же неожиданно терялись в ней. Весь этот участок выглядел невероятно мрачным, заброшенным, все здесь было в упадке. Я не понимала, зачем мы пришли сюда - казалось, в округе не было ни души.
  Неожиданно из-за какого-то полуизгнившего дерева вышла Морган. Ее глаза алчно блестели, а рот кривила обычная ядовитая усмешка. Лайам, мельком взглянув на нее, бережно поставил меня на землю.
  - Сколько? - небрежно спросил он.
  Морган, плотоядно улыбаясь, весело провозгласила:
  - Я встретила троих... Оставила вам одного.
  Лайам недовольно поморщился и глубоко о чем-то задумался.
  - Где? - отрешенно бросил он в сторону ухмыляющейся Морган.
  - Внизу, у разбитой асфальтовой дороги. Думаю, у них там свидание, или что-то вроде того... Глупая молодежь всегда устраивает там свидания. Но эта своего дружка сегодня точно не дождется! - и Морган весело и звонко рассмеялась.
  Очевидно, они изучили этот кусок леса вдоль и поперек, даже придумали некоторым местам свои имена. Разбитая асфальтовая дорога? Помню, мне подумалось, что место для свиданий могло бы носить и более романтическое имя. Но сейчас я стояла, прислонившись к какому-то замшелому мертвому стволу, и во мне непрерывно росло чувство тревоги.
  - Я пойду вперед. - Наконец, пробормотал Лайам. - Веди ее за мной, ты без труда проследишь мой путь...
  И Лайам скрылся, словно растаял в темноте.
  Несколько секунд мы обе прислушивались к шуршанию травы под его ногами, но этот успокаивающий шелест очень быстро затих. Вокруг снова была кристальная тишина.
  - Идем. - Снисходительно глядя на меня, сказала Морган.
  Я послушно сделала несколько шагов, но колени у меня подкашивались, а ноги путались в траве и сухих палках, в обилии валявшихся на земле.
  - Да, так Лайаму придется нас ждать целую вечность... - скептически, но совсем беззлобно пробормотала Морган, поддерживая меня и беря под руку. - Не то чтобы у него ее не было...
  Наконец, мы действительно вышли к подобию асфальтовой дороги. Она была очень узкой, абсолютно неосвещенной и чудовищно разбитой. Возможно когда-то, когда этот район процветал, а лес был излюбленным местом отдыха местного населения, эта тропинка была оборудована для лихих велосипедистов. Но теперь - как и все в этом уголке - она была заброшена и рассыпалась прямо на глазах. Недалеко от того места, где мы вышли, маячил светлый силуэт, нервно колеблющийся в темноте. Мы с Морган направились прямо туда, причем сестра Лайама выглядела просто обезумевшей от воодушевления.
  Итак, нас отделяло несколько десятков метров, и мы стремительно приближались. Я уже успела разглядеть хрупкий женский силуэт в светлом вязаном пальто. Чем ближе мы подходили - тем сильнее становилась моя тошнота, тем острее мучила меня жажда. В глазах Морган полыхал кровожадный огонек, и она силой тащила меня к расплывчатой испуганной фигурке. Да-да, именно испуганной - я чувствовала, как воздух пропитался человеческим страхом, почти осязаемым.
  Когда до несчастной девушки оставалось всего несколько метров - я до сих пор удивляюсь, как она не заметила нашего приближения - позади нее, из густых зарослей, с тихим шелестом выскочил Лайам. Она даже не успела обернуться, понять, вскрикнуть, как он схватил ее со спины, резко притиснул к себе и с силой тряханул. Раздался противный хруст, и мне подумалось, что он, верно, порвал что-то из ее одежды. Лайам действовал весьма точно, мне, больной и слабой, было очень трудно уследить за его движениями, но вскоре я поняла, что дело было совсем не в одежде.
  Первое, что бросилось в глаза - девушка не сопротивлялась. Она как-то странно и безжизненно висела на руках у Лайама, словно тряпичная кукла, бесхребетная и безвольная. Морган саркастически ухмыльнулась, я перевела на нее взгляд - но объяснения не последовало. Тогда я снова посмотрела на Лайама. Во время всей этой процедуры его глаза были устремлены только на меня. Он жестом подозвал меня и ободряюще улыбнулся - на его лице играла ласковая улыбка. На эту несчастную девушку он смотрел совсем иначе.
  Я неуверенно сделала пару шагов. Прямо передо мной Лайам распростер тело несчастной, и я невольно залюбовалась ею: тонкая, крошечная - она была примерно моего возраста, со светлыми, пышно вьющимися волосами и серыми глазами. Ее локоны рассыпались по черному асфальту, пальто распахнулось, и из этого импровизированного разреза, словно взбитые сливки, выбились воланы светло-розового платья. Я снова обратилась к ее глазам, по-детски чистым. К моему величайшему ужасу и растерянности, по нежной щеке несчастной скатилась крупная слеза, а сами глаза жалобно глядела прямо на меня.
  - Она жива! - воскликнула я и отшатнулась от распростертого на асфальте тела.
  - Ненадолго... - плотоядно улыбаясь, сострила Морган.
  Ее перебил Лайам, который подошел ко мне, взял мои руки в свои ладони и горячо зашептал:
  - Я сделал это для тебя. Она не будет сопротивляться или убегать - она парализована...
  - О, да ты романтик, Лайам... - донесся до меня язвительный комментарий Морган.
  Я с ужасом смотрела на безжизненное с виду тело, представляя, что сейчас испытывает та несчастная, и не могла отвести взгляд. Но Лайам настойчиво - и в то же время ласково - взял меня за подбородок и, приподняв мое лицо, заставил смотреть себе прямо в глаза.
  - Тебе станет легче... Забудь обо всем, что было раньше. Теперь это - твоя жизнь, и не стоит ее усложнять.
  Он бережно подтолкнул меня к девушке, хоть я и упрямо упиралась. Но постояв несколько минут возле тела, я почувствовала какую-то странную потребность дотронуться до нее, прикоснуться к коже... В ушах у меня стучало, словно стрелки невидимых часов бились внутри несчастной девушки. Лайаму уже не нужно было поддерживать или подталкивать. Я опустилась на колени рядом с поломанной распростертой фигуркой. Ее кожа так маняще сияла белизной в непроглядном мраке ночи! Я взяла ее руку и засучила свободный вязаный рукав - как красив был узор из фиолетово-синих вен, хитро сплетенных на запястье! Мне показалось, что я чувствую тонкий, еле уловимый аромат духов, исходящий от девушки - сладкий и манящий. Я наклонилась лишь только для того, чтобы ощутить его полнее, насладиться каждой дивной ноткой этих изысканных духов... Я и сама не заметила, как во рту оказался странный привкус железа, но не как раньше, словно от ржавого гвоздя, а намного лучше. Этот вкус нес насыщение, облегчение, наполнял силой тело, прояснял мысли... Не знаю, сколько времени это заняло - я словно выпала из действительности. Очнулась я, сидя на асфальте, возле тела мертвой девушки с неподвижными пустыми глазами. Внезапно я заметила, что ее запястье все в крови - уже запекшейся. Мои руки тоже отчего-то были в крови. Я дотронулась языком до верхней губы - там тоже была застывшая кровь.
  Вот так легко и естественно, без колебаний и мучений, свершилось мое первое убийство. Лайам ласково погладил меня по щеке, и его глаза светились одобрением и гордостью. Морган, все это время наблюдавшая за мной, тоже казалась вполне удовлетворенной. Красные точки-язвочки на ее лице бесследно исчезли, и про себя я отметила, что про это тоже надо будет обязательно спросить. Хотя, конечно, мне еще о многом нужно будет спросить...
  Усталость прошла, головокружение и боль мгновенно отступили. Я чувствовала себя сильной, отдохнувшей, полной энергии и жизни. Откуда-то появилось удивительное ощущение силы, ясность ума. Только теперь, когда меня не мучила боль, я полностью осознала, насколько лучше стала видеть и слышать, насколько гибче стало мое тело. Я поднялась - в моих движениях появилось что-то новое, что-то от Морган... Думаю, она тоже это заметила, и ее взгляд как-то переменился, стал более задумчивым.
  - Ты разберешься? - спросил Лайам сестру, указывая головой на труп девушки.
  Морган рассеянно кивнула:
  - Да.
  Тогда Лайам, тоже, в свою очередь, кивнув, ласково обратился ко мне:
  - Не хочешь прогуляться?
  Я только этого и ждала. Ведь теперь вечер стал еще прекраснее, и я могла без помех воспринимать его красоту.
  - С удовольствием! - улыбнулась я, и мы направились прямо в непроходимые заросли.
  Поднялся сильный ветер, тишина сменилась змеиным шипением листьев, скрипом деревьев и шуршанием травы под нашими ногами. Никогда я еще не чувствовала себя так прекрасно! Сила, счастье и ...свобода. Эти три слова лучше всего описывали мое состояние. Да, наконец-то я была свободна! Мои воспоминания словно истерлись, из сердца ушла вся боль, вся горечь и жалость. Я была спокойна, была готова уничтожить весь мир ради семьи. Теперь я любила их еще больше, ведь мое сердце уже не захламляли отчаяние и тоска. Лайам, глядя на мое просветлевшее лицо, сам, казалось, сиял. С его губ не сходила нежная улыбка, он не сводил с меня повеселивших глаз. Мы были счастливы, как никто и никогда. Неожиданно до нас донесся отдаленный крик, который тут же оборвался во мраке ночи. Я с тревогой глянула на Лайама, а он ответил, смеясь:
  - Морган развлекается...
  И я засмеялась вместе с ним.
  Когда приступ нашего обоюдного веселья прошел, и наши лица вновь стали серьезными и задумчивыми, я решила, что это самый подходящий момент для искренней беседы: ведь Морган не было рядом, никого не было рядом - мы могли спокойно поговорить.
  - Итак, не хочешь мне рассказать еще что-нибудь о нас, что мне нужно знать? Ты знаешь, что я имею в виду, говоря 'о нас'...
  Лайам улыбнулся - теперь лучезарная, нежная улыбка не сходила с его красивого, бледного лица.
  - А что ты хочешь знать? - игриво поинтересовался он, беря меня за руку.
  - Все! - решительно воскликнула я. - Все, что знаешь ты, для начала.
  Улыбка Лайама стала еще шире.
  - Ты знаешь, в нашем мире нет жестких рамок... Тебе придется все узнавать самой. Но я буду тебе помогать...
  Такой ответ меня нисколько не удовлетворил. В этом Лайам и Морган были очень похожи - они оба любили отвечать в несколько высокопарной, абсолютно туманной манере. Наверно, так говорили в древние века... Не будь Лайам моим обожаемым кумиром, а Морган - бесподобной, великолепнейшей Морган, я бы, пожалуй, стала злиться на подобные ответы. Но члены моей семьи - самые чудесные существа на земле! - могли любой недостаток сделать великолепным достоинством. Я уже чувствовала, что скоро полюблю и эту их странную манеру говорить, как любила в них решительно все.
  Небо было покрыто черным бархатом, окружающий нас бурелом казался каким-то сказочным лесом. Все вокруг расцветало, когда я чувствовала на себе внимательный взгляд Лайама, тот самый взгляд, который раньше казался мне пристальным до почти осязаемого, болезненного ощущения. Дивная ночь! Я вдыхала упоительный густой воздух, и в моей руке была белоснежная ладонь Лайама.
  Я решила начать с малого.
  - Знаешь, я заметила на лице Морган какие-то пятна, похожие на язвы... Не знаю, что это было. Они исчезли к тому времени, когда я... прикончила ту несчастную.
  Лайам слегка нахмурился и серьезно на меня посмотрел.
  - Это ожоги, с Морган часто бывает. Она вела себя не слишком-то осторожно в последние дни. Не переживай, кровь исцеляет все... - произнес он нетерпеливо и добавил уже совсем другим, более строгим голосом. - Почему ты называешься ту девушку несчастной? Тебя это беспокоит?
  Его вопрос застал меня врасплох, и я растерялась. Почему? Ну, ответ вполне очевиден: я же убила ее, лишила жизни ради своей жизни - наверное, это эгоистично и жестоко... Тут я с удивлением обнаружила, что, в общем-то, не чувствую ни раскаяния, ни вины, ни даже жалости. Шокирующее открытие. Но думаю с моральной точки зрения 'несчастная' - вполне точная характеристика убитой девушки, независимо от моих по этому поводу переживаний. Точнее, их отсутствия.
  - Ты не должна переживать об этом ни секунды! - перебил мои мысли Лайам. Он остановился и теперь держал обе мои руки в своих. - Это самая естественная вещь в мире. Для любого вида есть свои хищники. Мы имеем счастье являться хищниками для людей... Вот и все. Убивать, чтобы выжить, и ничего более.
  Я с облегчением вздохнула. Не то, чтобы я нуждалась в моральном оправдании, просто...
  - Я рада это слышать, - проговорила я, улыбаясь, - а то ведь я ни капельки не переживаю, и меня пугает, что ты можешь счесть меня кровожадной безжалостной тварью...
  Тут уже улыбнулся Лайам. Он с явной неохотой выпустил мою левую руку, и мы продолжили нашу прогулку.
  - Я не думаю так, и очень рад, что ты все воспринимаешь правильно. Так намного легче...
  Произнося последние слова, Лайам так тяжело вздохнул, что я поняла, словно он сам мне в этом признался, что для него, в свое время, эта логика не была такой очевидной, и из-за этого он долго мучился. Конечно, я не могла говорить со сто процентной уверенностью, а спрашивать, естественно, не стала. Не для того я сейчас здесь, с ним, чтобы мучить ненужными воспоминаниями. Я с ним для того, чтобы создавать новые, прекрасные и счастливые мгновенья.
  - Расскажи мне о Морган. - Я решила переменить тему. - Ты называешь ее сестрой - старшей сестрой - но я, если честно, никогда бы не сказала, что она старше тебя. Вы выглядите примерно одинаково...
  Лайам невесело рассмеялся.
  - О, Морган намного старше меня... Ты даже не представляешь, насколько! Но я считаю ее старшей сестрой не из-за возраста. Она всегда заботилась обо мне, во всем помогала. Думаю, когда-то с ней случилось то же, что и со мной сейчас: ей понадобился кто-то, кого можно было бы любить, учить и учиться вместе чему-то новому. В конце концов, даже Морган нужна компания. Хотя бы для того, чтобы кем-то командовать... Лайам тихо усмехнулся. Я же переваривала информацию.
  - Значит, Морган обратила тебя? - воскликнула я, озаренная внезапной догадкой. - Вы не родные брат с сестрой! Впрочем, это очевидно... Вы очень разные: внешне, по характеру...
  В этом маленьком открытии было что-то волнующее. Морган в моих глазах стала еще более загадочной фигурой, и более разносторонней, что ли. Очевидно, она не была такой жестокой и холодной, по крайней мере, была такой не всегда. Ведь когда-то же обратила она человека, значит, она не была такой нелюдимой и тоже могла страдать от одиночества, нуждалась в любви... Хотя я никогда не сомневалась относительно ее чувств к Лайаму - иначе как бы я оказалась в их компании?
  - Нет, она мне не родная сестра... Но мы через столькое прошли вместе, столько всего перенесли... Мы с ней очень близки, и знаем друг друга наизусть.
  Я кивнула. Эта история захватывала меня все больше и больше.
  - Тогда расскажи мне что-нибудь о своей сестре! - взмолилась я. - Сколько ей лет, что она любит, где родилась, как жила?
  Лайам задумчиво покачал головой.
  - Я знаю, что Морган любит и ненавидит, знаю многое о ее характере и как правильно обращаться с ее взрывной натурой... Но я ничего не знаю о ее прошлом. Это странно, ведь обо мне она знает решительно все: она создала меня, во всех смыслах этого слова. Единственное, что мне удалось узнать - она родилась во Франции, и было это очень давно. Она не любит говорить об этом и никогда не говорит. Еще одна особенность Морган - она умеет хранить свои секреты.
  Я была заинтригована. Никогда еще любопытство не терзало меня так сильно!
  - Вот откуда у нее этот акцент... - прошептала я почти про себя.
  - Ну, вообще-то Морган может говорить по-английски еще лучше, чем я - а уж я-то истинный уроженец это прекрасной страны... - с невесомым смешком проговорил Лайам. - Просто по какой-то причине она почти никогда не расстается со своей картавой французской 'р'. Она для меня загадка, все еще загадка...
  - Думаю, поэтому ты и любишь ее так сильно. - Без задней мысли сказала я, глядя вдаль.
  - Я многим обязан ей! - с готовностью подтвердил Лайам, вот только в глазах его появилась прежняя безысходная грусть. - Быть избранным ею - большая честь.
  - Да, конечно, она сразу же дала мне это понять... - проворчала я.
  Лайам улыбнулся:
  - Ты ее полюбишь. И поймешь. Когда-нибудь.
  - Да-да, ведь у нас есть целая вечность! - я с удивлением заметила в моем голосе саркастические нотки, совсем как у Морган, и, надо признаться, меня это несколько напугало.
  - Морган очень сильная личность. Она всегда добивается своего... - как-то не к месту, очень тихо произнес Лайам.
  - Это я тоже уже заметила. - Я ответила так же тихо. - Она берет, что хочет. Она кого угодно может заставить служить своим целям. Но я уже люблю ее.
  И это не было неправдой. Морган была из числа таких женщин, которых можно было либо обожать - в немом ужасе, либо ненавидеть - и умереть очень быстро. Я не питала на этот счет никаких иллюзий - то, что позволялось Лайаму, для других каралось неминуемой гибелью.
  - Почему ты сам не обратил меня? - неожиданно спросила я, и в моем голосе прозвучала обида.
  Лайам растерялся.
  - Я не хотел отнимать у тебя твою жизнь - во всех смыслах этого слова. Не хотел лишать друзей, семьи, дома, привычного существования, надежд, наконец! - произнес он неожиданно взволнованно, с горячей убежденностью.
  - И, к тому же, даже если бы он захотел, то не смог бы!
  Я сразу узнала этот насмешливый, язвительный тон. Через секунду перед нами - словно по волшебству - появилась и его обладательница. Движения Морган казались даже еще более гибкими, чем раньше, в них таилась еще большая, недремлющая сила. Она напоминала сытую и довольную пантеру, в глазах - тот же хищный кошачий огонь. Ее прическа довольно сильно растрепалась, и теперь во всем облике Морган было что-то дикое, практически безумное. Она была прекрасна.
  - Да-да, - продолжила она, подкрадываясь к нам бесшумной изящной походкой, - ты думаешь, обращения такая легкая вещь?! - Морган расхохоталась. - Нет. Это не так-то просто... Одного укуса мало - чтобы ни говорили милые фильмы про наших собратьев. Имеется особый ритуал - последовательность определенных действий - который держится в строжайшей тайне, и известен только самым древним и мудрым. Даже мне он достался незаконным путем, если так можно выразиться. Я получила его, минуя правила.
  Морган подошла к нам с Лайамом вплотную и окинула нас насмешливым взглядом. Ее лицо приняло озорное выражение.
  - Но мало знать эти предписания, - продолжила она свою речь, - нужно еще правильно их выполнять... Я несколько раз пыталась, но провалилась. Лайам мое первое удачное творение!
  Морган снова засмеялась, в ее диком безудержном веселье было что-то пугающее. Краем глаза я заметила, что Лайам, наоборот, стал задумчивым и как бы замкнулся в себе. Я ободряюще пожала его руку.
  - Ладно, скоро светает... - произнесла Морган, глядя куда-то за горизонт. - Нам нужно вернуться.
  - Но Лайам же не... не охотился. - Робко возразила я.
  - Ну, у Лайама, наверное, просто не было аппетита. - Насмешливо ответила Морган, глядя на меня сверху вниз. - Впрочем, у Лайама еще есть время, его никто не держит.
  С этими словами Морган скрылась в зарослях, оставив нас одних.
  Я не успела спросить Лайама, нужно ли ему найти себе жертву, как он уверил меня, что все в порядке, и просветил: питаться не обязательно каждый день, некоторые могут обходиться без крови по несколько дней. Впрочем, тут, как всегда, все было глубоко индивидуально.
  - С возрастом, однако, потребность в крови усиливается... - мрачно закончил он.
  Мы направились домой и вскоре нагнали Морган.
  
  Глава III.
  Несколько темно-красных капель засохшей крови на нежно-зеленом свитере, запекшаяся кровь на губах, черно-красные разводы на пальцах... Я с каким-то отрешенным любопытством разглядывала себя в крохотном зеркальце, обнаруженном в моей комнате. Да, теперь та самая комната с кроватью официально принадлежала мне. Это было старинное, треснувшее зеркало в облезшей оправе цвета старой меди. И в этом зеркале отражалось холодное бледное лицо с прозрачными болотными глазами, ровной гладкой кожей, сквозь которую местами просвечивали мелкие сосудики и голубоватые жилки. Зеркало было мало для того, чтобы увидеть всю себя целиком, поэтому глаза, губы и волосы приходилось рассматривать по частям, перемещая прямоугольное зеркальце. Таким образом, мой облик в целом так и осталась для меня загадкой.
  Я широко улыбнулась своему отражению и с интересом стала рассматривать свои зубы. Ничего сверхъестественного я там не обнаружила: белые и блестящие, как всегда... Во всяком случае клыков в несколько сантиметров длиной у меня не было точно. Впрочем, у меня всегда были довольно хорошо заметные клыки, встречающиеся у людей не так часто - у большинства они редуцировались в процессе эволюции и стали менее заметными. Ведь современному человеку не надо охотиться, как животному, разрывая жертву на части собственными зубами. Я провела указательным пальцем по ровной кромке белоснежных зубов - пожалуй, они стали немного острее.
  За этим занятием меня и застал Лайам. Он лишь улыбнулся, но ничего не сказал. Сейчас он выглядел намного более бодрым и веселым, чем накануне, после встречи с Морган. Я была этому невероятно рада.
  - Если хочешь, можешь переодеться... - Предложил Лайам, окинув меня быстрым цепким взглядом. - В сумке есть кое-какие вещи, их приготовила Морган.
  Я кивнула и поблагодарила его. Конечно, я желала переодеться: выглядела я весьма потрепанной! И принять душ... Странно, но на коже было противное ощущение пыли, которое безумно раздражало. Это казалось таким глупым - но я буквально чувствовала себя грязной.
  - У меня такое ощущение, будто я чувствую каждую пылинку на своем теле... - пожаловалась я, поежившись.
  Лайам серьезно кивнул.
  - Наши чувства острее, чем у людей. Во всех отношениях. Иногда это выгодно и является преимуществом, а иногда - проклятьем. Мы можем различать миллионы фактур и поверхностей, едва прикоснувшись к ним - отличить медь от золота, один сорт дерева от другого... Но зато такие явления как пыль могут доставить нам такие беспокойства, какие людям и не снились.
  Я продолжала нервно ежиться - после слов Лайама противное ощущение стало еще более отчетливым и реальным. Сам же Лайам уже сменил одежду - на нем были песочного цвета брюки и тонкий джемпер, лазурный, словно небо летним днем.
  Вещи для меня оказались в той самой маленькой сумке-сундучке. Вместе со своими сестрами она мирно покоилась в 'сокровищнице'. Я присела возле сумки и, открыв замок, стала с любопытством извлекать из нее вещи. Конечно, вещей было немного - это легко можно было предположить, исходя из размеров 'сундучка' - но вся одежда казалась очень удобной и уютной. Недолго думая, я подхватила сумку - она оказалась на удивление легкой, почти невесомой, и направилась с ней к себе в комнату. Лайам по-джентельменски удалился, давая мне время на то, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. Я слышала, как они изредка переговариваются с Морган в гостиной.
  Я выбрала светло-серые джинсы и стального цвета кофточку с длинным рукавом - необычайно мягкую и приятную для кожи. Вскоре я заметила, что практически все вещи в моем гардеробе, да и в гардеробе Лайама и Морган - из натуральных и мягких тканей, которые были очень удобны в ношении. Этому было вполне очевидное объяснение - чувствительность нашей кожи. Думаю, грубые волокнистые ткани могли бы стать настоящей пыткой. Однако несколько позже я выяснила, что эта особая чувствительность - тоже вещь глубоко индивидуальная. Забегая вперед, скажу, что мне даже удалось встретить вампира в грубом шерстяном колючем свитере. Итак, я, как и говорил Лайам, познавала себя; я выяснила, что обладаю повышенной чувствительностью. Хотя, как заверил меня Лайам, тут еще рано было делать какие-либо выводы: у всех новичков повышенно-чувствительная кожа, с годами это может пройти.
  Сказать по правде, меня все это мало волновало, хотя я искренне считала все эти особенности моего нового бытия интересными. Повышенная чувствительность или нет, какая, в сущности, разница? Не думаю, чтобы это что-то меняло. Это была лишь забавная подробность, которую можно было обсудить на досуге или упомянуть в светской беседе... Но светских разговоров не предвиделось, а досуг я предпочитала занимать другими делами, так что для меня особенности моего восприятия оставались не более чем любопытной деталью.
  Я схватила выбранные вещи, дополнив комплект парой черных пушистых носков, но сделала это скорее по привычке, нежели чем из необходимости - раньше у меня всегда мерзли ноги. На кровати лежало огромное мохнатое черное полотенце, заботливо приготовленное кем-то из моей семьи. Я больше склонялась к тому, что это сделал Лайам. Я взяла полотенце и направилась в ванную, проделав заковыристый путь: сначала прошла в 'сокровищницу', оттуда в комнату Морган, а уже потом - в ванную. Я поразилась, насколько уютнее стало в этой комнате: казалось, что здесь провели генеральную уборку - так все блестело, а полочки наполнились множеством различных банок и бутыльков.
  Я быстро повернула два забавных, в старинном стиле, краника бронзового цвета. Душ недовольно зашумел, и, спустя секунду, в ванную полилась вода. По привычке, я вытянула вперед руку и подставила прямо под струю - проверить, не слишком ли горячая или холодная? Но в очередной раз я испытала лишь удивление, смешанное с полнейшим недоумением - я не могла определить, холодная вода бежит, или горячая! Это казалось полнейшим бредом, я провела минут пятнадцать, то погружая ладонь в хрустальный водопад, то вновь убирая ее. Я чувствовала под рукой что-то бесформенное, текучее - по ощущениям все было точно так же, как раньше, даже с завязанными глазами я легко могла бы сказать, что это - вода. Но вот температура...
  Так и не найдя разумного объяснения, я решила плюнуть на все и не тратить больше на эти странности драгоценного время. Мне хотелось поскорее присоединиться к Лайаму и Морган, так что я, отбросив колебания и быстро раздевшись, залезла под струю, бурным потоком низвергавшуюся в ванную. Это было, пожалуй, самое странное ощущение в моей жизни. Капли воды - горячей ли, холодной ли? - падали на мою кожу, и вызывали странное ощущение стянутости, словно неожиданно моя кожа стала мне мала. Чем дольше я стояла под струйками воды, тем сильнее становилось это ощущение, из забавного переходя в почти болезненное. Казалось, что моя кожа вот-вот порвется.
  Я без особой надежды покрутила краны - но никаких перемен, на мой взгляд, не произошло. В общем, вымыв голову, я с облегчением выбралась из ванной. Ерунда какая-то! Надо будет спросить у Лайама...
  Быстро одевшись и как следует вытерев волосы, я прошла прямо в гостиную, где на большом диване в непринужденных позах сидели Лайам и Морган. Я открыла было рот для наболевшего вопроса, но взгляд, случайно брошенный на Морган, меня остановил. Я увидела такое великолепие, которое и самых красноречивых лишило бы дара речи.
  Морган сидела, закинув одну руку за спинку дивана, а вторую небрежно отбросив на вышитую подушку. Голова ее была грациозно склонена набок, а взгляд - как мне показалось - обращен на сидящего напротив Лайама. Но не это привлекло меня - к грациозным и величественным движениям и позам Морган я уже немного привыкла, удивила меня ее одежда. Я всегда считала, что Морган выглядит по-старинному прекрасно: в ее лице читалось древнее благородство неведомых мне эпох. Ее манеры, некоторые обороты речи и прическа особенно сильно выдавали ее несовременное происхождение, если так можно выразиться. И, конечно, нельзя забыть про одежду - в новых, довольно модно скроенных вещах Морган всегда ощущались древние силуэты, какие-то античные детали. Но сейчас ее костюм выглядел так, словно она принесла его из того века, в котором когда-то была рождена. И он делал ее ослепительную красоту по-настоящему завершенной.
  Итак, передо мной, небрежно развалившись, сидела какая-то знатная дама, невероятно прекрасная, неприступно гордая и величественная. Ее темные волосы, вьющиеся упругими локонами, были забраны наверх, лишь по бокам головы свисали две черные спиральки. На лбу, где начинался прямой пробор, висела маленькая подвеска с крупным темно-красным камнем, от которой по обе стороны головы расходились бархатные шнурочки. Казалось, тусклые отблески камня в унылом освещении комнаты отражаются в черных живых глазах Морган, придавая им сходство с тлеющими углями.
  На Морган было богатое платье, которое, мне подумалось, хранилось в одном из больших древних сундуков 'сокровищницы'. Черная блестящая ткань туго обтягивала тонкую талию - думаю, это было что-то вроде корсета. Квадратный вырез, очень глубокий, открывал гладкую белую кожу, тускло сияющую в полумраке комнаты. Рукава, плотно обтянув руку у плеча, сильно расширялись книзу, заканчиваясь обилием бордовых кружев, которые по цвету напоминали запекшуюся кровь. Корсаж также был украшен этим кружевом, но не в таком количестве. Юбка же заняла половину дивана и красивым полукругом расстелилась на полу, полностью скрывая ноги Морган. Это было великолепное платье, овеянное духом прошлых веков, из дорогой сияющей ткани, правда, немного мрачное, но я уже успела заметить, что именно такую одежду и предпочитала Морган. Насыщенный черный цвет делал ее кожу еще белее, придавая ей сходство со старинным приведением.
  Заметив мой восхищенный взгляд, Морган едва заметно усмехнулась и слегка дотронулась до тяжелых, длинных сережек, как бы поправляя их. Думаю, она знала, насколько изящным было это движение: широкий рукав, расшитый кружевом, соблазнительно соскальзывал, обнажая точеные запястья и изящные кисти, а длинные ловкие пальцы рассеянно перебирали многочисленные блестящие подвески сережек. Мне подумалось, что Морган, в человеческой жизни, вовсю пользовалась своей красотой, и наверняка была искусной соблазнительницей.
  Рядом с ней - грациозной и роскошно одетой - мы с Лайамом казались серыми и убогими. Впрочем, я давно подметила, что Лайам выглядит намного современнее Морган, в его манерах и речи не было так много влияния прошлого. Иногда он казался вполне обычным человеком - если не смотреть ему в глаза и не говорить с ним. Морган же, в каждом своем движении, была чуждой всему новому и казалась скорее призраком из прошлого, из каких-то других, далеких и неведомых времен.
  С трудом оторвав взгляд от Морган, я нерешительно осмотрелась по сторонам, а потом робко села в кресло. Это было так странно: я считала это место своим домом, а Морган и Лайама - своей семьей, но в то же время, чувствовала себя в этой квартире просто гостьей, а между моими недавно обретенными родственниками и мной была еще невидимая, но очень прочная стена. Мне казалось тогда, что это все из-за того, что они еще не успели узнать меня, не доверили мне своих секретов, но я верила, что со временем это обязательно пройдет. Во всяком случае, с Лайамом у меня таких проблем не будет... По-правде сказать, с Лайамом таких проблем и не было - он был со мной очень откровенен и всегда относился ко мне с заботой и добротой. А вот Морган... Мне бы хотелось, чтобы когда-нибудь она полюбила меня так, как Лайама, но сейчас это казалось просто невозможным.
  Я со вздохом оглядела уютную комнату. Здесь тоже произошли какие-то неуловимые перемены, трудно было сказать, что именно изменилось, но вся квартира неожиданно стала выглядеть более обжитой. Может, дело было в исчезнувшей пыли, может, прибавилось что-то из вещей - не знаю, но я поразилась этому волшебному преображению, свершившемуся в такой короткий срок. Удивительно, пока я развлекалась у себя в комнате с зеркалом, Морган и Лайам буквально оживили эту квартиру. И когда только успели?
  Молчание затянулось. Глядя по сторонам, я чувствовала, как Морган и Лайам по очереди бросают в мою сторону внимательные взгляды. Только Лайам это делал, бесконечно переживая за меня и заботясь обо мне, а Морган - из праздного любопытства.
  - У вас проблемы с краном... - пробормотала я, уставившись на юбку Морган, красиво распластанную на ковре. - Вода какая-то странная...
  Морган легко рассмеялась - я бы сказала, почти с нежностью. Она одарила меня снисходительным задорным взглядом, как, бывает, взрослые смотрят на детей, спрашивающих какую-нибудь очевидную глупость. Затем она посмотрела на Лайама, как добрая заботливая бабушка смотрит на более взрослого и разумного внука, и легким кивком головы, все так же смеясь, пригласила его разъяснить все неразумной мне. Лайам же посмотрел на меня ласково, словно желая приободрить и смягчить бестактность сестры.
  - С водой все в порядке, - вкрадчиво, как учитель на уроке, проговорил он, - просто ты теперь будешь воспринимать температуру несколько иначе, не так, как раньше...
  Он на секунду задумался, словно подбирая слова. Морган, казалось, ждала продолжения с не меньшим интересом, чем я.
  - Для нас холод и тепло - совсем другие ощущения, нежели для людей, но это не значит, что мы их не чувствуем. Просто чувствуем по-другому, но они остаются такими же разными и легко отличимыми друг от друга. Ты скоро поймешь и привыкнешь, и для тебя это перестанет быть проблемой, все будет так же просто, как раньше. У тебя сейчас самая сложная пора - привыкнуть к новым ощущениям и научиться разбираться в них. Но это быстро пройдет, я обещаю. К тому же изменится лишь совсем немногое. Пожалуй, температура - самое неприятное. Но мы все через это проходим...
  Мне понравилось, как он говорил. Его мягкий проникновенный голос всегда спасал меня от приступов паники, впрочем, как и его теплый ласковый взгляд. Без лишних сложностей он мог разложить все по полочкам, объяснить даже самые трудные для моего понимания вещи. И, самое главное, он всегда мог успокоить меня и дать надежду. Вот и сейчас - я поверила, что все будет хорошо, и даже странность всего происходящего перестала меня смущать.
  А вот Морган под конец повествования явно заскучала. Хотя, не удивительно: думаю, она и сама когда-то говорила то же самое Лайаму, и, как знать, несколько столетий назад кто-то наверняка объяснял это и ей. По правде сказать, мне было трудно представить Морган на моем месте - новообращенной, неопытной, растерянной... Если я еще могла предположить, что таким когда-то был Лайам, то с Морган эта роль просто не вязалась. Может, поэтому в ней и не было никакой снисходительности? Просто она слишком долго была всемогущей, всесильной, дерзкой и одинокой. Нет, слово 'одинокой' как-то не подходит, в нем звучит что-то жалостливое, а в Морган нет ни жалости, ни сожалений. Правильнее сказать - единоличной. Хозяйка сама себе, сильная и беспощадная. На протяжении веков...
  Это делало ее еще более страшной для меня, рядом с ее мрачным, вековым могуществом меркли все мои робкие надежды, я ощущала себя жалким ничтожным твореньем, нежеланным и не особо нужным. Совсем другое заставлял меня чувствовать Лайам: каждое его слово, каждый взгляд наполняли меня радостью и воодушевлением, светлыми надеждами на вечное, непоколебимое счастье. Думаю, доброта и спокойствие Лайама, его нежное участие происходили из того, что он сам еще слишком хорошо помнил, каково это - очутиться в новом теле и увидеть мир с новой стороны. И я была благодарна ему за все его наставления, подсказки и объяснения.
  Его участливый голос вывел меня из задумчивости:
  - Что ты почувствовала? - спросил он, ласково глядя на меня.
  Сказать по правде, я и сама не привыкла к такому обилию внимания и понимания. Никто никогда не спрашивал меня так искренне - что я чувствую, чего хочу... Да я бы и не ответила, пожалуй - я не особо доверяла людям при жизни. Еще один странный момент: я стала говорить так, словно умерла - 'при жизни'. Что ж, может, так оно и было. Но настоящая жизнь для меня только начиналась.
  Минуту поколебавшись, я ответила:
  - Неприятное ощущение... Знаешь, это трудно описать... Словно кожу стянуло, будто она вот-вот порвется...
  Тут Морган громко и без стеснения расхохоталась. Она смеялась, запрокинув назад голову, а подвески в ее тяжелых старинных сережках игриво позвякивали.
  - Боже мой... - пробормотала она сквозь смех, - хватило же у кого-то ума мыться в ледяной воде.
  Ее смех оборвался так же неожиданно, как и начался. Она серьезно на меня посмотрела, и, оправив платье, невесело протянула:
  - Тебе еще многому придется научиться...
  Все это время Лайам неодобрительно глядел на сестру. Но я нисколько не обижалась - Морган была Морган, она крепко держалась своей порывистой, непримиримой натуры. В конце концов, мне даже нравилось за ней наблюдать, как за чем-то редкостным, экзотическим и опасным.
  - Как успела заметить Морган, вода была холодная. - Со вздохом пробормотал Лайам. - Ты права, это трудно описать... - Тут он весело мне улыбнулся, уж не знаю, что его так рассмешило. - Холод стягивает нашу кожу, чем холоднее - тем болезненнее ощущение. А тепло... В общем, комнатная температура почти не ощутима, а когда жарко - становится трудно дышать, кажется, что в помещении очень душно. Если температура поднимается слишком высоко - можно ощутить легкие покалывания... Этого не понять, пока все не испытаешь.
  Я усмехнулась. Что ж, я хочу понять все как можно скорее! Я решительно поднялась с кресла и направилась в ванную. Там я, усевшись на пол возле ванной и отвернув кран, пустила воду на полную мощность, засучила рукав и подставила ладонь под бурный поток. В кожу словно вонзились тысячи игл, это было невероятно больно - я резко отдернула руку. Очевидно, это был кран с горячей водой. Я посмотрела на покрасневшую руку. Казалось, вот-вот - и проступят волдыри, словно я засунула руку в кипяток. Но при этом кроме 'игл' я не почувствовала ничего! Все прежние представления о мире рушились... Все это казалось нелепым. Впрочем, вскоре кожа приобрела свой обычный бледный цвет, что тоже было странно - ведь, судя по всему, я засунула руку в воду с крайне высокой температурой, и последствия должны были быть намного существеннее.
  Наученная горьким опытом, второй кран я открыла не так сильно, и едва коснулась воды пальцами. Подушечки стянуло, но не так сильно - это даже скорее было приятно, освежающе. Я сильнее отвернула кран и внесла под струю всю руку. На этот раз кожа словно стала мне мала и, казалось, вот-вот должна была разорваться. Я отвернула кран с горячей водой, совсем легонько, и чуть завернула кран с холодной. Результат получился интересный - я едва ли почувствовала что-либо, только удары капель. Ничего более.
  Неожиданно за моей спиной раздалось легкое шуршание, словно плотная ткань проскользила по полу. Я обернулась: в дверном проеме стояли Лайам и Морган. Пышная черная юбка заняла практически все пространство, а сама же красавица-Морган стояла, прислонившись к дверному косяку и скрестив тонкие руки на груди. Перехватив мой взгляд, она закатила глаза, фыркнула и, резко развернувшись, величественно удалилась, наполняя воздух шелестом платья, словно шуршанием осенних листьев. Лайам же, пряча улыбку, подошел ко мне. Он подал мне руку и помог подняться с пола, а затем закрыл воду.
  - Тебе не нужно торопиться... Все это придет само - легко и естественно. - Улыбаясь доброй улыбкой, проговорил Лайам. - Поверь мне, я знаю по своему опыту.
  Мы немного помолчали, и под его сияющим взглядом, как всегда, растаяли мои неуверенность и упрямство. Неожиданно Лайам произнес:
  - Не хочешь прогуляться?
  Я с удивлением на него посмотрела:
  - Но солнце...
  Ведь сейчас был день. Или утро... Я в сотый раз подумала, что совершенно выпала из временной последовательности и в лучшем случае могу предположить, какая сейчас часть суток.
  - Ну, у тебя, как мы выяснили, с этим проблем нет. У меня вроде тоже. - Весело сказал Лайам.
  Неожиданно мне страстно захотелось выйти, осмотреть окрестности при дневном свете, побродить в заброшенном лесу, пройтись по разбитой асфальтовой дороге...
  - Думаю, это замечательная идея! - я зажигалась энтузиазмом Лайама все больше. - Но вот Морган...
  - Морган останется дома. - Пожал плечами Лайам.
  Я удивилась - мне было странно, что он мог так спокойно оставить ее одну, бросить, так сказать. Ведь я видела, с каким почтением он к ней относится. Очевидно, Лайам понял, о чем я думаю.
  - Поверь, Морган не такая уж большая любительница моей компании... - грустно усмехнувшись, произнес он. - Еще одна причина, почему ты - тут.
  Я подавила тяжелый вздох. Не знаю, с чего вдруг мне стало не по себе. Но Лайам снова посмотрел на меня своими сияющими серыми глазами - и все как рукой сняло.
  - Тогда пойдем.
  Мы быстро вышли из квартиры, не встретив при этом Морган. Очевидно, она прошла в свою комнату. Я было хотела предупредить ее о нашем уходе, но Лайам только рассмеялся, сказав, что она уже все знает. На мой недоумевающий взгляд он ответил:
  - У Морган очень хороший слух...
  Вскоре мы уже были на улице, освещенной тусклым солнечным светом. Самого солнца видно не было - небо было облеплено серыми тучками, а в воздухе витала какая-то блеклая пыльная дымка. Мне было абсолютно комфортно - словно ничего и не изменилось, но вот Лайаму явно было не так легко, как мне. Несмотря на совсем неяркий свет, он все же болезненно щурился. Затем, нехотя, надел солнечные очки.
  - Должно быть, это странно выглядит в такой не солнечный день, да? - невесело пробормотал он. - Но ничего не поделаешь.
  Мы пошли в лес. Забавно, но сегодня он показался мне совсем близким, хотя расстояние осталось прежним и шли мы той же дорогой. Умом я понимала, что идти было довольно далеко, но вот судя по ощущениям... Я пришла к выводу, что вчерашняя охота придала мне море сил. Я не чувствовала усталости и легко перепрыгивала через поваленные деревья, когда мы очутились в лесу. Мы довольно долго брели молча, и я поняла, что Лайам ведет меня к какому-то определенному месту, где мы удобно расположимся и сможем побеседовать. Вообще-то я даже радовалась, что мой спутник молчит - это давало мне возможность спокойно и вдумчиво насладиться дикой, своеобразной красотой этого места.
  До нас то и дело долетал прохладный ветерок, и я удивилась - порывы ветра ощущались точно так же, как и раньше. В моем новом мире, похоже, все противоречило себе. Я решила отложить этот вопрос до того момента, когда мы достигнем заветной цели. А мы все шли и шли бодрым уверенным шагом, и прошли, пожалуй, уже несколько километров. Впрочем, меня это не волновало, потому что усталости я не ощущала никакой. К тому же со мной был Лайам - когда он был рядом, я не волновалась ни о чем.
  Неожиданно Лайам замедлил шаг. Я тоже притормозила и внимательно огляделась по сторонам - очевидно, мы были уже совсем близко. Деревья расступились, и перед нами открылась узкая полоска земли, поросшая чахлой, желтеющей травой, а за этой полосой, вдалеке, расстилался покрытый серой плотной дымкой город. Мы вышли к какому-то крутому, но не слишком высокому обрыву, с которого открывался поистине волшебный вид - пусть он и не был красочным и ярким, но в его спокойном сером сиянии тоже была своя романтика. Мы подошли к самому краю обрыва, и я с большой долей язвительности отметила про себя, что в отличие от большинства обрывов, склонов и оврагов России, этот не был завален вековыми залежами мусора.
  Мы стояли, выпрямившись во весь рост, подставляя лица свежему порывистому ветру, который доносил до нас отзвуки большого, энергичного города. Впрочем, все эти городские звуки долетали до нас в очень приглушенном состоянии и были вполне приятным фоном, который нисколько не помешал бы душевной беседе. Я посмотрела на Лайама - в его помутневшем взгляде на этот город теплели нежность и большая любовь, словно он вспоминает о чем-то прекрасном, связанном с этим местом. Думаю, Лайам, не в пример нам, современным людям, искренне обожал свою страну, место, где он родился. Думаю, он скучал по своей жизни, из которой его эгоистично вырвала Морган. Думаю, он бы многое отдал, чтобы вернуться назад, к своим друзьям и семье, и прожить короткую человеческую жизнь...
  Наверное, Лайам почувствовал мой пристальный взгляд - он повернулся ко мне и невесело улыбнулся.
  - Я хочу рассказать тебе кое-что... - произнес он серьезно и уселся прямо на колючую траву.
  Я, секунду поколебавшись, последовала его примеру и приземлилась рядом. Теперь мы оба смотрели вдаль, на расстилающийся перед нами город. Я огляделась по сторонам. Наверное, это было действительно одно единственное место, с которого можно было наблюдать подобный обзор - отдаленный и в то же время детальный. Романтика, красота и покой. Замечательное место.
  - Если бы я знала о таком прекрасном месте - то никому бы его не показывала! - пробормотала я полушутя-полусерьезно.
  Вообще-то у себя дома я знала множество таких прекрасных мест - клянусь, я облазила все окрестные леса и нашла несколько укромных, божественно прекрасных уголков, о которых не рассказывала никому, потому что есть в нашей жизни места, которые так близки для сердца и так любимы, что даже самые дорогие люди порой кажутся недостойными, чтобы разделить их с тобой. Это как открыть душу, признаться в чем-то сокровенном. Думаю, Лайаму было нелегко решиться привести меня сюда - ведь это был его 'сокровенный уголок'. И то, что он все-таки открыл его мне, говорило о многом. Я была польщена таким доверием, ведь я знала, что Лайам относится к этому месту точно так же, как и я к своим излюбленным 'укрытиям'. Я отлично понимала, что означает такое доверие.
  - Мне приятно разделить красоту этого места с тобой... - задумчиво глядя вдаль, отозвался Лайам. - Я никогда не приходил сюда с Морган, но думаю, она выследила меня и тоже бывала здесь. Впрочем, она прекрасно знает, что я прихожу сюда, когда хочу побыть один...
  Его голос, все более замирающий, совсем растворился в сухом шорохе травы. Я же, крепко прижавшись к Лайаму, спокойно ждала продолжения. Здесь, у этого обрыва, полностью проявилось прекрасное чувство, обрывки которого я уже испытывала раньше: это было ощущение безграничной свободы - от всего и от всех! - смешанное с искрящимся счастьем и осознанием того, что больше в жизни нет ни тревог, ни забот, и не нужно никуда спешить - ведь впереди только вечность.
   - Значит, вы с Морган уже некоторое время жили здесь? - я осторожно приступила к расспросу, прервав затянувшуюся паузу.
   Лайам усмехнулся.
   -Жили? Да, мы жили здесь. Как ни странно, но мы постоянно возвращаемся в эту квартиру - иногда после весьма длительного отсутствия. Это что-то вроде нашей штаб-квартиры. Последний раз мы были здесь несколько лет назад, правда, мы тогда задержались ненадолго. А лет пятнадцать назад, вернувшись из Норвегии, мы безвыездно прожили тут около пяти лет.
  Я слушала, затаив дыхание. Передо мной разворачивалось кружево чужой, невероятно интересной жизни, и я со всем вниманием старалась вникнуть в его узор.
  - Значит, вы много путешествовали? И каждое путешествие заканчивали возвращением сюда? - спросила я поспешно.
  - Ну... - Лайам опустошенным взглядом впился в распростертый перед нами город. - Можно сказать и так. Мы посетили множество стран и городов, можно даже сказать - мы никогда не прекращали наше движение. Но наши путешествия не всегда заканчивались здесь, потому что начались они, когда эти дома еще не были построены. Мы являемся первыми и единственными хозяевами этой квартиры.
  Я задумалась. Вновь воцарилось умиротворенное молчание.
  - Почему же вы нигде не осядете? Вы могли бы выбрать какое-нибудь прекрасное место и жить там в свое удовольствие. Переезды вещь очень хлопотная...
  Лайам задумчиво покачал головой, затем едва улыбнулся.
  - Трудно назвать какую-то одну причину... Меня гонят свои тревоги, Морган - ее собственные. Я все никак не мог найти себе места, все никак не мог забыть свою прежнюю жизнь, хотя и не могу отрицать, что теперешнее мое существование кажется мне пределом мечтаний. А Морган... Ее вообще трудно понять - она беспокойная душа, все мечется из города в город, и с каждым годом ее сердце только больше ожесточается.
  После недолгой паузы Лайам добавил с грустной улыбкой:
  - Как видишь, даже такие существа, как мы, могут быть глубоко несчастны... Но не об этом речь.
  С этими словами он вынул из кармана брюк небольшую черную коробочку, обтянутую черным бархатом. Она была обычной прямоугольной формы, плоская, вполне современная на вид. Я с любопытством следила за каждым движением Лайама - он ловко распахнул коробочку и передал ее мне. Я осторожно взяла изящный предмет и заглянула внутрь.
  На мягком бархатном ложе, черном, как беззвездная безлунная ночь, лежал старинный серебряный крест, почерневший от времени. Он был размером с ладошку, казался тяжелым и массивным, но был искусно выполнен и украшен изящным узором. Каждая из четырех сторон заканчивалась темным фиолетовым камнем овальной формы, отполированным до глянцевого блеска. Это были небольшие камушки, наверное, аметиста, аккуратно вставленные в металл. Каждая 'лопасть' креста заканчивалась округлой, красивой дугой, украшенной узором. Эти дуги изящно гармонировали с покатыми аметистами.
  Я ласково провела пальцем по холодной, гладкой поверхности креста. Он казался мне посланцем из прошлой жизни Лайама, и я горько жалела о том, что он не может рассказать мне его историю.
  - Неужели ты не хочешь узнать мою историю? - неожиданно настойчиво спросил Лайам. - Я думал, ты будешь расспрашивать меня о моем прошлом.
  Я вздрогнула от неожиданности и подняла глаза на его спокойное, серьезное лицо. На секунду мне показалось, что в глазах Лайама мелькнула усмешка. Я тихо ответила:
  - Ты даже не представляешь, насколько сильно меня терзает этот вопрос.
  Лайам открыто улыбнулся:
  - Тогда я расскажу тебе.
  Думаю, он так же сильно хотел рассказать о себе, как и я хотела это услышать. Нас всегда снедает непреодолимая потребность поведать кому-то хоть незначительную часть своей жизни, рассказать о себе... Это странно, но это так. Даже самые гордые любители одиночества нет-нет, да и обмолвятся, приоткроют себя на секунду. Это в нашей природе.
  -Что ж... - неуверенно начал Лайам. - Как ты, наверное, успела догадаться, я родился здесь. То есть, не в Лондоне, нет. Я родом из другого городка...
  Лайам на секунду задумался.
  - Я родился в 1806 году, в милом уютном городе под названием Ковентри. Ты слышала когда-нибудь о леди Годиве? - неожиданно спросил он.
  Я напрягла память, затем с улыбкой ответила:
  - Да, кажется... Это дама, которая ездила обнаженной на коне в пользу бедных.
  Лайам рассмеялся.
  - Ну да, вроде того. Так вот, Ковентри - своего рода место рождения этой легенды. У нас есть памятник вышеупомянутой леди, есть ежегодные фестивали... Это довольно знаменитая женщина - ее можно встретить в литературе, живописи и кинематографе.
  Впрочем, и без нее в моем городе есть на что посмотреть. - Лайам тяжело вздохнул. - Правда, я давно не был там...
  Наступила пауза. Я молча разглядывала крест, а мой собеседник сидел, погрузившись в свои воспоминания, и, казалось, совсем про меня забыл. Через некоторое время он, внезапно оживившись, продолжил.
  - Знаешь, я всегда хотел быть врачом. Врачом был мой дед - отец отца. Но не вышло... Я закончил технический институт и был весьма горд собой. Мой отец работал на фабрике по производству часов и занимал там далеко не последнюю должность, а мать - женщина очень деятельная и своевольная - торговала тканями.
  Мы жили в небольшом уютном доме, ближе к центру, на светлой чистой улице. Невдалеке протекала река, через которую был перекинут живописный мост, по которому я любил гулять вечерами. Я любил эти места так сильно! Во всем мире нет ничего прекраснее того уголка, где когда-то был счастлив...
  Лайам посмотрел на меня, его лицо казалось взволнованным. Думаю, воспоминания давались ему нелегко, но не потому, что он обо всем позабыл, а, наоборот, потому что прошлое было слишком живо в его сердце.
  - На первом этаже была мамина лавка, где плотными свертками лежали миллионы различных тканей. - Продолжил Лайам, вновь глядя перед собой. - А она любила восседать за прилавком и бойко болтать с покупательницами. Знаешь, отец всегда был против этого, но мать любила свое дело. Из-за этого они часто ругались, но она никогда не уступала.
  Во втором этаже располагалась наша скромная квартира из нескольких просторных комнат. Отец не любил излишеств, поэтому у нас все было очень просто. Закончив институт, я устроился на фабрику к отцу, но меня никогда не влекло то, чем я занимался. Впрочем, я не слишком много времени провел за этой работой. Меня всегда больше влекла медицина...
  Вскоре я сдружился с сыном аптекаря, и довольно много времени проводил у них - наблюдал, как готовятся лечебные порошки и капли.
  Лайам усмехнулся. Его рассказ был каким-то нестройным, словно он выдавал мне выборочные подробности, отчего картина его жизни казалась разбросанной и неопределенной.
   - Вообще-то у меня было много друзей, но он - сын аптекаря - был, пожалуй, моим самым близким товарищем. Мы много времени проводили вместе. Работа на фабрике становилась просто невыносимой, хотя я и был там на хорошем счету. Уж не знаю, благодаря влиянию отца или природным талантам, или и тому, и другому...
  В целом, моя жизнь была вполне обычной и протекала безмятежно, все шло своим чередом. Школа, институт, друзья, работа, семья... Даже и не знаю, как могла бы сложиться моя жизнь дальше - возможно, вполне счастливо, но не думаю, чтобы мое будущее сулило мне какие-либо выдающиеся свершения. Но я любил свою жизнь - любил наблюдать за людьми и бродить в одиночестве по городу, любил друзей и был искренне привязан к семье. Думаю, все сложилось бы вполне обыденно, если бы не Морган.
  Голос Лайама стал глухим и отрешенным. Я чувствовала, что мы приближаемся к самой интересной, самой главной части его повествования.
  - Итак, года сменяли друг друга. Родители старели и все сильнее упрекали меня в том, что я не проявляю должного интереса к фабричному делу, не женюсь и вообще, по их выражению 'не от мира сего'. Возможно, они были правы: каким бы обычным я ни казался на вид, но меня всегда интересовали другие вещи. Меня привлекало одиночество, хотя я и имел немало друзей, которые меня искренне любили.
  Но кое-что привлекало меня еще больше - страдание. Я всегда тяготел к страждущим, потерянным существам: мне нравилось облегчать их муки, выслушивать их жалобы и помогать им по мере сил. Думаю, это во мне говорила кровь деда, который был искусным врачевателем. Друзья, смеясь, утверждали, что у меня исцеляющий взгляд. - Тут Лайам улыбнулся и посмотрел мне в глаза. - Говорили, что одно мое присутствие облегчает их боль и грусть, отгоняет тревоги и страхи, если таковые имелись в наличии...
  Я порывисто выдохнула.
  - Значит, это было у тебя и при жизни? - тихо спросила я. - Мне кажется, ты родился с каким-то даром.
  Лайам еле слышно рассмеялся.
  - Не знаю. Да и имеет ли это значение? Я жил весьма просто, помогал бедным, подкармливал бездомных животных. Мне всегда казалось, что в этом мое призвание - облегчать чужие страдания. Призвание никому непонятное, я бы даже сказал, вызывающее раздражение окружающих. Порой мне кажется, что, несмотря на обилие любящих людей, меня мало кто по-настоящему понимал. Думаю, мне все же надо было стать врачом, несмотря на то, что родители были против...
  Лайам тяжело вздохнул и покачал головой, как бы отгоняя тяжелые, грустные мысли. Затем через силу улыбнулся.
  - Как и все в этой жизни, непонимание тяготеет накапливаться, расти. Родители все сильнее разочаровывались во мне, думаю, из-за того, что слишком сильно меня любили. Я был уже довольно стар по тогдашним меркам, но не имел ни своей семьи, ни серьезных амбиций.
  Чем старше становились родители, тем в большую тоску вгонял их мой образ жизни. Однажды мы довольно сильно повздорили - как сейчас помню тот вечер... На следующий день я собрал самые необходимые вещи, забрал свой скудный капитал и отправился к друзьям, которые давно уже звали меня к себе.
  Даже странно, как мне, такому загадочному, непонятному мечтателю с вечными идеями о милосердии удалось очаровать такое огромное количество людей. Наверное, дело в природном обаянии. - Лайам хитро улыбнулся и подмигнул мне. Я улыбнулась в ответ. - Так или иначе, был 1831 год. Я отправился к друзьям - путь был не самый близкий, и дорога порядком меня утомила. Но радушный прием стер всю усталость, вытеснил все горестные мысли.
  Неожиданно лицо Лайама помрачнело, голос вновь стал хриплым и пустым.
  - Через пару дней в городе вспыхнула холера, заболел и мой дорогой друг... - он на несколько секунд замолчал, а потом, с явным усилием, продолжил. - Его добрая жена выпроводила меня, пока я тоже не заразился. Всеми правдами и неправдами я выскользнул из зараженного городка и отправился домой. Это был глупый и довольно эгоистичный поступок, мне следовало бы остаться.
  В дороге я почувствовал себя плохо. Так плохо, что остановился в первом же придорожном заведении, где снял убогую дешевую комнатку, чтобы передохнуть. Плохо помню, что было со мной тогда. Вероятно, я сильно страдал. Меня тошнило и беспрестанно рвало, постоянно хотелось пить, но я так ослаб, что не мог спуститься вниз, на первый этаж, где было что-то вроде трактира... Не было сил даже чтобы позвать кого-нибудь. В моем лихорадочном сознании жила лишь одна мысль - я тоже заразился. Горько было сознавать, что я, по своей глупости, умру здесь, в зачуханной комнате, в одиночестве, без всякой помощи. А ведь холеру уже лечили, помнится, в Ньюкасле тогда как раз врачевал какой-то знаменитый доктор.
  Лайам грустно рассмеялся, не знаю, что вызвало его смех, но продолжил свое повествование он совсем другим голосом - полным горечи, с саркастической усмешкой на губах.
   - Тогда-то и появилась Морган. Возникла, словно из ниоткуда, в моей убогой голой комнате. Я, слабый, как новорожденный младенец, лежал на полу - грязном деревянном полу - и даже не мог поднять головы. Не помню, что она со мной сделала, но очнулся я полный сил и ощущения какой-то неведомой раньше свободы.
  Морган сказала, что теперь она - моя семья, что я удостоен великой чести и теперь у меня впереди прекрасная вечная жизнь. Она сказала, что я должен бросить все и всех и идти с ней, прямо сейчас. И знаешь что? - Лайам взглянул на меня, вопросительно приподняв одну бровь. - Я повиновался, словно был ею околдован. Морган всегда была обворожительной женщиной и умела убеждать.
  Теперь Лайам надолго замолчал - я не мешала ему. Но у меня на языке вертелся один назойливый вопрос. Наконец он вырвался.
  - Ты никогда не жалел, что бросил все? Что пошел с Морган?
  - Морган открыла мне новую, замечательную жизнь. - С горькой улыбкой ответил Лайам. - Да и какое это теперь имеет значение?
  Его ответ был весьма красноречив и говорил сам за себя. Как я и думала, Лайам скучал по своему прошлому, по покинутой жизни. Как бы сильно он ни любил Морган, думаю, он не был благодарен ей за то, что она сделала. Отсюда и его нежелание обращать меня - люди всегда приписывают свои эмоции другим, оценивают чужие чувства с позиции своих, которые бы они испытали на их месте. Но это неправильно. Это просто глупо! Лайам глубоко ошибался, если думал, что я буду страдать и скучать по прежней жизни так же, как и он. Нет, для меня обращение было сущим благословлением. И я готова была Морган руки целовать за это.
  Теперь я поняла, отчего Морган 'не была большой поклонницей компании Лайама'. Они были слишком разные, еще более разные, чем я думала. С удивлением и некоторым страхом я поняла, что у Морган, на самом деле, намного больше общего со мной.
  - Думаю, она некоторое время следила за мной. Во всяком случае, она знала обо мне все. И научила меня всему. Знаешь, со временем я искренне к ней привязался. Морган мне как сестра, но... Твое появление в моей жизни - лучшее событие за все мое существование.
  Лайам улыбнулся. Я положила голову ему на плечо. Нехитрый расчет показал, что существование это длилось уже двести пять лет.
  Последний раз проведя пальцем по старинному кресту, я протянула его Лайаму, но он мягко отстранил мою руку.
  - Это подарок... - прошептал он.
  Моя рука нерешительно повисла в воздухе - я вопросительно посмотрела на Лайама. Подарок? Порыв какой-то неуместной радости всколыхнул мое сердце, и оно забилось быстрее. Это было так приятно!
  - Тебе не нравится? - поспешно пробормотал Лайам. - Конечно, сейчас делают вещи куда более эффектные и изящные...
  Его лицо окрасилось серым выражением грусти. Я быстро прижала крест к себе и поспешно возразила:
  - Мне очень нравится! Знаешь, я люблю старинные вещи, у которых есть своя собственная, долгая жизнь. Может это звучит глупо, но мне всегда казалось, что через такие вещи словно говорит сама история. - Я нерешительно улыбнулась, думаю, улыбка вышла мечтательно-глупая. - Я бы хотела, чтобы такие вещи могли говорить...
  Лайам, казалось, поддался моему мечтательному порыву. Его глаза засияли, на губах заиграла сдержанная улыбка.
  - Я рад, что он тебе нравится. - Лайам кивком головы указал на крест в моей руке. - Пожалуй, это единственная вещь, которая была со мной на протяжении всей моей жизни. Это был подарок моего деда... Я хочу, чтобы теперь он берег тебя, ведь отныне ты - моя самая большая ценность.
  Уже темнело, когда мы, наконец, отправились домой. Я почувствовала, как кожа на лице натянулась - думаю, к вечеру довольно сильно похолодало. Это было странное ощущение, про себя я подумала, что оно очень похоже на стягивающий эффект от глиняной маски. Вообще-то это стало для меня забавной игрой - подбирать эквиваленты моим новым ощущениям, придумывать наиболее похожие сравнения из человеческого опыта. Из того, что чувствовала при жизни.
  Не успели мы войти, как на нас набросилась Морган. Она была как-то лихорадочно возбуждена, ее глаза горели безумным огнем. Прекрасное платье сменилось вчерашним дорожным костюмом, украшения исчезли, так же как и безупречная прическа. Но это совсем не повлияло на обычную безупречную красоту Морган.
  - Вернулись, наконец! - Воскликнула она, хватая Лайама под руку. - Это просто неприлично, уединяться так надолго... Впрочем, я вас прощаю.
  Речь Морган была прерывистой, лихорадочно-быстрой, движения - стремительными и нетерпеливыми.
  - Лайам, я надеюсь, ты не откажешься сопроводить меня? - церемонно произнесла Морган, выразительно глядя на брата. - Тебе и самому, знаешь ли, не помешало бы...
  Но Морган не договорила. Она бросила в мою сторону нетерпеливый взгляд и пробормотала:
  - Можешь и свою подружку прихватить...
  Лайам со вздохом отцепил от себя тонкие изящные руки Морган, но сделал это нежно и галантно, так что ни у кого не могло возникнуть желания обидеться.
  - Арина, - проговорил он, с его акцентом мое имя звучало как 'Эрына', довольно забавно и, впрочем, красиво, - не хочешь ли ты присоединиться к сегодняшней охоте?
  И он улыбнулся, весело мне подмигнув. По правде сказать, я растерялась. Но собравшись и прислушавшись к себе, я поняла, что не испытываю тех чувств, которые могли бы означать жажду. Я была полна сил и чувствовала себя прекрасно.
  - Нет, не думаю, что мне пора на охоту. - Услышала я свой отчего-то угрюмый голос.
  Лайам понимающе кивнул. Мда, вопросы охоты все же не так просты, как хотелось бы. Но думаю, все скоро изменится, и это станет для меня самым обычным делом на свете.
  Морган, облокотившись на стенку, нетерпеливо постучала пальцами по двери. Люди часто так делают от нетерпения или скуки, словно перебирают воображаемые клавиши. Раздавшийся глухой стук привлек к ней мое внимание, да и внимание Лайама тоже. Бездумно я посмотрела на ее длинные белые пальцы - они заканчивались острыми ногтями, очевидно, очень крепкими... Отчего-то представилось, будто эти хищные ногти впиваются в мое тело. Я потрясла головой, отгоняя эту неприятную картинку.
  - Мы скоро вернемся. - Заботливо произнес Лайам и ободряюще погладил меня по щеке. - Не скучай.
  - Да-да, не скучай... - Морган уже выволакивала своего брата из квартиры, ее голос звучал как всегда презрительно-насмешливо.
  Дверь захлопнулась, и я осталась одна. Задумавшись, я бродила из комнаты в комнату, разглядывала всякие безделушки, картины, задержалась в комнате Лайама, словно сам ее воздух мог мне помочь понять ее хозяина... Я вспоминала и мысленно прокручивала то, что он мне рассказал. Его история, рассказанная так просто и нестройно, произвела на меня огромное впечатление. Он, как и я, никогда не был понят до конца, его мысли - точно так же, как и мои - никто не разделял. Я невольно представила, как он, со своей обычной, так хорошо мной изученной грустью в глазах бродит вдоль неизвестной мне реки, в далеком неизвестном мне городе Ковентри...Только в отличие от меня Лайам несмотря ни на что любил это место, любил людей, окружающих его. Этот простой факт открыл для меня новую грань в Лайаме - безграничную терпимость и доброту, коими я не обладала. Теперь, помимо обожания, я чувствовала к Лайаму новую страсть - восхищение.
  Он сам назвал себя мечтателем. Наверное, это было правдой и как нельзя лучше описывало его сущность - в его старинном благородстве, всепонимании и галантности было что-то из фантазии, сна, мечты. В нем жила ясная, сияющая доброта. Думаю, именно благодаря ей Морган не превратилась в полнейшее чудовище. Может, именно поэтому она и обратила его? Чтобы напоминал о позабытой человечности?
  Конечно, этот образ никак не вязался с хладнокровием убийцы, каким вчера предстал передо мной Лайам. Но, с другой стороны, это было естественно - он сам так сказал. Хотя, мне кажется, он долго не удовлетворялся подобным оправданием, возможно даже страдал. Мне было несколько неловко - ведь совесть нисколько меня не мучила! Совершив убийство, я почувствовала лишь облегчение и радость. Да, это было правильно... Я сразу так решила, не думая, как просто окажется убивать, стирать чужие жизни. Ни сожалений, ни угрызений совести. Наверное, я просто была рождена для этого, в моей прошлой жизни уже не за что было бороться. Я легко ее бросила - легко приняла новую. Очевидно, у Лайама все было сложнее...
  Я бессмысленно кружила по квартире, заглядывая в пустующие комнаты и думая о Лайаме. Он все больше представлялся мне существом совершенным, безукоризненным и даже каким-то священным. И я снова и снова повторяла себе, все более воодушевляясь, что отныне не позволю ему жить в отчаянии и печали. Конечно, Морган не могла ему помочь! Но я смогу - он возродится вместе со мной.
  Неожиданно, словно очнувшись, я остановилась перед большим пыльным сундуком. Ноги сами привели меня в 'сокровищницу'. Я с любопытством оглянулась по сторонам: обилие сундуков, сундучков, ящиков и коробочек привлекло мое внимание и изгнало печальные мысли. Некоторые сундуки оказались заперты, на некоторых даже висели большие, железные замки. Но самый большой, самый древний сундук свободно открылся мне, добродушно и по-стариковски скрипнув крышкой. До моего носа долетел теплый душный воздух с запахом пыли и старины, который, наверное, жил внутри сундука на протяжении столетий. Когда поднявшаяся пылевая дымка рассеялась, я с интересом углубилась в изучение внутренностей сундука.
  Сначала я подумала, что драгоценное содержимое покрыто какой-то тканью. Вскоре я поняла, что это был бархат - темно-зеленый, почти черный, удивительной мягкости... Я ласково погладила ворсистую поверхность, словно это было живое существо. Но, когда я, наконец, решилась откинуть этот таинственный полог, чтобы узнать, что он скрывает, до меня вдруг дошло, что это вовсе не покрывало, брошенное для предохранения драгоценностей, нет. В старинном сундуке хранились платья, не менее старинные.
  С замирающим сердцем я потянула на себя зеленую ткань - это было нелегко, платье оказалось очень тяжелым. Под ним обнаружился еще одни слой, на этот раз блестящий, ярко-красный. Я разглядела золотистую вышивку и крошечные жемчужинки. С трудом оторвав взгляд от красного великолепия, я вновь глянула на бархатное платье в моих руках. Длинные, широкие рукава были украшены кружевом и вышивкой, пышная юбка, неловко раскинувшись на полу, пушистым облаком окутала половину комнаты. Наверное, это было выходное платье, со множеством золотистых деталей, богато переливавшихся в тусклом свете 'сокровищницы'.
  Я огляделась и с сожалением отметила, что в 'сокровищнице' нет зеркала. Да, признаюсь, у меня возникло желание примерить хотя бы одно из роскошных платьев. Я вытянула вперед руки и залюбовалась игрой света на темно-зеленом бархате. Думаю, этот цвет подошел бы к моим глазам... Хотя размер, конечно, порождал во мне глубокие сомнения. Платье было очень длинным, очень узким. Талия просто поражала воображение, даже Морган, думаю, пришлось бы нелегко при попытке в него втиснуться. А уж у Морган-то талия была осиная. Впрочем, я не сомневалась, что это было ее платье. Не Лайама же. К тому же, по росту оно было бы ей как раз впору.
  'Наверное, Лайам привык к девушкам в таких платьях...' - со вздохом подумала я, вдыхая тяжелый, чуть пыльный воздух.
  Мне представилось, как он идет по улице, а навстречу ему плывут прекрасные незнакомки - благородные леди в таких вот очаровательных платьях, которые делали их неотразимыми. Я крепко прижала платье к себе, представляя, будто я одна из них - молодая, элегантная леди... Лайам говорил, что никогда не был женат, и я ему верила. Но что-то мне подсказывало, что его сердце все же было несвободно. В конце концов, он уже не был мальчишкой, неразумным юнцом, чего-то не познавшим в жизни. Простой расчет показывал - если Лайам был рожден в 1806, а обращен в 1832 году, то на момент обращения ему было уже двадцать шесть лет! Конечно, он не выглядел на этот возраст. Может, выпитая кровь придавала ему красоту и молодость, может, еще какие чудеса сохраняли юный, цветущий вид... Я не знала. Но мысли о прекрасной утонченной англичанке, которую он наверняка повстречал, неприятно скрежетали в голове.
  Однако я не ревновала, нет. Наверное, я просто боялась, что не окажусь ему такой же прекрасной парой.
  'Чушь! Я создана, чтобы быть ему прекрасной парой: единственной, самой верной и самой любимой. Только я могу понять его, а он - меня... '
  Эти мысли вернули мне прежнее спокойствие. Я еще теснее прижала к себе мягкий бархат. Интересно, все-таки, как бы я понравилась Лайаму в этом платье. Придерживая изящное одеяние одной рукой, я распахнула еще одни ларец - поменьше размером - и просто рот раскрыла от изумления: он сверху донизу был забит старинными, немного грубоватыми драгоценностями. Потускневшее золото, почерневшее серебро и блеск крупных, необычных камней - вот что увидела я, приглядевшись. Я захватила пригоршню украшений и, как скупец монеты, с веселым звяканьем ссыпала их обратно. Мое название оказалось верным на сто процентов: это была настоящая сокровищница.
  Меня отвлек сухой смешок, раздавшийся откуда-то сзади. Я резко обернулась. За моей спиной, вальяжно прислонившись к косяку, стояла Морган и насмешливо улыбалась. Впрочем, в ее лице не было ни презрения, ни ядовитой надменности. Она лишь улыбалась, вполне по-доброму. Я, словно вор, застигнутый на месте преступления, неловко мялась на одном месте. Отчего-то мне казалось, что сестра Лайама придет в неописуемую ярость, ведь я рылась в ее личных вещах, таких прекрасных и бесценных. Но на мое счастье Морган пребывала в благодушном настроении. Она молча, не спуская с меня своих угольных глаз, подошла ко мне и провела рукой по темному бархату. Взгляд ее затуманился, словно платье напомнило ей что-то из далекого прошлого.
  - Ты поможешь мне надеть его. - Отрывисто бросила она и загадочно улыбнулась.
  
  Глава IV.
  Прошло четыре года. Это было самое замечательное, самое светлое время в моей жизни. Я путешествовала по свету, узнавала много новых вещей о себе, о жизни. Я была непоколебимо, безоблачно счастлива. Мне даже казалось порой, что я умерла и попала в рай, и Лайам, конечно же, был моим ангелом.
  С каждым днем я все сильнее сближалась с членами моей новой семьи, все лучше понимала каждого из них, находила с ними множество общего. Это было странно, ведь Морган и Лайам были полярно разными, и, казалось, понимая одного, я должна была отдаляться от другого. Но каким-то образом мне удалось с каждым установить особенную связь, с каждым найти общий язык. И наша маленькая семья жила в мире и согласии, конечно, не только благодаря мне, но думаю во многом из-за моего появления.
  Правда, вначале было тяжело. Морган долго привыкала ко мне, и первый год смотрела не иначе как с налетом снисходительного презрения. Каждый раз, когда Лайам что-то рассказывал мне или объяснял, она с усмешкой уходила от нас, надменно глядя сверху вниз. Но со временем наши беседы перестали вызывать у нее такое отвращение - она подолгу слушала рассудительные рассказы Лайама и мои сбивчивые комментарии и вопросы. Морган слушала молча, затаившись где-нибудь в темном уголке и не спуская с меня блестящих, внимательных глаз. Мне часто было неловко от ее пронзительного неотступного взгляда, но в то же время я была рада тому, что она больше не бросает нас с презрительной гримаской на безупречном лице.
  Вскоре она понемногу стала включаться в наши разговоры. Поначалу это были язвительные замечания или незначительные дополнения, сказанные с явной неохотой, брошенные, словно милостыня. Но Морган обладала большими знаниями и опытом, она многое повидала за свою долгую жизнь и, думаю, именно эти знания и побуждали ее к общению. Ей хотелось рассказывать, в этом она была похожа на Лайама. Мне кажется, что обучая чему-то меня, они оба словно проживали те моменты, когда сами узнавали что-то впервые, когда мир не был для них таким открытым, изученным, надоевшим. Вместе со мной они как будто молодели, я была чем-то вроде ключа, вновь открывающего для них этот мир.
  Однажды я с удивлением заметила, что взгляд Морган изменился. Она больше не смотрела на меня так презрительно-высокомерно. Выслушивая мои ответы или замечания, мои собственные мысли, сказанные Лайаму, она глядела на меня с каким-то потаенным одобрением, а однажды даже заметила:
  - У нас с тобой намного больше общего, чем я ожидала...
  С этого началось глобальное потепление наших с Морган отношений. Теперь она часто говорила со мной, даже когда Лайама не было рядом - раньше в его отсутствие она меня почти не замечала. Я видела, что ей нравится излагать мне свои мысли, рассказывать что-то. Конечно, она не оставила свои язвительные замечания и саркастические насмешки, но ведь это была Морган, и я никогда не обижалась на нее за это. Дошло даже до того, что наши с ней беседы не уступали моим разговорам с Лайамом: они были такими же интересными, открытыми и захватывающими.
  За эти четыре райских года мы посетили несколько стран, навестили родной город Лайама и родину Морган. Но если Лайам показывал его любимые места и говорил, что и как изменилось со времен его жизни здесь, то Морган во время нашего французского путешествия хранила угрюмое молчание. Я до сих пор не знала, как она была обращена и как жила до обращения, и, конечно, меня мучило любопытство. Но мы с Лайамом не хотели ее расстраивать назойливыми вопросами. Морган умела хранить свои секреты.
  Я искренне наслаждалась путешествиями, я восхищалась увиденными городами, мне нравилось узнавать новые традиции, страны, наблюдать за людьми. Я обожала бродить по лесам разных уголков мира и, бывало, мы с Лайамом углублялись в непроходимые чащи, полные изумрудной зелени, на несколько дней, пока голод не выгонял нас к ближайшим поселениям.
  Однако путешествовать становилось все сложнее - у Морган возросла непереносимость солнца, и преодолевать большие расстояния стало практически невозможно, несмотря на солнцезащитные очки и скрывающие тело балахоны. Мы не ездили в особо солнечные места, не ходили на пляжи или берега лазурных морей, но солнце все равно нестерпимо жгло белоснежную кожу Морган, и после долгих переездов она вся покрывалась красными язвами. Конечно, кровь их исцеляла, но... Убивать людей тоже становилось не так-то просто. Морган часто жаловалась, раскинувшись на вышитых подушках дорогих отелей:
  - Ужасное, ужаснейшее время! - с утра до вечера слышались ее стенания. - Кругом видеокамеры, полиция, правила и запреты. Паршивый век - все так и норовят засечь тебя, словить, занести в какую-нибудь базу данных. Все хотят знать тебя, чтобы поймать в любую минуту. Нет уже той свободы, что была раньше. Я задыхаюсь в этом мире! Задыхаюсь! Здесь и шагу нельзя ступить, чтобы не попасть в компьютер. Ты живешь, словно рыба в аквариуме, под пристальным наблюдением, и нет никаких шансов вырваться из этой клетки - кругом одни границы!
  Морган часто говорила об этом, и мне было ее искренне жаль. Каждый раз в ее голосе звенело неподдельное отчаяние.
  - Ты не можешь попасть из города в город, чтобы не засветиться. А уж про переезд из страны в страну вообще говорить не приходится... Виза, загранпаспорт, паспорт, справки и прочее. Мир идет к полнейшему краху! Как я все это ненавижу - ненавижу всей своей грешной душой! В этот мрачный век нам, высшим существам, приходится таиться и остерегаться, чтобы эти мстительные ничтожные люди не узнали о нас правду, не вычислили. А ведь они все для этого делают... Слава всевышнему, бумажными делами занимается Лайам.
  Еще одна черта, раскрытая мной за последние годы в Морган - ее страх перед людьми. Если, конечно, это можно назвать страхом. Нет, думаю это все же не совсем то слово... Просто Морган искренне полагала себя существом избранным, высшим, а людей ненавидела 'всеми силами своей грешной души', как она любила выражаться. Она боялась их в отвращении к ним, как мы ненавидим и боимся тараканов, пауков или змей, стремимся раздавить их, уничтожить, полагая себя сильнее. Да, мы действительно сильнее и можем запросто стереть их с лица земли - но ведь и пауки, и змеи могут принести много вреда, верно? Всегда можно наткнуться на гадюку, смертоносного скорпиона или черную вдову. Маленькие, бесцветные создания - но могут причинить много боли или даже вызвать смерть. Так и с людьми - ты всегда можешь свернуть им шею, но эти мелкие паразиты, особенно стадом, могут быть опасны и способны осквернить даже такое неприкосновенное существо, как Морган. Эти ее страхи я понимала отлично и даже отчасти разделяла. Я уже упоминала то противное чувство отчужденности, порождающее смутный ужас. С годами оно только усиливалось - по мере того, как во мне оставалось все меньше человеческого.
  Несмотря на то, что Морган жаловалась редко, ее жалобы не были беспричинными причитаниями, нет. В них всегда была только правда, истина и мудрость. Нам действительно было трудно разбираться с документами, ведь моим друзьям, чтобы существовать нормально, приходилось много-много врать. Поддельные бумаги стоили не дешево и отнимали много времени и нервов. Да и про безнаказанные убийства Морган была абсолютно права - мы хоть и не боялись, но все же старались быть как можно осторожнее. Конечно, вряд ли бы у полиции хватило сил нас остановить - во всяком случае, им бы пришлось столкнуться с непредвиденным сопротивлением. Думаю, мы бы даже смогли сбежать и жить счастливо на другом краю Земли... Но лишний риск никогда не разумен, скрываться в лесах пару десятилетий как-то не хотелось. Впрочем, мы с Лайамом всегда были очень аккуратны в таких делах, безрассудно вела себя лишь Морган - она всегда была кровожадной и неоправданно жестокой, и любила убивать развлечения ради, от скуки.
  Однажды я спросила у Лайама, почему Морган никогда не помогает ему с документами, переездами и прочими нудными делами, на что он мне ответил, снисходительно улыбаясь:
  - Подобные дела требуют большой деликатности, ведь приходится работать с людьми... А Морган может быть вежливой и милой с человеком только в том случае, если на сто процентов уверена, что в следующую секунду может разорвать его на куски.
  Я подавила тяжелый вздох. Что ж, Морган была Морган.
  - Впрочем, - продолжил тем временем Лайам, - она по-своему помогает мне. Знаешь, все эти отели, самолеты, поддельные документы и прочие необходимые нам вещи дорого стоят... Можно сказать, что мы у Морган на содержании.
  Я вспомнила нашу старую добрую 'сокровищницу' и понимающе кивнула головой. Но откуда у Морган такие богатства, что их хватило на безбедное существование нескольких веков жизни? Конечно, украшения и платья, да и картины из лондонской квартирки с каждым годом прибавляют в стоимости... Как же сильно мы с Лайамом терзались любопытством относительно прошлого Морган!
  Однажды, во время нашего пребывания во Франции, мы все вместе вышли ночью на прогулку под луной. Помнится, ни один из нас не нуждался тогда в крови, мы вышли ради самой прогулки. Был чудесный, теплый вечер, необычайно уютный и романтический. Лайам держал меня за руку, а Морган, как обычно, шла чуть впереди. Мы тогда жили в небольшом городке, старинном и тихом, не наводненном туристами. Вокруг него распростерлись какие-то фермы, в общем, мы обитали практически в сельской местности. Отчего-то тот момент отчетливо врезался в мою память, и после этого я стала относиться к Морган совсем по-другому.
  Мы прошли довольно большое расстояние и вышли к обширному полю. Впрочем, мы держались затененной местности, совсем не желая быть обнаруженными. Конечно, мы с Лайамом были поглощены друг другом, и когда я бросила рассеянный взгляд вперед - на Морган - то все внутри у меня болезненно сжалось. Сестра Лайам стояла около большой черной лошади и пристально на нее смотрела. Я с силой сжала руку Лайама - я слишком хорошо знала Морган, чтобы отчетливо представить, что ждет несчастное животное. Мне было искренне жаль стройную грациозную лошадь, смешно фыркавшую и дергающую ушами. Морган сделала пару шагов навстречу животному.
  - Господи, Лайам, останови ее! - пробормотала я в ужасе, уже видя, словно наяву, как куски мяса разлетаются в стороны под дикое ржание.
  Но Лайам лишь усмехнулся. Помню, я тогда была сильно возмущена его равнодушием - ведь все эти годы он был очень чуток ко всему живому, и даже убивая людей старался облегчать их страдания...
  Я вырвала свою руку из его руки и рванулась было к Морган, хотя прекрасно знала, что может сделать Морган с тем, кто стоит у нее на пути. Лайам, однако, был проворнее меня и крепко ухватил за плечи, с силой прижав к себе.
  - Успокойся... - пробормотал он.
  Я продолжала смотреть на то, как Морган приближается к лошади.
  'Глупое животное!' - с досадой и недоумением думала я. - 'Убегай, пока можешь! Как ты не понимаешь, почему не чувствуешь, что за опасный хищник крадется к тебе?!'
  Но лошадь и не думала убегать, вместо этого она сама сделал несколько шагов по направлению к Морган и доверчиво ткнулась бархатной мордой в изящную ладонь сестры Лайама. Я просто обомлела. Морган нежно погладила доверчивую морду, ласково уткнулась лицом в бархатный нос. Я не верила своим глазам - никогда я не видела в глазах Морган большей печали и доброты, беззащитности и боли! Это была Морган, которую я не знала.
  - Видишь? - с улыбкой произнес Лайам, отпуская меня. - Морган очень любит лошадей. Не знаю, почему. Когда я спросил - она посмотрела на меня так, будто хотела порвать на части, и ничего не ответила...
  Я с еще большим удивлениям вгляделась в бледное лицо Морган, сияющее в темноте. Мне даже показалось, что из черных пламенеющих глаз выскользнули две слезинки - но думаю, это была лишь игра моего воображения. Не могла же Морган плакать!
  С тех пор я перестала считать Морган кровожадным чудовищем. Да, она была неоправданно жестока и ни во что не ставила человеческую жизнь, но ведь она ненавидела людей! Возможно, это не лучшее оправдание, но ведь оправдываются виноватые. Однажды у меня возникла мысль, которая, казалось, поставила все на свои места: а что, если у Морган была причина ненавидеть людей? Это не прихоть и не уродство натуры, это просто боль, такая сильная, причиненная кем-то в прошлом и теперь двигающая ее по пути крови и мести?
  Я заметила, что у каждого из нашей троицы был свой 'дар': Морган была прирожденной охотницей, сильной и красивой, и легко могла заставить любого делать то, что хочет, одним лишь взглядом; Лайам за милю чувствовал страдающую душу и, сам того не желая, мог очаровать любого человека без каких-либо усилий. Что же до меня, то я осталась с тем, чем гордилась еще при жизни - я умела распознавать даже самые потаенные чувства, едва взглянув на человека, могла сопоставить его эмоции и слова и точно предположить, какой камень обременяет то или иное сердце. Мне кажется, что сейчас этот 'дар' даже усилился. Как оказалось впоследствии, многие мои предположения были верны.
  Сейчас, гуляя по территории старой пустующей гостиницы, я нервно прислушивалась к шагам Морган. Мы были вдвоем - Лайаму нужно было утолить свою жажду крови. Мы ходили молча, Морган казалась глубоко задумавшейся.
  - Думаю, нам нужно уехать отсюда. - Рассеянно произнесла она. - Здесь становится слишком солнечно и жарко.
  - Мы можем вернуться в Лондон... - предложила я.
  В последнее время я стала замечать, что моя хваленая солнцеустойчивость меня подводит. Глаза стали намного чувствительнее к свету, а пара часов на солнцепеке оборачивались для меня красными пятнышками на коже и дикой головной болью.
  - Не жалеешь, что присоединилась к нам? - неожиданно спросила Морган и припечатала меня пристальным взглядом к месту.
  Я остановилась.
  - Ты прекрасно знаешь, что нет! - горячо ответила я. - Я благодарна тебе за то, что ты обратила меня. Это лучшее, что могло со мной случиться. Вы с Лайамом подарили мне новую, прекрасную жизнь, полную открытий, вы дали мне могущество, вечную молодость. Я не болею и не умру. К тому же - вы подарили мне семью!
  Морган тихо усмехнулась - усмешка вышла скупой и какой-то горькой.
  - Тебе нравится Лайам, поэтому ты так говоришь... - пробормотала она. - Знаешь, если бы я так к нему не относилась, если бы была с ним настоящей Морган, а не старшей сестрой, то сказала бы, что он жалкий неудачник... Но я слишком привязалась к нему - для меня он как ребенок.
  Меня очень удивили слова Морган. Я не совсем понимала смысл сказанного, но знала, в этом есть доля правды, как и во всем, что она говорит. Морган же, тем временем, продолжила с какой-то странной грустной насмешливостью:
  - Когда живешь несколько сотен лет, в тебе неожиданно просыпаются материнские чувства, знаешь ли... О, я уже много раз наблюдала подобное. Взять хотя бы меня саму - ведь и я взяла себе Лайама, и он тосковал, пока мы не приняли тебя. Я никогда не думала, что он будет похож на меня, но в то же время не подозревала, что он окажется настолько другим... - Морган презрительно фыркнула. - Мечтатель! И тем не менее его радость и счастье важны для меня, как мои собственные.
  Думаю, Морган впервые была со мной настолько откровенна, и я впервые осознала причину ее внезапной симпатии ко мне. Я всегда знала, что Морган взяла меня, как берут игрушку с полки, чтобы любимый ребенок не плакал. Я всегда значила для нее не больше, чем бездушная игрушка - утеха для Лайама. Но присмотревшись, Морган увидела во мне что-то, что напомнило ей о ней самой. Я уверена, Морган нужно было найти в ком-то отражение того, кем являлась она сама. И она нашла это отражение во мне - пусть слабое и тусклое - и решила вылепить меня по образу и подобию своему. Именно поэтому она стала так открыто делиться со мной мыслями, словно желала вбить их мне в голову. Она хотела сделать меня кем-то вроде последовательницы или преемницы, с которой можно было бы уютно коротать вечность. Осознав это, я пришла в ужас, но ненадолго. Что толку врать себе? Я всегда хотела быть похожей на Морган...
  Морган увидела во мне что-то, чего не было в Лайаме. Может, жестокость и озлобленность против мира? Не знаю. Но думаю, мы обе теперь относились к Лайаму, как две заботливые матери. Точнее, как жена и мать, которые обожают и лелеют своего одаренного мужчину, закрывая его от всех гроз и ветров.
  - Ты еще не можешь понять - ты слишком молода... - прошептала Морган, глядя вдаль. - Но наша жизнь - это не только могущество, роскошь и праздность. Это еще и множество страданий и великая пустота. Через пару сотен лет ты почувствуешь это, поймешь, как страшно быть чуждой этому миру, ощутишь холод одиночества.
  Тут Морган усмехнулась, совсем как раньше, только с еще большей горечью:
  - Поверь, прожить одну счастливую человеческую жизнь намного лучше, чем существовать на протяжении тысячелетий. Но в наших с Лайамом жизнях было мало счастья, да и в твоей тоже. Поэтому придется довольствоваться вечностью.
  Если бы я не услышала это из ее собственных уст, то никогда бы не поверила, что такие слова произнесла Морган. Но, как и всегда, за этими фразами крылось нечто большее, недоступное мне. В каждом слове жила зрелая мудрость, и мне не оставалось ничего иного, кроме как поверить в эту истину.
  - И ты бы согласилась променять свою красоту, силу и мудрость на одну ничтожную человеческую жизнь?! - тихо спросила я, и, затаив дыхание, стала ждать ответ.
  Морган колебалась несколько секунд, потом как-то нехотя произнесла:
  - Если бы у меня был такой шанс... Одна счастливая человеческая жизнь... - она покачала головой, как бы взвешивая. - Хотела бы я? Всеми силами своей грешной души!
  Затем, хищно улыбнувшись, она добавила, как обычно язвительно и весело:
  - Но у меня не было этой жизни, и не будет подобного шанса. Так что я каждый день благодарю Бога за то, что он позволил мне целую вечность мстить этим ничтожным тварям!
  Расхохотавшись, Морган пошла по направлению к гостинице. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы опомниться и последовать за ней.
  Лайам уже ждал нас в нашем номере. Это было большое помещение из нескольких комнат, но в основном мы обитали в уютной гостиной, забитой подушками, диванами и креслами.
  - Я уже стал волноваться! - пробормотал Лайам, приветливо улыбаясь нам. - Где вы были?
  - Гуляли... - довольно холодно бросила Морган. - Я, с вашего позволения, покину вас ненадолго.
  С этими словами она вышла из комнаты, вскоре из ванной донесся звук весело струящейся воды. Наверное, Морган решила принять ванну.
  - Что это с ней? - с недоумением спросил меня Лайам. - Она странно ведет себя...
   Я на минуту замялась, а затем решила все обратить в шутку.
  - Разве ты не знаешь Морган? Ее настроения меняются так быстро! Не обращай внимания... - весело прочирикала я.
  Лайам с сомнением покачал головой. Он был личностью невероятной чуткости, и не стоило надеяться, что он удовольствуется подобной отговоркой. Я решила сменить тему.
  - Знаешь, с моими глазами в последнее время происходят странные вещи... - произнесла я задумчиво. - Сегодня утром я взглянула на себя в зеркало и заметила, что они стали еще светлее. Взгляни!
  Я вплотную подошла к Лайаму и доверчиво заглянула ему в глаза.
  - Видишь? Они почти прозрачные теперь! Странно, не правда ли?
  Лайам с улыбкой погладил меня по щеке, тихо усмехнулся и сел на диван, жестом приглашая меня присоединиться.
  - Это нормально, поверь мне. Со мной тоже такое было. Первое время глаза светлеют, пока не станут почти прозрачными... Затем процесс останавливается и несколько сотен лет ты ходишь словно со стеклянными глазами. Но затем они вновь начинают темнеть, очень медленно. Ты не видела, какие глаза были у меня пару десятков лет назад! - усмехнулся Лайам. - Тебе еще повезло.
  - Странно! Почему это происходит? - с искренним интересом спросила я.
  - Не знаю... - протянул Лайам. - Может, у нас перестает вырабатываться какой-то пигмент, который есть у людей. Это и делает нас такими бледными и прозрачными. Не думаю, что кто-то проводил лабораторное исследование - это лишь мое предположение.
  - Да, но ведь потом процесс идет в обратном направлении. - Возразила я. - Как ты можешь объяснить это?
  Лайам тяжело вздохнул.
  - Не знаю! Откуда в тебе столько любопытства? Может, это какие-нибудь токсины накапливаются... Может, у нас начинает вырабатываться собственный пигмент. Я не ученый, Арина. И, по правде сказать, меня все это мало волнует. Некоторые вещи я просто принимаю такими, какие они есть, не копаясь в причинах, их порождающих.
  Я тяжело вздохнула, в точности повторив усталый вздох Лайама. Пожалуй, он был прав. Какая, в общем-то, разница?
  - Значит, через несколько сотен лет у меня будут изумительные оливковые глаза? Такие же темные, как у Морган? - с хитрой улыбкой спросила я у задумавшегося Лайама.
  - Ну, если ты проживешь столько же, сколько и Морган... - он улыбнулся в ответ. - Только твои глаза уже изумительные, и вряд ли лишняя сотня лет сделает их прекраснее.
  Думаю, на моем лице заиграла счастливая глупая улыбка. Что тут скажешь, девушки любят ушами.
  - Кстати, я давно хотела спросить... Лайам - это твое настоящее имя? Просто оно немного странное, хотя я не эксперт в английских именах того времени, но... А Морган? Разве это французское имя?
  Лицо Лайама моментально потеряло всю непринужденную веселость, обаятельная улыбка сбежала с его губ. В глазах появилась прежняя грусть.
  - Мы перепробовали множество имен за нашу жизнь, - глухим голосом произнес он, - но всегда возвращались к этим. Думаю, их можно считать нашими настоящими именами.
  Я подавила вздох недовольства и досады. Это был типичный ответ членов моей семьи. Туманный и загадочный, ничего конкретного, понимай, как хочешь - вполне в стиле Лайама и Морган!
  - Когда ты так отвечаешь, мне хочется тебя убить! - с досадой воскликнула я.
  Моя маленькая вспышка гнева вывела Лайама из задумчивости. Он снова улыбнулся и игриво взлохматил мои волосы, чем, по правде сказать, только ухудшил свое положение. Я схватила его за руку и легонько укусила. Легонько - но вполне ощутимо, надеюсь. Я давно стала подмечать за собой новые, хищные повадки. Внезапные вспышки неудержимой ярости, кровожадность, безжалостность. Лайам с хохотом вырвал свою руку из моих цепких пальцев и весело пробормотал:
  - Если тебе не нравится такой ответ - спроси Морган. Может, она скажет тебе что-нибудь более сладостное для твоего слуха.
  Я моментально растеряла весь игривый задор.
  - Нет уж, спасибо! - мой голос прозвучал обиженно и ворчливо.
  - Отчего же? - не унимался Лайам, не сводя с меня своих блестящих глаз.
  - Ну не могу же я просто так взять и спросить, как ее зовут? - я даже поежилась от такой мысли.
  Лайам, тем временем, свободно откинулся на мягкую спинку дивана и явно ждал продолжения.
  - Знаешь, это просто невежливо! - воскликнула я. - К тому же, я боюсь ее обидеть...
  Я опустила глаза и уставилась в пол. До меня донесся хитрый смешок Лайама.
  - Морган не так-то легко обидеть! Поверь, она всегда сможет постоять за себя.
  - Вот поэтому и боюсь... - со вздохом пробормотала я, еще сильнее опуская голову.
  Думаю, мой голос звучал довольно-таки жалко. Лайам искренне и добродушно рассмеялся. Я подняла голову и встретилась с его сияющими смеющимися глазами. И сама рассмеялась вместе с ним. Но на мой вопрос он так и не ответил.
  - Когда-нибудь я напишу о нас книгу! - мечтательно бормотала я, положив голову Лайаму на плечо и теребя его золотистые волосы. - Возможно, изменю имена... Я еще не решила. Наверное, многих мест, где развивалась наша история, уже не будет. Как знать, может, снесут мою гостиницу, может, ваш замечательный дом в Лондоне. Люди, наверное, не поверят, что это правда... Но я все равно напишу эту книгу. И расскажу, как все было.
  - О, я с удовольствием прочту эту книгу! - поддержал меня Лайам. - Мне всегда было интересно увидеть наш мир твоими глазами, узнать твои мысли.
  - Знаешь, в этой книге не будет чего-то такого, чего бы я не говорила тебе! - чуть обиженно воскликнула я, отрываясь от его плеча и заглядывая ему в лицо. - Эта жизнь - самый замечательный подарок, который я, возможно, не заслужила.
  - Посмотрим, что ты скажешь через сто лет. - Парировал Лайам.
  - Разве сотня лет может что-то изменить?
  Я всегда удивлялась, когда Лайам или Морган начинали говорить мне о времени. Я искренне не понимала, что могут изменить десять, двадцать, тридцать дет? Разве я перестану их любить? Разве разлюблю прогулки в лесу, охоту, путешествия? Но Лайам покачал головой с таким видом, что я осознала: я действительно не понимаю чего-то, не могу уловить. И с этой минуты будущее перестало казаться мне таким уж безоблачным.
  - Я не говорю, что с тобой будет то же, что и с нами... - мягко попытался объяснить Лайам. - Ведь ты никогда не жила так, как мы. Неужели ты думаешь, что это так легко - смотреть, как все, что ты любил, гниет и умирает, превращается в тлен? Как общество отвергает все те устои, которые ты считал непреложной истиной? Как на костях друзей строятся магазины, как вырубается любимый лес? Это тяжело - смотреть на новый мир и помнить его таким, каким когда-то любил. Нелегко приспособиться и к новым нравам - хотя тут, мне кажется, я все же преуспел... Но ведь я и родился в век подъема и прогресса.
  - Я всегда считала, что ты очень хорошо справляешься... - тихо произнесла я и вложила свою руку в его широкую ладонь. - Намного лучше, чем Морган...
  При упоминании имени сестры Лайам чуть вздрогнул.
  - Морган... Ее нельзя винить, ведь ей пришлось еще хуже, чем мне. Она родилась тогда, когда не было ни электричества, ни машин, ни современной медицины. Все это развивалось при ней, она видела становление нашего мира, нашего современного общества. Казалось бы, она должна была развиваться вместе со всем этим, но... По какой-то причине, мне неясной, она отвергает этот прогресс. Ненавидит шум машин и самолеты, телевидение, радио... Она задыхается! И я никак не могу ей помочь. А ведь ей самой было бы намного легче, если бы она стала хоть немного лояльнее к веку, в котором живет. Ведь прошлые столетия уже не вернуть...
  - Мне кажется, я понимаю, о чем ты... - серьезно сказала я.
  Я в некоторой степени сочувствовала Морган, но больше - завидовала. Как бы я хотела оказаться на ее месте! Видеть, как изобрели первую машину, как полетел первый самолет. Застать все те войны, о которых так люблю читать в книгах, повидать древних королей, о которых снято так много увлекательных фильмов. Боже, да ведь это же бесценный дар - почувствовать на своей шкуре все эпохи мира, уловить дух каждого из столетий! Видеть, как меняются мода, речь, традиции... Я чертовски завидовала Морган. Они с Лайамом были правы - в силу своей юности я просто не могла понять их тоски, хоть и чувствовала, что причины ее реальны и обязательно еще коснутся меня. Но, как часто повторяла Морган, я была везучей, и попала в семью, которая меня поддержит и обучит. Одиночество мне не грозит.
  Морган появилась как всегда неожиданно. И выглядела она как всегда прекрасно - строгая и подтянутая, в черном шелковом платье в пол. Впрочем, сегодняшний ее наряд был не типично современным: узкое платье без рукавов с оголенной спиной. Эффектно. Она бегло пробормотала что-то по-французски и удобно устроилась в кресле прямо напротив нас. Я вопросительно взглянула на Лайама.
  - Она говорит, что обсуждать кого-то за его спиной невежливо. - Без особого энтузиазма перевел Лайам.
  Морган холодно улыбнулась.
  Конечно, я пыталась учить французский язык. С такими прекрасными учителями это, казалось бы, не должно было быть проблемой, но я отчего-то никак не могла продвинуться в этом начинании. Вокруг был так много нового и интересного, что я просто не могла сосредоточиться на чем-то. Я предпочитала беседовать с Морган и Лайамом на более отвлеченные темы, и вскоре мы оставили занятия. Точнее, отложили до лучших времен, как сказал Лайам. Он снисходительно смотрел на мою неусидчивость. Я думаю, он прекрасно понимал, что все мои восторги скоро пройдут, что лет через двадцать-тридцать мир мне надоест, и тогда, конечно, я выучу французский и все остальные языки.
  - Ты нисколько не продвинулась в своих занятиях, как я погляжу. - Равнодушно заметила Морган, однако на ее губах снова заиграла язвительная усмешка. - Впрочем, тебе некуда спешить...
  - Болгария мне надоела, к тому же, в последнее время тут стало слишком солнечно. - Обратилась Морган к Лайаму. - Думаю, нам нужно куда-нибудь переехать. Займись этим.
  Лайам молча кивнул и, через несколько минут, спросил:
  - Куда мы отправимся на этот раз?
  Морган задумалась, ее тонкие пальцы выстукивали глухую дробь на ручке кресла. Я заметила за ней эту привычку - словно в прошлом она была пианисткой и ее пальцы бегло нажимали на клавиши.
  - Не знаю... - наконец пробормотала она раздраженно. - Куда-нибудь, где не так много солнца. Где сейчас пасмурно? Германия? Или, может, Сербия? В Венгрии сейчас жарко, очень жарко... Можно попробовать Румынию или нашу с тобой любимую Норвегию... Или навестим Монголию? Как давно мы там не были! Какие там восхитительные пейзажи! Впрочем, я за Румынию. Ты знаешь, Лайам, как я люблю Румынию. Может, поселимся там перманентно?
  - Вы побывали во всех этих странах? - с горящими от восхищения глазами воскликнула я.
  Морган равнодушно посмотрела в мою сторону и произнесла, не без доли самодовольства:
  - Да. Мне кажется, мы вообще побывали практически во всех странах. Это сейчас мы ползаем из тени в тень... Впрочем, нашими фаворитами, как и раньше, остаются Норвегия и Румыния, несмотря ни на что.
  - Наверное, сложно перестраиваться... - пробормотала я. - Новые обычаи, другой язык.
  Морган весело хмыкнула, а Лайам, повернувшись ко мне, спокойно сказал:
  - С языками, на самом деле, нет большой проблемы. Морган знает языки почти всех стран Европы.
  Морган кивнула головой и улыбнулась.
  - У меня было достаточно времени, к тому же я очень быстро учусь. Знаешь, я бы могла научиться и русскому. Думаю, месяца бы хватило вполне.
  Я усмехнулась и отрицательно покачала головой.
  - Не думаю. Наш язык считается очень заковыристым и сложным...
  Морган презрительно рассмеялась.
  - Венгерский я выучила за три недели. Многие считают, что он не сложнее русского.
  На мой удивленно-восхищенный взгляд Морган ответила, улыбаясь:
  - Я всегда была очень талантлива по этой части... Итак, едем в Норвегию?
  Вопрос был адресован притихшему и задумавшемуся Лайаму.
  - Придется повозиться... Но думаю через неделю мы сможем покинуть Болгарию.
  - Целую неделю? - Морган выглядела расстроенной. - Milyen kár!
  Я вопросительно уставилась на Лайама. Но он лишь пожал плечами.
   - Извини, я не так хорошо подкован по части языков, как Морган. Могу лишь предположить, что это типичный возглас сожаления.
  Через несколько дней я, набравшись смелости, все же попросила Морган расшифровать мне загадочную фразу. Она была в хорошем настроении и даже соизволила написать мне эти два слова на венгерском. Лайам был прав относительно их значения.
  - Впрочем, - произнесла Морган, вставая, - люди везде одинаковы. Мы обречены быть окруженными этими отвратительными существами!
  Я, конечно, тоже не искала теплой людской компании и порой порядком раздражалась из-за их постоянного присутствия, но никогда, никогда я не испытывала той ужасной ненависти, которую питала к ним Морган.
  - Как ты можешь их так ненавидеть? - изумилась я, - Ведь ты и сама когда-то была человеком!
  Морган бросила на меня снисходительный взгляд сверху вниз. На ее губах появилась загадочная, жутковатая улыбка.
  - Ну а ты когда-то была больна ангиной, помнишь? Но ведь ты же не любишь ангину, верно?
  И, тихо рассмеявшись и сверкая черными глазами, она удалилась. А у меня от этого смеха мурашки побежали по коже, и я покрепче прижалась к Лайаму.
  - Иногда она наводит на меня ужас! - тихо воскликнула я.
  Прошло несколько дней. Подготовка к путешествию в Норвегию шла полным ходом, планировалось, что мы уедем через два дня. Мне не терпелось увидеть одну из самых любимых стран Морган, казалось, что эта поездка расскажет мне о ней что-то новое. Норвегия представлялась мне страной суровой красоты, но поскольку я там ни разу не была, это было лишь предположение. А пока мы доживали последние деньки в Болгарии, где солнце не скрывалось в облаках ни на секунду, и наступила удушающая жара.
  Морган тяжело переносила такую погоду, хотя и не подавала виду. Но если даже мне было тяжело - мне, такой 'солнцеустойчивой', как называл меня Лайам - то Морган должна была ужасно страдать. Она не выходила из нашего номера, закупорив в своей комнате все щели, через которые могло проникнуть солнце, и находилась там, как в темнице, в раздражительном настроении духа. Мы с Лайамом не могли ей помочь, и только проклинали так внезапно изменившуюся погоду. Лайам говорил, что такая жара не типична для этого сезона и места, и что, вероятно, Морган теперь никогда не захочет приехать в Болгарию.
  Это была основная причина, по которой мы так торопились с переездом. У нас было совсем немного вещей, уложить которые, с нашим-то проворством, можно было в каких-нибудь полчаса. Но, тем не менее, словно предчувствуя надвигающуюся беду, мы собрали наши чемоданы-сундучки, как только Лайам приобрел билеты. До вылета оставался ровно один день, который, как назло, был самым жарким и солнечным.
  И все же, несмотря на то, что солнце все никак не хотело опускаться за горизонт, Лайам и Морган отправились на охоту. Чуть только опустились первые сумерки, они покинули наш номер. Я не пошла с ними, потому что совершенно не нуждалась в крови - мы с Лайамом были не так угнетены солнцем, как Морган, поэтому ни в чем себя не ограничивали. Морган же вот уже несколько дней не выходила из номера, а ей, как я поняла, крови нужно было в несколько раз больше, чем нам с Лайамом вместе взятым. Я с ужасом проходила мимо ее комнаты, темной, как логово чудовища, где она, слабая и безмолвная, лежала на кровати, как труп. Незадолго до своего 'заточения' Морган довольно сильно обгорела - машина Лайама, взятая на прокат, сломалась в нескольких десятках метров от гостиницы, и нам пришлось идти пешком. Был вечер, но солнце оказалось просто термоядерно жгучим. По приходу домой сестра Лайама заперлась в своей комнате и больше оттуда не выходила.
  Конечно, мы с Лайамом применили все наше красноречие, чтобы убедить ее выйти на охоту, ведь лучшее лекарство - кровь. Но она грубо выгнала нас: несмотря на ужасную слабость, Морган не растеряла своей властности. Но все-таки голод победил. Послезавтра утром у нас был самолет до Осло, и мы не знали, когда выдастся следующий случай поохотиться. К тому же для переезда нужны силы, которых у Морган почти не осталось... Еще одна причина, по которой Лайам пошел на охоту с Морган - она была очень слаба, и мы побоялись отпускать ее одну. Конечно, она была в ярости от такого решения - ведь охотиться Морган любила в одиночестве. За все эти годы она ни разу не присоединилась к нам, хотя и была где-то неподалеку. Мы часто слышали крики ее жертв. В отличие от нас с Лайамом, Морган любила мучить людей.
  Я с тревогой смотрела, как они покидают наш номер. Морган казалась еще бледнее и тоньше, чем обычно, и выглядела весьма болезненно, хотя и не потеряла горделивой осанки. Лайам же был встревожен не меньше меня, взволнованным голосом он пообещал, что они скоро вернутся. Я кивнула и пожелала им удачи, но сердце мое переполнял какой-то смутный страх, предчувствие чего-то нехорошего. Вопреки сложившейся традиции мы поселились довольно близко к центру, что было большим минусом для охоты. Поймать добычу проще на окраине, где не так много освещения и не так велика опасность попасться. Мы с Лайамом уходили довольно далеко от нашей гостиницы, в более бедные районы, где легко можно встретить какого-нибудь заблудшего прохожего, растерянного и напуганного темнотой. Также неплохо было охотиться в местах романтических свиданий - это поистине какой-то шведский стол! Молодые влюбленные сами ищут наиболее укромные уголки, где их никто не увидит. Для нас это очень удобно - жертва сама находит удобное место для убийства, где нас с Лайамом никто не заметит. К тому же, мы ведь и сами выглядим как двое влюбленных, наслаждающихся компанией друг друга. Кто может нас в чем-то заподозрить? Здесь, не слишком далеко от нашего отеля, как раз было такое место, где все назначали друг другу свидания. Думаю, Лайам и Морган направились именно туда.
  Стараясь отогнать плохие мысли, я прошла в свою комнату и легла на кровать. В номере было очень душно, кондиционер, конечно же, не работал. Я чувствовала, что задыхаюсь, и с наслаждением думала о прохладных ветрах Норвегии. Во всяком случае, я очень надеялась, что таковые там будут. Постепенно я погрузилась в тяжелое забытье, похожее на дремоту. Наверное, я была похожа на Морган: лежала, словно труп, бездвижная и бездыханная.
  Не знаю, сколько прошло времени. Должно быть, несколько часов. Я дремала на широкой мягкой кровати - это не было сном, за последние четыре года я не спала ни разу - и наслаждалась мягкой истомой, разлившейся по всему моему телу. Из гостиной донесся какой-то шорох, звуки шагов, но я не придала этому значения. Может, Лайам и Морган вернулись? Но шаги были явно чужими... Я напрягла слух, но все еще не открывала глаз. Наверное, ночь уже прошла - подумала я. Отчего-то мне казалось, что солнце уже вовсю светит, обжигая деревья, асфальт и людей. Я чувствовала, как его лучи скользят по крыше и стенам нашего отеля, и хоть в моей комнате и было темно, невидимые потоки солнца с силой прижимали меня к постели, не давая пошевелиться. Со мной это было впервые и, по-правде говоря, это было жуткое ощущение.
  Шаги, тем временем, все приближались, и я вдруг почувствовала, как в мою комнату кто-то вошел. Кто-то чужой! Я попыталась открыть глаза, но слабость помешала мне сделать это. От досады и страха я издала какой-то тихий стон, собирая всю свою силу и приказывая телу повиноваться. Шаги ускорились, они приближались к кровати. Я услышала взволнованный женский лепет:
  - Да се чувстваш зле? - бормотала она что-то вроде этого.
  Я, наконец, открыла глаза. Чувство самосохранения придавало мне сил, к тому же внутри меня пробуждалась какая-то хищная ярость, которая также делала меня сильнее. Я увидела перед собой тщедушную девушку, очень загорелую, с темными волосами и глазами, в светлой униформе. Наверное, это была уборщица. Сердобольная глупая девчонка... В комнате было темно, но я хорошо рассмотрела ее лицо: молодая, с немного резкими чертами лица. Но для нее темнота, очевидно, не была родной стихией, поэтому она пристально вглядывалась в мои очертания, очевидно, не в силах толком что-либо разобрать. И тут она сделала то, чего я никак не ожидала.
  В один миг девчонка подскочила к шторам и распахнула их, впуская в комнату поток солнечного света. Меня словно ударили, я отшатнулась и упала с кровати, болезненно щурясь, чувствуя жжение на коже и в глазах. На секунду я даже ослепла. Но боль и испуг не ослабили меня, отнюдь. Никогда еще я не мыслила так четко, никогда еще не двигалась так проворно и быстро, словно это была и не я вовсе. Несмотря на сжигающий свет, я мгновенно вскочила на ноги и подлетела к растерянной девушке. Во мне пробудилась нечеловеческая сила и непреодолимая первобытная ярость - ярость раненного животного, борящегося за свою жизнь. Никогда не испытывала я подобной ненависти, неудержимой злобы, жажды убийства.
  Я с силой прижала обомлевшую девушку к стене, у меня в горле клокотало какое-то звериное рычание. Как она посмела вломиться сюда? Зачем впустила ненавистное солнце в мой бархатный мрак? Мой пальцы вцепились в ее тщедушную шейку с чудовищной силой, до хруста. Под острыми ногтями выступила кровь и тонкими струйками скатилась на белоснежный воротничок. Я окончательно потеряла над собой контроль. И даже жалость, что обычно останавливала меня, не сдержала мою ярость сейчас. Словно мерзкое чудовище из фильмов ужасов, я вцепилась девушке в горло, и это было так странно для обычно сдержанной меня, что я рассмеялась - злобно и глумливо. Я была настоящим кровожадным монстром.
  Я заметила, что жажда крови - это как приступ, как временная одержимость. Ты перестаешь быть собой на какое-то время, тобой завладевает хищник, зверь, дикое животное. Тебе становится чуждо милосердие, жалость - да и вообще все человеческие чувства. Ты словно во сне, смотришь на все со стороны, будто это игра, где ты - не ты. Прозрение наступает неожиданно, словно пробуждение от кошмара. Вот и сейчас я очнулась, сидя на полу посреди своей комнаты, из окна лился солнечный свет, болезненный для глаз. На светлом полу пятна крови, еще совсем свежие, на губах - металлический привкус. Я растерянно и отрешенно оглянулась по сторонам и буквально в двух шагах увидела вывернутое, искалеченное тело девушки. Темные волосы жалко растрепались и слиплись от крови. Я приложила пальцы к губам - они окрасились в алый цвет. Я на коленях подползла к телу, с каким-то внезапно проснувшимся ужасом дотронулась до него. Девушка лежала на боку, спиной ко мне, неловко и неестественно распластав руки и ноги. Я потянула ее за плечо, первернув на спину, и с отвращением отвернулась. Вся шея несчастной была растерзана, лоскутами висела кожа, а на посиневшем лице страшно выпучились остекленевшие глаза. Я вскочила и выбежала в гостиную, надеясь найти успокоение в объятиях Лайама, как я делала всегда. Но в гостиной меня встертил лишь обволакивающий сумрак.
  Я резко остановилась и прислушалась - в номере никого не было. Я в отчаянии рухнула на диван, у меня просто ноги подкосились от налетевшего ужаса. Из моей комнаты на пол падали слабые лучики света, значит, уже был день. День! А Лайама и Морган не было дома... Они должны были вернуться еще сегодня ночью, что же случилось? Меня охватила паника. Я хотела идти искать их, но, подумав, решила остаться. Что, если кто-то войдет в наш номер и увидит мертвую горничную в луже крови на полу? Нет, я должна остаться. Но если с ними что-то слуичлось... Боже, что мне делать? От волнения у меня дрожали руки, путались мысли. Что же теперь будет?
  На протяжении шести часов я не находила себе места, накручивала себя и взвинчивала свои нервы.Мое воспаленное воображение раз за разом рисовало все более страшные картины. Труп в соседней комнате тоже не способствовал успокоению. По истечении шестого часа томительного ожидания моя паника достигла своего апогея. Лучика света уже не вырывались из моей комнаты, и я всерьез решила отправиться на поиски Лайама и Морган.
  Неожиданно дверь в наш номер распахнулась, и в комнату влетели члены моей семьи. Морган выглядела прекрасно: черные глаза сияли на бледном лице, волосы, казалось, стали еще более волнистыми и блестящими. Ее лицо было оживленным и веселым, чего нельзя было сказать о Лайаме - угрюмом и подавленном.
  - Где вы были? Что с вами произошло? - накинулась я на них. - Я так волновалась, чуть с ума не сошла!
  Морган грациозно уселась на диване и пренебрежительно произнесла:
  - У нас возникли кое-какие сложности...
  Глаза Лайама грозно сверкнули, он все еще стоял у двери. Я подошла к нему и взяла за руку.
  - Что с тобой? - прошептала я, вглядываясь в его исказившиеся черты.
  Он прошел мимо меня, словно не заметил, и встал прямо перед Морган.
  - Ты хоть понимаешь, что натворила? - сдерживая гнев, произнес он. - Ты могла всех нас погубить!
  Чувствуя назревающую бурю, я подошла и присела на краешек дивана.
  - Успокойся. - Равнодушно бросила Морган. - Все обошлось. К тому же, завтра у нас самолет.
  Лайам сжал кулаки и бросил в сторону сестры испепеляющий взгляд.
  - Что же произошло? - робко вставила я, воспользовавшись паузой.
  - Мы пошли на охоту, туда, где прячутся все эти влюбленные парочки. - Нервно заговорил Лайам. - Конечно, у Морган от такого изобилия полностью отключилось чувство самосохранения. Ведь это так приятно, чувствовать себя такой всемогущей, такой величественной, верно, Морган? Но скажи мне, разве так уж необходимо делать то, что делаешь ты? Разве нельзя убивать тихо и без лишних страданий, раз уж мы должны убивать?
  Лайам тяжело вздохнул и, с явным усилием, заговорил спокойнее.
  - Морган убила двоих, потом напала на еще одного парня. И знаешь, Арина, такой Морган мы с тобой еще никогда не видели. Сегодня она была поистине чудовищна: переломанные руки и ноги, оторванные пальцы... Я не мог ее остановить. - На фарфоровом лбу Лайама появилась морщинка. - Конечно, все эти крики не остались незамеченными, ведь было еще совсем не поздно... Стали сбегаться люди, и нас заметили.
  С диким ужасом, плещущимся внутри, я уставилась на Морган, потом на Лайама. Заметили? Боже! Нас поймают, узнают наш секрет... Осудят, уничтожат! Сейчас в номер ворвется полиция, или как тут называется подобное учреждение, обнаружат мертвую горничную... Мы все погибли, погибли!
  - Правда, нам удалось оторваться, но за нами была погоня. Кто-то вызвал полицию. Нам пришлось прятаться, и, конечно же, нас застало солнце. Весь день, вплоть до сумерек, мы сидели, забившись в густые заросли, и я так боялся, что Морган вот-вот сгорит у меня на руках...
  Лайам покачал головой, на его лице читались неподдельные горе и скорбь, словно Морган действительно умерла.
  - Но кровь, как известно, все исцеляет. - Весело закончила сестра Лайама. - Пара зазевавшихся прохожих - и я снова живее всех живых.
  - Извини, что мне пришлось тебя бросить. Представляю, как сильно ты волновалась. У тебя все в порядке? - ласково спросил Лайам.
  На секунду я замялась. Я прекрасно видела, как сильно Лайам не одобряет жестокость Морган. Вообще, Лайам казался мне самим милосердием. Да, он был самым милосердным в нашей компании: Морган была отъявленной садисткой, я относилась к вынужденным убийствам равнодушно, а Лайам... Думаю, в глубине души он все еще переживал из-за каждой отнятой жизни, хотя и научился относиться к этому по- философски. Что он подумает, когда увидит, как я растерзала ту несчастную?
  - У меня тоже кое-что произошло... - промямлила я, опуская глаза в пол.
  - Мне кажется, или пахнет кровью? - произнесла Морган, вставая.
  Она втянула в себя воздух и на несколько секунд закрыла глаза. Затем уверенным шагом направилась в мою комнату, откуда через минуту донесся ее оглушительный смех. Лайам, еще сильнее нахмурившись, пошел за Морган, и я, понурив голову, последовала за ним.
  Я не стала смотреть на тело - я и без этого знала каждую деталь места преступления.
  - Что это? - растерянно спросил Лайам, обращаясь к Морган.
  - Ну, кажется, твоя подружка заскучала в наше отсутствие и решила немного развлечься. - С лихорадочным весельем в глазах произнесла Морган.
  Она стояла совсем рядом с телом и с каким-то маниакальным наслаждением любовалась растерзанной девушкой.
  - Все было совсем не так! - горячо воскликнула я. - Она вошла, когда я дремала... Мне было очень плохо от жары и солнца, а она открыла шторы... Я была так зла от боли, что не удержалась. Я не хотела, чтобы так вышло!
  Лайам подошел ко мне и погладил по щеке, останавливая тем самым поток эмоциональных оправданий.
  - Я знаю. - Ласково сказал он. - Знаю. Не переживай. Мне тоже пришлось через это пройти, со временем ты научишься себя контролировать.
  И он нежно меня обнял, продолжая шепотом утешать.
  - Теперь нас поймают и осудят. - Нервно бормотала я, прижимаясь к Лайаму. - В Болгарии есть смертная казнь? Я не хочу умирать...
  - Господи, оставь, пожалуйста... - раздраженно сказала Морган, приближаясь к нам. - Нас никто не поймает, завтра мы уже будем в Норвегии. Забудем про этот маленький инцидент, нам ничего не угрожает.
  - Но когда в нашем номере найдут тело, нас быстро вычислят по документам, которые мы предъявляли в отеле... - затравленным голосом пробормотала я. - Нас задержат в аэропорту.
  Морган вздохнула и лениво пробормотала:
  - Мы уже давно живем вне закона, а такая жизнь, знаешь ли, многому учит. Подстраховываться, например. У нас вполне приличные билеты на вполне приличные документы с другими именами... Да, немало мы перевидали поддельных паспортов за нашу жизнь.
  Морган подмигнула Лайаму, но он отвернулся.
  - Если хотите дуться и предаваться праздной меланхолии - прекрасно! - раздраженно пробормотала она. - Во сколько у нас самолет?
  - В семь... - тихо отозвался Лайам. - Летим с пересадкой, через Чехию. София - Прага, Прага - Осло. И все же, Морган, ты не можешь продолжать в том же духе. Рано или поздно ты всех нас доведешь до костра...
  - Точнее, до электрического стула. - Вставила я, крепче прижимаясь к Лайаму. - Нам нужно быть как можно осторожнее. Это уже не тот мир, Морган. И Лайам прав, ты становишься слишком жестокой...
  Первый раз в жизни я говорила Морган что-либо подобное. Но Лайам втолковывает ей это изо дня в день. Вот и сейчас он одобрительно кивнул головой, подтверждая мои слова.
  - Кто бы говорил! - язвительно воскликнула Морган. - Боже, как же все непросто. Я взяла тебя, чтобы он плакался тебе. По моему плану вы должны были выслушивать нытье друг друга, а вместо этого вы оба решили поплакаться мне! Невероятно!
  Воцарилась недолгая, неловкая пауза.
  - Хорошо. - Произнесла Морган, наконец. Голос ее звучал спокойно и вполне мирно. - Воздержимся от взаимных обвинений. Мы все поступаем так, как считаем правильным. Тем более глупо ссориться из-за никчемных людишек - вот этого я совсем не понимаю. Завтра у нас ранний самолет, а нам еще так много нужно сделать... Мы ведь не можем оставить все так, как есть. - Она указала головой на труп. - Думаю, мы все согласимся, что это было бы неразумно, а уж коли вы так радеете об осторожности...
  - И что нам делать? - спросила я.
  Морган ухмыльнулась.
  - Тебе придется сходить в магазин - купить крепких пластиковых пакетов для мусора. Обязательно непрозрачных, желательно черных. Не скупись - возьми побольше.
  Я с недоумением уставилась на Лайама.
  - Нет-нет, Лайам останется со мной. - Морган перехватила мой взгляд. - У нас много работы. А потом еще и мусор всю ночь выносить...
  Я послушно сходила в магазин, передвигаясь словно зомби, и купила то, что она просила. Несколько часов мы расправлялись с телом - Морган очень ловко орудовала большим острым ножом, с которым не расставалась никогда. Это было что-то вроде старинного кинжала с широким лезвием и темной, украшенной разноцветными камнями рукояткой. Потом мы разложили куски мяса по пакетам, и Морган с Лайамом, бесшумные и незаметные, словно тени, отправились разбрасывать их по местным мусоркам. Меня же они оставили мыть пол - на нем засохло много крови. Мы закончили уже под утро, когда нужно было отправляться в аэропорт.
  Все это время Морган не теряла своей веселости и бодрости, а Лайам оставался таким же серьезным и пасмурным. Я двигалась, словно во сне, и делала то, что мне говорили. Это был очень длинный, очень нервный день. Я мечтала поскорее уехать из этой гостиницы, из этого города. На душе у меня было тяжело, ее запятнал какой-то неприятный, черный осадок. У нас оставалось совсем немного времени - только чтобы привести себя в порядок. Я искренне порадовалась тому, что сумки мы собрали заранее. Осмотрев номер и убедившись, что все улики уничтожены, мы отправились в аэропорт.
  Там, пройдя регистрацию и немного подождав, мы с комфортом разместились в салоне бизнес-класса. У меня все еще чуть дрожали руки, кровавые картины мелькали перед глазами. Казалось, мучаюсь из-за этого только я: Лайам выглядел спокойным, а Морган была весела и беспечна. Ожидая взлета, я расслабилась в мягком черном кресле и закрыла глаза.
  - Не переживай. - Донесся до меня участливый голос Лайама. - Это скоро пройдет.
  - Ты еще научишься быть жестокой! - весело воскликнула, повернувшись, Морган.
  
  Глава V.
  Я сидела у чуть приоткрытого окна, завороженная прекрасным видом. Куда бы я ни перевела взор - всюду расстилался зеленый ковер леса, уносящийся к горизонту. Также меня заинтересовала обворожительная серо-синяя речка, плавно изгибаясь уносящаяся вдаль. Это было поистине прекрасное место, завораживающе красивое. Даже воздух казался мне особенным, напоенным запахом леса, свободы и вольной красоты. Я сразу поняла, почему Морган так любит это место. Это был рай - ни больше, ни меньше.
  Я не многое знала об этом месте: только название - Holmenkollen Park Rica - да год постройки - 1894. Все это любезно сообщил мне Лайам, пока мы заселялись в наш невероятно уютный номер. Я сразу полюбила это место, мне хотелось поскорее отправиться на прогулку в лес. Я прямо сгорала от нетерпения! Но для начала нужно было уладить кое-какие дела, к тому же моя семья не проявила особого энтузиазма по поводу моего предложения. Наверное, не стоило этому удивляться, ведь они были здесь не раз и не два и наверняка успели ознакомиться со всеми, даже самыми укромными уголками этой страны, этого города и этого леса. Так что приходилось довольствоваться видом из окна - притягательным и вдохновляющим.
  Мы заняли три разных номера, что было не типично для нашей веселой дружной компашки. Таким образом, каждый имел свою собственную, абсолютно обособленную комнату. Мой номер был выполнен в очень теплых, уютных тонах, а на окнах висели беззаботные зелено-коричнево-белые шторки. Я была невероятно счастлива и переживала странный духовный подъем, напрочь позабыв недавние печальные события.
  В дверь вежливо постучали, и показался Лайам - он тоже выглядел подозрительно счастливым и радостным. Наверное, мы попали в какое-то волшебное место.
  - Как дела? - спросил он, улыбаясь. - Никак не оторвешься от окна?
  Я лишь фыркнула в ответ и вновь устремила взгляд на зеленеющий горизонт. К моей великой радости день был сумрачным, и я могла спокойно смотреть в окно.
  - Думаю, этому месту ты отведешь не одну страницу в своей книге. - Поддразнил меня Лайам.
  - Можешь не сомневаться. - Пробормотала я, не поворачивая головы.
  Лайам подошел ко мне и тоже уставился в окно.
  - С удовольствие прочитаю твою книгу... - задумчиво произнес он и ухмыльнулся.
  Его сомневающийся тон довольно сильно меня задел.
  - Это может случиться намного раньше, чем ты думаешь! - возмутилась я.
  - В любом случае, тебе стоит подождать пару десятков лет. - Ответил Лайам примирительно. - И не стоит слишком вдаваться в подробности, так безопаснее. Впрочем, люди так пресыщены современными байками, что правду все равно не узнают...
  - Узнают, потому что я им ее расскажу. - Упорствовала я. - Расскажу им все, что знаю сама, ничего не скрывая.
  - Я бы тоже не отказалась просмотреть сей шедевр. - Раздался как всегда язвительный голос внезапно появившейся Морган. - Это будет прелюбопытнейший рассказ. Надеюсь, ты изобразишь меня очаровательной красоткой с большой долей обаяния.
  - Можете смеяться, сколько хотите. - Спокойно ответила я.
  - Мы не смеемся, нет. - Поспешно возразил Лайам. - Если хочешь, я помогу тебе с книгой. Я сделаю все, что ты захочешь.
  - И моя черная грешная душа не может радоваться за вас больше. - Пробормотала Морган голосом, полным презрительного сарказма.
  И тут я решила задать ей вопрос, который уже давно вертелся у меня на языке.
  - Скажи, почему ты всегда называешь свою душу грешной? - неожиданно смело спросила я. - Или так было принято в твое время?
  Впервые за все время, что я была знакома с Морган, я увидела в ее угольно-черных надменных глазах полнейшее недоумение и растерянность, которые вспыхнули, как две искры в ночи, и моментально погасли. Через секунду Морган, по своему обыкновению, надменно ухмылялась.
  - Мне кажется, что в современном мире недостаточно религии... - ответ был как обычно размыт и неясен. - Нет, серьезно, нас воспитывали совершенно иначе. Хотя, конечно, жить намного легче, когда ни во что не веришь, ничего не ждешь и не боишься, но думаю было бы намного лучше, если бы в забитых всякой ерундой человеческих головах часть мусора была заменена религиозностью. В вашем мире слишком мало веры, слишком мало...
  Я уже привыкла к подобным расплывчатым ответам на мои вполне конкретные вопросы, так что обиды или разочарования я не почувствовала.
  - Что-то я не замечал, чтобы ты молилась по утрам и вечерам. - Воскликнул Лайам, поддразнивая сестру.
  Морган бросила в нашу сторону холодный, тяжелый взгляд. Ее губы изогнула жестокая, хищная улыбка, от которой мне стало не по себе.
  - Я молюсь... - произнесла она тихо и вкрадчиво. - Каждый раз, перед едой.
  И Морган тихо выскользнула из комнаты. Мы с Лайамом остались одни, во внезапно посеревшей комнате. Казалось, Морган унесла с собой все наше беззаботное веселье. Я робко глянула на Лайама и поняла, что он так же растерян, как и я. Мы так и не поняли, что это было: откровение или жестокая шутка. Конечно же, никто из нас не пошел за разъяснением.
  После этой странной сцены диалог у нас с Лайамом так и не наладился - мы оба погрузились в свои собственные, далеко не веселые мысли, и вскоре Лайам меня покинул. Я не хотела, чтобы он уходил, его компания всегда ободряла и успокаивала меня, но удерживать его я не стала. У Лайама всегда было очень много дел, ведь он один занимался нашими документами, переездами и прочими насущными хлопотными делами. В общем, я осталась в одиночестве, и моя уютная комнатка больше не казалась мне такой уж беззаботно-веселой.
  Несколько часов я потратила но то, чтобы привести себя в порядок и разобраться в вещах. Я приняла душ и переоделась, разобрала дорожную сумку-сундучок. Порылась в рюкзаке - маленьком, сделанном из кожи цвета бронзы рюкзачке, купленном мной в Болгарии. В нем я хранила самые дорогие сердцу, самые необходимые вещи, с которыми никогда и нигде не расставалась. Пожалуй, самыми интересными предметами в рюкзаке были подарок Лайама - старинный серебряный крест с аметистами, уютно покоящийся в бархатной коробочке, и небольшой острый кинжальчик, купленный на каком-то шумном рынке для самообороны. Морган долго смеялась над моим приобретением, говоря, что мои собственные ногти и зубы куда опаснее этой безделушки. Может, она была права, но кинжальчик мне очень нравился, и я чувствовала себя спокойнее, держа его при себе.
  Неожиданно за моей спиной раздался тихий шорох. Я резко обернулась и увидела Морган, обычная недобрая улыбка как всегда кривила ее бесстрастное лицо.
  - Уже темнеет... - небрежно произнесла она, глядя в окно. - Идем, Лайам решил приготовить нам сюрприз.
  Конечно же никаких подробностей не последовало, но я привыкла к подобной манере моих родственников. Я молча встала и, накинув теплую кофту, подошла к Морган. Однако она не двигалась с места, словно, задумавшись, выпала из действительности. Ее взгляд был по-прежнему устремлен в окно, за которым незаметно сгущались сумерки.
   Тут только я осознала, что первый раз в жизни за все время нашего знакомства вижу Морган с распущенными волосами. Прежде она никогда не показывалась с подобной прической, и, надо сказать, зря. Привыкшая к извечно корректной старомодной укладке, я и предположить не могла, что у сестры Лайама такие длинные и густые волосы, ниспадающие кудрявыми волнами до самой поясницы. Казалось, они стали еще более завитыми, каждый локон напоминал упругую, туго закрученную спираль. Копна волос делала ее черты лица более хрупким, а черные пряди придавали коже оттенок свежевыпавшего снега. Морган выглядела намного более молодой и нежной, черные кудри смягчали жестокость ее темных горящих глаз. Теперь она казалась девушкой моего возраста, изящной и хрупкой, и ничто не выдавало в ней хищную убийцу, каковой она являлась.
   -Идем. - Морган, наконец, оторвала взгляд от окна. - Лайам уже ждет.
   И она проворно выскользнула из комнаты. Я, не менее проворно, последовала за ней. Стоит отметить, прошедшие годы не пропали даром: я многому научилась и хоть и считала себя гадким утенком в компании прекрасных лебедей, не могла не признать, что мои движения стали более стремительными, ловкими и изящными. Но, конечно, до Морган мне было еще очень далеко.
   Через несколько минут я с величайшей радостью поняла, что мы идем в лес. Тот притягательный, густой изумрудный лес, который бесконечным ковром расстилался до самого горизонта. Меня смутил лишь тот факт, что Лайам не присоединился к нам.
   - Где же Лайам? - спросила я, оглянувшись по сторонам.
   Морган посмотрела на меня равнодушным спокойным взглядом и лениво ответила:
   - Он ждет нас на месте.
   Я не стала задавать лишних вопросов, зная, что Морган говорит лишь то, что хочет. Если она сказала лишь это - значит, это была вся информация, которую она намеревалась мне сообщить. Также опыт показал, что больше того, что Морган решила сказать, узнать невозможно. Морган умела хранить свои секреты, а также мысли. В общем, я решила не навязываться, тем более что сестра Лайама выглядела необычайно задумчивой, даже рассеянной. Я никогда ее такой не видела. Еще я заметила, что она постоянно искоса на меня поглядывает, очень внимательно, и, сказать по-правде, это меня насторожило.
   Некоторое время мы шли молча, не сбавляя бодрого темпа шагов. Мы шли напрямик, без тропы, пробиваясь сквозь траву и заросли, мокрые, как после дождя. Ввысь стремительно уносились острые верхушки елей и еще каких-то хвойных деревьев, которых я не могла определить. Воздух был очень сырым и холодным, быстро темнело. Куда бы я не посмотрела - все утопало в зеленом великолепии.
   - Однажды Лайам сказал, что он всегда умел привораживать людей, очаровывать их... - неожиданно для себя выдала я. - Он сказал, что то, как я к нему отношусь, может быть неправдой, а лишь иллюзией, вызванной его чарами. Я никогда не задумывалась об этом всерьез, но вдруг это правда? Вдруг вся наша любовь к нему - не настоящая? Вдруг он просто приворожил нас, помимо воли?
   Морган на секунду вынырнула из омута своих мыслей, державших ее крепко, словно стальные сети. Она посмотрела на меня удивленно, как на человека, несущего явный бред.
   -Вот как? - протянула она. - Ну что ж, разве это имеет значение? Мы любим его за то, какой он есть, а чем это вызвано - какая разница? Главное то, что мы чувствуем, а не причины, по которым мы это делаем...
   Морган снова погрузилась в себя, я сразу почувствовала это. Вдалеке замелькал какой-то оранжевый огонек, его пламенное сияние пробивалось сквозь густо растущие стволы деревьев. Я всматривалась в эту отдаленную точку, растущую по мере нашего приближения. Сомнений быть не могло - это был костер, веселый, убаюкивающе потрескивающий костер. Через несколько минут я различила рядом с ним человеческую фигуру: высокий рост, развевающиеся светлые волосы, в отблесках пламени отливающие рыжим... Это был Лайам, он поджидал нас, глядя в огонь.
   - Наконец-то... - произнес он с наигранным раздражением, но глаза выдавали его радость от нашей встречи. - Неужели вы не могли идти быстрее? Плелись, словно покалеченные людишки!
   Он явно подражал Морган, парадируя ее саркастический тон и язвительные интонации. Но его сестра, казалось, не слышала этих безобидных издевок, бледная, с отсутствующим выражением лица она уселась на какую-то корягу, прямо перед костром, и ее черные глаза, отражая пламя, как никогда походили на тлеющие угли.
   - Она что-то не в себе. - Прошептала я озадаченному Лайаму и, ласково улыбнувшись, взяла его за руку. - Не обращай внимания.
   Я пыталась успокоить его, отогнать тревожные мысли, но, по-правде говоря, я и сама была очень встревожена странным поведением Морган. Конечно, мы оба привыкли к внезапным переменам в настроении нашей бесстрашной предводительницы, но такой Морган я не видела никогда. Пустой взгляд, устремленный вглубь ее 'грешной души', безжизненно сложенные на коленях руки - Морган словно вспоминала что-то, и воспоминания высасывали из нее жизнь, стирали саркастическую улыбку с ее жестокого лица, делая его изможденным и болезненно-хрупким. Да, я пыталась подавить свою тревогу, унять тревогу Лайама, но в силу своего особенно чуткого восприятия я знала, что Морган себя к чему-то готовит, и даже самые невинные предположения о том, что это может быть, повергали меня в ужас.
   - Не хотите присесть? - неожиданно заговорила Морган, и ее голос звучал взволнованно-хрипло.
   Мы с Лайамом разместились рядом с ней - я по левую руку на коряге, Лайам - по правую, прямо на поросшей травой земле. Закрыв глаза, Морган сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, словно очищала свой разум и приводила в порядок мысли. Когда же ее угольные глаза вновь распахнулись, я обнаружила в ее лице невероятные перемены - теперь оно дышало безмятежным спокойствием, без боли или злобы. Чуть улыбнувшись, Морган опустила руку в карман черной кожаной куртки и, вынимая оттуда что-то, произнесла:
   -Я знаю, что Лайам сделал тебе подарок. - Ее голос звучал ровно и безмятежно. - Я тоже хочу тебе кое-что подарить.
   С этими словами Морган протянула мне неизвестный предмет. Это оказался крупный золотой медальон на довольно массивной цепочке, очень старый и сильно потускневший от времени. Его крышка была украшена множеством золотистых завитков, а посередине, в самом центре сплетения металлического кружева, из мелкого жемчуга была выложена буква 'А'. Медальон был овальной формы, и по его краям, словно ободок, был выложен ряд крошечных рубинов. Закончив беглый осмотр моего подарка, я с тревогой подняла глаза на сияющее спокойствием лицо Морган.
   - Ты, вероятно, хочешь узнать, что значит эта буква? - с участием спросила Морган.
   Скованная каким-то тяжелым предчувствием, я молча кивнула. Морган снова улыбнулась и, отвернувшись, опять уставилась на костер. Казалось, пламя придает ей сил.
   - Что ж, я расскажу тебе... Вам обоим. Расскажу то, о чем никогда никому не рассказывала.
   Мы с Лайамом, затаив дыхание, пристально уставились на Морган. Но наши прожигающие взгляды ее нисколько не смутили, она все так же смотрела в огонь, плавно протягивая нить своего неспешного повествования. Это была самая удивительная история, когда-либо услышанная мной.
   - 'А' - это первая буква имени моей матери. Ее звали Анриетта, ее имя и этот медальон - вот и все, что я помню о ней. Она умерла, когда мне едва исполнилось пять лет. Думаю, она и сейчас поджидает меня на небесах, но нам уже не суждено встретиться... Впрочем, обо все по порядку.
   Я родилась во Франции, в поселении под названием Орийак. Мое рождение произошло в довольно мирном году, однако предшествовал он совсем не мирным событиям... Я родилась в 1542 году, и даже если бы не была обращена, думаю, застала бы и Варфоломеевскую ночь, и разграбление моего городка... Я родилась в пору войн, войн за веру, так что не стоит удивляться тому, как сильно я недоумеваю по поводу недостатка религиозности - ведь я своими глазами видела, как за веру проливается кровь.
   Моя мама, женщина очень хрупкая и нежная, подарила отцу троих детей. Я была самой младшей в семье, у меня было двое старших братьев - один на семь, второй на девять лет старше меня. Отец мой не был человеком добродушным или мягкосердечным, скорее грубым неотесанным тираном, но только по отношению ко мне, да и к матери, я думаю. Однако же моих братьев он обожал, брал их на охоту и дарил им дорогое оружие, напрочь позабыв о том, что он уже не так богат, как раньше, но об этом позже.
   Итак, как я уже обмолвилась, наша семья была довольно знатного происхождения. До определенного момента мы были весьма богаты и очень влиятельны, но наступили такие времена, когда дворянские семьи разорялись и исчезали, и мы тоже не избежали этой участи. Впрочем, произошло это несколькими годами позже смерти моей матери, чему я искренне радуюсь. Теперь немного о моем детстве.
   Мне было пять лет, когда единственное любящее меня существо покинуло этот бренный мир. Вспоминая отца, наш мрачный унылый замок я иногда даже радуюсь этому, ибо в раю - а моя мама попала именно в рай - ей, конечно же, намного лучше. Я осталась одна, в обществе трех грубых, поглощенных своими удовольствиями мужчин, которым до меня никогда не было дела. Я росла, словно дикая трава, по воле дождя, ветра и солнца, повинуясь лишь матери-природе. Впрочем, отец простер свою благосклонность до того, что обеспечил меня скудным образованием, как того требовало его еще не пошатнувшееся положение. Но в остальном я была свободнее ветра - одинокая и своевольная.
   С самого раннего детства я убегала из дому, из нашего сырого, холодного, словно склеп, замка. Когда-то он был цветущим местом, но со смертью матери он превратился в дряхлую развалину, уныло возвышающуюся среди бурелома. А я, я рвалась к природе, подальше от нескончаемых оргий братьев и отца. Я бежала к ручью, убегала в лес, часами собирала фиолетовые упругие ягоды на вольных полях, поросших черникой. Думаю, именно тогда я и полюбила свободу. С самого детства никто мне был не указ, кроме меня самой.
   Правда, нельзя сказать, чтобы я была совершенно одинока. С самого детства меня преследовал неотступный образ женщины, часто появляющейся из ниоткуда, прямо передо мной. Иногда она говорила со мной, иногда только наблюдала за моими детскими играми. Я видела ее так часто, что каждая черточка ее лица, каждая деталь облика до смерти врезались в мою память. Эта женщина была уже немолода, ее темные каштановые волосы, всегда распущенные, прорезала широкая седая прядь. Ее лицо всегда дышало умиротворением и спокойствием, а на губах цвела ласковая улыбка. Я до сих пор помню ее черные глаза, настолько темные, что нельзя было различить зрачков. Это была моя единственная спутница, не подруга и не близкий человек, но все же ее ласковый взгляд очень часто помогал мне, придавал сил.
   Я росла, и с каждым годом становилась все красивее. Это было так же верно, как то, что моя семья с каждым годом все больше разорялась. Отец был все время раздражен - ему не хватало денег на пышные развлечения, дорогое вино, искусно выполненное оружие. А я, словно ветер, носилась в заношенных платьях по окрестным лугам, все так же собирая чернику. Наконец, мне исполнилось шестнадцать лет, и Судьба послала моему отцу самое простое разрешение всех его бед.
   Был 1558 год, когда в мою жизнь ворвались страшные несчастья, и одно из них пришло в облике толстого, бородатого богача, владельца множества замков и обширных территорий. Как я уже говорила, я была очень красива. Казалось бы, замечательная вещь - красота. Но тогда я ее проклинала, ведь именно она привлекла это жестокое чудовище и сломала всю мою жизнь.
   Я не хочу называть имя того господина - сотни лет я стараюсь его забыть, ибо оно проклято. Этот безымянный богач решил жениться, и избранницей его стала я. Он настолько сильно возжелал мою красоту и юность, что не посмотрел ни на отсутствие приданого, ни на не самую польстительную родословную. Хотя, приданое, какое никакое, все же было - небольшой участок земли, последнее, что осталось у нашей семьи. Но участок этот был вдвойне ценен для моего жениха, потому что это был последний не принадлежавший ему кусок в той половине Орийака, где мы жили. Но это было ничто по сравнению с тем, что он мог получить от семей других невест. Однако он не только удовольствовался моим скромным приданым, но и сам намного больше отдал взамен. В том, что мой отец стряс с него столько, чтобы хватило на безбедную разгульную жизнь, я не сомневаюсь.
   Мои возражения, протесты и мольбы, конечно, не учитывались. В шестнадцать лет меня продали похотливому жестокому животному, который был старше меня на тридцать лет.
   Морган ненадолго замолчала. Ее голос, спокойный вначале, становился все более и более ожесточенным, в каждом слове звучала горечь, а в глазах блестела боль. Холодный ветер раздувал ее тяжелые волосы, и мне казалось, что передо мной та самая шестнадцатилетняя девчонка, заброшенная и обреченная, и отчего-то к глазам подступили слезы.
   - Сказать, что моя жизнь была адом - это ничего не сказать. Моим мужем был самый жестокий, самый безжалостный человек на Земле. С каждым днем он все больше показывал свое истинное лицо. Ему ничего не стоило избить меня до потери сознания, за малейшую провинность - с его точки зрения - он мог запереть меня в комнате или погребе, без еды и воды. Сначала на несколько часов, потом и на сутки. Через несколько лет совместной жизни, если все те муки можно назвать жизнью, он стал запирать меня на конюшне, уже вовсе без повода, а ради желания помучить. Там я сидела во мраке и одиночестве, среди породистых лошадей, к которым относились намного лучше, чем ко мне. Эти лошади были единственными моими товарищами, и я часто плакала, уткнувшись в их гривы. Однажды, сильно напившись, мой муж запер меня на конюшне без еды на целых четыре дня. Слава богу, что для коней всегда приносили свежую воду...
   В общем, такое веселое существование длилось целых восемь лет.
   - Почему же ты ни у кого не попросила защиты? - сдерживая слезы, воскликнула я.
   Лицо Морган переменилось еще раз. От прежнего спокойного сияния не осталось и следа, хрупкие черты исказились, показался звериный оскал. Перед нами вновь была Морган-хищница. Она ответила в ядовитом тоне, полном горечи. Но теперь в ее голосе не было сожаления, лишь стальная жестокость.
   - Однажды, после очередных побоев, я сбежала из своего великолепного замка. Вывела из конюшни лошадь и, не жалея ни о чем, ускакала домой. Я долго рассказывала отцу о своей проклятой жизни, но, когда он понял, что я сбежала, пошла против воли мужа - он отшатнулся от меня, как от прокаженной, и выставил вон. Мне не у кого было просить защиты. Впрочем, мало кто знал о звериной натуре моего мужа. Для всех он был богатым добряком, устраивавшим веселые приемы и балы и угощавшим всех дорогим вином. Скорее уж недолюбливали меня: угрюмую, дикую жену с вечно затравленным выражением лица. Нет, никто не знал правды, кроме пожалуй... Странно, в нашем замке всегда была та женщина, что следила за мной, когда я была ребенком. Выйдя замуж, я на некоторое время потеряла ее из виду, но встретив вновь, тотчас же узнала. Помню свое удивление - за все годы моей жизни она не постарела ни на день.
   Морган усмехнулась. Повисла недолгая пауза, во время которой я осторожно покосилась на Лайама. Он казался таким же потрясенным, как и я. Ничего удивительного, ведь эту историю он тоже слышал впервые.
   - На восьмой год совместной жизни мой муж окончательно меня возненавидел. Боже, что это были за восемь лет! Отчаяние, унижение, боль были мои самые верные друзья. Мой муж хотел, чтобы я родила ему наследника, но, благодарение всевышнему, я не доставила ему такой радости. Я даже поклялась себе, что если забеременею, пойду и сброшусь со скалы, никому ничего не говоря.
   Наконец, мы подошли к самой интересной части повествования. Давайте сверим даты - это было в 1565 году. Мне тогда исполнилось двадцать три, и, вопреки моей собачьей жизни, я по-прежнему была прекрасна. Однажды, вырвавшись из замка, я пошла туда, где протекало мое в меру счастливое вольное детство. Я пошла прямиком к черничной поляне, где и встретила ту самую женщину, преследовавшую меня всю мою жизнь. То, что она сказала мне, сильно испугало меня. Как-никак, я тогда была религиозна, хоть и считала, что Господь Бог давно отвернулся от меня. Она сказала, что давно наблюдает за мной и хочет, чтобы я стала ее дочерью. Она предложила мне вечную молодость, силу и избавление от всех моих бед. Я была в таком состоянии, что согласилась бы на сделку с самим дьяволом, не то что с милой практически знакомой женщиной.
   Она звала идти с ней, но я не пошла. Тогда она ушла, и больше я ее никогда не видела. Но перед ее уходом я выведала у нее заветный рецепт, способ, как создавать себе подобных. Она долго упрямилась, говорила, что это против правил и что только самые древние имеют право знать механизм и обращать людей. В конце концов, она рассказала мне все. Я не пошла с ней, нет. Вместо этого я со всех ног помчалась в замок, к своему мужу.
   Я всегда была предусмотрительной и смышленой, поэтому его ужасных криков никто не услышал, а тело никогда не найдут. Он написал - своей рукой - что оставляет мне все богатство, все земли и замки, а сам отбывает и никогда не вернется. Чего только не напишет человек под пытками! Так я обрела богатство и вернула себе свободу. Несколько лет я мирно жила в своем замке, ведя весьма уединенный образ жизни. Когда мой отец и братья, наслышанные о моем внезапном обогащении, явились к 'любимой сестре и дочери', чтобы, так сказать, воссоединить семью, я спустила на них собак. Нет, я не была тогда такой жестокой, как сейчас, но уже ненавидела людей всеми силами своей грешной души.
   Вы можете мне не верить, но сначала я никого не убивала. А потом, когда мне все же пришлось это делать, чтобы выжить, я пугалась при виде крови больше своих жертв. К моему большому везению, была война. Каждый день в разных уголках Франции и моего городка люди убивали друг друга. Я поступала весьма просто - находила раненых и умирающих, и без греха, с чистой совестью, забирала у них то, что, в общем-то, уже и не было им нужно. В 1563 году было особенно много жертв, но, как ни странно, это меня и оттолкнуло. Я все продумала и хорошо припрятала свои богатства. Как видите, мне удалось сохранить их и пронести через века, но речь не об этом. Обеспечив себя и подстраховавшись с этой стороны, я отправилась в Париж. Арина, ты хорошо знаешь историю?
   Я рассеянно кивнула, весьма удивленная этим вопросом. Помолчав, Морган продолжила.
   - После Варфоломеевской ночи я покинула Париж. Вот это было весело, надо сказать. Знаете, люди не менее жестоки по отношению друг к другу, чем мы к ним. Осталось сказать совсем немного, не переживайте, моя утомительная биография подходит к концу. Лет сто пятьдесят я скиталась из города в город - сначала только в пределах Франции, затем отправилась и в другие страны. Моя сила росла и росла, а сущность все более ожесточалась, но однажды, вопреки всем моим убеждениям, я решила создать себе компаньона. Возможно, это решение было отчасти вызвано желанием попробовать свои силы, испытать себя в обращении кого-нибудь. Так или иначе, это оказалось не так просто, как я полагала. Лайам - первое мое удачное творение, первый обращенный мною человек. Я долго наблюдала за ним, присматривалась, пока не поняла, что он будет для меня полезен. Холера сыграла мне на руку - не пришлось прилагать много усилий. Вот и все. Надеюсь, моя жизнь не вызвала у вас того отвращения, которое вызывают у меня воспоминания о ней...
   Воцарилось молчание. Морган, горько усмехаясь, неотрывно глядела на пламя костра. Лайам казался глубоко задумавшимся - его брови сдвинулись к переносице, лоб нахмурился. Не знаю, что чувствовал он, но у меня история Морган вызвала ужас. Я так страстно желала услышать ее, и вот теперь, получив желаемое, я была потрясена. Может, было бы лучше, если бы эта тайна так и осталась тайной. Мне показалось, что по щеке проскользила слеза. Похоже, Морган это тоже заметила.
   - Что же вы загрустили? - весело воскликнула она. - Лайам, ты же вроде приготовил нам сюрприз?
   Повернувшись ко мне, она тихо добавила:
   - Не переживай. Люди не рождаются жестокими, а ты...ты еще научишься быть жестокой.
   Я внимательно посмотрела на Морган - она казалась такой сильной, такой уверенной, бесконечно прекрасной. В этом я очень хотела быть похожей на нее. Но ее сила использовалась лишь во зло, для потакания необузданной жестокости, уверенность базировалась на ненависти ко всему живому, а красота была словно поцелуй смерти - этот свет загорался лишь за несколько секунд до конца. Но я вдруг поняла - и открытие это было неожиданным - что я не хочу всех ненавидеть, не хочу наслаждаться пролитой кровью. Конечно, я не собираюсь терзаться из-за убийств, но думаю, пророчеству Морган не суждено сбыться: чтобы превратиться в кого-то, похожего на нее, нужны серьезные причины. У нее они были, она имела право на свою ненависть. А у меня... В конце концов, люди никогда не причиняли мне вреда, только не понимал. Возможно, это даже не их вина.
   - Лайам, ну так что же с твоим обещанным сюрпризом? - не унималась Морган.
   Лайам, нахмурившись, перебирал пальцам шелковистую траву. Глухим, недовольным голосом он пробормотал:
   - Ничего особенного. Просто я подумал, что Арина, вероятно, захочет навестить свою родину... Я решил подготовить поездку в Россию, сразу после отдыха в Норвегии. Это не составит большого труда - я воспользуюсь документами с нашего прошлого визита в Москву. У Арины тоже есть солидный запас виз и паспортов, так что проблем с этим не будет.
   Внутри меня словно вспорхнула стая птиц - в моей душе возникло странное волнение. За все время наших скитаний я ни разу не вспомнила о доме, ни на секунду не задумалась о людях, которых бросила. Неожиданное путешествие привело меня в восторг: я сразу вспомнила любимые места, которые так хотела разделить с Лайамом, вспомнила Красный Гребень, куда приходила подышать в одиночестве, побороться с ветром и полюбоваться на Базаиху. Только сейчас я поняла, что скучаю. Скучаю по родному краю, по любимому лесу, по самому воздуху. Неужели я еду домой? Сердце переполнял восторг.
   Думала ли я тогда, что прокляну и этот день, и эту поездку? Нет, я была беспечна и безмерно счастлива.
   Морган закинула ногу на ногу, уперлась острым локтем в колено и уткнулась подбородком в узкую ладонь. На ее безупречное лицо набежали тучи раздумий - она выглядела как человек, погруженный в миллион сомнений и забот.
   - Не уверена, что это хорошая идея... - наконец протянула она.
   Лайам живо встрепенулся и поднял на нее свои сияющие серые глаза.
   - Почему? - спросил он беззлобно.
   Морган тяжело вздохнула. Ее лицо стало каким-то озабоченно-грустным.
   - Скажем так: там сейчас не совсем спокойно. Конечно, нам нечего бояться, но... У меня не самое хорошее предчувствие насчет этой поездки.
   Впервые я слышала от Морган подобные речи. Обычно она бравировала своей силой, самоуверенностью - ничего не боялась, никакого суеверия. Ее туманный ответ и неясные причины, на которые она ссылалась, казались обычной отговоркой - капризы Морган стали для нас с Лайамом привычкой.
   - Но мы показали Арине наши страны, она побывала там, где мы жили, и видела наши родные места. По крайней мере - мои родные места. Думаю, ты нам еще покажешь свой город. Разве тебе не интересно посмотреть, как жила она? Где любила бывать? К тому же, она наверняка соскучилась по прошлому дому.
   Лайам говорил спокойно, через каждое слово поглядывая на меня, и я уверенно кивала ему в ответ, соглашаясь с его мудрыми доводами. Лицо Морган, белее снега, приняло выражения равнодушия, даже скуки.
   - Прекрасно. Едем в Россию, раз уж большинство нашей замечательной семьи 'за'. В конце концов, нам никто не страшен...
   Она вновь вздохнула - но уже еле слышно - и поднялась на ноги. Мы уже несколько часов сидели у костра, пламя стало затухать, задуваемое усилившимся ветром. Стал накрапывать мелкий, холодный дождь.
   - Думаю, нам пора вернуться. - Произнес Лайам, тоже вставая.
   Вскоре мы все вернулись в отель, и всю дорогу, пока мы пробирались через ночной лес, мои глаза лихорадочно блестели в темноте - такой счастливой я себя не чувствовала еще никогда.
   - Этой сцене неплохо бы посвятить целую главу... - прошептал Лайам мне на ухо.
   В темноте я различила, что он улыбается, а в глазах его искрится веселье. Это как-то не вязалось с его хмурым видом у костра. А вот я при упоминании об истории, рассказанной Морган, наоборот загрустила.
   - Я так хотела узнать о ее прошлом, - прошептала я в ответ, - но сейчас думаю, что лучше бы не знала. Теперь, когда я буду смотреть на нее, я буду видеть брошенную шестнадцатилетнюю девочку, ее страдания, изломанную жизнь. Странно, но мне больно сознавать то, что Морган стала такой по вине людей. Знаешь, она права - жестокими не рождаются... - тут я запнулась и неуверенно продолжила, говоря еще тише. - И я боюсь, что в моей бесконечно долгой жизни тоже случится что-то такое, что сломит меня и превратит в такую же Морган.
   Веселый огонь в глазах Лайама потух. Вместо него в них разгорелась прежняя, уже почти позабытая грусть. Он взял меня за руку и крепко ее пожал.
   - С тобой ничего подобного не случится, я клянусь тебе. Знай, я буду беречь тебя. Можешь считать, что ты неуязвима.
   К счастью, Морган, как обычно, шла далеко впереди. Надеюсь, она нас не слышала.
   Итак, возвращение в родные края я восприняла с большой радостью, но это вовсе не мешало мне всей душой наслаждаться пребыванием в Норвегии. С каждым часом я любила эту страну все больше и больше, про себя я даже решила, что после французского буду учить норвежский - мне хотелось знать много языков, хотя бы половину из тех, которыми владела Морган.
  Мы с Лайамом подолгу гуляли в лесу, любили побродить по улочкам города. Лайам рассказывал множество интересных историй о городах и странах, о себе самом, об их путешествиях вместе с Морган, которая, к слову, никогда с нами не гуляла. Не знаю, где она пропадала целыми днями, но мы никогда не проводили вместе так мало времени, как во время пребывания в Осло.
   Во время одной из таких длительных прогулок по городу с нами произошел забавный случай. Вообще-то, это трудно назвать случаем - ничего особенного не случилось, но в то же время это казалось знаменательным событием, если я правильно поняла ситуацию. Однажды, гуляя вечером по широкой нарядной улице, мы с Лайамом увидели молодую женщину, прекрасную, невероятно грациозную, не по-человечески изящную. Лайам заметил ее первым, а я, взглянув на его вдруг напрягшееся лицо, проследила за его взглядом.
   На противоположной стороне улицы стояла женщина, ее кожа была невероятной белизны, казалось, она сияет в опустившемся полумраке. Ее глаза тоже горели - они были прикованы к нам. Два грозных шара, воинственно следящие за нами. За обе руки ее держали маленькие дети - единственный факт, который смутил меня в моей догадке. А подумала я, что изящная миниатюрная женщина - одна из нас. Только вот отвращение и враждебность, горящие в ее глазах, поразили меня.
   Далее незнакомка повела себя еще более странным образом. Тревожно, но уверенно, она пересекла дорогу, волоча за собой детей - кудрявых миловидных детишек, девочку и мальчика, лет так пяти - которые глазели по сторонам и еле плелись. Она подлетела к нам, грозная и отважная, и лицо ее выражало явное недружелюбие, почти агрессию. В чертах женщины что-то живо напоминало мне Морган, хотя они не были похожи: миниатюрная незнакомка хоть и имела почти черные глаза, но волосы ее были светлыми, с рыжеватым оттенком; она была ниже Морган и движения ее, хоть и изящные, не шли ни в какое сравнение с благородными, утонченными жестами нашей предводительницы. Через секунду я поняла, что в незнакомке просто напросто было больше человеческого, и это, в сочетании с безупречной красотой, придавало ей особое, необычное обаяние.
  Подойдя к нам вплотную, незнакомка горячо что-то пробормотала, ее голос был бархатным и волнующе низким, но тон - злой и враждебный - почти полностью скрывал его мелодичную прелесть. Незнакомка говорила не по-английски, ее язык не был ни французским, ни немецким. Думаю, она говорила на норвежском языке, и очень скоро - по нашим растерянным лицам - она поняла, что мы этим языком не владеем. Тогда она, к нашему еще большему удивлению, заговорила по-французски, причем заговорила бегло, с прежней эмоциональностью. Я в болезненном ожидании уставилась на Лайама. На его лице последовательно сменили друг друга удивление, сомнение, враждебность и, наконец, холодная учтивость. В отличие от незнакомки он говорило очень скупо, холодно и бесстрастно, ограничившись лишь несколькими сухими фразами.
  Не знаю, что он сказал светловолосой незнакомке, но враждебность на ее лице несколько рассеялась, хотя недружелюбная подозрительность ни на секунду не покидала ее глаз. Наконец, бросив последнее слово, она быстро удалилась, несколько раз настороженно оглянувшись, будто боялась, что мы нападем со спины. Эта странная встреча оставила пренеприятный осадок и испортила нам замечательный вечер.
  Некоторое время мы шли молча, и только около отеля, уже по возвращении домой, я отважилась спросить:
  -Чего она хотела?
  Лайам, казалось, всю дорогу только и ждал этого вопроса. Он ответил без промедления, непривычно эмоционально.
  - Она назвала нас жестокими тварями и велела убираться из города. Она сказала, что будет следить за нами, что это ее место, и она не позволит творить здесь беспредел. И так далее в подобном же духе.
  Подобные претензии вызвали во мне живейшее возмущение. Странно, но обычная сдержанность во мне сменилась каким-то животным желанием отстаивать свои права, территорию... Это просто напросто была жажда драки, крови, необузданное желание жестокой расправы. Думаю, это была часть моей новой природы, весьма затруднительно поддающаяся контролю. Слова незнакомки меня страшно возмутили. Да как она смеет? Как Лайам мог спокойно такое выслушивать? Мне захотелось вернуться в город, найти ее и ее детей...
  - Конечно, мы заслуживаем подобное отношение, но с ее стороны было неправильно упрекать нас в этом. Как будто у нас есть выход! К тому же, мы не жестоки, нет... Мы делаем это только для того, чтобы выжить.
  Еле слышное бормотание Лайама выбило меня из моих кровавых фантазий. Что он несет? Я с удивлением уставилась на него. Мы не заслуживаем ничего подобного! Во всяком случае, Лайам. Он же сама доброта, невинный мечтатель. Я по-прежнему считала его просто ангелом, и то, как он относился к себе, к своему существованию, всегда меня возмущало. Нет, он не заслужил подобных упреков - ни от других, ни от себя самого. Я была настолько поражена и раздосадована его словами, что смогла пробормотать в ответ лишь: 'Ты не прав!', но вложила в эти слова столько кипящих эмоций, что ни одно предложение, ни один рассказ не выразил бы моего отношения лучше.
  - Знаешь что, мы расскажем обо всем этом Морган. Она старше нас, мудрее нас, сильнее... - последнее достоинство я отметила с особым злорадством, правда тайным. - Посмотрим, что она скажет. Но из города мы не уберемся, пусть та дамочка не думает себе.
  Я была настолько поглощена своей кровожадностью, что совсем позабыла спросить у Лайама, была ли та женщина одной из нас. Что-то мне подсказывало, что да, но я не была уверена. Особенно с толку сбивали очевидно, несомненно человеческие дети и мягкая человечность в ее черных глазах. Тогда, однако, это все меня мало заботило. Я горела желанием проучить наглую особу, посмевшую нам угрожать.
  Когда мы вернулись, Морган еще не было. Она как всегда где-то бродила, охотясь в свое удовольствие. Впрочем, я не могла с уверенностью сказать, чем именно она занималась - не могла же Морган круглосуточно истреблять род людской? В конце концов, это не так весело, как может показаться на первый взгляд, а уж для кого-то, кто занимается этим более четырехсот лет - кого-то вроде Морган - это и вовсе должно было потерять всю притягательность. Наша предводительница вернулась лишь под утро - посвежевшая и отдохнувшая, в прекрасном настроении и состоянии духа. За пару часов мой пыл угас, жажда мщения рассеялась, как наваждение. Я даже вздохнула с облегчением, ведь это было очень неприятное наваждение. Тем не менее, я все равно обо всем рассказала Морган, правда не с такой ненавистью и яростью, как предполагалось вначале.
  Морган выслушала меня с большим вниманием и несколько раз просила повторить описание женщины. Вначале я не придавала этому столкновению никакого значения, скорее даже делала из мухи слона, но то, с какой серьезностью отнеслась к этому Морган, насторожило меня и удивило. Впрочем, через несколько секунд она уже вовсю сияла своей обворожительной улыбкой, утверждая, что все это пустяки. Вот только в глазах ее остался мрачный осадок каких-то тревожных мыслей, которых она пожелала оставить при себе. Лайам тоже казался задумчивым и встревоженным, но так же, как и сестра, не проронил ни слова. В конце концов, я даже почувствовала себя обделенной и обиженной - никто не хотел со мной делиться. Ну и пусть.
  Немного позже я поняла, что грустили мои родные по разным причинам: Лайам тяжело переживал заслуженные, по его мнению, упреки, а Морган... Морган не разобрал бы сам Дьявол, владыка ее 'грешной души', но думаю, атака незнакомки ее мало беспокоила. В моей душе даже зародилось подозрение, что для Морган та женщина незнакомкой не была - слишком тщательно она вслушивалась в мое сбивчивое описание светлых волос и горящих глаз. Но Морган, как всегда, хранила свои секреты, которых, похоже, оставалось еще очень много. И я не была уверена, что хочу о них знать.
  Ее решение, однако, сильно удивило и меня, и Лайама. После недолгих колебаний, наша предводительница заявила, что мы отбываем в Россию послезавтра, и что пора приступать к упаковке вещей. Таким образом, в Норвегии мы пробыли всего несколько дней, три или четыре. Оставался еще один, а потом - еще один на дорогу. Через два дня я буду дома. От этой мысли сердце тревожно всколыхнулось, и, разобравшись, я поняла, что к радости возвращения примешивается горечь от ожидания беды. Но я отогнала это чувство.
  В последний день перед отъездом, когда все вещи были собраны, а документы приготовлены, мы с Лайамом пошли прогуляться вдоль реки - мое прощание с этим прекрасным живописным местом. Небо было сине-серым и отражалось в неспокойной воде неутомимой речки, дул ветер, холодный и свободный, и я чувствовала себя такой счастливой, ведь впереди у меня была целая вечность, которую я могла потратить, на что хотела: на поиски мест, подобных этому, на Лайама и Морган и, возможно, на что-нибудь еще, что-нибудь важное. Трудно было бы описать это чувство - осознание того, что все беды позади, а впереди бесконечное счастье, свобода. Так приятно знать, что прожита лишь ничтожная частичка жизни, что впереди еще куча времени, которое можно тратить на глупости и промедления, на важные дела, на все, о чем так давно мечталось. Это ограждает от привычной человеческой суеты - больше нет никакого смысла в том, чтобы торопиться, пробегая драгоценные минуты в надежде успеть как можно больше.
  Величественная вечность отбрасывает ненужную спешку и позволяет просто оглянуться по сторонам, чтобы увидеть, как же прекрасен этот мир: насладиться ветром, солнцем, дождем - всем тем, на что у людей никогда не хватает времени. И мой искренний совет всем этим запыхавшимся в бесконечной спешке смертным созданиям - отбросьте всю эту нелепую суету! Люди, вы достаточно умны, чтобы понять, что вы все вернетесь к матери-природе, раньше или позже. Не тратьте свои жизни попусту.
  Но у меня это время было, и я не могла быть благодарнее за это. Я могла себе позволить жить, как хочу, мне некуда было спешить. Вот и сейчас я сидела на берегу реки, в зеленой траве, а рядом со мной сидел Лайам и крепко меня обнимал. А речка, наплевав на вопросы времени, жизни и смерти, несла свои холодные воды куда-то вдаль. Вокруг никого не было - мы с Лайамом сидели, тесно прижавшись друг к другу, и казалось, что мир принадлежит только нам. В наших сердцах хватило бы места для него, несмотря на то, что они, казалось, были до краев заполнены нашей тесной привязанностью друг к другу.
  - Мы ведь вернемся сюда? - прошептала я, уютно укладывая голову Лайаму на плечо.
  Он улыбнулся, его сияющие глаза были ясны, как никогда.
  - Если ты захочешь... - был его ответ.
  - Тогда мы обязательно вернемся! Это прекрасное место. - Меня переполняло какое-то странное воодушевление.
  Наполнив легкие ледяным, кристально-чистым воздухом, я произнесла:
  - Знаешь, может я и говорила тебе это когда-то, но я так рада, что вы появились в моей жизни. Это был самый лучший подарок! Я так сильно люблю вас с Морган, даже и не знаю, как бы могла повернуться моя жизнь, не повстречай я вас. Думаю, все сложилось бы печально: мне предстояло бы одинокое, серое существование. Я всем обязана вам, не думай, что я не благодарна. Вы - вся моя жизнь!
  Лайам ласково погладил меня по щеке. В его глазах, против моего ожидания, разгорелась лишь прежняя грусть.
  - Ты даже представить себе не можешь, как больно мне это слышать.
   Я в полной растерянности уставилась на него.
  - Что? Почему?
  Мое удивление было просто ошеломляющим. Я даже отодвинулась от Лайама, почти отшатнулась, чтобы лучше видеть его лицо, как будто оно могло мне что-то сказать. Но на лице Лайама невозможно было что-либо прочитать, лишь отрешенное спокойствие, мечтательную грусть.
  - Нет большего преступления, большей жестокости, чем привязывать к себе кого-то так сильно. - Задумчиво произнес он, глядя на усердно стремящуюся вдаль реку. - Я не хотел тебя расстраивать, извини. - Он взял меня за руку и попытался улыбнуться. - Но за века может случиться что угодно, а я не оставил тебе пути назад. Ни одного шанса. Может случиться так, что ты еще проклянешь меня за это.
   - Я тебя не понимаю! - прокричала я почти зло, в моем голосе звенела обида, а на глазах выступили слезы. - Этого никогда, никогда не случится! Мы будем счастливы, ничто и никто нам не помешает! Не существует на этом свете такой силы, которая смогла бы нас разлучить, я клянусь тебе!!!
  Лайам внимательно на меня посмотрел, в его глазах зажглась тревога. Увидев мои слезы, он крепко обнял меня, так, что даже стало больно.
  - Прости. Мне следует следить за тем, что я говорю. Все эти пессимистические штучки... Но зато теперь ты понимаешь, почему Морган не проводит с нами время. - Он попытался обратить все в шутку, но даже его обаятельная улыбка не могла поднять мне настроение.
  - Никогда больше не говори мне ничего подобного. Обещай!
  - Обещаю! - Лайам снова улыбнулся.
  Стемнело. От реки доносился убаюкивающий плеск. Я резко встала, все еще шмыгая.
  - Перед дорогой не помешало бы поохотиться. - Произнесла я почти спокойно. - Морган наверняка занимается именно этим.
  Я прислушалась, но никаких душераздирающих криков слышно не было. Наверное, Морган была где-то далеко.
  - Ты права. - Лайам тоже встал. - Не переживай ни о чем.
  И все же слова Лайама, как бы сильно я ни зажимала уши, крепко затронули меня. Даже охота не развеяла мрака, сгустившегося в моей душе. Когда мы вернулись, Морган уже поджидала нас, конечно же, от нее не укрылось мое подавленное состояние.
  - Лайам снова принялся за старое? - язвительно спросила она. - Ну и что же на этот раз? Лекция о том, что мы слишком жестоки? Или что-то новенькое? Впрочем нет, я не хочу ничего знать.
  Она со вздохом оглядела меня с ног до головы, и ее лицо искривилось в неодобрении.
  - Нет, это просто невозможно, Лайам. Посмотри на нее - более жалкого зрелища я не видела лет триста. - Воскликнула Морган в притворном возмущении.
  - Я пойду к себе. - Пробурчала я и ушла в свою комнату, заперев за собой дверь.
  Лайам хотел что-то сказать, но Морган его перебила, спросив что-то по поводу завтрашнего отправления. Это было к лучшему. Я не хотела слушать его объяснений и оправданий, в конце концов, оправдываются виноватые, а в том, что я не могла постичь его безграничную доброту, сострадание и самопожертвование не было его вины. Только моя. Лайам был особенным, после того, как я узнала его, мои собственные притязания на необычность и непохожесть на людей стали казаться лицемерием и грязной похвальбой. Да, Лайам был мечтателем, но мечтал он о лучшем мире. Его мысли сплетались в очень сложную сеть суждений, и я с трудом разбирала мотивы и причины его поведения, слов, чувств. Но я знала одно: если бы в нашем мире было больше таких людей, как он - Земля стала бы лучшим, более светлым местом, полным сострадания и доброты, чистосердечности и, возможно, тихой грусти. Но даже грусть Лайама казалась мне чем-то внеземным и прекрасным. Он был совершенством, сокровищем, которое нужно было хранить и оберегать. А я едва ли справлялась с этой почетной задачей.
  Вот о чем я думала, лежа на своей широкой кровати, застеленной веселеньким зеленым покрывалом. В дверь постучали, я не отозвалась. В горле отчего-то пересохло. Постучали еще раз - три размеренных глухих удара.
  - Господь всемогущий, Арина, неужели и ты туда же?! - раздался возмущенный голос Морган. - Это просто немыслимо! Не знаю, что он тебе сказал, но это определенно не правильная реакция. Ты что, не знаешь Лайама, что ли? Не забывай то, что я тебе о нем сказала. И не превращайся в ему подобное. Двух таких меланхоличных слабаков мне просто не вынести! Не заставляй меня в тебе разочароваться. Ты не такая, как он.
  Послышались легкие отдаляющиеся шаги. Да, я не такая как он. К сожалению.
  На следующий день, рано утром, мы отправились в дорогу. Я уже не испытывала прежней угнетающей печали, но какой-то тяжелый осадок грусти все же остался. И это не была легкая светлая грусть Лайама, полная милосердия и участия - это было темное чувство отчаяния и страдания. Остальные члены моей семьи выглядели вполне обычно: спокойный сдержанный Лайам и резкая, дерзкая Морган. Все, казалось, было прекрасно. Как обычно.
  Подавив тяжелый вздох, я оглядела родных. Лайам был одет как обычно просто, но с большим вкусом и заметным изяществом, а вот Морган выглядела нетипично. На ней были темные обтягивающие джинсы, высокие черные кожаные ботинки и все та же кожаная куртка вместо любимого черного развевающегося плаща. Ее утонченный облик и аристократические жесты придавали этому стилю какое-то особое, странное изящество, а старинная прическа совсем не вязалась с хулиганским образом. Хотя все это были мелочи - Морган не утратила своей внеземной красоты. Точнее, дьявольской красоты, этот синоним лучше подходил к ее горящим адским пламенем глазам.
  - Решила сменить стиль? - без особого веселья поддел ее Лайам.
  Морган высокомерно фыркнула:
  - Безвкусная одежда жалких плебеев!
   Мы с Лайамом оглядели друг друга - джинсы, уютные свитера тонкой вязки поверх мягких хлопковых вещей... По сравнению с Морган - даже Морган в джинсах - мы казались намного менее стильными, а после ее презрительного восклицания так и вообще чем-то непростительно безобразным.
   - Конечно, эта одежда не идет ни в какое сравнение с твоими роскошными платьями, расшитыми золотом и драгоценными каменьями, но согласись, она намного удобнее и практичнее. - Мягко возразил Лайам.
   - Удобство и практичность - для рабов на плантации! - прикрикнула Морган, сверкнув глазами. - К сожалению, путешествовать с моими сундуками невозможно... И я ежесекундно скорблю об этом.
   - Да, конечно. - Пробормотал Лайам, улыбаясь.
   Капризы Морган его лишь забавляли, он ко всему относился со своей обычной бесконечной терпимостью. Ангел.
   - Тебе смешно, не так ли? - Морган разошлась не на шутку. - Да я бы душу продала за возможность получить сейчас, сию секунду, мой заветный сундук с самыми дорогими нарядами! Впрочем, это невозможно: моя душа и так давно в руках Дьявола...
   Я вздохнула - опять эти разговоры...
   - Нам пора. - Отсутствующим голосом произнесла я.
   Морган закатила глаза. Затем она натянула перчатки, наглухо застегнула кожаную куртку и надела большие солнцезащитные очки, такие черные, что я удивилась, как в них вообще можно что-либо видеть.
   Мы летели рейсом Осло - Москва, а потом прямиком в Красноярск. Но прежней радости отчего-то уже не было. Забавно, через каких-то полтора часа я окажусь в Москве, а спустя еще двести семьдесят минут буду в родном городе, где, казалось, не была уже целую вечность. Перелет прошел очень хорошо, но словно в каком-то предвкушающем сне. Очнулась я только тогда, когда увидела родное, ослепительно синее небо, вдохнула родной холодный воздух с запахом скошенной травы. Было очень солнечно, и я с большой тревогой смотрела на то, как Морган повязывает вокруг головы кашемировый красный платок, надвигая его на самые глаза. Что поделать, ведь было лето - начало июля. Родное, непредсказуемое сибирское лето, когда следует ожидать жару в плюс сорок на пару дней, а потом ливневые дожди на неделю, переходящие в похолодание до восьми градусов. Только вдохнув родной воздух, я поняла, как сильно скучала по Красноярску. Если бы мне кто-то сказал, что вся моя дремлющая тоска вернется с первым же шагом по родной земле, я бы рассмеялась. Но это было именно так.
   Мы быстро получили багаж, без труда взяли такси, благо таксисты в аэропорту не отличаются большой застенчивостью и всегда присутствуют в более чем достаточном количестве. Впрочем, я отвлеклась.
   Испепеляющее сибирское солнце, зимой более холодное, чем Антарктида, летом сжигает все на своем пути. Через несколько минут мне и самой стало плохо - кожа покрылась неприятным раздражением, глаза стали слезиться, а голова разболелась. Впрочем, это была только моя вина - мне следовало позаботиться о защите от палящих лучей. Я сразу поняла, что вечером будет гроза. Как-никак, я прожила здесь столько лет, что научилась практически безошибочно разбираться в настроениях капризной сибирской погоды. Но ничто не могло омрачить той всеобъемлющей радости, которая полностью поглотила меня.
   Однако радовалась лишь я, во всяком случае, так глубоко и искренне. Лайам выражал вежливый интерес, смешанный с легковесным энтузиазмом, Морган была подавлена и раздражительна. Да, с погодой, прямо скажем, не повезло. Но солнце и тепло сегодня совсем не ручались за то, что завтра не пойдет град и не будут прохладные плюс пять.
   Всю дорогу я с любовью и нежностью оглядывала бесконечные поля, а уж когда мы въехали в город, я и вовсе обезумела от восторга. Остановились мы в самом центре, в старой доброй гостинице с гениальным, полным оригинальности названием 'Красноярск', здание которой располагалось прямо напротив Театральной площади, излюбленного места отдыха горожан. Из нашего окна открывался вид и на фонтаны, и на мрамор Театра оперы и балета, и на Енисей. Мы остановились в люксе А, милом двухкомнатном номере. 'Мы' - это я и Лайам, Морган забронировала себе другой номер, люкс B. Ее выбор, впрочем, нас не удивил - один из номеров категории 'люкс В' был выполнен во французском стиле, шикарном, вполне в духе Морган. Во всяком случае, ее номер удовлетворил, хотя особого восторга она не выразила - но тут, думаю, сыграло свою роль раздражение. Номера были прекрасны.
   День уже клонился к вечеру, но солнце по-прежнему пылало в безоблачном лазурном небе. Я выглянула в окно, и мой взор возрадовался столь любимым, запылившимся в тайнике воспоминаний вещам: мосту через Енисей, что соединяет левый берег с моим родным правым, могучей синей реке, зеленым горам вдали, напротив которых, где-то там, стоит мой дом. Сердце переполнял необъяснимый восторг. Неожиданно раздался легкий скрип - это Лайам тихо сел на большую светлую кровать позади меня. Я поманила его пальцем, и он с улыбкой подошел ко мне.
   - Это Енисей. - С нескрываемой гордостью сказала я, указывая на ярко-синие воды. - А те горы, видишь? Мы с семьей часто ходили туда раньше... Мой дом как раз напротив них, почти всю свою жизнь я наблюдала, как времена года сменяют друг друга, как листья сначала желтеют, потом слетают, а затем возрождаются вновь... Мы обязательно сходим туда, я свожу тебя на Красный гребень, поверь, оттуда открывается вид еще более прекрасный, чем с обрыва на Лондон!
   Я болтала без умолку, мне хотелось все ему рассказать. Я напоминала самого Лайама, когда мы были в его родном Ковентри - мы оба отличались искрящейся любовью к родным местам.
   - Кстати, этот мост изображен на бумажной купюре десятирублевого достоинства, но их изымают из оборота, ведь они так недолговечны...
   Лайам тихо рассмеялся и ласково погладил меня по щеке. Никогда я не видела в его глазах столько нежности и любви.
   - Ты выглядишь такой счастливой... У тебя сияют глаза.
   Я улыбнулась в ответ, немного смутившись. Но взгляд, брошенный на Енисей, на горы вдали придал мне уверенности и какой-то внутренней силы. Странный факт - нигде ты не будешь чувствовать себя так, как на своей родине. И тут 'родина' не обязательно значит место, где ты был рожден, нет. Но ты обязательно почувствуешь этот особый подъем, волнующий и вдохновляющий, когда найдешь свое место, свою 'родину'. Так получилось, что моей родиной в обоих смыслах был Красноярск.
   - Внизу есть памятник Чехову. Ты знаешь Чехова? - пробормотала я, глядя вдаль.
   Лайам откровенно рассмеялся, но ответить не успел - в наш номер бесшумно вошла Морган, и ее властный голос заглушил беззаботный смех.
   - Я смотрю, вам очень весело? - проговорила она, язвительно улыбаясь.
   Мы с Лайамом сразу притихли. Я повернулась к ней и в очередной раз замерла, восхищенная. На Морган было очень длинное узкое платье темно-алого цвета, с открытыми руками и вырезом-лодочкой. Этот наряд не был чем-то старинным, он казался вполне современным, и выразительно подчеркивал утонченную красоту Морган.
   - Неужели я вам помешала? - хмыкнула Морган, сверкнув угольными глазами.
   - Нет... - очнулся Лайам, как и я, завороженный безупречной красотой Морган. - Арина очень интересно рассказывала мне о городе. Ты можешь присоединиться, если хочешь.
   Морган рассмеялась, словно Лайам сказал какую-то глупость.
   - Я не интересуюсь городами, которые моложе меня самой. - Высокомерно произнесла она и, резко развернувшись, вышла из комнаты.
   Ее платье, такое скромное спереди, сзади отличалось неподдельным шиком - узкая гибкая спина Морган была полностью открыта, откровенный вырез опускался намного ниже линии талии. Блестящая ткань переливалась кроваво-красными бликами.
   Что-то в этой оголенной спине насторожило меня, какое-то смутное подозрение кольнуло сердце. Неожиданно до меня дошло.
   - Лайам, - воскликнула я, - посмотри на нее, ни следа ожогов, открытая кожа. Лайам!
   Он понял меня с полуслова. Вместе мы выбежали из нашего номер и ворвались в комнату Морган. Я сразу ощутила тот ароматный, притягательный, едва различимый запах. Недолго думая, мы заскочили в ванную комнату. На белом кафельном полу, в луже липкой алой крови, лицом вниз, лежала девушка. Ее смуглая кожа была изорвана чуть ли не в клочья, а руки и ноги раскинулись в неестественном, внушающем отвращение и страх положении.
   Я вцепилась в руку Лайама, ужасная картина сильно потрясла меня.
   - Но... Но мы не слышали криков... - дрожащим голосом прошептала я.
   - Ну, я умею обходиться и без криков. Знаете, я очень искусна в этом деле... Крики - это скорее для развлечения, знаете ли. - Раздался спокойный, игривый голос Морган.
   Я обернулась - она стояла около двери в ванную, великолепная, ослепительная, с саркастической ухмылкой на прекрасных губах.
   - Не удержалась. - Весело сказала она и пожала плечами. - Ничего страшного, с нами такое иногда случается, верно, Арина?
   Высокомерие на ее лице боролось с лукавством - она заговорщически мне подмигнула и величаво удалилась.
   - Лайам, что же нам делать? - прошептала я, лихорадочно стискивая его руку.
   Но он оставался спокойным, только брови его нахмурились, а глаза гневно блестели.
   - Несчастная... - прошептал он еле слышно, глядя на изломанный труп. Обращаясь ко мне, он скомандовал. - Уходи. Я со всем разберусь сам. Иди!
   Я вышла из комнаты, отчего-то потрясенная. Разве я не знала повадок Морган? Разве не видела подобного раньше? Я и сама была точно такой же - жестокой, кровожадной, необузданной... Я была как Морган! Отчего же тогда мое сердце так нервно бьется, отчего дыхание сбилось? Не помня себя, я вылетела из гостиницы, отсчитав ногами не один десяток ступеней. Мне нужно было пройтись. И подумать.
   Я направилась к набережной, что было не самым верным решением, ведь там всегда много народу, особенно в такой чудный день. Те, кто когда-либо гулял по набережной Енисея, знают, что вдоль заасфальтированной дороги встречаются лестницы, ведущие к воде. Иные полоски берега особенно широки - есть даже особенный, густо поросший ивами и травой уголок, ведущий к реке. Там часто готовят шашлыки, отдыхают... Конечно, встречаются там и бомжи, дружно распивающие очередную, потерянную в счете бутылку. Но я ничего не боялась.
   Я медленно брела по набережной, глядя под ноги. Только звучный раскат грома заставил меня поднять голову - безупречное жизнерадостное небо было затянуто фиолетово-черными тучами, резкий, сшибающий с ног ветер поднимал клубы пыли и бросал их прямо в лицо. Люди стали разбегаться, кто куда, и лишь я одна продолжила вяло брести к своей цели. Как только я пришла к тому месту, спускающемуся к воде и поросшему буйными кустами, я остановилась. Что мне делать теперь?
   Внезапно начался ливень. Сразу, без первых осторожных капель, без предостережения. Он опустился непробиваемой водной стеной, и крупные теплые капли дождя моментально промочили меня с ног до головы. Я спустилась на берег, стараясь укрыться от ливня в зеленых зарослях, но в общем-то мне было все равно. Я даже радовалась этим каплями - после них наступит освежающая прохлада, и вечером можно будет устроить замечательную прогулку.
   Как это часто случается с сильными дождями - он быстро закончился. Минут двадцать, не больше. В воздухе разлился упоительный запах травы, леса и прибитой пыли. Солнце нехотя заплывало за горизонт. Я просидела здесь, не меняя положения, несколько часов. Уже порядком стемнело, синий сумрак окутывал город. Зажглись фонари, их тусклый желтый свет подсказал мне, что пора возвращаться. Наверное, Лайам волнуется... В любом случае, ему понадобится помощь, с моей стороны было неправильно бросить его одного в такой момент.
   Неожиданно сердце кольнула какая-то сверлящая тревога. Я ускорила шаг и, отчего-то охваченная страхом, уверенно зашагала к гостинице. Вероятно, надвигалась еще одна туча, потому что вдруг стало совсем темно.
   'Это нехороший знак!' - подумала я со все возрастающей паникой.
   Я ринулась к гостинице бегом и еще издалека заметила яркое пламя, рвущееся из окон. Сомнений быть не могло - это был наш с Лайамом номер.
   Протиснувшись сквозь толпу зевак, которых всегда собирается целая куча, я вбежала в гостиницу, ринулась к лестнице и с невероятной, нечеловеческой скоростью бросилась в наш номер. Странно, но на этаже даже дыма не было. Не было и удушающего жара. Ничего. Когда я вошла в комнату, то даже подумала, что это какая-то галлюцинация, но нет... Двери, отделяющие спальню, подозрительно трещали, а из тонких щелей выплывали туманные струйки дыма. Мое сердце оборвалось, словно во сне я подошла к дверям и с силой их распахнула.
   Вырвавшееся облако едкого дыма на секунду меня ослепило, а гневный жар огня опалил кожу. Через минуту моим глазам открылось зрелище, которое вырвало из моей груди крик ужаса и отчаяния - на полу догорали остатки алого шелка, а чуть поодаль, обезображенное огнем, лежало тело Лайама. Я потеряла возможность двигаться, думать, дышать. Меня парализовало ужасом и отчаянием, а огонь, тем временем, подбирался все ближе ко мне. Несмотря на опасные языки пламени, я подскочила к Лайаму, точнее к тому, что от него осталось. Из его груди торчала рукоять кинжала - без особых усилий я вытащила его. С улицы донесся вой пожарной сирены, а в коридоре уже раздавался топот тяжелых сапог. Я безумным взглядом окинула комнату - кровать уже горела, но ярче всего полыхали те, кого я так сильно любила... Я крепко сжала в руках кинжал и быстрее ветра выбежала из номера, прихватив с собой лишь свой рюкзак. Едва ли кто-то успел разглядеть меня.
   Оказавшись на улице, я грубо растолкала мешавших мне людей, плотно сгрудившихся на дороге. В моей руке был кинжал - очень старый, похоже, серебряный, невероятно острый и тяжелый. Его рукоять была сделана в виде орла, распахнувшего крылья. Я дико озиралась по сторонам. На секунду мне показалось, что я чувствую тот же запах, что и в комнате...Человеческий запах. Повинуясь обонянию, я сбежала по мокрому асфальту на остановку, затем пронеслась вдоль ларьков... Около дороги запах растаял, оборвался. Я оглянулась по сторонам - беспечные люди шли по своим делам, никто не обращал на меня внимания. Я пожалела, что не была такой искусной охотницей, как Морган.
   Родное имя всколыхнуло волну боли, такой сильной, какой я еще не испытывала в своей жизни. Я была безумна, раздавлена, отчаянно несчастна. Горькие горячие слезы застлали мои глаза.
  
  Часть III. Одержимая.
  Глава I.
   Мне некуда было идти, не к кому обратиться. Я была совершенно одна - одинока во всем необъятном мире. У меня не было друзей, родных, не было дома и денег, не было жизненного опыта и знаний. Жизнь казалась мне оборвавшейся, ничего хорошего не предвиделось.
   Трудно выразить все то отчаяние, что охватило меня. Внутри меня бурлила такая боль, что было трудно дышать. Боль и ужас. Чем больше я вдумывалась в свое положение, тем страшнее мне становилось. Куда я пойду? Я чувствовала себя затравленным зверьком, отбившимся от стаи. Оставалось только лечь и умереть... Внезапно внутри меня возникло новое чувство - ярость. Она была невероятно сильной, кипящей и неудержимой. Никогда в жизни я не была так взбешена. Кто посмел отнять у меня мою жизнь, мое счастье? Морган и Лайам были убиты жестоко и подло, и кто-то за это ответит. Да, кто-то ответит за все то горе, что причинил мне, за все те страдания, которые сейчас заживо меня сжигают. Я вгляделась в серебряные крылья, распростертые гордой птицей, и затолкала кинжал в рюкзак. Я должна отомстить.
   Забавно, но только сейчас я поняла то, о чем мне все эти годы говорили Лайам и Морган: вечность - это самая ужасная участь, когда ты остаешься один. Я почти ненавидела Лайама за то, что так сильно его любила, ведь от этого боль от его утраты была невыносимой. Я злилась на то, что он оставил меня, пусть не по своей вине, но от этого тоска душила меня не меньше, а слезы злости все так же смешивались со слезами отчаяния на моем скорбящем лице. Я проклинала себя за то, что бросила их одних, не думаю, что я бы смогла им чем-то помочь, ведь я была и вполовину не так умела, как Морган или Лайам, но тогда я хотя бы умерла вместе с ними, и мне не пришлось бы влачить свое жалкое существование. Я никогда не боялась одиночества при жизни, но теперь, осознав, что до скончания веков буду одна, я почувствовала ошеломляющий ужас.
  А в том, что мне придется остаться одной, я не сомневалась: я не могла вернуться к людям, не могла и не хотела, а о себе подобных я не знала ничего. Все эти годы я провела в обществе Лайама и Морган, мне ни до чего не было дела - я жила на их попечении, нежась в бесконечной, предусмотрительной заботе Лайама. Я ничего не умела делать, и мне было очень, очень страшно.
  Снова пошел дождь, было темно и поздно. Куда мне пойти? Я решила отправиться туда, где раньше всегда находила успокоение. Я направилась загород, в лесную чащу, где не было ни людей, ни машин, и где я надеялась обрести покой. Путь был неблизкий, но я преодолела его весьма быстро - только сейчас я для себя открыла, насколько стремительно могу передвигаться. Раньше мне было на все это плевать, но теперь, когда я одна, и никто не будет меня опекать, я должна научиться использовать все свои скрытые ресурсы, которыми обладала моя обращенная натура.
  Была свежая ночь, дул холодный ветер. Моя одежда промокла, и я чувствовала, что все больше замерзаю. В лесу было сыро и темно, но я хорошо видела в темноте, так что могла спокойно продолжать свой путь, все сильнее углубляясь в зеленые дебри. По мосту я пересекла Енисей и направилась к своему дому, но у меня даже мысли не возникло, что я могу вернуться в свою квартиру. Вместо этого я пошла по привычному маршруту: вверх по крутой полуразвалившейся металлической лестнице, мимо дач, в гору, а там... Там до самого горизонта передо мной расстилался изумрудный ковер, вольный и манящий. Я всегда мечтала пропасть там, зайти так далеко, как не заходил никто из местных жителей. И теперь я осуществила свою мечту, вот только это желанное путешествие не доставило мне никакого удовольствия. Я была не в силах любоваться чернично-синим небом, в которое уносились верхушки деревьев - мой взгляд был мутным от горя и слез; я не могла наслаждаться прекрасным лесным воздухом, полным ночной неги - грудь сдавливало отчаяние; и, наконец, я не могла сесть на мягкую гостеприимную траву - страх, ненависть и жгучая боль гнали меня вперед и вперед, все глубже, в самое сердце леса.
  От высокой травы мои джинсы были полностью мокрыми, с волос тоже капала вода, но я не обращала на это никакого внимания. Какая разница? Я все равно мертва теперь. Внутри меня новой волной поднялась ярость. Я не была кровожадной при жизни, не отличалась жестокостью и после того, как вошла в семью Лайама и Морган. Конечно, иногда у меня бывали вспышки и заскоки, но все они быстро проходили, и впоследствии мне всегда было за них стыдно. То чувство, что владело мною сейчас, было совсем иного рода. Внутри меня словно что-то надломилось, сдвинулось с прежней оси. Мне хотелось все крушить, уничтожать. Я хотела причинять боль и страдания, так много, чтобы в них можно было утопить свои собственные. Думаю, со стороны я выглядела довольно жалко: мокрая девчонка, вся в слезах, уныло бредущая по безлюдному непроходимому лесу... А в это самое время в моем сердце рождалась жестокость. Морган была права - жестокими становятся, нужен лишь один легкий толчок.
  Теперь я понимала ее ненависть к людям как никогда. Меня охватило возмущение: как можно было уничтожить таких прекрасных существ, как Морган и Лайам? Это все равно, что сжечь знаменитые полотна гениальных художников! Они тоже пережили века, они так же старинны и значимы - и мы храним их в музее! Мою семью тоже следовало бы охранять, ведь их знания и опыт бесценны: они видели все то, о чем сейчас мы имеем весьма смутное представление. Никто не имел права уничтожать их.
  Сказать по правде - я была очень удивлена тем, что кто-то смог одолеть Морган. Наверняка это было подлое, самое низкое убийство! Ведь ей не было равных, просто не могло быть. Я свирепо стиснула зубы. Никто никогда не сравнится ни с Морган, ни с Лайамом. Я почти жалела, что узнала их - ведь я никогда не смогу найти им замену, я всегда буду несчастна. Вообще-то я и не хотела их заменять - это ведь предательство. Они будут жить в моей памяти, а значит, они будут жить вечно. Но это, конечно, не значит, что убийца уйдет от ответственности. Я расквитаюсь с ним, чего бы мне это ни стоило.
  Я забрела уже очень далеко, в самое темное, непроходимое место, полное глухих тревожных шорохов. Я никогда не заходила так далеко, впрочем, я могла сказать это уже много-много километров назад. Теперь я с трудом представляла, где нахожусь и куда могу выйти - я никогда не блистала в географии. Впрочем, этот лес огромен, я могу брести к неизвестной цели несколько дней или даже недель. В отчаянии я обхватила себя руками и горько вздохнула. Я чувствовала себя разбитой и раздавленной, мне хотелось одного - умереть и не мучиться больше. Неожиданно сзади раздался шорох.
  Не успела я обернуться, как с неимоверной силой оказалась прижата к толстой сосне. Все произошло так быстро, что даже мой зоркий взгляд с большим трудом уловил траекторию моего передвижения. Я больно ударилась о ствол - дерево глухо застонало под чудовищным натиском и мелко задрожало. У меня перехватило дыхание, а внутри легких раздался гул. Я потеряла ориентацию в пространстве и с трудом открыла глаза. В этот же момент стальная рука сдавила мне горло и, шерканув о шершавую кору, чуть приподняла вверх. Теперь я стояла на носках и ошеломленно пялилась в темноту.
  Наконец, я несколько оправилась от удара, и мое зрение прояснилось. Я растерянно опустила глаза, чтобы рассмотреть нападавшего. В моей голове уже роились нехорошие, но вполне логичные догадки, ведь кто же может быть силен достаточно, чтобы так запросто расправиться с вампиром? Только другой, более древний вампир. И все-таки то, что я увидела, несколько меня озадачило.
  Передо мной стола девушка моего роста или даже ниже, и ее лицо было абсолютно бесстрастным и лишенным каких-либо признаков жизни. Однако тонкие худощавые руки обладали стальной хваткой.
  - Что ты делаешь? - прохрипела я, пытаясь оторвать цепкие пальцы от своей шеи.
  На лице девушки не отразилось никаких эмоций. Вообще. Ее хриплый, словно растрескавшийся голос прорезал тишину:
  - Могу задать тебе тот же вопрос: что ты делаешь на моей территории?
  - Территории? Какой территории?! Это же просто лес! - сдавленным голосом возмутилась я.
  Девушка с минуту бесстрастным взором изучала мое испуганное лицо. Ее пальцы разжались так же неожиданно, как и впились в мою шею. Я с шумом упала в мокрую траву.
  - Я не знаю тебя... - задумчиво проскрипела она. - Должно быть, ты новенькая.
  Неуловимо быстрым движением девушка взлетела на дерево, к которому только что прижимала меня, и уселась на толстую ветку примерно в двух метрах над землей.
  - Что ты здесь делаешь? - недружелюбно буркнула она.
  Я, потирая горло, поднялась на ноги и со страхом уставилась на странную незнакомку. Она действительно казалась очень странной, и я не знала, что ей ответить.
  - Я... Иду. - Промямлила я нерешительно.
  Лицо девушки слегка нахмурилось - это была первая эмоция за все время.
  - Ты шутишь? - ее голос обогатился угрожающими нотками.
  - Нет! - поспешно возразила я. - Просто на твой вопрос очень трудно ответить... Я бреду, куда глаза глядят, у меня нет никакой цели или маршрута.
  Девушка покачала головой, ее лицо вновь стало непроницаемым.
  - Опасно бродить в этих местах. Это моя территория, и ты жива лишь потому, что явно не представляешь никакой угрозы.
  Меня несколько задели ее слова, хотя я не могла не признать ее правоту.
  - Да. Я не представляю никакой угрозы. Раньше меня всегда охраняли другие.
   С этими словами я развернулась и хотела было продолжить свой путь, но прежде чем я успела повернуть голову, незнакомка легко спрыгнула с ветки и в мгновение ока оказалась прямо передо мной. Я, наконец, поняла, кого она мне напоминает: девушка была до боли похожа на сову. Она была чуть ниже меня и выглядела просто истощенной, у нее было круглое лицо, очень скульптурное, с резко очерченным острым носом, выступающими скулами и впалыми щеками. Но, несмотря на остроту и резкость черт, она казалась нахохлившейся птицей: ее темные волосы, коротко подстриженные, очень сильно пушились и обрамляли лицо роскошной шапкой. На девушке был длинный растянутый свитер темно-коричневого цвета, связанный из грубой колючей шерсти - от одного только представления, что он касается моей кожи, по телу побежали мурашки. У этого свитера были неимоверно широкие объемные рукава - на худосочных ручках незнакомки они висели, как два мешка, и напоминали крылья. Но выразительнее всего были совиные глаза девушки: янтарно - желтые, выпуклые и очень круглые, они казались огромными на худом изможденном лице. Ее горящий взор впился в мое лицо.
  - Другие? Я не чувствую никаких других. Они далеко? - в ее голосе звучала тревога, отчего он казался даже еще более хриплым.
  Я с тоской вспомнила мелодичный голос Морган. На моих глазах снова выступили слезы.
  - Да, они очень далеко. Я никогда их больше не увижу....
  'Сова' заметно успокоилась, но пристального взгляда не опустила.
  - Как тебя зовут? - неожиданно спросила она.
  - Арина... - прошептала я в ответ.
  Разговор зашел в тупик, но незнакомка упорно глядела на меня, казалось, ее мучает какой-то вопрос. Неожиданно я поняла, что она - ценный источник информации, и я не должна упускать подобный шанс. Я резко скинула с себя рюкзак и достала оттуда кинжал. Незнакомка пригнулась к земле и зарычала, ее глаза хищно засверкали в темноте.
  - Нет, нет! - я примирительно раскинула руки в стороны. - Я лишь хочу спросить.
  Девушка выпрямилась, но в ее желтых глазах плескалось недоверие дикого животного. Я осторожно, рукоятью вперед, протянула ей кинжал.
  - Знаешь ли ты, кому он принадлежит? - с надеждой спросила я.
  В глазах незнакомки мелькнула недобрая улыбка.
  - О, я очень хорошо знаю это оружие... - протянула она с каким-то упоительным злорадством. - Но как он попал к тебе?
  Я поняла, что без откровений не обойтись. Ну что ж, остается только взять себя в руки...
  - Этим кинжалом была убита моя семья. - Я постаралась говорить спокойно и хладнокровно и изо всех сил сдерживала слезы.
  Глаза незнакомки вспыхнули. На этот раз она посмотрела на меня с большим уважением.
  - Неужели ты добыла его в бою? - с благоговением спросила она.
  Я горько усмехнулась.
  - Ты сама сказала, что я не представляю опасности. Я вытащила его из груди моего... - тут я замялась, не зная, как представить Лайама. - В общем, из сердца любви всей моей жизни.
  'Сова' тихо рассмеялась.
  - Странно, это оружие никогда не оставлялось на поле битвы. Оно передается от отца к сыну вот уже несколько столетий... Кстати, с кем ты приехала? Сразу видно, что вы прибыли издалека, раз не были осведомлены о том, что вас здесь ожидает.
  Мой голос дрогнул, когда я произнесла:
  - Мы прибыли из Норвегии. Я, Лайам и Морган.
  Я совсем не ожидала той реакции, которую вызвали мои слова. Незнакомка встрепенулась, ее глаза стали еще круглее.
  - Ты из семьи Морган? Черные волосы и глаза, жестокий нрав, потрясающая кровожадность, с блондином на побегушках?
  Про себя я улыбнулась, несмотря на всю боль, что причиняли воспоминания об утраченном.
  - Это вполне точное ее описание. Да, я из ее семьи. Точнее, я была из ее семьи, ведь никакой семьи больше нет...
  - Не смеши меня! - неожиданно зло воскликнула 'сова'. - Морган никогда бы такого не допустила. Она весьма знаменита и известна многим представителям нашего рода по всему миру. Знаешь, какое прозвище ей придумали собратья? Королева. Ну, или Королева Морган. Наша королева не дала бы себя загубить даже...
  Незнакомка резко оборвала свою речь и опустевшим взглядом уставилась на кинжал.
  - Впрочем... О нем ведь тоже ходят легенды... - задумчиво протянула она.
  - Так ты знаешь, чей это кинжал? Мне нужен этот человек, у меня теперь с ним свои счеты. Он отнял у меня самое дорогое, что было в моей жизни, и я хочу отомстить. Я должна. Как там говорится? Око за око...
  Незнакомка подняла на меня свои неестественно круглые, пугающе желтые глаза и сухо рассмеялась.
  - Я знаю обладателя кинжала не понаслышке.
   С этими словами она приспустила с плеча широкий растянутый свитер: от тонкой выпирающей ключицы по руке сбегал омерзительный шрам, внушающий ужас к тому, кто мог его оставить такой ловкой, сильной и быстрой вампирше.
  - Тебе и секунды не выстоять против него! - насмешливо воскликнула она и хихикнула.
  В отчаянии я опустилась на траву. Незнакомка несколько секунд смотрела на меня, а потом уселась рядом. Она небрежно играла кинжалом, подбрасывала его, рассматривала со всех сторон.
  - Тебе знакома фамилия Орловский? - неожиданно спросила она, впиваясь в меня взглядом.
  Я лишь передернула плечами. Ничего подобного я никогда не слышала.
  - Что ж, не удивительно. Судя по всему, ты когда-то жила здесь, верно? Но давно не была дома. Впрочем, будучи человеком, ты и не могла знать об охотниках... Упущение в том, что ты не знаешь о них, будучи предметом их охоты, но, как я поняла, вы с Королевой разъезжали по всяким там европейским райским странам, так что...
  'Сова' тяжело вздохнула.
  - Ладно, я расскажу тебе - быть неосведомленной в таких вещах равносильно самоубийству. Начнем с самого начала. Вампиры существуют с незапамятных времен, так же, как и люди. Так же, как и люди, они возникли в одном месте, а уж потом расселились по всем сторонам и уголкам этого мира. Никто точно не знает, где берет свою историю наш прекрасный род, но одно известно точно - большую часть своего существования вампиры обитали в Европе.
  Кто знает, может, тут повлиял климат, может, наше вечное стремление к комфорту и утонченности - я не знаю. Но и по сей день больше половины, да что там половины - процентов восемьдесят всех вампиров живет в европейских странах. Таких смельчаков, как я, совсем немного: в Россию я прибыла одна из первых, а было это триста лет назад. Теперь переходим к более забавной части повествования - к охотникам.
  Казалось бы, самые сильные и удачливые охотники живут в тех странах, где вампиров больше, верно? Но все совсем не так. Вампиры никогда не были глупее людей, скорее даже наоборот. Они душили все людские мятежи, убивали охотников и их детей, давили их силой, количеством и, таким образом, страны Европы - самые безопасные страны для вампиров. Мои братья и сестры успешно очистили свои города от охотничьей скверны, так сказать, задушили в зародыше, в самом начале, когда у людей еще не было подходящего оружия и знаний.
  От старой доброй Руси до современной России, эта страна всегда была очень чистой. Я имею в виду существ вроде нас. Но в этом вся и проблема - умные люди не убивали нас, они могли захватывать нас в плен. Их было больше и в них не было страха, привитого веками. Методом проб и ошибок, они вызнали о нас всю правду, без суеверий, и научились убивать. То же произошло в некоторых других странах, но охотники России, а особенно Сибири - считаются самыми лучшими охотниками во всем мире. Не знаю точно, но думаю, они даже ездят на семинары по обмену опытом, или что-то вроде того. Быть вампиром здесь весьма опасно. Несмотря на то, что наши сородичи постоянно прибывают в близлежащие города - нас всегда остается немного.
  Но как водится, среди лучших тоже есть лучшие - мы приближаемся к непосредственно интересующей нас теме. Среди всех охотничьих семей - а ведь охота обычно дело семейное - выделяется один прекрасный, знаменитый род. Это род Орловских, и сейчас он возглавляется славным представителем Дмитрием Орловским - легендарным охотником, грозой всех вампиров от Урала до Камчатки, ведь если он напал на след, то будет преследовать свою жертву, пока та не перестанет дышать...
  При этом сам он остается в тени, и никто не может его выследить, хотя слухи о его местоположении и ходят. Но ведь никто в здравом уме не сунется к смертоносной легенде, верно? Оружие Орловских славится по всей округе, и передается из поколения в поколение. Поэтому я так удивилась тому, что Дмитрий его оставил - даже не в бою, а просто так. Это на него не похоже...
  С этими словами незнакомка протянула мне кинжал. Я безвольно взяла его и затолкала в рюкзак. Я чувствовала себя опустошенной, полностью раздавленной.
  - По-прежнему хочешь отомстить? - язвительно спросила 'сова'. - Что-то я не вижу прежнего энтузиазма...
  И тут я вскочила на ноги. Вся прежняя ярость вернулась ко мне. Какого черта? Я не боюсь! Пусть это безумие и верная смерть, мне все равно. Не смерти ли я хочу больше всего?!
  - Этот человек должен умереть! За все то горе, что причинил, я отомщу ему. Я заставлю его страдать так же, как страдаю сейчас сама! Он умрет самой мучительной смертью, которую только может себе представить, нет, которую только смогу представить я, а уж я-то постараюсь...
  Я прерывисто дышала, руки мои сжались в кулаки. 'Сова' довольно ухмыльнулась, в ее глазах загорелся воинственный огонь.
  - Да, я пока слаба и неопытна, но... Научи меня! - я молитвенно сложила руки и повторила еще раз. - Научи меня, ты же знаешь, как здесь выжить!
  Незнакомка, все так же улыбаясь, осмотрела меня с ног до головы. Ее лицо выражало полное удовлетворение, или скорее даже воодушевление. Она задумчиво кивнула и поднялась на ноги.
  - Этот Орловский всем нам мешает жить процветающей жизнью. Если его не станет, другие охотники потеряют своего предводителя, а вместе с ним и свою уверенность. - Задумчиво пробормотала она. - Что ж, так и быть. Ты мне нравишься. Пойдем.
  Я с трудом разбирала ее бессвязную хриплую речь - она говорила очень отрывисто и быстро. Незнакомка кивком головы велела мне следовать за собой, и, не дожидаясь ответа, помчалась сквозь лес. Я с большим трудом поспевала за ней - 'сова' передвигалась со скоростью света. Деревья, трава, кустарник - все смешалось в несущееся зеленое пятно. Мы бежали довольно долго, петляя по ночному лесу, и, наконец, остановились у какой-то заброшенной, очень старой избушки - крошечного домика из почерневших бревен. Я несколько запыхалась, к чему моя спутница отнеслась с презрительным снисхождением.
  - Меня зовут Петра, кстати. - Прохрипела она, и ее желтые глаза сверкнули в темноте.
  Одним прыжком она подскочила к дому, проворно открыла скрипнувшую дверь и проскользнула внутрь. С тяжелым сердцем я последовала за ней.
  Снаружи домик казался унылым и совсем заброшенным, он почернел от времени и сырости, местами оброс мхом, но внутри было сухо и довольно чисто, хотя обстановка и не отличалась роскошью или хотя бы уютом. Стены были абсолютно голыми, так же, как и пол - сплошное неприкрытое дерево. В углу стояла жестяная печка, от которой по комнате - единственной комнате - разносился веселый гул огня. Комнатка была небольшой и представляла собой правильный унылый прямоугольник. Мебели практически не было: пара стульев, потрепанный диван, два окна, закрытые ставнями снаружи, и старый шкаф из полированного дерева коричнего-вишневого цвета, отличающийся явным советским прошлым, ибо раньше подобный шкаф был практически в каждом доме, и моя семья до поры до времени тоже являлась счастливой обладательницей подобного шедевра.
  На одном из стульев стояла тускло-мерцающая свеча, но несмотря на отсутствие нормального освещения, в комнате было довольно светло. Конечно, я поежилась, проникнув в это жилище - нормальная реакция на подобную обстановку после практически пятилетнего проживания в лучших номерах лучших отелей. Я почувствовала себя еще несчастнее, вспомнив светлые ковры, мрамор и фарфор, а также мягкие, словно облака, королевского размера кровати. И все же я была рада очутиться в жилище, пусть даже таком убогом. Все-таки здесь было тепло и сухо, и чисто, и была крыша над головой. Это вселяло хоть какое-то чувство безопасности.
  Около маленькой печки я заметила еще одну темную фигуру, которая не проявила никаких признаков жизни при нашем появлении. Это была хрупкая девушка, сидевшая на коленях перед печкой, прямо на голом полу. Ее волосы не были такими темными, как у 'совы', но отличались такой же буйной пышностью, только были длиннее. Волосы незнакомки скорее имели ржаво-коричневый оттенок. Она не обернулась на звук шагов и на скрип двери, но я чувствовала, как сильно она напряглась, и точно знала, что все внимание девушки приковано ко мне.
  - У нас гости. - Без намека на какие-либо эмоции сказала Петра.
  Девушка медленно и очень спокойно поднялась, а потом неторопливо повернулась к нам. Ее лицо было безмятежно-спокойным, но во взгляде читалась хмурая подозрительность. Каждой черточкой она напоминала Петру, только вот лицо ее было чуть более вытянутым, да и ростом она была выше меня. Девушка не походила на сову, но все же в ней было что-то от мрачной хищной птицы. Она вопросительно посмотрела на мою спутницу.
  - Она из семьи Морган и рассказывает чудные вещи. - Хмыкнув, продолжила Петра. - Ее имя Арина. Она говорит, что Орловский убил Королеву и ее спутника.
  При этих словах лицо девушки переменилось - темные брови приподнялись в изумлении, а в глазах заблестел страх.
  - Но это еще не все... - Петра сделала выразительную паузу и подняла указательный палец в воздух, словно грозя кому-то. - Это милое создание горит желанием прикончить Орловского, дабы отомстить.
  Девушка бросила в мою сторону острый взгляд, и ее губы растянула едва заметная, пренебрежительная улыбка. Всем своим видом она как бы говорила: 'Серьезно? В жизни не слышала большей глупости!'. Я тяжело вздохнула. Все бы отдала за сочувственную, понимающую улыбку Лайама...
  - Ты вся промокла. Иди, погрейся у огня. - Неожиданно дружелюбно предложила Петра.
  Я неопределенно кивнула и подошла к печке. От горячего металла уютными волнами расходилось сухое тепло.
  - Я не представила тебе мою сестру. - Раздался за спиной хриплый голос. - Познакомься, это - Марица. Думаю, ты уже заметила некоторое сходство.
  Я обернулась и вежливо кивнула головой, глядя в светло-карие глаза Марицы. Она же изобразила неуклюжий реверанс, явно высмеивая столь официальное представление.
  - Мы живем уединенно, не принимаем гостей, не устраиваем праздников. Разве что наш брат, Милован, изредка навещает нас, но он так непоседлив, что предпочитает жизнь с небом вместо крыши и деревьями вместо стен. Но в наших краях трудно иметь безопасное местечко, где можно спокойно укрыться... Поверь, мы совсем не гостеприимны, но ты мне нравишься, из тебя может выйти толк. Да и цель твоя общественно полезна. Любопытно, что из этого выйдет.
  Закончив свою речь, Петра уселась на диван, который при этом звонко скрипнул. Марица отошла к шкафу, около которого стоял один из стульев, тот, что был со свечой, и встала рядом с ним. Очевидно, она была немногословной. Во всем ее облике, однако, отражалась ее свободолюбивая, вольная натура. Она явно была существом гордым и непокорным, а поскольку я ее одобрения еще не заслужила, то и особым вниманием удостоена не была.
  - Расскажи нам о том, как попала к Королеве, и, если твоя история покажется мне интересной, я расскажу тебе немного о нас. А потом, когда уже рассветет, и день вступит в свои права, мы решим, что нам с тобой делать.
  У меня не было особого выбора, да и, в общем-то, мне было уже все равно. Тепло печки мягко укутывало меня - понемногу я начинала просыхать. Мой разум туманился: слишком много горьких мыслей роилось в моей голове. Утопая в какой-то болезненной неге, я начала свой рассказ. Странно, но давался он нелегко, хотя слова и лились ровным полноводным потоком. Я опускала некоторые детали, кое-что, наоборот, выделяла. По большей части я старалась излагать факты без лишних подробностей - так больно было вспоминать о той прекрасной жизни, которую судьба мне так щедро подарила и которую так жестоко отняла в один миг!
  Петра и Марица слушали, не перебивая. Мне даже казалось, что я одна сижу в странной, Богом забытой комнатенке, и сама себе напоминаю о том, чем были наполнены мои последние годы. Когда дело дошло до событий сегодняшнего вечера, я безвольно замолчала, а руки мои задрожали. Внутри вновь заклокотала ярость, смешанная с жестокими страданиями.
  - Так я оказалась здесь, и я не знаю, как дальше повернется моя судьба. Чтобы не умереть от тоски, я должна поставить себе цель, найти занятие.... Нет более увлекательного дела - чем месть. Этим я и займусь. Я прошу лишь об одном - о помощи. Конечно, для вас в этом нет никакого смысла, помогать неизвестно кому, но у вас есть знания, есть сила, и вы тоже ненавидите Дмитрия Орловского, ведь верно? Нам стоит объединить усилия...
  - Об этом мы поговорим позже. - Спокойно перебила меня Петра, а ее сестра одобрительно кивнула лохматой головой. - Твоя история оказалась намного интересней, чем я думала. Я вижу, что могу тебе доверять. Будет справедливо, если ты тоже узнаешь кое-что о тех, кто приютил тебя и кому ты доверилась.
  Петра поудобнее уселась на диване, подтянув худые коленки к подбородку. Ее сестра спокойно, совсем по-человечески подошла к ней и села рядом, застыв, словно каменное изваяние. Через секунду комнату заполонил трескучий голос - 'сова' начала свое сухое повествование.
  - Я не буду сыпать перед тобой ослепительными датами, как это делает большинство наших сородичей. Не назову ни года рождения, ни числа, когда была обращена. Многим нравится, как ошеломляюще позвякивают столетия, мне лично все это кажется самолюбованием и лишней бравадой. Поэтому я лишь скажу, что сущность моя изменилась весьма и весьма давно, я лишь столетием младше Морган. Думаю, этого и так вполне хватит, чтобы произвести впечатление.
  Родилась я в Сербии, в простой небогатой семье, не отмеченной никакими особенностями. Нас, детей, было трое - я была самой старшей. С Марицей ты уже знакома, она самый младший отпрыск нашего семейства, а с Милованом судьба, быть может, тебя еще столкнет. Мы жили скромно, но существованием своим были довольны - у нас была дружная, любящая семья. Однажды вечером Марица не вернулась домой, и мы все отправились ее искать. Было поздно и очень темно, в наши времена все было совсем по-другому: ни уличного освещения, ни, собственно, широких асфальтовых дорог. К тому же мы жили не в городе...
  Но это все неважно. Я лишь хотела сказать, что Марица была первой обращенной. Мы с Милованом долго ее искали, причем отдельно от родителей. Мы были следующими. Я плохо понимаю, зачем это все понадобилось тому, кто нас обратил. Просто глупость какая-то, вампиры не тяготеют к большим компаниям. Для меня до сих пор загадка, почему он не взял Марицу и не смылся вместе с ней. Так или иначе, мы не пошли за ним - зачем нам это было нужно? Мы даже не узнали его имени... Почти сразу же мы покинули Сербию, чтобы оградить родных и близких от самих себя. Это было тяжелым решением, но решением верным. Как видишь, мы тогда еще были по-человечески сентиментальны.
  Так мы оказались здесь, и очень долго жили как прежде - как семья. Но натура берет свое, и наши узы все более разобщаются. Особенно это касается нашего брата, но это уже другая история, которую тебе знать не надо.
  Я с любопытством разглядывала двух сестер, таких похожих и отличных одновременно. Они внушали мне смутное беспокойство, я не могла сказать, что девушки понравились мне с первого взгляда. В них было много мрачного и хищного, и качества эти не были приукрашены грациозностью и изяществом, как у Морган. Но и ничего отталкивающего в них тоже не было: они казались простыми, незамысловатыми существами, живущими по своим правилам. Ничего более. Да, они сами, их жилище, их история во многом уступали элегантному шику моих несчастных, погибших родственников, но и в этой простоте было что-то притягательное. Думаю, со временем сестры могли бы мне понравиться.
  - Солнце уже взошло... - неожиданно прошептала Марица.
  Она спокойно поднялась с дивана, пересекла комнату и задула свечу. В ее движениях не было поспешности сестры - они казались медленными и плавными.
  - Перейдем к главному вопросу. - Прохрипела Петра, голос ее звучал очень серьезно. - Ты просишь у нас помощи? Я окажу ее тебе по мере сил и убеждений. Того же можешь ждать и от Марицы, но не жди слишком многого. Я не пойду против Орловского - открыто, но дам тебе знания и прибежище, позволю охотиться на своей территории. На самом деле, это большое великодушие, ведь моя территория - самая безопасная территория для охоты во всем Красноярском крае. Мне по душе то, что ты задумала, не скрою, в случае успеха твоего предприятия мы все получим немалую выгоду. Но я помогу тебе не только из алчности и надежды на более светлое будущее. Я знала Королеву Морган, и не только по ошеломляющим слухам и сплетням нашего мира. Она достойна отмщения, и я почту за честь хотя бы косвенно этому посодействовать. Но ты должна знать - и совесть не позволит мне это скрывать - шансов у тебя практически нет.
  Я выслушала эту короткую, произнесенную с большим толком речь и медленно кивнула. Все это было более чем великодушно, и я не могла не оценить свою удачу. Я обрела пристанище, обрела наставников, даже надежду - мои шансы свершить возмездие резко подскочили. Но несмотря на неожиданное везение, я не могла благодарить судьбу. Она по-прежнему казалась мне жестокой и несправедливой, ведь боль потери была еще слишком свежа. Я старалась не думать о прожитых счастливых годах, которых было слишком мало; старалась не вспоминать родные, любимые лица, с которыми меня немилосердно разлучил случай. Я и представить не могла, что столь светлые воспоминания могут причинить столько боли - они не грели меня ласковым теплом, они жгли меня огнем отчаяния, пламеневшим в моей разбитой душе.
  - Спасибо. К сожалению, кроме слов мне нечем вас отблагодарить... - пробормотала я.
  Петра с отсутствующим выражением кивнула головой. Марица притаилась около шкафа, все такая же безмолвная и безучастная. Внутри убогой комнатенки все замерло, словно погрузилось в какой-то болезненный сон.
  - Тебе нужно отдохнуть и развеяться. - Неожиданно произнесла Петра. - Занятия мы начнем сегодня же, поверь, тебе нужно многому научиться, а времени терять нельзя. Нам предстоит провернуть неслабую работенку... Ты можешь предаваться унынию до вечера. Чуть только солнце начнет клониться к закату - мы начнем. Настоятельно рекомендую до этого времени привести себя в порядок и собрать волю в кулак.
  С этими словами Петра силой усадила меня на диван, а сама же взгромоздилась на второй стул, невероятным образом свернувшись там и достигнув полного сходства с нахохлившейся птицей. Марица же медленной, но упругой походкой выскользнула из домика, не обронив ни звука. Я приняла удобную позу, стараясь выглядеть как можно скромнее. Мне нужно было немного посидеть, немного подумать, собраться с мыслями. А позже, если мое время еще не истечет, я последую примеру Марицы и отправлюсь на небольшую прогулку.
  Однако же я просидела в мрачном домике дольше, чем ожидала. К дивану меня прижала непреодолимая, неподъемная тоска по родным, особенно - по Лайаму. В душе я стыдилась этого, ведь в семье не должно быть предпочтений, но если быть честной, то, опять же в глубине души, я скучала по Лайаму чуть больше, чем по Морган. Это не значит, что я любила ее меньше, просто Лайам занимал все мое время, а Морган всегда была где-то сама по себе... В общем, я свернулась на диване в маленький жалкий комочек и предалась унынию.
  Спустя некоторое время Петра тихо и безмолвно покинула меня, и я осталась одна. Но одиночество не помогло мне расслабиться, скорее наоборот - я искала компании, хоть какой-нибудь. Мне нужно было отвлечься от горя и мрачных мыслей, так что вскоре после ухода Петры я тоже выползла на свет божий. На улице было пасмурно, высоко в лазурном небе неслись громадные пушистые облака. Дул сильный ветер, и его свежие упругие порывы наполняли лес убаюкивающим шорохом листвы. Я с упоением вдохнула здоровый лесной воздух, и моя печаль немного просветлела от его чистоты.
  Я с интересом огляделась по сторонам - крошечный домик со всех сторон зеленой стеной обступали высокие деревья. Кругом расстилалась высокая жесткая трава, словно зеленое море, потревоженное ветром. Это был обычный, замечательный день - лучше и быть не может для прогулки. Я медленно побрела по направлению к изумрудным зарослям. Тучи, тем временем, все сильнее сгущали мрак, намечался свежий летний дождик. Ни один луч солнца не пробивался сквозь облака, а пышные кроны деревьев практически обратили день в ночь. Я была этому только рада и лишь ускорила шаг.
  Неожиданно передо мной возникла Петра. Эта девушка обладала просто сверхъестественной скоростью, мои глаза, весьма зоркие, не могли уследить за всеми ее мимолетными движениями и перемещениями.
  - Первое, чему тебе нужно научиться, это оборона. - Прохрипела она своим обычным серьезным голосом. - Так тебя хотя бы не сразу прикончат.
  С этими словами она со всей силы ударила меня прямо в нос, удар был просто сногсшибательный - я была опрокинута и рухнула в зеленую траву. Я не увидела ни приближающегося кулака, ни взмаха руки - ничего. Петра определенно была очень опытна и опасна.
  - Я так и думала... - с некоторой долей разочарования протянула она. - Никаких навыков, да еще и слаба, как дитя. Я совсем легонько тебя толкнула! Да, Орловский точно умрет - от смеха!
  Я же, потеряв ориентацию в пространстве, лежала на траве. В глазах стояла темнота - после того, как перестали слепить искры. Я с легким стоном прижала руку ко лбу, боясь, что моя голова вот-вот расколется от невыносимого гула. И это - 'совсем легонько'?
  Когда мое зрение прояснилось и я, наконец, смогла сфокусировать взгляд, я остановила его на Петре, стоявшей спокойно, как ни в чем не бывало. Она вполне добродушно глядела на меня сверху вниз, по-детски хлопая своими огромными, совиными глазами.
  - Хватит валяться. - Резко бросила она и протянула мне руку, чтобы помочь подняться. - Я знаю, что тебя немного подбодрит. Пошли.
  Она дернула меня с такой силой, которой никак нельзя было ожидать от столь тщедушного тела. Это несоответствие внешней хрупкости и внутреннего могущества внушало мне уважение, смешанное со страхом. Больше, конечно, страх. Не поинтересовавшись моим самочувствием, не спросив даже, могу ли я идти, Петра кинулась сквозь лесную чащу, велев мне следовать за ней. Она не сделала мне ни малейшей поблажки, даже наоборот - она неслась с такой скоростью, сама себя подгоняя, что вскоре я потеряла ее из виду. Мне пришлось остановиться - я больше не знала, куда бежать.
  - Черт! - зло пробормотала я себе под нос.
  Хорошо учение! Что-то мне не кажется, что оно эффективно. Неожиданно сзади на меня обрушился чудовищный удар - правда, не такой сильный, как в первый раз, но все же он опять свалил меня с ног, а в глазах снова потемнело.
  - Правило номер один: всегда следи за тем, чтобы тылы были прикрыты. - Сквозь шум в ушах послышался монотонный голос Петры. - Не расслабляйся и будь начеку! Что это вообще за манера такая - стоять посреди леса, словно вареная галоша, и даже ни разу не оглянуться? Самые коварные враги всегда подкрадываются со спины. В твоем возрасте, деточка, пора бы выучить этот урок.
  Я медленно поднялась, потирая ушибленный затылок.
  - Если ты будешь постоянно меня бить, то окажешь Орловскому большую услугу. - Просипела я. - Я не настолько крепка, как тебе, вероятно, показалось.
  Петра молниеносно припала к земле и сбила меня с ног своей худосочной ножкой. Это был какой-то хитроумный прием, причем весьма действенный - я вновь очутилась на траве.
  - Я буду бить тебя ровно столько, сколько нужно для того, чтобы меня не мучила совесть, когда Орловский посадит твою очаровательную головку на кол. Тебе следует быть внимательнее, радость моя. Правило номер два: следи за каждым движением твоего врага и предупреждай атаку в ее зародыше. А теперь - вставай!
  Я с трудом поднялась, мое настроение упало в минус бесконечность.
  - И, ради Бога, сделай веселенькую мордашку - угрюмые рыла редко выигрывают битвы подобные той, на которую ты так безрассудно вздумала себя послать.
  - Скажи честно, ты совсем не веришь в успех? - неожиданно сказала я, в моем голосе не было вызова или злобы, лишь отчаяние и грусть.
  Петра растерялась лишь на сотую долю секунды - мой вопрос застал ее врасплох.
  - Я верю в то, что все мы однажды получим по заслугам. - Глухо ответила она. - А теперь - за мной!
  На это раз она бежала даже еще быстрее, так что во мне проснулось любопытство - есть ли предел этой скорости? Конечно же, я снова отстала, но теперь шла, постоянно оглядываясь назад и озираясь по сторонам. Возможно, причина была банальной, но мне так не хотелось опять получить по моей несчастной голове... Но Петры нигде не было - кругом плескалось безмятежное зеленое море густой травы, мягким шорохом наполняющее лес. Постепенно в мою душу вкралось подозрение: а что, если она бросила меня здесь? Я затравленно огляделась по сторонам - эти места были мне совершенно незнакомы, не было никакого шанса, что я отыщу дорогу к старому домику в лесной чаще или найду выход из этого леса.
  От все нарастающего волнения мой слух обострился, усилились и другие чувства. Я различила едва уловимый, терпкий аромат, напоминающий запах восточных духов. Что-то резкое, возможно даже отталкивающее - словно древнее удушающее благовоние, только уменьшенное в силе в сто тысяч раз. Нет, в миллион раз! И все же неимоверно притягательное. Неожиданно сзади донесся шорох, столь тихий, словно нежное дуновение ветерка. Я резко обернулась и, в то же время, отскочила на шаг назад. Это оказалось удивительно легко - во мне словно проснулись давно забытые навыки, которые были дарованы мне моей хищной природой. Сзади меня стояла Петра. На этот раз она довольно улыбнулась.
  - Ты быстро учишься. - Сдержанно похвалила она меня. - Во всяком случае, первое правило ты вроде усвоила. Хотя, рано еще о чем-то говорить...
  - Что это за запах? - спросила я изменившимся, не своим голосом.
  Слова томно тянулись, в голосе появились низкие нотки вожделения. Петра сухо рассмеялась, ее смех напоминал треск ломающихся веток или стук рассыпавшегося бисера.
  - Когда ты последний раз была на охоте? - весело спросила она. - По-моему ты немного проголодалась. Боже, из какого ты мира? Ты ничего о себе не знаешь и не можешь даже понять, что нуждаешься в крови! Красавчик-блондин, должно быть, здорово с тобой нянчился. Королева бы тебя так не воспитала.
  Петра покачала головой, в ее желтых глазах искрилось какое-то бесовское веселье.
  - Все я могу понять! - проворчала я в ответ, словно обиженный ребенок. - Просто новая обстановка сбивает меня с толку, и твои постоянные насмешки не слишком-то помогают.
  Петра моментально стала серьезной. Ее огромные глаза смотрели строго, даже предостерегающе.
  - Ты одна теперь. - Жестко прохрипела она. - Ты должна учиться всему, чему только можешь. Больше некому тебя защищать, а место, где ты решила жить, весьма опасно. Я говорю это не со зла, но твоя могущественная семья мертва, а ты - ты довольно ничтожное создание, уж не обижайся. Просто я хочу, чтобы ты, наконец, узрела истинное положение вещей. Тебе придется чем-то пожертвовать, пусть даже своей душой, чтобы выжить, но хоть положение вещей довольно отчаянное, я бы не советовала тебе сдаваться. Ты еще можешь стать такой же, как Морган, все в твоих руках. Могущество редко дается с рождением...
  - Так же, как и жестокость. Ведь жестокими не рождаются, верно? Так говорила Морган... - прошептала я с горечью.
  - Верно. - Кивнула Петра. - А теперь скажи мне: тебе приходилось выслеживать людей? Хотя, я уже знаю ответ.
  - Нет. - Все же ответила я. - Никогда. Обычно Лайам приводил меня в такие места, где добыча сама шла к нам в руки...
  - Забудь о том, что делал Лайам! - Зло оборвала меня Петра. - Он сделал непростительную вещь - он изнежил тебя, убаюкал своей заботой твои жизненно важные инстинкты. Он сломал в тебе хищника, рожденного, чтобы убивать. Спорю на твою бессмертную душу, он привил тебе глупую жалость к людям, чем и сам страдал. Тоже мне! Блондинчик всегда отличался нездоровыми либеральными идеями...
  - Не говори так о нем... - вяло перебила я. - Он был настоящим ангелом! Он был добрым и милосердным, и...
  - И куда это тебя привело?! - горячо воскликнула Петра. - С его стороны это было, по меньшей мере, жестоко.
  Я ничего не ответила, только ниже опустила голову. Память Лайама была омрачена, покрыта каким-то черным мерзким пятном. Но для меня он все равно был ангелом, светлым мечтателем, счастьем и покоем. Как оказалось, никакие страдания не могли этого изменить.
  - Ладно, нам пора. Уже стемнело - самое время для охоты. - Успокоившись, пробормотала Петра.
  На этот раз мы не неслись, сломя голову, а спокойно шли. Петра заставляла меня следовать за запахом, что оказалось делом совсем не сложным. Рядом с этой ловкой быстрой хищницей пробуждались мои собственные инстинкты, каждая минута, проведенная с ней, чему-то меня учила. Наконец, мы вышли к какой-то асфальтовой дороге, довольно хорошо освещенной. На землю упали первые капли дождя.
  - Дальше будет поселок. - Спокойно сказала Петра. - В ближайшем радиусе есть еще несколько поселков и деревень, короче, населенных пунктов. Мы с Марицей владеем этой территорией и охотимся здесь, в основном, лишь мы. Иногда, правда, к нам присоединяется Милован... Но он здесь довольно редкий гость. Так вот: пока ты с нами, ты тоже можешь промышлять на нашей территории, но будь осторожна и не привлекай к этому сектору внимания охотников.
  Я рассеянно кивнула и пробормотала что-то. Все мои мысли были сосредоточенны на дивном запахе, все таком же легком, но уже более ощутимом.
  - Это так странно! - пробормотала я. Петра вопросительно на меня посмотрела. - Там, должно быть, десятки людей, но я чувствую лишь этот конкретный запах. Но ведь все люди должны как-то пахнуть, разве нет?
  Петра тяжело вздохнула.
  - На вкус и цвет товарища нет. Загадка природы. Ты с не меньшим аппетитом можешь прикончить кого угодно, но так уж мы устроены, что чуем самых для себя вкусных. Итак, куда ведет тебя твой нос?
  - Туда. - Я кивнула в сторону предполагаемого поселка.
  Мы быстро шли по ровной мокрой дороге, а с неба накрапывал мелкий промозглый дождик. В темноте уже отчетливо проступали одноэтажные старенькие домики, почти все они были окружены огородами. Это была самая окраина, но дальше запах меня не вел. Я в недоумении уставилась на голубой облупившийся домишко, как будто не веря, что оттуда разносится дивный аромат.
  - Сюда, что ли? - пробурчала Петра, внимательно озираясь по сторонам.
  - Вроде да... - неуверенно ответила я, и получила толчок в спину.
  - Ну так шевелись, галоша вареная!
  На заброшенной улице было темно - о фонарях здесь, верно, никто и не слышал. Асфальтовая дорога осталась позади, и теперь под ногами было месиво из черной грязи. Замирая от каждого шороха, я обошла дом вдоль забора. В самом темном месте я легко перемахнула через редкий деревянный частокол. Ноги приземлились в мягкую плодородную землю - очевидно, это была какая-то грядка. Я с досадой подумала, что оставлю следы, но эта мысль была моментально стерта волной манящего запаха.
  Словно вор, я подкралась к дому, стараясь не наступать на влажную землю, а идти лишь по тропинкам, посыпанным гравием и, кое-где, выстланным досками. Я подошла к окну, обычному стеклянному окну в деревянной облупившейся раме. В комнате было темно, но я различила две кровати и стол, стоявший у самого окна. Не надеясь на успех, я толкнула одну из створок, и моему удивлению не было предела, когда она легко и гостеприимно распахнулась.
  Поставив руки на подоконник и оттолкнувшись одной ногой, вторую я приземлила прямо на стоящий у окна столик. Забраться внутрь не составило никакого труда. Оглядевшись, я поняла, что на кроватях спят дети - двое детей, обе девочки. Сердце как-то болезненно сжалось.
  - Чего ты копаешься? - от окна донесся злой шепот Петры.
  От неожиданности я чуть подпрыгнула.
  - Но ведь они еще совсем дети! - горячо зашептала я в ответ. - Это как-то... нечестно, что ли.
  - Тьфу ты, черт! - в темноте яростно блеснули два желтых глаза. - Ты что, издеваешься?! Это твоя сущность, твоя судьба. Прими это - или умри. Что ты за тряпка такая? Ты вампир, или старая, вареная галоша?!
  Несмотря на весь свой гнев, Петра выглядела немного смешно. Сейчас она как никогда напоминала мне сову. Но от этого мне не стало легче. Да и Лайам всегда учил меня другому... Неожиданно внутри меня проснулась безжалостная ненависть. А люди пожалели бы меня? Разве пожалели они Лайама? Или Морган? Нет, они уничтожили их, сожгли, испепелили... Как же сильно я ненавижу их за это! Весь этот поганый, бессмысленный род! Они получат лишь то, что заслужили...
  Ослепленная гневом, я схватила одну из спящих девочек. Она не успела вскрикнуть, думаю, даже не успела полностью проснуться - мои цепкие пальцы впились в ее шею, раздался неприятный хруст, и жалкое тельце обмякло на моих руках. Второй ребенок беспокойно заворочался во сне, но и ему не суждено было проснуться: я свернула вторую абрикосово-рыжую головку. А потом... Потом я пила их кровь - с упоением свершившейся мести, без мыслей, без сожалений. Никогда еще я не чувствовала себя такой сильной и могущественной, даже моя невыносимая боль на время утихла. Петра была мной довольна.
  
  Глава II.
  Домой мы возвращались в кромешной тьме, причудливо раскидавшей ночные тени в неугомонно шелестящем лесу. В маленькой, словно сказочной избушке никого не было, только одинокая, оплавленная свеча стояла на прежнем месте да в печке вновь весело плескались оранжевые волны пламени. На улице было прохладно - теплый день давно сменился леденящей ночью, но в небольшой комнатке не было ни сырости, ни пронизывающих порывов ветра - домик был маленькой крепостью, затерянной в самом сердце леса.
  Я, как и накануне вечером, вновь уселась у маленькой печки - меня притягивало нежное тепло, излучаемое ею, однако же огонь, хоть и запертый в клетку, внушал настоящий ужас. Слишком близко я столкнулась со жгучим пламенем: первый раз он чуть не отнял мою собственную жизнь, а во второй, повинуясь трижды проклятому Орловскому, огонь испепелил два самых дорогих для меня существа на всей планете.
  - Марица молодец... - с дивана донеслось хриплое бормотание Петры. - Она всегда была очень хозяйственной, вот и теперь: свечу поменяла, дров подкинула. Только она и занимается уютом этого места.
  - Где же она? - спросила я для поддержания беседы.
  - Не знаю... - задумчиво протянула Петра. - Наверное, осматривает границы. Она очень радеет за нашу семью, поэтому неустанно бдит за нашей территорией. Она всегда была замечательной хозяюшкой.
  - Она не слишком-то многословна. - Фыркнула я, хотя данное замечание мало вписывалось в тему разговора.
  Глаза Петры впились в мою спину и долго сверлили меня испытующим взглядом - я это чувствовала.
  - Да, возможно это так. - Произнесла она нараспев. - Но зато ни у кого нет такого острого глаза, как у нее, и никто не сможет подметить столько деталей, как Марица. В этом намного больше пользы, чем в пустой болтливости.
  Неожиданно с улицы донесся звук шагов - громкий шелест в высокой жесткой траве. Я взволнованно посмотрела на Петру: в ее совиных глазах тоже мелькнуло удивление. Даже глухой понял бы, что к дому приближаются двое. Может, Марица вернулась с Милованом? Но, глянув на застывшее в настороженном ожидании лицо Петры, я поняла, что по крайней мере одного из наших нежданных гостей она не знала.
   Дверь распахнулась внезапно, словно от сильного пинка, и с грохотом ударилась о стенку. В комнату влетела Марица, глаза ее воинственно блестели, а руки впились в плечи молодой женщины, смутно знакомой, которую она толкала впереди себя.
  - Я нашла ее в лесу, совсем недалеко от дома. Что-то слишком много гостей зачастило в последнее время, не так ли, Петра? Я решила привести ее сюда. Она что-то бормотала, но русского, похоже, не знает, разве что пару слов...Ты же знаешь, я не поклонница скоропалительных решений. Надо во всем разобраться.
  С этими словами Марица выпустила пленницу из своих цепких рук. Незнакомка отскочила на несколько шагов и затравленно огляделась по сторонам. Ее лицо выражало страх, смешанный с непоколебимой решимостью. Ее явно привела какая-то важная цель. Я пристально вгляделась в ее лицо - и обомлела. Это была та самая женщина, встреченная нами в Осло! Та, которая так сильно расстроила Лайама, та, которой я хотела жестоко отомстить... Но сейчас, когда нелепые обиды прошли, а злоба утихла, я не испытывала к странной гостье ни капли ненависти, лишь любопытство. Через секунду я поняла, что незнакомка тоже меня узнала.
  Она обратилась ко мне сначала на французском, но потом, поняв, что этот язык мне неподвластен, перешла на английский.
  - Я искала тебя... Это было нелегко! Мне нужно поговорить с тобой. Я знаю о том, что случилось с Морган.
  - Что она бормочет? - с жадным любопытством спросила Марица.
  Петра же, по обыкновению, не проявила особого энтузиазма. Неожиданные события, как мне показалось, лишь успокаивали ее, превращая совиное лицо в непроницаемую маску.
  - Скажи ей, что она на нашей территории, и что ей лучше объяснить причину своего вторжения. - Спокойно произнесла она.
  - Она приехала ко мне! - с каким-то дрожащим волнением пробормотала я. - Она узнала о том, что случилось с Морган, и нашла меня, чтобы о чем-то поговорить. Думаю, она не знала о ваших частных владения так же, как об этом не знала я. Пожалуйста, не причиняйте ей вреда!
  Сестры обменялись между собой долгим, недобрым взглядом. Они явно не доверяли нашей пленнице. А я отчего-то прониклась к ней живейшей симпатией - ее открытое, честное лицо сразу располагало, в глазах отражалась мягкость натуры. Вся моя прежняя ненависть улетучилась, я сразу доверилась незваной гостье, в глазах которой тлела человеческая доброта.
  - Пожалуйста... - умоляющим голосом произнесла незнакомка. - Мы можем поговорить? Одни!
  Очевидно, она тоже не доверяла двум одичавшим вампиршам со свирепыми лицами, особенно учитывая то, что одна из них так грубо приволокла ее сюда.
  - Она хочет поговорить со мной наедине... - затравленно повторила я, и мое сердце куда-то провалилось.
  Петра равнодушно хмыкнула.
  - Если она не имеет никаких претензий на нашу территорию... Как я поняла, вы знакомы, верно? Что ж, думаю, мы можем сделать исключение, хотя обычно чужакам жалости нет. Ты вольна поступать, как знаешь. От маленькой дружеской беседы вреда не будет.
  Я обернулась к незнакомке, глаза которой тревожно блестели. Я знала, что она напугана, и искренне восхищалась ее гордой осанкой и умением держать себя в руках - наша гостья вела себя достойно, ее сдержанные элегантные манеры составляли живой контраст с угрюмой простотой приютивших меня сестер.
  - Мы можем прогуляться по лесу. - Нервным голосом произнесла я, обращаясь к незнакомке. - И обсудить все, что ты хотела.
  Пленница согласно кивнула, и в этом простом жесте было много элегантности и учтивости - очевидно, она отличалась хорошим воспитанием и прекрасными манерами. Ее жесты отдаленно напоминали жесты Морган, и воспоминание больно кольнуло мое сердце.
  - Не задерживайся, скоро взойдет солнце. - Предостерегла меня Петра, зорко следя за движениями незнакомки. - И если что - кричи.
  Я молча кивнула и направилась к выходу, незнакомка с встревоженным и серьезным выражением лица последовала за мной. Ночь действительно доживала свои последние часы, близился рассвет. Мы углубились в еще темные заросли и некоторое время шли молча. Неожиданно незнакомка резко остановилась и повернулась ко мне. В ее глазах светилась печаль, но была там и надежда. Хрупким и невероятно располагающим движением незнакомка обхватила себя за плечи, голос ее звучал участливо и наивно нежно:
  - Меня зовут Сарита. Я - создание Морган...
  Листья и ветки закружились у меня перед глазами, я с изумлением уставилась на печальную незнакомку. Сарита, творение Морган? Это какая-то дикая ошибка!
   - Первым удачным обращенным был Лайам! - с каким-то угрюмым упрямством промямлила я.
   Сарита убаюкивающе покачала головой и грустно улыбнулась. Я окончательно перестала что-либо понимать и теперь с нескрываемым удивлением, ошеломленно пялилась на нее, словно она была пришельцем с Марса. Сердце тревожно затаилось в груди.
  - Я всегда старалась держаться подальше от себе подобных, но в нашем мире вести разлетаются очень быстро. Трудно быть вдалеке от мира, к которому принадлежишь... Я узнала о смерти Морган и сразу же направилась на твои поиски. Это было нелегко, но все же моя задача не была невыполнимой - опять же благодаря слухам и сплетням. И вот я здесь, и у меня есть к тебе важное дело.
  В глазах Сариты было море доброты и участия, они живо напомнили мне глаза Лайама, хоть и не могли с ними сравниться. Она была до странности человечной, это даже настораживало. В ней не было ни кровожадности, ни злобы, только мягкость, смешанная с благородством.
  - Я тебя совсем не знаю. - Ответила я. - А вот ты, похоже, обо мне наслышана... Извини, но мне очень трудно тебе доверять. - Пробормотала я, запинаясь.
  Сарита понимающе кивнула, ее умиротворенное лицо окрасилось серым оттенком скорби.
  - Для тебя это большая неожиданность, не так ли? - спокойно произнесла она, делая шаг в сторону и глядя куда-то вдаль. - Конечно, ты не могла обо мне знать. Я никогда не думала, что Морган будет распространяться обо мне. Возможно, она и сама не подозревала о том, что я существую...
  На мой вопросительный взгляд Сарита ответила нежной улыбкой.
  - Не думаю, чтобы Морган была нужна я. - Пояснила она. - Я была скорее жертвой ее тренировок в обращении. Во всяком случае, такова моя догадка. В моем обращении, должно быть, что-то пошло не так, может я даже умерла, не знаю... Морган никогда не возвращалась за мной, наверное, она думала, что я - очередная неудача. Но через несколько дней я очнулась на кладбище, в зарослях кустарника, и надо мной был толстый слой земли. Те мгновения были самыми страшными в моей жизни.
  После обращения я осторожно разузнала о странной темноволосой женщине с горящими глазами - как оказалось, она была личностью легендарной. В наших кругах как раз разносился ошеломляющий слух о том, что она, наконец, нашла себе компаньона. Я всего несколькими днями старше Лайама...
  Я стояла, потрясенная, не зная, верить ли этой удивительной истории. В глазах Сариты не было притворства, да и история эта смутно вязалась с рассказами Морган. И все же я была слишком ошеломлена, чтобы принять какое-то решение, подыскать подходящие слова. Да и какое теперь это имеет значение? Морган-то мертва, так же, как и Лайам...
  Тем временем Сарита продолжила. Теперь она стояла около высокой березы, облокотившись на нее рукой.
  - Тебе трудно в это поверить, я знаю. Но я пришла сюда не для того, чтобы рассказать тебе свою историю, это лишь прелюдия к моему предложению. Как я уже сказала - я всегда остерегалась себе подобных. Во мне никогда не было той злобы и кровожадности, что я встречала в своих сородичах, поэтому я отдалилась от них, насколько это было возможно. Долгое время я не общалась с ними, воспитывая свой характер и усмиряя нрав. Мне не хотелось быть убийцей, и я приспособилась жить вне цены человеческих жизней. Я сама живу человеческой жизнью теперь.
  На момент своего обращения я жила в Англии, так же как и Лайам. Но я тогда еще не знала, что он мой соотечественник, я думала, что и он, и ты из Франции, родины Морган. Только недавно я узнала, что ошибалась, и как была к нему несправедлива, но об этом позже.
  Итак, я изгнала из своей жизни демона, которым меня наделила Морган. Я скиталась тихо и мирно, и никому не причиняла зла, пока не встретила человека - мужчину - который поддержал меня и дал надежду на счастье. Его имя не имеет никакого смысла для этой истории, и я не стану его называть. Скажу лишь, что этот человек помог мне обрести настоящий покой. Я рассказала ему, кто я, и она принял меня. До самого его последнего вздоха мы были вместе...
  Прошло несколько десятков лет, и я встретила другого мужчину. Его жена недавно умерла, оставив ему двух маленьких детей. Судьба случайно столкнула нас, и я искренне к ним привязалась. Этот замечательный человек тоже принял меня, не упрекнув ни словом, и я заменила его детям мать. Я искренне люблю их, они моя семья. Я забочусь о них, оберегаю. Когда умрет мой муж - а я считаю его своим мужем - я буду заботиться о его детях, а потом о детях их детей, и так до скончания вечности... Моя тайна будет и их тайной, я стану их ангелом-хранителем. Пойми, быть связанным с кем-то очень важно! Только любя ты можешь обрести настоящую силу, ведь любовь может все преодолеть.
  Совсем недавно я узнала, что Лайам не был таким, как Морган. Он был больше похож на меня. В наших кругах его не больно-то жалуют... Мне было очень стыдно за то, что я была к нему так несправедлива, он не заслужил моих упреков. Пусть он не перестал убивать, но он все же боролся, и со временем обязательно сделал бы тот же выбор, что и я. И вот мое предложение: пойдем со мной. Если он был к тебе так привязан, значит в тебе много добра и милосердия, а значит, ты должна примкнуть ко мне. Если ты его любила, если скучаешь по нему - не делай того, чего он бы не одобрил. Пойдем со мной, вернемся в Норвегию, где я сейчас живу. Моя семья с радостью примет тебя!
  Я уставилась на нее, выпучив глаза. Примкнуть к ней? Вернуться в Норвегию? Половина меня возликовала, вторая - погрузилась в мрачное оцепенение. Ведь я не могу уехать, даже если захочу, а я не была уверена в том, что бегство, это то, чего я желаю. У меня есть одно дело в этих краях, которое мне предстоит совершить...
  - Возможно, тебе будет трудно. - Уговаривала меня Сарита, ее глаза воодушевленно блестели. - Но ты сможешь все преодолеть, такая жизнь, как моя, приносит лишь мир душе и покой мыслям. Со мной ты перестанешь страдать, я уверена.
  - Я не могу... - прохрипела я. Внутри меня шла жестокая борьба. - Я должна остаться, мне нужно отомстить...
  Сарита быстро подскочила ко мне и взяла меня за руки. Ее сверкающие глаза впились в мои, а лицо выражало нежный упрек.
  - Месть? Арина, одумайся! Здесь не за что мстить. С Морган такое должно было случиться, рано или поздно, а Лайам... Разве он когда-нибудь желал мести или зла? Нет. Ты должна уехать, пока вся эта древняя жестокость окончательно тебя не поглотила и не растворила твою душу. Вспомни Лайама, разве таким он был? Неужели ты действительно хочешь остаться с этими одичавшими, злобными существами, которые живут лишь жаждой крови, быть одной из них? Еще не поздно начать сначала...
  Я мысленно вздрогнула - хорошо, что Петра не слышала столь лестной характеристики, ведь тогда бы Сарите не поздоровилось. Впрочем, в ее словах была доля правды. Какое будущее меня здесь ждет? Я всерьез засомневалась: неужели я хочу провести остаток дней, убивая людей и наслаждаясь их болью? Не иметь никаких других интересов, кроме убийства? И все же я не могла уехать, словно на моей шее висел камень величиной с гору. Этот камень не давал мне сдвинуться с места, порабощал мою волю.
  - Сарита... - выдохнула я, виновато опустив взгляд. - Ты не можешь этого понять. Даже я этого не понимаю, но я не могу уйти. Прости. Я очень ценю твою заботу, даже восхищаюсь тобой, но это - не моя судьба. Есть такие люди, которые не созданы быть счастливыми.
  Ласковые руки опустились, Сарита больше не уговаривала меня. В ее глазах разлилась пустота, а лицо стало отрешенным. До меня донесся ее глухой, помертвевший голос.
  - Мне страшно при одной лишь только мысли о том, какая судьба тебя ожидает, на какую жизнь ты себя обрекаешь. Я не могу тебя так бросить...
  - Ну, и чего ей надо? - неожиданно раздался хрип из темноты.
  Из-за ближайшего дерева развязно вышла Петра. Очевидно, ей наскучило подслушивать беседу, из которой она не понимает ни слова. Сарита нервно вздрогнула, ее лицо выразило изо всех сил сдерживаемое отвращение к этой лохматой, грубой дикарке в неопрятной одежде - сама наша гостья отличалась изяществом и приятными манерами.
  - Она хочет, чтобы я поехала с ней, чтобы разделила с ней жизнь без жестокости и убийств. Она сказала, что любовь поможет мне все преодолеть... - рассеянно пробормотала я.
  Петра скрипуче рассмеялась себе под нос, а потом с апломбом воскликнула:
  - Вы думаете, что любовь все преодолеет? - она вращала своими огромными желтыми глазами, как настоящая сова. - Чепуха! Ненависть - вот что может все преодолеть! Это самое мотивирующее чувство из всех.
  Я с тоской покосилась на маленькую темную фигурку, расположившуюся около дерева. Неужели я хочу быть такой? Но внутренний голос уже заглушал бессмысленные надежды на светлое будущее.
  'Ты должна отомстить. Чего бы это ни стоило. Даже если это будет последним твоим поступком'.
  - Сарита, тебе лучше вернуться в свой счастливый мир. Мне там не место. Мое место здесь, это то, что я заслужила и то, чего сама желаю. - Дрожащим голосом произнесла я.
  Мои руки отчего-то тоже задрожали. Как бы старательно я не давила это чувство, мне все же невероятно хотелось все бросить и забыть, и разделить покой, так великодушно предложенный Саритой. Я все больше ей восхищалась: она имела четкое представление о жизни и никогда не отступала от своих принципов. Она последовала за мной, так сильно рискуя, чтобы спасти мою душу... Я никогда не была такой, и уже, вероятно, не буду.
  Сарита молча кивнула, на ее лице грусть сменила нежную улыбку.
  - Вот-вот рассветет... - задумчиво произнесла она. - Мне нужно торопиться. Подумай еще раз, Арина, прошу тебя. Неужели нет в этом мире чего-то такого, что могло бы еще спасти тебя? Может, друзья, родные? Вспомни Лайама, наконец!
  Я горько усмехнулась.
  - Да, Лайам пытался учить меня добру, но в моей новой жизни меня намного более усердно учили жестокости. Друзья? Друзьям я благодарна лишь за то, что они нисколько не зацепили мою душу и тем самым избавили от лишних сожалений. Если бы это могло доставить тебе хоть немного радости, я могла бы убить их всех, одного за другим, без капли сожаления. Что же до родных... Моя мама мертва, об отце я давно не слышала - в любом случае он не самая большая мотивация для меня, чтобы служить добру. Как видишь, сама жизнь велит мне опуститься на кровавое дно.
  Сарита вздрогнула, в ее глазах плескалась неприкрытая жалость, смешанная со страхом. Она никак не могла поверить моим словам - не удивительно, ведь говорила я скорее себе назло, нежели от чистого сердца. Я заслужила то, что заслужила! Уж лучше казаться хуже, чем я есть, нежели разочаровать такое прекрасное, доброе создание, как Сарита. Я слишком много страдала, и эти страдания заставили мою душу растрескаться. Очевидно, я была не из тех, кто от тягот становится сильнее. Совесть не позволяет мне обременить собой Сариту.
  - Мне жаль тебя... - со вздохом сказала она. - Что ж, уговоры бесполезны, но знай, пока у тебя еще есть шанс - ты можешь им воспользоваться. Если ты почувствуешь, что готова измениться и принять новую жизнь - найди меня. Я постараюсь помочь.
  С этими словами она развернулась и растворилась в лесной чаще, лишь несколько секунд я могла видеть ее светлый плащ среди зелени. Сарита ушла. Кто знает, может, я еще сто раз пожалею о том, что не пошла с ней. Но выбор сделан, хоть раз надо довести дело до конца.
  - Время для очередной тренировки? - наигранно бодро спросила я Петру.
  Та лишь усмехнулась в ответ.
  - Нужно переходить к более серьезным вещам... В этом нам поможет Марица.
  Словно по какому-то условному сигналу, сестра Петры выскользнула из-за соседнего дерева и серьезно на меня посмотрела. Ее светло-карие, янтарные глаза казались почти строгими.
  - Будем тренировать твою реакцию, что делать. - Всплеснув руками, произнесла Петра.
  В следующую же секунду обе сестры стояли передо мной. Обычно молчаливая Марица заговорила первой, ее голос был низким и тягучим.
  - Если ты не умеешь драться, нужно хотя бы уметь уворачиваться. Я покажу тебе несколько приемов, а ты постарайся запомнить. Демонстрация будет всего одна - первая и последняя.
  После этих слов Петра набросилась на Марицу, но та умело отразила удар, отведя руку сестры в сторону и, выбив ногу нападавшей, ловко повалила ее на землю. Казалось, что все легко и просто, и не требует никаких усилий - каждое движение было точным, стремительным и аккуратным, словно это был какой-то отточенный танец. Когда Петра поднялась, Марица, решившая продемонстрировать еще один прием, зашла со спины и прыгнула на сестру. Но Петра была не менее искусна, чем ее сестра, поэтому после нескольких неуловимых движений Марица оказалась на земле. Я искренне наслаждалась зрелищем, хотя оно доставляло мне не только радость, но и расстраивало - мне ни за что не повторить этих комбинаций! Я даже не успеваю заметить, куда отвести руку и как поставить ноги, а демонстрация, как было сказано, проводится только раз - первый и последний.
  Я тяжело вздохнула. Сестры продолжали свой шуточный бой еще некоторое время, и я чувствовала себя совершенно лишней. Наконец, Марица повернулась ко мне и сказала:
  - Это самые основные приемы. Впрочем, тебе не стоит на них зацикливаться. Главное выучить несколько базовых движений и знать, куда бить. Но залог победы все же не в этом, а в умении быстро и четко мыслить, оценивать ситуацию, а также наносить своевременные точные удары. Внимательность и сила - вот чему тебе нужно научиться в первую очередь.
  - И все же приемы эти знать надо! - перебила сестру Петра. - Поверь мне, доведенные до автоматизма движения и удары спасают жизнь. А научиться им можно, только тренируясь. Так что теперь мы с Марицей будем нападать на тебя, а ты попытайся воспроизвести то, что мы тебе показали.
   Обе сестры грозно двинулись на меня. В их глазах сверкало нешуточное воинственное пламя, в котором живо вырисовывалась картина моего близкого избиения.
   Я примирительно подняла руки, ладошками с растопыренными пальцами как бы отграничивая себя от них.
   - Стойте-стойте! - мой голос звучал довольно напуганно. - Я практически ничего не увидела и не запомнила! Может, повторите еще раз?
   Петра недобро ухмыльнулась.
   - Возьми себя в руки! Поверь, на личном опыте запоминается намного быстрее.
  То, что происходило дальше, трудно назвать тренировкой. Это было скорее мое беспросветное падание на землю, а еще бесконечная боль от сильных ударов - сестры решили с первой же секунды устроить мне реальный бой, без малейшего снисхождения. Наверное, они были правы. Да, правы во всем - так я намного быстрее училась, я и сама это заметила. Уже после нескольких часов я ловко уворачивалась практически от всех ударов, хотя их нападения, конечно, были довольно бесхитростны, так сказать, для начинающих. Но тем не менее я схватывала на лету все их движения, позиции рук и ног, поняла, куда намечены их удары и как лучше от них обороняться. К концу третьего часа я даже научилась мысленно прорисовывать траекторию полета кулака только по его взмаху, и несколько раз даже смогла перехватить руку Марицы и отразить удар Петры.
  Сестры были мной очень довольны, мне даже показалось, что они совсем не ожидали такой невероятной продуктивности от нашего занятия. После четвертого часа Петра милостиво дала мне передышку. Марица куда-то незаметно ускользнула, и мы остались вдвоем. Солнце уже стояло высоко, но многочисленные листья смягчали и рассеивали его жгучие лучи, так что под деревьями было сыро и даже прохладно, я уже не говорю о легком полумраке. В голове у меня была настоящая каша, ведь во время тренировки я узнала много нового. То Петра, то Марица беспардонно хватали меня за руки или за плечи, показывали, как держать спину или на каком уровне отражать удар. В два голоса, без пауз и передышек они твердили мне: 'Не стой так, выпрями спину!', 'подними руки выше!', 'отступай влево!', 'отступай вправо!', 'сядь!', 'встань!', причем все эти команды сопровождались градом ударов, грубыми толчками и периодическими опрокидываниями на землю. Так что теперь у меня стоял гул в ушах, и каждая жилка дрожала внутренней дрожью.
  - Знаешь, чего тебе по-настоящему не хватает? - задумчиво протянула Петра, поворачивая ко мне свою лохматую голову с совиными глазами.
  Я рассеянно пожала плечами. Мне сейчас было не до философских измышлений: побитую спину подпирала старая шершавая сосна, и я не так сильно чувствовала боль - мне этого было вполне достаточно.
  - Ты быстро учишься и довольно вынослива, ты умеешь думать во время боя - это все очень важно, но... В тебе нет злости, нет нужной ярости. А это - залог поражения. Я уже говорила тебе про самое мотивирующее чувство?
  Я вяло кивнула и со вздохом ответила:
  - Да. Ненависть.
  - Вот именно. Ты можешь знать все самые сложные боевые искусства, но без ярости и злобы ты никогда не применишь их так, как могла бы. Я имею в виду то, что жалость всегда будет мешать тебе, особенно когда ты поймешь свое преимущество перед врагом. Не думаю, что у тебя хватит сил просто так убить кого-то, не ради крови. Скажи спасибо своему красавчику.
  - Если даже это и правда, - отозвалась я раздраженно, - то вины Лайама в этом нет.
  - Еще как есть! - воскликнула Петра и хрипло рассмеялась. - Ни секунды не удивляюсь тому, что Морган взяла тебя в свою семью. Видно вечность наедине с Лайамом преодолеет даже самую лютую ненависть к людям.
  - Все было совсем не так! Она сделала это, потому что любила его и заботилась о нем. - Я вскочила на ноги и зло посмотрела на Петру.
  - Как скажешь, это сути не меняет. - Парировала она. - Тебе нужно закалять свою злость, иначе ничего не выйдет. Тебе нужно взлелеять убийцу внутри себя, ибо Орловского можно победить лишь в самой безжалостной игре. Я еще дам тебе более конкретную подсказку, а пока... Я вижу, ты уже отдохнула? Что ж, поработаем над твоей скоростью, а то бегаешь, как дохлая кляча.
  С этими словами Петра легко вскочила на ноги и стремительно рванула вперед. Я ринулась за ней, но не так проворно, и хоть бежала моя наставница явно не в полную силу, мне так и не удалось ее догнать. Что поделать, Петра была слишком быстрой. Думаю, тут дело даже не в тренировках, ну или не только в тренировках. На мой взгляд, это что-то данное нам свыше, и если уж ты не был рожден бегуном, то даже самые серьезные занятия никогда не поставят тебя на одну ступень с тем, кто тренируется и, к тому же, от рождения имеет к этому наилучшие данные. А Петра, очевидно, была рождена, чтобы лететь, как ветер, плюс она никогда не упускала возможности попрактиковаться. Нет, мне ни за что ее не догнать...
  - Ну же, поднажми! - крикнула Петра неожиданно звонко.
  Это было чертовски трудно и требовало нечеловеческой концентрации: следить за ногами, чтоб не сбавляли ходу и равномерно отталкивались от упругой земли, выбирать маршрут и лавировать по лесу, обходя все возможные препятствия и в то же время смотреть под ноги, чтобы не запнуться. Я не могла уследить за всем сразу, да еще и на такой большой скорости - все кругом сливалось в зеленую массу, и если я не ударялась о ветки или не врезалась в притаившиеся стволы, то спотыкалась о коряги и камни под ногами. Исход всегда был один - я падала, ударялась и снова бежала. Впрочем, каждое мое падение чему-нибудь меня учило: по крайней мере, я выучила все местные тропинки и запомнила расположение всех близлежащих поселков. Теперь я довольно хорошо ориентировалась в лесу, в котором жила.
  Прошло несколько дней, которые были заполнены советами, бесконечными упражнениями и тренировками. Час за часом Петра заставляла меня что-нибудь делать, и если я ошибалась, она грубо меня поправляла. Иногда к нам присоединялась Марица, и тогда я и вовсе не знала пощады, но в какой-то определенный момент я осознала, насколько велик мой прогресс. Теперь я легко отражала все нападения и, не задумываясь, на автомате, могла использовать те незаменимые в бою приемы, которым меня научили сестры. Я могла бежать за Петрой нескончаемые километры, ловко уворачиваясь от любых препятствий, научилась соображать на ходу, куда я бегу, как можно срезать, и могла запоминать дорогу. Теперь, даже когда Петра бежала в полную силу, я никогда не отставала настолько, чтобы потерять ее из виду - а это, несомненно, был грандиознейший прогресс. Но самое главное, сестры научили меня тому, чему научить, на мой взгляд, невозможно: они научили меня коварству и хитрости. Я поняла, что в бою не обязательно побеждает самый сильный, но всегда - самый сообразительный.
  Таков был результат моего почти недельного пребывания в богом забытой лесной избушке, в доме двух диких, опасных вампиров, по воле случая вторгшихся в мою судьбу. Они совершили невозможное - они сделали из меня бойца, пусть не самого искусного, но вполне подготовленного к битве, физически и морально. Да, с моральной точки зрения также была проведена колоссальная работа: моя жажда мести возросла и как-то оформилась, а жалость и сострадание вытиснились из рассудка. И каждый раз, когда милосердие робко поднимало голову в глубине сознания, я говорила себе: 'А люди были к тебе милосердны? Что бы они сделали, окажись ты в их руках?' И это придавало мне сил. Петра была чертовски права: самое мотивирующее чувство - это ненависть.
  - Людям нравится определять свои поступки с позиции благородных мотивов... - как-то сказала она. - Но ведь, в сущности, нами движут лишь семь смертных грехов. В любом добродетельном поступке можно отыскать гнусное мерзкое чувство, что сподвигло человека на добро. Ты хочешь новую машину? Говоришь, чтобы было удобнее детей в школу возить, или жену на работу? А может, просто сосед купил себе автомобиль подороже? Значит, дело в зависти, или в гордыне, или в алчности. Благотворительность? Гордыня! Думаешь, хозяйка накрывает изысканный стол, потому что любит дорогих гостей? Конечно, она скажет именно это, но дело-то, опять же, в гордыне, в тщеславии, в желании вызывать зависть! А вызывать смертный грех даже еще хуже, чем самому его совершать. Вдвойне хуже! А человеческая манера оправдывать себя? Обжорство: мне плохо, трудная работа, дети от рук отбились - пойду съем тридцатый торт за день. Про похоть я вообще молчу... Арина, никто никогда не делает добро ради добра, во всем есть скрытые мотивы.
  После этой отповеди на душе стало как-то паршиво, но я все же была рада это услышать. Возможно, это правда, может - совсем нет, но это помогло мне лучше узнать Петру и лучше понять себя. Мы обе потеряли веру и надежду, и готовы были чернить все и вся, раззадоривая свою ненависть и питая ярость, потому что они были единственной нашей силой и опорой. Не будь у нас этого, что же останется? Однако я не была еще так пропитана злобой, как моя наставница, и ее слова пропустила через очень хороший фильтр здравого смысла, чтобы взять лишь полезную информацию. Я разрешила все весьма и весьма просто: я буду кровожадным монстром, пока не отомщу, и если после этого возникнет шанс вернуться, может быть, я стану прежней. А пока я пойду избранной тропой, и храни Бог тех, кто попадется мне на пути.
  Сегодняшнее утро было влажным и теплым, небо казалось одной сплошной серой тучей, и в каждой частичке воздуха напряженно застыло ожидание грозы. Вот уже целую неделю я тренировалась, бездумно следуя советам и указаниям своих неутомимых наставниц, и мне стало казаться странным, что тема Орловского так ни разу и не поднималась. Я была готова приступить к делу и мысленно начала обдумывать план действий, но в мою полную ненависти голову не шли хоть сколько-нибудь полезные мысли. Рано утром Петра отослала меня на обычную пробежку, дабы я не теряла формы и навыков. Пробежав без остановки километров двадцать, что не заняло много времени - минут десять - я прислонилась к высокой печальной березе и задумалась. С каким-то запоздалым ужасом я поняла, что упустила слишком много времени. А что, если Орловский скрылся?
  Неожиданно в мою шею впились чьи-то стальные руки. Нападавший стоял сзади, за бело-черным стволом, и крепко притянул меня к коре. Мысленно я возблагодарила небеса за то, что Марица и Петра так рьяно меня дрессировали: я не растерялась ни на секунду, не испугалась и не потеряла контроль над мыслями, даже наоборот - все мое тело работало, как превосходно слаженный механизм, готовый к драке, обороне и даже убийству. Не теряя ни секунды, я схватила нападавшего за запястья и со всей силой стиснула их. Раздался хруст, от боли мой невидимый враг рефлекторно ослабил хватку - я воспользовалось его замешательством и, все так же стискивая его руки, резко отскочила от дерева, нагибаясь при этом и подтягивая невидимое тело к себе. Я набралась не только ума, но и силы - от удара береза застонала и закачалась, на землю даже посыпались листья. Руки обмякли, я услышала грохот осевшего тела.
  Про себя я отметила, что враг, должно быть, довольно велик - столь сильный удар о толстую березу мог вывести из строя, пожалуй, даже Петру. Пусть на пару секунд, но она бы точно потеряла ориентацию в пространстве и контроль над своими стальными мышцами! Я изумилась - кто же это мог быть? Хотя, коль скоро он - враг, его удел - смерть! Бегло оглянувшись, я заметила рядом с собой толстую ветку с острым концом - какой-то обломок, превосходно созданный природой как раз для этого момента. Я схватила эту заостренную палку и изо всей силы, хорошенько размахнувшись, всадила ее в широкую ладонь, пригвоздив к земле. Я сама поражалась своей силе, ведь палка не была тонкой, а земля была твердой - сплошной многовековой дерн! Но тем не менее дерево вонзилось в землю на добрых два десятка сантиметров, словно горячий нож в масло.
  Из-за дерева раздался рычащий бас. Нападавший был мужского пола. Впрочем, я уже определила это по грубым волосатым рукам.
  'А ты что думал, мы так неуязвимы, как тебе показывали в фильмах?' - мелькнула злорадная мысль.
  Но время, однако, неслось вперед, и мускулистая рука, под аккомпанемент из глухих бормотаний, ловко вырывалась из-под гнета деревянного кола. Глупый враг выбрал неудачную позицию: дерево мешало ему видеть, что происходит, и сковывало движения. Что ж, зато это на руку мне. Спустя сотую долю секунды я уже стояла за березой и молниеносным взглядом оценивала нападающего, попутно принимая решение, что же делать дальше. В моей голове мелькнула мысль, что для начала - независимо от результатов осмотра - неплохо было бы подстраховаться и обезоружить противника. И я с радостью воплотила мудрую мысль в жизнь: через секунду у противника были сломаны ребра, ноги и свободная рука. Теперь можно было вздохнуть с облегчением.
  Я отступила на шаг и уже внимательнее вгляделась в сидящего передо мной мужчину. Что-то в нем показалось мне до боли знакомым: темные пушистые волосы, гордый острый нос, желто-карие глаза, словно блюдца... Мужчина-враг смотрел на меня с ненавистью и злобой, ярко просвечивающей на его лице сквозь боль. Он тяжело дышал, а его рука так и осталась по ту сторону березы - пригвожденная к земле.
  Упавшим голосом я произнесла лишь одно слово:
  - Милован?
  В желтых глазах мелькнуло удивление, которое, впрочем, не убавило ни ярости плененного, ни его злобы.
  - Откуда ты знаешь меня? - прорычал он.
  - Как же нехорошо получилось... - пробормотала я с искренним сожалением и глупым девчачьим жестом приложила ладони к губам, словно в немом испуге.
  - Имей в виду, ты на моей территории, и поблизости мои сестры. Лучше уноси ноги, пока цела, потому что они тебя порвут на части - и моргнуть не успеешь! Они в бою еще более искусны, чем я.
  Последняя фраза была сказана с нескрываемым самодовольством. Я ухмыльнулась, нисколько не скрывая иронии. Да уж, веселенькое дельце - новообращенная, и пяти лет не прожившая в качестве вампира, и более чем трехсотлетний вампир, который наверняка учился драться не неделю, и даже не две.
  - Я прекрасно знакома и с Петрой, и с Марицей. - Насмешливо обронила я, вальяжно облокотившись на березу, к которой Милован был прикован. - Я живу с ними, именно они и научили меня всему.
  Круглые глаза Милована стали еще круглее.
  - Этого не может быть! Ты, чертова ведьма, еще за все мне ответишь!
  Я вздохнула и ласково ему улыбнулась.
  - Вот ведь незадача, у тебя, кажется, ноги сломаны. И ребра. И рука. И знаешь, я могу добавить в этот список еще несколько костей! Не угрожай мне, Милован. Петра обучила меня всем заповедям, а одна из них гласит, что тех, кто тебе угрожает, надо убивать на месте и без лишних слов. Не стоит давать им шанса выполнить своих угроз.
  Милован весело усмехнулся - отчего-то его гнев смягчился.
  - Петра всегда была немного сдвинута на всех этих правилах и заповедях... Неужели они и вправду тебя взяли? - в басовитом голосе звенело недоумение.
  Я кивнула.
  - Да. Я нашла, чем их прельстить.
  - И чем же? - Милован говорил уже совсем беззлобно.
  - Я собираюсь убить Дмитрия Орловского. - Ответила я не без гордости.
  В воздухе повисла тишина - я даже услышала, как на упругие листья упали первые редкие капли дождя.
  - Я предложу тебе сделку. - После тщательных раздумий пробасил Милован. - Ты поможешь мне добраться до дома - видит бог, это будет нелегко со всеми этими переломами - а я поделюсь с тобой ценной информацией. По рукам?
  Я на секунду засомневалась: Петра научила меня здоровому недоверию и подозрительности. Но Милован, казалось, совершенно успокоился и говорил искренне. К тому же, если он не так скор, как Петра, то я всегда могу от него удрать, ведь теперь я бегаю даже быстрее, чем Марица. Я решила рискнуть.
  - Что ж, идет. - Кивнула я и добавила язвительно. - Жди меня тут и никуда не уходи, я скоро вернусь.
  Я стрелой помчалась к близлежащему поселку - крошечному, не больше двадцати домов. Я знала, что там много стариков и детей, и в моей голове созрел замечательный план. Петра не раз говорила мне, как мне повезло в том, что выгляжу я милой и безобидной. Я собиралась этим воспользоваться. Для меня не составило большого труда подманить маленького мальчика, пухлого и курносого, и скрыться с ним на сверхскорости в лесу. Миловану не пришлось ждать и двадцати минут - к этому времени его кости уже начали потихоньку срастаться.
  - Кровь исцеляет все. - Примирительно пробормотала я и подтолкнула карапуза к обрадованному Миловану. - Не думал же ты, что я потащу тебя на себе?
  Милован только усмехнулся, пренебрежительным взглядом оглядев малыша. Я снова подтолкнула ребенка, растерянно мявшегося возле меня.
  - Здесь не хватило бы даже тебе! - пробормотал Милован, когда все было кончено. - Я до сих пор чувствую, как похрустывает в левой ноге, да и ребра, кажется, держатся лишь на честном слове...
  - О, не жалуйся, пожалуйста. - Чуть раздраженно ответила я. - Я по-прежнему тебе не верю. Неужели ты думаешь, что я настолько глупа, чтобы позволить тебе полностью исцелиться? Ну уж нет. Я предпочитаю подстраховаться. Так учила меня Петра.
  Милован снова усмехнулся, и я недоверчиво на него покосилась. Он казался вполне благодушным, этаким простецким парнем, веселым и незлобивым. Это-то и настораживало. Я зорко бдила за каждым его движением и строго следила за тем, чтобы между нами сохранялась дистанция не менее чем в три шага. Кто его знает...
  Теперь, когда Милован шел рядом, распрямившись в полный рост, я с удивлением осознала, что боролась с противником в три раза больше себя - он был намного шире и выше, довольно коренастый и неуклюжий, но в то же время имел превосходную осанку и подвижные манеры. Лицом Милован походил на своих сестер: выступающие скулы, острый скульптурный нос, желтоватые круглые глаза. Вот только таким миниатюрным, как Петра или Марица, он явно никогда не был.
  - Не доверяешь? - весело воскликнул он. - Это я не должен тебе доверять. Ты переломала мне почти все кости!
  - И привела донора. - Напомнила я о своих заслугах. - Ты же можешь идти, верно? Скажи спасибо и на этом. И вообще: это у вас что, такая семейная традиция - неожиданно нападать в лесу и сразу душить всех подряд, кто под руку попадется?!
  Милован расхохотался, его беззаботный смех прогремел в притихшем лесу, как гром. Впрочем, вдалеке, уже эхом, он слился с громом настоящим - надвигалась гроза.
  - И кто же тебя так обидел? Петра или Марица? - спросил он, когда раскаты смеха затихли.
  - Петра... - я вздохнула. - Она большой мастер по этой части.
  - Кому ты рассказываешь... - тоже вздыхая, отозвался Милован.
  Мы переглянулись, и я почувствовала, что обстановка неожиданно разрядилась. Незаметно для себя, я даже прониклась симпатией к Миловану, к его немного корявому благодушию. В нем не было той угрюмости, что так очевидно наблюдалась в Марице или Петре, и он вовсе не казался опасным. Хотя, помнится, Петра давала ему именно такую характеристику...
  Милован дружелюбно улыбнулся.
  - А они тебя неплохо натаскали. Думаю, у тебя есть талант.
  - Это было бы весьма кстати. - Я вновь погрузилась в хмурую задумчивость. - Кстати, что там с информацией, которой ты хотел поделиться?
  Милован хитро улыбнулся. Он напоминал мне шкодливого ребенка, что никак не вязалось ни с его размерами, ни с суровым выражением грубого лица, ни с глубоким басовитым голосом.
  - Давай сначала доберемся до места. - Предложил он мягко.
  Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться. Я напряженно кивнула. Надеюсь, это не очередной подвох. Уж больно этот парнишка дружелюбен, что-то в этом кроется недоброе. Нужно быть начеку.
  Наконец, деревья стали расступаться. В сером тусклом освещении листва казалась почти черной. Вскоре мы вышли к затерянной избушке, которая казалась необитаемой и давно всеми покинутой. Но я точно знала, что сестры где-то неподалеку. Марица, скорее всего, ждет в доме, а Петра... Она не заставила себя долго ждать. Почти тотчас ее худощавая фигурка выпорхнула из-за старой, раздвоенной березы.
  - Какой сюрприз! - в желтых глазах мелькнула усмешка. - Ну здравствуй, брат. Какими судьбами?
  Неожиданно я почувствовала, как меня что-то резко рвануло вверх - мои ноги оторвались от земли, а тело нелепо повисло, повинуясь непонятной силе. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что это Милован, сменив добродушную улыбку свирепым блеском глаз, ухватил меня за шкирку и приподнял. Я попыталась было вывернуться, но он здорово меня тряханул, как бы предупреждая. Думаю, я могла бы освободиться, и довольно легко, но меня останавливало одно соображение: это был родной брат моей наставницы, так великодушно меня приютившей, я не хотела его калечить у нее на глазах. Поэтому я послушно повисла и исподлобья уставилась на Петру.
  - Так... - протянула она, несмешливо склонив голову набок. - И что это значит?
  - Не знаю. - Хмуро пробасил Милован. - Эта девчонка сказала, что вы с Марицей взяли ее в семью. Не слишком-то на вас похоже...
  Петра тихо рассмеялась.
  - Арина, неужели ты забыла все то, чему я тебя учила? - спросила она, сверкая желтыми глазами. - Какого черта ты висишь тут, как мусорный мешок?!
  С этими словами Петра улыбнулась широченной улыбкой, а в ее совиных глазах вспыхнуло золотистое пламя. Я улыбнулась ей в ответ. Мы поняли друг друга.
  Одним сильным движением ноги я ударила растерявшегося Милована пяткой в бок - под ногой приятно хрустнула какая-то кость, предположительно плохо сросшееся ребро. С ругательством брат Петры разжал руку, я приземлилась на ноги, мягко опустившись на корточки и, без пауз и остановок, ухватила Милована за правую ногу, дернув ее на себя изо всех сил. Конечно же, он потерял равновесие и рухнул в изумрудную траву. Все действо не заняло и секунды. Я не удержалась от пафосного движения и поставила ногу на грудь Милована - так охотники позируют с поваленной добычей. Не успела я даже моргнуть, как Петра уже стояла рядом со мной, насмешливо глядя на брата. Она смеялась тихим хриплым смехом и выглядела весьма довольной.
  - Хорошо, очень хорошо! - пробормотала она, радостно потирая руки. - А ты, братец, теряешь форму. Стыдно, братец, стыдно.
  Милован неуклюже спихнул с себя мою ногу и, морщась, приподнялся на локтях.
  - У нее этот фокус не прошел бы, если бы я выпил больше крови и залечил переломы от нашей первой встречи. - Недовольно пробурчал он.
  Глаза Петры разгорелись еще ярче.
  - Сломанные кости? Что за музыка для моих ушей! - воскликнула она. - Ты делаешь успехи, поздравляю.
  Я рассеянно кивнула в ответ на ее теплые слова. Милован, тем временем, неуклюже поднимался на ноги, бросая недовольные взгляды в мою сторону. Я же скромно мялась за спиной у Петры. Мне были не до конца ясны отношения между братом и сестрой, не хотелось обижать ни его, ни ее, и я не совсем понимала, как себя вести. По правде сказать, я уже жалела о том хорошем пинке, который так невежливо отвесила Миловану - это я, наверное, зря.
  Но в следующую секунду Петра расставила все по своим местам. Весело смеясь, она запрыгнула на Милована, взобралась ему на спину. Она крепко обняла его и сказала просто, с душевной грубоватостью:
  - Давненько мы тебя не видели, братец!
  Суровое выражение растаяло на потеплевшем лице Милована - оно вновь стало добродушным и озорным. Я поняла, что эту семью связывают теплые отношения и большая любовь, пусть и скрытая под грубой оболочкой. Все они были суровыми, дикими и свободолюбивыми, и относились друг к другу с присущей им резкостью, но, несмотря на полное отсутствие дружелюбия, они готовы были умереть друг за друга. В их жестоких кровожадных глазах вспыхивала насмешливая нежность, когда они случайно встречались взглядами. Вот и сейчас в желтых круглых глазах Петры искрилась искренняя радость.
  - Так значит, это правда? - пробормотал Милован, неловко вертя шеей, на которую уже успела усесться Петра. - Вы действительно учите ее? Она живет здесь?
   Петра кивнула и ловко спрыгнула на землю, причем прыжок ее был скорее похож на акробатический номер: сначала она уперлась руками в плечи Милована, встала на них и, хорошенько оттолкнувшись, перекинула свое худое тело через голову брата - я не уставала поражаться ее ловкости и проворству.
  - Все это чистая правда. - Прохрипела она, глядя на брата через плечо. - У нее есть цель, которая уж очень мне по душе. К тому же, она невероятно талантлива. Не поверишь, я занимаюсь с ней всего неделю, а она уже два раза втоптала тебя в грязь, дорогой братец.
  Милован добродушно фыркнул и посмотрел на меня совершенно беззлобно. В его глазах, почти таких же желтых, как у Петры, мелькнуло даже что-то вроде уважения.
  - А Марица? Где моя маленькая сестрица? - неожиданно спросил он, оглядываясь по сторонам.
  Петра указала головой на наш старенький домик.
  - Милости прошу. - Насмешливо сказала она.
  В доме было мрачно и довольно сыро - печку уже давно не топили, не зажигали свечи. Милован по-хозяйски, с любовью оглядел убогую обстановку и уселся на диван, неосознанно погладив его по спинке, словно домашнего питомца.
  - Хорошо быть дома! - пробасил он и сладко потянулся.
  Марица встретила брата с большим почтением, нежели Петра, но их приветствия также были сухими и грубоватыми, полными насмешек. Такова была манера их общения, и я очень быстро привыкла к постоянным подколкам и насмешкам, иногда совсем не безобидным, которыми родственнички осыпали друг друга.
  - Неплохо бы поохотиться... - спустя какое-то время протянул Милован.
  - Скоро стемнеет. - Пожала хрупкими плечами Марица. - Тогда и поохотимся.
  Милован тоскливо посмотрел на сестру.
  - Но... - он осекся под взглядом Петры. - Ладно-ладно, как скажете!
  Они уже успели обменяться новостями и поделиться своими приключениями. Их рассказы были довольно занятными, с перечислением множества незнакомых непонятных имен и названий мест, но речь их казалась сухой, словно они зачитывали отчет о расходе государственного бюджета. После недолгого молчания, дабы разрядить атмосферу, я немного рассказала Миловану о себе, точнее о последней части моего удивительного путешествия с Лайамом и Морган. Я сделала это неспроста, а чтобы подвести разговор к интересующей меня теме.
  - А теперь, пожалуйста, выполни свое обещание и расскажи мне то, что может помочь мне в моей мести. - Без всяких переходов произнесла я и посмотрела Миловану прямо в глаза.
  - Ты действительно хочешь этого? Ты уверена, что сможешь? - серьезно спросил Милован, хмуря брови.
  Я не колебалась ни секунды, и ответила ему с уверенностью и жаром, с решимостью, которой было переполнено мое раненное сердце.
  - Я уверена, как никогда. Я чувствую, что хочу этого, неважно, чем это обернется для меня впоследствии. Меня переполняют энергия и сила, которыми я никогда раньше не обладала. Во мне проснулись все древние инстинкты, заброшенные и затерянные в глубинах души. Я готова к этому. Я хочу начать прямо сейчас!
  Милован очень серьезно, даже как-то торжественно кивнул. Но через секунду его лицо стало задумчивым, а строгость и серьезность исчезли. Это был прежний добродушно-неуклюжий Милован. Впрочем, некоторая его недотепистость не умаляла его кровожадности - он был все тем же жестоким убийцей, только милым.
  - Много лет назад, когда я в очередной раз приехал сюда, у меня возникли кое-какие разногласия с одним местным охотником. - Начал Милован свое нескладное повествование. - Это было... Впрочем, неважно. Да и причины тебе знать не надо - это было наше с ним личное дело, ясно? Только между мной и этим охотником. Его фамилия была, кажется, Мороз... Или это было прозвище? Неважно! Свои его звали Захарка-Мороз, и получилось так, что охотник этот пересек мне дорогу. Но это все к делу не относится, важно то, что я его несколько лет назад прикончил. И остался у него - я точно знаю - маленький сын. Улавливаешь? Охотники - они ведь всегда друг друга держатся, хоть и охотятся в одиночестве. У них это вроде как клуб по интересам, ведь охота - дело семейное, нужно же учить детишек, как нас истреблять. Но и это не самая суть, слушай дальше: я знаю, где этот Захарка-Мороз жил. Могу тебя туда проводить...
  Милован прервался и с шумом втянул в себя воздух. В моем воображении раздалась барабанная дробь, я уставилась на брата Петры, от напряжения перестав моргать. Милован подмигнул мне и, выдохнув, весело закончил:
  - Да-да, я знаю, где живет его сынок, и даже знаю имя этого сыночка. Если мне не изменяет память, его зовут Ярослав, и если охотники не изменили своим традициям, то он, наверное, уже член их замечательного клуба.
  В моем мозгу завертелись миллионы мыслей - даже голова закружилась. Да, я не продешевила, когда согласилась на сделку с Милованом. Интересно, он хоть понимает, как сильно мне помог? По довольной улыбающейся роже вижу, что понимает... Меня лихорадило, возникла непреодолимая жажда движения, действий. Но действовать напролом было нельзя - слишком многое поставлено на карту. Еле сдерживая волнение, я поднялась на ноги и наигранно спокойно сказала:
  - Что ж, Милован, теперь можно и на охоту.
  В моей голове уже созрел план.
  Сегодня я охотилась особенно рискованно и забрела дальше обычного, поближе к городу Дивногорску, что уютно пристроился под боком у Красноярска. Мне нужна была хорошая приличная одежда, а не лесные лохмотья, которыми меня снабжали сестры. Час возмездия близился - и я была готова. Война начинается, пора забыть слово жалость.
  
  Глава III.
  Я стояла у реки и влажными руками приглаживала растрепавшиеся волосы. Беспокойные воды Базаихи стремительно уносились вдаль, источая прохладу и свежесть. Искореженная синяя поверхность отражала, хоть и расплывчато, нависшие над рекой ветки деревьев, безупречно-чистое небо и, конечно, меня саму. Это был чудесный день, жаркий и солнечный, и на какое-то время моя душа обрела прежний покой. Я радовалась теплу, и ветру, и задорному плеску воды, запинающейся о подводные камни. Казалось, что бурное течение уносит все беды и печали. Я медленно опустилась на корточки и вгляделась в свое колышущееся отражение.
  Впервые за довольно долгий промежуток времени я так внимательно вглядывалась в свое лицо, и, Боже, как сильно я изменилась! Прежде шелковистые гладкие волосы теперь неряшливо пушились, гладкая кожа обветрилась и огрубела от простой жизни в лесу, а глаза стали призрачно-зелеными, словно хризопраз. Да и в самом лице что-то переменилось. Неуловимая перемена - я не знала, что именно стало другим, но только думаю люди, помнящие меня прежней, и вовсе не узнали бы меня.
  Моя ночная охота была великолепна - теперь я без малейшего дискомфорта стояла на самом солнцепеке на берегу реки и даже не щурилась. На мне были отличные светлые джинсы, очень удобные, из тонкого летнего материала и милая зеленая футболка. Также я разжилась комфортными светлыми кроссовками, превосходными для быстрого бега. В новой одежде я почувствовала себя увереннее, казалось, переодевшись, я приблизилась к миру людей. Я была рада нежным прикосновениям мягких тонких тканей, ведь одежда, которую носили Петра и Марица, была простой и грубой, и я в глубине души сильно скучала по уютным вещам, которые носила раньше. Несмотря на то, что я легко адаптировалась к суровой жизни в доме сестер, я часто вспоминала дорогие номера шикарных отелей и красивые вещи, окружавшие меня последние несколько лет.
  Я снова попыталась пригладить непокорные волосы, своевольно развевающиеся на ветру. Солнце, отражающееся в воде, слепило бликами. Было утро, не более девяти часов, но камни на берегу уже накалились. Затяжные дожди сменились жарой, и я с уверенностью могла сказать - исходя из богатого опыта - что следующие несколько дней будут испепеляюще-знойными. Хорошо, что вчера не было недостатка в крови, иначе пришлось бы туго.
  - Мы идем или нет? - недовольно пробурчал Милован, со скучающим видом перебирающий прибрежные камешки. - Сколько можно пялиться на себя?
  Я вздохнула и поднялась на ноги. Он был прав - пора двигаться.
  - Идем. - Со вздохом сказала я, подходя к нему. - Просто мне нужно было привести себя в порядок. В моем плане промахов быть не должно.
  Милован, неловко поднимаясь, прокряхтел что-то в ответ. Сегодня был очень важный день - это было начало борьбы. Я не хотела ничего усложнять, но Орловский оказался весьма умелым охотником, и без некоторого коварства было не обойтись. Никто не знал, где он живет, хотя обитал он явно где-то неподалеку. Петра расспросила знакомых вампиров, обитающих недалеко в лесу - никто не мог нам помочь. Господин Орловский зарекомендовал себя как ужас, уничтожающий всех на своем пути, и встречи с ним не искал никто. Скорее даже наоборот: все старались убраться как можно дальше от территории, где собирались охотники. Что ж, это казалось вполне разумным, но осложняло мою задачу. А главной целью моего существования было найти Орловского и убить его.
  Милован не был ни ловким, ни быстрым. Но он был очень хитрым и сильным, и, как оказалось, отзывчивым. Сегодня он собирался отвести меня к тому самому дому, где когда-то жил его злейший враг. К сожалению, больше Милован не мог предоставить никаких сведений, но я была рада хоть какой-нибудь зацепке, чтобы наконец-то начать осуществление своего плана.
  Итак, мы довольно неторопливо пробирались через лес, причем путь был явно не близкий - идти пришлось несколько часов. Мы продирались через вековые дебри, перебирались через ручьи, овраги и бурелом. Еще через пару часов деревья неожиданно стали редеть, и в многочисленных просветах показался небольшой поселок, около двадцати покосившихся домиков, окруженных огородами. Я никогда здесь раньше не бывала.
  Милован резко остановился и потянул носом воздух, в его грушево-желтых глазах зажегся хищный огонек.
  - Пришли... - пробасил он и тихо рассмеялся.
  От его хриплого смеха у меня мурашки побежали по коже.
  - Который дом-то? - сдерживая волнение, прошептала я.
  - Крайний. - Милован неопределенно махнул рукой куда-то влево. - А теперь позволь спросить, какого черта тебе там надо? Это территория охотников, никто не охотится здесь уже лет сто. Здесь опасно, Арина.
  Я невесело усмехнулась.
  - Потом расскажу, если выживу. Лучше еще раз скажи мне имя того паренька.
  Милован странно сощурился и несколько секунд недоверчиво глядел на меня.
  - Ярослав. Мороз. - Неохотно пробормотал он.
  - Пожелай мне удачи, Милован. - Резко выдохнув, произнесла я и вышла из-под уютной тени деревьев.
  Весь поселок был затоплен неугомонным солнечным светом, жарким и удушающим. Кое-где от раскаленных камней поднималось расплывчатое марево - почти все дороги были посыпаны гравием, лишь центральная была покрыта асфальтом. Я вышла на нее и оглянулась по сторонам - давно я не испытывала такого сильного волнения, смешанного со страхом. Кругом бегали чумазые дети, носились собаки. Вдалеке на зеленой лужайке вальяжно лежали вечно жующие коровы. Я словно в деревню попала, вокруг бурлила жизнь, и никто не обращал на меня никакого внимания.
  Давно я не находилась так близко к людям. То есть вот так вот запросто, не для охоты или наживы. Мне было страшно, я дышала прерывисто и постоянно оглядывалась по сторонам: мне казалось, что люди уже распознали во мне злейшего врага и вот-вот на меня набросятся свирепые охотники, распугавшие всех моих сородичей. Глупые страхи - никто даже не глянул в мою сторону. Но я все равно была начеку и внимательно вслушивалась в звонкие людские голоса. Я быстро добрела до последнего дома, стоявшего чуть поодаль от других построек. Это был большой одноэтажный деревянный дом, почерневший от времени и окруженный низким покосившимся забором. Калитка была открыта и гостеприимно поскрипывала на ветру, как бы приглашая войти. Я в растерянности уставилась на обшарпанное крыльцо и засаженный капустой огород.
  И что мне делать дальше? Я пребывала в некотором замешательстве - мой план носил лишь поверхностный характер и не был продуман до мелочей. Все же я не потеряла решимости и веры в успех, скорее даже наоборот: во мне с небывалой силой проснулся охотничий азарт, жажда опасной игры, интриг, притворства и, конечно же, крови. Я была готова к этой борьбе, и некоторые трудности меня не пугали.
  Неожиданно на крыльцо выскочил паренек - почти совсем еще мальчишка - и быстро зашагал по утоптанной тропе к калитке, прямо в мою сторону. Тотчас же за ним выскочила какая-то старуха в длинной пестрой юбке и закричала:
  - Куда ж ты пошел-то? А обед? Ярославушка, родимый, ну куда же ты?
  Парень не обращал на причитающую старуху никакого внимания. Он шустро выскочил на улицу и хотел пройти мимо меня, но я преградила ему дорогу.
  - Привет. - Произнесла я дружелюбно и улыбнулась самой очаровательной улыбкой, на которую только была способна.
  Парень в недоумении уставился на меня, видимо, перебирая в уме всех знакомых девушек, хоть отдаленно на меня похожих. Его милое мальчишеское лицо выражало крайнюю степень недоумения. Я улыбнулась еще шире.
  - Привет... - неуверенно пробормотал он и нахмурился.
  Думаю, ему неловко было спросить 'А ты кто?', поэтому он растерянно переминался с ноги на ногу, что, впрочем, выглядело довольно мило. Я окинула его цепким взглядом и в душе возликовала: Ярослав оказался именно таким человеком, который был мне нужен. Это был очаровательный юноша с гладкой светлой кожей, каштановыми вьющимися волосами и синими глазами. Ему было лет шестнадцать, не больше, и фигура его, хоть и была правильных мужских пропорций, казалась тонкой и по-юношески хрупкой. У него было доброе, милое лицо, и полные наивности бездонные глаза. Моей радости не было предела.
  Настроив голос на самый дружелюбный тон в моем арсенале, я произнесла:
  - Ты, наверно, меня не узнаешь. Впрочем, это совсем не удивительно: мы никогда не были лично знакомы... Но я немного знала твоего отца, Захарку-Мороза, и решила проведать его сына. Я здесь проездом.
  Лицо Ярослава заметно оттаяло, но в глазах было все то же недоверие.
  - Мой отец умер несколько лет назад. - Пробормотал он звонким, словно флейта, голосом.
  - Я знаю. - Кивнула я и положила руку ему на плечо. - Мне очень жаль. Поверь, я по себе знаю, какого это.
  Ярослав посмотрела на меня глазами, полными недоумения. Ему явно было неуютно, тем более что старуха все так же продолжала зазывать его к обеду.
  - Может, пройдемся, если ты не против? - предложил он, окинув меня оценивающим взглядом.
  - Конечно. Нам есть о чем поговорить.
  Мы направились к какой-то узкой тропинке, ведущей вниз. Вскоре я поняла, что мы спускаемся к реке. Я плохо ориентировалась в этой местности и никогда не дружила с географией, поэтому лишь ограничилась предположением, что это, вероятно, Енисей или Мана.
  - Извини, конечно, но я никогда ничего о тебе не слышал, и мне не совсем понятно, зачем я тебе понадобился. - Хмурясь, пробормотал Ярослав.
  Он казался мне существом невероятно наивным и милым, все его мысли и эмоции были написаны у него на лице. Да, это было жестоко, но я собиралась воспользоваться неожиданной удачей по полной.
  - Я это прекрасно понимаю. И вообще, твоя ситуация мне очень близка. Ближе, чем ты думаешь. - Я сделала интригующую паузу. - Я из охотничьей семьи, и сама охочусь, верь или нет.
  Ярослав резко затормозил и уставился на меня своими бездонными синими глазами. В них, как в двух океанах, плескались изумление, любопытство и даже восхищение.
  - Ты?! - воскликнул он. - Охотница? Но ведь это же не женское дело! Какая у тебя фамилия?
  Я мягко улыбнулась, делая неопределенный взмах рукой. Я вела рискованную игру, и одно лишь неосторожное слово могло меня погубить. Мне приходилось трижды подумать, прежде чем что-либо сказать. Итак, юноша желает знать мою фамилию? Конечно, ведь охота - дело семейное, и он наверняка знает фамилии всех местных охотников наизусть...
  - Моя фамилия вряд ли что-либо тебе скажет. Я не местная, и нахожусь тут проездом. - Вдохновенно врала я, стараясь выглядеть обворожительной. - Мой отец знал твоего, и мне знакома твоя история. Я никого тут не знаю, поэтому и решила прийти к тебе. Знаю, это странно звучит, и ты, конечно же, боишься мне доверять...
  - Я ничего не боюсь! - запальчиво возразил Ярослав, выпячивая грудь. - И доверяю тебе. Друзья моего отца - мои друзья.
  Про себя я потирала руки от удовольствия - милый паренек был в моей власти и легко поддавался на уловки и провокации.
  - Я знала, что ты поймешь. - Ласково улыбнулась я и бросила в сторону Ярослава кокетливый взгляд из-под ресниц. - В конце концов, все мы одна большая семья. Ты уже... охотишься?
  Ярослав немного смутился, но тут же взял себя в руки и расправил широкие плечи. Он был хорошо сложен: статный, хорошего роста, спортивный и по-юношески тонкий, с еще нежными чертами наивного лица.
  - Я учусь и много тренируюсь. Несколько раз я бывал на облавах, правда, с другими охотниками... Но все равно! У меня есть своя цель - выследить ту тварь, которая убила моего отца. Ненавижу этих поганых кровососов!
  Я попыталась выглядеть восхищенной.
  - Да ты храбрец! И цель у тебя благородная... Отец не зря тобой восхищался.
  Ярослав подошел ко мне - мы уже стояли у воды - и впился своими синими глазами в мои. Его лицо светилось детским восторгом.
  - Правда? Откуда ты знаешь? - пролепетал он, весь сияя.
  - Конечно, правда. - Господи, как охотники могли оставить этого наивного мальчишку одного? - Я сама слышала, он всегда считал, что из тебя получится превосходный охотник. И знаешь, он прав: я и сама сейчас это вижу - ты будешь удивительным охотником.
  Лицо Ярослава наполнилось вдохновенной гордостью. Это была чистая, наивная душа, преданная своему делу. Наверное, все дело было в юном возрасте. Парень не ведал ни коварства, ни лжи, ни предательства. Мне даже стало немного неловко от того, что я использую его, мне вдруг захотелось, чтобы он понял, что я - его злейший враг. Но мои внутренние противоречия были единственной преградой между мной и желаемым.
  - Ты думаешь? - спросил Ярослав, смущаясь.
  - Ни минуты не сомневаюсь. Я думаю, что со временем ты затмишь даже самого Орловского.
  В воздухе повисло молчание. Казалось, само имя Орловского замерло и витает где-то рядом. Тихо плескалась зеленоватая вода неизвестной мне речки. Ярослав задумчиво произнес:
  - Нет, его мне точно не переплюнуть. Он - легенда. Лучший охотник всех времен. - Ярослав вздохнул. - Так ты, значит, знаешь Орловского?
  - Кто ж его не знает... - ухмыльнулась я, вкладывая в свои слова совсем иной смысл, которого Мороз-младший уловить никак не мог.
  - Да... Его все знают, ведь он такой классный... Я бы хотел охотиться вместе с ним, это было бы круто!
  Ярослав задумчиво уставился вдаль.
  - Значит, ты друг семьи Морозовых? - неожиданно спросил он.
  Я немного отвлеклась и потеряла нить беседы, поэтому допустила ужасную оплошность.
  - Морозовых? Каких Морозовых? - переспросила я.
  Ярослав посмотрела на меня, нахмурившись.
  - Нас, Морозовых.
  И тут уж я потеряла остатки сообразительности. Как только я не догадалась, что Мороз - это не фамилия? Видимо, все дело было в солнце, которое немилосердно жгло кожу. Мне нужно было срочно уйти в тень.
  - Но ты же вроде Мороз... - ляпнула я, прикрывая ладонью глаза и пятясь под защиту деревьев.
  Ярослав пошел вслед за мной, внимательно вглядываясь в мои сощуренные глаза.
  - Это было лишь прозвище. Другие охотники тоже зовут меня Мороз, и никогда не упоминают имени. - Нежная флейта голоса заиграла на напряженных, недоверчивых нотках.
  - Да? - промямлила я, проклиная солнце и свою глупость. - Просто непривычно. Мой отец всегда называл твоего отца Захарка-Мороз, с самого детства это слышу. Странно, что не сообразила.
  Я попыталась взять себя в руки и мило улыбнулась. Теперь я стояла в густой тени, и могла, наконец, собраться с мыслями. Совершенно человеческим движением я поправила свои пушистые волосы, заставив их красиво рассыпаться по плечам. Казалось, мои мягкие игривые движения усыпили подозрительность Ярослава. Он еще раз окинул меня внимательным взглядом, но ни одни мускул не дрогнул на моем лице - я мирно стояла, прислонившись к березе, и дружелюбно смотрела ему прямо в глаза. Пауза затянулась.
  - Если хочешь, я тоже буду называть тебя Мороз. - Весело предложила я. - Сегодня что-то сильно печет, не правда ли?
  Наконец, Ярослав тоже улыбнулся. Видимо, его светлое сердце не распознало опасности, исходившей от меня. Меня всегда злило то, что будучи смертоносным хищником, я кажусь милой, безобидной и хрупкой, но только сейчас я осознала, что это не раз еще спасет мне жизнь. Петра не придушила меня лишь потому, что не видела угрозы, а Ярослав сразу доверился мне, потому что я выгляжу как обычная симпатичная человеческая девушка, может даже обаятельная. Никогда бы он не принял так легко ни Петру, ни Морган. Я всегда хотела быть похожей на них и излучать смертоносную опасность, сеять в людских сердцах страх. Жизнь показала, что мне невероятно повезло - я была волком в овечьей шкуре, и без труда проникла в людское стадо.
  - Сегодня жарко, это да. - Ответил он и подошел ко мне.
  Его синие глаза светились дружелюбием. В сущности, он был еще ребенком, и искренне радовался появлению нового 'друга', да при этом еще и из охотничьей среды.
  - А ты... охотилась? - осторожно спросил он.
  Я попыталась придать лицу как можно более равнодушное выражение.
  - Случалось пару раз... - небрежно протянула я, срывая с дерева зеленый лист. - Конечно, это дело не женское, и все такое, но... Охота у меня в крови, с этим ничего не поделаешь.
  И это была чистая правда - я не врала, говоря так. Может поэтому мой голос звучал столь убедительно и правдиво. Я действительно была охотницей, хищницей, а моя сущность являлась убийственной смесью из животных инстинктов и хитроумного человеческого коварства. Правда, охотилась я на людей, а не на вампиров, как, конечно же, подумал мой наивный спутник. Что ж, не этого ли я добивалась? В глазах Ярослава вспыхнуло нескрываемое восхищение, непреодолимое любопытство.
  - Неужели - одна? Нет, не верю. Ни за что не поверю! - пробормотал он с каким-то наивным благоговением.
  Я снисходительно ему улыбнулась, вертя в руках гладкий изумрудный лист.
  - Не верь, если хочешь. Меня это не обидит. Мы, охотники, существа весьма мнительные и осторожные. Но одно я тебе могу сказать точно - выслеживать и убивать я умею, и могу за себя постоять.
  - Не обижайся... - через некоторое время произнес Ярослав, понурив голову. - Ты выглядишь такой хрупкой... У нас совсем не принято, чтобы такие очаровательные девушки занимались нашей работой.
  Я искренне рассмеялась, услышав его слова. Хрупкая очаровательная девушка? Я расхохоталась еще громче, в порыве безумного веселья наблюдая, как Ярослав изумленно хлопает синими глазами.
  - Извини... - пробормотала я сквозь смех. - Просто странно слышать подобное от охотника. Думаю, ты по себе знаешь, что главное - это навыки и способность убивать. Конечно, ты это знаешь, ведь твой отец был в этом деле большой мастер.
  Щеки Ярослава зарделись, в глазах заблестел воинственный огонь.
  - Конечно, я все это знаю! - запальчиво произнес он. - Может я еще пока и не Дмитрий Орловский, но учусь я быстро, и скоро займу достойное место среди охотников нашей общины.
  Тут я насторожилась. Первую, самую важную часть плана я выполнила - парнишка верил мне и болтал обо всем, не стесняясь. Теперь я спокойно могла выведать у него все, что пожелаю. Про себя я еще раз искренне подивилась глупости и непредусмотрительности этих хваленых охотников: как они могли оставить такого наивного милого юношу без присмотра? Неужели они так отчаянно самоуверенны? Если бы моей целью было перебить как можно больше охотников, думаю, это не составило бы труда, если все они похожи на синеглазого Мороза-Ярослава.
  - И большая здесь у вас община? - как бы невзначай поинтересовалась я.
  - Человек сорок. - Ответил Ярослав, пожимая плечами. - Может, и не самая большая, но и не маленькая. К тому же о наших охотниках легенды ходят, сама знаешь. Один Орловский десятерых стоит.
  - Конечно... - протянула я задумчиво. Мысли мои были далеко.
  - Знаешь что? - неожиданно оживился Ярослав.
  Я вопросительно на него посмотрела. Его синие глаза блестели, а приятное юношеское лицо растянула широкая сияющая улыбка.
  - Тебе нужно пойти со мной. Я говорю о следующем собрании... Посмотришь на знаменитую сибирскую общину, признайся, ты ведь за этим приехала? К нам часто пытаются проникнуть другие охотники, особенно молодежь... Мы здесь вроде Голливуда, или еще чего такого. Я тебя проведу без труда. Друзья моего отца - мои друзья.
  Щенячья мордашка Мороза светилась восторгом, глаза сверкали энтузиазмом. Он был очарователен, просто милашка. Жалко, что мы с ним по разные стороны баррикад. Может случиться так, что мне придется его убить, а было бы жаль...
  - Не думаю, что это хорошая идея. - Мягко произнесла я, отделяясь от ствола. - Сам знаешь, охотники чужаков не любят. Мы недоверчивы и подозрительны, не думаю, что твои будут рады меня видеть. Не хочу их раздражать.
  Ярослав нахмурился.
  - Ну, так-то оно, в общем-то, верно. - Синие глаза стали еще синее. - Но, думаю, тебя бы приняли. К тому же, говорят, Орловский обещает показаться на следующем сборе...
  Я резко повернула голову и впилась глазами в лицо Ярослава. Я буквально почувствовала, как на моем лице проступила хищная, кровожадная гримаса. Думаю, в моих глазах заблестело злорадное торжество.
  - Орловский, говоришь... - мой голос больше походил на шипение.
  Ярослав отступил, в его глазах промелькнули испуг и удивление.
  - Ну да... Он конечно, редко к нам заходит. Он же легенда... Дмитрий всегда чуждался охотничьего общества: никогда не советуется ни с кем, не говорит о себе. Он очень замкнут, молчалив и серьезен. Многие его недолюбливают за это, за глаза называя тщеславным индюком. Эта его мрачная нелюдимость, однако, делает его еще более загадочным и популярным. Очень надеюсь, что он придет к нам!
  Ярослав восторженно приложил руки к груди, как девочка-фанатка на концерте любимой группы. Я отвернулась и медленно зашагала по тропе, закатив глаза. Ярослав, конечно же, не видел моего маленького саркастического глазодвижения. Солнце уже поглотило весь берег, проникло даже под деревья, разогнав спасительную тень. Мне нужно было подумать, крепко подумать. Мысленно я потирала руки.
  - Ну так ты придешь? Собрание через два дня. Не стесняйся, многие хорошо знали моего отца, и, думаю, примут тебя от всей души.
  Я подавила вздох досады. Да, зрелых охотников моей хилой ложью провести будет куда сложнее...
  - Я подумаю. - Рассеянно буркнула я.
  Заметив, что неожиданная перемена настроения окончательно сбила Ярослава с толку, я постаралась вернуться к прежнему образу милой девочки и ласково ему улыбнулась.
  - Мне очень хочется пойти, но я не уверена, правильно ли это будет. В любом случае, мы еще увидимся. Скорее чем ты думаешь. А сейчас - мне пора...
  С этими словами я развернулась и двинулась в лесную чащу. Несколько сот метров я бежала по-человечески, на случай, если Ярослав будет идти за мной или смотреть вслед. Но как только я убедилась, что за мной никто не следит, я рванула на самой большой скорости, которую оценила бы даже сама Петра. Вскоре я почувствовала, что за мной кто-то бежит. Я почти сразу распознала этот неуклюжий топот и сбавила темп. Через какое-то время меня нагнал Милован.
  - Может объяснишь, что это там было? - пробасил он, подозрительно оглядывая меня.
  - Я рада, что ты меня караулил. - Проигнорировав его вопрос, произнесла я. - Я бы ни за что не нашла дорогу назад! Пойдем, думаю, Марица и Петра нас уже заждались - мы пропадали целый день, да и путь неблизкий...
  Пробурчав что-то недовольно, Милован огляделся по сторонам и выбрал нужное направление - мы спешно потрусили домой. Мой спутник выглядел немного обиженным, и, чтобы разрядить обстановку, я решила слегка ввести его в курс дела. Это было нелегко, ведь для этого мне пришлось выпутываться из сети мыслей, которую я спешно и точно плела у себя в голове.
  - Этот Ярослав - просто клад! Ума не приложу, как мне так повезло. Одно могу сказать - я выжму из него всю информацию, которая мне нужна, затратив минимум усилий. Он, можно сказать, сам отдаст мне в руки своего кумира, этого Орловского... Не дуйся, подробнее расскажу дома.
  Спустя несколько часов мы уже сидели в нашем суровом скромном домике, пронзенные острыми взглядами сестер. Особенно любопытствовала Петра, Марица же, как всегда, была хмуро молчалива. Не томя, я изложила все факты и мысли, вызванные этими фактами, моей любопытствующей публике. Рассказ получился несколько сбивчивым, ибо не все еще в моей голове выстроилось в ровную линию. Но я была к этому близка и с удовольствием рассуждала вслух перед Милованом и его сестрами.
  - Вы даже представить не можете, как мне повезло! - пылала энтузиазмом я. - Говоря вкратце: я наткнулась на охотника, точнее, на подрастающего охотника. Не думаю, что он большой мастер своего дела, скорее даже - он легкая добыча. Но, тем не менее, он имеет доступ ко всем охотникам этой территории, включая и Орловского. Вы понимаете, что это значит? Вдобавок паренек невероятно глуп и доверчив, просто уму непостижимо, как он вывалил мне всю информацию, не спросив даже моего имени! До сих пор не понимаю, как охотники не приставили к нему няньку. Мне кажется, вы их переоценили...
  Петра хмуро оглядела меня с ног до головы.
  - Не торопись с выводами, я ведь, кажется, учила тебя этому. Врага всегда лучше переоценить, чем недооценить, поверь. Самонадеянность чревата, вспомни тот шрам, что я показывала тебе.
  - Охотники не глупы, нет. Но они - самонадеянны, и мы воспользуемся их слабостью. - Подхватила обычно молчавшая Марица. В ее глазах плясали желтые искорки. - Ты не представляешь, как тебе повезло...
  - ...потому что охотники, похоже, теряют бдительность. - Перебила сестру Петра. - Нам это на руку. Впрочем, для меня это не является сюрпризом. Послушай - охотники властвуют здесь не одну сотню лет, и за последнее столетие ни один вампир не посягнул на них, не приблизился к их заветной территории. Все боятся их, никто не попадается им на глаза. Конечно же они привыкли к этой безопасности и считают свои земли неприкосновенными. Это что-то вроде безмолвного договора: ни один вампир не забредает на территорию общины.
  - Даже ты? - с сомнением спросила я.
  Петра усмехнулась и дотронулась рукой до того места, где начинался ее шрам.
  - Нет, я однажды имела такую неосторожность. Но все охотники думают, что я
  мертва. Ведь никто не уходит от Орловского живым, верно?
   Я окончательно запуталась. Сначала мне говорят, что охотники - это неминуемая смерть, теперь уверяют, что они потеряли бдительность и мне страшно повезло...Чему же верить?
   - В общем, Ярослав позвал меня на сход их общины, это случится через два дня. Возможно, и Орловский покажется там, и я нападу. - Пробормотала я нерешительно.
   Впервые в своей жизни я услышала смех Марицы - заливистый, словно трель, беззаботный и безудержный. Петра, наоборот, нахмурилась и покачала головой, наигранным жестом уперлась рукой в подбородок. Милован тоже улыбнулся, глядя на меня, как на неразумное дитя.
  - Давай-ка уточним. - Протянула Петра с большой долей сарказма. - Ты нападешь на искуснейшего охотника на его территории, в тот самый момент, когда его будут окружать еще человек двадцать товарищей, все это на общинной земле, где каждый сантиметр и закоулок они знают, как свои пять или сколько там у них осталось пальцев? Извини за неуместные сомнения, но мне кажется, что это стратегически неправильно.
  Марица рассмеялась еще громче, Милован тоже не удержался и добродушно усмехнулся.
  - Мне кажется, Арина путает слово 'месть' со словом 'самоубийство'. - Дружелюбно пробасил он.
  - Ха-ха, очень смешно! - обиделась я.
  В комнате было душно, ночь стояла теплая и тихая. Все кругом словно убаюкивало меня, путало мысли: нежный ветерок, шелестевший в листьях деревьев, мягкие тени, сонно раскинувшиеся в доме...
  - Ладно, план не самый лучший, признаю. Не понимаю, как могла такое сказать. - Протянула я, поддаваясь томной ночной неге. - Какие будут советы?
  Неожиданно Петра подлетела ко мне и внимательно уставилась на меня.
  - Для начала, перестань делать глупости. Знаешь, почему мы так спокойно живем здесь? Неужели ты думаешь, что остальные расположились с подобным комфортом?
  Насмешливым взглядом я оглядела убогую обстановку. С подобным комфортом? Мои губы растянулись в усмешке, что очень разозлило Петру.
  - Ты смеешься? Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда Орловский насадит твою голову на кол! Арина, открой глаза: ты ничего не знаешь ни об этом месте, ни об охотниках, ни о жизни рядом с ними. На твоем месте я бы прислушивалась к советам.
  Улыбка сползла с моего лица. Петра была права, я не знала ничего, и мне действительно следовало быть более почтительной и серьезной. Ведь я живу в зоне военных действий, где никто не проявит ни милосердия, ни понимания. Пора повзрослеть. Из разных углов комнаты меня обжигали укоризненные взгляды Милована и Марицы.
  - Итак, я повторю свой вопрос: почему мы так спокойно и мирно живем в этом лесу?
  - Я не знаю, Петра. - Серьезно ответила я, качая головой из стороны в сторону.
  - Конечно, нет. Я скажу тебе: потому что мы всегда начеку и обдумываем каждый свой шаг. Помнишь, я говорила тебе, что наша территория самая безопасная? Просто мы никогда не попадаемся охотникам на глаза и не привлекаем внимания. Мы ходим на охоту в самые отдаленные поселки и никогда не нападаем на людей рядом с домом. Не знаю как, но охотники живо вычисляют вампиров по их жертвам и местам нападения. И мы не придаемся алчности, мы бережем ресурсы.
  - Это очень умно, и я искренне восхищена вашей стратегией, но к чему ты это говоришь? - спросила я.
  Петра легко отскочила к шкафу, ее движения были неуловимыми и очень проворными. Она открыла скрипящую дверцу и выудила из недр шкафа большой и острый осколок
  - Смотри. - Петра протянула осколок мне.
  Нехорошее предчувствие кольнуло мое сердце. Осторожно, словно боясь пораниться, я взяла осколок и неуверенно взглянула на свое отражение. Все мое лицо было обсыпано красными точками-язвочками, то же было и на шее. Только сейчас я ощутила легкое жжение, охватившее кожу.
  - Черт! - воскликнула я, дотрагиваясь до одной из язв.
  - Тебе нужно быть осторожнее. Мы не можем допустить, чтобы охотники нас нашли. Видишь, тебе снова нужна кровь, и, судя по глубине ожогов, много крови. Это обязательно привлечет внимание охотников и навлечет беду на нашу голову. И все из-за того, что тебе захотелось пофрантить и погулять под палящим солнцем с тем юнцом.
  Я тяжело вздохнула. Упрек был заслужен, но ведь я это делала не ради своего личного удовольствия - я тоже не особо радовалась этой солнечной прогулке, столь опасной и столь необходимой. Да, именно необходимой, ведь я нашла наконец ту тонкую ниточку, которая обязательно приведет меня к Орловскому.
  - Я постараюсь быть аккуратнее. - Пробормотала я.
  Петра кивнула. Она не казалась уж очень-то довольной.
  - Ночь уже почти на исходе. - Прохрипела она. - Уйди как можно дальше и хорошенько спрячь тела. Спору нет - тебе нужны силы. Милован пойдет с тобой. И не задерживайтесь! Мы с Марицей пока подумаем, как лучше поступить.
  Охота прошла удачно, Милован мне очень подсобил. Мы все больше и больше сближались с ним, можно даже сказать, что мы подружились. Уже светало, когда мы, наконец, приблизились к роще, за которой находился наш дом. Осталось лишь пересечь речку и пройти еще пару километров.
  - Не обижайся на Петру. Она очень переживает за тебя. По правде сказать, я никогда не видел, чтобы она к кому-нибудь так сильно привязывалась. - Ласково пробасил Милован.
  Я вздохнула и ответила с нежностью, смешанной с горечью.
  - Я знаю и никогда не обижалась на сестер. Я им очень благодарна, просто... - Я замялась. - Иногда мне кажется, что они совсем не верят в меня.
  Милован фыркнул.
  - Вздор! Поверь, они радеют за твое дело. Я знаю их лучше, и для меня вполне очевидно, что они практически уверены в успехе. Иначе они бы никогда не позволили тебе даже говорить об Орловском. Они привязаны к тебе, обе.
  - Спасибо! - с чувством произнесла.
  Слова Милована согрели мне душу и наполнили теплом сердце. Я приободрилась, в чем, конечно, также была заслуга трех невинных жертв. Петра права - если я продолжу в том же духе, то нас раскроют раньше, чем я успею хоть на миллиметр подобраться к Орловскому.
  - Петра во многом права. - Сказал Милован, неожиданно нахмурившись. - Охотники даже представить себе не могут, что кто-то из нас посягнет на их святая-святых общину. Последние сто лет туда не ступала нога вампира, кроме, разве что, Петры да меня, но нас обоих они считают мертвыми, что хорошо для нас. Они не ожидают, что кто-то проникнет к ним, притворившись одним из них, и поверь, кроме тебя на это не решится никто. Дело должно выгореть, к тому же ты выглядишь совсем как простой человек. Только глаза, разве что, подводят. Нет, они ни за что не заподозрят подвоха!
  Милован тихо рассмеялся, словно представил удивленные лица одураченных охотников, всех этих 'легенд' и 'мастеров'.
  - Что толку мне туда ходить? - мне было совсем не весело. - Нападать я там не стану, сами надо мной смеялись, меня мигом вычислят, не все же такие дураки, как Ярослав!
  Милован снисходительно на меня посмотрел, его желтые глаза добродушно смеялись.
  - Я уверен, что Петра с Марицей что-нибудь придумают. К тому же на сборе всегда можно узнать что-то новое об Орловском. Вдруг тебе повезет еще раз, и ты наткнешься на его лучшего друга? Ты ведь всегда можешь кого-нибудь обольстить и выведать все тайны... - Поддразнил меня Милован.
  - Конечно, только об этом и мечтаю! - отмахнулась я. - Надеюсь, у Петры есть план получше.
  Больше мы ни о чем не говорили - скользя в темноте, мы подошли к нашему дому и вошли внутрь, привычно скрипнув дверью.
  Казалось, ничего не изменилось с того момента, как мы покинули Марицу и Петру. Все было на своих местах, такое же мрачное, воздух казался все таким же душным, несмотря на то, что по лесу разлилась упоительная утренняя прохлада и предрассветная свежесть. Наше с Милованом появление не вызвало никакой реакции, казалось, сестры и вовсе не заметили нас. Я робко села на краешек дивана, Милован так и остался стоять у двери. В воздухе витало какое-то напряжение, и глаза сестер, обращенные в никуда, светились непонятным торжеством. Наконец, из темноты донесся скрипучий голос Петры, он звучал воодушевленно, а губы кривились в сдерживаемой улыбке.
  - Орловский, должно быть, невероятно тщеславен. Он привык побеждать и ничего не боится - в этом его сила. Но даже самый сильный воин становится уязвимым, если дух его сломлен. Ты должна разуверить Дмитрия в его безусловном могуществе, ты должна заронить страх и неуверенность в его сердце, посеять смятение в его душу. Тогда его холодный разум заволокут сомнения, он обязательно ошибется, действуя поспешно. Осталось лишь найти его слабое место - у каждого есть свое. Именно за этим ты и пойдешь на этот чертов сбор охотников. Ты будешь наблюдать и слушать. Не думаю, что сам Орловский покажется там - он слишком далек от всех этих мужланов-убийц. У Дмитрия более утонченный разум, и жестокость его совсем иного рода. Поэтому забудь о милосердии: как только ты поймешь, как можно вывести его из строя, как можно причинить ему боль - действуй мгновенно.
  Не знаю почему, но от слов Петры у меня побежали мурашки по коже - я поежилась, словно под порывом ледяного ветра, хотя в комнате было довольно душно. Может, дело было в хриплом зловещем голосе, или в жестокой улыбке, или в холодном блеске безжалостных глаз... В воздухе повисло что-то страшное, царапающее душу, и всем стало не по себе. Мы словно выпустили демона, открыли врата самым страшным страданиям. Я неожиданно поняла, что именно здесь, всего долю секунды назад, мы развязали войну, страшную войну. Никаких пленных, побольше невинных жертв, и громкое 'нет' милосердию. Таков был наш девиз.
  На секунду я заколебалась: неужели это то, чего я хочу? Где-то на окраине сознания всплыло лицо Сариты, призывающей меня отступиться от дороги ненависти и вступить на путь любви, но ее образ быстро сменился другим. Серые глаза, полные тихой грусти, светлые волосы, пропитанный нежностью взгляд... Сердце неожиданно сжалось от такой сильной боли, что я невольно приложила руки к груди, туда, где оно однажды билось так счастливо. Лайам, мой светлый ангел. Пожалели ли люди тебя? Нет. От внезапного порыва ярости я стиснула зубы так, что они скрипнули. Я должна отомстить, у меня нет дороги назад. Я буду такой жестокой, какой не была никогда. Лайам бы не одобрил этого, но разве бы не мстил он, если бы та же участь постигла меня? Я уверена, он был бы еще более кровожаден, чем я. Ведь он любил меня, может, не так сильно, как я его, но ведь любил...
  - Прекрасно! - прорычала я злорадно, и сама подивилась тому, как свирепо зазвучал мой голос. - Я пойду туда. Но сегодня у меня есть еще одно дельце к тому мальчишке...
  Петра только кивнула, а Марица бросила в мою сторону равнодушный взгляд. Думаю, она не очень-то одобряла мое общение с молодым охотником. Не знаю, боялась ли она за меня, или волновалась за свою семью - ведь я могла привести его в дом, в случае неудачи - но в ее светлых, желто-карих глазах читался какой-то смутный упрек. Я решила проигнорировать это.
  - Милован, ты не поможешь мне еще раз? - отрывисто выпалила я.
  На самом деле я прекрасно помнила дорогу - двух раз оказалось вполне достаточно, чтобы освоить неблизкий путь. Но мне отчего-то хотелось, чтобы Милован пошел со мной. Рядом с ним, таким неловким и добродушным, я чувствовала себя лучше и увереннее. Мы порядком сдружились с ним, и я хотела услышать его мнение относительно плана Петры. А этот разговор лучше всего было устроить за пределами дома и слуха сестер.
  - Хорошо. - Без особой охоты протянул Милован.
  Он выглядел встревоженным, и по блеску его взволнованных желтых глаз я поняла, что ему тоже хочется со мной поговорить.
  - Тогда отправляемся сейчас же. - Кивнула я и выскочила из дома.
  Солнце уже окрасило горизонт в розовый свет, но в лесу по-прежнему преобладали серые тона. Милован вышел через несколько минут после меня и недовольно сощурился на просыпающееся солнце. Думаю, сестры задержали его по какому-то делу, во всяком случае, мой спутник выглядел еще более хмурым.
  - Чертовы птицы! - пробурчал он, раздраженно глядя наверх, где, скрываясь в кронах деревьев, весело пели разные пташки, восхваляя зарождающийся день.
  - Выкладывай. - Напрямик сказала я. - Что они тебе сказали?
  Милован покосился на меня и тяжело вздохнул. Мы уже довольно сильно углубились в лесную чащу.
  - Не нравится мне все это! - последовал ответ.
  Я ничего не сказала, только чуть убыстрила шаг. Я молча ждала, пока Милован выложит то, что у него на уме.
   - Мне кажется, ты замахнулась на невозможное. - Хмуро пробасил он после минутного молчания. - Разве ты не понимаешь, как это опасно? Ты лезешь в логово страшного зверя, Арина, и я не уверен, что твоя цель этого стоит. Я боюсь за тебя, и считаю своим долгом пробудить твой уснувший инстинкт самосохранения. Я чувствую, что все это плохо для тебя кончится. Для всех нас!
   Милован продолжал бурчать что-то в том же духе, нервно отпинывая с дороги ветки и ломая кустарники. Он казался очень взволнованным.
  - Они говорят, не смей сбивать ее с избранного пути, не трогай ее, дай ей свершить свою месть. Но я не могу так просто смотреть, как ты себя губишь! У меня плохое предчувствие, очень плохое.
  Я резко затормозила и ласково положила руку на широкое плечо Милована. Мне не удалось скрыть той нежной, ободряющей улыбки, которая могла бы его разозлить. Чувства благодарности и негодования боролись во мне, но благодарность все же оказалась сильнее. За столь короткий срок я на удивление сильно привязалась к Миловану, и его неуклюжая забота лишь умиляла меня.
  - Вспомни, ведь ты сам говорил мне, что Марица и Петра не позволили бы мне участвовать в этом предприятии, если бы шансы на успех не были бы достаточно высоки. Мне понятны твои сомнения, и я разделяю их, но моя цель, моя месть - она стоит любого риска, тот, ради которого я иду на это, стоит отмщения. Все будет хорошо, преимущество на нашей стороне. Лучшего стечения обстоятельств просто быть не могло - охотники никак не ожидают удара, не успеют они опомниться, как их обожаемый Орловский из живой легенды превратится в полузабытый миф.
  Я ободряюще улыбнулась Миловану - моя легкая, полная веры речь практически полностью стерла хмурую морщинку с его лба. Вскоре и желтые глаза уже вовсю улыбались, и рот кривила обычная добродушная ухмылка.
  - Надеюсь, так оно и будет. - Пробасил он, и мы снова двинулись в путь.
  Спустя несколько часов я уже стояла напротив дома Морозовых и с нетерпением глядела на дремлющее крыльцо. Было утро, и солнце радостно освещало все вокруг. Вняв голосу разума, я отошла в тень и притаилась у обширного куста калины, раскинувшейся около забора. Петра права - не стоит разбрасываться ресурсам, я должна беречь силы для Орловского. Думаю, я и сама не знала, чего ждала от сегодняшней встречи с Ярославом. Может каких-нибудь подробностей относительно завтрашнего сбора, или еще какой полезной информации... С глубоким удивлением я внезапно осознала, что хочу его увидеть даже без какой-либо оформившейся причины: синие глаза не шли из моей головы. Какая-то странная сила притягивала меня к юному охотнику, и эта новая загадка проложила на моем лбу длинную морщину задумчивости.
  Вскоре подул жаркий ветерок, который поднял в воздух столбы пыли. Казалось, вся природа наслаждается летним зноем, нетипичным для раннего утра. Мелодичный шорох листвы, такой уютный, убаюкивал и как бы окутывал покоем. Но этот шорох был не единственным звуком, занимавшим меня - прерывистый скрип ступенек заставил меня оглянуться, и, переполненная самыми смешанными чувствами, я увидела Ярослава.
  Растрепанный, овеянный дерзким пылом цветущей юности, он бодро сбежал с крыльца и вылетел на улицу, скрипнув калиткой. Он казался воплощением всего самого лучшего, что только может подарить жизнь: молодость, сияние глаз, энергия, сила и красота - в этом был весь Ярослав Морозов.
  Тревожно следя за ним глазами, я окликнула его по имени. Он удивленно оглянулся и, увидев меня, подошел. Его глаза светились искренней радостью, он явно был доволен тем, что я пришла его навестить. И снова - никаких вопросов или подозрений. Непростительная беспечность! Мне вновь захотелось, чтобы он открыл глаза и раскусил меня, разгадал мою сущность. Но это грозило полным провалом, поэтому я отогнала странное желание подальше и улыбнулась заученной, милой улыбкой.
  - Если твое приглашение еще в силе, то я с радостью пойду с тобой на завтрашний сбор! - весело и с некоторой долей кокетства проговорила я.
  Ярослав был в восторге. Глупый мальчишка! Почему же мне так тяжело тебя обманывать?
  - Итак, когда и где встречаемся? - наигранно весело воскликнула я.
  Ярослав самодовольно улыбнулся.
  - Я заеду за тобой. Где ты остановилась? Наверняка у родных? Ты ведь идешь откуда-то со стороны Дивногорска. Или ты из Усть-Маны?
  Мне показалось, что мое сердце екнуло в немом ужасе. В ход пошли вопросы, которые были мне совсем не по вкусу. Что тут скажешь? Врать тут не получится, кто знает этого Ярослава, может он знаком со всеми местными охотничьими семьями! Вдруг у него в каждом поселке по другу? Тут рисковать нельзя, не стоит упоминать что-то конкретное... Мои мысли лихорадочно порхали в голове, в ушах зашумело. Отчего-то я растеряла всю свою самоуверенность и хладнокровие. Надеюсь, Ярослав не заметил этой заминки.
  - Я живу не очень далеко, мне проще самой к тебе прийти. Не беспокойся... - Промямлила я, неловко теребя и без того разлохматившиеся волосы.
  - Недалеко? - с некоторой долей удивления переспросил Ярослав. - Но ведь рядом нет ни поселков, ни деревень...
  - Мы путешествуем налегке. Нам не нужны ни дом, ни удобства. Лес наш дом - сам знаешь, охотникам к суровым условиям не привыкать. - Попыталась отшутиться я, а за маской игривого спокойствия плескался напряженный страх.
  - Это верно, это да. - Со вздохом пробормотал Ярослав. - Мы, охотники, должны быть выносливыми. Видно, твоя семья из истинных охотников, которым дай только дорогу и машину - и они уже рвутся в путь несмотря ни на что.
  Я старательно кивнула и растянула губы в нежной, милой улыбке. Эта мерзкая дружелюбность несказанно бесила меня, но на Ярослава моя улыбка всегда действовала успокаивающе. Приходилось улыбаться, боже, как я ненавидела эту глупую заученную улыбку! Сейчас мне бы больше подошел звериный оскал и рычание, клацанье клыков - так я себя ощущала.
  - Забавно... - неожиданно протянул Ярослав и хитро на меня посмотрел.
  Я напряглась.
  - Ты, кажется, многое обо мне знаешь, и о моем отце. А ведь я даже не знаю, как тебя зовут. Тебе не кажется, что это немного несправедливо?
  Я облегченно вздохнула. Когда каждую секунду ожидаешь, что тебя раскроют и вонзят в твое сердце кол, становишься несколько нервным.
  - Меня зовут... - я на мгновение заколебалась, а потом мрачно добавила. - Арина.
  Возможно, это было не самое умное решение - назвать свое собственное имя, тем более не слишком распространенное. Наверно было бы правильнее выбрать что-нибудь вроде Маши, или Наташи, или Ольги, наконец... Не думаю, чтобы у охотников по всей России было много дочерей-Арин, а вот Ольга бы наверняка нашлась. Но теперь уже поздно думать об этом, дело сделано. Я внимательно следила за реакцией Ярослава. К моему великому удивлению, лицо его просветлело.
  - А, Арина... - он понимающе кивнул головой. - Ясно. Что ж, я рад, что удостоился чести с тобой познакомиться. Не хочешь пройтись?
  Думаю, мое удивление в полной мере отразилось на моем лице, во всяком случае, Ярослав немного смутился.
  - Если ты не против, конечно. Ведь у тебя могут быть дела...
  Я, наконец, дала себе внутреннего пинка и взяла себя в руки. На губах зацвела ненавистная улыбка.
  - Что ты, давай пройдемся! Какие могут быть дела? А пока мы гуляем, ты расскажешь мне о завтрашнем собрании, и об общине, и вообще обо всем, что тут у вас происходит.
  Я фамильярно ухватила Ярослава под руку и потянула к уже известной тропинке, ведущей к реке. Только сегодня я не допущу, чтобы мы вышли на берег - солнце слишком сильно печет. Мы будем гулять в тени огромных зеленых деревьев, я позабочусь об этом.
  Охотничий край раскинулся широко: Красноярск, Дивногорск, прилегающие поселки и города - охотники обитали всюду, рассыпались, словно горох, по всей Сибири. Но самой густонаселенной территорией оказались земли, раскинувшиеся от Красноярска до Дивногорска. Охотники обитали в Слизнево, в Овсянке, в поселке Усть-Мана... Удивительно, но они предпочитали жить не в городах, хотя, думаю, в Красноярске их тоже было порядочно. Впрочем, со слов Ярослава, города не дают возможности для спокойной, беспрепятственной охоты: то ли дело берег Енисея, или окраина деревни, или лесная чаща. Вот это охота так охота.
  Думаю, дело было еще и в том, что в городе вампиров почти не осталось. Не знаю, охотники ли тут постарались, или охотиться на деревенских жителей и отдыхающих на природе людей проще, но, как сказала Петра, почти все наши сородичи обитали в лесу, беспрестанно кочуя. Впрочем, это все имеет мало значения.
  Итак, охотничья община насчитывала около двадцати именитых фамилий, представители которых на протяжении нескольких поколений несли свое тяжкое бремя. Мне трудно было представить, как много народу я увижу на сборе, я надеялась, что не больше сорока. В среднем, если от семьи придут по два человека - мои надежды имели вероятность сбыться. Однако Ярослав вскользь упомянул, что к ним в общину часто приезжают собратья из других мест, для обмена опытом. Меня немного беспокоило то, что на завтрашнем собрании ожидался сам Орловский - это могло привлечь еще человек двадцать любопытствующих. В общем, о численности охотничьего населения я не имела никакого понятия.
  Охотники прибывали со всех уголков Сибири, но основной состав, конечно же, был представлен местными: жителями Дивногорска, Овсянки, Усть-Маны и других поселков. Эти территории охранялись, но не были полностью защищены от набегов голодных вампиров. Что поделать, жажда крови порой сильнее инстинкта самосохранения. Но был среди перечисленных один поселок, куда ни один вампир не ступит, даже умирая от голода. Оказалось, что 'община' понятие не только абстрактное, но и территориальное. И этой территорией была Овсянка, живописный поселок, раскинувшийся вдоль могучего Енисея.
  В Овсянке проходили все сборы, здесь на протяжении нескольких столетий обитали именитые семьи охотников, именно здесь, и нигде еще, была сконцентрирована их сила. Они всегда могли найти здесь приют и помощь, это было их королевство, и они чувствовали себя полными его хозяевами. Охотники не боялись нападений здесь, пребывая в уверенности, что вампиров нет на десятки километров вокруг оплота их силы - прекрасной Овсянки. Слишком самоуверенно, на мой вкус, но так сказал Ярослав, и глаза его при этом сияли торжеством.
  Именно сюда мне предстояло отправиться завтра. В самое логово врага. От одной только мысли об этом по телу пробегала дрожь - приятная дрожь, не от страха, а от предвкушения жаркой битвы, коварства и предательства. Мне не терпелось проучить этих самонадеянных охотников, считающих себя царями всех этих огромных территорий. Пусть другие сдались и погрязли в страхе, но не я. Я не боялась охотников, как бы их не хвалили. У меня были хорошие учителя, и удача мне явно благоволила. Мое имя загорится ярче, чем фамилия самого Орловского.
  Впрочем, я не собиралась действовать сломя голову, точно так же как я не собиралась упиваться мнимым триумфом. Очень скоро я вновь вернулась к действительности и внимательнее прислушалась к болтовне Ярослава. По-видимому, все, что он знал, он уже рассказал. Во всяком случае, больше ничего полезного я от него не услышала. Однако он и так во многом меня просветил, большое ему спасибо.
  - Тогда завтра в семь. Поедем вместе. - Улыбнулся на прощание Ярослав.
  Мы расстались у большой ели, очень высокой и раскидистой. Я подождала, пока Мороз скроется за поворотом хлипкой тропинки, и, когда он затерялся в зелени леса, со всех ног бросилась домой. Мне не терпелось поделиться услышанным с Петрой, Марицей и Милованом.
  День отмщения приближался с каждой секундой. Я была готова.
  
  
  Глава IV.
  Солнце плавно опускалось к горизонту, подсвечивая облака розово-сиреневым светом и окутывая все вокруг мягким золотисто-оранжевым сиянием. Зной спал, но было довольно душно - ночная прохлада еще не успела спуститься на землю. В воздухе то и дело проносился еле заметный, напоенный летним теплом ветерок. Это был замечательный вечер, один из тех немногих летних вечеров, которые запоминаются ощущением полного и бесконечного блаженства.
  Я не совсем поняла - или не запомнила - на какое время назначена встреча. Мне казалось, что на семь, но ведь Ярослав велел быть в семь около его дома... Значит, встреча охотников позже? Или поселок Ярослава и есть та самая Овсянка? Это предположение я отмела сразу, несмотря на мои скудные познания в географии я определила наверняка, что Овсянка находится дальше, ближе к Красноярску. Это представление сложилось у меня в голове с учетом всех моих неблизких передвижений по лесу, в котором я обитала. В общем, я решила действовать просто - в семь часов я уверенно подходила к дому Морозовых, недружелюбно щурясь на оранжевый солнечный свет. Только сейчас я заметила, что солнце на горизонте оранжево-красное. Я уже видела такое несколько раз, в прошлой жизни. Красное солнце - хороший знак?
  Я с некоторым сомнением оглядела черный мотоцикл, который с величайшими почестями был вытащен Ярославом откуда-то из дряхлой пристройки к дому. За небрежными жестами крутого парня легко угадывался нежный трепет, который Мороз, видимо, испытывал к этой железяке. Я никогда не разбиралась в машинах, марках, моделях и прочих характеристиках какого-либо транспорта, поэтому для меня мотоцикл Ярослава был всего лишь железякой, причем железякой довольно-таки потертого вида.
  - Отцовский... - с благоговением произнес Мороз. - Думаю, мы обойдемся без шлемов. Шлемы для трусов и новичков, а не для таких крутых охотников, как мы, верно?
  Ярослав улыбнулся белоснежной, чарующей улыбкой и подмигнул мне. В его неловких ужимках и детских фразах было много искренности и наивности, поэтому на оброненную им фразу я смогла ответить улыбкой, а не саркастическим фырканьем. На мой взгляд, Мороз сморозил большую глупость.
  - Конечно. - Снисходительно ответила я и кивнула, чтобы скрыть презрительную усмешку во взгляде.
  'Если мы разобьемся, меня спасет хорошая доза крови, в которой благодаря тебе недостатка не будет' - мысленно добавила я и улыбнулась еще шире.
  - Разве ты не говорил мне, что сбор будет в семь? Или я что-то не так поняла? - спросила я, с сомнением оглядывая железного коня.
  Ярослав усмехнулся.
  - Да, но охотники не особо пунктуальны. У самых опытных и известных охотников всегда много дел и забот, они обычно приходят поздно. А что толку идти, если их еще нет? Лично я хожу на собрания только ради них, чтобы хоть одним глазком увидеть живые легенды, послушать их истории...
  - Понятно. - Вздохнула я.
  Ярослава я считала милым, искренним, добрым мальчиком. Он был храбр, хорош собой и силен, но казался мне совсем негодным для охоты. Господи, ну какой из него охотник? Юноша был не слишком умен, как мне показалось. Все, что его интересовало - это слава и величие. Впрочем, для мотивации они весьма хороши. Кто знает, может, чуть повзрослев и набравшись опыта, Ярослав и впрямь станет вторым Орловским...
  'Тогда надо убить его сейчас, пока этого не произошло' - отрезал внутренний голос.
  Мое сердце наполнилось грустью - мне совсем не хотелось вредить этому юнцу. Каким-то непостижимым образом он привлекал меня и даже вызывал сочувственную симпатию.
  - Ну что, поехали? - весело воскликнул Мороз и оседлал свой мотоцикл.
  Подавив тяжкий вздох, я уселась позади него. Бессмертие несколько успокаивало, будь я человеком - ни за что бы не отважилась на подобное.
  Мы ехали очень быстро, ветер злобно свистел и резал глаза, деревья сливались в одну сплошную зеленую стену и изумрудной лентой уносились назад. Я не переставала удивляться тому, как мы еще не потерпели крушения - смотреть вперед было тяжело даже мне, я уже не говорю о слабых слезящихся человеческих глазах Ярослава. Впрочем, дорога была хорошей - думаю, мы катили по федеральной трассе, иного объяснения у меня не возникло. По пути нам встретилась лишь одна машина, она была белая - это все, что я успела рассмотреть. Некоторое время я развлекала себя, представляя, как наш мотоцикл соревнуется с Петрой. Подумав немного, я все же отдала пальму первенства своей наставнице.
  Мы ехали довольно долго - не меньше сорока минут. Пейзаж менялся мало, если не сказать не менялся вообще, но я не успела заскучать. Ветер, лесные запахи и тяжелые мысли довольно сносно развлекли меня. Однако я искренне обрадовалась, когда мы свернули влево, на более узкую дорогу. Вскоре вдалеке показались первые домишки, словно выросшие из земли. Ярослав чуть сбавил скорость, и я могла хорошенько рассмотреть то, что считалось территорией общины.
  К моему удивлению, мы не поехали вглубь поселка, а остались на самой его окраине. Ярослав провез меня по узкой дороге, которая проходила совсем рядом с Енисеем. Эта часть поселка казалась немного угрюмой, с правой стороны подступал хмурый лес, точнее, его останки. Впрочем, деревьев было много, росли они густо - так что создавалось полное впечатление, что маленький клочок суши подпирается древними чащобами с одной стороны, и могучей рекой - с другой. Воды Енисея казались серо-синими, лес - черно-зеленым. В красноватых лучах заходящего солнца картина представлялась довольно романтическая.
  Мы остановились около одного из домов, отстоящего от других и выделяющегося разве что не слишком опрятным видом и скоплением машин у дряхлой калитки. Было тут и несколько мотоциклов, почти таких же, как у Ярослава. Дом был одноэтажным, полностью деревянным, с несколькими пристройками. Он стоял, чуть углубляясь в клочок леса, в том самом месте, где деревья росли гуще всего. От дороги его отделяло метров пятьдесят, а крыльцо было обращено в сторону реки.
  'Охотники выбрали весьма живописное место' - подумала я.
  Мы остановились около какой-то красной машины. Ярослав соскочил на землю и, весело улыбаясь, пробормотал:
  - Вот мы и приехали. Добро пожаловать в святыню!
  Я медленно, с явной неохотой слезла с мотоцикла. От воды веяло сырой прохладой, запахом речной тины. Мне было немного не по себе, я не знала, что ждет меня, и чем этот вечер обернется позже. Тяжело вздохнув, я поежилась. Неизвестность - она ведь пугает больше всего...
  - Тебе, наверно, холодно? - заботливо спросил Ярослав, нежно дотрагиваясь до моего плеча. - Здесь всегда очень сыро. Пойдем скорей внутрь, там ты согреешься.
  Ярослав твердым шагом направился к входу - три дряхлые ступеньки, обветшалое крыльцо и тяжелая, потемневшая от старости дверь. Я нехотя поплелась за ним, каждый мой шаг был наполнен сомнением и, в то же время, радостным возбуждением. Думаю, меня слегка лихорадило.
  - Дальше по дороге стоят очень большие и дорогие дома. - Экскурсионным тоном произнес Ярослав. - А позади нас - Енисей. Совсем не хило жить рядом с Енисеем, в таком красивом, безопасном месте, а? Многие охотники живут в Овсянке, правда, с другого края. У них дома попроще...
  Я не слушала его болтовню - каждый шаг приближал меня к двери, ведущей в обитель моих врагов. Глупо, но мне казалось, что как только я войду, как только пересеку священную черту - охотники сразу набросятся на меня, мгновенно разгадав мою сущность, или меня поразит кара небесная. Думаю, я даже зажмурилась, когда переступала заветный порог. Но ничего не произошло: молния не сверкнула, гром не грянул - на меня никто не обратил внимания.
  Это обернулось своего рода разочарованием, хотя и радостью тоже. Вскоре все чувства меня покинули, осталось лишь любопытство. Я пристально всматривалась в каждую деталь, в каждое лицо, жадно вдыхая самый воздух этого легендарного места. Первой моей мыслью было то, что легенды, как правило, сильно приукрашены.
  Я вступила в тускло освещенную, захламленную комнату, наполненную сигаретным дымом и парами алкоголя. У задней стены находилось что-то вроде бара, где красовались различные бутылки, и разливалось пиво. Все помещение было заставлено стульями и столами абсолютно разных размеров и мастей, и напоминало скорее старую заброшенную кладовку. В воздухе стоял довольно сильный гул - частные беседы смешивались в один общий хор голосов. Рядом с барной стойкой была еще одна дверь, которая, как я решила, вела в один из нескольких сараев. Другие пристройки, очевидно, не сообщались с домом. Кроме меня в комнате не было ни одного существа женского пола.
  Охотники оказались публикой весьма разномастной, объединяли их разве что суровая жестокость во взгляде да пренебрежение к своему туалету - мужчины, которых я увидела, выглядели довольно неряшливо, многие из них отдаленно напоминали байкеров, прежде всего бородой и пивным пузом. Многие охотники показались мне совершенно пьяными, из разных уголков доносились взрывы хохота, общий гул усиливался с каждой минутой. У меня возникло ощущение, что я попала в мужской клуб. Мне не понравилось это место.
  В комнате присутствовали охотники разных возрастов, некоторые были едва старше Ярослава, у других в волосах уже вились седые пряди, а лица прорезали морщины. Те, что были постарше, вели себя развязно и беспрестанно прикладывались к бутылкам и кружкам. Охотники же помоложе произвели более выгодное впечатление - многие из них просто стояли у стены или сидели за столами, редко переговариваясь и глядя на старших товарищей строгими, умными глазами. Видимо, чтобы разобраться в ситуации, нужно было быть кем-то близким этой среде. Мне было не понять цели подобных сборищ, и уж тем более мне не верилось, что этот пьяный сброд может чему-то научить подрастающее поколение охотников.
  - Правда, здесь классно? - перекрикивая шум, спросил Ярослав. - Обожаю это место. Многие знаменитые охотники уже пришли... Нам очень повезло!
  Люди, находящиеся в доме, по большей части не вызвали у меня никаких опасений. Немного настораживали молодые парни с суровыми лицами и холодными глазами, но они, похоже, не обратили на меня никакого внимания. Как ни странно, но в логове врага я чувствовала себя в безопасности.
  Неожиданно перед нами возник какой-то ухмыляющийся тип в потрепанной рубашке и рваных джинсах. Неприятно ухмыляясь, он хлопнул Ярослава по плечу и, обильно выдыхая алкоголь, воскликнул:
  - Эй, Мороз, ты что, забыл, что это не то место, куда приводят подружек? - он противно хихикнул. - Даже таких миленьких.
  Я стиснула зубы, но не ответила ничего. Этот развязный, неряшливый тип вызвал у меня приступ ярости, но я сдержалась.
  - Она из семьи охотников и сама охотница. - Гордо ответил Ярослав. - Это друзья нашей семьи. Ее зовут Арина.
  - Арина, хм? - тип посмотрел на меня с большим интересом и понимающе кивнул. - Тогда ясно. Что ж, все охотники - братья и сестры, и твои друзья - наши друзья тоже.
  Я попыталась скрыть охватившее меня недоумение. Некоторые охотники теперь с любопытством оглядывались и глазели на нас с Ярославом. Я заметила, что они незаметно подзывали к себе типа, который говорил с моим юным спутником, и о чем-то спрашивали его. Несколько раз мне даже показалось, что я слышала свое имя. 'Арина' раздавалось то в одном углу комнаты, то в другом. И все охотники, как один, понимающе кивали головой, кидали в мою сторону внимательный взгляд и далее теряли ко мне всякий интерес. Мне стало немного не по себе.
  Благо, что Ярослав предложил сесть за один из столиков. К нам тут же подсел тот неприятный тип.
  - Вы, вероятно, пришли, чтобы посмотреть на Орловского? - разыгрывая галантность, спросил он. - Кстати, я не представился, меня зовут Рыба.
  - Рыбаков. - Добавил Ярослав. - Ты же знаешь, в среде охотников прозвища больше в ходу.
  - Конечно. - Добавила я без особого энтузиазма.
  Мне не нравилась эта компания, раздражало это место. От дыма слезились глаза, и было очень трудно дышать - мой чувствительный нос буквально горел изнутри. То, что я пришла сюда, казалось мне ужасной глупостью. Здесь невозможно было узнать что-то полезное. Это была обычная пьяная гулянка неотесанных мужланов.
  - Где Шиш, кстати? - спросил Ярослав Рыбу.
  Мерзкий тип пожал плечами и постучал грязным пальцем по столу.
  - Придет, наверно. У него вроде какое-то важное дело... Сам у него спросишь, какое.
  С этими словами Рыба встал и отошел от нашего столика, но я недолго радовалась этому, ибо вскоре он вернулся с бутылкой пива, которую долго не мог открыть. Спустя какое-то время, он достал из кармана складной нож и с его помощью отколупал крышку. Нож так и остался лежать на грязном столе, позабытый хозяином.
  Вдруг входная дверь резко распахнулась - в комнату влетел плотный, крепко сбитый коренастый мужичок непонятного возраста. Про себя я решила, что ему около сорока. У него были очень короткие волосы неопределенного цвета и маленькие сальные глазки, которые он постоянно щурил в язвительной усмешке. Как только он переступил порог, со всех сторон раздались приветственные крики.
  - Здорово, Шиш! Брат, как дела? Где ты был, Шиш?
  Шиш снисходительно поднял руку вверх в безмолвном приветствии. Оглядев комнату быстрым взглядом, он нахмурил светлые брови.
  - Я вижу, Орловского снова нет? - прогремел он. - Ну что ж, все правильно, все верно. Негоже такому знаменитому охотнику пребывать в обществе кого-то вроде нас. Ведь что мы есть? Грязь под его ногами, не более! А этот надутый индюк корчит из себя легенду, хотя на самом деле он просто тщеславный идиот!
  Обитатели комнаты одобрительно загудели, прислушиваясь к словам вновь прибывшего охотника. Очевидно, его здесь очень любили - за красноречие, наверное.
  - Это Шишацкий, ты, конечно, слышала о них. - Восхищенно прошептал Мороз. - Их семья такая же древняя и почти такая же известная, как род Орловских. Извини меня, я отойду на минутку.
  Ярослав выскочил из-за стола и направился к своему кумиру, вокруг которого уже собралась полукругом порядочная толпа. Избранный оратор тем временем вещал.
  - Конечно, многие ему сейчас готовы зад лизать. Не знаю, как так вышло. Я, например, истребил не меньше этих тварей, а мне бы хоть спасибо кто-нибудь сказал. Можно подумать, Орловский единственный охотник на планете! Я к вам, знаете ли, пришел именно с охоты - выслеживаю одну кровососущую тварь. Нечисть прячется в лесу, не уверен, одна она или нет... Я уже почти выследил место ее укрытия. Такая желтоглазая бестия...
  Меня словно окатили холодной водой. Я внимательно прислушалась к картавой бессвязной речи Шишацкого - думаю, он был сильно пьян, вследствие чего разобрать, что он говорит, было практически невозможно. Желтоглазая бестия? Сердце больно кольнула тревога. О ком он - о Петре? Или Марице? Может, он говорит не о них?
  - Конечно, не сегодня-завтра я уничтожу эту зверюгу, не сомневайтесь. Но дело не в этом. Я делаю свое дело, как положено, а вся слава уходит...
  - Наверное, они опять подрались, и Орловский опять начистил Шишу его свиное рыло. - Ехидно заметил Рыба, хитро подмигивая мне.
  - Орловский не встречается с другими охотниками... - осторожно заметила я.
  Рыбаков хмыкнул и в очередной раз приложился к бутылке. От запаха крепкого алкоголя у меня сперло дыхание.
  - О, они видятся, поверь мне. Шишацкий один из немногих, кто видит Орловского почти регулярно. Об этом многие знают, сама видишь, Шиш довольно болтлив. Его сестра, Елена Шишацкая, уже много лет является женой Орловского.
  По моему телу разлилось приятное тепло, а на губах заиграла мечтательная улыбка. Моя душа наполнилась радостью. Я все-таки не зря сюда пришла. Вот уж действительно не знаешь, где найдешь...
  Неожиданно Рыбаков с поразительной наглостью положил свою грязную руку на мое колено. Он всем телом подался вперед, приближая свое лицо к моему.
  - Ты не хочешь прокатиться со мной, детка? - сладострастно прошептал он.
  Думаю, на моем лице отразилась дикая злоба, смешанная с отвращением. Недолго думая, я схватила со стола складной нож и с яростью всадила его в руку Рыбы, которой он опирался на стол. Нож прошел легко, словно сквозь масло, и уперся в деревянную поверхность стола. Дикий крик горе-ухажера потонул во взрыве пьяного хохота других охотников. Видимо, Шиш изрек какую-то замечательную остроту.
  Я выскочила из-за стола и в мгновение ока оказалась на улице. Уже стемнело, на черном небе сияла, отражаясь в беспокойных водах Енисея, полная луна. Прохладный ночной ветер приятно освежал. Мне показалось, что позади меня раздались шаги, и я ловко заскочила в ближайший к дому сарай, забитый всяким хламом. Здесь было довольно темно и сыро, словно в погребе. Я прислушалась.
  Шаги приближались, робкие глухие шаги. Я приготовилась к прыжку. Наконец, в проеме двери показался человеческий силуэт. Я мгновенно набросилась на преследователя, прижала его к шершавой стене и хорошенько шерканула о грубое, занозное дерево.
  Противник, словно тряпка, повалился на пол.
  - Арина, что ты делаешь?! - удивление и страх смешались в знакомом голосе.
  - Ярослав? - воскликнула я. - Что ты тут делаешь?!
  - Я видел, как ты выбежала из дома, и решил спросить, все ли в порядке! - произнес Мороз, поднимаясь и потирая щеку.
  - Извини, я это от неожиданности... - оправдывалась я. - Извини. Все в порядке. Как ты?
  - Нормально. - Недовольно буркнул Ярослав и окинул меня обиженным взглядом.
  В воздухе разнеслось сладкое, едва ощутимое благоухание, притягательное и манящее. Это был легкий, обволакивающий аромат молодости и силы. Я пристально вгляделась в лицо Ярослава - вся его правая щека была в ссадинах и сильно кровоточила. Меня словно по голове ударили, неожиданно я поняла, что именно так сильно притягивало меня в юном Морозове. Ответ был так прост! Я хотела его крови.
  Я резко, пожалуй, слишком проворно для человека, отвернулась от Мороза и зажала нос и рот ладонью. Мне не хотелось его убивать, во всяком случае, не здесь и не сейчас. Неподходящее место, неподходящее время - но желание было таким сильным! Я не могла удержаться, никогда еще кровь так сильно не звала меня.
  - Уходи. - Пробормотала я сквозь стиснутые зубы. - Иди в дом и обработай рану.
  - Ни к чему. Это пустяки. - Отмахнулся Ярослав. - Ты точно в порядке? Выглядишь напряженной...
  - Иди в дом. Немедленно! - отчеканила я. - Убирайся!!!
  Ярослав удивленно на меня посмотрел и в нерешительности переступил с ноги на ногу.
  - Я...
  - Ты что, не понял? Оставь меня одну. Живо!
  - Хорошо-хорошо, не злись. Ты скоро вернешься? - растерянно пробормотал Мороз.
  Я ответила невнятным бормотанием, похожим на рычание. Ярослав, напуганный и озадаченный, медленно вышел из дряхлого сарая.
  В голове пульсировала жажда, в горле пересохло. С большим трудом я подавила желание ринуться за Морозовым и разорвать ему пару артерий. Вот почему я пришла в дикую ярость, когда услышала приближающиеся шаги.
  'Я же велела ему убираться!' - пыхтя от злобы, подумала я.
  В дверном проеме нарисовалась бархатная тень. Не глядя на посетителя, я бросила довольно зло:
  - Иди в дом!
  Но человек заскочил внутрь сарая, набросился на меня и прижал к стене, стиснув мое горло. От неожиданности я даже не стала сопротивляться. От неожиданности и любопытства. Иногда, когда знаешь, что превосходишь противника, даешь ему почувствовать мнимый триумф, притворяясь легкой добычей. В этом есть своя прелесть, сродни изощренной пытке.
  Итак, это был не Ярослав. Сильный запах алкоголя и сигарет указывала скорее на другого человека...
  - Я смотрю, ты весьма строптива. Неужели мама не говорила тебе, что втыкать ножи в чужие руки нехорошо? Но я люблю строптивых...
  Грязные пальцы сильнее стиснули мое горло. Неожиданно в моей памяти вспыхнула старая, позабытая картинка: я, беспомощная и беззащитная, стою, прижатая к шершавой стенке гаража. Я была одна, в темноте, все те же безжалостные пальцы на шее, все то же смрадное дыхание. Но кое-что было другим в этот раз. Во мне не было страха. Я больше не была жертвой, я была охотником.
  Я дала волю своей ярости - правой рукой я схватила правую руку Рыбы и одним движение сломала ее. Мой противник взвыл от боли и отскочил назад. В тот же миг он получил сильный удар в челюсть, думаю, Рыбаков лишился пары зубов. В тусклых глазах рассеялись хмельные пары, и заплескался ужас. Охотник бросился к выходу и даже успел выскочить на улицу - я поймала его и повалила на землю. Луна в этот момент светила очень ярко, даже слабые человеческие глаза могли видеть все в деталях.
  Рыбаков неловко обернулся и в ужасе уставился на меня.
  - Твои глаза... - это были последние слова, которые вырвались из его окровавленного рта.
  Думаю, в неверном лунном сиянии он увидел, как пусты и безжизненны мои призрачные зеленые глаза. Благодаря им он понял, кто я на самом деле. Я быстро затащила его обратно в сарай, и там нашел свое упокоение славный охотник Рыба. Когда все закончилось, я почувствовала даже некоторую радость - кровь освежила меня и придала мне сил.
  - Боже, Арина, да ты с ума сошла! - неожиданно раздался в темноте скрипучий голос.
  Я оглянулась, отирая окровавленные губы тыльной стороной ладони. В дверном проеме, через который в сарай проникал беловатый лунный свет, вырисовывалась нескладная фигурка Петры. Ее ярко-желтые глаза горели в ночи, как два фонаря. В голосе моей наставницы звучал наигранный ужас и неодобрение, но тонкие губы кривила едва сдерживаемая усмешка. Желтые глаза смеялись и смотрели на меня весело и задорно.
  - Я... Извини, не удержалась. - Ответила я, поднимаясь и отходя от безжизненного тела.
  - М-да... - протянула Петра уже более серьезно. - Ты, верно, хочешь натравить на нас всю охотничью деревеньку? Миленькое дело и, конечно, самая лучшая благодарность - навести на наш след всех этих кровожадных гаденышей. Да, сладкой спокойной жизни конец...
  Петра тяжело вздохнула, преувеличенно тяжело, но ее огромные желтые глаза омрачила неподдельная тревога.
  - Я принесла тебе кое-что... - пробормотала она, задумчиво глядя мимо меня, туда, где на полу в скорченной изломанной позе навек замер охотник Рыбаков.
  Я рассеянно оглядела Петру, и только тут заметила, что в ее руке висит что-то темное. Рюкзак. По телу пробежали мурашки - это был мой кожаный рюкзак, посланец из более счастливых, так скоро минувших времен.
  На меня нахлынули воспоминания. Тот день, когда я купила его... Как сильно мы тогда были счастливы! Все мы. Я, Лайам, Морган...Сердце больно кольнуло - их яркие живые образы уже успели подернуться дымкой в моей памяти. Как же сильно я их любила! Как сильно скучаю... Острая боль поднялась из глубин души, и я поняла, что она никогда не покидала меня - она лишь притаилась на самом дне сознания, выжидая самого ничтожного повода, чтобы возродиться. И она не покинет меня никогда...
  - Возьми. Думаю, он тебе пригодится. - Петра протянула мне мешочек из коричневой кожи.
  Действуя машинально, я взяла свой рюкзак. Наверное, Петра сохранила его в глубине старенького шкафа... Я была ей благодарна за это, ведь я-то напрочь о нем забыла. Мой милый рюкзак, наполненный самыми дорогими сердцу вещами. Сейчас он казался мне чем-то священным, магическим талисманом, реликвией. В нем хранились частички самых любимых на свете существ - крест Лайама и медальон Морган. Я прижала рюкзак к груди, словно это было живое существо, нуждающееся в ласке. Мысленно я обнимала дорогих друзей, так нелепо меня покинувших.
  - Тебе пора. - Прервала мои грезы Петра.
  Думаю, я выглядела очень странно: заторможенная, с затуманенными воспоминаниями глазами... Пришелец из прошлого здорово выбил меня из колеи, на секунду воскресив прежнюю Арину. На какую-то долю секунды я забыла и про свою ненависть, и про свою месть. Но лишь на секунду. Вернувшись к действительности, я ощутила боль еще более жгучую, словно мне снова вырвали сердце. Жажда мести распалилась с новой силой.
  - Что делать с этим? - спросила я холодно и кивнула в сторону трупа.
  Петра задумчиво покачала головой.
  - Я позабочусь об этом. - Скрипуче протянула она. - А ты иди внутрь и попытайся узнать, где может обитать этот Орловский. И пожалуйста, без глупостей! Еще один мертвый охотник нам ни к чему. По крайней мере, пока.
  Я медленно кивнула, перекинула рюкзак через плечо и вышла из сарая. Влажный теплый ветер, пахнущий тиной, ударил в лицо и разогнал соблазнительный аромат крови. Я была спокойна, сосредоточенна и решительна.
  - Арина! - окликнула меня из темноты Петра.
  Я обернулась.
  - Мальчишка... Он слишком много о тебе знает, хорошо тебя запомнил. Убей его. Лишний риск ни к чему.
  Мое сердце упало. Я испытывала двоякие чувства: с одной стороны, кровь Ярослава казалась такой соблазнительной, но с другой... Я не желала ему смерти, я не могла ненавидеть его так, как других охотников. Я ничего не ответила Петре, просто не смогла. Я и сама не знала, на что решусь. Я лишь молча зашагала к дому, где весело проводили время знаменитые охотники.
  Неожиданно дверь распахнулась, словно от сильного пинка. На крыльцо вывалился пьяный Шиш, довольно улыбающийся и плохо стоящий на ногах. За ним никто не последовал. Глубоко вздохнув и надев на лицо маску, я направилась ему навстречу. Даже на большом расстоянии в нос больно ударял удушающий запах алкоголя. Я мило улыбнулась и поправила растрепавшиеся волосы.
  - Арина?
  Я молча кивнула, продолжая улыбаться.
  - Детка, ты произвела фурор! - Шиш заливисто икнул. - Тебя сегодня упомянул каждый охотник, головой ручаюсь! Мы были очень рады, что дочь столь именитого семейства наведалась в наши суровые края.
  Шишацкий отвесил неуклюжий поклон, чуть не свалившись при этом на землю.
  Дочь именитого семейства? Меня осенило. Вот уж не ожидала, но, похоже, они принимают меня за какую-то другую Арину из другой общины. Удивительно! Вероятно, они слышали о ее семье, но никогда не видели. Это многое объясняет. До поры до времени это мне очень даже на руку...
  - Я и сама была рада увидеть столь именитых охотников. Поверьте, о вас ходят легенды! Я много слышала о славном доблестном охотнике Шишацком... и о его сестре. Она еще вроде жена легендарного Орловского...
  Глаза Шиша налились кровью.
  - Грязный червь! Детка, мне больно слышать, как твои хорошенькие губки называют его легендарным! Да, возможно он хорош, но не лучше меня и многих других. Сама знаешь, я ему шурин и знаю не понаслышке - он редкостная свинья.
  Шишацкий подхватил меня под руку и поволок к стоянке. Я подавила приступ раздражения, изобразила на лице глубокий интерес и внимательно прислушалась к бессвязному бормотанию.
  - Думаешь, он меня чтит? Нет! Ни во что не ставит, словно я - грязь под его ногами, а вовсе и не родня. Держит меня за бедного родственника, будто мой род чем-то уступает его. Чушь! Я еще и пордо...порда...породовитее буду. Вот! - Шиш снова смачно икнул. - Думаешь, сестре моей весело с ним живется? Да он запер ее, как рабыню, в доме. Она же света белого не видит! И все туда же: он обо мне заботится, он легенда... Тьфу! Слушать противно.
  Шишацкий подволок меня к потрепанной белой машине. Хотя белой ее назвать можно было с большой натяжкой - до того толстый слой грязи скопился на покатых боках.
  - Я прокачу тебя, красавица, немного. Ты же не против? Я парень бравый, не сомневайся... Хоть куда мужчина, это все говорят. Да.
  Я перевела дух и мягко высвободила свою руку из волосатой лапищи охотника. Трудно описать все то отвращение, всю ту ненависть и злобу, которые бурлили внутри меня. Вопреки им, я оставалась внешне спокойна, даже любезна, хотя мысленно разрывала Шишацкого на бесчисленное количество частей.
  - Неужели Орловский запрещает вам видеться с сестрой? Это же чудовищно! Я давно подозревала, что с этим Орловским не все гладко... По-правде сказать, он мне никогда не нравился.
  Шишацкий усмехнулся и довольно кивнул головой. Он посмотрел на меня с явным одобрением.
  - Ты, лапуля, здраво мыслишь, раз так. Я и сам не устаю повторять то же. Только разве кто-то слушает?
  - Я слушаю. - Ответила я томным голосом и посмотрела в маленькие красные глазенки Шишацкого.
  Удивительно бесцеремонно он впихнул меня в машину - я не сопротивлялась - и захлопнул дверцу. Через мгновенье охотник уже сидел за рулем и заводил двигатель.
  - Значит, вы совсем не встречаетесь с сестрой? - повторила я свой вопрос.
  Шишацкий пробормотал, тяжело дыша:
  - Редко. Димка... - здесь мой спутник грязно выругался, - не хочет, чтобы она со мной общалась.
  'Не удивительно!' - с отвращением подумала я.
  - Но мы иногда общаемся, все же. Моя сестренка, моя младшая сестренка Леночка так ко мне привязана... Когда Орловский, грязная свинья, только собирался похитить ее у своей семьи, они с ним встречались у старой березы, глубоко в лесу, за несколько километров от поселка, где мы жили. Она часто гуляет там теперь. - Шиш икнул и растроганно шмыгнул носом. - Иногда я прихожу туда и жду, пока она не появится. Вот и все наше общение.
  Двигатель бешено взревел, но я плохо слышала этот дикий шум. Его заглушала радость, бившаяся внутри меня. Наконец-то я нашла эту лазейку, это крошечное слабое место. Моя месть будет сладкой. Я сразу поняла, что нужно делать.
  - Это дерево, оно далеко отсюда? - невинно спросила я.
  Шиш сонно помотал головой, глядя на дорогу. Не будь я бессмертной - никогда не села бы с ним в одну машину!
  - Не очень. До нашего поселка примерно час, это чуть дальше той деревни, откуда вы ехали с Морозом. Там пешком около часа, если ты быстро ходишь, красавица. Итого - часа два пути... А что?
  - Я хочу туда. - Ответила я страстно и решительно. - Мне это нужно! Может славный охотник проводит даму в столь романтическое место? В такие ночи, как эта, происходят необыкновенные чудеса...
  Шишацкий сладострастно рассмеялся и весело посмотрел на меня.
  - Если дама желает... - его улыбка стала еще шире. - Ночь и вправду замечательная...Что ж, тебе следует подготовиться к нелегкому пути - тропинок там нет, лес густой. К тому же - темно. Не боишься трудностей?
  - Я обожаю трудности. Даже не представляешь, насколько. - Теперь мой голос звучал скорее угрожающе, но Шиш лишь снова рассмеялся.
  - А ты девчонка с перчинкой. - Добродушно пробормотал он.
  Мы стремительно неслись по черной дороге, а за окном мелькал темный безмолвный лес - мой вечный спутник, товарищ и свидетель. В моей голове сложился подробный, красочный план - в нем не было места ни для жалости, ни для сострадания.
  После нескольких мудреных поворотов мы выехали на плохонькую гравийную дорогу, обрывающуюся прямо у зеленой стены угрюмого леса. Мой спутник весело заявил, что дальше идти нужно будет пешком, и я с нетерпением выскользнула из машины. Дорога оказалась длинной и довольно запутанной. Я искренне удивлялась, как Шишу удается ориентироваться среди сотен одинаковых деревьев - он шел очень уверенно, даже несмотря на то, что был пьян. Несколько раз мне слышались едва уловимые шорохи за нашими спинами, но оборачиваясь, я всякий раз видела лишь непролазный кустарник да зловещие дебри.
  Мы шли долго, следуя какому-то странному, кружному маршруту. Никакой тропы тут и в помине не было, так что Шишацкий, вероятно, ориентировался по каким-то одному ему известным знакам и приметам. Надо сказать, он был отличным проводником и весьма галантно указывал мне на ветки, ямы или камни, о которые можно было запнуться. Я поняла, что недооценивала этого человека: несмотря на внешнюю неповоротливость, он оказался очень ловким и невероятно наблюдательным, словно вовсе и не был человеком. В моей голове мелькнула тревожная мысль, что во всех этих слухах о сибирских охотниках, скорее всего, намного больше правды, чем я считала.
  Неожиданно дорога стала круто подниматься вверх - мы взбирались на гору. Это была небольшая, поросшая колючим кустарником гора, разреженно усеянная деревьями, преимущественно березами. Мы поднялись на самый верх, что для меня не было утомительно, но для нормальных людей должно было быть несколько затруднительно, учитывая тот бешеный темп, в котором мы шли. Шиш опять меня удивил - у него даже не сбилось дыхание. Это было чем-то невероятным.
  - Мы почти пришли. - Пробормотал он, прибавляя ходу. - А ты крепче, чем кажешься! Не обижайся, но такое трудно ожидать от столь хрупкой девчонки.
  'Если бы я была человеком, то выдохлась бы после первого же километра!' - со вздохом подумала я.
  Ведь дорога была совсем не простой: ноги увязали в траве, спотыкались о коряги и камни, кустарники цеплялись за одежду и не давали пройти, а ветки беспрестанно били по лицу и рукам. И так - на протяжении нескольких километров.
  Наконец, мы добрались до вершины. Здесь было совсем не много деревьев, в основном кустарники, и вольно гулял свежий ночной ветер. Перед нами расстилался бескрайний лес, в котором, у подножия горы, вдалеке примостился маленький поселок. Или деревня - я не была знакома с этой местностью.
  - Почти пришли. - Снова повторил Шиш и игриво мне подмигнул.
  Теперь, перевалив через вершину, мы немного сбавили темп и стали спускаться с другой стороны. Это был южный склон, густо поросший белоснежными березами, печально раскачивающимися под гнетом ветра. Шелест тысячи листьев наполнял воздух нежной мелодией вольного леса.
  Мой спутник направился к одной из берез, самой высокой, окруженной несколькими подругами чуть поменьше. Я последовала за ним, и сердце у меня сжалось от предчувствия чего-то нехорошего.
  - Вот оно, это место. - Задумчиво произнес охотник и ласково провел рукой по стволу.
  Я вгляделась в белоснежный ствол - в том месте, где проскользнула рука охотника, на коре было отчетливо вырезано всего лишь одно слово - Елена. Я подошла поближе.
  - Это странно, но у нас с ней что-то вроде психологической связи. Когда она узнает, что я приезжаю, то приходит сюда. И я тоже прихожу, потому что чувствую, что моя сестренка придет.
  Шишацкий показался мне еще более пьяным, чем он был до этого. Может, это очередной стакан горячительной жидкости подоспел и затуманил его мозг? Не знаю... Охотником овладело какое-то странное, расхлябанное умиление. Он протянул ко мне руки и хотел приобнять, но я ловко увернулась, и охотник плюхнулся прямо на траву. Это было жалкое зрелище, но, впрочем, довольно забавное. Я усмехнулась.
  - Эй! - недовольно пробурчал Шиш и ловко ухватил меня за штанину. - Ты чего...
  Он явно хотел возмутиться, но неожиданно замолчал. Это странное молчание, напряженное и грозное, взволновало и насторожило меня. Я вгляделась в лицо охотника и поразилась его суровости.
  - Это что, кровь? - строго и абсолютно трезво спросил Шишацкий.
  Я с недоумением посмотрела туда, куда уперся его холодный взгляд. На моей левой штанине, от края до щиколотки, расположились несколько буро-ржавых пятен, довольно крупных и отчетливо заметных на светло-голубой джинсовой ткани. Внутри у меня все похолодело, я с тревогой посмотрела на охотника.
  Шишацкий ловкой вскочил на ноги, в каждом его движении чувствовалось напряжение.
  - Я видел много крови, поверь, и сейчас с точностью могу сказать, что это - именно она.
  В голосе Шиша больше не было того плаксивого умиления или игривости: теперь я слышала только непоколебимую сталь. Его холодный взгляд, словно лезвие ножа, скользил по моему лицу.
  - Наверное, запачкалась во время охоты... - пробормотала я как можно невиннее.
  - Не дури мне голову! - Шиш сделал угрожающее движение в мою сторону. - Я прекрасно знаю, как выглядит кровь вампира! А эта кровь, дорогая, кровь человека.
  Такого поворота я предвидеть не могла. Разве есть какие-то различия? Я старалась держать себя в руках и даже довольно сносно в этом преуспела, но в глубине моей души зародился скребущийся страх.
  - Как ты говоришь, тебя зовут? Из какой ты семьи? И вообще, откуда ты здесь взялась?! - Шишацкий подходил все ближе, в его глазах разгорелся грозный огонь.
  Он медленно опустил руку в карман штанов - думаю, там у него было какое-то оружие, спроектированное с учетом многовековых знаний всех моих слабостей и изъянов, что-то очень компактное и смертоносное.
  - И зачем тебе понадобилось приходить сюда?
  Я трижды прокляла Рыбу и его чертову кровь, неловко пятясь от наступающего охотника. Я не планировала вступать в схватку, ведь Петра говорила не делать глупостей. Нам ведь ни к чему еще один мертвый охотник?
  Думаю, Шиш был охотником намного более смекалистым, чем я предполагала вначале. Он задумчиво оглянулся на то самое дерево, хранящее имя его сестры, затем снова поглядел на меня. Неожиданно, под порывом летнего ветра, на небе разошлись облака. Огромная желтая луна залила все золотистым сиянием, настолько ярким, что ночь на секунду показалась мне днем. Глаза охотника расширились от удивления, в них засветилась догадка, когда они столкнулись с моим взглядом. Наверное, он увидел то же, что и Рыба, и понял он то же самое.
  - Твои глаза... - растерянно пробормотал он, напряженно вглядываясь в мое лицо. - Я видел такое раньше...
  В следующую же секунду его лицо исказила ярость и жажда крови - моей крови. Он выхватил что-то из кармана - острая стальная поверхность отразила лунный свет.
  - Как у вас, мерзких тварей, только наглости хватило! - злобно проревел он. - О, теперь я вижу, зачем ты ходила тут, вынюхивала, выспрашивала... Морозу тоже надаю пинков, кретин, привел чертову кровососку! Решила воспользоваться глупым мальчишкой? Ты за это поплатишься!
  С этими словами Шиш ринулся ко мне, точнее, он хотел ринуться. Он даже успел сделать это рвущееся движение корпусом, но совершенно неожиданно и невероятно грациозно, так быстро, что я едва успела уловить это жест, на его круглую голову с двух сторон опустились две худые, почти детские ладошки. Раздался неприятный хруст, и голова охотника провернулась вокруг своей оси. Через сотую долю секунды грузная охотничья тушка уже лежала на изумрудной траве, а передо мной, неодобрительно качая головой, стояла истощенная фигурка Петры.
  - Ох уж эти охотники... - вздохнула она. - Все эти речи, звонкие слова - это так на них похоже. Не помню, говорила ли я тебе, в любом случае повторить это золотое правило будет не лишним: если хочешь убить - убивай сразу, без всяких там разговоров. Так намного надежнее.
  Я с удивлением уставилась в ее огромные, как луна на небе, глаза. Думаю, мой взор выражал крайнее недоумение и красноречиво говорил: ты же сама сказала, что не стоит делать глупости и убивать охотников! Петра выразительно пожала плечами и ответила на мой немой возглас весьма равнодушно:
  - Гулять так гулять!
  Я тихо рассмеялась. Никакими словами невозможно передать, как сильно я была ей рада.
  - Что теперь? - спросила я, тыкая носком кроссовки в бок мертвого охотника.
  - Разве у тебя нет плана? - ухмыльнулась Петра. - По-моему ты действовала весьма целенаправленно.
  Я секунду помолчала.
  - У меня есть план. - Мое лицо озарилось улыбкой. - Хороший план.
  - Тебе нужна помощь? - Петра внимательно посмотрела мне в глаза.
  - Нет. Не сейчас... - уклончиво ответила я. - Скоро рассвет. Я останусь здесь. А ты иди домой. Охотник сказал мне, что выследил какую-то желтоглазую...тварь. В общем, опуская оскорбительные слова, я думаю, он напал на след кого-то из наших. Я хочу, чтобы ты предупредила Милована и Марицу.
  Петра кивнула и нагнулась над телом Шиша.
  - Я разберусь с этой тушей. - Хрипло пробормотала она. - И отправлюсь домой. Надо сказать, путь весьма неблизкий. Я поговорю с братом и сестрой, а потом вернусь и найду тебя. Или пошлю кого-нибудь из них. Ты отвратительно ориентируешься в здешних лесах, да и лишний союзник не помешает. Думаю, через день - максимум два - кто-нибудь из наших вернется за тобой.
  Я благодарно кивнула. В словах Петры как всегда было много толка и мудрых советов. Она была абсолютно права.
  - Тогда до встречи. - Прохрипела она и потащила тело охотника вниз по склону.
  Я же медленно побрела назад, к дереву с именем Елены. Если Шишацкий прав, рано или поздно она появится здесь. А если у них и правда есть 'психологическая связь', то милая сестренка очень скоро прибежит к этой самой березе.
  Я огляделась по сторонам - вокруг было много хороших мест для укрытия. Но я не знала, с какой именно стороны подойдет моя добыча, а это было большой помехой для создания идеальной засады. Так что я не нашла ничего лучшего, кроме как залезть на огромную, толстую березу и укрыться в ее густых ветвях и многочисленных листьях. Не думаю, что Елена заметит меня. Не будет же она из бинокля разглядывать крону? Я примостилась поудобнее и принялась ждать. Вскоре на горизонте поднялось оранжевое солнце.
  Наступил очередной удушающе-жаркий день, невыносимо знойный, такой, каких в сибирском лете совсем не много. Может именно поэтому эти дни такие преувеличенно теплые? Словно все три месяца переменчивого лета уместились в одну неделю, слили все тепло, все солнце и весь зной. Это была именно такая, пламенная неделя.
  Многочисленные листья, плотно сомкнувшиеся над головой, надежно укрывали меня от палящего солнца. Свежая кровь приятно бодрила и придавала терпения и сил. Я совсем неплохо устроилась, правда, ожидание мне вскоре наскучило. Опасно свесившись с довольно тонкой ветки, я вяло болтала ногой в воздухе, без особого любопытства глядя по сторонам. Вскоре солнце накалилось до предела, и все лесные зверушки попрятались, неслышно было даже пения птиц. Впрочем, мое убежище также стало камерой невыносимого света и жара, но я мужественно терпела. Так прошел день - день бесплодного ожидания.
  Вскоре он сменился вечером: солнце постепенно удалялось, тая в оранжевых облаках. В этот раз закат вновь был красным. Поднялся легкий ветерок, и раскаленная солнцем земля стала постепенно остывать, а жаркий дневной воздух сменился приятной ночной свежестью. Был поздний вечер, когда я расслышала быстрые легкие шаги, как будто кто-то невесомый бежал по траве.
  Я аккуратно спустилась несколькими ветвями ниже и осторожно выглянула из-за водопада листьев. К моему дереву быстро приближалась молодая женщина, черты которой мне рассмотреть не удалось. Незнакомка осторожно прокралась к дереву, ее движения были наполнены изящным трепетом, женственностью и тревожностью. Точно тем же жестом, что и Шиш, женщина с любовью дотронулась до надписи на белоснежном стволе. Сомнений быть не могло - это Елена.
  Несколько минут она стояла, бережно касаясь пальцами березы. Видимо, тревога ее нарастала, она не переставала оглядываться и нервным движением поправлять сползающий с плеча белоснежный шелковый платок. Елена вся - с ног до головы - была одета в белое, ее одежда напоминала туман, или облако: такая же невесомая, воздушная и струящаяся.
   Минут через пятнадцать Елена покинула тайное место свиданий, каждое ее движение говорило о том, что на сердце у нее нелегко. Она передвигалась ловко и быстро, с воздушной грацией - в движениях Елены вообще было много грации и легкости, словно она была невесомым пуховым перышком. Мне не составило никакого труда спуститься с дерева и незаметно, скрываясь в сумраке и густом кустарнике, следовать за этим белоснежным пятном, сияющем в темноте.
  Мы шли довольно долго, без тропинки пробираясь через лес. Как я и думала, Елена держала путь в сторону того самого поселка, который я видела с горы. Однако когда до поселения оставалось не больше километра, моя невольная проводница меня удивила - мы свернули прямо в чащу, обратно в лес, который к этому времени уже начинал редеть. Вскоре слева показалась дорога, если так можно назвать две узкие полоски земли - следы от шин - да примятую траву. Я так и не поняла, откуда она начиналась, видимо, рядом был какой-то хорошо замаскированный поворот. Елена пошла по этой тропе, которая, резко повернув, вывела нас к небольшому, довольно-таки жалкому дому.
  Я притаилась в кустах и с любопытством наблюдала, как Елена поднялась на крыльцо, отворила облупившуюся скрипящую дверь и тихо проскользнула внутрь. Это был небольшой деревянный дом, очень старый и дряхлый. С первого взгляда на облупившуюся краску и покосившиеся доски можно было сказать, что у хозяина этой избы много важных дел и значительная нехватка свободного времени. Да, дом выглядел запустелым, заброшенным. Не сильно-то весело быть женой охотника, однако.
  Итак, секретное логово было найдено. Странно, но я не испытывала никакой эйфории или же радости. Я была вполне довольна, сердце мое приятно замирало, но бешеного восторга я не ощущала. Впрочем, я еще не выполнила задуманное до конца. Может, тогда мне станет веселее?
  Я не знала, дома ли Орловский. Что-то подсказывало мне, что в данной ситуации лучше подождать. Конечно, неожиданная атака - это половина успеха, да и домик счастливых супругов далеко от поселка - помощь вовремя не подоспеет... Но я решила еще понаблюдать. Глупо было бы провалить столь тщательно подготовленную операцию ненужной спешкой.
  Я сидела, наслаждаясь ночной темнотой и прохладой, и не спускала глаз с дома Орловских. Отчего-то из моей головы не шел образ Елены - такой светлый и чистый. Я не сумела рассмотреть ее лица, но разглядела светлые, пепельные волосы, крупными локонами падающие к пояснице, разглядела и женственность хрупкой фигуры. Даже не видя лица, я пребывала в уверенности: Елена была ослепительно красива безмятежной, невинной красотой.
  'В этом Елена похожа на Морган' - мелькнула странная мысль, - 'Но только если у первой ангельская красота, то у второй - дьявольская'.
  Размышляя и строя планы, я погрузилась в своего рода безмятежную дремоту - сама не заметила, как так вышло. Не знаю, сколько времени прошло - наверное, пара часов. Ночная темнота уже стала потихоньку рассеиваться, но было еще очень рано, не больше четырех часов утра. Меня потревожил жалобный скрип, а затем - громкий топот грубых шагов. Так ходят завоеватели и солдаты - это точно не были легкие порхающие шаги Елены.
  Я стряхнула с себя дремотное оцепенение и зорко вгляделась в предрассветную серость. У дома притаилась ржаво-красная, большая машина, похожая на джип или что-то вроде того. Около нее стоял мужчина, а на крыльце, встревоженная и хрупкая, переминалась с ноги на ногу Елена. Дверь в дом была открыта, и через несколько минут на крыльцо выскочила девчонка лет пяти. Ее светлые, почти белые волосы развевал ветер. Она была как две капли воды похожа на мать: такая же хрупкая и нежная, с огромными глазами льдисто-голубого цвета. Они обе были в белых ночных сорочках, ниспадающих до босых пят.
  - Идите в дом. Мне не нужны проводы. - Властным голосом приказал Дмитрий.
  - Будь осторожен. - Ответила Елена, не двигаясь с места.
  Она напоминала прекрасную статую из белого мрамора, с безупречными чертами, олицетворяющими саму женственность и красоту. Она не спускала с мужа встревоженных, полных обожания глаз.
   Охотник не проронил больше ни слова. И все же в его взгляде, обращенном на жену и дочь, блистала искорка любви и нежности.
   Такова была моя первая встреча с Дмитрием Орловским.
  
  Глава V.
  Затаив дыхание, я наблюдала за уверенными, энергичными движениями Дмитрия. С первого же взгляда я поняла, как сильно он отличается от остальных охотников. Трудно сказать, какая именно деталь так явно выделяла его среди других, думаю, их было несколько - Дмитрий выглядел по-настоящему опасным противником: сильным, ловким и беспощадным.
  Охотник отличался довольно высоким ростом, а телосложением напоминал поджарую гончую - лишь крепкие стальные мышцы и ничего более. Его светло-русые волосы были собраны на затылке в аскетический хвост - прическу, довольно не типичную для охотников. Мне не удалось разобрать цвет глаз Орловского, он стоял довольно далеко от меня и лишь раз, мельком, обернулся в мою сторону. Именно в это мгновение я различила светлый, гладкий шрам, пересекающий левую бровь и через переносицу спускающийся к правому уху. Параллельно ему, над бровью и по левой щеке шли еще два тонких, едва заметных шрама, словно это были давние следы чьих-то острых когтей. С каким-то особым удовлетворением я подумала, что это, скорее всего, был подарок Петры.
  Одет охотник был просто, удобство в его повседневном наряде убило даже малейшее подобие элегантности. Впрочем, зачем охотнику быть элегантным? Орловский вполне комфортно чувствовал себя в потертых джинсах, не слишком чистых, в потрепанной черной кожаной куртке. Ноги охотника уютно разместились в черных, армейского типа сапогах на толстой подошве. Казалось, Орловский собирается на охоту.
  Словно ангел, Елена спорхнула с крыльца и подлетела к мужу. Ее тонкие, белоснежные руки обвились вокруг него, а белокурая головка уткнулась Дмитрию в грудь.
  - Я так не хочу тебя отпускать! Не уходи. У меня плохое предчувствие... - прошелестело в воздухе.
  Орловский мягко, но уверенно отцепил от себя Елену и ухмыльнулся.
  - Все как обычно.
  Он стоял прямо напротив меня, и я хорошо рассмотрела его угловатое, волевое лицо, выражающее несгибаемую решительность и хладнокровие. В глазах Орловского - кстати, они оказались зелеными, как и мои - блестели искорки коварства. Дмитрий, не церемонясь долее, забрался в свою машину и с шумом покатил по лесной дороге. Вскоре он скрылся из виду.
  Елена еще несколько минут смотрела ему вслед. Словно в порыве немого отчаяния она обхватила себя руками и, понурив голову, побрела в дом. Сейчас она более чем когда-либо напоминала ангела. Доброго, печального ангела. Она подхватила свою дочь - девочку лет пяти - на руки и переступила порог. Я расслышала, как она пробормотала: 'Идем, Настенька, папа уехал'. За ними со скрипом закрылась дверь, и я услышала, как ворчливо щелкнул замок.
  Видение рассеялось, и волшебная завороженность, вызванная им, пропала. Я была одна и, притаившись в лесу, словно охотник выслеживала свою жертву. Возможно, если бы я не вынашивала эту месть так долго, во мне бы проснулось чувство милосердия, разрушившее всю мою злобу. Но сцена, представшая передо мной, еще сильнее распалила мою ненависть - у Орловского была Елена, была дочь, он любил, и его любили. А меня больше не любил никто, и это была вина Дмитрия. Пусть теперь испытает на своей шкуре, каково это - терять свою истинную любовь.
  Впрочем, когда я думала о том, что сделаю с Еленой, мне было искренне ее жаль. Всегда чувствуешь угрызения совести, когда уничтожаешь что-то прекрасное.
  Сначала я просто хотела порвать жену и дочь Орловского на части. Думаю, это зрелище впечатлило бы Дмитрия. О да... Но потом в мою изобретательную голову пришла идея получше, однако осуществить ее было чуточку сложнее.
  Я смело вышла из своего укрытия и направилась прямо к дому. Я не боялась, что Елена меня увидит: дом Орловских был весьма старомоден, и немногочисленные окна закрывались ставнями. Они и сейчас были прикрыты. Сбоку от каждого окна в стену были вбиты два железных крючка, на которые, видимо, полагалось укладывать какие-нибудь палки, или прутья - что-то вроде запора или засова, чтобы не распахивались створки ставень. Сейчас эти крючки пустовали, но окна все равно были плотно прикрыты, так что я спокойно обошла вражеский дом несколько раз.
  Сбоку я обнаружила крошечную, дряхлую пристройку, закрывающуюся на обычную щеколду. Как беспечно! Я легко проникла внутрь. Стены деревянной постройки были испещрены крупными щелями, так что отсутствие какого-либо освещения ничуть не помешало бы даже обычному человеку. По большей части здесь хранился всякий хлам: немного дров, какие-то доски, мешки, набор ржавых инструментов, старый мангал, мешки с углем... На одной из стен висело несколько полок, забитых старыми вещами и непонятными банками. На нижней полке я обнаружила две бутылки с жидкостью для розжига, одна из них была наполовину пуста, вторая - абсолютно новая. Также мне удалось найти коробок спичек и старую зажигалку.
  Я спокойно принялась выполнять задуманное, словно это была моя обычная работа, которую я хочу сделать хорошо. Я выбрала из кучки дров штук десять крупных поленьев и, прихватив бутылки с горючей жидкостью, вышла из сарая. Свою добычу я отнесла на крыльцо, прислушиваясь к каждому шороху. Но в доме было тихо, и я еще более по-хозяйски вернулась в пристройку. На этот раз я прихватила спички и железные прутья длиной чуть больше метра. Из дома не доносилось ни звука, наверное, его обитатели крепко уснули. Бесшумно и быстро я обошла родовое гнездо Орловских и замуровала каждое окно, поместив железные прутья в крючки.
  Полдела было уже сделано. Я вернулась на крыльцо и подошла к входной двери. Это была обычная деревянная дверь, думаю, я без труда могла ее выломать. Но это в мои планы не входило. Из принесенных поленьев я сложила под дверью что-то вроде костра. Получилось довольно хорошо - если кто-то попытается прорваться через этот выход, пламя его остановит. Пора было приступать к самому главному.
  Я тщательно облила поленья жидкостью для розжига, то же сделала и с окнами, да и с самим домом, насколько хватило горючего. Впрочем, погода уже несколько дней была такой, словно ад вырвался на землю, так что сухие доски орловского дома должны были вспыхнуть, словно порох.
  Я медленно вернулась на крыльцо и задумчиво огляделась по сторонам. Это ли то, чего я хочу? Быть безжалостной убийцей? Нет, конечно. Но если это причинит Орловскому боль, если заставит страдать хоть вполовину так, как страдала я...
  Обитатели дома мирно спали, когда упала первая горящая спичка. Костер радостно вспыхнул, причем пламя его было таким сильным, что чуть не опалило меня саму - благо, я двигаюсь довольно проворно и успела отскочить. Далее медлить было нельзя - я вихрем пронеслась вокруг притихшего домика, швыряя в него горящие спички. У Елены и ее дочери не было шансов.
  Пламя занялось невероятно быстро, вскоре пылало уже все строение. В воздухе стояли невыносимый гул и треск пожара, лес заволокло едким дымом. Огненные языки вздымались к предрассветному небу, прорезая серый сонный воздух. Я стояла совсем близко, ощущая прикосновение жара на своей коже. Мы с огнем были давними друзьями: однажды он чуть не забрал меня, я еще помню его испепеляющие прикосновения, огонь забрал моих родных... Все могло закончиться только так, как я раньше не поняла? Орловский сжег мою семью, а я - его.
  Вскоре крыша дома обрушилась, и остались лишь пламенеющие руины. Рев пламени был настолько силен, что я не слышала ни криков, ни стонов. Может, их и не было. Меня это мало волновало. Меня переполняло чувство мстительной радости.
  Я сняла со спины рюкзачок, предусмотрительно переданный мне Петрой, и достала оттуда фамильный нож с рукояткой в виде орла. Я подошла совсем близко к пожарищу и, найдя вытоптанный участок, воткнула кинжал в землю. Думаю, Дмитрий узнает свое оружие. Он вспомнит, где оставил его, вспомнит, кого им убил. Вспомнит и поймет, что он поплатится за то, что сделал. Надеюсь, ему будет вдвойне больно, когда он осознает, что его любимые погибли не просто так, а за его грехи.
  Сзади раздались тяжеловесные, неуклюжие шаги. Я не стала оглядываться, ибо слишком хорошо знала, кому они принадлежат. Вскоре на мое плечо легла тяжелая широкая ладонь Милована.
  - Как ты? - в басовитом голосе звенели тревожные нотки.
  Неожиданно я почувствовала облегчение, полное расслабление нервов и мышц. И еще ужасную усталость, почти опустошенность.
  - Не знаю... - ответила я, сладостно выдыхая.
  Милован, не убирая руки с моего плеча, внимательно окинул еще дымящееся и потрескивающее пепелище.
  - Сожгла его дом?
  - И не только дом.
  Теперь Милован перевел свой внимательный взгляд на меня. Я чувствовала, как его желтые глаза скользят по моему изможденному лицу.
  - Довольна? - с явным любопытством спросил Милован.
  - Не знаю... - прошептала я. - Я так долго ждала этого, так долго шла к этой мести... Но теперь, когда половина пути успешно пройдена, я не чувствую ни радости, ни торжества. Это странно. Какое разочарование.
  Милован хмыкнул и, обхватив меня одной рукой, притиснул к себе. Я не сопротивлялась - его объятия были такими уютными и дружескими! Он хорошо понимал меня, пожалуй, лучше, чем его сестры. Как-то незаметно мы стали очень близкими товарищами.
  - Ты просто устала. Ничего удивительного. - Свободной рукой Милован ласково взъерошил мои и без того лохматые волосы. - Это пройдет. К тому же, ты еще не достигла своей главной цели. Кто знает, может тогда тебе станет легче? Когда Орловский перестанет дышать.
  Я глубоко вздохнула, уютно уперлась подбородком в широкую грудь Милована и заглянула в его огромные, ярко-желтые глаза.
  - Я рада, что ты пришел. Как ты меня нашел? Впрочем, не важно. Думаю, это не было такой уж трудной задачей. Знаешь, теперь, когда мы с тобой стали такой замечательной командой, мне не верится, что совсем недавно ты хотел меня убить.
  Милован добродушно расхохотался и снова провел рукой по моим волосам - на этот раз не против ворса.
  - Мне тоже не верится.
  Я опустила голову и уткнулась лицом в темную, пахнущую костром футболку Милована. Рядом с ним я совсем не чувствовала себя необычайно сильной, кровожадной тварью из ада. Рядом с ним я ощущала себя маленькой и хрупкой, и в то же время надежно защищенной. Странно.
  - У меня есть послание от Петры. - Мягко, словно убаюкивая, произнес Милован.
  - М? - промычала я, выражая живейший интерес.
  - Она категорически требует смерти того паренька. Ярослава. Видишь ли, Петра видит в нем серьезную угрозу. Он один знает тебя в лицо достаточно хорошо, чтобы при следующей встрече без сомнений прикончить и тебя, и тех, кто тебя окружает.
  Я мягко отстранилась от Милована, причем сделала это с великой неохотой: так люди с трудом отталкивают любимую подушку рано поутру, когда им надо вставать на работу.
  - Петра права, как всегда. - Со вздохом ответила я.
  Милован выглядел удивленным, наверное, Петра обрисовала ему совсем иную реакцию.
  - В чем? - осторожно переспросил он.
  Я улыбнулась.
  - Ярослава следует...устранить. Хороший враг - мертвый враг. Отправимся сейчас же. Благо, дорогу ты знаешь. Боже, как же хорошо, что ты пришел. Без тебя я бы окончательно заблудилась!
  - И ты...не против? - все еще недоумевал Милован.
  Мы отошли уже довольно далеко от дома Орловских, когда я, наконец, нашлась с ответом. Для этого мне пришлось основательно перетряхнуть содержимое моего сердца.
  - Не стану врать, мне жаль его, но не более того. Петра права. Знаешь, я лучше замараю руки кровью десятков охотников, чем буду потом оплакивать кого-то из вас. Это мой выбор, я сделала его давно. Только теперь я понимаю, как глупа была раньше, когда старалась найти какой-то правильный путь, путь добра и милосердия. Теперь-то я поняла, что в нашей жизни все намного проще. Тут либо убиваешь ты, либо убивают тебя.
  К сожалению, моя философская мысль прозвучала без должного хладнокровия, с изрядной долей горечи. Наверное, это в какой-то мере все еще был самообман, прежняя Арина - добрая, милосердная Арина - не позволяла мне принимать жизнь именно так. Пока не позволяла. Ведь от нее уже так мало осталось, от меня прежней.
  - Я рад, что тебя больше не терзают лишние сомнения. - Серьезно и основательно изрек Милован, кивая головой. - Дальше будет легче.
  Будет ли?
  До поселка Ярослава путь был неблизкий, нам предстояло пробежать не один десяток километров. Новый день наступил, и день этот был днем перемен. Небо было затянуто хмурыми тучами, стояла невыносимая духота. Назревала гроза, и воздух был наполнен поразительным затишьем. Когда мы, порядком измотанные, подкрались к дому Морозовых, на землю упали первые капли дождя.
  Где-то высоко сверкнула молния.
  Милован держался под прикрытием раскидистых ветвей, я же вышла прямо к дому Ярослава. Было позднее утро, но поселок, казалось, еще спал: улица была пустынна и безмолвна. Мои напряженные нервы остро реагировали на малейший шорох, редкие глухие удары капель о землю казались мне топотом преследующих меня охотников. И только ободряющий, пристальный взгляд Милована помогал мне сохранить хоть немного хладнокровия и здравомыслия.
  - Арина? - сиплый, сонный голос раздался за моей спиной.
  Я невольно обернулась - позади меня стоял Ярослав. Глаза его устало щурились, лицо выглядело помятым и изможденным. Но даже в таком плачевном состоянии Мороз сохранил очаровательный юношеский румянец и ясный взгляд бездонных синих глаз.
  - Э... Привет. - Растерянно пробормотала я.
  Каким-то непостижимым образом Ярослав застал меня врасплох. Впрочем, он выглядел не менее удивленным, чем я.
  - Ты так быстро ушла тогда, даже не попрощалась... - в сиплом голосе прозвучала обида. - Зря, кстати. Знаешь, наше собрание несколько затянулось... В общем-то я только что оттуда. Тебе тоже следовало бы подождать. Действительно следовало! Представь себе: сегодня рано утром в нашу скромную лачугу забрел сам Орловский!
  Я приблизилась к Ярославу и буквально впилась в него глазами, стараясь проникнуть в самые его мысли. В нос ударил запах алкоголя и сигаретного дыма. Мороз быстро перенимал охотничью науку.
  - Ты же говорил, Орловский не общается с другими охотниками? - спросила я довольно грозно.
  Ярослав размашисто пожал плечами и пошатнулся. Видимо, он был пьян.
  - Ну да... Не знаю. Он был вроде как по делу. Искал Шишацкого. Он, кстати, пропал вслед за тобой. А еще я не могу найти Рыбу...
  Орловский искал Шиша? Но они же никогда не ладили! Зачем бы Дмитрию искать шурина? Только если... Только если Елена попросила его. Шишацкий говорил что-то про психологическую связь...
  - Ты упустила замечательную возможность познакомиться с Орловскими.
  Значит, Дмитрий еще не видел пожара. Хотя, он уже мог вернуться - мы покинули пожарище несколько часов назад.
  - Орловскими? Ты хотел сказать - Орловским? - задумчиво протянула я.
  Ярослав хмыкнул.
  - Я хотел сказать, что имел честь познакомиться с великим Дмитрием Орловским и надеждой охотничьего сословия, его сыном. Милый мальчуган, кстати. Крепкий и выносливый. Не по годам.
  Я резко повернула голову вправо, туда, где за деревьями скрывался Милован. Так резко, что хрустнули позвонки. Интересно, расслышал ли Милован слова Ярослава. Если да, то внутри у него, должно быть, такая же буря, как и у меня. У Орловского есть сын! У него все еще есть маленькое родное существо, способное дать ему надежду и, следовательно, силы для борьбы. Меня словно током ударило, я чувствовала дикую ярость. Все мои планы были разрушены!
  - Эй, ты слушаешь? - Мороз лениво пощелкал пальцами перед моим носом.
  Мне захотелось сломать ему руку. Но у меня было слишком много куда более важных дел.
  - Где он?
  Ярослав тяжело вздохнул.
  - Кто?
  - Орловский! - едва ли не закричала я, подавляя злобу. - Где он теперь?
  - Когда я уходил, он все еще сидел в общинном доме. Надеялся дождаться Шиша. Может, он и сейчас там, не знаю.
  Ничего более не говоря, я обошла Ярослава и, кипя злобой, быстро зашагала по асфальтовой дороге. Если надо будет, я всю дорогу пройду пешком, но доберусь до общинного дома и настигну Орловского.
  Ярослав пару раз меня окликнул, а потом, махнув рукой, пошел домой. Улица по-прежнему оставалась пустынной, словно все население вымерло. Я уже подходила к последнему дому поселка, как меня подрезала обтекаемая белая машина, высокая и довольно большая. Она была бы ослепительно белой, если бы не слой желтоватой пыли. Дверь резко распахнулась прямо передо мной.
  - Забирайся.
  За рулем сидел Милован, сидел уверенно, как водитель с большим стажем. Повинуясь его голосу и сверкающему взгляду, я залезла в машину.
  - Ты... водишь? - удивленно промямлила я.
  Милован ухмыльнулся.
  - Ты же знаешь, я люблю путешествовать и подолгу отсутствую дома. Неужели же ты думаешь, что я все время хожу пешком? На самом деле я большой любитель автомобильного дела... Не всем же достались такие быстрые ноги, как твои или Петры!
  Я удивленно пялилась на Милована, самодовольно крутящего руль.
  - Где машину взял?
  - Тебя действительно интересуют все детали?
  - Угнал.
  - Одолжил...
  Мы ехали очень быстро, и вскоре свернули на узкую дорогу, ведущую к домику охотников. Я в очередной раз поразилась тому, как хорошо Милован, да и его сестры, ориентируются на всей этой огромной территории. Они ведали абсолютно обо всем: о каждой дороге, каждой тропке, о каждом дереве. В этом я с ними сравниться не могла.
  С правой стороны показался охотничий домик, при свете дня еще более жалкий, чем в неверном сиянии луны.
  - Смотри, смотри! - воскликнула я, увидев на горизонте красную машину. - Если мне не изменяет память, это его машина!
  Милован кивнул головой и прибавил скорости.
  - Наверное, он не дождался Шишацкого. То есть он его никак не мог дождаться, в этом я уверена. Интересно, куда они едут теперь?
  - Я не понимаю, как ты могла не заметить ребенка. - Спокойно пробасил Милован.
  В его голосе не было упрека.
  - Так ты все слышал? Сама не знаю! Я вроде как задремала, а когда очнулась - Дмитрий был около машины. Наверное, они уже перенесли спящего ребенка...
  - Уверена, что нам следует его преследовать?
  Я колебалась несколько секунд, потом уверенно ответила:
  - Да. Знать бы, куда он едет...
  - Он катит прямиком к трассе. Это далеко не самая удобная дорога для возвращения домой... Думаю, он едет в Красноярск.
  - В Красноярск? Но зачем? - недоумевала я. - Да еще и с сыном. Не знаешь, как его зовут?
  Милован пожал плечами и отрицательно покачал головой.
  - Я только что узнал, что у него в принципе есть дети, так что...
  - Езжай за ним. В любом случае надо попытаться улучить момент и...
  - И? - Милован посмотрел мне прямо в глаза.
  - Следи за дорогой! - огрызнулась я и уставилась в окно.
  Вслед за красной машиной мы вывернули на трассу. Дождь с силой бился о крышу нашего автомобиля.
  - Надеюсь, нас не остановит полиция. - Буркнула я. - А еще я надеюсь, что Орловский не заметит слежку.
  - Я смотрю, ты полна надежд! - усмехнулся Милован.
  Я зло на него покосилась, но тут же сама усмехнулась вслед за ним. Нас с Милованом связывало что-то светлое и глубоко дружественное. Он был мне как брат, вечно поддразнивающий, задиристый брат, на которого не можешь дуться и который обязательно от всего защитит.
  Мимо нас одна за другой пронеслись несколько машин. На трассе было на удивление оживленное движение. Мы держались на приличном расстоянии от машины Орловского, ни на минуту не спуская с нее пристального взгляда. Сомнений не оставалось - мы подъезжали к Красноярску.
  Этот город, с которым было связано так много, одновременно пугал и притягивал меня. Здесь надежно покоились радости и печали, минуты отчаяния и божественного вдохновения - здесь умирала и возрождалась вся моя жизнь. Я приближалась к родному городу с непоколебимой решимостью в сердце, но с угнетенной душой. Я была уверена в себе и стремилась скинуть тяжкое бремя - расквитаться с Орловским.
  Мы быстро приближались к Красноярску, думаю, не прошло и часа, как мы уже въезжали в город. Вскоре показались недавно построенные девятиэтажки Дока, на месте которых в моей памяти был запечатлен красочный пустырь, затем потянулись мрачные строения завода Красфарма. Эти места были мне хорошо знакомы, ведь я жила тут когда-то.
  Орловский, тем временем, гнал свою машину вперед. Мы не отставали, но старались держаться на приличном расстоянии. Возможно, это было глупо: не думаю, что Орловский заметил нашу машину, во всяком случае, он вряд ли подумает, что за ним ведется слежка. Но врага лучше переоценить, чем недооценить, как говорит Петра. А она всегда права в таких вещах.
  Мы свернули на Матросова, а потом вывернули на улицу Вавилова. Странно было ехать по до боли знакомому маршруту, с каждым поворотом которого было связано столько воспоминаний. Но все они казались чужими и неприглядными, я словно смотрела в зеркало и не узнавала причудливое отражение. Это был уже не тот прежний мир прежней меня. Все изменилось.
  - Как думаешь, куда он так спешит? - спросил Милован, не сводя глаз с машины Дмитрия.
  - Не знаю. Может, повидаться с кем-то из родственников?
  - Ни разу не слышал, что у него есть родственники в городе.
  - Скажи, много ты вообще о нем слышал? Кроме того, что он легенда и самый лучший охотник среди всех близлежащих общин.
  Милован усмехнулся и покачал головой.
  - Твоя правда. Хотя я слышал, что некоторые охотники, уходя в отставку, если так можно выразиться, перебираются в город.
  - Думаешь, у него в городе живет старый приятель? - подобная идея казалась вполне логичной. - И он едет на дружескую встречу? Зачем тогда ему тащить с собой сына?
  - Тут мы можем только гадать. - Милован пожал плечами. - Вдруг это не просто друг, а, скажем, близкий родственник? Тогда вполне логично, что Орловский взял с собой сына. Знания охотников передаются от отца к сыну, из поколения в поколение. Охота ведь дело семейное...
  - Хм... - протянула я, хмуря брови. - Может, так оно и есть.
  День был тусклый и дождливый. На дорогах толпились разномастные машины, но движение в целом было вполне оживленным, пробок не наблюдалось. Я отлично знала, где мы едем - мы как раз сворачивали в Коломенский переулок, место для меня практически родное. Здесь когда-то жила моя тетя. Именно около ее дома и притормозила красная машина Орловского. Мысленно я усмехнулась: жизнь всегда поворачивается самым непостижимым образом, соединяя все нити в один единый клубок.
  Мы остановились чуть поодаль и заехали на газон небольшого дворика. В моей памяти это место было детской площадкой, где много-много лет назад играла и я сама. Теперь же это было пустое заброшенное место, где стояло несколько машин, да росла зеленая трава. Я тяжело вздохнула.
  - Похоже, у Орловского какая-то важная встреча! - весело воскликнул Милован. - Смотри, как бодро он несется к подъезду.
  Я неторопливо повернула голову. Да, Дмитрий действительно сильно спешил: он стремительно преодолел расстояние от машины до подъезда, бережно неся на руках маленького ребенка, лет так трех-четырех. Орловский двигался так проворно, что я успела различить лишь белокурые вьющиеся локоны малыша. Я выскочила из машины.
  - Стой! - пробасил Милован и попытался схватить меня за руку, но я была намного проворнее, чем он.
  Я направилась к подъезду неторопливым, человеческим шагом. До моего слуха донесся гудок домофона и сдавленное 'я' Дмитрия. С легким щелчком дверь открылась, и Орловский проник внутрь. Я не спеша поднялась на крыльцо.
  В моей голове царил лихорадочный вихрь мыслей и эмоций. Мне нужно было все основательно продумать. Постояв несколько секунд в нерешительности, я неторопливо набрала номер квартиры - наугад. Заиграла ненавязчивая мелодия, и через мгновение приятный женский голос пропел: 'кто там?'
  - Уборщица. Пришла в подъезде убрать. - Прохрипела я.
  От напряжения мой голос стал глухим и хриплым, даже немного злым.
  - Открываю. - Прозвенело в ответ.
  Раздался глухой щелчок, возвещающий о том, что я могу войти. И я вошла.
  Меня окутал мягкий сырой полумрак подъезда. Несколько секунд я стояла, прислушиваясь к глухой тишине. Неожиданно откуда-то сверху раздался звук открываемой двери и шарканье ног.
  - Ты точно не останешься? Неужели все так срочно? - вопрошал дрожащий старческий голос.
  Это был мягкий, приятный голос, каким обычно разговаривают опрятные пожилые люди, еще не утратившие ни ясного разума, ни радости жизни.
  - Да. Я оставлю у тебя Алексея, так будет лучше. Мне кажется, дома что-то не так. Елена не отвечает на звонки, хотя сама должна была уже позвонить, как мы договорились... Мне стоит вернуться. - Голос Дмитрия звучал так же сурово, как и тогда, в лесу.
  - Ну тогда с Богом! - добродушно отозвался его собеседник.
  Раздались быстрые, нетерпеливые шаги. Я мысленно сосчитала глухие удары - Орловский спускался не далее как с третьего этажа. Я отошла в сторону, вплотную прижалась к двери в подвал. Думаю, в темноте Дмитрий меня даже не заметит, и тогда...
  Время словно остановилось, а секунды превратились в часы. Охотник показался всего в нескольких десятках сантиметров от меня, он был рассеян и никак не ожидал нападения. Он мог стать легкой добычей, но я лишь неподвижно наблюдала за тем, как он пробегает мимо и выскакивает на улицу. Я не тронула его, хотя могла убить всего одним движением руки. Однако остановила меня не жалость или сострадание, и уж тем более не страх. Скорее наоборот - мою руку удержали ненависть и жестокость.
  Было вполне очевидно, что Орловский еще ничего не знает о печальной судьбе женской половины своего семейства. Я просто не могла убить его в блаженном неведении. Этот спектакль стоил мне больших трудов, Орловский не умрет, пока не досмотрит его до конца. Сейчас он вернется домой, увидит пепел и гарь, и его радужная жизнь обратится в прах, в тлен, в ничто. А я, тем временем, доберусь и до его сына. Я заставлю его страдать!
  Наслаждаясь подобными мыслями, я направилась прямиком на третий этаж. Замерев на площадке, я прислушалась: за двумя дверьми царила полнейшая тишина, за третьей переливчато щебетал мелодичный женский голос - это была та самая дама, что открыла мне дверь. Я подошла поближе к крайней последней двери и приникла к ней ухом - до меня донесся добродушный старческий говор. Я узнала этот голос и без сомнений могла сказать, что именно с этим человеком минуту назад беседовал мой заклятый враг. Без промедлений и колебаний я надавила пальцем на маленькую красную кнопочку звонка.
  К некоторому моему удивлению дверь распахнулась без вопросов.
  - Что-то забыл, да? - весело пробормотал тщедушный старичок, широко открывая дверь.
  Увидев меня, он несколько растерялся.
  - Простите...
  Но я не дала ему договорить.
  Молниеносным движением я подскочила к старику и опрокинула его вглубь квартиры. Он не успел подняться, не успел сделать никакого движения или хотя бы закричать, как я уже вцепилась в его горло, разрывая кожу и добираясь до артерий. Впрочем, я не хотела его убивать, мне нужно было лишь немного крови для поднятия духа. К тому же я не из тех, кто считает, что питаться следует только пожилыми людьми - они, дескать, свое пожили, так оно милосерднее будет. Сказать по правде, молодая кровь - она намного вкуснее.
  Итак, пожилой друг Орловского лежал на полу без сознания, а из раны на шее неумолимо вытекала кровь.
  'Если его кто-нибудь не найдет, то он все равно умрет' - довольно равнодушно подумала я и прошла в комнату.
  Это была скромная однокомнатная квартира, довольно уютная, но несколько мрачная. В мягком полумраке я даже не сразу обнаружила маленького Орловского, и лишь когда из дальнего угла раздался всхлипывающий звук, я заметила Алексея.
  Это был крепкий малыш с умными голубыми глазами и белокурыми волосами, всем своими обликом живо напоминающий ныне покойную мать - прекрасную Елену. Ему было не больше трех лет, но в наивных детских глазах плескалась совсем не детская подозрительность, словно Алексей с первого взгляда понял, кто я, и легко определил во мне злейшего врага.
  Я подскочила к мальчишке, схватила его за тонкую детскую ручонку и, не церемонясь, поволокла в коридор. Это было неудобно - ребенок совсем не поспевал за моим стремительным шагом. Увидев своего приятеля на полу в луже крови, Алексей и вовсе заорал во все горло, повиснув на моей руке всем своим тщедушным весом. Такая тактика не могла пробудить во мне ничего кроме ярости и раздражения. Еще не хватало, чтобы на шум сбежались соседи. Не то, чтобы они могли меня остановить... Но инцидент бы вышел пренеприятный, а мне совсем не хотелось терять время.
  Тем временем вопль Орловского-младшего разносился по подъезду. Надо было прекратить эту истерику. Недолго думая, я схватила надрывающегося Алексея за шкирку и с большой злобой ударила о стенку. На светлых обоях остался красный отпечаток, воцарилась блаженная тишина. Орловский младший безжизненно обмяк и повалился на пол. Долю секунды я с отвращением смотрела на это маленькое человеческое тельце, словно передо мной валялся грязный узел тряпья, а потом подхватила Алексея на руки и вышла из квартиры. Через секунду я уже была на улице.
  Я спокойно пересекла крошечный дворик, приближаясь к белой машине, в которой меня нетерпеливо ожидал Милован. Со стороны все смотрелось довольно обыденно - Алексей выглядел крепко спящим, здоровым ребенком. Рядом не было прохожих, а издалека даже самый глазастый человек не смог бы заметить кровавую ссадину на белоснежном лбу. Я точно рассчитала силу, ведь более яростный удар запросто мог прикончить маленького Орловского. А он был мне нужен живым.
  Я открыла заднюю дверцу и положила на мягкое сиденье бесчувственного ребенка. Затем спокойно обошла машину и залезла вперед.
  - Я чуть с ума не сошел! - набросился на меня Милован, сверкая желтыми глазами. - Они же могли тебя прикончить! Нельзя вот так вот запросто соваться в логово врага, все это очень плохо кончится!
  - Ты прав, это неразумно. - Спокойно ответила я. - Но, тем не менее, в этот раз все вышло замечательно. Я получила то, что хотела.
  Милован недовольно покосился на Алексея.
  - Зря. Зря ты бесишь Орловского. Он уничтожит нас всех.
  Я не удержалась и самодовольно фыркнула.
  - Пока он лишь жалко плетется в хвосте, а мы идем на шаг впереди. Неужели ты боишься?
  Милован что-то пробурчал в ответ и завел машину. Через минуту мы уже мчались домой.
  - Ты играешь с огнем, Арина. И я боюсь за тебя. В своей мести ты и так зашла уже довольно далеко и, тем не менее, стремишься подобраться еще ближе к Орловскому. Это очень опасно...
  Я тяжело вздохнула. Что ж, нельзя не признать - Милован говорит очень разумно. Все его доводы верны. Но меня они не остановят, меня уже ничто не остановит. Меня захватил охотничий азарт, поглотила жажда мести. Я не остановлюсь пока один из нас - я или мой враг - не перестанет дышать.
  - Я не сверну с выбранного пути. Даже не надейся меня отговорить. - Мрачно пробормотала я. - Тебе остается только решить, будешь ли ты идти со мной, или же нет.
  Милован тяжело и очень печально вздохнул. Ему моя затея нравилась все меньше, это было очевидно. И все же он никогда бы меня не бросил, несмотря ни на какие условия.
  - Куда же я денусь... - проворчал он.
  - Тогда слушай, что тебе предстоит сделать.
  День незаметно и неотвратимо угасал - солнце клонилось к закату, яркие оранжевые краски сменялись бестрепетной синевой ночи. По густому зеленому лесу разлились бархатистые сумерки. Я находилась у подножия той самой горы, на которой росло памятное дерево с именем прекрасной Елены. Здесь растительность была особенно буйной и непроходимой: кустарники, травы, деревья. Впрочем, встречались и небольшие прогалины - я расположилась как раз рядом с одной из них.
  Воздух был влажным после дождя, а трава - сырой. Каждый порыв прохладного ветерка обрушивал с раскидистых веток водопад ледяных капелек, но я продолжала усердно трудиться около толстой березы.
  Я занималась очень важным делом: я готовила место финальной схватки, и мое сердце тревожно билось в предвкушении последней битвы. Толстой веревкой, которую раздобыл откуда-то Милован, я крепко привязывала к белоснежному стволу Алексея, который уже начал приходить в чувство. У меня были большие планы на этого мальчишку, он должен был стать моим главным козырем - отличная приманка и замечательное средство заставить Орловского страдать еще чуточку больше.
  Позади меня раздался шорох и недовольное кряхтенье.
  - Не нравится мне все это. Нет, совсем не нравится. - Пробасил Милован и покачал головой.
  - Назад дороги нет. Как ты не понимаешь, после всего, что уже сделано, мы просто не можем не завершить начатое!
  Милован лишь тяжело вздохнул: ему не просто не нравилась моя идея - он ее ненавидел.
  - Ты все сделал? - спросила я, потуже затягивая узлы.
  - Да. Я нашел его там, где ты и сказала. Он был в местном ларьке, убитый горем, в отчаянии...
  - Я знала, что он пойдет туда. Это единственное общественное место дачного поселка. Там он мог как следует расспросить людей.
  Милован мрачно кивнул.
  - Я слышал, он расспрашивал о пожаре. Спрашивал про Елену и Настю. Думаю, он надеялся, что они спаслись и отправились в поселок за помощью...
  - Я уверена, что он всей душой на это надеялся. - Не без злорадства ответила я. - Но вот ведь незадача, они не спаслись. Их дом отстоит так далеко и замаскирован так превосходно... Точнее то, что от него осталось. Помощи ждать было неоткуда.
  Я усмехнулась и сделала шаг назад. Картина получилась превосходная: бесчувственный ребенок, накрепко привязанный к дереву, один, в сумрачной лесной глуши... Сердце Орловского не может не дрогнуть, а значит, дрогнет и его меткая рука.
  - Я прицепил записку к машине. Думаю, сейчас он как раз ее читает. Тебе следует поторопиться - времени совсем мало.
  - Я знаю. - Ответила я и отдала Миловану свой рюкзак. - Теперь я хочу, чтобы ты вернулся к сестрам. Возьми это и сохрани, он дорог мне... Надеюсь, я за ним еще вернусь. Будьте начеку. Если не дай Бог выживет Орловский - вам светят крупные неприятности. Мне очень жаль, что я вас в это втянула. А теперь иди. Иди!
  Милован колебался несколько секунд, но потом, прижав к себе мой рюкзачок, растворился в ночной тишине. Я же уставилась на Орловского-младшего, мысленно пробегая строки, которые, должно быть, сейчас читал его отец.
  План был рискованный, это верно. Милован должен был незаметно подкинуть Орловскому записку, что он и сделал. В записке говорилось о том, что сын его у меня, и что забрать он его может сегодня же вечером, у подножия восточного склона того самого холма, где росла береза с именем его покойной жены. Я не сомневалась, он знает, о чем идет речь. У меня были веские основания полагать, что именно он и сделал эту надпись.
  Мне оставалось только затаиться и ждать. Ждать и копить всю свою ненависть и злобу, чтобы выместить их, наконец, на виновнике всех моих несчастий и бед и, тем самым, избавиться от них навсегда.
  Позади того дерева, к которому я привязала Алексея, были обширные заросли кустарника, плотные, словно зеленая стена. Я спряталась в гуще зелени, как раз позади ствола. Конечно, я не знала, с какой стороны появится Дмитрий. Но когда он заметит Алексея и подойдет к сыну, чтобы помочь, он в любом случае окажется ко мне спиной. Кто-то скажет, что нападать со спины нечестно. Может быть. Я лишь считала это определенной военной хитростью и не примешивала сюда муки совести.
   Среди деревьев мягко воцарилась ночь, на небо неторопливо заползла круглая луна. Неожиданно в тишине раздались осторожные, приглушенные шорохи.
   Я затаила дыхание и внимательно уставилась в ночную темноту. Через несколько секунд из близлежащих зарослей вынырнул Орловский. Он напряженно оглядывался по сторонам, но совершенно не выглядел растерянным или напуганным. Дмитрий шел, казалось, точно тем же путем, каким вел меня когда-то Шиш. Наверное, они оба хорошо знали эту дорогу, может быть, сами проложили эту 'тропу'. Ведь никакой тропы не было, и, тем не менее, Орловский следовал определенному пути, читая какие-то невидимые для меня знаки.
   Охотник двигался невероятно проворно и практически бесшумно. Будь я человеком, я бы никогда не заметила его приближения: приглушенные шаги были неуловимы для человеческого уха, а саму фигуру Орловского скрывала бархатная темнота. На нем была та же одежда, что и раньше. Впрочем, это меня не удивило. Даже если у Дмитрия и было время на переодевания, то никакого имущества, полагаю, после пожара просто не осталось.
   Вдруг Орловский замер и оглянулся по сторонам. Казалось, он к чему-то прислушивается. Охотник с шумом втянул ночной воздух, словно надеялся, что какой-то запах подскажет ему верный путь. Он был совсем близко от моего укрытия, но сына еще не заметил. Неожиданно темноту прорезал слабый лучик света - Орловский достал откуда-то маленький фонарик. Я жадно наблюдала за его лицом. Глаза охотника расширились, а губы плотно сжались - он заметил Алексея. Невероятно проворно и быстро Дмитрий подбежал к сыну и присел перед ним на колени. Все эмоции смешались на благородном, гордом лице охотника - бесконечная тревога, нежность, гнев. Все, кроме, пожалуй, страха.
  Орловский не походил на своих братьев по общине. Его движения были пронизаны особым благородством и сосредоточенностью. Он был суровым и сдержанным борцом с нечистью, он свято верил в свою миссию и свой долг. Казалось, он превратился в безупречную хладнокровную машину борьбы со злом, но это было не совсем так: в его взгляде, обращенном на сына, читалась невероятная нежность и глубокая любовь.
  Казалось, Орловский был полностью поглощен распутыванием веревки. Мне показалось, что он бросил несколько подозрительных взглядов в сторону моего укрытия, но я решила, что это лишь игра моего воображения. Дмитрий не мог знать, что я здесь. Сейчас он слишком растерян и поглощен заботой об Алексее. Самое удачное время для атаки...
  Охотник, стоя на одном колене, пытался разрезать толстые веревки, которыми был связан Алексей. Но веревки были крепкими, да и замотала я их очень туго - Орловскому пришлось повозиться. Теперь он сидел ко мне спиной, и я бесшумно выскочила из-за кустов и ринулась к нему.
  Я не издала ни малейшего звука, воздух не потревожил ни один, даже самый тихий шорох. Не знаю, как это вышло - ведь я двигалась молниеносно! - но Орловский успел обернуться и выставить вперед острый нож, которым он пытался перерезать путы сына.
  Слава Богу, Петра научила меня реагировать быстро. Не сбавляя скорости, я отклонилась чуть влево и пронеслась мимо, но нож Орловского все же чувствительно задел меня - правую руку полоснула жгучая боль. Не успей я чуть изменить траекторию движения, и нож вошел бы мне прямо в сердце. Впрочем, нож был довольно маленький, не то что кинжал, которым он зарезал мою семью. Но это не делало его менее смертоносным и острым.
  Пролетев мимо Орловского, я резко остановилась в десятке метров от него и повернулась лицом к своему врагу. Маневр занял не более секунды, а с того момента, как я выскочила из укрытия, прошло не больше пяти. Я определенно недооценила Орловского! Его реакция была не хуже моей, а боевой опыт давал ему несравненное преимущество. Только сейчас я поняла, как глуп и очевиден был мой план! Конечно, Орловский сразу догадался, что враг где-то рядом и только того и ждет, чтобы напасть из-за спины! Вот почему он с такой яростью глядел на заросли кустарника, в которых я пряталась, вот почему на его губах была жестокая ухмылка превосходства! Это была не фантазия, не мираж. Мне не показалось.
  Теперь мы стояли лицом к лицу. У Дмитрия в руках был маленький серебряный нож, а на поясе я разглядела черные ножны, которые тоже не пустовали. Проследив за моим взглядом, Орловский тихо усмехнулся и вынул из-за пояса длинный, острый кинжал, так хорошо мне знакомый. Да, он вооружился как следует, чего нельзя было сказать обо мне. Я растерянно уставилась на жестокое лицо Орловского и наши взгляды схлестнулись. Меня охватил грызущий, леденящий страх.
  Странно, но взгляд Орловского испугал меня больше, чем все его оружие. Он смотрел на меня не как на разумное существо, обладающее душой, способное чувствовать и мыслить, а как на злобную бесчувственную тварь, которую должно уничтожить. В его глазах плескалась безжалостная ярость, я для него была лишь еще одним порождением ада, безликим, безмозглым, недостойным жизни. Он смотрел на меня с отвращением, словно на жалкое насекомое.
  Молча и неумолимо, Орловский сделал несколько шагов в мою сторону. Я, словно загипнотизированная ненавистью его взгляда, не двигалась с места. Орловский был по-настоящему прекрасен и ужасен в своем гневе, в своем величии. Неожиданно мне в голову пришла мысль, что Милован был прав, и моя затея не может закончиться ни чем иным, кроме как моей смертью. Но потом... Потом я вспомнила, что толкнуло меня на эту дорогу.
  Я вспомнила Лайама и Морган, вспомнила нашу счастливую, утонченную жизнь. Я снова ощутила на себе взгляд пронзительных серых глаз, таких нежных и грустных. Передо мной вновь предстала Морган в ее изысканной грации. Все, что я делала, я делала для них. Моя месть была не прихотью. Она была заслуженным возмездием.
  Меня вновь захлестнула ярость и ненависть, которые так долго копились в моей душе. Страхи отступили. Во мне проснулась древняя жажда крови.
  Думаю, все это живо отразилось на моем лице, ибо лицо Орловского тоже изменилось. Его надменная жестокая усмешка превосходства сменилась угрюмой гримасой сосредоточенности.
  Я резко припала к земле и зарычала - по лесу разнесся хриплый вопль ярости, словно выло дикое животное. Это было что-то вроде жеста устрашения. Меня поглотил охотничий азарт, я не могла с ним совладать.
  Недолго думая, я рванула к дереву, к которому был привязан Алексей. Орловский был всего в нескольких шагах, но меня это уже не страшило. Во всем своем теле я чувствовала поразительную легкость, а мозг мой работал удивительно четко и ясно. Никогда я не бегала так быстро и не двигалась так ловко. Я словно летала!
  Через мимолетно малое мгновение я уже стояла около Алексея. Орловский растерянно оглянулся по сторонам и только тогда заметил, что я уже совсем рядом. Я двигалась неуловимо.
  Мои руки уже крепко вцепились в шею Орловского-младшего, я даже расслышала легки хруст позвонков, когда охотник одним прыжком подскочил ко мне. Я не ожидала от него ни подобной скорости, ни подобного проворства. На секунду мне даже показалось, что он один из нас - до того он был быстр и силен. С яростным вскриком Орловский всадил кинжал в мое правое плечо, и я ответила ему злобным рычанием. Руку и шею парализовало болью, я почувствовала, как моя одежда стала мокрой от крови, отяжелевшая, она сковывала движения. Я выпустила хрупкую шею Алексея и отскочила в сторону, туда, где прогалина заканчивалась, и сгущался темный угрюмый лес.
  Это был стратегический ход - я легко могла передвигаться между деревьями благодаря вампирскому зрению и скорости, также я без труда могла взбираться на деревья и перебираться по ним. Орловскому же здесь не хватало места для маневров, к тому же в чаще было намного темнее, чем на поляне. Опять же минус Орловскому.
  Охотник ни на шаг не отставал от меня. Ему, казалось, тоже был неведом страх. Окровавленный нож, который он сжимал в правой руке, был занесен для нового удара. Пока ситуация складывалась не в мою пользу - я была довольно серьезно ранена и не смогла прикончить охотничьего отпрыска. Я не повергла его в отчаяние, а лишь сильнее разъярила. Однако моя ярость была ничуть не слабее.
  Угрюмо хихикнув - и смех мой напомнил мне усмешку самого дьявола - я быстро влезла на толстую березу. Я находилась довольно высоко от земли, Орловский не мог достать меня здесь. Я заманивала Орловского глубже в лес, подальше от сына. И он действительно поддался на мою уловку и подошел вплотную к дереву, на котором сидела я. Лес здесь был очень густым и практически непроходимым, а деревья стояли почти вплотную друг к другу. Это было мне очень на руку.
  Неожиданно Орловский размахнулся и кинул в меня что-то. Я поймала непонятный предмет на лету, больно поранив при этом руку. Это был металлический шарик с острыми иглами разной длины. Некоторые пробили мою ладонь насквозь. Злобно шипя, я стряхнула этот занимательный охотничий предмет со своей руки и, поглощенная еще более дикой яростью, перепрыгнула на соседнее дерево, и дальше на следующее. Оттуда я, не думая о довольно приличной высоте, спрыгнула на землю и ринулась к Алексею. Я должна была его уничтожить!
  До заветной березы оставалось не более пяти метров. Орловский остался далеко позади, хотя и передвигался невероятно проворно. Я чувствовала, как рот мой наполняется слюной, а зубы словно сами вылазят наружу, удлиняясь и заостряясь. Я была готова разорвать ребенка на куски, а при мысли о том, что это произойдет перед самым носом Орловского, сердце мое радостно билось.
  Но вот воздух прорезал странный глухой звук, который разнесся множественным эхом по всему лесу. Почти в то же мгновение я почувствовала, как мою плоть что-то пробило насквозь. Я резко остановилась, едва не потеряв равновесия, и уставилась на свой живот. С левой стороны, там, где заканчиваются ребра, из круглого отверстия тонкой струйкой вытекала темно-бордовая, почти черная кровь. Никогда в жизни я не видела такой крови! Видимо это и имел в виду Шиш, говоря, что у людей и вампиров она
  разная...
  Ощущая все нарастающую слабость, я обернулась, с глухим рычанием призывая все возможные проклятья на голову Дмитрия. Я сделала нетвердый шаг в его сторону и тут же вновь услышала глухой щелчок. На этот раз пуля прошла чуть ниже сердца - Орловский промазал лишь немного! - я почувствовала, как металл оцарапал ребро. На этот раз я не удержалась и упала. Силы оставляли меня.
  Всего лишь через мгновенье я увидела над собой лицо Орловского, его глаза, горящие торжеством и гневом. Я к этому времени успела подняться на четвереньки, но ощущала ужасную слабость. Охотник занес надо мной кинжал, тот самый знаменитый кинжал, переходящий от поколения к поколению. Я подумала, что это конец...
  Неожиданно за моей спиной раздался душераздирающий крик, полный боли и отчаяния.
  - Папа!
  Природа взяла свое, и Орловский, повинуясь зову сердца, устремил взгляд туда, где страдало и молило о помощи его дитя. Видимо, Алексей только что пришел в себя и был страшно напуган.
  Этого мгновения мне оказалось достаточно, чтобы, собрав последние силы, вскочить на ноги. Орловский успел сориентироваться, и его безжалостная рука обрушилась бы на меня, если бы на половине пути кинжал не зацепился за ветку, нависшую над головой охотника. Дмитрий с силой рванул кинжал вниз, но было уже поздно. Задержка, длившаяся сотую долю секунды, решила исход битвы.
  Все происходило словно в замедленной съемке и заняло одно лишь мгновение. Я увернулась от руки Орловского, отодвинувшись всего на сантиметр, и с силой ударила Дмитрия в грудь.
  Изо рта охотника вырвался хрип, глаза закатились, он медленно осел на мягкую землю и безжизненно расстелился на изумрудной траве. А я осталась стоять над его поверженным телом, и в руке моей неровно билось его сердце, вырванное из груди. Теперь я смотрела на Дмитрия с торжеством, хоть и едва стояла на ногах.
  Повернув руку ладонью вниз, я бросила еще трепещущее сердце на землю и, едва переставляя ноги, направилась к Алексею.
  Ребенок, увидев, как его отец, поверженный, повалился на землю, впал в какое-то полуобморочное состояние. Его глаза закатились, а тело безжизненно обмякло и повисло на впивающихся в него веревках. Чем дольше я смотрела на Орловского-младшего, тем безразличнее становилась к его судьбе. В сущности, он был мне нужен лишь для того, чтобы причинить боль его отцу. Я хотела убить Алексея на глазах у Дмитрия, но теперь, когда великий охотник пал, в этом не было никакого смысла.
  С трудом дыша, я принялась взбираться на гору. Каждый шаг отдавал болью во всем моем разбитом, израненном теле. Одежда моя была мокрой от крови, глаза застилал красный туман. У меня не было сил, я ощущала невероятную слабость.
  Я решила оставить Алексея в лесу, привязанного и бесчувственного, предоставляя случаю решать его судьбу. Впрочем, милосердием это нельзя было назвать даже с большой натяжкой: скорее всего несчастному отпрыску славного рода предстояло умереть от жажды и голода, стоя в неудобном положении. Ближайший поселок находился в нескольких километрах, да и само место было дремучим и безлюдным, сюда не вела ни одна тропинка. Но мне было все равно, мной овладело анабиозное равнодушие.
  Приложив остатки почти истлевших сил, я добралась до вершины. Теперь я сидела под тем самым знаменательным деревом, носившем имя прекрасной Елены, и наслаждалась предрассветным ветерком. Ночь медленно сменялась утром, и мрак уже начал рассеиваться. Я сидела, прислонившись спиной к белоснежному стволу, и чувствовала, как остатки жизненной силы испаряются. Мне было трудно дышать, я уже не могла шевелиться и едва чувствовала ноги. Но хуже всего было то, что моя боль - боль великой утраты - никуда не делась.
  Я всегда думала, что, убив Орловского, я перестану страдать. Теперь же, когда месть свершилась, я не чувствовала ожидаемого облегчения. Я все так же сильно скучала по Лайаму, по Морган, все с тем же отчаянием и горем вспоминала их милые лица. Возможно, какая-то частичка меня была удовлетворена - я не чувствовала прежней ярости и злобы, но в целом мало что изменилось. Внутри меня была теперь странная пустота, и разъедало ощущение того, что все усилия были напрасны.
  Небо быстро светлело, влажный ветер приятно развевал волосы. Я чувствовала, что умираю, и мне было все равно. Пустота поглотила меня, я закрыла глаза и, казалось, ненадолго провалилась в забытье. Очнулась я от прикосновения широкой ладони к своему плечу.
  Я открыла глаза. Передо мной было заботливое, встревоженное лицо Милована, его желтые круглые глаза смотрели на меня с любовью и нежностью. Я попыталась сказать ему, что Орловский мертв, хотела рассказать, как тяжело далась мне эта победа, но у меня не хватило сил вымолвить и слова. Вместо этого я лишь со вздохом перевела взгляд на горизонт, где уже поднималось солнце. Первые лучи больно слепили мои ослабевшие глаза.
  - Не говори ничего. - Пробормотал Милован.
  Он заботливо взял меня на руки и крепко прижал к себе.
  - Я рад, что ты осталась в живых. Слава Богу! Не переживай ни о чем. Теперь все будет по-другому. Сестры очень волнуются за тебя...
  Я опустила голову ему на плечо и закрыла глаза. Мое тело не повиновалось мне, я была разбита, практически при смерти. Все желания и мысли покинули мою голову. Проваливаясь в бездну, я услышала, как Милован прошептал:
  - Потерпи немного. Скоро мы будем дома.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"