Радугин Михаил Владимирович : другие произведения.

Блики

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
  
  
  
   БЛИКИ.
  
   В то время когда на освещённой стороне земли можно рассмотреть даже плавающую в солнечных лучах пыль, а с другой, не освящённой стороны земли в этих же лучах можно увидеть звёзды и планеты, где-то между светом и тенью, среди горного лабиринта метался луч фар.
   Цепляясь за вырванный из темноты островок света, по дороге мчался автомобиль. За рулём сидел мужчина средних лет, усталым, но цепким взглядом, какой вырабатывается в долгом пути, он следил за дорогой и часто курил. Рядом сидела женщина, на коленях у неё лежал старый военный планшет с картами, женщина выполняла роль штурмана. Она была моложе мужчины, но ей не нравилось, когда он называл её девушкой. И сейчас, утомлённая бессонной ночью она знала, что выглядит старше своих лет, и это ей нравилось и, отгоняя усталость, она поддерживала мужчину, чем дальше они уезжали, тем ближе друг другу становились. Дорога сорвалась с перевала и серпантином потянулась вниз. Мужчина чаще заработал рычагом переключения передач, чётко ввинчиваясь в повороты, машина спускалась в ущелье.
   - После спуска будет ровный участок, почти прямая, - сказала женщина голосом, каким говорят в движущейся машине.
   - До самого конца?
   - Нет, что ты, - она включила прикреплённый к планшету фонарик. - Впереди ещё будет лес, потом опять горы и... и приехали.
   - Сколько всего осталось? - спросил он.
   - Всего? До конца?
   - Нет. До нашего экватора, до точки невозврата, привала, причала или как там ещё мы называли место нашего отдыха.
   Женщина приподняла планшет и всмотрелась в карту. В свете лампочки её лицо было совсем бледным, он видел, что она очень устала.
   - Километров сто семьдесят, примерно, - сказала она. - Может быть двести. Дорога всё время извилистая и впереди ещё будут горы. Если хочешь, я посчитаю точно.
   - Не надо. Зачем? Мы же знаем, осталось совсем немного. Так немного, что можно оставить вычисления, распределения и...
   - И ускорения.
   - На такой трассе трудно держать постоянную скорость. Не ровная местность, не ровная езда. А тебе всё кажется, что я гоню.
   - Мне кажется, у меня уже дорожная болезнь.
   - Ты откинься, поспи. Или даже лучше, перелезь назад и поспи.
   - Ну уж нет. Мне нравится эта болезнь.
   - Да, хоть какой-то наш диагноз звучит романтично.
   - Это успокаивает, - сказала женщина. - Для нас можно найти массу романтических диагнозов.
   Мужчина промолчал и, посмотрев на часы, на панели приборов, сказал:
   - Скоро рассвет.
   - Пока незаметно, - сказала она и, подавшись вперёд, посмотрела на небо. - Мы в коридоре между двух хребтов, тут и днём, наверное, полумрак.
   Помолчали.
   - Не спишь? - неожиданно громко сказала она.
   - Нет, нет, - улыбнулся он. - Я в порядке.
   - Музыку включить?
   - Нет, не надо.
   - Глаза не устали?
   - Нет, я в порядке.
   - Может, остановимся, умоешься?
   - Нет, нет.
   Спуск закончился, дорога успокаивающе вытянулась, мужчина потянулся спиной и увеличил скорость. Промелькнул какой-то указатель. Женщина опять включила фонарик и посмотрела в карту. Отрывая взгляд от дороги, он посмотрел на неё и спросил:
   - Устала?
   - Нет, нет. Ничуть, - она помолчала и добавила: - Я просто устала ждать. Мне уже и не верится, что мы когда-нибудь доберёмся.
   - Скоро доберёмся.
   - Нет, иногда, едешь, и так хорошо, что и не хочется нигде останавливаться, и вообще никуда не приезжать, так бы ехать и ехать. И дороги здесь, действительно чудесные и вокруг такая красота... Но иногда, аж скулы сводит, как не терпится.
   - Ты ляг, поспи.
   - Нет, нет, что ты.
   - Ложись.
   - Ни-за-что. Не гони так, видимость плохая.
   - Я не гоню.
   - Потише.
   - Мне тоже не терпится, скорее бы добраться.
   - Всё-таки, какое чудо эти спутниковые карты, - в который раз сказала она. - Никакого навигатора не надо.
   - Ты бы видела ту библиотеку атласов, которую я собрал когда-то.
   - Могу себе представить...
   - А навигатором в ту эпоху назывался лоцман.
   - А спутник мог быть только шпионским.
   - И прочее и прочее...
   - О чём мы не будем. Forget it.
   - Верно.
   - Потише, потише.
   - Не терпится.
   - Мне тоже не терпится. Но осталось совсем чуть-чуть, мы столько ждали, что лишний час роли не играет.
   - Вот именно - мы слишком долго ждали.
   - Не гони так. Какая бы чудная не была карта и дорога, видимость плохая.
   - Не волнуйся.
   - Давай я поведу. А ты отдохни.
   - Нет, что ты, - сказал он. - А вот тебе надо отдохнуть. Ложись, поспи.
   - Хитренький. Я же вперёдсмотрящий. Я усну, а ты первый его увидишь.
   - Я сразу тебя разбужу.
   - Нет, - сказала она. - Лучше слушай анекдот. Молодая пара хочет сходить в кино, но не с кем оставить...
   - Было.
   - Тогда вот. На английскую ферму вечером стучится путник...
   - Было, - сказал он, улыбнувшись. - Не трудись, за эти дни, мы уже все анекдоты перетравили.
   Молча, преодолели плавный подъём.
   - Ложись, поспи, - опять сказал он.
   - Проспать нашу первую пристань, что ты? Я дождусь.
   - А дождёшься и свалишься, не будет сил радоваться. На свидание надо приходить в форме.
   Она промолчала.
   - Ложись, ложись, - повторил он. Он видел, что она очень устала. - Не придётся тратить время на сон днём.
   - Плохой аргумент. Время мы теперь вообще тратить не будем.
   - Это верно. Но сейчас, тебе нужно поспать.
   - Ну, если ты так настаиваешь...
   - Очень настаиваю.
   - Тогда я, пожалуй, прилягу.
   - Откинешься?
   - Нет. Я перелезу.
   - Вот и хорошо.
   - Только сразу, как увидишь его, буди меня.
   - Обязательно.
   - Обещаешь?
   - Обещаю, - сказал он. - Где мы сейчас?
   Она приподняла планшет и указала на крестик на карте, почти посередине красной, извилистой линии маршрута.
   - Вот, этот поворот, потом лес и опять горы, и приехали. Всё время по главной ...
   Он положил планшет себе на колени. Она откинула спинку кресла, ловко перебралась на заднее сиденье и, свернувшись калачиком, ещё раз сказала:
   - Только сразу буди меня.
   - Конечно.
   Через минуту она уже спала.
   Оставшись с дорогой наедине, мужчина отложил планшет и прислушался к машине: мотор работал ровно, шины цепко держали асфальт и с плавным шипением накручивали километр за километром, приближая их к цели. В пути они были уже не один день, и теперь ехали почти без остановок всю ночь, и женщина ни на минуту не смыкала глаз и даже около часа вела машину, давая ему отдохнуть, и сейчас он порадовался, что удалось уговорить её поспать. Ему нравилось так подолгу ехать с ней в машине. Нравилось, когда она, сидя рядом, с планшетом в руках, переводя взгляд с дороги на карту, следит за маршрутом. Любил её спокойный и чёткий голос, когда она подсказывала направление, повороты, подсчитывала километры, часы...И часто зная название приближающегося города или горы или реки, он спрашивал её и когда она произносила название, ему вспоминалось как он, кажется уже в прошлой жизни, прорабатывал этот маршрут и старался включить в него как можно больше интересных мест. От этого маршрут петлял и растягивался так, что приходилось что-то вычёркивать. Какое-то время ему нравилась идея ехать вообще без карты, по солнцу, по звёздам. Это придало бы его движению характер свободного путешествия, вольного перемещения в края неведомо прекрасные, в будущее. Но такую авантюрную роскошь он позволить себе не мог. И, как потом, уже вдвоём они, обдумав все детали, обсудив массу мелочей, наконец, аккуратно нанесли красным карандашом линию маршрута на карту, которым теперь они точно следовали.
   Он закурил и немного опустил стекло, дым потянулся в щелочку, влажный ночной воздух, посвистывая, наполнил салон. Луч фар, рассеиваясь, становился всё менее чётким, начинало светать. За плавным поворотом дорога ровно потянулась меж редких и уже чётко различимых на фоне лилового неба деревьев. Потом пробежала мимо маленького, ещё спящего городка, и забралась в лес. Луч фар упёрся в белёсую стену тумана, мужчина сбросил скорость, и машина завязла в плотной пелене. В лесу было ещё совсем темно. Огромные деревья, казалось, не желая просыпаться, неохотно расступались перед самой машиной и, кутаясь в густой туман, медленно отходили в стороны, не разводя, однако в вышине огромных, мохнатых ветвей. Дорога скользнула вниз, а деревья словно поднялись ещё выше и ещё плотнее обступили дорогу и тоннель света, окутанный белым саваном тумана, стал совсем узким. Салон наполнился свежим лесным воздухом, женщина, пряча ладони в рукава свитера, поёживалась, расслабленное сном тело пронизывал холод. Мужчина включил печку и поднял стекло. Лес не отступал, и ему пришлось ещё сбросить скорость, и он злился, и на этот сказочный лес и на частые повороты и на обильную росу на асфальте, всё это задерживало их. Продвигаясь дальше, он всё чаще взглядывал вверх и видел, как где-то в вышине, словно в окошке в сумрачном куполе храма проскальзывают лиловые островки неба, и на отдельных верхушках деревьев вспыхивают солнечные лучи. Дорога выровнялась, он прибавил скорость. На обочине промелькнула какая-то коряга, словно мохнатое чудище, вырванное из юрского периода. Потом плотный кустарник, ровным коридором сдавил дорогу с обеих сторон и словно сгрёб своими стенами туман белой ватой перед самой машиной. Неожиданно, так что непонятно, близко ли далеко, сверкнули две галогенные фары, нет глаза, зверь, совсем близко, мужчина притормозил, огоньки исчезли. Потом, стараясь предугадать дорогу дальше, чем позволял свет фар, плавно набрал скорость. Кустарник, мелькая шипастыми зубцами, поредел и отодвинулся от обочины, в его стенах стали появляться бреши, и туман потянулся рваными поперечными полосами. Дорога вдруг выскочила из леса, яркие горизонтальные лучи резанули глаза, мужчина притормозил, но не остановился. Рукой он потёр один глаз, потом второй и, не отрываясь, смотрел, как из-за гор поднимается огромно огромное солнце.
   Солнце поднималось и его ослепительные лучи, перекидываясь через горные вершины, раздвигали пространство, воссоздавая из мрака всему свои формы. Солнце поднималось и не хватало взгляда, чтобы различить точно, где сияющее, необъятно огромное небо, где-то там за-между горами сливается с таким же сверкающе радостным морем, где-то там, куда тянется дорога, куда ведёт их маршрут. Мужчина надавил на газ, машина помчалась вперёд, быстро сокращая последние, отделяющие их от моря километры. Ещё поворот, ещё спуск, на асфальте замелькали тени, море скрылось за зелёными горами, через какое-то время промелькнуло яркой глазурью, опять скрылось, потом промелькнуло снова и снова, а после очередного поворота, дорога круто сорвалась вниз и блики глазури превратились в необъятный морской простор. Мужчина обернулся, женщина спала и, не смотря на своё обещание, он не будил её. Когда впереди, у какой-то насыпи он увидел накатанный спуск, то, не раздумывая, съехал, насколько было возможно, подвёл машину к воде и заглушил двигатель. И всё стихло, остался только гул в ушах. Он открыл дверцу и, вдыхая запах моря, ступил на берег и вышел из машины. Прислушиваясь, как шуршит под ногами галька, он сделал несколько осторожных шагов... Ноги сами ступали шаг за шагом, он шёл по берегу, глядя слезящимися глазами в море, и уже не помнил ничего предшествовавшего этой встрече; ни того от чего они торопились уехать, ни прежних сомнений, ни трудных сборов, всё это оказалось теперь где-то далеко, и словно совсем ничего этого и не было. Солнце поднималось всё выше, и его лучи, обозначая расстояния, вспыхивали на бортах лодок, на крыльях чаек, которые словно опомнившись, засуетились, закружились, закричали, мелькая над водой. Большие валуны, сползавшие с горы, уходили в воду и самые большие виднелись округлыми бугорками, как спины черепах, далеко от берега. За безветренную ночь они обсохли и казались теперь почти белыми. Но вот море проснулось и дуэтом с ветром, настраиваясь на дневной ритм, покатило к берегу плавные, ленивые волны, верхушки валунов на секунду скрывались под ними, а когда появлялись вновь, то были уже чёрными. Скалы чуть дальше по берегу выступающие в море, своими отполированными стенами принялись отмечать высоту волны. Ветер взмахом дирижёра коснулся деревьев, и глянцевая зелень нежно зашелестела, присоединяя свою партию к симфонии радости. Мужчина споткнулся о камень и обернулся, он ушёл далеко от машины и женщина всё спала. Он быстро вернулся и распахнул дверцу. Но посмотрев на её спокойное лицо, он не стал будить её, а присел на гальку и, прислушиваясь к её дыханию и мелодии утра, замер, глядя в море. Он сидел неподвижно и смотрел, как поднимается солнце, как крепнут волны... Но вот её дыхание изменилось, она подняла голову и щурясь и моргая и улыбаясь смотрела в море. Потом, не вставая, она выскользнула из машины и присев рядом, положила голову на плечо мужчины. Долго они так сидели молча, не отрывая глаз от моря, не двигаясь, не говоря ни слова, только время от времени сжимали руки, которые они держали вместе.
   Потом она тихо сказала:
   - Наконец-то мы добрались.
   - Выбрались.
   - Спасибо тебе, милый.
   - Тебе спасибо.
   - Мне-то за что?
   - За то, что дождалась. За то, что была рядом. Один я бы этого не сделал.
   - Господи, как хорошо! - она вытянулась, положив голову ему на колени, и посмотрела в небо. - Что за воздух! Надышаться не могу. Как хорошо!
   - Лучше любых ожиданий.
   - Как хорошо.
   - Хорошо-то как.
   - Ах, море, - она посмотрела вдаль, туда, где море сливалось с небом, и повторила: - Как хорошо, как хорошо... ах, море... как хорошо...- потом повернула лицо к мужчине, он склонился над ней.
   - ...и мне с тобой, - тихо сказал он, глядя ей в лицо.
   - ...и мне с тобой, - повторила она.
   И они оба повернулись к морю, словно боясь лишних слов. Ах, море - и всё минувшее исчезло - ах море - и всё последующее; слова, мысли, чувства, само время, всё наполнилось, как отражением виденного, радостью и всё растворилось в одном настроении - ах, море...
   - А где это мы? - чуть позже, уже громко спросила она.
   - Не знаю. Я как увидел море, просто ехал на него. Но мы почти уже на месте.
   - Не хочу больше никуда ехать, - она потянулась. - Хочу лежать здесь. Лежать и не двигаться, целый день, месяц, год!
   - Едем, милая.
   - Что неужели всё ещё торопишься, всё ещё не терпится?
   - Конечно. Мне не терпится поставить нашу ласточку на прикол. Не терпится смыть с себя дорожную грязь, не терпится положить ключ от номера в карман белых штанов, не терпится броситься в море, не терпится выпить холодного пива и нормально пообедать и не терпится наконец-то наброситься на тебя и всё это сразу и по два раза.
   - А мне не терпится избавиться от этого пучка соломы! - смеясь, выкрикнула женщина.
   Она говорила о соломенной шляпке, которую она сохраняла много лет как символ, как мечту, которую они теперь осуществляли, и которая доставляла в дороге с минимальным багажом столько неудобств. Они сели в машину, вернулись на шоссе и помчались дальше, к месту, обозначенному на карте красным крестиком. Дорога круто извивалась, повторяя линию берега, но на карту они уже не смотрели. И когда, обогнув подножие высокой горы, они увидели знак и прочитали название городка, то поздравили друг друга с прибытием и въехали в городок. Узкие, сжатые стенами домов улочки, местами брусчатые, крутые повороты, знаки, редкие, но непривычные пешеходы, всё это засосало их, казавшийся теперь таким большим и неповоротливым автомобиль. Мужчина быстро поворачивал руль, крутил головой, ориентируясь на вершину горы, он хотел пробраться к набережной, но они быстро и не без удовольствия заблудились. Женщина смеялась и предлагала оставить машину и найти отель пешком. Мужчина говорил, что выйдет из машины, только когда она упрётся в отель бампером. Глядя по сторонам, они вспоминали информацию, которую они собирали об этом месте, но от охватившего их волнения никак не могли сориентироваться. А волновались они сильно, слишком долго они ждали этого дня. Можно было остановиться и купить карту или путеводитель города, но они не делали этого намеренно. Этим они как бы обозначали, что преодолели не только географический, но и какой-то внутренний рубеж и достигли точки, определяющей, что они уехали от всего, что они хотели оставить позади, и теперь, здесь, какое-то время не будут думать о том, что будет впереди. На их маршруте, в их планах, это был пункт вне пунктов. Им было приятно просто медленно плутать по извилистым улицам города, сворачивая туда, куда удобнее повернуть. Это было для них непривычным развлечением, до этого все города они либо объезжали, либо преодолевали быстро, торопясь и торопясь вперёд, и останавливались в мотелях только для того, чтобы поспать несколько часов. Теперь они никуда не торопились. Опустив стёкла, они медленно катились по улицам и смотрели по сторонам, разглядывали дома, витрины ещё закрытых магазинов, заглядывали в узкие проулки. Женщина восхищалась архитектурой, умилялась от обилия домашних цветов в распахнутых окнах, на внешних подоконниках, на перилах балконов, у дверей. На какой-то улице она дотянулась и скользнула ладонью по гладкому камню парапета, отделявшего тротуар, тронула пушистую ветку, свисавшую из-за какой-то ограды. На другой улице, увидев своё отражение в большой витрине, она помахала себе рукой, мужчина остановил машину, достал камеру и снял их отражение в витрине. Она отмечала чистоту и ухоженность всего вокруг, он отсутствие машин на дорогах. Они развлекали друг друга фантазиями; будто городок этот населён исключительно рыбаками, которые сейчас в море ловят тунца или весельчаками, которые отсыпаются после ночной феерии или здесь живут вообще одни дворецкие, которые ждут именно их, за каждой из этих дверей... Все эти шутливые нелепости они говорили всё с той же целью - они спешили задать и самим себе и всему происходящему тон праздности. И оба они удивились, когда миновав пышную аллею, они опять оказались на шоссе, городок остался позади.
   - Вернёмся? - спросил он.
   - Нет, нет. Смотри, - она указала на двухэтажный дом с черепичной крышей, который словно цепляясь за подошву горы, навис над небольшой бухтой.
   - Это, наверное, коптилка для рыбы.
   - Это то, что нам нужно.
   - Ты думаешь?
   - Сворачивай, сворачивай. Хватит кочевать.
   Подъезжая к зданию, они всматривались в каменный фасад с узкими, закрытыми ставнями окнами и маленькими железными балконами и не могли понять, что это такое - внешне обычный, как и другие в этом городе дом. Но стоит подольше посмотреть на любой, в череде одинаковых предмет и через какое-то время он будет казаться чем-то особенным. Ровный каменный куб дома, по мере приближения уже не производил впечатления зажатого между морем и горой. Уже казалось, будто это он сам раздвинул и скалы и волны, и вбил свой фундамент именно на этом месте с какой-то стратегической целью, и стоять он будет здесь вечно, и всем кто укроется за его толстыми стенами, он гарантирует покой от любых стихий. Над дверью была какая-то вывеска, но на ней не было никакой надписи. Со стороны, обращённой к морю к дому примыкала мощёная каменными плитами площадка, на ней стоял один деревянный стол. Со стороны входа пестрела ухоженная клумба, её рассекали ступени из таких же каменных плит. Нигде никого не было видно. Продолжая обмениваться предположениями, куда же они прибыли, мужчина и женщина прошли по дорожке и постучали железным кольцом на двери. Никто не отозвался, мужчина хотел постучать ещё, но женщина смело отворила дверь, они вошли и сразу поняли, что оказались в гостинице. Небольшой холл, деревянная конторка у лестницы, за ней никого, ячейка для ключей, без ключей, рядом в углу столик, стул. А противоположная стена являла собой картину необычайную - на ней была нарисована карта города. Вся стена от края до края, от потолка до пола была покрыта картографическим рисунком. Художник явно не стеснял ни своей фантазии, ни любви к своему городу. Яркими красками, смелыми мазками на стене были детально изображены все улицы и площади, все изменения рельефа и даже глубина моря. Доходчивыми знаками обозначались церковь, вокзал, музей, причал, множество кафе и ресторанов и даже корабль в море. А на месте расположения самого отеля красовалось нечто среднее между средневековым замок и маяком. Гости замерли, разглядывая картину.
   - Большая карта маленького города, - сказал мужчина. - Или поищем более респектабельный отель?
   - Зачем? У самого моря и за городом, и никого нет, как мы и хотели. Мы ведь не хотим толкаться в толпе туристов, - сказала женщина. - К тому же, сразу видно, что у хозяина прекрасное чувство юмора.
   Где-то в доме, что-то упало, послышались торопливые шаги, дверь за конторкой приоткрылась и в ней показалась взъерошенная голова девочки. Увидев гостей, девочка вскрикнула, просияла улыбкой приятного удивления и исчезла, захлопнув дверь. Послышалась какая-то возня, что-то хлопнуло, звонкий голосок что-то проговорил, но так быстро, что разобрать что-либо было трудно. Через минутку дверь распахнулась и за конторку шагнула уже опрятная, с зачёсанными волосами в белой блузке чёрной юбке, с улыбкой владельца гранд отеля та же девушка. Запечатлев гостям почтение наклоном головы, она в одну секунд приоткрыла жалюзи на окне, разложила что-то на стойке, хлопнула какой-то створкой, раскрыла журнал, взяла ручку и, пожелав доброго утра, замерла, обратившись в саму предупредительность. Мужчина раскрыл разговорник и произнёс отмеченную фразу - они хотят снять двухместный номер. На лице девушки появилось недоумение. Мужчина, глядя в разговорник и стараясь чётко произносить каждый звук, старательно повторил фразу. На детском личике показалось страдание, она не понимала, что говорит мужчина. Он спросил девушку, говорит ли она по-английски? Она радостно закивала, конечно, она говорит по-английски, только совсем немного. Мужчина, тоже улыбаясь, сказал по-английски, что они хотят снять двухместный номер. Девушка переспросила, мужчина повторил, девушка опустила глаза и замерла, беззвучно шевеля губами. Женщина отвернулась и, закрываясь рукой, рассмеялась. Девушка совсем потеряла деловой настрой, отложила ручку, подвигала ящиками, достала какую-то книгу и стала быстро листать её. Переворачивая страницы, она в полголоса что-то бормотала что-то, судя по интонации явно ругательное. Женщина, услышав, просияла - юная хозяйка говорила по-французски. Женщина подошла к конторке и, помогая себе руками неуверенно, но быстро, не запинаясь, заговорила по-французски. Девушка обрадовалась и испугалась одновременно. Удивлённо улыбаясь, она спросила:
   - Вы говорите по-французски?
   Ударение девушка сделала на слове по-французски. Женщина повторила, девушка что-то ответила - было видно, что они и понимают и не понимают друг друга. Но девушка тут же с радостным облегчением, махнув рукой, разразилась французской скороговоркой. Женщина, кивая, ответила. И между ними вмиг завязался оживлённый разговор, с вопросами, ответами, с нескрываемым любопытством и искренним интересом, настоящий женский разговор, когда собеседницы говорят не слушая, но прекрасно понимают друг друга. Иногда женщина запиналась и, подыскивая слово, щёлкала пальцами и тогда девушка, торопясь помочь, предлагала слова. Легко и как бы, между прочим, они познакомились, девушка представилась Сабиной, женщина Марией, своего спутника она представила Назаром. После этого разговор принял ещё более непринуждённый тон, Сабина темпераментно что-то излагала, выстраивая своими лёгкими ручками какие-то комбинации, Мария, то переспрашивала, то соглашалась, то опровергала, и со стороны могло показаться, что две старые подруги встретились после каких-то важных событий. Назар смотрел на них и хоть он ничего не понимал, тоже улыбался.
   - Маша, что она говорит? - спросил он.
   - Сейчас, - коснувшись его руки, вставила она во французскую речь.
   - Номера-то есть?
   - Да, да.
   Больше Назар их не перебивал. Облокотившись на стойку, он поглядывал на оживлённые лица девушек, на карту на стене, на полированное дерево конторки, массивных дверей, лестницы и уже чувствовал себя отдыхающим. Наконец Сабина взяла несколько ключей, и так и не сделав записи в журнал, вышла из-за конторки и поманила их на второй этаж. Ни на секунду не умолкая, она быстро отперла первую дверь, они вошли в номер и Назару сразу же, он ещё даже толком не огляделся, но отчего-то стало уютно и захотелось остаться именно в этой комнате. Две кровати, инкрустированный комод с зеркалом, дощатый крашеный пол, маленькая душевая кабинка, за плотной занавеской дверь на балкон, всё просто, скромно и как-то по-домашнему и во всём чувствуется прочность, основательность, толстые каменные стены и запах каких-то пряностей создавали атмосферу спокойствия. Сабина, как фонтанчик всё что-то журчала, расплёскиваясь улыбками и жестами, нахваливала что-то и предлагала посмотреть другие номера. Девушки вышли, а Назар шагнул на балкончик, и ахнул: справа - голубое блюдце залива в зубчатой короне скал, а дальше, до самого неба, чистый простор моря, слева - пышная, густая, сочная стена леса и острые вершины гор над ним, а впереди - черепичные крыши города, со свечками кипарисов, с букетами платанов, пирамидами каштанов и гранитный полумесяц набережной. Он опустился в плетёное кресло и сразу почувствовал, насколько он устал. Он смотрел на море, и оно было прекраснее всех мечтаний о самом прекрасном. Солнечные блики плавно скользили в спокойной воде залива, округляли своим сиянием корпуса лодок, скрадывали силуэты деревьев, а волны нашептывали и нашептывали, что всё даже то, что он так долго твердил себе, стремясь к нему, всё позади, всё позади ...ах, море... Глаза устали ... Прислушиваясь к ритмичному шелесту волн, он радовался как театрал, занявший место в зале, который даже не глядя на ряд, по слуху понимает, что находится именно в наилучшем месте. Из комнаты послышался смех, он обернулся и его рассеянный взгляд скользнул по смеющимся лицам ...яркие губы, белые зубы...Чудная девочка. О чём они всё говорят? Надо поднять вещи, поставить машину... Какой воздух...Весёлая девочка...Какое удачное расстояние, как чудесно доносится звук волн... ах, море... Теперь только этим звуком отсчитывается время, весь мир подчиняется только этому ритму... ах, море...Назар не заметил, как заснул.
  
   Проснулся он с тревожным чувством, будто проспал что-то важное. В первую секунду он не мог понять, сколько времени прошло, несколько минут или часов. По часам, всего полчаса. И эта его тревога и торопливое подсчитывание минут, не понравились ему. Он снял с руки часы, посмотрел, отмечая, что и солнце и тени ушли не далеко, и вошёл в комнату. В душевой кабинке журчала вода, на комоде пестрел букет причудливых незнакомых цветов, в шкафу разложены и развешаны вещи. У Назара появилось такое чувство, будто он долгие голы жил в этом доме и теперь вернулся из какой-то кошмарной поездки, с одним желанием - больше никогда никуда не уезжать. Он понюхал цветы, аромат был тоже необычный, зачем-то взял с телефонного аппарата трубку, поднёс её к уху и, послушав привычное шипение, положил. Потом взял пепельницу и сев на кровать, и отметив, что она в меру упругая, закурил. Шум воды стих, Маша, голая, мокрая, бодрая, не обращая внимания на воду, которая капала с неё на Назара, когда она быстро его поцеловала, на комод, к которому она присела, заглядывая в зеркало, громко говорила:
   - Отдохнул? Ты так хорошо уснул! Я не хотела тебя будить.
   - Я сам не заметил, как отключился, - глядя, как она расчёсывается, как поблёскивают капельки на её спине и плечах, сказал он. - Ты сама поднимала вещи?
   - С хозяином. С отцом Сабины.
   - Что за петрушка у нас вышла, они французы? По-каковски тут говорят?
   - Они местные, коренные, аборигены, но тут столько диалектов и наше произношение... Просто Сабина больше живёт с матерью, во Франции, прелесть девочка, правда?
   - Да весёлая девочка. Вы так разговорились.
   - Ой, такой кайф, я сама не ожидала. Я сто лет ни с кем не разговаривала по-французски, но я всё понимаю, так чудно! Я уже забыла, что могу так свободно говорить. Ничто не пропадает даром... - сказала она. - Ну, слушай: Сабина мне уже всё рассказала и я тут всё уже знаю. Представь, она хочет наладить здесь туристический бизнес. Отец рыбак и не хочет ничем кроме рыбалки заниматься, совсем отель забросил. А у неё огромные планы. Нет, что ты сидишь? Иди в душ, и побежим на море. Или обедать?
   - Машину надо куда-то поставить.
   - Потом. Стоянка тут рядом, тут всё рядом.
   - А где тут обедать, ресторан, кафе, бистро далеко?
   Назар встал под душ, а Мария одеваясь, рассказывала: кафе тут на каждом шагу, но обедать лучше здесь, Сабина заверяет, что на первом этаже у них чудесный ресторан с домашней кухней, а уж вечером можно исследовать городские заведения. Цивилизованный пляж по другую сторону города, но можно купаться и здесь в бухте. Водопад в ущелье над городом, там же римская дорога и руины крепости. На набережной есть новые пятизвёздочные отели с солидными ресторанами, экскурсиями, прогулками на яхтах и катерах, и другими прелестями организованного отдыха. Но, всё же туристов в городке мало, рядом целый остров отелей, а южнее целый туристический комплекс и там какие угодно развлечения и все едут туда.
   - В соседнем номере двуспальная кровать. Но мне показалось здесь уютнее, и ты так хорошо заснул... - сказала она.
   - Если хочешь, давай перейдём в соседний номер.
   - Мне почему-то здесь больше нравится. А кровати можно сдвинуть.
   - Давай останемся здесь.
   - А телевизор нам нужен?
   - Вот этого ни в коем случае не нужно. Мне больше вообще ничего не нужно.
   - Так сначала отгоним машину или пообедаем или сразу на море?
   - На море. В море!
   Мария надела соломенную шляпку, они вышли из номера, Назар повернул в замке ключ и положил его в карман белых брюк. И не важно, что через минуту он отдал ключ Сабине, а поля шляпки всё же потеряли в дороге немного соломки, ощущение праздника было с ними. Торопясь вниз по тропинке сквозь густой, жужжащий аромат кустарника, между перевёрнутых лодок и удушливой краски, по причалу, через древнюю каменную арку, по серой гальке обогнув железную ограду, они вышли к морю. Быстро разделись, вошли в воду и поплыли от берега. Оба они давно не плавали, и спокойные ленивые волны казались им бурной стихией, но они настойчиво плыли и плыли к тому месту, где ровная вода бухты встречается с открытым морем. С берега казалось, что эта линия совсем рядом, но они плыли и плыли, берег остался далеко позади, а к морю они словно и не приближались. Они остановились, Мария задыхалась, но восторженно вскрикивала, когда волна поднимала её и старалась, мощным толчком выскочить ещё выше, и ударяла по волнам и вращалась и захлёбывалась от восторга. Подгоняемые волнами, они поплыли назад, выходя из воды, они пошатывались, и обессиленные, повалились на гальку. Но прежде Назар надел майку, он уже знал, как выглядят белые шрамы на загорелом теле. Потом они долго лежали, молча глядя в море, и улыбались когда смотрели друг на друга, и радовались, что они одни не берегу. Потом прижимаясь плечами, легко, чуть касаясь губами, целовались и шептали:
   - ...и мне с тобой.
   - ...и мне с тобой.
   Они лишь на миг прикасались к главному и отступали, зная, что это главное с ними и не нужно его эксплуатировать. Всё остальное служит только фоном для этого чувства, но оно главное и определяет всё, и...ах, море...
   Как у Марии шляпка, так у Назара был свой символический предмет - фотокамера. С той лишь разницей, что он не хранил её, а мечтал о ней много лет и купил только недавно. Часто в пути, любуясь каким-то пейзажем, дорогой или строением, он представлял, как можно удачнее снять это, но не снимал. Он решил для себя, что начнёт снимать с этого места, с середины маршрута, где они наконец-то почувствуют, что оставили всё позади и дадут себе отдых. В городе из машины он уже сделал несколько снимков, но это была репетиция. И теперь он достал футляр и с премьерным волнением режиссёра, взял в руки камеру. Когда-то он много фотографировал: здания, мосты, камни, деревья, облака и никогда не снимал людей. Сейчас он предложил Марии устроить фотосессию. Она смутилась, но согласилась, она понимала, что сегодня это не просто снимок на память. Она посмотрелась в зеркальце, поправила волосы и сев на камень, обхватила колени руками. Но Назар подошёл вплотную и, глядя ей в лицо, и сдерживая радостное волнение, сказал:
   - Машенька, это наш первый кадр. Первый снимок на море, понимаешь? Мы сделаем крупный план, и на фотографии будет дата, понимаешь? А на обороте мы что-нибудь напишем. Что-нибудь для истории, - он навёл объектив и снял её крупным планом и, отойдя и продолжая снимать, он говорил: - Расслабься и позируй раскованно, не смотри ни на кого, мы тут одни. Перейди сюда. Смотри на море. Вот, теперь встань, - командовал он: - Вытянись, как маяк. А я буду перемещаться, и горизонт моря будет на разном уровне, а ты стой на месте, но меняй позы. Потом, когда волны будут побольше, сделаем на этом камне ещё снимки, - он вошёл в воду. - Я постараюсь снять снизу, над самой поверхностью и будет казаться, что ты стоишь прямо в бушующем море. Но для этого нужно другое освещение. В утренних лучах будет совсем другой эффект. Главное поймать нужное освещение.
   - Надоело быть маяком. Ныряю! - Мария с силой оттолкнулась, сложив руки, прыгнула и гладко вошла в воду. Он смотрел, как она, двигаясь рывками, плывёт под водой к нему и когда она, закинув голову, чтобы волосы ровно легли назад, вынырнула, снял её крупным планом. Потом, опустив камеру, он помолчал и сказал:
   - Машка, ты неповторима в каждом своём движении. Я восхищаюсь тобой каждую секунду.
   Прежде чем ответить Мария, улыбаясь, посмотрела ему в лицо. Потом сказала:
   - Я утоплюсь, когда станет иначе.
   - Здорово. Мы начали говорить глупости.
   - Никогда и не прекращали. Только теперь прекрасные глупости.
   - Наконец-то мы отдыхаем, - сказал он. - А ты красиво ныряешь. Так ровно и смело. Я и не знал, что ты умеешь так нырять.
   - Ты ещё многого обо мне не знаешь, - сказала она, смеясь и кладя руки ему на плечи.
   - Удиви меня новой собой, - сказал он, целуя её.
   А когда, выйдя на берег, он убирал камеру, в голове у него мелькнуло, - а ведь это так и есть - изменится освещение, расстояние и изменится сам предмет. А вдруг не так, как ты ожидаешь? Но он тут же одёрнул себя - при чём здесь внешние контуры? он выругался вслух.
   - Что? - обернулась Мария.
   - Мошка в глаз попала.
   Мария расстелила полотенце и легла загорать. А Назар достал из сумки ещё два культовых предмета - маску с трубкой. Войдя в воду, он ополоснул и надел маску, продул трубку и, вглядываясь в дно, поплыл от берега. Различая рельеф дна, разглядывая камни, пестреющие в солнечных бликах, он порадовался, что здесь нет песка, вода была чистая, прозрачная. Он плыл не спеша, чувствуя, как дальше от берега, волны становятся всё плавнее, и как они, словно выстраиваясь в стройные ряды и соблюдая общий ритм марша, чётко и мерно приподнимают и опускают его. Постепенно дно уходило всё дальше, становилось глубже, но виделось оно лучше, вдали от берега вода становилась ещё чище. Он перестал грести, и словно растворяясь в воде замер. Волны стали ещё нежнее раскачивать его расслабленное тело, и он с наслаждением, не напрягая ни один мускул, подчинялся их пульсу и, чувствуя, как они ласкают его и, улавливая спиной солнечное тепло, продолжал разглядывать дно. Потом он набрал в лёгкие воздуха, нырнул головой вниз и, работая всем телом, стал погружаться. Ему казалось, что он погружается очень быстро, и преодолел уже огромную глубину, он напрягал все силы, но дно всё не приближалось. В следующее мгновенье уши прострелила резкая боль и, перевернувшись, он быстро всплыл. Он вернулся чуть ближе к берегу и попробовал ещё раз достичь дна. Но давление воды вновь заставило его развернуться прежде, чем он преодолел половину глубины. Сбитый с толку таким искажением расстояния, он подплыл ещё ближе к берегу, отдышался и опять нырнул и опять не смог достать до дна. Через несколько метров, там, где вода была уже не так прозрачна, он нырнул вновь и неожиданно быстро натолкнулся рукой на скользкие камни, было уже совсем мелко. Это его удивило и, не смотря на то, что он очень к этому стремился, не обрадовало, будто он обошёл какое-то препятствие. И он хотел отплыть подальше, нырять ещё, там, где глубже, но прибрежные волны уже подхватили и несли его к берегу, и сопротивляться им у него уже не было сил.
  
   К полудню первый этаж гостиницы чудесным образом превратился в ресторанчик. Площадка заставилась столиками, прикрылась навесом, украсилась цветами, из распахнутого окна, под ритмичное позвякивание, вырывалось благоуханное шипение, шкварчание, журчание. В сторонке дымилась жаровня. Коренастый, тугопузый повар, с баклажанным носом и улыбкой похожей на створки тридакны, виртуозно орудуя ножами, лихо кромсал рыбу, мясо, овощи и чутко контролировал процессы на сковородке, в жаровне, в кастрюле и, казалось в океанских глубинах. Мария и Назар были пока единственными клиентами и гостиницы и ресторана. Сабина с обходительностью гранд метрдотеля усадила их за столик и куда-то исчезла. Делая всё быстро, ловко с охоткой, повар поглядывал ласково, но с достоинством, всем своим видом выражая - эх накормлю, ух напою. Хозяин, мужчина ещё молодой, но грузный, с осанкой и движениями старого моряка, сидел в кухне у окна и, делая вид, что не смотрит на гостей, переговаривался с поваром, попыхивая трубкой. А когда он всё же встречался взглядом с клиентами, всё его загорелое лицо источало сладость щербета. Но когда он вновь обращался к повару, в его глазах проскальзывал какой-то испуг. Как потом выяснилось, здесь, в его доме, вокруг него сплотилось общество рыбаков-холостяков, любителей тишины и обильных, неспешных застолий. Планы Сабины, развивать отель, грозили нарушить покой в его мирной гавани, и теперь он страдал. Но он обожал дочь и был готов пожертвовать всем по одному её слову. Ведь если дело пойдёт удачно, то она останется с ним. В следующую минуту это стало понятно наглядно. На площадку впорхнула вся сияющая, в белоснежном передничке, с блокнотом в руке, Сабина. Но увидев, что гости сидят за пустым столом, её личико потухло, брови нахмурились. Она прошла на кухню. Мария сдерживала смех, наблюдая, как два здоровых мужика замерли и с какими растерянными лицами и с каким обожанием они смотрят на девочку и как покорно кивают. К гостям Сабина вышла вновь сияющая. Она извинилась за свою нерасторопность, бланки меню ещё не напечатаны, и ей пришлось самой делать их на принтере, за что она извиняется отдельно. Назар с помощью Марии объяснил, что им никакого меню не надо, что они уверены, повар знает своё дело и пусть он накормит их так, как кормит своих постоянных клиентов. Сабина несколько насторожилась, но улыбки не потеряла и, убрав блокнот, прошла на кухню. Сцена подобострастного кивания повторилась. Более того, хозяин вышел из кухни, и с достоинством капитана тонущего судна, который отталкивает от себя последнюю шлюпку с пассажирами, поднёс гостям бутылку какого-то раритетного вина. И только они пригубили это чудесное вино, как с огромным подносом в руках к столику подоспел повар. Быстро и ловко расставляя тарелки, он пояснял, что это за блюда, как приготовлены и что с чем удачнее сочетается. Вина он тоже поставил графин, было видно, доверие клиентов ему льстит, но и ответственность он понимает, и он счёл необходимым сказать несколько слов о некоторых особенностях местной кухни. Говорил он так же быстро, как готовил, Сабина переводила ещё быстрее, и тоже что-то советовала. Мария не успевала и переспрашивала, над столом стало тесно. От буйства ароматов, красок, жестов, интонаций, у Назара закружилась голова, он был очень голоден. И не дожидаясь окончания презентации, он поддел вилкой кусок рыбы и отправил его в рот. Сабина спохватилась и - бон апети - увела повара. Но он тут же вернулся со стручком зелёного перца на блюдечке и, указывая поочерёдно на рыбу, перец и вино, страстно поцеловал кончики пальцев. Назар заверил, что он обязательно попробует такое сочетание. Они наконец-то приступили к обеду. Однако в течении вечера, замечая, как перешептывается повар с хозяином Назару иногда казалось, что они совещаются в какое именно блюдо лучше подсыпать яду. Постепенно ресторанчик наполнялся посетителями, непонятной речью и ещё гуще ароматами, передничек Сабины мелькал всё чаще и Назар с Марией, продолжая свою игру, развлекались тем, что пытались угадать, кто из гостей местный, а кто турист и из какой страны. Занятие это интересное, и они смело, и легко строили гипотезы.
   Вести разговор без постоянного внутреннего самоконтроля и ценза, было для них непривычной роскошью. У них обоих даже появилась надежда, что тот период, когда они, находясь вместе, могли молчать часами, и при этом каждый чувствовал себя комфортно и который им так помог, остался позади и теперь они могут говорить спокойно и свободно, не обдумывая каждое слово. Для них это был большой шаг вперёд, шаг к полноценной жизни.
   - Посмотри, как они уписывают курицу, - говорил Назар, не глядя на столик, за которым сидели двое мужчин, со спинами гребцов в свободных рубашках. - Это без сомнения местные, даже завсегдатаи. У того седого, у которого нет большого пальца, на одну ножку получается стакан вина и долька перчика. А ест он, наверное, уже ножку третью. Курица сама по себе в остром соусе, а он ещё и с перцем.
   - Он вином хорошо запивает.
   - И правильно делает. Следуй его примеру.
   - Я-то уже второй бокал пью, а вот ты почти не пьёшь.
   - Между прочим, я заметил, что повар подал им такой же зелёный перец, как и нам.
   - Наверное, это его знакомые и это особый знак внимания, особенный местный деликатес.
   - Наверное, это бомба.
   - Ты не пробовал?
   - Боюсь. Я догадываюсь, что это может быть. Мне рыба понравилась вот с этим соусом, он в меру острый и с этим белым вином, превосходно, - сказал Назар, подливая себе вина. - Да, самый лучший, быстрый и объективный путь к познанию культуры аборигенов, лежит через их кухню.
   - Да, да, - согласилась Мария. - Местные жители мне уже нравятся. Но если мы будем так усердно вникать в их культуру, я растолстею в три обеда. Порции просто гигантские.
   - Машенька, мы к счастью уже в том возрасте, когда о внешних параметрах можно не беспокоиться. Если бы ты была склонна к полноте, ты уже давно была бы полненькой. Но ты стройна и изящна, как эти кипарисы. Так что расслабься и впитывай местный колорит. Настоящая красота настоящей женщины, как это благородное вино, с годами становится только прекраснее. Попробуй вот этого белого.
   - Мне больше понравилось красное, которое хозяин принёс. С курицей просто фантастика.
   - Ну, это вино совсем другое. Какое-то особенное. Но, по-моему, его надо пить отдельно, вообще без всего, не запивать, а смаковать отдельно, настолько оно великолепно.
   - И, наверное, надо будет отдельно поблагодарить хозяина за это вино.
   - Да, обязательно. Я такого никогда не пробовал, - Назар пододвинул блюдечко с перцем. - Всё-таки рискну, - он прижал вилкой зелёный стручок.
   Мария помолчала, но всё же произнесла умоляюще:
   - Назар...
   Он сделал вид, что не удаётся отрезать перец, отодвинул его и перенёс своё внимание на рыбу.
   За крайний столик подсели ещё два таких же крепких мужичка; в таких же чистых просторных, натянутых на широких плечах и животах рубашках, и с выражением торжественного спокойствия на загорелых лицах. Повар из окна приветствовал их и уже через минуту, не дожидаясь заказа, нёс к их столику тяжёлый поднос.
   - Странный у них загар, - сказала Мария, вылавливая из салата оливку. - Лица, шеи и руки по локоть чёрные как шоколад, а выше локтей и лбы у них совсем белые, странно.
   - Можно было бы предположить, - размышлял как будто бы серьёзно Назар, - что это так называемый базарный, шабашный или дачный загар. Но наверняка, это будет ошибкой. Хотя, скорее всего, это тоже какая-то разновидность профессионального загара. Скорее всего, это рыбацкий загар.
   - Да. Загар рыбака, звучит лучше, чем базарный загар. Пускай они будут рыбаками.
   - Нарекаем их рыбаками.
   - За рыбаков, - Мария подняла бокал, они чокнулись.
   Назар тут же подлил ещё, себе белого Марии красного.
   - За то, чтобы их сети всегда были с уловом, - они опять выпили, и он сказал: - Маша у нас проблема.
   - Что такое? - не тревожась, спросила она.
   - Даже несколько проблем. И вот в чём суть проблем - порции слишком большие и всё слишком вкусно и хочется, есть, есть и есть.
   - Так и ешь и ешь, на здоровье, это не проблема.
   - Да, но проблема не в этом, проблема в том, что мы всё равно всё съесть не сможем, и останется ещё на целую свадьбу, но и оставлять такую вкуснятину никак невозможно.
   - Будем уничтожать постепенно.
   - Бесполезно. Но больше всего меня беспокоит вино.
   - А что с вином?
   - Вот его-то точно оставлять никак нельзя, просто грех. Особенно это особенное, которое хозяин принёс лично. Его точно оставлять нельзя. Ты осилишь?
   - Нет. Но вино-то можно с собой взять. Даже нужно. Хозяин даже, наверняка обидится, если мы его не допьём и оставим.
   - А, правда, как тут всё вкусно, - сказал Назар. - Как ни крути, в конечный результат, в качество блюда, в сам вкус, вкладывается масса важнейших составляющих. Я хочу сказать, влияет даже то, из какой воды и когда, и с каким настроением выловили эту рыбу и даже чем она сама питалась. И даже ещё шире, стол отражает и показывает всю структуру и характер, и состояние общества в целом. И по конечному результату мы можем судить о массе процессов и о культуре и об отношении к людям. И главное - это есть самый осязаемый показатель приемственности традиций. Это вам не борщ на гамбургер, принципы на лейбл...
   - Назарушка, - тихо, как бы напоминая ему что-то, сказала Мария. - Не заводись. Проехали. Forget.
   - Да, да извини. Это мы к счастью проехали. Эх, пусть я лопну, - он решительно придвинул тарелку с курицей. - Так много прекрасного, изобильно прекрасного сразу...
   - Изобильно прекрасного?
   - Не придирайся к словам. Да, изобильного, насыщенного, концентрированного, богатого, благоухающего, жирного, сладкого, острого, красивого и всё вместе и всё это в первый раз, и сразу и под шелест волн, и пусть я лопну на этом месте. И всему этому придаёт особый кайф, знаешь что? Конечно, знаешь, но ещё вот что. Помимо ароматов, бульканья, чавканья и буйства вкусов, к этому букету присоединяется ещё и необычайное впечатление от непонятной речи, которую я слышу со всех сторон. У меня были два момента в юности, когда я каким-то непонятным образом, вдруг понимал другие языки. Но сейчас я не хочу понимать, что говорят вокруг, о чём говорит вон та парочка или эти рыбаки, пусть это для меня останется прекрасным неизвестным.
   - Да, да, это здорово. А как это ты вдруг понимал другие языки?
   - Да, было такое, вдруг понимал и говорил. Но это ещё в прошлой жизни, я не рассказывал?
   - Нет.
   - Тебе интересно?
   - Конечно, интересно, расскажи.
   - Тогда слушай, - Назар подлил вина и продолжал: - У кинологов в оценке различных пород собак есть такая характеристика - способность к обучению. Так вот, я, у меня и в школе, и в институте способности к изучению иностранных языков были нулевые. Проще говоря - ни в зуб ногой. Поначалу старался хоть для общего развития что-то усвоить, но, как горох о стену. Я и плюнул, ну не дано мне, и не надо. И уже не пытался. О многом мы так в юности, да? Ну, ладно. Короче, естественно ещё до всех этих "эпох перемен", ещё в стройотряде был у нас парень - талант, "Битлов" пел - люди сбегались, танцы устраивали. Он поливал на гитаре, кто-то на баяне, кто-то на ложках подыгрывал, народ в экстаз впадал. И как-то раз, представь классический вариант: ночь, спирт, костёр, сопки, гитара, молодость, романтика... Голоса у меня нет, ты знаешь, но в ту ночь я пел дуэтом с этим парнем, как Леннон с Маккартни. А потом, уже на заре, мы с ним сидели и вели разговор чисто по-русски "за жизнь" на чистом английском языке. Серьёзно, правда. Сам не знаю, в голове что-то сработало, и я свободно говорил и прекрасно понимал, как-то само собой всё понимал. Надо было запатентовать этот метод.
   - Спирт плюс рок-н-ролл. Да уж, ноу-хау. А второй раз?
   - Второй раз уже позже. Как-то зимой приехали в Казань, что-то получать на заводе, но надо было ждать, короче застряли. А водитель, татарин, говорит, у меня тут родня недалеко, поехали, обождём у своих, будут рады. Поехали. Деревня, мороз, снег по крыши. Встретили, как космонавтов: стол, самогон, татарские песни, весело. Так вот, то ли самогон такой убойный был или атмосфера способствовала, только я после какого-то стакана, с хозяином завязал горячий спор о преимуществах капельного полива в условиях рискованного земледелия на чистом татарском языке. И ведь убедил-таки. Потом ещё девушкам местным какие-то комплименты расточал и им нравился мой Казанский акцент. Да, но странное дело, когда утром хозяйка предложила чай, я не мог понять, что она говорит. Не понимал ни слова. Вот так вот было.
   - Давай спросим местного самогона?
   - Нет, нет. Пускай эти рыбаки остаются для меня таинственными флибустьерами, - Назар помолчал и очень осторожно сказал: - А вот ты меня удивила.
   - Да? Чем же?
   - Ты и раньше восхищала меня своим французским, но я думал, ты просто набор слов произносишь, для шарма. Но чтобы так свободно...Может, всё же откроешь секрет, это ты в педагогическом так овладела французским?
   - Конечно, нет, - Мария улыбнулась.
   - А где же? - смело спросил он. - Расскажи, коль уж мы так...
   - Ну, хорошо... В институте я сама выбрала французскую группу, но как и все девчонки усваивала лишь шаблонные фразы, для шарма, для понтов, как нам казалось. Ну, в общем, как-то раз выпендривалась я на одной вечеринке своим прононсом, как та лягушка средь болота. А знакомые услышали, обрадовались так, у нас говорят, француз тут скучает, вот он обрадуется, будет с кем поговорить. И представляют меня молодому человеку, ну я смело так и бьенвёню и аншантэ, мол, наконец-то своего человека встретила, а он смотрит на меня и глазами хлопает, как Сабина поначалу - не понимает. Что-то он спрашивает - я ничего не понимаю. Конфуз! Я важно так говорю ребятам, - Бельгиец, наверное, и в сторонку, а самой стыдно, жуть. Потом оттащила его в уголок и давай пытать, что же вы, мсьё наше образование позорите, я же комсомолка, отличница. Кое-как потихоньку разговорились, оказалось, что он от "Рено" приехал на московский автосалон. Запросто предложил поехать с ним, я запросто согласилась... Вообще-то, это даже приятно вспомнить, интересно было.
   Всё, я больше не могу, - Мария отодвинула тарелку. - Я объелась. Но столько всего осталось, а просто сидеть и смотреть на это великолепие невозможно.
   - Сигаретку? - предложил Назар. - Передохнём и продолжим. Смотри, даже этот тощий викинг пошёл за добавкой.
   Высокий, белокурый молодой человек в полосатом пуловере, которого они обозначили как скандинавца, поднялся из-за своего столика и прошёл на кухню.
   Мария проводила его взглядом, откинулась на спинку стула, закурила и сказала:
   - Как проведём вечер? - и сегодня для них это прозвучало заманчиво роскошно.
   - Вариантов у нас теперь конечно великое множество, но дело в том, что лично мне даже шевелиться уже не хочется.
   Молодой человек в пуловере вышел с кухни с аккордеоном, присел в сторонке возле жаровни на ступеньку и потихоньку, в четверть мехов, стал наигрывать нежную мелодию, на которую завсегдатаи откликнулись благодарными взглядами. Мария с Назаром, смущённо переглянулись.
   - Рановато нам ещё увлекаться этногеографией, - сказала она.
   - Как вечер проведём? - кашлянув, переспросил Назар. - А вот как захотим, так и проведём, - продолжил он уже тоном, каким говорят "запросто". - Можем пойти на море, можем сесть на катер и покататься по морю, можем отправиться в город, будем бродить по улицам и останавливаться там, где захотим и заходить куда пожелаем и пить, что пожелаем. Или можно подняться в такси на гору, вон там на склоне, высоко, ресторан, оттуда наверняка потрясающий вид. Возьмём бинокль и будем осматривать окрестности и планировать набеги на винные погреба и другие достопримечательности.
   Сабина быстро обойдя все столики, зажгла свечи. Замерцали, вплетённые в зелень гирлянды. К аккордеонисту, как курага к абрикосу, подсел пожилой мужчина с улыбающимися глазами на загорелом сморщенном лице и с инструментом, похожем на мандолину в руках. Он взял аккорд, музыканты переглянулись, и вечер наполнился чудесно печальной мелодией, такой лёгкой, нежной и гармоничной со всем окружающим, что если бы музыкантов не было видно, то могло бы показаться, что это волны, ласкающие берег, птицы, скользящие в вечерних лучах солнца, ветерок в листьях деревьев, сам воздух, создают эту мелодию. Мария и Назар затаились, слушая музыку, взгляды их умчались куда-то далеко в море, и в то же время каждый из них словно прислушивался к каким-то отзвукам в себе. Эта мелодия словно вступала в какое-то взаимодействие с выпитым вином, отчего внутри нарастала нежная теплота, настолько сентиментальная, что Мария сочла нужным вернуться к реальности.
   - Так ты хочешь на гору? - спросила она, возвращаясь из романтического далека.
   - В гору.
   - Милый, ты так устал, ты же не отдохнул с дороги, и мы так загрузились. Может быть, ляжем пораньше? Кстати, мы ещё не сдвинули кровати.
   - Ты хочешь в кровать? О, как долго я ждал этих слов.
   - Нет, если ты хочешь подняться на гору...
   - Горы подождут. Какие могут быть горы, если ты хочешь в спальню.
   Они заспорили, наперебой уговаривая друг друга:
   - Нет, нет, милая, как ты хочешь...
   - Ну, что ты, сделаем, как ты хочешь...
   - Ну, если тебе хочется...
   - Я хочу, чтобы было, так как ты захочешь...
   Эта перепасовка доставляла им огромное взаимное удовольствие и могла продолжаться ещё долго, но Сабина прервала их. Появившись неожиданно, она поставила перед каждым из них вазочку со взбитыми сливками с орехами, фруктами и ягодами.
   - О нет, - прошептала Мария.
   - Надо, Маша, надо, - подбодрил Назар.
   - Я объелась, я встать не смогу, нельзя же столько жрать.
   - Как не этично ты выражаешься. Ты посмотри внимательно на харю этого корсара, которого тут именуют коком. Ты подумай, что должна была сказать ему эта хрупкая девочка, чтобы он изобразил такое чудо, ты только представь, как этот капитан Крюк взбивал эти сливки. И ты хочешь его расстроить? А вполне возможно, что Сабина сама старалась и чистила орешки, персонал-то у неё пока не велик. Посмотри, какая она счастливая, у неё же премьера, открытие сезона, разве можно огорчить её?
   - Но тогда горный маршрут точно отпадает. Меня даже такси в гору не поднимет.
   - Вот и прекрасно, ты же хотела в спальню.
   - Я и там двигаться не смогу.
   - И даже это не повод расстраиваться, мы и в этом найдём свою прелесть.
   С десертом Назар допил белое вино и подумал, что при расчёте не возникнет затруднений, Сабина наверняка принесёт счёт на бланке, цифры-то везде арабские. Но, как только он об этом подумал, Сабина всем своим видом, жестами и англо-франко-неведомыми словами выражая радость от того, что гостям у них нравится, что у них хороший аппетит и настроение, поставила перед ними ещё графин белого вина. Назар пытался отказываться и просил счёт. Мария вступила с Сабиной в переговоры и параллельно объясняла Назару, что счёт будет потом, когда они будут съезжать, один за все услуги. Назар напрягся, он хотел рассчитываться за всё отдельно, полагая, что так будет выгоднее. Но Сабина успокоила его, удивив приятно небольшими цифрами. Когда она удалилась, Назар всё же опять налил вина, уже из нового графина и придвинулся к Марии. От выпитого он несколько расчувствовался и хотел поскорее подняться в номер, но не для сна. Новые места, новые ощущения, обостряли восприятие, провоцировали желания... Мария в этот вечер необыкновенно притягательна. Первая ночь на новом месте должна быть необыкновенной. Продолжая удивлять, Сабина, с вином белым и красным, тем особенным и ещё с десертом на подносе, провожала их до двери и, желая приятного отдыха и не переступая порога, вручила поднос Марии и - бон нюи, бон нюи, - девушка удалилась. Мария и Назар были переполнены впечатлениями этого дня, этот первый день был для них событием значимым. Но от того, что всё происходящее было восхитительнее всех их ожиданий, и не сбылись никакие опасения и от того, что они знали, сравнений надо избегать, оставшись наедине, они даже не пытались выражать эмоций. Они просто знали - оба они переживают одно и то же - началась новая жизнь - и не надо ничего говорить. Они видели это в глазах, изредка обмениваясь взглядами. Он хотел сдвинуть кровати, но она предложила посидеть на балконе, посмотреть на закат и - не пропадать же десерту, и белое вино она ещё не распробовала. Он согласился. Да, посидеть на балкончике попивая вино, любуясь закатом, великолепно, но лучше сейчас сдвинуть кровати, чтоб в любой момент, когда появится желание завалиться. А ждать, когда это желание появится, нет никакой необходимости, его уже сейчас приходится сдерживать. Тогда зачем же его сдерживать, подзадорила она, слишком долго они сдерживали свои желания, а закатов и балконов, будет ещё великое множество и море никуда не денется. Но такой закат, первый на этом месте закат, просто нельзя пропустить и этот десерт, это что-то особенное и вино, конечно, тоже особенное. Но постель всё же, лучше подготовить сейчас. Надо было сделать это днём. Суета первых дней, надо учиться, несколько по-другому распределять дела и время. Время в делах или дела во времени, или дело в распределении? Никаких дел, приготовим постель и посидим на балкончике. Вот эту кровать к этой, так будет хорошо. Какая тяжёлая. Понятно, это же массив, а не кушетка какая-нибудь. Ещё немного, ещё чуть-чуть. Да, да, вот так, прекрасно. Назар замер согнувшись над спинкой кровати.
   - Что с тобой?
   - Ничего, ничего, всё в порядке.
   - Что, где?
   - Ничего, я сейчас, сейчас, надо плавненько.
   - Что спина?
   - Нет, нет.
   - Живот? Давай потихоньку.
   - Ничего, ничего, всё в порядке. Сейчас, сейчас, надо только осторожно распрямиться и на минутку прилечь. Одну минутку и всё пройдёт, и будем любоваться закатом. Ничего страшного, нет причин для беспокойства. Надо только лечь ровно. Одну минутку. Забыл за обедом таблетки.
   - Я совсем забыла. Это я виновата.
   - Никто не виноват, сейчас пройдёт. Луну и отсюда видно. Одну минутку, сейчас, сейчас...Вот и всё. Что ты стоишь?
   - А что сделать?
   - Ложись рядом, не стой надо мной.
   - Может что-то надо сделать?
   - Надо прилечь рядом и всё уже в порядке.
   - Тебе лучше?
   - Уже всё прошло. Совсем всё прошло. Ложись удобнее. Смотри, какой вечер...
   - Тебе, правда, лучше?
   - Мне хорошо, как никогда. Сейчас минутку полежим и выйдем на наше патио. Будем пить вино, и любоваться закатом...
   Скоро Назар заснул.
  
   Проснулся Назар с чувством выпускника, который вчера на балу, танцуя с королевой, упал с ней посреди зала. Комната была наполнена солнечным светом, море пульсом волн подтвердило, где он находится, но Марии рядом не было и это усилило ощущение стыдливой тревоги. Ни на кровати, ни на комоде записки он не нашёл. В последнее время они не расставались ни на час, и он растерялся. Стоя под душем, он прислушивался, уверенный, что Мария вот-вот вернётся. Но её не было. Мокрый, поправляя на ходу рубашку, он спустился вниз. В холле никого. Он вышел. Мария с Сабиной, сидели за столиком и мило ворковали за чашкой кофе. Увидев его Мария просияла и, протягивая руки и, улыбаясь, направилась к нему.
   - Назарчик, ты проснулся, - радостно защебетала она. - Я не хотела тебя будить. Как ты себя чувствуешь? Прости, что я забыла про таблетки. Это из-за кучи впечатлений, прости, пожалуйста. Ты выспался? Как ты себя чувствуешь?
   Назар был и обрадован и удивлён её настроением, он не привык к таким эмоциям по утрам. Но он тут же постарался ответить в тон.
   - Я в порядке, - сказал он, обнимая Марию. - Ты весёлая как это утро. Как ты спала?
   - Прекрасно. Кофе хочешь? Сабина варит потрясающий кофе. Мы тут с ней обсуждаем перспективы туристического бизнеса. У неё такие планы, столько идей.
   Они сели за столик.
   Повар из кухни приветствовал Назара, Сабина уже несла ему кофе.
   - Скажи ей бонжур, ей будет приятно, - прошептала Мария.
   - Привет, - сказал Назар Сабине, у Марии дёрнулась бровь: - Я хотеть вина и еда, бистро, са ва.
   Сабина, не теряя улыбки, смотрела на него.
   - Назар, что это ты, зачем ты? - оторопела Мария.
   Он быстро провёл ладонью по лицу, фыркнул в сторону, и тут же мягко улыбаясь Сабине, извинился и очень деликатно попросил лёгкий завтрак. Попросил на французском, и так лаконично, что сам не понял, как это так у него получилось. И повернувшись к Марии, заговорил мягко:
   - Прости, пожалуйста, милая. Я дурак. Это я на себя злюсь, за вчерашнее. Прости, пожалуйста. Не могу переключиться.
   - Ну, что ты, Назарушка, - она сжала его руку на столе. - Что за глупости. Я же понимаю, ты просто устал, ты столько отмахал за рулём и просто мы переволновались. Я всё прекрасно понимаю. И мы уже переключились, и даже говорить об этом не стоит.
   - Вино это ещё...пьётся, как компот, но потом... накрывает.
   - Всё хорошо. Проехали. Forget.
   - В том-то и дело Машенька, что теперь проезжать ничего не нужно.
   - Это верно. Теперь это наше время. Но всё прекрасно.
   - Да, да. Ещё раз прости. И всё прекрасно.
   Сабина подала вино, минеральную воду, салат, рогалик, сливки, яйцо всмятку на подставочке и заверила, что бифштекс будет готов через минутку. Мария с Назаром рассмеялись и стали объяснять, что это слишком, что достаточно кофе с булкой. Сабина не соглашалась и убеждала их, что это здоровый рацион. Она говорила о чистоте продуктов, о сбалансированной диете, о потере калорий при плавании, что-то о бонусах и проч. И пока она говорила, повар поставил перед ними тарелки с картофельным пюре и бифштексом, с таким выражением лица, что отказаться было невозможно и, в конце концов, они сдались.
   - Ты теперь говоришь по-французски? - осторожно спросила Мария, когда Сабина ушла.
   - Я? Что ты, я не поддающийся обучению старый карась, - сказал Назар и тут же пожалел об этом, и опять потёр подбородок. - Я просто никак не могу проснуться и настроиться на местную широту.
   - А надо ли настраиваться на местные широты? Где бы ты ни был, будь на своей волне и всё.
   - Быть бы ещё в ладу со своей волной, - проворчал Назар.
   - А может, не будем устраивать с утра диагностику?
   - Да, да, конечно извини.
   - Идём на море, милый, - бодро сказала Мария. - Плавать, плавать и плавать. И всё образуется. Погружаться на частоту и в чистоту морских волн, вот всё что нам нужно.
   - Да, - подхватил Назар. - В море! Выполаскивать из себя всю...
  
   Выйдя к морю, они увидели, что берег пестрит отдыхающими. Откуда-то появились лежаки, зонтики - люди, парочками, группами, лежали, сидели, прохаживались, группа молодых людей играла в мяч - обычная пляжная обстановка. А в центре залива, словно чайка присела на воду, сверкая изяществом линий, белела яхта. Мария с Назаром переглянулись, но тут же, стараясь показать, что всё нормально заговорили.
   - И ничего удивительного, - сказала она.
   - Так оно даже симпатичнее, - сказал он. - А случайно в грандиозные планы Сабины не входило расширение пляжного бизнеса? Может это её рук дело? С её-то энергией, ... она тебе ничего не говорила?
   - Если бы Сабина взялась за это дело, тут уже были бы и переодевальные и душевые кабинки и шалаш с баром. Будем считать, что мы вчера открыли пляжный сезон, - сказала Мария. - Или поищем другой дикий пляж?
   - Зачем? Мне и тут нравится. Хватит с нас диких мест, хватит нашей дикости, - сказал он и опять потёр подбородок.
   Вдоль самой воды, по мокрой гальке, мимо загорающих, они прошли к косе, отделяющей залив от моря, туда, где никого не было. И опять Назар взял в руки камеру и стал снимать Марию на фоне моря, на фоне гор и крупным планом. Он давал указания, как профессиональный фотограф модели и Мария покорно подчинялась и постепенно, поза за позой, кадр за кадром, она чувствовала себя всё более свободно и раскрепощёно. Этого Назар и добивался и не только для интересных кадров, он видел, что это помогает Марии расслабиться внутренне. Он уложил её на линию берега и снял, когда она тянулась ногами к воде и когда в следующую секунду волна захлестнула её по грудь, снял её смеющееся лицо. Но когда она попросила позировать его, он стал отговариваться, утверждая, что он не фотогеничен и руки и ноги у него торчат, как у коряги и ей пришлось уговаривать его. А когда она всё же усадила его на камень и, отойдя, навела на него камеру, он весь оцепенел и напряжённым взглядом упёрся в объектив. И она опять уговаривала его расслабиться, не зажиматься, ничего не изображать, а просто посмотреть на неё. Отрешённо смотреть в море, на горы, у него получалось естественно, и Мария уловила несколько хороших моментов. Но ей хотелось запечатлеть его улыбающегося в фас. Это ей никак не удавалось, как только он смотрел в объектив, его взгляд напрягался, лицо каменело. Тогда она его обхитрила - свободной рукой она резко сдёрнула чашечку купальника и запечатлела его реакцию. Назар потом долго про себя восхищался этой выходкой. Для Марии это было необычайно смело и его радовало, что она сделала это. Смеясь, они вошли в воду и поплыли, и уплыли далеко, туда, где морские волны, встречаясь с отмелью залива, вздымаются мощными гребнями. Держась в этой полосе, ловя волну, они старались как можно выше выскочить из воды и, взмывая вверх, кричали от восторга. Они смотрели на берег и отсюда и сама линия берега и всё, что на земле, казалось совсем другим. Но они быстро устали и, подгоняемые волнами, которые перевалившись через отмель, словно радуясь возможности отдохнуть, плавно катились к берегу, поплыли назад. На берег они вышли обессиленные, но довольные и растянулись на тёплой гальке. Но спокойно Назару не лежалось и, оставив Марию загорать, он взял маску и отправился исследовать залив. Он уже отметил некоторые достопримечательности дна; темнеющие клумбами водорослей отмели, светлеющие валунами островки, отвесные стены впадин. Но торопиться он не хотел, его волновали и захватывали ощущения самого погружения. Погружаясь под воду, в другой мир, в тишину, адаптируясь к другим расстояниям, чувствуя море на вкус, он сам весь наполнялся чем-то новым. Мерно работая руками, не поднимая головы, он плыл, глядя вниз, и уже узнавал подводный ландшафт. Оказавшись над каменистой возвышенностью, он перестал грести и, зависнув над дном, не прилагая никаких усилий, нежился на волнах - вверх - вниз - и, разглядывая лежащие под ним горные хребты, упивался полётом. Потом нырнул и, коснувшись вершины, толкнулся и поплыл вдоль поросшего зеленью склона, жадно вглядываясь во всё, что его окружало. Но потребность воздуха быстро выталкивала его на поверхность, отдышавшись, он погружался снова и продолжал летать над дном, и каждая встреча с рыбкой или крабом или раковиной, была для него волнующим событием. Но всё же силы его быстро иссякли, и он должен был вернуться на берег. Выходя из воды, он подивился массе своего тела в воздухе, ему казалось уже как-то неудобно передвигаться вертикально. Он делился с Марией восторгами, она радовалась его эмоциям. Чуть отдохнув, он снова шёл к воде; прыгал с большого валуна, переходил через косу в открытое море, уходил по берегу, отыскивая интересные места и нырял, нырял. Мария уже опасалась за его самочувствие и уговаривала отдохнуть, напоминая о давлении, нагрузке на сердце и проч. И самое главное, напоминала она, что мы не на день выбрались, мы можем оставаться здесь, сколько захотим и не нужно так усердствовать. Он, в свою очередь уговаривал её прыгнуть в маске с валуна и уверял, что после этого она будет другим человеком.
   Когда они сели за свой столик, Назар спросил у Марии, и с легкостью сказал подошедшей Сабине по-французски:
   - Как всегда, пожалуйста.
   Сабина вспыхнула яркой улыбкой и посмотрела на него так, будто он произнёс пароль в какой-то их игре. И через несколько минуту повар уставил их стол так же, как и накануне. Он только отметил, что белая рыба сегодня другая, посуше, но в молодом белом, - виноградники вон за тем хребтом, она необычайно нежная, а соус сегодня из белых грибов, с имбирем они раскрываются гораздо смелее, с местной брынзой будет замечательно, и вместо курицы сегодня индейка, и её он потомил подольше, чтобы шафран... Сабине опять пришлось тактично уводить повара. Но, так же как и вчера, он сделал быстрый завершающий штрих - подал стручок особенного перца. Повар очаровал Марию, ей захотелось сделать ему приятное - отрезав четверть стручка, она спрятала его в салфетку. Приступив к обеду, Назар взял быстрый темп.
   - Куда ты так торопишься? - спросила Мария.
   - Реабилитироваться за вчерашнее, - решительно ответил он, но посмотрел при этом умоляюще. Мария, ответным взглядом подбодрила его, и даже первая покончила со своей индейкой.
   С вином и десертом, они поднялись в номер.
  
   - Как проведём вечер? - спросила Мария, выйдя из душа.
   И опять каждый торопился согласиться с желанием другого. Наконец они решили подняться на гору и просто посидеть на склоне, любуясь видами. Сабина подсказала им тропинку, идя по которой они пересекли дорогу и оказались в лесу, и стали медленно подниматься в гору. Отыскивая удобный путь, тропинка петляла и извивалась в зарослях кустарника, местами превращалась в лаз, местами, уступая крутому подъёму, отклонялась в сторону, но потом вновь тянулась вверх. Продвигаясь в густом зелёном коридоре, они видели лишь каменистую змейку тропинки под ногами, изумрудная листва плотно обнимала их со всех сторон. Но, чем выше они поднимались, тем кустарник становился реже и наконец, совсем остался позади и они, словно в аркаду дворца, вступили в лес. Мощные, величественные, словно стоящие здесь с сотворения мира деревья, стройными колоннами возносили купол крон ввысь, создавая тенистый свод. А земля, лишённая света, была укрыта лишь лёгкой шалью опавших листьев, да бархатный мох, сползая с широких стволов, стелился по влажным камням, да кое-где, словно желая подчеркнуть свою индивидуальность, поодиночке, пестрели причудливые цветы. В полумраке леса дышалось легко, иногда ветер, тревожа ветви, доносил запах моря и когда он сливался, как джин с мартини, с ароматами сочной зелени, смолянистой коры, влажной земли, воздух бурлил, наполняя лёгкие и душу букетом хмельных ощущений. Мария и Назар часто останавливались и тяжело дыша, оглядывались по сторонам и молча улыбались, когда смотрели друг на друга. Но мало по малу, волшебный воздух сказочного леса, оживлял их фантазию и высвобождал эмоции. И ничуть не робея, они принялись, хоть и не знали названий окружающих их растений, смело нарекать их самыми красивыми именами, которые знали. И дальше они продвигались меж эвкалиптов и платанов, кедров и каштанов, можжевельника и терновника. И когда Назар окрестил какого-то необъятного гиганта саквоей, Мария даже бровью не повела. Но вот кроны над ними распахнулись, засияло небо, они преодолели скалистый подъём и оказались на опушке, и повалились на траву. Хоть подъём не был долгим, дышали они тяжело и, молча смотрели, как вдали море сливается с небом и ближе нефритовые волны, переваливаясь через отмель, замирают в тиши амфитеатра бухты, и яхта стоит неподвижно, а чуть в стороне шоколадные крыши городка, а ещё ближе, совсем под ними, их отель и их балкон. Маша сняла босоножки и, подперев голову рукой, тихо сказала:
   - Надо было взять вина.
   - Да, - согласился Назар, - надо было взять вина.
   И не говорить, ни желать больше было нечего, они просто знали - лучше не бывает. Только позже, когда дыхание успокоилось, а взгляд всё блуждал, скользя по волнам листвы, по волнам залива, исследуя линию горизонта, линию берега, линию дальнего хребта, они на секунду повернулись и повторили:
   - ...и мне с тобой...
   - ...и мне с тобой...
   И продолжали любоваться молча. Но через какое-то время взгляд Марии замер на одной точке, но так словно она видит что-то не где-то вдалеке, а внутри себя. Она вздрогнула и стала оглядываться по сторонам.
   - Ой, смотри, художник, - оживилась она. - Пойдём, посмотрим.
   Назар обернулся и увидел выше на склоне мольберт, за ним мужчину в выгоревшей панаме и ветровке.
   - Не надо ему мешать, - зашептал он. - Пусть человек рисует.
   - Мы просто пройдём мимо и заглянем.
   Мария уже встала и тянула его за руку. Они прошли мимо художника, остановились чуть выше и взглянули на его работу. Сбоку мольберта была прикреплена рамка и, глядя через неё, художник точными мазками копировал на ватман виденный пейзаж. Он брал самые яркие, насыщенные цвета и аккуратно и точно выводил все детали, стараясь передать ту ясность, какая бывает на закате, когда низкие лучи солнца, прежде чем стереть все формы, делают все контуры необычайно чёткими. Неожиданно Мария потянула Назара за руку вниз по склону, по её лицу было видно, что она что-то задумала. Не понимая в чём дело, повторяя, - что случилось? куда ты так летишь? - но подыгрывая, он покорно следовал за ней. Ничего не объясняя, она весело подгоняла его, - быстрее, быстрее, мы должны успеть! - и они быстро спускались той же тропинкой, меж стволов деревьев, сквозь кустарник, через дорогу. Перепугав Сабину, они ворвались в гостиницу и влетели в номер. Назар повалился на кровать. Мария дала ему отдышаться только минутку и опять тянула его за руку, теперь на балкон. На ней уже было красное платье.
   - Садись в кресло. Вот так. Я буду вот здесь, - она села на перила балкона, спиной к морю, поставила одну ногу на кресло и расправила плечи. - Вот так вот, - она посмотрела на гору. - Он там так старательно выводит каждый камешек, каждое окошко, что нас он просто не сможет не нарисовать.
   Назар рассмеялся.
   - Чего ты смеёшься? Я всегда мечтала позировать художнику. Может это современный Леонардо! Или ты, как фотограф ревнуешь? Чего-то не хватает, - она щёлкнула пальцами. - Бокала вина, конечно же! А ты, фотограф-реалист, если не хочешь позировать, пойди, принеси вина. Представляю, как в будущем ценители живописи будут ломать голову над одинокой фигурой неизвестной в красном. А ты упустишь свой шанс попасть в историю, бегая за вином.
   - Тогда я, пожалуй, не пойду.
   - Нет, нет, иди, неси вина. Так и быть, потомкам я скажу, что ты в это время пил с Рембрандтом.
   - И с Пикассо.
   - И со всей командой Магеллана, только неси скорее!
   Назар спустился, попросил у Сабины вина и фруктов, но прежде чем вернуться, взглянул из-за угла на балкон. Мария сидела, как-то странно ссутулившись, и неподвижно смотрела на кончик своей туфельки, вся её сникшая фигура выражала усталость и безразличие ко всему. Назар бегом вернулся в номер, Мария встретила его сияющим взглядом.
   - Ну, где ты так долго! - нетерпеливо жестикулировала она. - Скорее наливай и садись, скоро стемнеет!
   - Разве я долго? - он осторожно взглянул ей в лицо.
   - Садись, садись, наливай и говори мне что-нибудь приятное. Ты же не хочешь, чтобы меня запечатлели с грустной миной? Давай выпьем за его краски!
   - За его зоркость.
   - И чтобы они не тускнели тысячу лет.
   Они выпили. Назар замер глядя в свой бокал.
   - Эй! Это просто верх неприличия, - одёрнула его Мария, - позволять себе о чём-то там думать в такой вечер, с такой дамой, да ещё позируя художнику. Или может быть, ты надеешься, что в твоей голове, после каждого стакана будет появляться свежая мысль?
   - Мысль в голове - звучит ужасно.
   - Хотя, после каждого стакана - это не так и мало.
   - Но, в определённом количестве стаканов, все мысли тонут.
   - Вот и наливай поскорее это определённое количество.
   - Он там всё очень ярко рисует, и чтобы выделить твоё платье ему придётся взять самый яркий цвет.
   - У него там все цвета яркие. Наверное, он просто слишком молод и воспринимает всё слишком эмоционально. С годами он научится обходиться более умеренными цветами.
   - Только не добавляй, что нам пора рисовать углём по асфальту.
   - Что? Да в мире нет таких цветов, какие во мне сейчас эмоции бушуют.
   Мария села Назару на колени и закинула ноги на перила.
   - Пусть нарисует нас вот так, - сказала она, обняв его одной рукой.
   - Не слишком ли эротично? А то уже не пейзаж получится.
   - Что это за слово такое - слишком? Даже лучше вот так, - и она поцеловала его.
   Назар поставил свой бокал на кафель балкона, не разрывая поцелуя, взял бокал из её рук, поставил его рядом и обнял её.
   - Ты пахнешь свободой моря, - отрываясь, шептал он, - и вином, как будто ты купалась в море вина.
   - А ты лесом. Сказочным лесным воздухом. И теми цветами, что там растут, - голос Марии стал хрипловатым. - Ты похож на те цветы. Ты такой же стройный, красивый и не от кого не зависящий.
   - А ты похожа на волны, - шептал он, касаясь губами её волос. - Ты такая же нежная, но сильная и упругая, такая же близкая и всегда такая разная.
   - А ещё ты похож на те деревья. Ты, как и они такой же сильный и сам создаёшь и держишь свой мир в своих мощных руках. И хочется к тебе прижаться гибкой лианой, и укрыться от всех.
   - Прижимайся сильнее. Только ты не лиана, ты моя опора, - она откинула голову, его губы коснулись её шеи, он с силой обнимал её, но целовал нежно, бережно. Ладонью он отвёл прядь её волос и чуть отстранившись, посмотрел в лицо - глаза её были закрыты, но совсем не так, как у спящей, было понятно, что вся она обратилась в восприятие и прислушивается к своим внутренним ощущениям и наслаждается ими. Так нежные ветви берёзы, ласкаемые ветром, всё летят и летят куда-то, оставаясь при этом на месте.
   - Нет, не так, - они одновременно встали и шагнули в комнату. - Рисовать, так рисовать, - они упали на кровать. - Пусть рисует нас вот так, вот так, вот так...
  
   Пробуждаясь утром, Назар сумел сдержать привычный рефлекс и не посмотрел на часы. Сквозь сон пробивался трепещущий солнечный зайчик на потолке. И пока сознание блуждало в сюрреалистичном пространстве между сном и реальностью, он не двигал даже взгляда. Солнечный зайчик на потолке...Солнце - луч - космическое пространство - поверхность волны в заливе - потолок - хрусталик глаза - потолок - волна в заливе... Мария сидела у комода, спиной к нему и, глядясь в зеркало, расчёсывала мокрые волосы. Назар лежал в мягкой постели и ни единым движением не выдавал своего пробуждения. Мария тоже старалась не шуметь. Так в тишине проходила минута за минутой, лишь еле уловимо доносился мерный гул волн, и изредка ветерок с мягким шелестом шевелил штору, да иногда доносился крик чаек. Рассеянным взглядом Назар обводил комнату. Вот на пороге балкона стоит, поблёскивая изящным боком туфелька, вторая лежит у кровати, как запечатлённый шаг в мир ощущений. Рядом на стуле висит небрежно брошенное красное платье, а его рубашка, с вывернутыми рукавами, распласталась посреди комнаты. На тумбочке недопитая бутылка вина, поднос с десертом. Созерцая этот беспорядок, Назар лелеял в себе настроение праздника. Он по эпизодам восстанавливал в памяти вчерашний вечер, стараясь сохранить и удержать его очарование. И постепенно, как струйка лёгкого вина из бутылки в бокал, ощущение праздности переливалось из дня вчерашнего в день сегодняшний. Замирая, как замерли вчера эти предметы, прислушиваясь к собственным эмоциям, он смаковал и подогревал это ощущение, чтобы оно никуда не исчезло и заполнило все их дальнейшие дни. И позже, когда он уже знал, что вчерашним днём праздник не закончился и это самочувствие никуда не денется, он тихо сказал:
   - Мы так никогда и не узнаем, нарисовал он нас или нет.
   И Мария, не поворачиваясь, словно они давно вели беседу, в тон ему тихо ответила:
   - Это не важно, милый. Наш фотоаппарат в наших руках и мы сами наделаем снимков, где захотим, как захотим, сколько захотим друг друга, столько и наснимаем нас.
   Потом она повернулась, села на кровать и, поглаживая его волосы, сказала:
   - Доброе утро, милый. Как спал?
   - Прекрасно. По-моему, я лет сто так не высыпался.
   - Я рада, - она прилегла рядом, положив голову ему на грудь, и прошептала: - Ты знаешь, мне вчера было так хорошо, очень, очень, очень хорошо с тобой.
   - И мне с тобой.
   - Нет, знаешь, даже не просто "и мне с тобой", а особенно, исключительно, необычайно, запредельно хорошо. Особенно когда я расслабилась, а ты просто всю меня взял в свои руки. Словно бушующее море, сильными волнами играло с медузой.
   - Милая, да ты бьёшь рекорды красноречия.
   - Это хорошо? Или о таких вещах лучше не говорить?
   - Это прекрасно. Если мы и о таких вещах научимся говорить, это будет огромный прогресс. Только, милая...медуза звучит не очень эротично.
   - Да, я сама это почувствовала. Тогда я скажу, я была, как маленькая Дюймовочка. И знаешь, у меня с утра, как только я проснулась такое состояние, будто я маленькая Дюймовочка в своём цветке-мирке. А ты похож на те цветы, которые мы видели вчера в лесу. А Дюймовочка спала в цветке и умывалась росой.
   - Да, иногда ты бываешь нежной, как Дюймовочка.
   - Тебе нравится, когда я маленькая и нежная?
   - Конечно. Ты мне всегда нравишься, во всех своих воплощениях. И как дикая пантера и как нежная Дюймовочка в цветочке.
   - Вальс цветов блин! - Мария громко рассмеялась. - А если бы она была ростом не с дюйм, а с фут, как бы её тогда называли?
   - Вздорная девчонка! - Назар поднялся. - На море, выполаскивать из себя всю...
   - Ой! - вскрикнула Мария.
   - Ты что?
   На спине Назара краснели полоски от её ногтей.
   - Какой кошмар... - изумилась она.
   - Какая прелесть, - восхитился он, поворачиваясь перед зеркалом.
   - И как же теперь ты пойдёшь на пляж?
   - Как тигровая акула.
   - Ой, милый, прости, пожалуйста. Давай, хоть как-то замажу.
   - Ты что! Такие аксельбанты! Это тебе не орден сутулова. Это же высший ранг мужского достоинства.
   - Вот тебе и Дюймовочка. Пантера бешеная, - Мария закурила. - Сигареты ещё отсырели!
  
   Назар забрался на огромный валун, трамплином возвышавшийся над морем, надел маску с трубкой и прыгнул в воду. И очутился во власти огромно-огромной силы, и его тело, потерявшее свою массу, подчиняясь этой силе, стало мерно раскачиваться вместе с волнами. Он любил эти первые секунды погружения, первые, самые захватывающие новизной ощущения, когда после всплеска вода бьёт в уши и всё смолкает. И нет никаких звуков, и после того, как облако пузырьков, ворвавшихся с тобой под воду, рассеивается, ты оглядываешься по сторонам и видишь солнечные лучи в толще воды и дно, и оно уже не такое, каким виделось с поверхности, и на серо зелёных камнях, так же как и ты, покачиваются в такт общей пульсации водоросли. И весь ты, весь твой организм, оказавшись в другой среде, настраивается на иную плотность, иные цвета, расстояния и колебания. Но это даётся не сразу и пока этого не произошло, ты весь словно растворился в воде, и словно тебя совсем не существует, и это огромное удовольствие. А потом, когда ты постепенно начинаешь улавливать все эти изменения, адаптироваться к этой среде и все способности постепенно возвращаются к тебе, ты становишься уже другим. И Назар старался как можно дольше задерживать дыхание, чтобы продлить эти ощущения и перевоплотить их в действо экзорцизма. Не напрягая ни один мускул, он чувствовал, как вода выталкивает его на поверхность, и он медленно поднимается, пока спина не упирается в воздух, и тело опять обретает массу, и волна подхватывает его и вскидывает вверх и, подержав секунду на своей вершине, уносится дальше, а он скользит вниз, всё ниже и ниже, пока следующая волна не подхватит его. Но организм требует воздуха, и он с шумом продул трубку, толкнувшись всем телом, вытянулся на поверхности, и уже слыша своё дыхание и напрягая всё тело, преодолевая волны, поплыл от берега. Он плыл, не поднимая головы, и смотрел, как солнечные лучи пронизывают воду и сверкающими бликами мечутся по дну, как они искристыми иголочками обрамляют его пляшущую тень и как тень скользит по дну и мелкие рыбки разлетаются в стороны, когда она накрывает их. Потом он набрал полные лёгкие воздуха и, работая всем телом, стал погружаться. И когда, толкаясь и цепляясь за камни, он плыл над поверхностью дна, жадно вглядываясь во всё окружающее, он не помнил, кто он и что он оставил позади, и что происходит на земле.
  
   - Чем желаешь заполнить сегодняшний вечер? - спросил Назар Марию, когда они завершали обед.
   - Тем же, чем и вчера.
   - О, я рад. Но ещё рано...
   - Я не о том, милый.
   - А о чём же?
   - Я хочу, так же, как и вчера подняться на гору.
   - У тебя горная болезнь.
   - Пусть это будет моим самым большим недугом.
   - А если там опять Леонардо в засаде?
   - Хватит с нас рисованных картинок. Хочется полюбоваться реальным видом. Но если не хочешь...
   - Нет, нет, что ты...Прекрасно. Я с удовольствием. Я просто думал, может быть, ты хочешь осмотреть город, побродить по улочкам или цивилизованную экскурсию...
   - Если хочешь, давай пойдём в город.
   - Нет. В гору так в гору. Я с удовольствием. Только надо прихватить провианта. Попросим Сабину собрать нам чего-нибудь.
   Они шли той же тропинкой, что и накануне. Миновав полянку, на которой они видели художника, они поднимались выше. Подъём становился круче, они шли молча, экономя дыхание, но когда их взгляды встречались, они улыбались, и Назар видел, что такая нагрузка доставляет Марии удовольствие. Иногда он помогал ей подняться на крутой уступ. И когда он тянул её за руку, чувствуя, как вздуваются мышцы у него на спине и между лопатками натягивается майка, и смотрел на по-спортивному возбуждённое лицо Марии, на её устремлённый вверх взгляд, на то, как она внимательно устанавливает ногу, прежде чем перенести на неё весь свой вес, он ловил себя на том, что он открывает в ней что-то для себя новое. Они вышли на опушку, повалились на траву и замерли, любуясь открывшимся видом. Но как не был прекрасен пейзаж, Назар переводил взгляд на Марию и всё вглядывался в такое родное и такое новое лицо. Впечатления последних дней, словно только теперь доходили до его сознания. Волна этих непривычных впечатлений принесла массу новых ощущений и породила, помимо всего прочего, небывалую прежде уверенность в себе, в собственных силах. И это было не то, что принималось за этими словами прежде. И понимание того, что перед ними открыты все дороги, становилось реальной данностью и окрыляло свободой. И прежние планы уже казались меленькими, и думать о них сегодня не хотелось. Вглядываясь в лицо Марии, он угадывал в ней такие же чувства.
   - Боже, как красиво, - сказала она и, повернувшись к нему, улыбнулась. - Что ты так на меня смотришь?
   - Я очень тебя люблю, - тихо сказал Назар.
   Мария вмиг стала серьёзной, почти напряжённой, за всё время, что они были вместе, она лишь несколько раз слышала эти слова. Потом её взгляд просветлел, она улыбнулась и очень тихо, словно в безветренный день в саду качнулась ветка яблони, сказала:
   - И я тебя.
   И он уже не сомневался, что она знает и понимает его чувства.
   Они лежали, глядя в море, и молча наслаждались этим чувством. Они уже знали, что мир вокруг стоит всё так же и никакое небесное сияние не пролилось на них и окрестности, и знали, что не стоит пытаться выразить это словами, так больше шансов сохранить это и продлить надолго. И зная, что она это знает, он громко сказал:
   - Предлагаю выше не подниматься, отсюда будет прекрасно наблюдать закат.
   - Да, чудесное место.
   - Ты разуйся, вытяни ножки, пусть отдыхают.
   - Давай посмотрим, что нам Сабина положила. - Мария раскрыла пакет. - Вот умничка девочка: и вино и окорок и сыр, и какие-то булочки и фрукты.
   - И что даже не будем печь картошку и ковырять тушёнку?
   - Даже костёр разводить не будем.
   - А как же пропахнуть дымком и измазаться сажей?
   - А давай попробуем без этого.
   - А где же романтика?
   - Позади такая романтика.
   - В заднице, ты хотела сказать.
   - Можно и так сказать.
   Мария расстелила салфетку и аккуратно разложила ужин. Назар налил в стаканчики вина и сказал:
   - За нашу первую вершину.
   - Ты это образно выражаешься или буквально?
   - И образно и символически и хронологически и как угодно. Вершина есть вершина. Без покорений, но с преодолением и восхождением. За наши вершины.
   Они выпили и, глядя вниз, опять замерли. С угла их обзора не было видно ни людей на улицах, ни движения прибрежных волн, в неподвижном воздухе не было слышно никаких звуков, и это создавало впечатление нереальности виденного. Неожиданно Назар громко фыркнул и мотнул головой.
   - Ты что?
   - Глаз не хватает.
   Он подлил вина, потом достал из кармана складной нож и стал резать булочки и делать бутерброды.
   - Давай пировать, - предложил он. - Попробуй булочку с окороком, булочку с сыром и в других комбинациях, выглядит аппетитно, - подавая бутерброды, подливая вина, он стал предлагать тост за тостом и говорить всякую удобоваримую чепуху. Но Марии не хотелось, ни есть, ни пить и, становясь всё более задумчивой, она всё смотрела вниз. Но лаконично выдавать пусто-приятные речи всегда сложнее, чем излагать даже самую серьёзную доктрину и Назар скоро умолк. Он рассеянно смотрел по сторонам и то расправлял салфетку, перекладывая на ней закуску, то вытирал нож, наконец, он занялся тем, что стал отыскивать в траве камушки и кидать их под гору. А когда он посматривал на Марию, ему казалось, что она мысленно совершает прогулку по городу. И у него появилось подозрение, что она уже жалеет, что он не уговорил её пойти в город, походить по магазинам, посидеть в ресторане. Стараясь отделаться от этого подозрения, он встал, отошёл к краю полянки и потряс молодое деревце.
   - Что-то не так? - взглянув на него, спросила Мария. - Тебе здесь не нравится?
   - Мне не хватает первобытной романтики.
   - В виде?
   - В виде мяса на огне.
   - Тогда уж надо было начать с добычи дичи. Тут наверняка ещё водятся животные.
   - Можешь издеваться над моими инстинктами, но я всё же разведу небольшой костерок.
   - А нас здесь за это не арестуют?
   - Небольшой огонёк, для уюта. Снизу даже видно не будет.
   Отыскивая меж деревьев сухие ветки, Назар громко заговорил:
   - Ты заметила, что сам закат здесь проходит быстрее?
   - Быстрее?
   - Ну да. Тут вечер короче, солнце быстрее заходит за горизонт, быстрее наступает ночь.
   - Ты это серьёзно говоришь?
   - Я говорю не серьёзно о серьёзном факте, - не боясь ошибиться, продолжал он. - Чем ближе к экватору, тем смена дня и ночи проходит быстрее. А чем дальше к полюсам, тем продолжительнее закаты и восходы. А есть места, где этого вообще нет. Там полгода день, полгода ночь, представляешь? - он остановился и упёрся взглядом в кору дерева. В трещине коры бежал муравей. "Полярная ночь, неужели на земле есть такие места", подумалось ему. - Это обычно объясняют наклоном земной оси, относительно солнечных лучей. Но какой наклон может быть у шара? Какая разница лучам, какой бок или, какую сторону или выпуклость шара освещать.
   - Выпуклость шара, - рассеянно повторила Мария. - Звучит. Лучше даже сказать впуклость.
   - Или даже пупуклость. И даже говорят, что солнечные лучи как бы соскальзывают с как бы макушки земли. Какая может быть макушка у шара? Почему лучи света должны соскальзывать там, где кто-то решил обозначить какой-то полюс, а не с любого другого места? Всякий образованный человек знает, что земля стоит на трёх китах, а солнце катается по небу на тройке. Врут все эти чертёжники, что бы было удобнее землю раскраивать.
   - Эй, Галилей, ты опять заговариваешься, - сказала Мария. - Зачем столько дров, хочешь устроить инквизицию раскройщикам? Давай пить вино.
   Назар вернулся на полянку, положил хворост и взял стаканчик. Они выпили и поцеловались и посмотрели друг другу в глаза - лишь на секунду, чтобы подтвердить, это не исчезло - и я тебя - всё остальное лишь фон для этой мелодии.
   Выбрав место, Назар стал раскладывать костёр. Наметив квадрат не больше шага, он стал ножом нарезать землю ровными четырёхугольниками. Крепко сжимая рукоять, он вгонял нож в землю и чувствовал, как под острым лезвием лопаются мелкие корни, пронизывающие почву. Потом он аккуратно тянул за траву левой рукой и, подрезая снизу, вынимал ровные кубики и укладывал их по краям получившейся ямки. Из ямки донёсся густой запах земли и, разравнивая углубление ладонью, Назар чувствовал, какая она влажная и прохладная. Мария рассеянно следила за его движениями. Он сломал несколько сухих веток и составил их домиком. Затем сломал одну ветку так, что края её мелко расщепились, поджёг их зажигалкой и просунул в домик. Ровный огонёк потянулся вверх, перекинулся на другие ветки, потрескивая, костерок запылал.
   - Ну вот, - сказал Назар. - Теперь тут сосем уютно. А не подрумянить ли нам мясо?
   - Этот готовый окорок?
   - Да, этот не совсем готовый окорок.
   - Так мы ещё не извращались.
   - А мы ещё никак не извращались.
   - Разве?
   - Даже не знаю, что ты имеешь ввиду, - проворчал он. - Какая же ты молодец, что вытащила нас сюда, - он насадил на тонкий прутик ломтик окорока и протянул к огню. - Хорошо здесь. Хорошо. Хорошо знать, что чуть ниже к твоим услугам все блага цивилизации и хорошо осознавать, что ты можешь обойтись без них.
   - А не слишком ли долго мы обходились без них? - задумчиво проговорила Мария, и тут же пожалела о своей не осторожности. - А что это ты один кусочек насадил? - спохватилась она. - Я тоже хочу!
   - Ага! Аромат жареного мяса и в тебе пробудил первобытный инстинкт хищника.
   - Проще это называется аппетит.
   - Не стоит упрощать такое ёмкое понятие, как аппетит. Аппетит это цивилизованное словечко, маскирующие первейший инстинкт - голод, а голод есть движетель жизни.
   - Движетель?
   - Движетель, стимулятор, мотиватор, вдохновлятор и всё что угодно. Даже универсальный оправдатор. Ты не знала?
   - Догадывалась.
   - Ты только представь, - продолжал Назар, подрумянивая второй кусок. Ему всегда было легче говорить, делая что-нибудь. - Такой безобидный на первый взгляд порок чревоугодие, а сколько от него приключений. Простая рациональная потребность вводить в организм какое-то количество калорий, белков и витаминов, биотоплива, одним словом, часто оборачивается в...
   - Прекрасная тема для застолья - порок чревоугодия...
   - Ну мы же не за столом...Кстати, жаркое готово, - он положил окорок на хлеб и подал Марии. - С дымком оно всегда вкуснее. Перец, вино и мужчин добавлять по вкусу. Хлеб и зрелище, что ещё нужно человеку.
   - Вина.
   - Конечно вина.
   С той стороны горы, куда солнечные лучи уже не проникали, в листве деревьев начинали сгущаться сумерки, и из глубины леса потянуло влажной прохладой.
   - Подкинь дров, - тихо сказала Мария.
   - Тебе холодно?
   - Нет, просто уютнее, когда костерок потрескивает.
   Не вставая, Назар дотянулся и подложил несколько веток.
   Блуждая взглядом по улицам, горам, волнам, облакам, они ухаживали друг за другом и в полголоса переговаривались.
   - А вон, смотри, катерок поплыл... - говорила она.
   - Попробуй вместе вот с этим сыром, - предлагал он.
   - А вон, посмотри... - указывала Мария, и они вместе восхищались, - как красиво...
   Солнце уходило за дальний хребет. Тени от гор тянулись всё дальше, и накрыли уже весь залив, и вода в нём теперь казалась чёрной. А лучи перекинулись дальше на другой берег бухты и всем своим спектром засверкали на дальнем скалистом склоне. А ещё чуть позже, когда земля, продолжая своё вечное вращение, повернулась так, что горы заслонили солнце и его лучи, пронизывая воздух, полыхнув на облаках стали невидимы, тёмная тень гор превратилась в ночь. А свет тут же рассыпался множеством маленьких огоньков - разлетелся по небу звёздочками, рассыпался по всему побережью, расцветил лабиринт улиц, обозначил линию набережной, замигал, задвигался по дорогам, закачался, заскользил по воде... замерцал в потухающем костре.
   - Почисть, пожалуйста, апельсин, - прошептала Мария.
   Апельсин был большой, спелый, кожура снималась легко и, очистив его, Назар отделял дольки и подавал их Марии. А дольки были такими упругими, что она только сдавливала их во рту и глотала сок. И причмокивала и постанывала она при этом с таким удовольствием, что Назар придвинулся к ней и, не сводя глаз с её лица, подал ей две дольки сразу. И когда по её смеющимся губам потекла струйка сока, он впился в её губы, повалил её на спину и, его рука скользнула к пуговице её шорт. Разомкнув поцелуй смехом, Мария стала обороняться.
   - Что ты делаешь? - сдерживая его, смеялась она.
   - Что я делаю? - он продолжал целовать её шею.
   - Ну, не здесь же. Остановись, - ей удалось заблокировать шорты.
   - А почему бы не здесь? - удивился он.
   - На глазах у всего города? - изумилась она.
   - И всей вселенной, - его руки проникли под майку, к застёжке на спине.
   - Сумасшедший, мы здесь как на сцене, - она старалась прижаться спиной к земле.
   - Ну, давай откатимся под кустик.
   - Под кустик?
   - В заросли папоротника.
   - Мы сорвёмся с кручи и разобьёмся, - смеялась она.
   - Здесь и сейчас, - он потянул с неё майку.
   - Назар, ну, постой, погоди.
   - Ну что ты?
   - Ну, я не могу так, здесь. Кажется, что весь город на нас смотрит или сейчас из-за дерева кто-нибудь выйдет.
   Назар откинулся на спину, раскинул руки.
   - Ну, ладно, извини.
   - Нет, нет, нет, - кинулась к нему Мария. - Пойми, я в таком же настрое, просто, ну не могу я здесь. Побежали скорее в номер. Ну, пожалуйста, не будем остывать, просто перейдём в номер. Хорошо? Давай скорее. Ты затуши костёр, а я всё быстро соберу, и бежим в кровать. Хорошо?
   - Ну, хорошо, давай так.
   - Мы ничего не упустим. Идём скорее.
   Назар аккуратно и быстро уложил земляные кирпичики на место, так что от костра не осталось и следа. И они пустились в обратный путь. Когда они спустились в лес, то оказались в абсолютной темноте. Не видя даже тропинки под ногами, они шли на ощупь и постоянно натыкались на камни, ветви или замирали, чувствуя под ногами крутой уклон, спускались они очень медленно. А когда, наконец-то они миновали лес, то упёрлись в плотную стену кустарника и долго, царапая руки, искали проход. Мария, приговаривая, что препятствия только разжигают желания, пыталась придать ситуации комический оттенок. Но Назар не находил уже ничего смешного и потухшим голосом предлагал потихоньку обойти заросли. Наконец, исцарапавшись, они продрались сквозь полосу кустарника, потом сделали рывок через дорогу, перед гостиницей сбросили темп до бодрого шага, преодолели каменные ступени, тяжело дыша, вошли в холл, никого там не увидев, взяли из ячейки ключ и кинулись по лестнице наверх. Последний бросок к двери, Назар, задыхаясь, вырвался вперёд, достал ключ.
   - А!!! - Мария упала ему на спину.
   - Ты что?
   - Ай, бль...
   - Что?
   - Нога...- согнувшись и цепляясь за ремень его брюк, Мария навалилась на него всей массой.
   - Подвернула что ли?
   - Нет, блин, танцую.
   - Ну, что же ты так.
   - Что я?
   - Дай посмотрю.
   - Открой ты эту хренову дверь!
   - Ключ упал. Постой.
   - Не могу я блин стоять!
   - Сейчас, сейчас... Дай нагнуться-то, где этот ключ.
   - А-а!
   - Держись, держись за меня, - Назар поднял ключ, но, торопясь никак не мог попасть им в замок.
   - А ёё-о...
   Назар повернул ключ, они рухнули в номер.
   - О, бль...я...а...!
   - Дай посмотрю.
   - Ой, не трогай, больно, не трогай! Свет хоть включи.
   Назар щёлкнул свет.
   - Дай, я аккуратно тебя разую и посмотрю, - он осторожно потрогал лодыжку. - Здесь?
   - Ой-ёо...
   - Вывихнула. Этого только нам не хватало.
   - Ну, извини!
   - Прости, я просто испугался. Ты так заорала.
   - Ой, как больно, как обидно, какая подлость.
   - Ну, ничего, ничего, давай переберёмся на кровать.
   - Не поднимай меня. Я сама.
   - Обхвати меня. Вот так.
   - Не поднимай меня! Я тяжёлая. Тебе нельзя.
   - Обопрись на меня.
   - Я сама.
   Тяжело дыша, они повалились на кровать и раскинулись, стараясь отдышаться.
   - Сейчас схожу за льдом, - отпыхиваясь, проговорил Назар.
   - Не уходи.
   - Надо лёд приложить.
   - Не уходи, - Мария обняла его за шею, - не уходи.
   Он повернулся к ней, они посмотрели друг на друга и разом расхохотались.
  
   Утром Назар проснулся первым, и когда позже Мария открыла глаза, перед ней на подносе была чашка кофе с булочкой. Назар сидел рядом на полу.
   - Доброе утро, милая, - заговорил он. - Мы вместе встречаем ещё один день, и я хочу, и сегодня я уверен, что он принесёт нам только радость...
   Маша, растерянно глядя перед собой, замерла с чашкой в руках.
   - Слышишь шум моря, это пульсирует огромная жизнь. И это единственное, что будет вечно - вода и земля, волна и берег. Бывает, волны с грохотом обрушиваются на берег, проверяя его на прочность, бывает полный штиль и волны замирают, и им нет никакого дела до берега, бывают приливы и отливы, бывают цунами и землетрясения, но всё это проходит и волны вновь плавно и ритмично ласкают берег. Так будет вечно, сгинут цари и их границы, народы перекочуют с материка на материк, но неизменным останется только пульсация океана. И только мы с тобой вдвоём, ты и я можем задавать ритм жизни на нашем берегу...
   Мария, удивлённая, отпивая кофе маленькими глоточками, затаившись, слушала.
   - Предлагаю устроить сегодня на нашем море штиль. Можно совершить прогулку на катере: с бутылочкой вина любоваться скалистыми берегами и морским простором. Можно на машине поблуждать по окрестностям, любуясь горами, я буду твоим гидом. Потом выберем ресторан с прелестями местной кухни и будем добросовестно обжираться, не глядя на часы и калории.
   Мария, наконец, улыбнулась.
   - Спасибо тебе милый, но сегодня мне ничего этого не хочется, - виновато сказала она.
   - Почему?
   - Не знаю.
   - А чего же тебе хочется?
   - Лежать на берегу и смотреть, как ты плаваешь и ныряешь, плавать и нырять вместе с тобой, потом посидеть в нашем ресторанчике, а потом завалиться в нашу постель.
   - Не слишком однообразно будет?
   - Что это такое - однообразие? Роскошь такая?
   - Точно, - сказал Назар. - Я просто предложил план пассивного отдыха для твоей ноги.
   - А вот это звучит ужасно.
   - Что?
   - Пассивный отдых.
   - Как твоя нога? - он аккуратно потрогал её щиколотку.
   - Прекрасно моя нога, плавание пойдёт ей на пользу.
   - Ну, тогда собираемся на пляж?
   - Собираемся, - Мария взяла его за руку. - Спасибо тебе, милый.
   - За что?
   - За это утро.
  
   Плывя от берега, Назар всматривался в дно и когда он узнавал уже знакомые места, его охватывал азарт исследователя, его уверенность в себе крепла, и не спеша, ориентируясь в этом фантастическом пространстве, он плыл дальше. Он уже знал, что после нескольких метров мутной, неспокойной полосы, дно уйдёт глубже, волны станут плавне, размереннее, видимость прояснится и под ним откроется ровная каменистая равнина, покрытая, скользким на ощупь бархатным ковром водорослей. Дальше водоросли поднимутся пышными клумбами и в них уже попадаются первые рыбки. Сверху они почти невидимы из-за тёмных спинок, а когда он быстро, стараясь попасть в свою тень нырял, то вокруг вспыхивало множество искорок-рыбок и оказывалось, что в косматых зарослях их множество. Желая снова увидеть эту чудесную иллюминацию, он поднимался, вдыхал воздух и опять быстро погружался, и опять восхищался множеством вспышек и синхронной манёвренностью стаи. Дальше дно превращалось в нагромождение угловатых каменных глыб и, лавируя над ними, Назар старался застать врасплох крабов. Маленькие, юркие крепыши боком исчезали в трещинах или, замерев, становились невидимы, как часть камня. Попадались и крупные смельчаки, которые грозно выставляли любопытному гостю свои мощные клешни. Дальше камни вставали остроконечными башнями, и уходили всё глубже, и обитателей между ними скапливалось больше, но было уже так глубоко, что Назар приблизиться к ним никак не мог. Но он уже знал, как экономно надо распределять силы и плыл дальше. Ведь потом начинался самый обворожительный для него участок: дно опять поднималось на доступную глубину и выставляло на обзор шикарнейший разлом. Края этого разлома вытянулись ярусами, словно страницы распахнутой книги, где в полых рядах вымытой породы кишела, бурлила, колыхалась невероятным разнообразием форм неведомая жизнь. И оставляя свою тень в стороне, он скользил параллельно ярусам, заглядывая в полумрак пещер, в каждой из которых он встречал кого-то или что-то новое, чему он восхищался, поражался, изумлялся так, как давно уже ничему не удивлялся на поверхности. Он восхищался цветами и формами даже самых маленьких и простых существ, подражал движениям медузы, пытался догнать юркую рыбёшку, замирая, наблюдал неугомонную возню маленьких рачков. Он изумлялся, глядя, как солнечные лучи, золотыми нитями пронизывают толщу воды и яркими бликами бегают по дну и как всё меняется, когда облако заслоняет Солнце. Преодолевая давление, он спускался на дно и, вглядываясь в раковины моллюсков, радовался, надеясь, что он видит то, чего не видел ни один человек. К берегу он направлялся только тогда, когда у него совсем не оставалось сил и волны начинали играть с ним как с сорванным со дна кустом водоросли.
  
   С каждым днём Назар продвигался всё дальше в море. Погружаясь всё глубже, оставаясь под водой всё дольше, он расширял границы своих наблюдений и раздвигал границы своего жизненного пространства.
  
  
   Спустившись в ресторан, Назар растерялся, его встретили, как ему показалось две Сабины. Девушки были так похожи, что если бы одна из них, заметив его реакцию, не рассмеялась так звонко, он бы не отличил Сабину.
   - Сестра? - спросил он.
   - Нет, - продолжала смеяться Сабина. Вторая девушка смущённо смотрела на неё влюблёнными глазами.
   - Клон?
   - Хороший стилист.
   - Но зачем?
   - Это моя пиар-стратегия.
   - Дурачить клиентов?
   - Вот посмотрите, как это сработает. Постояльцев совсем мало. Надо всё реконструировать, но это очень сложно. Так что пока занимаюсь рестораном.
   - Вообще-то эффектно. Да, да.
   - А скоро установят автомат фритюрницу, и мы сможем справляться с большим количеством посетителей, и отпускать с собой.
   - Зачем? Ты хочешь превратить традиционную, эксклюзивную, авторскую кухню в Макдоналдс?
   - Нет, нет, ни в коем случае. Это маленький шаг навстречу иностранным туристам.
   - Да туристы бегут из штампованных ячеек городов в поисках именно таких самобытных, колоритных уголков, как этот.
   - Ячеек?
   - Ну, коробок.
   - Колоритных?
   - Сочных.
   - Сочных?
   - Прекрасных, своеобразных, красочных.
   - А... Вы думаете?
   - Уверен. Всех уже тошнит от пластиковых продуктов.
   Сабина, огляделась, она не то испугалась, что их слышат, не то засомневалась в своей модернизации.
   - Ваш столик буду обслуживать по-прежнему я, - сказала она, опять улыбаясь. - Но вы познакомьтесь, это Ани.
   - Аня?
   - Ани, - поправила Сабина и быстро что-то проговорила девушке. - Вы сегодня один?
   - Мария скоро придёт. А пока принеси мне, пожалуйста, вина. Того красного.
   - Один момент, мсьё.
   - И ещё, пожалуйста, можно сегодня красного соуса побольше?
   - Хорошо. Что ещё?
   - А вот вчера хлеб был такой серый...
   - С тмином? Хорошо. Что ещё?
   - В остальном, как обычно.
   В последние дни Мария не раз сетовала на то, что морская вода и солнце совсем "измочалили" её волосы, да и вообще она "одичала", и она отправилась в салон, "привести себя в порядок". Пока он исследовал подводный мир, она осваивалась на суше и уже знала некоторые магазины, салоны и проч. Назар сел на своё обычное место. Команда флибустьеров была на своём привычном месте, двое из них кивнули Назару. Через столик сидела пожилая пара. Мужчина и женщина были уже давно не молоды и их откровенно белые волосы не скрывали этого. И если бы не эта седина и некоторые, заметные только при пристальном взгляде черты, их никак нельзя было бы назвать пожилыми, столько их лица выдавали жизнелюбия. Одеты они были просто, со вкусом и гармонично. Для людей пожилых трапеза часто сводится к простому приёму пищи, они же ели с аппетитом, легко и изящно орудуя приборами. Всякий раз, беря кусочек хлеба, мужчина протягивал его женщине, она брала его с другого конца и они разламывали хлеб на две равные части. Движения эти были так точны и просты, что было понятно, это какой-то их особенный ритуал, которому, наверняка, не один десяток лет. Они запивали ужин вином, вполголоса переговаривались и часто тихо улыбались друг другу, показывая ровные белые зубы. Сабина наблюдала за их столом и предупредительно обслуживала их. Назар потёр подбородок, подозвал Сабину и попросил себе чего-нибудь покрепче. Сабина предложила водку, коньяк, граппу. Назару было всё равно. Сабина с заговорщицким видом сказала, что отец делает очень крепкую настойку, терновку, это его фирменный напиток. Назар попросил быстрее подать терновки. И когда Сабина принесла маленькую глиняную бутылочку и такую же рюмочку, он выпил настойки, выражая восхищение, кивнул хозяину и стал смотреть вдаль моря.
   Уже из-под горных склонов стали наползать нежные сумерки, Сабина зажгла на столиках свечи, уже ушла пожилая чета, а Марии всё не было. Назар всё так же сидел, отпивая из рюмки обжигающую настойку, и смотрел в море. Но вот послышался знакомый ритм каблучков и прежде чем он успел обернуться, его шею обвили руки Марии.
   - Признавайся сейчас же, о чём думал рак отшельник, - она быстро поцеловала его и села напротив. - Я знаю, ты мечтал, чтобы поскорее пришла я, чтобы ты мог сказать мне вслух, как ты скучал без меня и как изумительно я выгляжу с этой причёской.
   - Конечно, милая.
   - А это что? - она взяла рюмку, смело отпила и сжала губы. - Что это? - прохрипела она.
   - Фирменный напиток старика Флинта - терновка.
   - Тратиловка?
   Повар, видимо давно ожидавший появления Марии, подал ужин. Сабина восторженно сияя, сказала Марии комплимент, тонкость которого ускользнула от Назара. Мария отпила вина, распрямила спину и, глядя через стол на Назара, сказала:
   - Ну?
   - Что, ну?
   - Можешь начинать.
   - Что начинать?
   - Говорить, какая я красивая и неповторимая с этой причёской и как тебе хорошо со мной.
   - Ах, да! Ну, конечно же, само собой... В смысле я хочу сказать...ты...ты обворожительна.
   - Ну, дальше.
   - Ты затмишь своим сиянием Солнце.
   - Начало неплохое.
   - Начало? Да это же самый яркий и жаркий комплимент.
   - Продолжай, можешь добавить чего-нибудь интимно земного.
   - Ну, тогда, интимное добавление будет такое - твои волосы так великолепны и притягательны, что нестерпимо хочется, и я уверен, это будет шикарно, разметать их по подушке.
   Он налил вина в бокалы и когда они, глядя друг на друга, выпили, Мария сказала уже другим голосом:
   - Извини, пожалуйста, что заставила тебя ждать, как ты тут?
   - Замечательно.
   - Я сама не думала, что это будет так долго.
   - Это того стоило. Ты изумительно выглядишь.
   - Правда? Тебе нравится? - она потрогала причёску.
   - Я даже сказать не могу, как нравится.
   - И не говори ничего, я по твоим глазам вижу, что нравится. Лучше расскажи, кого ты сегодня видел. А то я убежала и ничего ещё не знаю о твоих продвижениях. Сегодня почти не было облаков и видимость, наверное, была хорошая, и ты так долго был в море. Шикарно звучит правда? Ты так долго был в море...Ты обходишь свои владения, обозреваешь своё царство и любуешься своими подданными, а я с берега любуюсь тобой. Здорово! Но я хочу знать, что там у тебя творится. Рассказывай, рассказывай, кого ты сегодня видел.
   - О, сегодня я много чего и кого видел. Ты ешь, а я тебе расскажу. В каменном лабиринте я повстречал огромного краба. Он грелся на солнышке перед своей пещерой, как старик на завалинке и пристально следил за мной, когда я приближался, но сам даже не двинулся с места. А когда я подплыл к нему вплотную, он с любопытством разглядывал меня. "Ну и что - сказал он мне, - что ты на меня уставился? И зачем ты сюда припёрся? Что там вам наверху, места всем не хватает?".
   - И что ты ему ответил?
   - Ничего я ему не ответил. Пустил пузырь, всплыл, вдохнул и поплыл дальше. Над каменной грядой меня обогнула стайка пёстрых рыбок. Они так дружно и изящно и быстро пронеслись мимо, что я почувствовал себя одним из тех неподвижных валунов. Зато потом, в разломе мне удалось незаметно подкрасться к ватаге тех маленьких рачков.
   - Это которые рядом с треугольными ракушками?
   - Да, в верхних этажах разлома. Чем они так усердно и энергично занимаются, понять не могу. Суета, как на ярмарке. Копошатся с таким деловым видом, будто море спасают. А за перевалом, когда я туда добрался, солнечные лучи как раз тоже перевалили и достигали дна, и мне удалось приблизиться и как следует рассмотреть ту огромную белую раковину.
   - Да брось ты эту раковину!
   - Что ты, она такая красивая! Может, это даже и не раковина, а осколок античной статуи или вазы какой-нибудь.
   - У тебя мания археолога.
   - Но до неё не добраться. Слишком глубоко.
   - Вот именно. Нельзя без подготовки, без акваланга так глубоко погружаться.
   - Акваланг это не по-честному.
   - Вот и забудь об этой раковине. Нельзя же бросаться за всем, что блестит.
   - Да, мне её не достать. Сегодня я в этом убедился.
   - Вот и прекрасно, и оставь её на своём месте. Вон у тебя какие круги под глазами, - сказала Мария. - Давай выпьем за то чтобы она тысячу лет там лежала, и чтобы никто её там не тревожил. И что за ней дальше совсем уже глубоко?
   - Если по прямой в море, то да, совсем глубоко. Но ближе к косе, - Назар указал рукой, - чуть левее, тянется пологий уклон. И я уверен, там много интересного. Но всё это ещё впереди. А вот там, - он опять указал рукой, - я сегодня повстречался с потрясающим созданием. С громадной, величественной белой медузой.
   - Ух-ты.
   - Она парила на средней глубине и вокруг неё увивались, как ухажёры вокруг дамы маленькие жёлтенькие рыбки. Таких величавых особ я в нашей бухте не встречал. Наверное, её принесло из открытого моря. Она производила впечатление дамы из высшего света, которая разгулялась на балу, забыла обо всех приличиях, забыла об осторожности и вот утром она озирается и недоумевает - где это я? Её пышное платье истрёпано, причёска помята, и как вернуться в свою стихию она не знает, и чувствует себя беспомощной и обречённой.
   - Ты слишком восторженный и впечатлительный мальчишка. И слишком увлекаешься случайными встречами. И, в конце концов, я просто ревную.
   - Да я к ней даже не прикасался.
   - Не хватало ещё, чтобы ты обнимался с какой-то ядовитой нафуфыренной фифочкой. Ты что не знаешь, что такие особы питаются такими доверчивыми мальчишками, как ты? Всё, больше я тебя одного никуда не отпущу. Завтра я поплыву вместе с тобой и буду нырять вместе с тобой. А то вдруг потом выяснится, что там у тебя какая-нибудь русалка завелась. Или даже царица морская и она тебя там жемчугами осыпает и прельщает отдельным гротом со всеми удобствами. А мне с берега видно только твою попу, когда ты ныряешь. У тебя скоро жабры вырастут.
   - Было бы здорово, - сказал Назар.
   - Мне становится не по себе, - неожиданно сказала Мария и отложила вилку. - Мы так восхищаемся красотой подводных обитателей, и тут же восхищаемся их вкусовыми качествами, мы монстры.
   - Ну, что ты. Одно другому не мешает. Человек никогда не вписывался в естественную пищевую цепочку. В оправдание этой дисгармонии, он самозабвенно уничтожает сам себя и себе подобных всеми изощрёнными способами.
   - Весёленькое оправдание для аппетита.
   - А у человеков вообще, очень своеобразная взаимосвязь вкусовых рецепторов на языке и индикаторов совести в душе. Если когда-то какой-то очередной чудак возьмётся за духовное спасение человечества, ему надо будет начать с питания. Да, да. С утробы. Ему надо будет ввести моду на специальные диеты, меню-рецепты. Примерно такие: совесть - свиной рулет, нравственность - чёрная икра, мораль - тушёная печёнка и так далее. Миролюбие лучше всего усваивается с красным вином и копчёным язычком, любовь к ближнему просыпается за отбивными из медвежатины, ну и так далее. Это для духовного совершенствования. Но такую же диету, только с другого конца можно пользовать и для страдающих кишечными заболеваниями. Застольная болтология-моралистика. Порассуждайте-ка недельку о равноправии за поросёнком с хреном и стул нормализуется. Только регулярно и с примерами, можно даже с цифрами.
   - Назар, не заводись, - спокойно сказала Мария.
   - Извини, - он отпил вина и спросил: - А ты только подкрасилась или и подстриглась?
   - Пришлось снять немного, самые кончики, - улыбнулась Мария. - Тебе правда нравится?
   - Очень нравится. И цвет какой-то, словно специально под загар подбирали.
   - А я уже загорела?
   - Ты прекрасно загорела. Не заметил как на волосы, но вот на твою кожу солнце и море изумительно влияют. И вообще, ты вся помолодела, посвежела и как-то преобразилась.
   - Спасибо. А что раньше всё было так плохо?
   - Ну вот, опять попал впросак.
   - Нет, нет, извини, пожалуйста.
   - Я знаю, комплименты я никогда не умел говорить.
   - Неправда.
   - Вот послушай, я попытаюсь сказать просто то, что думаю, то, что вижу. Мне кажется, солнце не просто придаёт, а передаёт тебе свою красоту. Да, да. Солнце выбрало тебя своей посланницей на земле и, хранительницей небесной красоты. И скрываясь вечером за горизонт, солнце передаёт тебе своё сияние, чтобы ты освещала путь моей заблудшей душе.
   - Назарушка, да это же настоящий влюблёно восторженный бред!
   - Правда?
   - Сладкоречие влюблённого мальчишки.
   - Спасибо. Ещё?
   - Давай.
   - Слушай, вот ещё...Сначала выпьем. Я себе покрепче налью, - он налил себе терновки, Марии вина и, не боясь выглядеть смешным, продолжал: - Особую прелесть твоему лицу придают самые последние лучи заходящего солнца. Всё твоё лицо и вся ты преображаешься, словно эти лучи концентрируют всю красоту небосвода на тебе. И я заметил, я даже наблюдал, как свет множеством оттенков творит с твоим лицом бесконечные превращения: утром, днём, вечером, ночью - ты бесконечно разная. Но самое чарующее волшебство в тебе пробуждает огнь свечи. Вот как сейчас. Ты такая притягательная и настолько сексуальная, что мне очень трудно сдерживаться в рамках диалога. Но я подозреваю, что ты сама даже не догадываешься, каким арсеналом ты обладаешь, потому, что часто глядя на тебя, я вижу открытую страсть, нескрываемое желание, призыв, и мне кажется, что ты вся пылаешь, и я бросаюсь к тебе, но натыкаюсь на холодную стену.
   - Ну, нет! Ну, это же не правда! Так хорошо начал и... Когда это я была холодной стеной?
   - Ну что же ты Маха так буквально всё понимаешь.
   Они рассмеялись, откинувшись на стульях.
   - Ну, ешь, ешь спокойно, а я поболтаю ещё чего-нибудь. Молчание конечно золото, но не златом единым жив человек.
   - Нет, нет после твоих рецептов, я хочу стать вегетарианкой.
   - Для нас я придумаю специальный рецепт.
   - Не надо нам никаких рецептов. Мы абсолютно нормальные и здоровые люди, - сказала Мария и разрезала стручок перца, три четверти она спрятала в салфетку.
   - А это не слишком? Это, наверное, боцманская доза.
   - Слишком? - сказала Мария. - Что это ещё за словечко такое? А налей-ка мне этой термоядерной наливочки.
   - Ты уверена?
   - Во всю рею!
   - Во всю рею?
   - Во всю рею, до самого киля, как тысяча чертей или как там ещё ругаются настоящие пираты. За нас в море, - она залпом выпила рюмку. - Ух-ты! Вот это да, вот это...это... Ну, кто ещё усомнится, что мы не коренные пираты?
   Сабина с восхищением глядя на Марию, подала вторую маленькую рюмочку. Мария рассмеялась и попросила ещё порцию рыбы. Когда девушка ушла, она сказала:
   - Мне кажется, что в последние дни они немного урезали порции.
   - Или у нас возрос аппетит.
   - Сегодня у меня аппетит как у стаи акул.
   Послышались нежные звуки аккордеона, мягкий перебор струн стал тонко переплетаться с ними в плавную мелодию. Мария просияла и послала музыкантам воздушный поцелуй.
   - Как вкусно, - сказала она, приступив ко второй порции. - Нашего повара врасплох не застанешь. Уверена: вот повторяй сейчас десять раз подряд рыбу, и каждое блюдо будет отличаться своим особенным вкусом.
   - Надеюсь, они не подадут завтра десять порций сразу.
   - Не надо. Мне уже кажется, что я погорячилась.
   - Назвался груздем...
   - Не вытянешь рыбку из пруда, - весело перебила Мария и щёлкнула пальцами над маленькой рюмкой. - Терновочки, пожалуйста, мсьё Майоль и выпьем за успешные погружения и адаптацию к любым средам обитания. - Она положила оставшуюся четвертинку перца на кусок рыбы, поддела вилкой, взяла рюмку. - За погружения и адаптацию! - выпила и отправила в рот рыбу с перцем.
   Назар, опрокидывая рюмку, взглянул мельком на рыбаков. Мария проглотила закуску и замерла с расширенными глазами и вытянутыми трубочкой губами, потом резко выдохнула и зашептала:
   - Назар, а ты что совсем не собираешься меня удерживать?
   - Что это ещё за словечко такое - удерживать?
   - Да, опустим это слово, - сказала Мария и, качнувшись в такт музыке, улыбнулась. - Не перестаю радоваться, что мы нашли такое чудесное место и именно эту милую гостиницу. Ты знаешь, наверное, в более комфортабельном отеле, я чувствовала бы себя менее комфортно.
   Назар, молча, наполнил маленькие рюмочки.
   - Так вот, - продолжала Мария, - я хочу сказать, даже я хочу просто подчеркнуть тот факт, что этот маршрут и эта уютная гостиничка и её удачное расположение и безграничная красота моря и величие этих гор, и этот пьянящий воздух и это сияющее небо - всё это ты.
   - Ой...
   - Да, да, да. Даже не отнекивайся. Всё это придумал и осуществил ты единственный. Без тебя я бы там погибла.
   - Это опустим.
   - Да. Я просто захотела сказать тебе, что я чувствую и как я тебе благодарна. И ещё я хочу сказать: вот как ты наслаждаешься морем, его красотой, проникаешь в его мир, растворяешься в нём, любуешься подводным миром - так же и я любуюсь, восхищаюсь и наслаждаюсь тобой. Ты моё море.
   - Ну, мать, это ты уж слишком...
   - Да, да, да. Я ничуть не преувеличиваю.
   - Это я без тебя погиб бы. И это ты даёшь мне больше чем все моря и горы на свете.
   - Ой, ой...
   - Да, да, да.
   Они замолчали, улыбаясь глядя друг на друга.
   - Не слишком ли мы распетушились? - проговорила Мария, и они рассмеялись.
   - Терновочки? - предложил Назар.
   - Нет, нет этого тоже достаточно. Этот перец, это какой-то термоядер долгоиграющий. У меня такое ощущение, будто я проглотила жаровню. Будем заливать её вином.
   - Этим чудесным вином.
   - Этим восхитительным вином, - сказала Мария. - И ты знаешь, я заметила, что когда я пью это вино, глядя на тебя, оно становится совсем другим. Да, да просто приобретает другой вкус. Вот когда мы вместе, вот как сейчас подносим бокалы к губам, и я смотрю, как ты пьёшь это вино, и я его глотаю, и это уже необычное вино, потому что я ощущаю то же самое, что и ты, только по-своему и это потрясающее чувство. Это просто какой-то телепатический секс. Только, знаешь, милый, это чудесное вино не тушит жаровню, которая у мня внутри, а напротив, только поднимает температуру и разжигает меня.
   - А вот об этом поподробнее, пожалуйста.
   - А разве надо ещё что-то говорить?
   - Тогда чего же мы тут сидим?
  
   - Не зажигай свет, - сказала Мария, когда они вошли в номер.
   Она повалила Назара на кровать и села на него сверху.
   - Но ещё вкуснее это вино будет вот так, - сказала она, набрала в рот вина и прильнула к его губам.
   Вино с поцелуем понравилось им необычайно. И они продолжили смаковать поцелуй с вином, винный поцелуй, вино в поцелуе, поцелуй в вине...И произошло то, что с ними случалось очень редко - у них одновременно вспыхнул и совпал импульс желания. И прорвалась извечная жажда высвобождения. Высвобождения инстинкта от рассудка, фантазии от реальности, ощущений от чувств, тела от одежды...И они устремились уничтожать пространство, стараясь опередить друг друга на пути к друг другу...
   - Постой, - голос Марии прозвучал отрезвляюще чётко.
   - Что? - Назар замер.
   - Подожди...
   - Что случилось? Больно?
   - Нет. Подожди. Слезь с меня.
   - Что такое?
   Мария бросилась в санузел. Перепуганный Назар, крутя дверную ручку, спрашивал, что случилось, что происходит, чем помочь, что сделать? Пока не услышал определённые звуки... Машу рвало.
   Назар вышел на балкон, сел в кресло и закурил.
   Откинувшись в кресле, он смотрел в звёздное небо и не заметил, когда Мария вышла на балкон. Кутаясь в халат, она неподвижно стояла рядом.
   - Прости, - тихо сказала она.
   - Не...
   - Прости, прости, прости, пожалуйста. Я объелась, как корова и...
   - Тихо, тихо. Ничего не произошло. Спокойно. Ничего не было. Забыли.
   - Прости. Мне так стыдно. Я должна была...
   - Тихо, тихо. Ничего не случилось, всё хорошо. Посмотри, какие сегодня яркие звёзды. Сядь ко мне на колени, откинь голову так, чтобы посторонний свет не попадал в глаза и вглядись в небо. Посмотри, какой месяц. - Она села к нему на колени, он обнял её. - А давай, как тогда, поймаем месяц.
   - Ну, нет, Назар...
   - Да, да давай попробуем.
   - Ну, ну, ты...
   - Давай, пожалуйста.
   - Ну, не сейчас же...
   - А почему нет? Посмотри, погода подходящая, ясно, ветра нет.
   - Особенно ситуация подходящая.
   - Какая ситуация? Да забудь ты. Попробуй. Я загадал желание, волшебное желание, если поймаешь, то обязательно сбудется и у нас всё будет как в сказке.
   - В страшной.
   - Ну, перестань. Ну, пожалуйста, ну, давай, ну я прошу тебя, - он прикурил сигарету и подал Марии. - Пожалуйста, попробуй. Если я увижу это ещё раз, я буду верить в чудеса. Ну, я прошу.
   - Ты как ребёнок, - сказала она, затянулась и пустила в сторону колечко дыма.
   - Вот, вот, вот, - азартно подбадривал её Назар. - Ну, давай. Чуть повернись. Вот так. Целься прямо в него, а я буду его ловить. У нас получится.
   Она пускала ровные кольца дыма вверх, а он, прищурив один глаз, заглядывал через них, стараясь поймать угол и увидеть месяц в кольце дыма.
   - Ещё, ещё, ну, пожалуйста, милая, ну давай.
   Мария рассмеялась.
   - Чего ты смеёшься?
   - О чём можно подумать, услышав такие реплики?
   - Перестань думать о глупостях. Соберись. У тебя прекрасно получается. Ну, давай ещё. Молодец. Вот он! Ура! Попался миленький! Машка, мы его заарканили! Теперь он исполнит наше желание.
  
   На пляже в бухте с каждым днём становилось всё многолюднее. Назар и Мария, как всегда прошли к мысу у самого выхода из бухты, к каменистому перешейку, за которым начиналось море, где людей было меньше и расположились на своём привычном месте. Мария устроилась загорать, она всегда хорошенько прогревалась перед купанием, Назар с маской и трубкой сразу направился к воде. Мимо него пронеслись два розовозадых малыша; один прижимал что-то к груди обеими ручками, другой догонял его, явно желая отнять это что-то. Беглец, петляя среди шезлонгов и лежаков, старался оторваться и спрятаться. Преследователь уступал ему в маневренности, но не в наблюдательности и всякий раз находил его, и со звонкими визгами и смехом игра продолжалась. Малыш сделал рывок и затаился за спиной Марии. Она натирала кремом ноги и не подозревала, что служит прикрытием. Преследователь остановился и, хмуря брови, высматривал беглеца, заметив его, он стал подкрадываться. Первый понял, что обнаружен и что бежать дальше некуда, позади камни, тогда он прижался к Маше и быстро что-то зашептал ей в самое ухо, потом сунул ей что-то на живот и, обернувшись, показал подскочившему другу чистые ладошки. Назару не было видно, какое сокровище доверили Марии на сохранение, но он увидел, как резво она подскочила. Малыш схватил предмет раздора, серую земляную лягушку, погоня возобновилась. Задыхаясь от смеха, Мария догнала Назара, и они вместе поплыли от берега. Когда они, покачиваясь на волнах, остановились, она изъявила желание ознакомиться наконец-таки с его владениями, и прежде всего с той недосягаемой в своей глубине белой совратительницей, от которой Назар потерял покой. Он быстро сориентировался, они отплыли немного подальше, он надел на Марию маску и показал куда нырять. Её интерес к погружениям очень его обрадовал, и когда она поднималась отдышаться, он восторженно рассказывал, где кто и что есть замечательного. Но ныряли они не долго, Мария быстро устала и они поплыли назад.
   Карапузы уже не выхватывали друг у друга свою игрушку. Взрослые нашли примирительный вариант, они соорудили из гальки маленькую заводь и малыши дружно издевались в ней над земляной лягушкой. Лягушка настойчиво пыталась выбраться из воды, перепрыгнуть преграду и добраться до земли, но ловкие ручки всякий раз возвращали её в лужу.
  
   Когда после умеренного обеда они лежали в постели, Мария медленно покручивая пальчиком прядь волос, сказала:
   - А давай сегодня побродим по городу, поглазеем по сторонам, посидим где-нибудь.
   - С удовольствием.
   - Можно сфотографировать карту на стене и по ней изучать город на месте.
   - Боюсь, по этой карте мы ничего в реальности не найдём.
   - В реальности, - передразнила она. - В реальности, твоя белая фея всего лишь заурядная блондинка. Ничего особенного. Просто умеет держать дистанцию, вот ты и ...сейчас подберу слово, вот - вот ты и взалкал.
   - Взалкал?
   - Да, да, взалкал, возгорел страстью и, и, и бегаешь за ней, как мальчишка.
   - Ты ревнуешь?
   - Нет. Я же знаю, что ты мой, - неожиданно серьёзно сказала Мария.
   Назар повернулся, легко поцеловал её и тихо сказал:
   - Конечно твой.
   - Мы ведь ещё побудем здесь какое-то время?
   - Да, побудем ещё какое-то время.
   - Как аквалангисты, поднимаясь с глубины, останавливаются в кессонной камере или как там она называется?
   - Как-то так.
   - Или переселенцы в карантине.
   - Тоже верно.
   - Или как...
   - Машенька, что-то не так? - спросил Назар.
   - Нет, нет, всё в порядке, - ответила она. - Просто бывает иногда, какой-то такой испуг промелькнёт - ну слишком уж всё хорошо.
   - А теперь всегда так и будет, привыкай.
   - Да, это просто какие-то глупости, какое-то мальчишество, - весело сказала она. - Или даже лучше сказать девчачество! Ну, что идём в город?
  
   В холле они постояли, разглядывая карту на стене. Приглядевшись, они обнаружили, что рисунок этот очень старый. По крайней мере, какая-то его часть. Видимо, рисовать эту карту начали очень давно. Кто-то изобразил местность такой, какой она была когда-то и по мере того как изменялся город, на стене подрисовывались новые дома, улицы и проч. Неизменным оставались только некоторые фрагменты: храм, акведук, площадь, горы и линия берега, это было видно по старой краске и наивной манере изображения. Мария выразила сожаление, она была уверена, что оригинальный вариант от времени только выиграл бы. Назар заметил, что наверняка вносить изменения художника заставляло чувство гордости за процветание своего края. Разглядывая, они наметили маршрут: пройтись до центральной площади и потом поднятья на гору, где была изображена крепость, вертел с тушкой и кувшин, видимо ресторан.
   Городок ютился у подножия горы и состоял всего из нескольких улиц, но они так причудливо изгибались, лавируя между горой и морем, что Назар и Мария сразу и с удовольствием в нём заблудились. Солнце уже начало свой путь к горизонту и от домов потянулись тени, и тут же в них появлялись столики, цветы в больших кашпо обозначали границы кафе, замелькали переднички, город настраивался на вечерний ритм. Назар и Мария не спеша, брели по лабиринту узких улочек, разглядывая старые каменные дома, и чем ближе они приближались к набережной, чем прохладнее становились сумерки, тем более кафе наполнялись вечерней праздностью отдыхающих. Даже ветер, поддавшись общему настроению, стих и не тревожил деревья, цветы, зонты и юбки, он лишь, как ловкий бармен чудесно смешивал в воздухе коктейль запахов: свежести платанов, аппетитного дыма мангалов, ванильной сладости кондитерских, кофейной бодрости, табачной беспечности, винной праздности и массу других ароматом, из которых состоит приморский вечер. То тут, то там, на тактичном удалении друг от друга появлялись музыканты, и звуки живой музыки наполняли вечер очарованием местного колорита. И если вначале прогулки при выборе направления каждый из них опять торопился согласиться с желанием другого, то теперь они, не сговариваясь, поворачивали в одном направлении, предпочтения их совпадали. Участки, где звучали современные ритмы, они проходили быстро и задерживались там, где звучала живая музыка скрипка или аккордеон. В тихих переулках встречались уголки, где за плетёными столиками сидели пожилые люди, рыбаки и крестьяне. Поглядывая на туристов с достоинством гостеприимных хозяев, они пили вино, держа бокалы в жилистых, узловатых руках и вели свои неторопливые беседы. Борясь между желанием присесть вот здесь, заказать вот это и пройтись ещё, посмотреть, а что за тем поворотом, они шли дальше. Повернув за угол, подчиняясь какому-то неведомому аромату чего-то сдобно-печёного, они неожиданно вышли к фонтану. Разглядывая позеленевшие скульптуры и ловя ладонями холодные струи, они обошли чашу фонтана и пришли к мнению, что художник в данном случае ничуть не приукрасил - фонтан был великолепен. На мокрой брусчатке, в стройных вазанах цветы чувствовали себя прекрасно, за ними, за рядом столиков, в распахнутом окне, в тон журчанию воды, шкварчала жаровня, призывая едоков сдобно-сладким ароматом лучше любой рекламы. Назар захотел присесть, Мария запротестовала - мы ещё не видели город, столько всего интересного вокруг, хватит сидеть и т. д., она просто боялась потерять контроль над своим аппетитом. Назар предложил компромисс - выпить у стойки и идти дальше. На это Мария согласилась. Он взял рюмку бренди, она вермута. Поглядывая на фонтан, на людей вокруг, Мария заметила, что почти у всех есть мобильные телефоны и поинтересовалась, не пора ли и им купить? Назар напомнил, что они договорились, купить телефоны, когда доберутся до места. Они уже давно не расстаются ни на час и всегда и везде вместе, а больше ни ей, ни ему звонить не кому, так зачем им телефоны? С этим Мария была согласна и, допив, они пошли дальше. Припоминая карту, они пересекли несколько улочек по направлению к горе, прошли по маленькому мостику и, повернув за угол, оказались перед фрагментом акведука. Аркада акведука восхитила их своей величественностью. Здесь они единодушно раскритиковали старого художника, упрекая его в скромности. Видимо в те времена, когда это чудо инженерии изображали на стене, его исторический авторитет был несколько ниже, а возможно даже тогда он считался анахронизмом, позорным памятником рабовладельческому строю... Мария не дала Назару развить эту тему и увлекла его дальше. И пройдя кривым проулком, они вышли на площадь перед храмом. От площади вниз к морю тянулась единственная в городе прямая улица. С середины площади набережной видно не было и казалось, что дома ровным строем уходят куда-то в воду, а море поднимается как-то невероятно высоко, так, что его горизонт приходится вровень с верхними этажами. Назар, уже в который раз поругал себя за то, что забыл камеру. От услуг местного фотографа он высокопарно отказался. Площадь по периметру тоже была уставлена столиками кафе и, выбрав место, откуда им хорошо было видно и храм и море, они наконец-то присели за столик под деревом. Мария заказала белого вина и фруктов. Назар, желая блеснуть знанием местной кухни, попытался отыскать в меню что-то, чего нет в ресторане их гостиницы. Но он только запутался и рассмешил официанта. В конце концов, он попросил принести ему жульен и рислинг. Молодая пара за соседним столиком, перелистывая мебельный каталог, вполголоса что-то обсуждала, рядом в коляске в обрамлении белых кружев и кудряшек спал малыш. Кроны деревьев вокруг площади загорелись светлячками гирлянд. А издалека, из-над моря, нарушая правила перспективы, раздвигая, как занавес сцены фасады домов, выступило зарево заката.
   Лёгкое белое вино со спелой золотой сливой Марии очень понравилось. Но Назар, попробовав запивать горячий жульен рислингом, признался, что ошибся в выборе, сочетание было явно неудачным. Тогда он подозвал официанта и попросил принести персиковый ликёр. Добавляя в кисловатый рислинг сладкого ликёра, он смешал в большом бокале подходящий коктейль, отведав, остался доволен и с удовольствием продолжил трапезу. Глядя на него, Марии захотелось поесть чего-нибудь посущественнее фруктов. Назар предложил перейти в ресторан с серьёзной кухней. Но ей не хотелось менять такую удачную обзорную позицию на тесноту ресторана. Соблазняя её, Назар напомнил красочный вертел в замке на вершине горы и предположил, что там наверняка будет терраса или балконы и вид оттуда будет ещё лучше. А подняться можно легко и быстро на такси. Мария отказывалась, ей очень нравилась и эта площадь и тихая музыка и то, как всё вокруг меняется, по мере того как солнечное освещение уступает место электрическому. И, в конце концов, хватит общих панорамных видов, пора вглядываться в окружающее попристальнее. К молодой паре за соседний столик подсела так же молодая семья, но с детьми постарше. Детишки были разодетыми по-взрослому, девочка в вечернее платьице, мальчик в костюмчик. За столом они были центром внимания, девочка бойко что-то говорила, и все умилённо смеялись. Закат, поднимаясь по фасадам и стёклам домов, уходил всё дальше за море, в узкую полоску на горизонте. На столиках загорелись свечи. Девочка с белой лентой в косичке, аккуратно евшая пирожное, захотела поделиться с проснувшимся в коляске малышом. Она сняла ложечкой крем и стала потчевать малыша. Малыш отворачивался и отплёвывался. Назар подозвал официанта и попытался выяснить, нет ли у них чего-нибудь мясного, но не слишком тяжёлого, не жирного. Из коляски раздался громкий, пронзительный плач. Мария углубилась в изучение меню. Девочка с лентой, желая развлечь малыша, стала что-то напевать и изображать перед ним. Малыш завизжал ещё громче. Мать стала раскачивать коляску, малыш не унимался. Мария захлопнула меню - нет тут ничего существенного. Пировать, так пировать - едем в гору.
   Когда они сели в такси, Мария отвернулась к окну и проговорила:
   - Сущее наказание эти детки. Нигде от них нет покоя.
   Назар посмотрел на неё сбоку, потом уверенно поддержал:
   - Несносное наказание эти детки.
   - Хуже избалованного, капризного ребёнка... Я даже не знаю, что может быть хуже...
   - Язва сибирская.
   - Если только.
   - Почему они постоянно так противно визжат?
   - Каким же надо быть безнадёжным пофигистом, чтобы тащить их с собой в кафе.
   - Сиди с ними дома и няньчись сколько тебе угодно, нет же ж.
   - С ними и дома нет покоя. Эти вечные пелёнки, какашки, слюнявки... кошмар.
   - Да у них даже и без какашек у всех какой-то такой специфический запах.
   - Вонючие, слюнявые, визжащие засранцы.
   - Воющие, истеричные вампиры.
   - Я вообще не понимаю это двуличие, с которым животный инстинкт размножения возводится в высший смысл жизни.
   - Ну, чем-то же надо оправдывать своё нелепое существование.
   - Приумножая эту нелепость.
   Машина остановилась перед крыльцом замка и, выйдя из неё, Назар и Мария тут же попали в радушные объятия метрдотеля и прошли в ресторан. И сразу же убедились, что Машины опасения оказались напрасны, ресторан состоял из нескольких просторных залов, и свободных столиков было много. А предположения Назара оправдались, была и терраса и ложы-лоджии, и обзор с них был великолепный. Они выбрали столик в ложе, арочные стены которой были увешаны пейзажами, и раскрыли меню. Мария заказала говядину с черносливом и каштанами и красное вино, Назар её поддержал. В ожидании заказа они смотрели вниз на город, и с этого места город казался совсем другим. Как бы продолжая прогулку, они проследили свой маршрут и опять подивились, какими разными кажутся расстояния с разных углов обзора. Когда официант, расставив блюда, налив вина и пожелав им приятного аппетита, ушёл, Назар решительно придвинулся к столу, поддел кусочек мяса вместе с черносливом и перцем, поднял всё это и замер. Мария, даже приступив к еде, всё смотрела на город, а когда повернулась, то увидела неподвижного Назара с открытым ртом и вилкой в воздухе, с которой капал соус.
   - Тебе плохо, дорогой? - спокойно спросила она. - Назарушка, закрой рот, пожалуйста, у тебя ужасно глупый вид.
   Назар положил вилку, отпил вина и, подавшись вперёд, быстро заговорил:
   - Машенька, послушай, я предлагаю сделать одну вещь, мы сейчас сделаем так: ты сейчас встаёшь, я переставляю тарелки, стул...
   - Куда?
   - Ты садишься рядом со мной и получаешь воплощение мечты.
   - Можно я сначала поем?
   - Не бойся, аппетит у тебя не пропадёт.
   - Что ты задумал?
   - Ну, пожалуйста, просто пересядь на мою сторону. Не оборачивайся.
   - За нами хвост?
   - Постой минутку, - он быстро всё переставил, они сели рядом, он подлил вина и сказал: - Поздравляю, ты попала в историю.
   - С детства в них влипаю. Может, ты объяснишь?
   Назар, молча, указал на картину, висевшую теперь перед ними: пурпурный закат, море, амфитеатр бухты, яхта в ней, домик над самой водой и на балконе, на их балконе одинокая фигура в красном платье. Хотя это было лишь красное пятно, простой мазок, они знали - это Мария. У Марии расширились глаза, она замерла, Назар вставил в её руку бокал.
   - Только громко не кричи, - сказал он. - А вот дышать, пожалуй, можно.
   - Не может быть, - прошептала она.
   - Дар речи не пропал, это уже хорошо. Но ты всё-таки дыши, пожалуйста.
   - Не может быть.
   - Бывают чудеса и с нами. Ты вина-то сделай глоточек.
   - Он всё-таки нарисовал, - опять прошептала Мария.
   - Уж лучше бы ты закричала.
   - Поверить не могу.
   - Ты красной страницей платья вошла в историю. Как ты и мечтала. - Назар, улыбаясь, смотрел то на картину, то на Марию. - Как этим художникам удаётся налить столько романтизма.
   - Он нас всё-таки нарисовал.
   - Ну, меня-то там и в помине нет.
   - Это я тебя заслоняю.
   - Это я за углом пью с Пикассо.
   - Он мог бы догадаться, что мне одной там скучно и нарисовать тебя с гитарой под балконом.
   - Так даже романтичнее: яхта в ожидании попутного ветра, одинокая фигура в ожидании...
   - Бутылки вина.
   - Ты уже веришь, что такое бывает.
   - Не хочу я стоять там одна, давай поднимем наши паруса и в путь.
   Они подняли бокалы, чокнулись и выпили и Назар спросил:
   - А вот в тот момент, когда ты стояла там одна, пока меня не было, интересно, о чём ты думала?
   - Чтобы поскорее пришёл ты, - сказала она и улыбнулась. - О чём же я ещё могу думать, когда тебя нет рядом?
   - Всё-таки мы не зря пили за его кисти, здорово нарисовал.
   - Да, великолепно нарисовал. Но всё-таки мог бы и тебя разглядеть.
   - Но если бы он разглядел всё, что там было, получился бы уже не пейзаж.
   - Да, пожалуй, так лучше.
   - Скромнее.
   Мария покачала головой и опять прошептала:
   - Поверить не могу.
   - Пора бы начинать.
   - Ты думаешь?
   - Сама же видишь.
   - Давай ещё выпьем и подойдём, рассмотрим поближе.
   Они выпили и, опуская бокалы, заговорили одновременно, рассмеялись, опять заговорили, рассмеялись и снова стали говорить, но никакие слова уже не имели собственной формы, они лились сами собой и просто накладывались на мелодию хорошего настроения.
   Эта случайность явилась для Марии счастливым событием: она вся искрилась радостью и шутила легко и смеялась свободно.
   Позже они подошли к картине и, разглядывая её и вспоминая тот вечер, опять восхищались мастерством художника и опять пили за его краски и кисти и своё везение. Потом Мария захотела купить эту картину, но Назар запротестовал: пусть эта картина постоянно висит здесь, обозначая их присутствие, а они каждый год будут приезжать сюда, проведывать её. К тому же это полотно задевало его достоинство фотохудожника. Он сделает снимок с этого же места, но сделает так, что Мария будет центральной фигурой картины, а не каким-то невнятным пятном и обязательно поймает больше света, а то как-то мрачновато. С этим Мария согласилась, картина действительно несколько мрачновата и грустновата, к тому же центральной фигурой быть гораздо приятнее, чем каким-то мазком. Назар заметил, что это зависит от имени автора - на чьём-то полотне предпочтительнее быть пятнышком, а на чьём-то не захочешь оказаться и центральной фигурой. Мария с этим была согласна, она согласна быть пятнышком на его снимке. Тут Назар заявил, что на самом деле не имеет никакого значения ни имя автора, ни авторитет натуры - важно лишь художественное достоинство картины. Продолжая тему, он выразил искреннее негодование - какие бешеные деньги сейчас кто-то платит за когда-то намалёванные кляксы каких-то впоследствии гениев, тогда как масса настоящих шедевров остаются неизвестны миру, только из-за того, что имя их автора неизвестно кучке каких-то так называемых ценителей. Мария не дала ему развить эту волнующую тему, она изъявила желание танцевать. Они прошли на площадку, где под звуки маленького оркестра танцевали пары. Но, как только Назар обнял Марию, лирическая мелодия стихла, и вспыхнули зажигательные звуки танго. Назар растерялся и потянул Марию за руку к столу, он не умел танцевать танго. Но она начала ритмично двигаться, приглашая его танцевать. Он, смущаясь, просил её не смеяться над ним и вернуться к столу. Она на миг прижалась к нему, быстро поцеловала и увлекла за собой на площадку. Она, подсказывала ему движения, стараясь совместить такт, и так легко и изящно двигалась сама, что он оробел окончательно. Но действие вина, зажигательная музыка, её горящие глаза, распалили и его, и он поддался страсти танго. Движения Марии были энергичны и уверенны, вся она искрилась страстью и Назар, отдав ей инициативу, старался хотя бы просто попадать в ритм и поспевать за ней. Она, подбадривая его, повторяла, чтобы он не смотрел под ноги и просто подчинился музыке. Музыку Назар чувствовал прекрасно, и поймать ритм ему удалось быстро, а во втором танце от его скованности уже не осталось и следа, он почувствовал себя уверенно и повёл и налетел на чей-то столик. Звякнула посуда, Мария согнулась от смеха, из-за стола поднялся высокий мужчина в белом костюме, его смуглая спутница даже бровью не повела и, потягивая вино, продолжала смотреть на танцующих. Назар не мог подобрать слов, чтобы выразить свои извинения. Мария не могла остановиться, энергия порождённая танцем, прорвалась приступом смеха. Мужчина открыто улыбнулся и, протянув руку, радостно заговорил по-английски. Растерянный Назар не сразу и не всё понимал, но он понял, что мужчина их знает, он видел их на пляже, и что он рад познакомиться лично, и что такие обстоятельства знакомства позволят им быстрее познакомиться поближе и что-то ещё дипломатично приятное в адрес Марии, и предложил присесть за их столик. Но над их столиком, убирая следы крушения, суетились официанты. Мария, стараясь остановить смех, предложила перейти за их столик на террасу. Смуглая женщина встала и авторитетно заявила, что они танцевали великолепно и что настоящее танго никогда не заканчивается сухим поклоном, или что-то в этом роде. Смех Марии действовал на всех заразительно, чувство неловкости быстро исчезло, все были рады неожиданному знакомству, и перешли на террасу. Пока официанты подставляли стулья и приборы, они коротко обменялись вопросами: - Извините, ваше произношение...Вы откуда? - Из России. - Непонятное значительное: - О...- А вы откуда? - Из Бельгии. Назар не успел сдержать смех. Мария хотела объяснить, но это было не важно. - Вы где остановились? - Да прямо в той бухте. - А вы? - В отеле на набережной. Они ходят на другой пляж, с другой стороны города, но бывали и в той милой бухте. - А вы видели водопад? - Нет. - А римскую крепость? - Нет. Вообще-то мы тут проездом. - Мы, можно сказать тоже, у Яна тут бизнес. - У Иэна? - У Яна. - Йан? - Нет, нет, Ян. - А-а...Назар. - Назэр? - Нет, нет, Назар. - А-а...Красивые женщины - красивые имена - Мария - Николь и никакой путаницы, красиво в любом произношении. Когда все расселись, Назар предложил выпить шампанского за знакомство и за танго, как универсальный язык общения. Шампанское универсальный язык общения? Танго. Конечно танго - его движения, его страсть не нуждаются в переводе. Ян признался, что давно мечтает научиться танцевать танго, но ему мешает его комплекция. Николь сказала, что ему мешает совсем другое. Увидев, что это замечание рассмешило новых знакомых, она пояснила, что Яну мешает слишком серьёзное отношение к себе. Ян опровергал это обвинение, утверждая, что он серьёзно относится к искусству танца. Общаться на англо-пальце-французском языке при взаимном желании было легко и даже весело, и мужчины всё реже обращались к своим дамам с беспомощным - что он говорит? Но всё же, информационные провалы тормозили темп общения и создавали излишнюю конкретику. И Назар высказал предположение, что кратчайший путь к преодолению языкового барьера - крепкие напитки. Мария сказала, что у Назара запатентован метод скоростного впитывания языка, через язык пьющего. Ян попросил повторить суть метода. Назар предложил выпить виски. Все это поддержали, и они заказали виски. Когда они выпили, Мария указала на картину и сказала, что это она и Назар, и рассказала, как всё это получилось. Когда она рассказывала, Ян и Николь смотрели то на неё, то на картину, а потом с восторгом заявили, что очень даже похоже и что Марии очень идёт красное и картина в целом великолепна. Николь призналась, что она всегда мечтала позировать художнику и что лучшей композиции и придумать нельзя, но, что местное виски никуда не годится и она предложила выпить старый добрый джин. Все это поддержали и попросили джин с мартини. Когда официант принёс напитки, Мария, указывая на картину, сказала ему, что это она. Официант посмотрел на картину, улыбнулся и спросил, чего гости желают ещё. После джина все почувствовали тягу к морским путешествиям. Николь, сетуя на художников, которые обходят её своим вниманием, предложила арендовать яхту. Они выпили за морские путешествия, за дальние страны и семь футов под килем. Ян хотел понять, почему футов именно семь, Мария пыталась ему объяснить. Николь недоумевала, почему надо чего-то ждать и предложила сейчас же спуститься, взять эту яхту на абордаж, отдать кранты и пуститься в путь. Назар взял из сумочки Марии губную помаду, подошёл к картине и нанёс на палубу яхты две точки (картина была под стеклом) и сказал, что это вы. Вы отплываете на яхте, пояснил он, а мы стоим на балконе и машем вам рукой. Николь пришла в восторг, она обожает ходить под парусом, только очень боится штормов, но сегодня океана она не боится и они отправляются в Австралию. Но Ян заявил, что он не хочет идти в Австралию, он идёт к Бермудам, они заспорили, куда они отправляются. В одном все сходились единодушно: в плавание надо брать побольше выпивки и, подозвав официанта, они попросили принести ящик шампанского. Николь указала официанту на картину и с серьёзной миной сказала, что это они, она указала на свою грудь и на лоб Яна. Мария сказала, что она тоже хочет в Австралию и что они уже спускаются с балкона и поднимаются на борт. Значит, шампанского надо брать в два раза больше. Официант улыбнулся и ушёл, вернулся он с двумя бутылками шампанского. Ян заметил, что смешение таких напитков может быть опасно. Николь потребовала высадить его на необитаемом острове. Все опять выпили шампанского за попутный ветер, потом за светящийся планктон, и неизвестных художников. Веселье неожиданно прервал Ян. Он заявил, что чувствует недопустимое с поведением в приличном обществе воздействие несовместимых напитков на свой организм. Заявление это он сделал с видом служащего крематория в финале обряда, когда все простились, гроб опустился в камеру, и он обнаружил, что в печи нет топлива. После этого он медленно поднялся из-за стола, отыскал стеклянными глазами выход и деревянной походкой направился к двери. Николь, сдавливая смех, поспешила сопровождать его. Тут же спохватилась, вернулась - счёт оплачиваем пополам. Но это требовало какого-то времени, а Ян, дойдя до двери, замер, вцепившись в косяк. Николь положила под тарелку деньги, быстро расцеловалась с Марией и Назаром - увидимся обязательно - и поспешила на помощь Яну.
  
   В эту ночь Назар, не переставал удивляться темпераменту Марии. Как только они сели в такси, она, не обращая внимания на водителя, прильнула к Назару и смелыми, точными прикосновениями спровоцировала его, а потом, отступив в угол, заставила его удивиться, насколько можно расширить границы поцелуя и как может быть сладко-мучительно балансировать в его рамках. Отрывая свои губы, она не связно шептала:
   - Тебе надо побольше пить.
   - Да...
   - И почаще ласкать меня.
   - Да...
   - И смелее ласкать меня.
   - Да...
   - И я буду почаще ласкать тебя.
   - Да...
   - И нам надо уделять этому побольше времени.
   - Да...
   - Нам обоим надо серьёзнее относиться к этому действу.
   - И поглубже нырять в эту бездну.
   - Целиком погружаться в эту бездну. И расширять эту территорию.
   А когда они переступили порог номера, она напором своей страсти прижала его к стене, потом, не давая ему опомниться, срывая с него одежду, повалила на кровать и атаковала его смелыми ласками. Её натиск, её темперамент восхитили его, и он спешил отвечать ей, и отдавать всего себя, вкладывать всего себя в ту силу, которая, чем больше сил в неё вкладываешь, тем сильнее становится. Они что-то наперебой шептали, просили и всё подгоняли друг друга ... Казалось большего накала достичь невозможно, но они всё вкладывали и вкладывали увеличивая силу ощущений... И в миг, когда должно было произойти последнее столкновение, Мария вдруг выпрямилась над ним, упёрлась руками в его плечи и уже другим голосом спросила:
   - Ты ведь всё равно меня любишь?
   - Конечно, люблю. Почему всё равно?
   - Очень, очень любишь?
   - Да, очень, очень.
   - Даже хоть я и никогда не смогу родить тебе ребёнка, всё равно любишь? Такой, какая я есть?
   - Ты что?- Назар попытался прижать её к себе, она сильнее упёрлась в его плечи.
   - Всё равно любишь?
   - Конечно, люблю.
   - И ведь это даже хорошо, что какая-то сволочь в белом халате вырезала мне пол живота, правда?
   - Прекрати.
   - Зато теперь мы можем не предохраняться.
   - Что с тобой? Прекрати.
   - И нам не надо ни о чём заботиться.
   - Перестань.
   - И не нужны нам никакие не пилюли ни презервативы, верно?
   - Да что с тобой? Успокойся - Назар пытался уложить её, но она начала бешено двигаться.
   - Давай, давай! - кричала она. - Давай в меня! Ну же! Быстрее! Давай! - она ударила кулаком его в грудь. - Ну, давай же! - ещё удар. - Быстрее! - ещё и ещё удар. - Давай в меня! Давай, давай, давай же! - Она била изо всех сил и уже кричала и рыдала во весь голос. Ему, наконец, удалось опрокинуть её и сильно сжать и вдавить её в постель. Она впилась когтями в его плечи, зубами в шею, но не для того чтобы сделать ему больно, а чтобы заглушить рвавшийся из неё крик, но звук от этого стал только ещё страшнее. Вся она билась под ним и корчилась от судорог. Назар сильно сжимал её, стараясь обездвижить и сбить истерику. Постепенно конвульсии стихали, Мария успокаивалась и только подёргивалась и хрипло шептала:
   - Долбанные лягушата, долбанные лягушата, - повторяла она. - Долбанные лягушата...
   Когда комната наполнилась предрассветным полумраком, Мария заснула.
  
   Проснувшись утром, Назар лежал неподвижно, стараясь понять, проснулась ли Мария. Она спала, и он продолжал неподвижно лежать.
   Километры, километры и километры...Горизонт за горизонтом...Границы, страны, языки и ландшафты...Дальше, дальше, дальше и дальше... День, ночь, всё дальше и дальше...Восход солнца. Закат солнца...Движение солнца...Движение земли... Перемещение земли, перемещение человека... Пробуждение, движение, дальше, дальше... Засыпание, успокоение, упокоение, прерывание... Пробуждение, движение, дальше, дальше, дальше... И ничего никуда не девается, всё остаётся на месте...Не всякое движение есть продвижение.
   Мария проснулась.
   - Доброе утро, милая, - осторожно сказал он.
   - Доброе утро.
   - Кофе?
   - Нет, спасибо.
   - Минералки?
   - Да, пожалуйста, - сказала она и помолчав и встряхнувшись, бодро: - А что это ты такой миленький с самого утра? - она быстро прошла в ванную и, встав под душ, продолжала громко говорить: - Хочешь опять навязать мне пассивный отдых? Не выйдет! И какая может быть минералка с утра? Налей мне вина!
   - А кто говорит про пассивный отдых? - подхватил Назар. - Бегом на море!
   - Я сегодня нырну глубже тебя! И, в конце концов, объясни мне, пожалуйста, почему это у нас только одна маска? Что это за дискриминация такая?
   - Действительно, почему одна маска? Сегодня же купим вторую.
   - Ты умывайся, а я соберу пляжные причиндалы, и бежим на море, нырять, нырять и нырять! - сказала Мария.
   Когда Назар вышел из душа, она неподвижно лежала на кровати, отвернувшись к стене, натянув на голову простынь. Он с минуту смотрел на её силуэт, потом плотно задёрнул шторы и аккуратно присел рядом. Мария пошевелилась, протянула руку, нащупала его руку и потянула его к себе, он лег рядом и обнял её за плечи. Через какое-то время она, стараясь расслабиться, протяжно выдохнула, всхлипнула, потёрла лицо и вытянулась. Назар налил в стакан вина и предложил ей. Она чуть привстала, отворачиваясь от него, выпила большими глотками весь стакан и уткнулась ему под руку. Позже она тихо сказала:
   - Море вздыхает...
   - Да...
   Несколько волн они молчали.
   - Поговори со мной, милый.
   - Хорошо, милая. Давай поговорим.
   - Просто поговори. Расскажи что-нибудь.
   - Да, сейчас,...сейчас... Хочешь, я расскажу тебе про...о,...
   - О чём угодно, милый.
   - Хочешь, я расскажу тебе о некоторых своих впечатлениях, воспоминаниях из моих других жизней?
   - Расскажи.
   - Хорошо. Слушай. Так вот...- глядя куда-то в угол, Назар ровно заговорил: - Так вот...В первый раз...Это было давно, очень давно. Так давно, что тогда ещё никто никак не измерял время. Просто ни для кого не было в этом необходимости. Так вот. В первый раз я помню себя в микроскопическом тельце рачка, и я жил в океане, в многомиллиардном народе, называемом планктон. Днём я лежал на дне океана, и там было темно и холодно, но спокойно. Но когда приближалась ночь, я отрывался от дна и пускался в долгий путь наверх, к поверхности океана. И миллиарды моих собратьев так же поднимались ввысь, это было долгое путешествие. И от радости полёта один за другим мы начинали загораться и светиться. Каждый из миллиарда моих собратьев излучал маленькую частичку света, очень маленькую, но чем выше мы поднимались, тем ярче разгорались, и постепенно наше сияние охватывало весь океан. А когда, наконец мы оказывались на поверхности, то видели где-то очень очень далеко, очень очень высоко океан таких же огоньков. И мы смотрели на них, как на своё отражение и нам было очень весело. Вокруг меня, подо мной, надо мной все сияли и сверкали, как и я сам и это было здорово. Но вот где-то на краю неба, откуда-то сбоку появлялось самое большое светило, такое яркое и огромное, что все вокруг потухали. Угасали огни в вышине, потухали и мы, и начинали свой путь назад, вниз, чтобы достигнув тёмного дна, вновь начать свой подъём. Не знаю, сколько времени я продолжал так летать верх вниз, но помню ту огромную радость, когда видишь весь мир наполненный сияющими существами.
   Назар помолчал, отпил вина.
   - А что было потом? - прошептала Мария.
   - Потом... А потом... После этого я помню себя уже в теле кита. Да, да я стал огромным синим китом. Да, потом я был китом. Это было в те времена, когда люди ещё не умели убивать китов, а может, людей вообще ещё не было на земле. Я был самым большим и сильным существом на планете, и я плавал по всем морям и океанам. И вот однажды я натолкнулся на маленький островок. Я всегда избегал земли, но тут мне от чего-то стало ужасно любопытно - а что там на этой суше? И я подплыл поближе и увидел ровный берег и на нём множество разноцветных птиц. Птицы издавали необычные звуки и это меня заинтересовало. Я посмотрел на небо и увидел, что птицы летают и в воздухе и так легко и быстро, быстрее любой рыбы у нас в воде. Я очень удивился, я не знал, что в воздухе, которым я дышу, кто-то умеет так красиво и свободно летать. Я отплыл подальше, нырнул поглубже, разогнался и вырвался вверх из воды. Но моё огромное тело вмиг стало тяжёлым, и я рухнул опять в воду. Я пробовал ещё и ещё раз, и конечно всегда только на секунду выскакивал из воды. Тогда я вернулся к острову, чтобы посмотреть что же это за существа такие и как им удаётся держаться на воздухе... И тут я увидел тебя. Ты стояла в стороне от стаи, и ты была такого же цвета, как заходящее солнце. Ты была так прекрасна, что я сразу же влюбился в тебя. Я бросился к тебе и у самого берега прыгнул вверх, чтобы показать тебе, какой я большой и красивый. Но ты взмахнула крыльями и легко поднялась в воздух, ты увидела лишь огромную гору, которая с грохотом разорвала водную гладь. Я видел, как ты поднялась высоко в небо, и плавно взмахивая крыльями, скрылась в глубине острова. И я понял, что я больше никогда тебя не увижу. И тогда, обезумев от горя, я прыгнул и выбросился на берег, и умер на том самом месте, где стояла ты. Ты не спишь?
   - Ну, что ты, милый, - тихо проговорила Мария. - А что было потом?
   - Потом я переселился в птицу. Я стал гордым и красивым альбатросом, и в моей душе была любовь и память о тебе. И я отправился искать тебя. Я искал тебя в безбрежном небе, я облетел тысячи островов, но тебя нигде не было. Я облетел всю землю, но нигде не мог найти тебя. Я встречал миллионы разных птиц, я видел множество красивых созданий, но ни одна из них не могла заставить меня забыть тебя. Я метался сквозь шквальные ветры, грозящие обрушить меня в бушующее море, я скитался под палящими лучами солнца, пересекал материки, с их пустынями и горами, долетел до льдов на краю света, но тебя нигде не было. И вот обессиленный я оказался посреди бескрайней пустыни, меня охватило отчаяние, и я упал на землю и умер. Но, в конце концов, я наконец-то обрёл тело человека и наконец-то нашёл тебя. Ну, остальное ты знаешь.
   - Как грустно, милый, - тихо сказала Мария. - А я ведь совсем не помню, что видела тебя прежде. Почему ты раньше не рассказывал мне об этом?
   - Воспоминания, как змеиный яд: могут убивать, а могут лечить. Но, честно говоря, всё это я сам только недавно вспомнил.
   - Недавно вспомнил...
   - Я на днях плавал у отмели и увидел, сидящую на камнях чайку. Она была так печальна, что я сразу понял, что она влюблена. Я подплыл к ней и хотел заговорить, но она испугалась и улетела, так же, как и ты много-много лет назад. И тогда я вспомнил.
   - Родной мой, милый мой, огромный мой синий кит, ты прости меня, за то, что я тогда улетела и заставила тебя так долго страдать. Я была тогда глупой птицей и ничего не понимала. Прости меня, милый, сколько времени мы потеряли.
   - Ничего, милая... - сказал Назар. - Время, время, время...Сколько есть - всё наше. Океан вечен. Океан неподвластен времени. Он вечен жизнью миллиардов существ, которые живут в его водах. У каждого существа свой предопределённый жизненный цикл. И каждый проходит свой круг, образуя цепочку жизни и смерти. Кто-то живёт десятилетия, кто-то один оборот земли, но все они часть одного организма, который живёт вечно. И мы тоже.
   Они помолчали.
   - Ну, что, - осторожно спросил он, - идём на море?
   Мария не отвечала.
   - Позавтракаем? - предложил он.
   - Да...
   - А давай, знаешь что... Давай отправимся в плавание. Давай совершим морскую прогулку на катере.
   - На катере?
   - Да. С группой добропорядочных туристов, усядемся в катер, и будем глазеть по сторонам, повинуясь указаниям гида.
   - Хорошая идея, - сказала Мария.
   Когда Назар надевал рубашку, Мария посмотрела на него, и у неё исказилось лицо.
   У него на шее, у плеча, багровел чёткий след от её зубов. Он посмотрел в зеркало и растерялся. Он испугался. Он испугался, что она сейчас опять упадёт на кровать и всё вчерашнее... Мария взяла свою косынку и уверенным движением, повязала её на шее Назара.
   - Так я выгляжу вполне даже аристократично, - глядясь в зеркало, Назар поправил платок.
   Завтракать Мария ничего не стала, только выпила кофе. Назар, быстро управившись с твороженником, расспросил Сабину и она порекомендовала им экскурсию и вызвала такси.
  
   На набережной было многолюдно: люди прохаживались, стояли, опираясь на парапет, сидели в кафе, на ступенях лестниц спускающихся к самой воде, и все - разговаривая, попивая, смеясь или молча, все смотрели на море. А море, отражая сияние небосвода, покачивая катера и лодки, похлопывая по бортам и камням, играя солнечными бликами под лёгким ветерком, сияло безграничной радостью. Большие суда в эту бухту не заходили, крупный порт был южнее и от набережной тянулись ровные пирсы, к которым швартовались малые прогулочные и торговые суда, катера, лодки и яхты. Вот белый катер с высокой рубкой, приняв на борт пассажиров, отчалил от пирса; раздался звук запущенного двигателя, катер аккуратно повернулся и медленно заскользил меж бушпритов и буйков к выходу из бухты. Послышался мощный рык, катер, набирая обороты, вырвался на простор и, вспыхивая брызгами, стал удаляться в море. Небольшая яхта со спущенными парусами, бесшумно выскользнула из бухты, и её голая мачта закачалась над молом. Но вот по мачте взметнулись и, поймав ветер распахнулись паруса, и яхта отсчитывая мачтой такт, величественно вальсируя по волнам, отправилась в свой путь. Назар и Мария отыскали нужный причал и взяли билеты. До отправления судна время ещё было, и Назар предложил пройтись. Обнимая Марию за плечи, он обращал её внимание на архитектуру домов и набережной, на размер каменных плит из которых она сложена, на различия в оснастке и отделке рыболовных и прогулочных судов. Потом он увлёк её в торговые ряды, где пёстрые прилавки предлагали сувениры, сумки, платки, очки, чашки, майки и прочие атрибуты курортника. Рассеянно глядя по сторонам, Мария не отмечала ничего нужного. Но Назар восхищался всем и рекламировал Марии, то скульптурку капитана с трубкой, то цветистые шорты, то композицию из ракушек и камешков. В чём он был уверен абсолютно, так это в том, что Марии необходимы хорошие солнцезащитные очки. И они ей нужны срочно потому, что она щурится от яркого солнца, от чего, как известно делаются морщины. Через какое-то время они приобрели замечательные очки, потом чудесную кепочку, чтобы волосы не выгорали. Потом браслет из каких-то зелёненьких камешков, этот цвет идёт в тон к её глазам, и весь браслет выточен, словно специально под её руку. Ещё флакончик масла для загара, пусть будет ещё, это же местное. А вот этот платочек сам просится ей на шею, под эту кепку, к этой майке он замечательно подходит, просто изумительно. А вот такую зажигалку с чеканкой парусника Назар всегда хотел иметь, просто мечтал, превосходная вещь. У кафе он предложил присесть выпить. Пить у Марии желания не было, но ей захотелось мороженого и они присели. Она взяла себе клубничное, ему захотелось выяснить, какое мороженое будет сочетаться с бренди. Мечта детства. Он взял шоколадное. Пробуя, он никак не мог определиться: хорошо это сочетается или не очень хорошо или отвратительно. Он уговорил Марию попробовать, чтобы помочь ему определиться. Она попробовала и сказала, что это отвратительно. Тогда Назар допил бренди и попросил мартини и фисташковое мороженое. Мария назвала его извращенцем и попросила шампанского и клубники. Назару это показалось слишком банально. Она резонно заметила, что алкоголь с мороженым вообще не стыкуется. Но ему почему-то было важно найти удачное сочетание именно мороженого с алкоголем. Мария предложила абрикосовый ликёр с абрикосовым мороженым. Назар засомневался - слишком это ему казалось прямолинейным. Марию это задело, и она попросила коньяк с пломбиром. Назар не был уверен, но попросил себе то же самое. Отведав, он пришёл в восторг, она не разделяла его восторга, но коньяк допила. Они выпили ещё по рюмочке и отправились к причалу. И подошли вовремя; группа туристов, организованной очередью поднималась на борт. Назар был в восторженном настроении - ему нравилось всё, и погода и судно, и особенно то, что они влились в общую туристическую массу, стали просто счастливой туристической единицей. Мария сдержанно, но разделяла его восторги. Когда от трапа их отделяло всего несколько шагов, впереди возникла какая-то заминка и очередь остановилась. Между матросом и гидом с одной стороны и группой молодых людей с другой стороны возник какой-то спор. Кто-то что-то не понимал, кто-то кого-то почему-то не пускал на борт. Через минуту пререканий послышалось громовое - "Серёга! Мочим здесь"! - и два молодца, запрокинув головы, вскинули по бутылке, вливая в себя водку. Их товарищи ободрительно заржали. Назар и Мария повернулись и, молча пошли к стоянке такси.
   Сабина не смогла скрыть своего удивления - на чёрные скалы нет экскурсий, не нашли, передумали? Мария хотела скорее подняться в номер. Но Назар, взглянув на уютную трапезу парусиновых рубашек, на пышащие угли жаровни, на уверенные движения повара в окне, остановился: он решил объяснить девушке, почему они отказались от прогулки. Произошло нечто... он пытался найти точное слово и просил Марию помочь ему. Тема деликатная, но он надеется на понимание Сабины. В общем, желая подкрепиться перед морской прогулкой, они зашли в ресторан. На набережной много ресторанов, как им казалось хороших ресторанов, дорогих ресторанов, и они зашли в самый, на их взгляд респектабельный. Сабина их должна простить, - Назар помогал себе мимикой - они хотели попробовать для разнообразия что-то ещё, кто ж мог подумать... как это сказать, просто конфуз...Сабина насторожилась, Мария посмотрела с недоумением. А Назар с фатализмом вкладчика лопнувшего банка продолжал: - они заказали самые дорогие и, как надеялись, самые вкусные, самые изысканные блюда. И на вид всё действительно было великолепно, но только на вид. Да, и сервировка, и обстановка и обслуживание, конечно изысканное, однако... как только они приступили к еде..., как бы это сказать... Назар сделал паузу страдания. Сабина смотрела на него уже с ужасом в глазах. Ани глядела на них не дыша. Не перегибаю ли я? подумал Назар, но заметив, что Мария вот-вот улыбнётся, продолжал. Как так может быть, недоумевал он, вроде бы и корочка румяная и всё горячее, но прожевать, ну просто невозможно, да, да, просто сырое мясо. Уж как они не были голодны, но это что-то не то... Они подумали, может быть, это рецепт какой-то особенный или кто-то что-то перепутал, он даже переспросил официанта и тот издевательски подтвердил, что это их фирменная баранья лопатка... Они старались из деликатности съесть хоть что-то, но просто не могли проглотить. Не то что проглотить, Мария даже разрезать "это" никак не могла. Они хотели съесть хотя бы салат, но по одному виду овощей было понятно, что это гербицидные продукты из сетевого магазина, и они не стали рисковать. Там были ещё эти, такие, которые, ну, нарезанные так... но к ним они даже и притрагиваться не стали. Конечно, они оплатили. И виду не подали. Но они не съели ничего. Да, да. Совсем ни крошки. Наконец Мария включилась в игру, она добавила, что напитки - они специально перепробовали и шампанское и мартини и бренди - и всё им показалось каким-то не натуральным, каким-то водянистым. Назар внутренне вздохнул с облегчением. А лицо Сабины уже горело решительностью уездного врача, получившего известие о вспышке эпидемии. И Назар взял финальный аккорд - вот мы и поспешили сюда, скромно сказал он. Сабина бросилась в кухню. Во время их разговора повар уже не раз профессионально вопросительно поглядывал на них. Теперь в кухне произошла немая сцена, потом сцена особо темпераментного кивания, затем вспыхнул аврал. Расположившись на своём месте, Мария и Назар наблюдали результат своей проделки и Мария осудила их мальчишеское шарлатанство, но совсем не строго, только для того чтобы обозначить, что всё это шутка, просто она оробела, представив возможные последствия. Хозяин, видимо понял ситуацию как критическую и поспешил оказать первую помощь - быстро подал терновку с лимоном. Мария оробела ещё больше. Назар не успокаивал её, не оправдывался, он просто налил в маленькие керамические рюмочки терновки и предложил выпить за безумство храбрых.
   - Так вот что такое храбрость?
   - Ещё какая, - он поднял рюмку, приглашая Марию выпить. Они чокнулись и выпили, и он заговорил легко: - Причины поступков, их последствия, ответственность - всё это так бестолково серьёзно, что думать об этом не имеет ни какого смысла, и делать мы этого больше не будем. Совершить маленькую шалость или безрассудный поступок и получить вкусные последствия - это же высшее удовольствие.
   - А такое бывает? - слушая, Мария уже чуть заметно улыбалась, будто принимала лёгкие поглаживания, ей было совершенно не важно, что говорит Назар - для них обоих эта чушь была прекрасна.
   - Так теперь всегда и будет.
   - Да, я вижу бренди с мороженым - безрассудный поступок.
   - Бренди с мороженым, и правда было отвратительно. Надо смыть эти последствия этим терновым нектаром, - Назар снова наполнил рюмки, они выпили, и он сказал: - Мне сейчас почему-то вспомнилась одна моя поездка.
   - Какая поездка?
   - Просто командировка. Давно это было... Ещё до всего.
   - Ну, тогда рассказывай, рассказывай.
   - Ну, тогда слушай. Опять же, это было давно, когда я был ещё высоким голубоглазым блондином. Так вот... Ехать надо было далеко на северо-восток, надо было успеть как можно скорее, дело было большое, и сделать его надо было чётко. Маршрут мне был не знаком, ехал я один, по атласу. Была поздняя осень, дорога всё время шла через густые леса, и всё вокруг было красно жёлто оранжевое. Дорога петляла, и за пёстрой листвой я ничего не видел, и чувствовал себя как в лабиринте. Я всё время думал о деле и боялся опоздать, а по бокам стена ярких листьев и что за ними неизвестно. Странно себя чувствуешь, когда не можешь рассмотреть и не знаешь, что находится всего в нескольких метрах от тебя, и мне было тревожно, и я переживал за сделку. Ночью стукнул мороз, подул сильный ветер и повалил густой густой листопад. Ярко оранжевые, красные бурые листья сыпались и неслись над дорогой так, что я уже совсем ничего не видел, словно попал в метель, - Мария слушала, Назар опять наполнил рюмки, они выпили, и он продолжал: - Так вот, я всё таки опоздал, дело упустил и злой и расстроенный поехал обратно. Я очень расстроился и сначала поехал очень быстро, хоть и очень устал. И вот я гоню со своей неудачей и уже со знанием дороги. Но вот через какое-то время мне начинает казаться, будто местность мне не знакома и еду я не туда. По карте-то еду я правильно, той же дорогой, что и всего сутки назад, только обратно, но всё вокруг какое-то другое. Я стал смотреть по сторонам: там стог промелькнул, там виднеется деревушка, там речушка засверкала, мостик через неё протянулся, там проступила зелёная скала, тут прорисовалась красная скала... Деревья за одну ночь сбросили листву, видно стало далеко, далеко. И распахнулись дали и открылись чудесные пейзажи. Я поехал медленнее. Дело сорвалось, и переживать уже поздно и не имеет смысла, и торопиться мне теперь незачем. Когда я взобрался на перевал, то подо мной распахнулась такая картина, что я остановился и вышел из машины. Представь: от вершины, где я стоял до самого горизонта переплетение мощных горных хребтов. Я присел на душистую хвою, на вершине росли сосны, налил из термоса чаю, закурил и долго сидел, любуясь видом. Вот там я почувствовал реально, что такое величие природы. Величие, могущество, сила. Я как-то собственной шкурой ощутил, понял, что стоит мне сейчас сделать пару шагов от дороги, ниже начинался густой смешанный лес, и без кучи приспособлений, без железа и огня в упаковке, без чужой шкуры и проводов я окажусь слабее муравья и просто не смогу выжить. И кстати в тот момент я реально понял ценность и значение труда людей; геологов, строителей, того человека, который покрывает серой спички и проникся ко всем ним глубокой благодарностью. Я смотрел вдаль: погода была ясная, и видно было очень далеко и очень чётко, как это бывает иногда осенью. И разглядывая рельеф, я угадывал где меж гор вьётся речка, и я знал, что вдоль её берега пробирается дорога, и я знал свой путь, - они опять выпили. - И мне невольно пришло сравнение - вот так и мы, пока молоды, шумим пышной листвой, цветём и благоухаем и не видим дальше шага и плутаем, гоняясь непонятно за чем. А когда остываем, отцветаем, сбрасываем листву, начинаем видеть дальше, и разглядываем вещи, которых прежде не видели и можем выбрать правильное направление.
   - Браво, капитан, - Мария уже сама подставила рюмку, Назар налил. - Это же притча про нас.
   Они выпили и он сказал:
   - Вообще-то тогда, когда я, упустив сделку, сидел там, на перевале, ощущая эту мощь природы, я сделал вывод, что главное в жизни - сама жизнь.
   - Верно. И мы довольно поплутали в пышных чащах и теперь наслаждаемся каждым днём и зрим вдаль, и держим правильный курс.
   - Точно, - сказал Назар. - А вот и несут большие последствия нашей маленькой шутки.
   Уставленный в два яруса поднос, который повар нёс к их столу, наглядно показывал, насколько последствия эти весомы. Сабина восприняла всё это очень серьёзно, настолько серьёзно, что ухаживая за ними, она даже не улыбалась. Когда повар, произнеся свои заклинания, и подав, как последний штрих свой фирменный стручок и Сабина, пожелав приятного аппетита, удалились, Мария посмотрела на стол совсем растерянно.
   - Не спеши, - спокойно сказал Назар и опять налил терновки. - Если психиатры утверждают что шизофрения это всего лишь дисбаланс химических элементов в организме, то я берусь доказать что счастье есть гармоничный баланс этих самый элементов, но в другом порядке. Поглощением этих элементов в определённой пропорции, следуя нужной рецептуре, мы сейчас и займёмся. Да, да формула счастья созревала, впитывая тепло солнца, бродила, выдерживалась в соке этого торнослива, - они чокнулись и выпили, - нагуливалась на морских просторах в хвосте этой камбалы, вызревала в травинке на склонах этих гор, пропитывалась кислородом этих деревьев, нам осталось всего лишь гармонично ввести всё это в организм.
   - По правде сказать, я ужасно голодная, - призналась Мария.
   Назар просиял:
   - Вот теперь приступим. Приятного аппетита.
   Когда они запивали сладкий кремовый десерт кисловато терпким рислингом, откуда-то из-за угла донёсся звук, похожий на звон не то колокола, не то гонга. Парусиновые рубашки встрепенулись, заулыбались и оглянулись. Курага сморщил своё лицо в радостную улыбку, быстро взял свою мандолину и ответил звонким аккордом. Звон повторился уже ближе и на ступеньках показались гости. Это были четверо мужчин: так же не молодых, в таких же одеждах, такие же бодрые и загорелые и с такими же улыбающимися открытыми лицами. И когда парусиновые рубашки, вскинув руки, поднялись им на встречу, и все они бурно приветствовали друг друга, они казались командой одного судна. И более всего объединяло их даже не столько внешнее и возрастное сходство - в их лицах была какая-то общность. Хозяин подставил стулья и приборы, повар быстро подал ужин, все расселись за исключением одного из пришедших, краснолицего, без шеи крепыша с чёрными усами. Он торжественным жестом приподнял над столом рынду, коснулся её вилкой, все затихли, прислушиваясь к её звону, усатый, ловя момент, поднял бокал, сделал строгое лицо и стал произносить спич. Говорил он не громко, но уверенно, с расстановкой: повернул свой корпус налево, потом направо, потом протянул через стол рынду и поставил её перед седым беспалым, который сидел напротив и потянулся к нему бокалом, все потянули свои бокалы к нему и, чокаясь, поздравляли его. Когда все выпили, хозяин тоже с важным видом сказал что-то, и вручил седому капитану массивную курительную трубку. Виновник торжества был очень растроган, благодарил друзей, бокал его не опускался, а трубка пошла по кругу.
   Мария, поглядывала на эту компанию, не скрывая умиления.
   - Слёт ветеранов пиратов, - сказала она.
   - У них у всех, наверняка где-нибудь есть какая-нибудь одинаковая татуировка.
   - Весёлый Роджер во всю грудь.
   - Ну, если они в первый день не приковали нас к вёслам своей галеры, то теперь бояться нам нечего.
   Взрывом общего восторга встретила команда появление повара. Кривясь торжественной улыбкой, он с гордостью нёс перед собой кувшин с узким высоким горлышком замурованным пробкой. Поставив кувшин на стол, он, держа его за горлышко одной рукой, стал говорить что-то боцману, при этом другой рукой, он постукивал по пробке. Каждый четвёртый удар вызывал дружный командный смех. Наконец оратор отстучал торжественную дробь, вытащил с пояса нож и стал выковыривать пробку. Все притихли, наблюдая за этим действом, наконец, пробка была извлечена и тоже отправилась по кругу, все что-то на ней разглядывали, нюхали её и важно кивали головами. Повар бережно наклонил кувшин, отлив немного в первый стакан, он произнёс что-то и вылил вино под стол. Затем он налил полный бокал и протянул его боцману. Все стали передавать свои бокалы, а повар церемонно наполнять их. Растроганный боцман произнёс ответный, полный признательности каждому члену команды тост и попросил завершить торжественную часть и приступить к еде и питью.
   - В удачный день пришлась наша шутка, - заметил Назар.
   - Да, да поэтому, сегодня нам так быстро и подали. И так много и так вкусно.
   Сабина, зажигая свечи, обошла стол за столом, и для каждого клиента у неё находилось тёплое слово, и каждому она улыбалась особенной улыбкой. Потом она вернулась на кухню, окинула зал победоносным взором и включила, вплетённую в лозу гирлянду, и сама засияла удовлетворённой улыбкой ярче всяких лампочек.
   Хозяин принёс с кухни маленький кувшин, пошептался с поваром и они наполнили его вином из большого реликтового кувшина. Хозяин подал его на стол Марии и Назара. Сабина, как рефери оказалась тут же и стала переводить: - У его старого друга сегодня юбилей, когда-то они..., - Сабина старалась сократить, - это исключительный человек..., - Сабина очень старалась сократить, - тогда-то они и поставили это вино, - приятого аппетита.
   Мария опять растерянно посмотрела на кувшин, потом на Назара.
   - По-моему Сабина напрасно переживает, - спокойно сказал он. - Лично я не наблюдаю никакого конфликта интересов.
   - Ты о чём?
   - О турбизнесе. Команда пиратов во главе с её отцом, ничуть не мешает и даже служит лучшей рекламой для этого отеля и тем более для ресторана. Я бы даже разрешил им приходить со своими аркебузами и саблями.
   - А скажи мне, пожалуйста, в нашем рецепте счастья, терновка с этим вином стыкуются? - глядя на кувшин, спросила Мария.
   - Идеально стыкуются.
   - А скажи мне, пожалуйста, в этом рецепте, алкоголь вообще занимает большую часть?
   - Основную, - уверенно сказал Назар, - подавляющую, главенствующую, доминирующую.
   - Значит, у нас для счастья есть всё, - сказала Мария и, сделав хитренькие глазки, добавила: - А давай сегодня напьёмся по серьёзному.
   - А вот это конкретное предложение, - подхватил Назар. - Обожаю тебя пьяную.
   - Что? А когда это ты видел меня пьяную?
   - Это и есть моё главное упущение - ни разу не видел. Надеюсь, сегодня, мы это исправим.
   - Так давай уже исправлять, наливай наконец-то из этого исторического кувшина.
   - Извини, - Назар налил из кувшина.
   Боцман потребовал веселья. Часть команды пиратов, вооружившись мандолиной, аккордеоном и скрипкой, выдвинулась в оркестр, и вечер прибавил в темпе. Играли музыканты не особо виртуозно, но компенсируя слабую технику удалью, они так лихо выдавали залихватские переборы, так слаженно и бойко выстраивали мотив, так щедро расплёскивали своё обаяние и так ритмично пританцовывали, что все в ресторане заразились их темпераментом. А когда к их трио подключилась гитара, волны музыки заплескались ещё веселее. Продолжать трапезу в таком ритме было невозможно и, выпив за музыку, пираты встали из-за стола, начались танцы. Образовав полукруг, мужчины, ритмично двигаясь, дружно вскидывая руки, сходились к центру и, хлопнув в ладоши, опять рассыпались. Веселились пираты широко и легко и вместе с тем как-то в своём кругу, без показухи, в меру естественной деликатности. Лица их, со всеми их сединами, морщинами и шрамами, сияли таким добрым весельем, что это веселье быстро стало общим, и между ними замелькали стройные платьица, майки и гавайки и более молодые лица. Самый бойкий из ветеранов, с ободком кудряшек вокруг лысины, с живыми карими глазами, пританцовывая перед Марией, жестами приглашал её танцевать. Мария, смеясь, отказывалась. Но тут Назар встал и присоединился к приглашающему. Мария сделала серьёзное лицо, приосанилась и величаво поднялась из-за стола. Кавалеры увлекли её, и уже смеясь и копируя движения танцоров, они подхватили общий ритм. Мария быстро вписалась в рисунок танца, раззадорилась и даже внесла некоторыми элементами своей партии определённую чувственность, от чего вся композиция заиграла новыми красками. Особенно разыгрался и раскраснелся кучерявый. Раздувая зоб, сверкая глазами, он метался вокруг Марии, как альбатрос над волной. Дуэт смотрелся очень эффектно, что прибавило общего веселья. Воодушевлённые таким успехом, музыканты поймали кураж и всё взвинчивали темп, выдавая одну мелодию за другой без перерывов. Танцевали все. Экстаз исполнителя вещь наркотическая, но к счастью вино музыкантам нравилось не меньше и они, всё же сделали перерыв.
   Мария, раскрасневшаяся, довольная, выпила залпом целый бокал вина из кувшина.
   - Да, это вам не табльдот, - тяжело дыша, сказал Назар.
   - Я сто лет так не веселилась.
   - Ты не устала? - он всё ещё опасался, что она бодрится через силу.
   - Напротив. Завелась, - ответила она.
   Музыканты чутко улавливали атмосферу аудитории и вторую часть начали с лирической мелодии. Мария встала первой и подала руку Назару. Они обнялись и стали плавно раскачиваться, и когда она к нему прижалась, он понял, что она с трудом стоит на ногах и совсем не от вина.
   - Давай купим тебе такую пиратскую рубашку, - зашептала она ему на ухо.
   - А если для этого потребуется предъявить тату весёлого Роджера и пожертвовать палец?
   - Тебя и без этого примут в банду пиратов, - сказала Мария. - Ты такой же крепкий и надёжный, как вся эта команда.
   - Спасибо, лоцман. Но до этих ребят мне далеко.
   - Нет. Ты и капитан, и лоцман, а я твоя команда. Вернее юнга.
   - Мы одна команда.
   - И у нас крепкая мачта и огромные паруса.
   - И у нас есть точный маршрут.
   - А не окажется в конце этого маршрута, что главным было само движение, каждый прожитый день в этом пути?
   - А мы и не зацыкливаемся на финише, мы прекрасно проживаем каждый день в этом движении.
   - Верно. Прекрасно, вкусно, хмельно и красиво проживаем.
   - И каждый день, и каждую ночь.
   - Мне почему-то сейчас вспомнилось, как мне в детстве было непонятно и досадно, почему люди видят так близко? Мне хотелось, чтобы можно было видеть и казалось, что так и должно быть, чтобы я и все могли видеть на любые расстояния, неограниченно далеко. Помню, я смотрела какой-то мультик про северный полюс и не понимала, почему, выглянув в окно, я не могу увидеть северный полюс? Я смотрела в окно и силилась разглядеть: ну вот дома, вон за ними поля, ну вон горизонт, а почему я не вижу дальше? И мне представлялось - вот дальше море, за ним горы, леса и реки, потом опять море, льды, полюс с белыми медведями, за ними опять море и уже Африка и слоны бродят, и я взглядом облетала всю землю.
   - Здорово, - сказал Назар.
   - Здорово, что ко всему этому надо ехать, плыть, идти.
   - Чем мы и занимаемся в реалии.
   - Какой сегодня прекрасный вечер.
   - И мне тем более не хочется в такой вечер говорить... Мне неприятно это говорить, но я должен признаться...
   - Что? Что такое?
   - Ты меня извини, я прошу прощения, но я что-то...
   - Ну, говори же.
   - Я так устал, что валюсь с ног.
   - Назар, ну, напугал же.
   - Извини.
   - Дурачок ты мой глубоководный. Идём, я тебя уложу.
   - Просто такой шикарный вечер, а я... извини.
   - Перестань, пожалуйста, тебе вообще нельзя столько есть острого. И таблетки с вином нельзя. И я за тобой не слежу. Быстро в кровать.
  
   Они легли. Назар вытянулся на постели, Мария легла рядом и положила голову ему на плечо. Он обнял её и, поглаживая её волосы, плечи, спину, и прислушиваясь к её дыханию, стал ждать, кода она заснёт.
   Он лежал и смотрел на звёзды. Ночь была ясная, в комнате было темно и миллионы небесных тел, звёзд и планет, целых туманностей и каких-то путей, мерцали бледной мозаикой в прямоугольнике окна на стене в тёмной комнате. Снизу доносились приглушённые звуки музыки, голоса людей...Ровное дыхание спящёго человека...
   Назар тревожно вздрогнул и проснулся. Ему в глаза светил месяц. Мария спокойно спала. Кроме её дыхания не было слышно ни звука. Он медленно, осторожно, стараясь не потревожить её, соскользнул с кровати и вышел на балкон. Необычайно яркий месяц сиял своим холодным сиянием, превращая знакомое окружающее в неведомое незнакомое. Назар вернулся в комнату, налил из кувшина полный стакан вина, взял сигарету и опять вышел на балкон. Закурил сигарету, затянулся, высоко подняв голову, глядя на месяц, залпом выпил вино, опять затянулся, потом щелчком бросил сигарету в серп месяца и вернулся в комнату. Закрыл дверь, плотно задёрнул шторы, лёг рядом с Марией и, прижимая и обнимая её, стараясь достичь наибольшего соприкосновения, замер.
   Когда Назар вновь открыл глаза, комната была наполнена серым полумраком, как тарелка студнем. Он прижался к Марии и, уткнувшись в её волосы, долго лежал, пытаясь опять заснуть. Но в комнате было душно, влажно, ему не хватало воздуха, его мучило удушье. Он встал, распахнув дверь, шагнул на балкон и не узнал окружающего. Вокруг ничего не было видно кроме серого плотного сырого тумана. Назар стоял, удивлённо глядя по сторонам, жадно делал глубокие вдохи, но не мог ничего рассмотреть, и удушье не проходило. Не было слышно ни звука. Он вернулся в комнату и присел на кровать. Мария спала, он склонился над ней и, прислушиваясь к её спокойному дыханию, всмотрелся в её лицо, лицо спящего человека. Потом он встал, быстро оделся и вышел из гостиницы. Плотный, мутный, сырой туман, сливаясь с серыми тучами, прижимался к самой земле, вязкой дымкой обволакивал деревья, въедался в одежду, холодной сыростью цеплялся к рукам, лицу, проникал в лёгкие. Было уже не рано, и в этот час Солнце уже должно было находиться высоко над горизонтом. Но Солнца видно не было, не было видно ни горизонта, ни самого неба. Солнечный свет лишь тускло пробивался откуда-то сверху и увязал в этой влажной мути. Назар пошёл к морю. Привычной тропинкой он спустился в бухту, но моря не увидел: под серым пологом тумана проглядывала лишь узкая полоска серой воды. Сцепив руки на груди, поёживаясь и вздрагивая, он побрёл вдоль берега. Он миновал бухту, с дремавшими у причала лодками, пляж, казавшийся сейчас неуютным, как грязная измятая постель и шёл дальше. Берег становился всё круче, большие камни, громоздясь, заставляли его петлять, ноги цеплялись и скользили по мокрым камням, дыхание сбивалось, удушье не проходило, и он шёл всё медленнее и медленнее. Он шёл, глядя себе под ноги, и уже не смотрел по сторонам. Где-то что-то глухо стукнуло, впереди, недалеко от берега показалась лодка. Рыбак, скрытый капюшоном, склонился над мотором. Назар поравнялся с лодкой и хотел окликнуть рыбака, но он запустил мотор, лодка тронулась, с тихим урчанием пошла от берега и быстро растворилась в серой мути, а вскоре и мотор затих. Назар остановился. Сейчас, в это утро, на этом берегу, в этом тумане, он потерял ориентацию в своём пути, потерял контроль над собой и над происходящим. Он почувствовал, что выпал из реальности, выпал из того жизненного пространства, которое им с Марией, с таким трудом удалось соткать из тончайших остатков чувств, собрать из осколков желаний, из последних сил сплести единственным их достоянием - взаимопониманием - выпал - и остался один. Где-то в глубинах подсознания, в психике произошёл какой-то сбой, сдвиг, порвался какой-то нерв и страх сковал его дух, душу скрутила боль. И исчезли границы меж явью и сном, прошлым и настоящим, между реальным блужданием в пространстве и метании в кошмаре прошлого. И чёткая ровная линия логики скомкалась в узел. И восстало нечто огромное, тяжёлое, холодное, непроглядно тёмное, лишающее смысла всякое движение, и дремлющий на дне колодца мертвец шевельнулся и тухлая муть, не признавая границ, измерений и расстояний, поразила трупным ядом живую воду бытия. И свист летящей пули рассёк воздух, и звоном ударил в перепонки, и время прекратилось. И миллионы глаз ослеплённых мутью лжи выпучили в тупик свои незрячие бельма. И раздался вековечный стон миллионов и миллионов душ: живых, неприкаянных и бессмертных, которые вопиют, вопрошая, и в поисках ответа всё блуждают и блуждают там, где нет ни времени, ни пространства, ни ответа...
   Назар упёрся в стену скалы, скользя руками по холодному камню, пошёл в сторону, споткнулся, упал, ударился коленкой, попятился назад, холодный спазм скрутил живот, он согнулся, его вырвало. Не разгибаясь, он добрался до воды, упал на колени и, зачерпывая воду, стал умываться и полоскать горло. Потом привалился к камню и замер, стараясь унять дрожь. "Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, спаси и помилуй. - Шептал он. - Господи, пусть я не знаю ответа, пусть я не борец, пусть уже не боец, но разве это такой страшный грех? Боже, милостивый, пусть будет воля Твоя на то чтобы оставила меня боль сия или я ушёл от этой боли. Боже, милостивый, пусть будет воля Твоя на то чтобы мы просто прожили отпущенные Тобой дни. Боже, всемогущий, мир твой прекрасен и чуден, неужели это грех стараться просто выжить и отыскать в нём свой мирок, со своей правдой в запазушке? Пусть будет воля Твоя на то чтобы мы нашли в нём место своё и познали радость милости Твоей".
   Яркие лучи пробили туман, Солнце вспыхнуло и засияло, обозначая центр мироздания и меж тучами показалось чистое голубое небо. Туман заколыхался, двинулся куда-то, словно желая догнать ночь и скрыться от света, но ветер уже налетал со всех сторон, сбивал его в клубы, рвал на куски, рассеивал над морем, разгонял и раздвигал тучи. И постепенно голубая полоска неба превратилась в бескрайний небосвод, по которому поднималось огромное, могучее Солнце. Солнце восходило, расставляя всё на свои места и приводя всё в равновесие. Солнце поднималось, как поднимается добро над злом, так высоко, что оно становится недосягаемым ни для чего, так высоко, что просто исключает всякое взаимодействие - самое светлое всегда самое высокое, самое высокое всегда самое светлое. Назар достал платок, утёрся и, подставляя лицо солнечным лучам и успокаиваясь, смотрел, как начинается новый день. Тепло посылаемое солнцем нагрело кожу, растеклось по телу, душа согрелась.
   Назар осмотрелся: выше по склону, сверкая хрустальными капельками, зеленели деревья, меж ними тянулись ровные дорожки, на холме раскинулся парк. Он посмотрел на часы: он не хотел, чтобы Мария проснулась одна, но и возвращаться в таком состоянии было нельзя. Надеясь, что она ещё проспит время, достаточное, чтобы он пришёл в себя, и она не о чём не догадалась, он решил пройтись. Поднимаясь по отлогому склону, он бормотал: "Просто я вчера немного перебрал. Сам же говорил про баланс химических элементов в организме и переборщил. Вот и получил реакцию: поджелудочная выбросила кислоту, дивертикулит вспучился, вот меня и скрючило. Да, да просто реакция больных органов, а не какая не реакция на Машину реакцию. И никакой паники, простой химический дисбаланс. Строгая диета, таблетки, голод, холод и покой и никаких замарочек. Просто я немного расслабился и перебрал. Вот и всё. Да, да. Это просто похмелье". Солнечные лучи проникали меж стволов деревьев далеко в глубь парка и везде: на листве, на траве, на раскрывающихся цветах вспыхивали капельки дождя. Назар с обострённой чуткостью, будто вернувшимися после болезни способностями воспринимал все звуки, цвета и запахи. Защебетали, захлопали крыльями птички, загудели и затрещали насекомые. А когда ветер пробегал по верхушкам деревьев, было слышно, как крупные капли, срываясь с листьев, осыпаются сверху вниз по всей кроне и, увлекая с собой всё новые капли, звонким дождиком проливаются на дорожку. Букет ароматов, цветов, листвы, травы, прогнал наконец-то удушье и Назар не спеша шёл по дорожке, разглядывая дивные растения. Дорожка привела его к двухэтажному строению. Под навесом вдоль здания громоздились спрятанные от дождя столы и стулья. На плитах площадки перед зданием, в бурых от никотина лужицах, валялись окурки, вилки, блюдечки, салфетки, какие-то ресторанные мелочи и среди них большой красный бант. Назар, зачем-то поднял красный бант, стряхнул с него капли и, понюхав его и, оглядываясь вокруг, остановился посреди площадки. Ему представилось, как ночью внезапный ливень застиг людей в разгар веселья и все, опрокидывая стулья, бросились под навес, а дождь забарабанил по столам, наполняя бокалы и тарелки своей холодной водой. Откуда-то из-за здания донёсся шипящий звук. Назар прислушался, звук ритмично повторялся, приближался и через минуту на дорожке появился огромный темнокожий парень в комбинезоне с метлой в руках. Великан, ритмично двигаясь размашистыми движениями, сгонял с дорожки лужицы, с каждым взмахом он приближался к площадке. Назар, не выпуская из рук банта, стоял и смотрел на движущуюся фигуру. Дойдя до ресторана, великан отставил метлу и огромными шагами двинулся по площадке; легко нагибаясь, он собирал вилки и ложки. Обойдя площадку, вокруг Назара, он положил приборы на крайний столик. Стоя на месте, Назар, поворачивался, глядя на великана, будто тот демонстрировал перед ним редкий танец. И когда тот опять взялся за метлу, Назар сказал по-английски:
   - Доброе утро.
   Великан посмотрел на него так, будто только что его заметил, посмотрел на бант, улыбнулся, показывая большие белые зубы, и ответил:
   - Доброе утро, - и продолжая работу, добавил: - Хорошее утро, день будет солнечный.
   Потом, продолжая, двигаясь по площадке мести и слегка покачивая головой, великан заговорил на непонятном языке. Язык был наверняка африканский, говор великана очень мелодичный, звучный и чёткий. Назар не понимал ни слова, но он с таким вниманием стал слушать речь незнакомца, с такой жадностью наблюдать за его выразительной мимикой, и так чутко следить за ходом повествования, как если бы тот сообщал ему жизненно важные вести на его родном языке. С каждым взмахом великан говорил громче и чётче, но вместе с этим звуки раздавались плавно и складно, словно он отбивал бубном ритм песни и его голос заполнил весь парк. Великан говорил и взмахивал метлой, пританцовывая, переступал и Назар шагал за ним. Мало по малу ритм речи нарастал и перешёл в непрерывный рассказ. Иногда великан останавливался, прислонял черенок метлы к груди и помогал себе взмахами рук, и его огромные розовые ладони так и мелькали в воздухе. Потом он вновь брался за метлу, но через несколько взмахов, темперамент рассказчика брал верх, и он опять останавливался, выстраивая логичные доводы, жестикулировал и сверкал глазами. Заканчивая особо эмоциональную фразу ударом ладоней, великан взорвался заразительным хохотом и Назар уже рассмеялся вместе с ним. Так они обошли всю площадку, и когда великан сгрёб мусор в кучку, Назар взял у стены тележку, подкатил её, и тот замёл в неё мусор. Далее события в рассказе стали развиваться ещё стремительнее, так, что он перерос уже в настоящий спектакль, в котором можно было различить, по крайней мере, два персонажа. Один был явно не симпатичный, низкого роста, хмурый и, изображая его, великан сутулился и кривил лицо, второй герой, высокий, с грозным взором, благородными жестами и осанкой, видимо сам рассказчик. И когда сутулый, втягивая голову в плечи, побеждёно кивал, они оба смеялись. Потом, когда площадка была пуста, и сутулый повержен окончательно, они присели на стол под навесом. Африканец, перегнувшись через стойку, достал две банки пива, одну протянул Назару. Они откупорили и, глядя на утренний лес, сделали по глотку. Африканец обвёл взглядом чистую площадку и спокойно сказал по-английски:
   - Я ездил к нему в этом году, и мы помирились.
   Посидели, молча, допили пиво. Потом Назар встал и сказал:
   - Я рад, что у тебя всё хорошо.
   Они хлопнули ладонями и разошлись: африканец принялся расставлять столы, а Назар поспешил к Марии.
  
   Когда он, осторожно открыв дверь, вошёл в номер, Мария сидела на постели и ела арбуз.
   - Ну, и где ты бегаешь? - жуя, спросила она.
   - Да я тут вот прошёлся немного.
   - Извачкался где-то, - говорить, и есть, не капая соком арбуза, было трудно.
   - Да я вот там... - Назар подложил ей под руки полотенце и сел на пол у кровати.
   - А я уж подумала, что ты уплыл от меня в Америку.
   - Я рад, что ты проснулась с хорошими мыслями.
   - Он ещё и острить пытается! Накачался где-то с утра пива, перемазался и поясничает.
   - Ну, да, захотелось вот пивка глотнуть. Давно проснулась?
   - Меня разбудил пароход. Такой огромный, такой белый, как айсберг и такой громкий. Я проснулась, а тебя нет. И я подумала, что ты уплыл.
   - Я не хотел тебя будить.
   - Так не привычно просыпаться одной.
   - Извини.
   - Хочешь арбуз?
   - Нет, спасибо. Как ты спала?
   - Поспишь тут. Ну конечно, он такой большой такой белый и такой красивый, но зачем же в такую рань так орать, как простуженный слон.
   - Не выспалась?
   - Я и не знала, что тут ходят большие корабли.
   - Южнее есть большой порт.
   - Он, наверное, ночью сбился с маршрута, заблудился, проскочил свой порт, а утром огляделся, испугался и стал орать, как Зевс в попу раненый.
   - Зевс?
   - Ну, или кто там громом заведывал.
   - Идём на море? Погода чудесная.
   Мария отложила арбузную корку, вытерла руки и, склонившись, обняла Назара за плечи.
   - Что плохо было? - уже другим голосом спросила она. - Ты так стонал во сне, - её пальцы заскользили по его спине, плечам, запутались в волосах. Он прижался щекой к её коленям. - Ты мой большой, сильный, синий кит, - шептала она. - И всё у нас хорошо, мы всё оставили позади, мы ничего не взяли с собой и вырвались в чистую воду. И впереди у нас огромный чистый океан...
   Назар поцеловал её ладони и резко встал.
   - Быстро в душ и бежим на море! - заговорил он громко, снимая с себя одежду. - Сегодня я нырну на пять, на пятьдесят метров, - встав под душ, он бодро продолжал: - А когда-нибудь у меня там, на глубине появится огромный мощный хвост. И я схвачу тебя...
   - А у меня появится хвост?
   - Обязательно! У тебя будет сильный изящный хвост. И мы умчимся с тобой в морские дали, туда, где нет людей, и отыщем свой остров и выбросимся на берег и превратимся в птиц и будем плескаться уже в небесных просторах.
  
   С жадностью изголодавшегося скитальца всматривался Назар в знакомый узор водорослей, в лабиринт камней, ловил движения рыбок и крабов, вспышек солнечных бликов на дне, проплывая к своему любимому маршруту. Предвкушая первое погружение, он плыл не спеша, берёг дыхание. Вот за этой грядой раскинется полянка с кругами фиолетовых кустов, дальше каменные башни, потом тот шикарный разлом, а за ним впадина с белой раковиной... В ушах затрещал незнакомый звук, Назар поднял голову, на него мчался катер. Большой белый остроносый катер ворвался в бухту и торпедой летел прямо на Назара. Поднявшись из воды как можно выше, он замахал руками. Катер сбросил обороты и осел, уткнувшись носом в волну. На носу появились люди и радостно улыбаясь, замахали ему руками. Назар узнал Яна и Николь. Катер плавно приблизился и заскользил полированным бортом мимо Назара, Ян и Николь, переходя с носа на корму, оживлённо что-то ему говорили. На корме они, сияя, словно пересекли Атлантику только для удовольствия видеть Назара, протянули к нему руки. Оказавшись на борту, Назар долго не мог понять - его познакомили с Куртом, молодым человеком с голливудской улыбкой и сложением бодибилдера - чем он обязан такому вниманию - с Ангелой, худостройной брюнеткой, с красиво печальным лицом - чем объяснить такую неожиданную встречу - с Софи, высокой широкой блондинкой, с Бором, капитаном катера - что вообще происходит - Мария собрала вещи и направилась к причалу - и вообще, чему они все так радуются? Наконец до него дошло, что для встречи друзей повода никакого не требуется, что это экспромт, это же отдых, развлечение - это весело. Гуд муд! Файн! Тем временем капитан аккуратно подвёл катер к причалу, Мария поднялась на борт и тоже попала в объятия сразу всей компании.
   - Что они? - также удивлённая спросила она Назара.
   - Где-то какой-то этап какой-то регаты. Мы почему-то не дали им номер нашего мобильного. Но мы же все заядлые яхтсмены и закадычные друзья, и они просто не могли ехать без нас смотреть регату.
   - И что, поедем?
   Назар видел, как Мария оживилась и что ей всё это нравится.
   - Конечно, - уверенно сказал он. - Как заядлые яхтсмены, мы просто не можем пропустить это зрелище.
   - По-моему, ты не в восторге.
   - Ну что ты, я жить не могу без парусов.
   - Если хочешь, давай останемся.
   - Едем, едем, едем! Регата ждёт, - сказал Назар. И Яну: - Джин?
   - Оф коз!
   Катер уже вышел из бухты, капитан взял нужный курс и дал моторам полные обороты, и скалы и лес за ними и крыша их гостиницы и весь горд, стали отдаляться. Назар почувствовал, как катер, толкаясь винтами, перескакивая с волны на волну, мчится вперёд и как ноги, не привыкшие к палубе, напрягаются, когда катер, взлетев, ударяется о следующую волну. Морской ветер ударил в лицо и принёс с гребня рассечённой волны каплю морской воды и Назар почувствовал на губах солёный вкус моря и, как вокруг всё переменилось.
   Все расселись в кормовом кокпите и Ян, подавая напитки, рассказывал, что это те самые люди, которые изображены на той самой картине. Что они сегодня были в том ресторане, и он рассказывал всем, что они лично знакомы с людьми, изображёнными на картине, и историю создания той самой картины. Всех это веселило. Кроме Курта. С серьёзным лицом он стал расспрашивать Назара, во сколько им обошлись услуги художника, как они это всё организовали и какой у них договор с рестораном. У него были какие-то свои коммерческие соображения в этой области. Ян просил Назара, объяснить Курту, что всё это случайность. Назар объяснил Курту, что тут замешаны серьёзные люди, с чьими интересами его планы могут не совпадать и чья репутация и, в конце концов, даже права и коммерческие секреты не позволяют ему говорить обо всём этом. Назар наговорил эту околесицу, чтобы показать Курту абсурд его подхода. И все хохотали. Кроме Курта. Он сделался ещё более серьёзным, он понимает, коммерческие секреты это серьёзно. Назар обвинил во всём свой английский.
   Обороты двигателей упали, катер закачался на волнах среди скопления катеров, лодок и прогулочных судов в открытом море. Носы всех судом смотрели на огромный буй впереди. Вдалеке, яркими лепестками парусов колыхалась группа яхт. Капитан подал два больших бинокля и все торопились посмотреть в них, быстро убеждались, что в качку, на таком расстоянии поймать в бинокль яхту и вообще рассмотреть что-то, дело не простое и быстро передавали бинокль следующему. Ориентироваться в открытом море для всех было непривычно, и всем казалось, что яхты ужасно далеко и что они совсем не приближаются и кучкой толпятся где-то там, на одном месте. Кое-кто даже начал робко выказывать недоумение - и что мы тут болтаемся и на что тут смотреть, где же регата и где же скорость и вообще действо? Ян вызвался объяснить организацию и суть гонки, говорил он доходчиво, к месту употребляя специальные термины, он хорошо разбирался во всём этом или ему казалось, что он разбирается, но говорил он с видом знатока. Особенно он выделял, что ветер сегодня крепкий, устойчивый, волнение стабильное и подчёркивал, что место, относительно курса яхт и их разворота они выбрали наилучшее, и просил всех немного подождать. Тем временем армада парусов приближалась, было уже чётко видно, как от неё отделился лидер. И в те несколько секунд, пока Курт подкладывал льда в бокалы дам, невероятно огромный, как воздушный шар парус лидера оказался совсем рядом. Все невольно представили его траекторию, покосились на капитана, на соседние катера и замерли, глядя, как он приближается. С каждой секундой парус, вырастая, становился всё выше, всё шире - пробивая волны, яхта всей своей громадой летела прямо на катер. Но вот на палубе замелькали фигурки экипажа, большой парус вдруг дёрнулся в сторону, корпус яхты развернуло, парус метнулся на другой борт, яхта, упираясь бортом в волну, накренилась, фигурки вздыбились на противоположном борту, паруса вновь поймали ветер, яхта обошла буй и, оставляя бурлящий кильватерный след, стала удаляться новым галсом. Это зрелище произвело на всех такой же эффект, как встряска бутылки на шампанское, когда с пробки снята проволока. Софи визжала, Ян кричал, все восторгались и уже с азартом морских волков, ждали приближения следующей яхты.
   Возвращались они весёлые, взбудораженные и уже немного другими, словно они все вместе сделали какое-то открытие. И когда Ян предложил продолжить вечер всей компанией, все охотно согласились.
   Мария, однако, улучив минутку, выразила Назару некоторую озабоченность - его настроением, нравится ли ему всё это, хорошо ли он себя чувствует в этой компании, не слишком ли они разошлись...?
   - Тебя что-то беспокоит? - спросил он.
   - Нет, нет, всё чудесно.
   - Как ты себя чувствуешь?
   - Прекрасно.
   - Тогда в чём же дело?
   - Да не в чём, я просто...
   - Просто боишься, как бы мы в кутерьме неконтролируемого веселья не влипли бы в какую-нибудь фигню, да?
   - Да нет.
   - Боишься, что отпустили тормоза?
   - Да ничего я не боюсь.
   - Тогда о чём же ты говоришь?
   - Да ничего я не говорю.
   - Машенька, милая, - сказал Назар, - мне совершенно не важно, кто нас окружает, кто как к нам относится, во что мы одеты и сколько у меня сейчас в кармане денег. Меня так же не волнует, где сейчас идёт снег и настоящие сиськи у Софи или вшитые, полный дурак Курт или полудурок. И не так уж важно, что происходит вокруг - ведь наш праздник всегда с нами - важно то, что нам с тобой сейчас действительно весело.
   - Верно. Ты, как всегда прав.
   И ночью они, стоя по грудь в воде в большом бассейне какого-то отеля, большой командой играли в волейбол. Играли они в темноте, только взлетавший мяч вспыхивал над головами, попадая в переплетение лазерных лучей. Все старались за момент вспышки угадать направление мяча и отбить его. Но отбивали больше лбы и локти, поэтому остановили этот матч и занялись менее травматичными гонками на надувных матрацах. Двигателями матрацам служили шланги с напором воды. Но в шлангах всё время кто-нибудь запутывался, и Сид придумал автономный реактивный двигатель и пробовал выйти на глиссер, опуская в воду с кормы матраца открытый огнетушитель. Но огнетушителей на всех не хватало, к тому же кто-то ещё что-то соображал и эту гонку признал также опасной и все перешли к камину греться. Рони проецировал на огонь в камине слайды из чьего-то путешествия через какую-то пустыню и подливал всем в джин, в мартини, в вино хины, и все быстро согрелись.
   Спали Назар с Марией на огромном диване или кровати, такой огромной, что за валом из подушек спал ещё кто-то. Марии ночью казалось, что палуба ужасно качается и о борт трётся и фырчит ламантин.
   Утром вылавливали из бассейна огнетушители, очки, плавки и проч., и старались вспомнить, какой чудак вчера утверждал, что накаченный водой презерватив, похож на медузу, медуз была целая стая. Назар всегда плохо запоминал имена, утром ему тем более было трудно вспомнить, как кого зовут и, обращаясь, он говорил фрау, сеньор, мсье и т. д. До тех пор, пока кто-то, обратившись к нему, не сказал "камрад". После "товарища" Назар отставил эту неуместную учтивость и уже не интересовался, кто откуда и обращался ко всем одинаково запросто. Потом все, как вчера и договорились, отправились в замок на дегустацию вин. Всем казалось, что немного вина в тиши и прохладе подземелья это то, что им сейчас надо. К тому же синяки и эти пятна от огнетушительной химии в полумраке подземелья будут не так заметны.
   И действительно, смакуя сорта вин в прохладном погребе, все почувствовали, что это именно то, что им было нужно, и какие они все симпатичные - и как мило вы вчера пошутили с лыжами - не вы? как интересно. В бутылке, вино набирает обороты годы - в крови минуты. И очень быстро всем стало казаться, что в подвале как-то тесновато, мрачновато и скучновато. Худощавый юноша с лёгким трогательным косоглазием, которого все называли Колизей, предложил основательно осмотреть весь комплекс крепости, у него были некоторые предположения, относительно заимствования методов планировки башен относительно... но это предложение не нашло горячего отклика в сердцах отдыхающих. И кто-то, кстати, вспомнил, что под горой туристам предлагается какой-то раллийный маршрут на каких-то баггах. На это компания откликнулась дружно - вот это то, что нужно.
   Мужчины внимательно ознакомились с маршрутом и машинами, и все запутались, разбиваясь на экипажи. Пальнули старт, гонка началась. Назар, оседлав свой конёк, сразу завладел лидерством и, не напрягаясь, успевал вместе с Мартой, которая визжала громче мотора, любоваться пейзажами. Потом, как того требовали традиции гонок и регламент награждения победителя, он щедро поливал всех шампанским. Марту такое расточительство возмущало, и она ловко ловила струи ртом и кепкой. Через какое-то время оказалось, что шампанское, вкупе с пылью, высыхая, делается очень липким, от чего одежда и волосы несколько меняют свойства и внешний вид. И, почувствовав некоторый дискомфорт, все озадачились, что же с этим делать? Обмен мнениями не привёл к общему решению, да и подустали уже все и, рассевшись по такси, компания разъехалась по отелям.
   В свою гостиницу Мария с Нзаром вернулись, как корабль истрёпанный штормами в тихую гавань. Сабина пожурила их - они заставили её волноваться. Они извинились и обещали ей, что ничего подобного больше не повторится. Приняв душ и переодевшись, они почувствовали себя совсем уютно. Потом они спустились вниз и, проявляя взаимную заботу о самочувствии, заказали лёгкий ужин. И за овощным рагу, тоже несколько пожурили себя за то, что слишком уж они разошлись. Хотя, до конца они не были уверены, слишком они расходились или не слишком. В общем, они сошлись на том, что эта кутерьма внесла в их размеренный отдых немного разнообразия. Хотя некоторые моменты, всплывая в памяти, смутно высвечивали какие-то такие моменты, которые казались несколько щекотливыми моментами.
   - О чём ты говоришь? - не понял Назар.
   - Да так ни о чём, - сдерживая улыбку, сказала Мария, - просто, когда ты танцевал с этой рыжей пампушкой...
   - С Соней?
   - Ну, да, с Софи. Мне казалось, что она тебя задушит.
   - Да, нелегко было. Темпераментная барышня.
   - Так что натуральная у неё грудь?
   - Откуда ж мне знать?
   - Ой, ой.
   - Мария...
   - Ну, ладно, ладно нормально погуляли.
   - Ой, а как ты Яну в челюсть врезала!
   - Ну, я ж случайно! Никто устоять не мог, все кувыркались. Какой идиот это придумал - кататься с горки по траве, в пене, босиком.
   - Иногда весело отключить тормоза.
   - Иногда это опасно.
   - Ты думаешь?
   - Нет, нет, нет! Надо иногда отключать тормоза. Мы уже можем себе это позволить? - спросила она.
   - Мы можем себе это позволить, - уверенно сказал он.
   - Весяло погуляли.
   - Да, уж. Радости среднего возраста.
   Мария вдруг рассмеялась.
   - Ты что? - спросил он.
   - А когда ты танцевал с этой замороженной фрау...
   - С Ангелой?
   - Да с этой невозмутимой нордической красавицей. Соло балеро у станка.
   - И что?
   - У тебя было такое лицо...Такое лицо...
   - Что ты смеёшься? Я её боюсь.
   - Было заметно, - Мария не могла остановиться. - Ты глаза таращил, как конь испуганный.
   - У неё странная манера, - оправдывался Назар, - она, когда разговаривает, так близко приближает своё лицо и так пристально смотрит, что неловко становится. Она как будто обнюхивает тебя, или что-то высматривает на коже. Так и кажется, сейчас клюнет. Нет, ну все себя ведут раскованно, но с пониманием, что всё это в шутку, допустимая развязность. Она же, как-то по серьёзному нарушает дистанцию, так, что сразу не весело становится. Как будто она голодная всё время.
   Мария отдышалась.
   - Хорошо встряхнулись.
   - Не плохо. Но здесь у нас тоже неплохо.
   - Здесь у нас совсем по-другому хорошо. Тихо, уютно и вкусно.
   Заснула Мария, как только они улеглись в постели. Чуть позже, когда её ровное дыхание убедило Назара, что она крепко спит, он осторожно соскользнул с кровати, налил в стакан вина, взял сигареты и вышел на балкон.
   Когда он танцевал с Ангелой, она долго пристально смотрела на следы от Машиных зубов на его шее, потом сказала своим низким голосом:
   - Вот такие шрамы, бесспорно, украшают мужчину.
   Он ничего не ответил.
   - Мария, похоже, очень страстная женщина, - продолжила она.
   Он ничего не сказал.
   - Нет, скорее, - Ангела в упор посмотрела ему в глаза, - это вы такой темпераментный мужчина.
  
   Утром Мария захотела осуществить свою идею - купить для Назара такую же рубашку, какие носят местные пираты. За завтраком она расспросила Сабину и та объяснила, где можно найти такой эксклюзив. Назар, скрывая лёгкое недомогание, не торопился на море и покорно согласился.
   В узких рядах рынка, в толчее, средь отовсюду свисающих, торчащих, лежащих, пестрящих товаров, от настойчивости продавцов, духоты и гвалта толпы, Назар впал в ступор. Мария каким-то образом ориентировалась во всей этой клоаке, и они куда-то продвигались. И по прихоти закономерно хаотичного блуждания туристических масс, столкнулись с Николь, Яном и той вегетарианской парочкой, у которых ещё багаж в поезде пропал. Назар обменялся с Яном страдальческими взглядами, и они предложили выбраться из этого муравейника. А уже на выходе с рынка, по той же закономерности им встретились Курт и Софи. И общая радость встречи уже опровергла другую закономерность - оказалось, что никому не неприятно и даже не противно видеть опять эти рожи, и никто ничего не стыдится и все охотно согласились пообедать...
   И вечером они в каком-то караоке клубе дружно пели большой компанией. Песни выбирались популярные, всем знакомые, в основном на английском языке и титры бежали латинские - пели дружно весело, неведомо многоязычным хором. Пели, обнявшись и раскачиваясь вокруг стола, пили, путая стаканы. Пели соло, дуэтом, устраивали овации, свистели, стучали, визжали. Потом целой колонной такси поднимались куда-то по горному серпантину. Останавливались в каком-то ущелье, громко кричали и слушали эхо. Потом опять поднимались по горной дороге. Потом где-то высоко в горах в саду какой-то не то виллы, не то фермы жарили на огне мясо и ужинали на траве. Все радовались, что наконец-то вырвались из цивилизации и взошли на Олимп...
   Проснулся Назар под циновкой, на плетёной кушетке меж рядов виноградника. Марии рядом не было. Утро озаряло картину удручающую - ферма походила на шапито после урагана. По двору гуляли козы, куры, собаки доедали ужин, отовсюду выползали всклокоченные клоуны, помятые силачи и растрёпанные акробатки. Мария пила кофе за столом с единственным приличным, как конферансье господином, видимо хозяином. Постепенно, после некоторого освежения в душе и некоторых откровений перед зеркалом и поправок в гардеробе, все стекались к столу и возвращались к реальности. Тут, среди массы прочих, выяснилось одно обстоятельство, которое некоторых привело в восторг, некоторых в уныние. Оказалось, что сотовая связь на этой высоте отсутствует, а стационарного телефона на ферме нет. Больше всех обрадовался тот гитарист с дредами, который вчера пустил по кругу эту свою маленькую трубочку, после чего и начались все эти цирковые трюки. Он и теперь её достал и предложил вообще не спускаться с небес. Но рыжебородый господин, который вчера войдя в роль Аполлона, бегал в простыне, посмотрел на часы и засуетился - у него скоро самолёт, у него семинар в Хельсинки. Общество ещё не до конца осознавало, насколько им удалось оторваться от цивилизации и не очень-то ему сочувствовало. Только когда выяснилось, что такси поблизости нет и вызвать его нет возможности и транспорта сегодня на ферме и в округе нет никакого, некоторые насторожились, некоторые, опять-таки обрадовались. А бородатый уже метался по окрестностям, ища транспорт. Единственное средство передвижения, которое ему удалось обнаружить, были два огромных битюга, запряжённые в громадную телегу, на каких крестьяне возят сено, бочки и прочие крупногабаритные грузы фермерского хозяйства. Вид мощных лошадей и большой телеги привёл всех в восторг. Особенно восторгался тот лысый сеньор, который вчера так воодушевлённо пел под Паваротти. Он обнимался с битюгами, как с родными, потом потребовал вина и гимном пропел тост: - Бог, сотворив лошадь, возрадовался, ибо увидел, что этот мир ему удался - в нём пребудет гармония. Все разделяли его восторг, за исключением тех, кто всё же хотел вернуться в цивилизацию и конкретно в город. Аполлон, кусая ус, уговаривал крестьянина, хозяина лошадей, отвезти их вниз, хотя бы до шоссе. Сочувствующие ему, просили отвезти их прямо в аэропорт, полагая, что это ближе. Но вещи в отеле, сокрушался Аполлон. Из аэропорта позвонить и коллеги привезут, подсказывали ему. Другие уговаривали их и крестьянина никуда не торопиться и совершить прогулку на этом живописном ландо по этим живописным горам. Крестьянин смотрел на всех как опытный охотник, которому описывают повадки неведомого зверя людоеда - он не понимал ни слова. Все предлагали ему денег, но наличных, ни у кого при себе не оказалось и все показывали банковские карты. На карты крестьянин косился, как его битюги на мух. Аполлон начинал паниковать и подскуливать. В глазах крестьянина показалось сочувствие и, вытягивая губы, он старательно произнёс - ноу фестиваль, ноу синема, уин ес! Довольный этой тирадой, он достал из-под сена большую бутыль вина. Аполлон запустил себе в бороду пятерню и завыл. Противники цивилизации уговаривали его забыть о семинаре, самолётах и вообще обо всей суете и пить вино. Но тут подоспел фермер конферансье и быстро объяснил крестьянину, о чём его просят. Выслушав, мужик вскинул руки - так бы сразу и сказали, и пригласил всех усаживаться. Все быстро набились в телегу, фермер тоже дал в дорогу бутыль вина, все его благодарили - процессия тронулась. Ехали медленно. Для большинства пассажиров движение по дороге без сжигания нефтяного топлива, светофоров и разметки было открытием. Пофыркивание, попукивание лошадей, скрип колёс, панорама горных вершин, приводили всех в восторг и изумление, на таких высотах многие никогда не бывали. Ян взял на себя роль бармена и, обнимая бутыль, ловко наполнял стаканы. Гитарист обладал виртуозной техникой, умел импровизировать и чувствовал настроение компании. Лысый сеньор провозглашал тосты традиционному, гармоничному с природой образу жизни, естественному, то есть физическому труду и его плодам, то есть вину и растекался нежными, как дымка меж вершин серенадами. Своеобразное звучание серенадам придавал акомпанимент гитариста с дредами, все мелодии наполнялись лёгкостью реггей. Крестьянину было приятно, что его пассажирам нравится его земля, и он что-то рассказывал Николь, указывая, корявой рукой то на право, то налево. Общество, проявляя искренний интерес, поинтересовалось, наконец, темой семинара. Ответ Аполлона прозвучал патетично - винные традиции малых народов и современная мультикультура. Рыжая веселушка с татушным амурчиком на плече, которая в детстве мечтала стать балериной и пыталась вчера что-то изобразить и которую потом все утешали, увидев пестреющий цветами луг, потребовала остановиться. Её уговаривали не замедлять движения - самолёт, семинар, ну важно же человеку. Тогда она спрыгнула с телеги и бросилась на луг, собирать цветы. Мария и Николь, последовали за ней. Возникла суматоха, кто-то требовал остановиться - как же мы без Афродиты, кто-то не беспокоился - догонят. Кормчий был невозмутим. И скоро все поняли почему. Дорога, делая петлю, обогнула луг и женщины, двигаясь не спеша вниз, пересекли луг и вернулись на борт с чудесными букетами. А после ещё одного витка дороги Аполлон, взглянув на часы, схватил себя за бороду и разразился хохотом оперного злодея, потом завыл и, повалившись на бок, зарылся лицом в солому - самолёт улетел. Все, как могли, утешали его, подливали вина, украсили его голову весёленьким веночком из горных цветочков и уговаривали - мы находимся на вершине радости жизни, какие тут могут быть семинары? Объяснить вознице перемену маршрута было проще, город-то он знает и, спустившись чуть ниже, экипаж повернул к морю. В начале пути некоторые то и дело поднимали телефоны, надеясь поймать сигнал. Но по мере снижения процессии к уровню моря и с падением уровня вина в бутылях, эти попытки прекратились, все чувствовали себя дико-счастливыми путешественниками. А когда меж зелёных склонов засинела морская гладь, лысый, вздувая на шее вены, грянул "застольную" из Травиаты и все на уровне та-та-тра-та-та дружно подхватили. Кроме Аполлона, который смирившись со своей участью, уже смирно всхлипывал на груди Софи. В город въезжать крестьянин не хотел, тесновато для его экипажа. Колизей помчался на такси до ближайшего банкомата. Крестьянин не понимал чего ему ждать и, удерживая его, все пили с ним за его благородный труд, за его чудесных лошадей, за процветание его сказочного края и развитие туризма. Курт попытался развить идею коммертизации горно-тележных маршрутов, но компания резко осудила его меркантильные наклонности. Некоторые, наименее выносливые из группы, откланялись, погрузились в такси и укатили. Наконец вернулся Колизей, путешественники, выражая крестьянину сердечную благодарность, выразили её в наличных, и телега двинулась в горы, а компания в город. Лектор связался с коллегами и наговорил им в напутствие несколько тезисов, суть которых радикально меняла его прежнюю позицию. Потом он обратился к компании и признался всем в любви и в том, что он никогда не встречал таких коммуникабельных и искренних людей и предложил пообедать всем вместе. После высокогорного турне все были голодны и единодушно согласились. Но когда стали выбирать место, где пообедать, возникли разногласия - каждый нахваливал свой ресторан. Не нахваливали только Мария с Назаром, им почему-то не хотелось, чтоб вся компания завалилась в их ресторанчик. Обсуждение затягивалось и чтобы прекратить его, было принято нейтральное решение - обедать, где ближе. Ближним оказался восточный ресторан с открытой площадкой. Всем всё нравилось и обстановка и обслуживание и еда и напитки, не нравилось всем одно - жара. И после обеда все оказались в кондиционированной прохладе огромного номера Ангелы. Комфорт роскошного номера, после экзотики фермы, экологичного вояжа и жаркого обеда подействовал на всех размякчающе. Однако, некоторая помятость некоторых лиц и частички соломы на одеждах некоторых господ, вызвали некоторый диссонанс и даже некоторый дискомфорт и даже спровоцировали определённые подозрения, что Ангела некоторым образом как-то уж слишком неприлично богата. Но Ангела, распахнув бар и гардероб, выплеснула целую коллекцию вин и платьев и сумела ненавязчиво вовлечь женщин в яркую демонстрацию одежды, чем быстро рассеяла все подозрения и предвзятость некоторых подозрительных и предвзятых господ. Мужчины оккупировали кресла и бар, женщины ванную и гардеробную. Ян, оживлённо поговорив с кем-то по телефону, радостно всем объявил, что барон сейчас находится на острове и зовёт их к себе. Многим была непонятна его радость, - какой барон, кого зовёт, куда зовёт? На острове элитный курорт, это не весело.
   - Барон? - настороженно спросил Назар. - Это что: фрак, монокль, трость?
   - А что такое монокль?
   - Ну, половинка очков.
   - Половинка очков? А как же её носят?
   - Теперь их не носят.
   Ян непонимающе посмотрел на Назара.
   - Мы играли в одной пятёрке в университетской команде. Мы сто лет не виделись. Едем, будет весело.
   Ян очень заразительно звал всех в путь. И колебания были не долги, ибо вирус тяги к перемене мест уже поразил общество, и вскоре все очутились в катере.
   Сказочный остров приближался. В тёмном небе уже чётко выделялись сверкающие пирамиды зданий, зелёная стена пальм под ними, а ещё ниже белая полоска пляжа, голубая полоса мелководья и опять сверкающая полоса отраженных огней. Катер обогнул песчаную косу и заскользил по глади искусственной бухты. Мотор затих и сразу послышался нежный шелест пальм над головами и мягкие вздохи духовых вдалеке. Ян взял на себя роль гида-капитана и повёл группу по дорожке под пальмами к отелю. В холле произошла маленькая заминка, выяснилось, что барона в номере нет и на звонки он не отвечает. Нисколько этим не опечалясь, все двинулись в ресторан. Всем захотелось попробовать каких-нибудь изысканных напитков и, рассевшись в баре, они заказывали причудливые коктейли. Ангела попросила смешать сухой мартини, джинн, вермут и лайм и следила, как бармен делает это. Нахваливая свои напитки, пробуя у соседа, фантазируя и заказывая новые, все очень оживились и разговорились и удивились, когда к ним подошёл молодой человек в тёртых джинсах и майке, и Ян, обнявшись и расцеловавшись с ним, представил его как барона Ванделя. Барон выразил радость такому приятному знакомству и предложил поужинать. Все поднялись на этаж и оказались в узком в один стол зале, террасой опоясывающем здание. За стеклом плавно покачивалась, то замирала, то бурлила зелёная масса пальмовых листьев, дальше за ней темнело море, а ещё дальше сверкала линия побережья. Когда официанты в белоснежных куртках удалились, Назар растерялся, настолько необычно пёстро выглядел стол. Некоторые блюда были похожи на букеты и казались просто не съедобными. Мария, с лёгким изяществом расправлялась со всей этой мозаикой, будто ужинала так каждый вечер. Ловко орудуя приборами, она с аппетитом пробовала различные блюда, разрушала их формы, и оказывалось, что это просто нарезанная и причудливо уложенная рыба, или грибы или зелень. Назар любовался Марией. Когда великолепие стола было уничтожено и на нём появились пробелы пустых тарелок, всех потянуло на свежий воздух, на берег. Когда поднялись из-за стола, Курт выступил с инициативой - каждый платит за себя, - барон не соглашался, - как принимающая сторона, он всё включит в свой счёт, возникла маленькая суматоха, барон настоял на своём.
   Спустившись вниз, они оказались в темноте пальмовой чащи, впереди меж стройных стволов, словно деревушка в джунглях светились огоньки столиков. Все двинулись по дорожке к этим огням. Назар потянул Марию за руку в сторону и прошептал:
   - Давай на минутку потеряемся.
   Они шагнули в темноту, он обнял её и нежным долгим поцелуем, прижал к стволу пальмы. Она тихо застонала и обхватила его за плечи, ободренный её реакцией, он продолжал и продолжал поцелуй, и оба почувствовали, что этот экспромт вновь попал в ту точку пересечения желаний, которая совпадает так редко и не зависит ни от каких ситуаций условий и обстоятельств. Но... Назар чуть отстранился, посмотрел по сторонам, потом сказал:
   - Чудесное место... Но...Идём.
   Вместо ответа Мария резко развернула его, и уже он оказался прижатым к пальме, и уже она целовала и обнимала его. Её горячие губы заметались по его лицу, шее, груди, с каждой секундой она распалялась всё больше, движения становились всё смелее, быстрее, увереннее. Отрывая губы, она шептала:
   - Потеряемся на всю ночь, до утра, потеряемся навсегда...
   И её натиск обжёг его, и всё окружающее куда-то пропало и пространство сжалось и сузилось до давления её бёдер, её груди, её губ и осталась одна цель - преодолеть, пробить это давление и разорвать пространство и сделать это надо как можно скорее, сейчас же...
   - Что мы делаем? - неожиданно для самого себя сказал Назар.
   - То, чего хотим больше всего на свете.
   - Ну, не здесь же.
   - Здесь и сейчас, не убирай руку, здесь и чуть пониже.
   - Мы с ума сходим, - проговорил Назар, подхватил Марию на руки и шагнул на дорожку.
   - Куда ты меня несёшь?
   - К тем огням.
   - Ты хочешь при свете, при людях, на столе?
   - Сначала выпьем.
   - Предатель! - закричала она.
   - Мария, спокойно.
   - Предатель! Неси меня в джунгли!
   Только дойдя до столиков, Назар остановился и поставил Марию на ноги. Она зажмурилась и уткнулась в его плечо.
   - Надеюсь, мы сохраним это желание до ночи, - прошептал он.
   Мария, жмурясь, огляделась кругом, потом посмотрела ему в глаза и тихо произнесла:
   - Что же ты наделал, милый.
   Назар замер.
   - Но, Машенька, но тут же люди кругом, - забормотал он, - это же не лес, не горы...
   - Конечно, конечно, - сказала она уже другим голосом и рассмеялась. - Ты, как всегда прав. Это было бы уже слишком.
   - Ну, давай вернёмся, давай уйдём отсюда, давай уедем. Идём.
   - Ты поступил правильно. Всё это ерунда.
   - Это не ерунда.
   - Конечно ерунда.
   - Давай сядем на катер и через полчаса...
   - Да успокойся. Вечеринка продолжается. Ничего не случилось.
   - А, вот вы где! - к ним подошёл Ян. - А мы подумали, что вы заблудились.
   - Забудь, - сказала Мария Назару. И обернувшись Яну: - Мы не можем нигде заблудиться. Назар всегда знает правильный курс и держит его несмотря ни на что.
   - Мария, здесь чудесное шампанское.
   - Прекрасно. Мне здесь нравится.
   Когда они подходили к столу, им навстречу поднялась Ангела.
   - Назар, идём танцевать, - сказала она, уверенно взяв его за руку.
   - Может, сначала выпьем? - попытался уклониться он.
   - Я заказала джин, но его ещё не принесли.
   - Вы не любите шампанское? - спросил барон.
   - Они любят джин, - сказала Мария и, посмотрев Назару в глаза: - идите, танцуйте, танцуйте.
   Ангела и Назар отошли на площадку, и когда он остановился, она так к нему прижалась, что ему стало не по себе. Он почувствовал, насколько грудь Ангелы прижимается к его груди выше, чем минуту назад прижималась грудь Марии, насколько вся она в его руках легче и тоньше и как легко двигается. У него по животу пробежал холодок. Ангела хорошо чувствовала ритм и двигалась свободно и уверенно, но скука в её глазах при этом оставалась на месте. А Назар проклинал свою чувствительность и то, что на нём нет костюма. Его положение осложнялось ещё и тем, что на Ангеле, кроме туфель и платья не было ничего, и он очень хорошо это чувствовал. И весь его танец состоял в том, что он старался сводить к минимуму соприкосновения их тел. Она заметила это и видимо, приняв за игру, смело наступала. Он посмотрел на Марию, их взгляды встретились, она рассмеялась - она, конечно, понимала его ощущения. Наконец, музыка смолкла, Назар с облегчением вздохнул и потянул Ангелу к столу. Она громко рассмеялась.
   - Что ты смеёшься? - спросил он, пытаясь улыбнуться.
   - Ты такой чувствительный, - она пристально смотрела на него.
   - Это забавно?
   - Нет, нет, напротив. Это очень... это очень редкое качество для мужчины.
   - Даже не знаю, что ты имеешь ввиду.
   - Посмотри, какой чудесный бассейн, - сказала Ангела.
   Они подошли к бассейну, края которого были отделаны камнем под естественный берег, а дно ярко светилось голубоватым светом. В воде плавали мужчина и женщина и их тела, освещённые снизу голубым сиянием, плясали причудливыми контурами, а когда мужчина нырял, его тень двигалась над ним по поверхности воды. Назар не мог оторвать взгляда от этой тени наоборот, и ему стало казаться, что это он находится сейчас под водой и смотрит снизу вверх на сияющее небо. Ему вспомнилось, где-то показывали рыб, плавающих под нависшими скалами животом вверх. Черноту скал рыбы принимали за бездну, а белый песок дна за чистое небо и переворачивались и спокойно плавали кверху брюхом. Только никаких сравнений, - сказал себе Назар, - всё на своих местах.
   - Тебе здесь нравится? - голос Ангелы прозвучал у него в самом ухе. - Я хотела спросить, тебе здесь хорошо?
   - Мне везде хорошо, если мне хорошо.
   - Держи меня, - Ангела быстро скинула туфли, подала ему руку и, отклонившись, провела ногой по воде. - Какая прохладная. Назар, ты же любишь плавать, на пляже я видела, с каким удовольствием ты плаваешь и ныряешь, тебе не хочется искупаться в этой иллюминации?
   - Если только вместе с тобой.
   - С удовольствием, - Ангела, держась за его руку и раскачиваясь, всё больше клонилась к воде, - Искупаемся? - Назар крепко держал её руку. Она рассмеялась, - Неужели ты думаешь, что я нырну прямо в платье?
   - Ещё и меня утянешь.
   - Нет, нет, платье надо снять.
   Назар с силой потянул её, она опять прижалась к нему.
   - Но ведь под платьем у тебя ничего нет, - сказал он.
   - Напротив, под ним есть очень многое, - сказала она.
   Подставился, - подумал Назар.
   - Ну, что искупаемся? - она с вызовом смотрела на него.
   - Нет, - он растерялся, - нет, не здесь, я не в плавках, и ...
   - Идём на море, там плавки не нужны.
   - Туфли уплывут, - Назар быстро нагнулся и поднял её туфли раньше, чем она успела заметить, что они стояли далеко от воды.
   Но это не помогло ему установить дистанцию. Ангела приподняла ножку, и ему ничего не оставалось делать, как склониться и надеть на неё туфли. Выпрямившись, он уверенно сказал:
   - Джин, наверное, уже подали, идём, выпьем.
   Свободного места за столом рядом с Марией не было и Назар сел напротив. Разговаривая с Яном, Мария, не поворачиваясь к Назару, сказала по-русски:
   - Как курс, капитан, не сбился?
   Прежде чем ответить, Назар, как мог широко улыбнулся Ангеле, чокнулся с ней, выпил джина, и только потом буркнул:
   - Не дождётесь.
   Восседать за столом, уставленным изысканными закусками, пить великолепные напитки, слушая бархатные мелодии оркестра и шелест пальм, любоваться танцами элегантных мужчинам и женщин, занятие превосходное, но быстро навевающее скуку. И когда кто-то предложил пройти поиграть, многие радостно поддержали. Назар насторожился.
   - Ты хочешь пойти в казино? - спросил он Марию
   - Какое казино? Вон детский павильон, барон говорит, там масса интересных игр.
   - Детские игры, - Назар улыбнулся, - вот это то, что нам нужно.
   В павильоне всё трещало, мигало, мелькало и пищало. Компания выбрала игру, разбилась на две команды, Ян объяснил правила и первым послал ядро в надувной замок, игра началась. Назар мысленно разделял азарт игроков, но всё же, уступил своё место в команде гитаристу и отошёл в сторонку. От криков игроков и болельщиков, трескотни аппаратов у него закружилась голова, и он вышел на воздух. За столом кипела салатная беседа: Курт доказывал Олли нерентабельность горнолыжных курортов, она говорила о миграции лангустов, Колизей объяснял Вики, чем отличается галльская кладка от арабской, она уверяла, что ирландский эль это просто миф. Назар налил себе полстакана джина, прошёл к бассейну и присел у самого края. Сидя неподвижно, он смотрел сквозь воду на сияющее дно и, отпивая глоток за глотком джин, уловил, что постепенно он теряет адекватное восприятие происходящего. Он уловил тот момент, когда всё происходящее стало доходить до его сознания искажённым образом и всё вокруг стало казаться нереальным. И это ему понравилось. Он отдавал себе отчёт в том, что это всего лишь оптический эффект, неоновые или какие-то другие лампы под прозрачным дном бассейна, плюс алкоголь в его крови и игра воображения. Но он с удовольствием поддался этой игре и выпал из реальности и с восторгом взлетал в сияющую бездну и парил вне пространства. Неожиданно это пространство пересёк женский силуэт. В воде плавала девушка, которую он раньше не замечал. Она взмахивала руками и плавно крутилась в такт музыке, и было видно, что она получает удовольствие и от свободы движений в воде и от музыки и от гибкости своего тела. Назар смотрел на её изящный танец: он разделял её радость, понимал радость воды, которую она рассекала, и ему казалось, что он уже понимает даже радость света исходящего снизу вверх... Но вот к воде склонился мужчина в белом смокинге, девушка, обдав его брызгами, выскочила из воды, и обвила его шею мокрыми руками и прижалась к нему. Потом взяла из его рук бокал и, отпивая, стала что-то ему быстро говорить. Назар допил джин, поставил стакан на камень и пошёл к морю.
   Он миновал полосу пальм, душевые кабинки и вышел на безлюдный пляж. Ветра не было и на берегу всё было тихо, лишь иногда долетали обрывки мелодии и где-то в воздухе гудели какие-то насекомые. Назар шёл по мокрому песку береговой линии словно по краю зеркала: с одной стороны за белой полосой песка темнела чаща пальм, над ней горела стена огней отеля, с другой стороны, на воде темнела тень этих пальм и дальше сверкающий отсвет огней, а ещё дальше чёрная даль моря и звёздное небо над ним. На границе бликов отсвета и чёрнотой моря в лагуне виднелись белые ротонды плавучих беседок. Назар разделся, положил одежду под пальму, вошёл в спокойную воду и поплыл к беседке. Плыл он медленно, плавно разводя руки: не рвался вперёд, не толкался о воду - нежно поглаживал её. Поднявшись в беседку, он сел на тёмной, обращённой к морю стороне и, оставив позади все огни, шумы и мысли, расслабившись, стал смотреть в бесконечное пространство моря и неба. И уже реальное, но всё же не поддающееся измерению и осмыслению пространство втянуло в себя его сознание, и он растворился и ощутил себя или своё парение где-то между Большой медведицей и её отражением в чёрной дали моря... Назар вздрогнул - плеск воды, смеющиеся голоса, кто-то плыл от берега. Он обернулся - две женские головы приближались к беседке. Назар досадно поморщился и хотел, чтобы не встречаться с плавчихами, броситься в воду, проплыть мимо и вернуться на берег. Но подумал, может быть, они сейчас повернут обратно, и решил подождать. Женщины подплыли и, не заметив его, поднялись в беседку. Назар хотел выйти, но сначала он осторожно выглянул из-за колонны: в беседке была Ангела и незнакомая молодая девушка, обе были без купальников. Назар сполз ступенькой ниже. "Как здесь чудесно, - услышал он голос Ангелы, - кажется, что мы одни во всей вселенной". "Как они мне все надоели. Надо было раньше сюда сбежать" - сказал незнакомый голос, и наступила тишина. Изумляясь нелепости ситуации, Назар решил деликатно кашлянуть, потом решил броситься в воду и плыть, потом решил непринуждённо заговорить, потом решил, как бы случайно выйти, потом вжался в колонну и замер. В беседке было тихо. Вокруг тишина, ни ветерочка, ни всплеска. Назар, боясь вздохнуть, замирая до судорог, вслушивался до пульса в ушах - не было ни звука. "Просто сделать шаг, - ой, сорри - и в воду! Но они же голые!". Он осторожно, медленно вытягивая шею, выглянул - женщины, обнявшись, нежно целовались. Назар вдавился в холодный пластик колонны, прилип к скользким ступеням и, стараясь унять, грохочущее, как прибой дыхание, застыл. В темноте послышался вздох, потом стон, непонятный шёпот, потом вздохи, стоны, шёпот и причмокивания. Назар стал осторожно боком опускаться по ступеням, медленно, нога за ногой сползать и погружаться в воду. Ступени закончились, когда вода дошла ему до пояса. Приседая, он сжался и всё равно, поплыть из такого положения, не издав всплеска, у него не получилось бы. Тогда он осторожно перевернулся и, цепляясь за скользкие ступени, стал животом сползать, опускаясь в воду. Когда он, наконец-то весь оказался в воде, он беззвучно, как мог, глубоко вздохнул и нырнул. И плыл под водой от проклятой беседки, до тех пор, пока страх задохнуться не вытолкнул его на поверхность. Но и вынырнул он осторожно и тихо, и пугливо оглянувшись - в беседке никого не видно - поплыл прочь. Сделав огромный крюк, Назар, шокированный, протрезвевший, уставший, растерянный, вышел на берег. А когда под первой, второй, десятой пальмой, он не нашёл своей одежды, все эти эмоции собрались в злую досаду. Наконец, он отыскал свои вещи, оделся и пошёл искать Марию. Идя меж пальм, он мысленно и вслух чертыхался и потирал подбородок, словно боялся, что всё произошедшее отпечаталось у него на лице. Марии за столом не было. Налив, себе джина, отпивая на ходу, он прошёл в игровой павильон - Марии в нём тоже не было. Он вернулся к столу и спросил Николь, не видела ли она Марию и... ну, всех, с кем она играла. Николь сказала, что они пошли танцевать, но Жером сказал, что они пошли в ресторан, чернобровая, хмельная до серьёзности дама, которая называла Назара Назиром, уверяла, что победители взяли приз и пошли выпустить его в море. Назар подлил себе джина, и тут появилась Мария.
   - Куда ты пропал? - улыбающаяся, оживлённая, она быстро поцеловала его. - Жаль ты не видел, как я их! Ты купался?
   - Она не оставила нам ни единого шанса, - доложил Ян.
   - Не оставляй меня больше одну, ихтиандр ты мой ненормальный, - она взяла у него стакан, глотнула. - Джин? Ух! Но до терновки далеко. Есть хочешь?
   - Нет.
   - А я бы съела чего-нибудь, - они сели за стол. - Давай попробуем вот этот салат, выглядит аппетитно. Надо чего-нибудь поесть.
   - Ты проголодалась?
   - Да. Ты нет? Где ты купался?
   - Да прямо тут на берегу. Захотелось освежиться. А где вы были?
   - Фокусы смотрели.
   - Какие фокусы?
   - Необычные фокусы, - Мария смеялась просто тому, что ей весело. - На соседней просеке эстрада. Мы поиграли, вышли с другой стороны и очутились перед эстрадой. Я, вообще-то не люблю фокусы и всякие такие номера, но эти артисты мне понравились. Ты совсем ничего не ешь. И в ресторане ничего не ел. Давай я за тобой поухаживаю.
   - Тогда налей, пожалуйста, джина.
   Жером, который сидел рядом с Марией, сказал по-французски:
   - Обожаю вас слушать. Русский язык такой красивый, такой чёткий. Очень интересно вас слушать. И, извините, очень интересно, о чём вы сейчас говорили? Или это не прилично, так спросить?
   Чернобровая дама, с сомнением и любопытством в больших глазах спросила Назира:
   - Правда, что вы все преодолели перевал и спустились с гор на лошадях?
   Николь и Олли смотрели на Назара, ожидая подтверждения. Он подтвердил, что это чистейшая правда. Дама сомневалась, настолько невероятным ей казалось такое путешествие. Тогда Назар сделав простое лицо, поведал, как было дело.
   Когда под утро, они доели последнего кабана, - рассказывал он, - уже совсем рассвело и стало видно, что вокруг дикие скалы и что они заблудились окончательно. Не забывайте, никакой связи с миром не было. Но на их счастье поблизости пасся табун диких мустангов. Они сплели из дикого винограда прочные лассо и заарканили каждому по мустангу, которые объезженные, конечно же называются уже лошадьми. На них-то они и пересекли ледник и спустились с гор. А на этот остров они пришли на обычном катере. Когда он говорил, дама часто переспрашивала отдельные слова. Было непонятно, чего она не понимает больше, шутки или его произношения. Олли безжалостно разъясняла даме значение некоторых слов, чем путала её ещё больше. Мария сдавливала смех, её всегда веселило, как нелепо шутит Назар. Барон звал всех в свои апартаменты, уверяя, что туда им подадут настоящее шампанское. В лифте Назар оказался зажатым в угол. Бодрый старичок с редким седым ёжиком и розовыми щёчками и благоухающий дорогим одеколоном, улыбаясь, сообщил ему, что современные детские игры - наивысшее достижение прогресса. Он каждый вечер ходит в игровой зал и играет в детские игры.
   - Да, да, - говорил он, с видом человека, спешащего поделиться своим счастьем. - Я ужинаю, наливаю в банку из-под пепси бордо, в детском павильоне нельзя пить спиртное! и иду играть. Рулетка, покер, кости - всё это скучная морока для сухоумных скряжников. Я играю в рыцарей Артура, в Аладдина и живу в сказке! Да! Я даже записываю в блокнот свои очки и горжусь тем, что вчера побил рекорд, который держался неделю. Неделю! Я вам вот что скажу, молодой человек, - философски подытожил старичок, когда они вышли из лифта. - Если бы я в детстве играл в такие игры, я бы вырос другим человеком, и моя жизнь сложилась бы по-другому. Я не шучу. Да-да! По-другому.
   В номере барона, который раскинулся, казалось, на весь этаж, была та же игра света. Потолок и пол были одинакового матово белого цвета и равно излучали неестественно белое сияние, от которого уже вся компания очутилась в каком-то зазеркалье. Зазвучала ритмичная музыка, подали тележку шампанского, начались танцы. Назар сел в низкое кресло, опустил руку и, поглаживая холодный матово белый пол, смотрел на танцующих - мелькающие контуры без теней в неограниченном пространстве. Мария предложила ему шампанского, он попробовал и согласился, что вино великолепное, но продолжал пить джин. Мария предложила танцевать, он отказался, она поцеловала его и присоединилась к танцующим. У бара с шумом откупоривали бутылку за бутылкой. Шампанское лилось в бокалы, капало на пол и разлеталось в стороны жемчужными каплями. Назар наблюдал, как эти блестящие капли летят вниз, разбиваются вспышкой и катятся в разные стороны и, остановившись, сохраняя форму бусинки, сверкают на матово белом полу. И казалось ему, что падают они неимоверно долго и катятся в разные стороны нереально плавно. Весь сияющий пол у бара сверкал росинками шампанского. Но только до тех пор, пока чья-то нога не раздавливала их. Тогда они превращались в лужицу в форме подошвы. Одна за другой эти бусинки сливались и на полу появлялись треугольные отпечатки женских туфелек и более широкие ромбики мужских. Постепенно этих отпечатков становилось всё больше и, сливаясь, они образовали запутанную мозаику женских треугольников и мужских ромбов. А чуть позже всё слилось в сплошную влагу на матово белом полу, испускающем свет. Назар вздрогнул, перед ним появилась Ангела, она звала его танцевать. Он взглянул на скуку в её глазах и почувствовал холод пластиковой колонны на своём животе. Он признался, что настолько пьян, что не может встать. Ангела отошла и исчезла среди танцующих. Назар встал и вышел из номера. Увидев открытую дверь лифта, он быстро вошёл в него и вместе с молодой парой, поехал вверх. Девушка спросила, какой этаж ему нужен, он, увидев горящую кнопку верхнего этажа, утвердительно кивнул. Когда лифт остановился, Назар вышел и оказался на крыше отеля, на смотровой площадке. Вдали за чёрной пропастью моря, на берегу под горой мерцал уютными огоньками их городок. Назар попробовал отыскать их гостиницу, но с такого расстояния он не мог различить точно, где она находится. Ему удалось рассмотреть только полукруг набережной и пирамиду на горе, возможно, тот ресторан, где висит их картина. Когда он рассматривал огни городка, еле заметный изгиб их бухты, у него появилось чувство, будто те первые дни их уединённого отдыха, с их тишиной и спокойствием, тот уголок его подводного мира, где солнечный свет радостно струится сверху вниз, где он уже что-то приобрёл, остались уже где-то в далёком прошлом. И ему захотелось сейчас же - какое прошлое?! вернуться в их гостиницу, запереться с Машей в их уютном номере и не видеть и не слышать больше никого и ничего. А утром на море, в их бухту и плавать и погружаться, погружаться... Да! А почему нет? - спросил он себя и уверенно направился к лифту. Нажав кнопку вызова, он вдруг понял, что не знает номера, из которого только что вышел, не знает даже этажа, на котором теперь находится Мария. Пытаясь сообразить, как сориентироваться, он шагнул в лифт. В номере барона он даже не подходил к окну, даже примерно не знает какой этаж, на какую сторону выходят окна. Остановив лифт, на двенадцатом этаже, Назар вышел. Просторный холл, ровные коридоры, одинаковые двери. Оглядываясь и прислушиваясь, он прошёл весь этаж и, никого не встретив, спустился ниже. Коридоры, двери на разных этажах не отличались ничем, музыка звучала во многих местах. На четвёртом этаже он постоял, дивясь своей глупости, передохнул и пошёл наверх. Поднимаясь по лестнице, он ругал себя: - почему мне всегда хорошо там, где меня нет? Почему меня постоянно тянет именно туда, где мне приготовлена какая-нибудь неприятность? Зачем мы вообще сюда припёрлись? А почему ты не можешь просто отдыхать? Идя по коридорам, он всматривался в номера на дверях, вслушивался и начинал паниковать: отель огромный, никаких ориентиров у него нет и плутать так можно сколько угодно. И только на площадке между семнадцатым и восемнадцатым этажом ему пришла мысль спуститься и спросить на ресепшн номер апартаментов барона Ванделя. Эта мысль явилась ему таким откровением, что он едва удержался, чтобы не удариться лбом о стену, будто лоб, который мог пострадать, был повинен в его глупости. Он закурил и присел на ступеньку. Когда кто-то, спускаясь по лестнице, приблизился, он только подвинулся. Но увидев клетчатый пиджак и узнав в проходящем толстяке мужчину, который танцевал с Николь, он поймал его за рукав и вскрикнул:
   - Вы откуда?
   - С крыши. Я в лифт не поместился, а пройтись всегда полезно, - мужчина тоже узнал Назара. - А вы что тут, отдыхаете?
   - Я заблудился.
   - Как? Ну, идёмте.
   - В номер барона?
   - Ну да. Все к нему поехали.
   - Откуда?
   - Да с крыши же.
   - А что вы там делали?
   - Запускали китайские фонарики.
   - Куда запускали?
   - Да, что вы, в самом деле? Ну, маленький такой купол со свечкой. Взлетает, как воздушный шар.
   - А...
   - Ну, наконец-то. Идёмте, - клетчатый взял Назара под руку и, увлекая его вниз и, как ему казалось, продолжая прерванный разговор, увлечённо заговорил: - Вы верно в тот раз подметили, на такие туманные источники опираться не стоит. Но! В том-то и состоит преимущество моего метода, что он позволяет анализировать абсолютно любые данные, из любых источников, а уже во второй фазе...
   Назар посмотрел на воодушевлённое лицо толстяка, ничего подобного он не говорил и вообще не помнил, чтобы беседовал с этим господином, но, не желая его разочаровывать, и не вникая в суть дела, изобразил крайнюю заинтересованность. Клетчатый сыпал непонятными терминами - они спустились ещё на один этаж - возводил логичные доводы, отстаивая свою правоту в чём-то, Назар не спорил. На следующей площадке между этажами толстяк вцепился в руку Назара и заверил, что последняя серия экспериментов подтвердила его самые смелые прогнозы. Назар выразил восхищение его прозорливостью и предложил идти дальше. Наконец оратор свернул в коридор, остановился перед дверью и, не ослабевая хватки, взялся другой рукой за ручку.
   - Кажется здесь... - но прежде чем открыть дверь, он повернулся к Назару и, желая подчеркнуть важность следующего аргумента, преградил ему дорогу и, удерживая его внимание и продолжая говорить, приоткрыл дверь.
   Через клетчатое плечо Назар заглянул в номер. Мерцающий потолок, мерцающий пол, людей не видно, и барона это номер или нет, Назар понять не мог. Но вот в глубине номера, в полумраке он заметил движение: над спинкой дивана вскинулись две женские ножки. Толстяк, не поворачиваясь, развивал свою мысль. Ножки стали ритмично подёргиваться. Эта ситуация продолжалась несколько секунд, но Назару показалось, что прошёл час, прежде чем он опомнился и закрыл дверь.
   - Мы ошиблись номером, - сказал он.
   - Не может быть, - клетчатый огляделся. - Вот кактус, вот колонна, я точно помню. Кажется.
   - И всё же, вы ошиблись, там китайцы молятся. Так номер-то, какой?
   - Номер? Да, номер. На цифры, знаете ли, у меня память, признаться, не то чтобы...
   Но зрительная память... Значит дальше, следующий поворот. Я помню апартаменты на этой стороне, это точно. Значит дальше. Так вот, если принять во внимание, то что мы прежде уже взяли за основу базовые понятия... - и клетчатый опять взял Назара под руку и, углубляясь в дебри логики, они продвигались в недра отеля. Назар не мог прийти в себя от увиденного. Он даже пару раз усмехнулся, чем подзадорил оратора. Но волнение быстро улеглось, и в памяти стали проступать детали, которые он сразу вроде бы и не различил, но которые теперь, как фотоснимок в проявителе, проступали в памяти и складывались в цельную картину. Тусклый, исходящий и сверху и снизу свет, бутылки шампанского на столе, большой диван и контур и движения женских ножек над ним. По мере того, как виденное обретало чёткость в воображении, где-то в подсознании нарастало неопределённое чувство тревоги, подобное тому, какое бывает, когда болеешь зимой: в доме тепло, ты лежишь в тёплой постели, под двумя одеялами, в пижаме, пьёшь горячий чай, но больной организм сквозь толстые стены и все одежды чувствует холод зимы, и ты никак не можешь согреться. Он уже не слушал оратора, контур женской ножки отпечатался в его памяти, завладел вниманием и словно реально стоял перед глазами. Ножки, ножки, ножки, подумалось ему, сколько я их видел сегодня. Ножки в туфельках. Ножки без туфелек. Ну, ножки и ножки, туфельки и туфельки, что эти-то мне въелись? Характерные движения. Да, мощные фрикции. Все они здесь... Ну эта хоть не лесбиянка. Хотя мужика видно не было. Даже туфли не сняла. Экспромт страсти? Изящные ножки. И туфельки изящные. С маленьким остреньким каблучком. Да. Как у Маши. Назара пробило током.
   - Где же номер барона? - проскрипел он.
   - Я узнаю, когда увижу.
   Назар бросился назад, но вернувшись на несколько дверей, он уже не мог вспомнить точно, в какую он заглядывал. Оглядевшись, он вспомнил, уверенно повернул ручку и открыл дверь - в номере пожилая пара смотрела телевизор. Они не заметили его вторжения. Подошёл клетчатый.
   - Не тот?
   - Постарайтесь вспомнить хотя бы пару цифр, - простонал Назар.
   - Я сам уже ругаю свою рассеянность. Но в такой обстановке не обращаешь внимания на цифры и вообще...
   - Сотовый телефон у вас есть?
   - Мне он не нужен.
   - Хотя бы скажите, когда вы выходили, в номере оставался кто-нибудь?
   - Да, кто ж знает. Вышел-то я вместе со всеми... Но я боюсь высоты и...
   - Но на крыше-то все были?
   - Какая разница?
   - Большая разница! - закричал Назар.
   - Да, что это с вами?
   - Простите. Просто я...мне просто. Я жену потерял.
   - Вы потеряли жену?
   - Нет! Не в том смысле. В смысле не могу её найти. И не совсем жену... Её зовут Мария. Вы её видели на крыше?
   - А, это такая высокая стройная, с которой вы танцевали?
   - Нет!
   - Да что вы кричите?
   - Так в каком номере, чёрт возьми, мы были? Мы полчаса уже ходим. Вы сказали, что не поместились в лифт, когда все возвращались...
   - Ну..., это не совсем так. Я чуть пораньше...Просто я боюсь высоты...и...
   - Так они спускались или нет?
   - Да. Да спускались, это определённо.
   - Значит, все давно уже спустились, но мы с ними не встретились. Значит, мы ошиблись этажом. Верно?
   - Э...возможно.
   - А в какой лифт все входили, в ближний или в дальний от нас?
   - В дальний. Это определённо. Возможно.
   - Ё...! - Назар выразился от души.
   - Это вы сейчас что произнесли? - изумился клетчатый.
   - Мантра такая, на чрезвычайный случай.
   - Эффектно.
   - Я спущусь в холл, спрошу на ресепшн.
   - Гениальная идея!
   В этот момент из дальнего лифта высыпала компания и двинулась по коридору от них. Назар бросился за ними. Он видел Олли, видел Жерома, видел Курта, видел Ангелу, но за ними было ещё несколько человек, и рассмотреть их он никак не мог. И прежде чем он их догнал, вся компания скрылась в номере. На двери были цифры 1520. Он обернулся к клетчатому.
   - А в какой номер мы заглядывали?
   - Понятия не имею. Но кактус рядом был.
   - Тут через каждую дверь кактусы.
   - И колонна была.
   - И колонны тут через каждую дверь.
   - Зачем номер, зачем приметы? Это же наши вошли! Идёмте, идёмте. Выпьем пива, - полный мужчина в клетчатом пиджаке распахнул дверь и уверенно вошёл в номер. На ватных ногах Назар шагнул за ним. Остановившись на пороге, он всмотрелся, стараясь понять - в этот номер он заглядывал или нет? Тот же призрачный свет, такой же диван, бутылки на столе...Но такая картина может быть в половине номеров. Мария стояла у окна и курила. Рядом стоял Ян, они разговаривали, не глядя друг на друга. Не сводя с Марии глаз, Назар пересёк комнату и подошёл к ней.
   - Ты на крыше был? - выпустив в сторону струйку дыма, спросила она. - Китайские фонарики зажигал?
   - Я не зажигал, а ты?
   - Мы спустились в бар, - сказал Ян, улыбаясь своими ясными глазами, - выпили по коктейлю.
   - Ты не ходил запускать фонарики? - опять спросила Мария.
   - Нет. Я не ходил запускать фонарики.
   - Куда же ты опять исчезал? Опять плавал?
   - Ангела говорит, что ты очень красиво плаваешь, - сказал Ян. - Она говорит, что ты самый лучший пловец, какого она видела.
   - Где она меня видела?
   - В море. Где ж ещё?
   - Где в море?
   - Да в бухте.
   - Ну да, да, конечно.
   Голова Назара сама клонилась вниз. Глядя на ноги Марии, на туфли с маленьким каблучком, он произнёс:
   - Я вышел на минутку и заблудился, забыл номер. Не мог отыскать нужную дверь.
   - Ты заблудился? - Мария рассмеялась. - Капитан "правильный курс" заблудился?
   Назар через её плечо посмотрел в окно, но увидел на тёмном стекле контур вскинутых женских ножек в туфельках с маленьким каблучком. Он потёр подбородок.
   - Будете шампанского? - спросил Ян. - Я принесу.
   - Что-то не так? - Мария взяла руку Назара. - Куда ты всё время исчезаешь?
   - Ты не поднималась на крышу?
   - Да нет же. Мы с Яном, Сарой и ещё кем-то спускались в бар. Я не видела тебя с теми, кто поехал на смотровую площадку. Но и в номере тебя не было. Я не хотела оставаться одна в чужом номере. На другом лифте мы спустились вниз. Так, где ты-то был?
   Мария говорила спокойно, а Назар пристально смотрел на её губы, на то, как они двигаются, и от чего-то задыхался.
   - Как можно заблудиться в отеле? - удивлялась она.
   - Вышел на минутку и заблудился.
   - Ты был один?
   - Один. Потом встретил вон того профессора, и мы плутали вместе.
   - Назар, что-то не так? - спросила Мария. - На тебе лица нет. Что случилось?
   Вернулся Ян с тремя бокалами шампанского.
   - Шампанское, действительно великолепное, - восторгался он. - Говорят, мы много потеряли, не пойдя наверх, было очень красиво.
   - Всё в порядке, - сказал Назар Марии.
   - Ребята, у вас, что тут серьёзный разговор?
   - Нет.
   - Нет.
   Но Ян уже удалился.
   - Как ты себя чувствуешь? - спросила Мария.
   - Прекрасно, - ответил Назар. - Прекрасно. А ты?
   - Замечательно.
   - Не устала?
   - Нисколько. Ты столько пьёшь. Как твоя поджелудочная?
   - Да прекрасно.
   Они помолчали.
   - Мне кажется, - сказала Мария, - ты плохо себя чувствуешь, ты устал.
   - Нисколько.
   - Давай поедем домой.
   - Ну, что ты. Тут так весело. Мне кажется, тебе тут нравится.
   - А тебе?
   - И мне нравится.
   - Тогда в чём же дело?
   - Да ни в чём.
   - Я же вижу.
   - Ну, хорошо, я устал, плохо себя чувствую, и мне тут всё надоело и давай поедем домой. Если можно назвать домом гостиницу.
   Мария посерьёзнев, внимательно на него посмотрела.
   - Что случилось? - спросила она.
   - Да ничего не случилось. Просто мы растерялись, я волновался.
   - Волновался?
   - Просто я соскучился. Мы тут так далеки друг от друга.
   - Господи, Назар, ты иногда меня так пугаешь.
   - Пугаю?
   - Удивляешь. Если хочешь, конечно, поехали в нашу гостиницу.
   - Нет, если хочешь, давай останемся.
   - Поехали, поехали. Честно говоря, я с ног валюсь.
   Назар хотел предложить присесть, но взглянув на диван, заторопился.
   - Поехали. Хорошего по маленьку.
   Спускаясь в лифте, они молчали. Назар привалился к стенке, Мария привалилась к нему, и положила голову на его плечо. Глядя на своё отражение в зеркале, он назвал себя идиотом. Он заметил, что Мария, так же смотрит на своё отражение и взгляд её так же не переполнен нежностью. В зеркале их взгляды встретились, и они одновременно затряслись от смеха.
   - Пираты с летучего голландца, - смеялась она.
   - "...как в бане пасатижи", - вздыхал он.
  
  
   С утра шёл дождь. Недвижные тучи плотно теснились до самого горизонта, море волновалось серой зыбью, ветер комкал лужи на дорожках и баламутил мелководье их бухты. Назар стоял у окна и смотрел, как по стеклу стекает вода. Мария лежала в кровати, положив голову высоко на подушки.
   - А ещё можно попросить у Сабины телевизор, - говорил Назар, - пару пледов, подогреть вина и смотреть... и что-нибудь смотреть.
   - Ну, что ты так переживаешь? - успокаивала его Мария. - Завтра наступит солнца рассвет...
   - Да, да. То есть, я за тебя переживаю.
   - Вот за меня-то переживать не надо. Намешала вчера всего, вот и... Давление. Хоть не так обидно, что не солнечный день пропадает.
   - Может, всё-таки выпьешь вина? Неужели ты никогда не похмелялась?
   - Я уже выпила таблетку, милый.
   - Спущусь, попрошу принести завтрак.
   - Обед уже. Позвони, Сабина принесёт.
   - Заказывать еду по телефону, это всё равно, что назначать свидание вслепую.
   - Ну, сходи, пообедай.
   - А ты не хочешь?
   - Нет, нет. Я полежу.
   - И всё же, чего тебе принести?
   - Ничего.
   - Кофе?
   - Нет.
   - Творог?
   - Самую малость.
   - Вина?
   - Нет.
   - Отбивную, блинчиков, взбитых сливок, омлет, сливы, виноград...
   - Ничего не хочу. А вот ты иди и пообедай и поешь, как следует. И выпей терновки.
   - На земле не было б разводов, будь все такие женщины.
   - Иди, поешь. И ничего мне не неси. Я попробую заснуть.
   - Вот это дело.
   - Надень рубашку, свитер и кроссовки.
   - Или посидеть с тобой? - спросил он, надевая свитер.
   - Иди, иди. Не заставляй меня чувствовать себя, как хромой в походе. Я потом позавтракаю. И выпей тёплого вина и терновки.
   - Ну, я пойду?
   - Иди спокойно обедай.
   - Постарайся уснуть.
  
   Хозяин опустил навес с боков крыши так низко, что в ресторанчике было относительно тихо, но холодно, как всегда кажется холодно у моря в дождь. Назар сел поближе к разогретой жаровне и заказал прожаренный бифштекс с картошкой. Пока повар это готовил, он спросил Сабину, можно ли подогреть для него вина и как они это делают. Сабина сказала, что для этого у них есть специальная керамическая посуда. Назар хотел сам подогреть вино. Сабина принесла небольшой керамический сосуд с ручкой, похожий на ковш и бутылку красного вина. Ловя ковшиком тепло над жаровней, вдыхая аромат вина, прислушиваясь, как по тенту постукивают капли, Назар заставлял себя ни о чём не думать. Потом он перелил вино в стакан и, отпивая его маленькими глоточками и, чувствуя, как по всему телу разливается тепло, он сказал себе: не такой уж сегодня серый день. За столом пиратов сидели три молодых человека в спортивных куртках, они быстро и молча ели рыбу с картошкой. Пили они сок, и Назар подумал, что это наверняка спортсмены. А когда Сабина подала им счёт и они расплатились, он заключил, что они не из их гостиницы. Сабина подала ему бифштекс, и он спросил:
   - Эти спортсмены не ваши постояльцы?
   Сабина удивилась вопросу, но ответила с гордой улыбкой:
   - Нет.
   - Популярность вашего ресторана растёт на всё побережье?
   - Ну, что вы.
   - А что-то сегодня не видно твоей сестрички? - спросил он, нарезая мясо.
   - Ани?
   - Да, Ани.
   - Позже придёт.
   - Успеваешь одна?
   - Сегодня мало клиентов.
   - Передай повару мои восторги.
   - Спасибо. Передам.
   - А отцу скажи, что я перепробовал все возможные напитки на всём побережье и авторитетно заявляю, что лучше его терновки ничего нет.
   Сабина просияла.
   - Будите?
   - Конечно.
   От тёплого вина и горячего мяса, в укрытии тента, по которому мерно постукивал дождь, Назару стало уютно. Сабина подала терновку. Назар налил рюмочку, отрезал кусок мяса, смело отрезал хвостик фирменного перчика и решительно отправил всё в рот. И ещё не успев разжевать, почувствовал, не просто языком, всеми внутренностями - взрыв, дыхание перехватило. Стараясь не подавать вида, он запил вином, но тёплое вино только распалило жжение. Он накинулся на салат. Сок томатов дал ему возможность вздохнуть. Продолжая есть картофельное пюре, мясо, хлеб, салат, он долго не различал никакого вкуса, только острое жжение. Когда пожар наконец-то стал утихать, и ему показалось, что худшее уже позади, он смело опрокинул рюмку терновки и только тут прочувствовал, как далеко ему до местных пиратов. Отвернувшись, он, широко раскрывая рот, постарался отдышаться. А когда повернулся, то успел заметить, как быстро повар уткнулся в кастрюлю, но растянувшиеся створки его губ выдавали, что он горд действием своего произведения. Назар перевёл дух, подозвал Сабину, и, как ему казалось, очень лаконично попросил охлаждённого вина. Лёгкое, с кислинкой, холодное вино принесло, наконец, облегчение и он спокойно продолжил обед. Возвращаться в номер он не спешил, не хотел тревожить Марию, пусть она спокойно поспит. Свежий озонированный воздух, плюс винно-перце-терновый коктейль способствовали аппетиту, и он заказал ещё рыбу. Сегодня были прекрасные крупные сардины, и он попросил небольшую порцию, совсем маленький кусочек поджаренной сардины. Но Сабина подала огромный кусок настолько соблазнительно румяного филе, так изящно украшенного маслинами и зеленью с таким ароматным соусом, что Назар не стал роптать и лихо, опрокинув рюмку терновки, приступил к его поглощению. Рыба была нежной и сочной, и запивал её Назар молодым белым вином. Чередуя доли рыбы, соуса, салата, пюре, он в какой-то момент почувствовал, что во всей этой комбинации ему уже чего-то не хватает. С азартом каскадёра он добавил тоненькое колечко фирменного перца. На этот раз шок не был так силён, пожар уже не сжигал всё, а усиливал вкус всего букета в целом. Эти новые вкусовые ощущения были для Назара приятным открытием, он был доволен, это расширяло его восприятие и, как ему казалось, как-то приближало его к рангу пиратов. Продолжая трапезу, поднимая бокал, он посылал салюты повару, Сабине, даме, сидящей через стол от него, и не вспоминал об ограничениях диеты, таблетках и ни о чём другом. Когда Сабина убрала пустые тарелки, он закурил и, чувствуя одним боком тепло от жаровни и слушая мерный стук капель, стал разглядывать полосы на мокром тенте. И увидел на его фоне фантом женских ножек в туфельках с маленьким каблучком, и ему стало ясно, что всё это время он подсознательно подбадривает и уговаривает себя и хочет показать и повару и Сабине и этому стручку, что у него всё хорошо и ничего не произошло. И заронившаяся прежде тревога, накрыла его целиком. Он замер, словно быстро пробежал пол поля и только тут вспомнил, что видел позади табличку "мины". Медленно отпивая вино, вглядываясь в полосы на мокром тенте, он старался прояснить свой взгляд и чётко увидеть реальность.
   Полоски дёрнулись, хозяин поднял тент, и оказалось, что дождь прекратился и Солнце, уже клонясь к западу, освещает посветлевшее море.
   Назар попросил Сабину собрать ужин и с подносом в руках поднялся по лестнице. Когда он подошёл к двери, её распахнула Мария.
   - Ой, забота ты моя! Это всё мне? А я уже оклемалась, - Мария была бодра, причёсана, слегка накрашена.
   - Ух, ты. Тебе лучше?
   - Я в порядке. Мне надоело лежать и ныть, время-то идёт, - она знала, что он рад, что она повеселела. - Не киснуть же нам из-за меня весь день в четырёх стенах. Погода не пляжная и я подумала, а как там поживает наша картина?
   - В ресторане?
   - Да, в ресторане на горе.
   - И что, ты предлагаешь поехать в тот ресторан? - Назар поставил поднос на комод.
   - Ну да. Что мы мотаемся непонятно где, непонятно с кем. Едем в наш ресторан. Посидим вдвоём, посмотрим картину, потанцуем.
   - Ты, правда, хорошо себя чувствуешь?
   - Да прекрасно я себя чувствую. Переодевайся. Но, если ты не хочешь, давай посидим здесь.
   - Если ты хочешь, поедем, - сказал Назар. - Прекрасная идея. Конечно, едем.
  
  
   Когда они ехали в такси, Назар плавно говорил:
   - Похоже, мы и с местными жителями и с приезжими из других краёв, неплохо поладили.
   - Мне тоже так кажется.
   - Получается, что так. Похоже, мы действительно коммуникабельные и общительные люди и быстро сходимся с представителями других цивилизаций.
   - Но, мне кажется, что раньше говоря об адаптации, мы имели ввиду не эту курортную атмосферу.
   - Милая, ты сейчас сказала очень мудрую вещь. Конечно, мы готовились к другому. Курортная атмосфера это нечто особенное. Начинать "новую жизнь", так мы, кажется, говорили? нам предстоит совсем в другом социальном климате. Это всё впереди.
   - Прорвёмся. Но, пока мы отдыхаем.
   - Конечно. И здорово отдыхаем, верно?
   - Всё так. Всё так хорошо, как мы и не могли предположить. Но мне кажется, мы не хотели на этом "пит стопе" говорить о финише. Мы всё уже решили.
   - Ты опять права. Мы всё давно решили и делаем так, как решили. И пока не говорим о дальнейшем пути, - сказал Назар. - Ты сегодня как-то подозрительно рассудительна.
   - Я очень быстро избавлюсь от этого.
   - Поторопимся вместе.
   - Мне тебя ещё догонять и догонять. Выпил терновки?
   - Конечно. Теперь джин мне будет казаться пустым.
   - Ты опять не пьёшь таблетки. И я забываю напоминать тебе.
   - Тебе надо очень поторопиться догнать меня, - сказал Назар.
   Машина, резво разворачиваясь в шпильках, быстро взбиралась по серпантину. Назар отметил про себя, как эффективно в таких поворотах работает полный привод. А когда он уже с надеждой подумал, что вся его тревога всего лишь оптическая путаница, она неожиданно спросила:
   - Сколько мы ещё здесь пробудем?
   - Мы хотели пробыть здесь столько, - опять насторожившись, проговорил он, - сколько потребуется для "внутреннего равновесия".
   Мария рассмеялась.
   - Как серьёзно мы говорим об отдыхе!
   - Отдых серьёзная штука.
   - Как же можно с таким подходом отдохнуть?
   - Собственно, мы можем в любой момент сесть в машину и продолжить путь.
   - Да. Это придаёт уверенности, правда?
   - Располагать собой это...это...Это да, тут нужна уверенность.
   - Как-то не уверенно ты это говоришь.
   - Я уверен в себе и в нашем маршруте, как наш повар в своём перце.
   Мария рассмеялась.
   - Ты всё-таки попробовал?
   - Да. Не зря я опасался, это нечто.
   - Сумасшедший. Тебе же нельзя.
   - Именно поэтому он так и манил меня. Мне понравилось.
   - Будь осторожен, - проговорила она, - острые ощущения всегда заманивают, ...а последствия.
   Назар молча, сбоку посмотрел на Марию.
  
   В ресторане было многолюдно, шумно, весело, звучали латинские ритмы. Карнавальный тон задавала компания молодых людей, сдвинув несколько столов, они что-то праздновали. Метрдотель со скорбной торжественностью попросил их подождать у бара: свободных столиков не было. Назар предложил уйти.
   - Превратили нашу галерею в балаган, - ворчал он.
   Но Марии нравилась атмосфера, она сама уже была весела, энергична и потянула Назара танцевать. Звон духовых, треск кастаньет, зажигательные переборы гитар, яркие платья, весёлые лица - какие тревоги? какие вопросы? - Назар танцевал, как матадор. Остановившись у стойки бара, они взяли по мартини и, отыскав глазами свою картину, послали ей салют, чокнулись и выпили. И тут же подошёл метрдотель, и уже сверкая гостеприимным радушием, предложил им столик на террасе. Их картина висела через стол от них, но за арочными колоннами им было её не видно. И сделав заказ, они прошли по террасе и, остановившись за колонной, чтобы не тревожить людей, взглянули на пейзаж с фигурой в красном. Мария, обняла Назара сзади и, касаясь губами его уха, зашептала:
   - Знаешь, что в этом самое прекрасное? Этот сказочный сон не кончается и праздник продолжается. И самое прекрасное в том, что время будет идти, мы будем далеко, а эта картина будет такой же, как тот вечер. И такое же красивое воспоминание останется у нас. Это какое-то чудо, магия. Я никогда не была так счастлива. Она останется здесь, как запечатлённое счастье, и также в наших сердцах навсегда останется кусочек того вечера, останется счастьем. Ведь только мы знаем, какое счастье запечатлено на этом холсте.
   Назар разделял её чувства. А то, что ему опять показалось, будто всё это было ужасно давно и ужасно далеко, он постарался скрыть, даже от себя. Вернувшись за свой стол, они ещё раз выпили за художника, и Мария призналась, что она ужасно голодная. Она с аппетитом ела и с воодушевлением говорила о влиянии погоды на самочувствие и ландшафта на настроение. Назар только пробовал десерт, пил вино и любовался Марией. Когда, выстраивая параллель между микроклиматом их бухты и своим эмоциональным состоянием, она, подняв бокал, взглянула в зал, в её глазах показался испуг, потом растерянность, потом она рассмеялась. Назар обернулся и увидел, как Сид настойчиво что-то требует от метрдотеля, Курт и Софи атакуют его с флангов, а Николь, Ян, Ангела и Жером, прошли к бару. Назар повернулся к Марии, они оба были растеряны, но растеряны по-разному, и оба старались скрыть это.
   - А это уже минусы маленького городка, - пробормотал он.
   - Вот вездесущие, - сказала она.
   - Уйдём через балкон?
   Но Сид уже заметил их и, радуясь, как Колумб земле, вёл всю компанию к их столику. Все были рады встрече и звонко целовали Назара и Марию. Вокруг стола поднялась суета. Сид упрекал метрдотеля в забывчивости (сам он впервые был здесь) и требовал подставить стол и стулья. Скромная Николь предположила, что может быть Назар с Марией хотели провести вечер вдвоём. В общем гомоне эта фраза прозвучала так странно, что все на минуту застыли, и Назару пришлось уверять, что они просто пропадали без их общества. Он даже упрекнул Николь в неуместном снобизме. Когда все, наконец-то расселись, выяснилось, что Сид и Жером ещё не видели ту самую картину. Все посмотрели на них с сожалением, и Назару пришлось опять рассказывать эту историю. Уже все вместе выпили за живопись и решили взглянуть на пейзаж. Остановившись за колонной, они, аккуратно, насколько это было возможно такой группой, заглянули в арку. Люди, ужинавшие под картиной, сначала не обращали внимания на группу незнакомцев, смотрящих куда-то поверх их голов. Когда Жером, скрестив руки и устремив горящий взор, выступил вперёд и замер, сидящие за столом начали оглядываться по сторонам. Жером не смог сдержать восхищения и произнёс несколько слов о художественных достоинствах пейзажа. Но он видимо был очень впечатлительной натурой и как-то так расчувствовался, собственная речь воодушевила его, на него нашёл стих и он разразился гимном, воспевающим духовное превосходство чистой эстетики над грязным реализмом. Сид дипломатично заверил ужинающих, что им не стоит беспокоиться, и они могут продолжать спокойно есть. Сухой, бледный мужчина с длинным кривым носом поднялся и, бросив салфетку в тарелку, спросил, что им нужно? Ситуация грозила получить негативное развитие. Но взгляд Жерома уже пылал просветлённой братской любовью и духовно лобызая кривоносого, он призвал всех наполнить сердца благодарностью неизвестному художнику, который силой своего таланта пытается внести в их жизнь, жизнь алчных потребителей, чревоугодников и пьяниц, частичку прекрасного. Ведь мы не хотим или даже не способны видеть прекрасное, - сокрушался Жером, - и вот находится человек, художник, который не может с этим мириться и напоминает нам, что такое красота. Дама с жемчужным ожерельем уронила вилку. Не мы, - продолжал Жером, встряхивая волосами и всё более воодушевляясь: в горле у него что-то хлюпало, глаза источали уже вселенскую скорбью, - не мы, но красота стучится в наши омертвевшие души. Какой силы надо иметь талант, какое обострённое чувство прекрасного, чтобы сконцентрировать на этих дюймах красоту окружающего мира и пробовать и пробовать достучаться до наших душ. Нет, господа, нет, это не красота втиснута в эту рамку, эта рамка врезается в скорлупу, которой мы закрываем наши души от красоты. Нам выгодней быть слепыми, глухими, только не трогайте нашу утробу! Пусть наши души будут пустыми и мёртвыми, лишь бы была сыта, набита наша утроба! Я не боюсь быть смешным, господа. Человек, до тех пор остаётся человеком, пока в нём живо чувство прекрасного, пока он способен воспринимать красоту. И ещё есть такие люди, которые, оставаясь в неизвестности, трудятся и пытаются напомнить нам о том, что мы живые души. Но надо набраться мужества и признать, что стремление художника, увы, пропадёт даром. Мы будем пить и жрать, не обращая внимания на это окно в мир красоты. Нами движут лишь утробные инстинкты... От переполнявших его эмоций Жером запнулся, схватил со стола бокал и залпом выпил. Бледный взволнованный мужчина растерянно хлопал глазами. Женщины поднялись из-за стола и, не оборачиваясь, удалились. Мужчина последовал за ними. Только самая молодая, обернувшись, покрутила пальцем у виска. Проводив их взглядом, Жером откашлялся, императорским жестом подозвал официанта и велел очистить стол и перенести их тарелки и стулья. Растроганная Софи назвала его циником, Николь чудовищем. Жером уверял, что он говорил искренне и, в конце концов, они ведь приехали сюда ради этой картины. Кстати, пейзаж действительно неплох. Когда все опять расселись, Назар спросил Жерома, читал ли он "Мёртвые души"? Он спросил, где это печаталось. Ян придвинулся к Назару и, замирая от радости, словно преподнося ему подарок, сообщил, что они нашли дайвинг клуб. Выдав эту потрясающую новость, Ян смотрел, ожидая реакции. Реакции не было. В этом городке дайвинг клуба нет, продолжал Ян, но южнее город крупнее и там есть дайвинг клуб и они созвонились и всё узнали. Это не далеко, можем выехать хоть завтра. Назар не выражал восторга. Ян решил донести до него все приемущества погружения в акваланге и пустился в описания прелестей подводного мира. В акваланге можно опускаться на большую глубину, не надо задыхаться и постоянно выныривать, как с трубкой. Инструкторы знают интересные места и маршруты. Ангела поддерживала эту тему. Она тоже будет погружаться. Она уверена, что Назар оценит удобства погружения в акваланге. Как любитель погружений, он будет рад возможности расширить область необычных ощущений. А для тех, кто не хочет погружаться, там есть чудесный аквапарк. Как чудесно, что у нас подобралась такая чудесная компания. Очарование уединения медового месяца у всех давно уже позади. Отдыхать такой компанией гораздо веселее. Сид пригласил Марию танцевать. Она взглянула на Назара, он мило улыбнулся. Жером пригласил Софи. Назар отошёл к бару и попросил двойную порцию водки. Взяв рюмку, он посмотрел в прозрачный напиток и выпил одним глотком. Потом вышел на балкон и закурил. Но Ангела не дала ему уединиться. Не допуская возражений, она потянула его танцевать. Она хотела танцевать именно с Назаром. Она любит танцевать, она даже когда-то училась бальным танцам. Но она часто испытывает затруднения с партнёром. Не то чтобы затруднения, но у неё редко с кем получается парный танец. Она знает, что она танцует неплохо, и она старается создать дуэт, пару. Но она не чувствует партнёра. Точнее сказать, она чувствует, что они не совпадают, не складываются и пары не получается. А Назар даёт ей ощущение пары, и танец получается и это восхитительно. Ангела двигалась изящно. Назар переминался с боку на бок. Ангела говорила, обдавая его шею тёплым дыханием. Назар молча смотрел, как Мария через плечо Сида взглядывает на Яна, и как он старается не смотреть на неё. Назар с силой прижал Ангелу к себе. У неё округлились глаза, дыхание сбилось. Он ещё плотнее обнял её и заговорил ей в ухо на русском языке:
   - Ты и я родились в разных галактиках. И как тебя, так и меня тысячу лет мучил холод одиночества. И я, так же как и ты, всегда знал, что от этого одиночества спасти меня можешь только ты. Мы знали, что только когда мы соединимся вместе, сольёмся в единое целое, наш мир озарится счастьем. И мы отправились на поиски. Ты не знала где, в какой стороне бесконечности ты встретишь меня. Я не знал где искать тебя. Но мы оба знали, что мы движемся в поисках друг друга и когда-нибудь обязательно встретимся. - Хелен начала дрожать. Назар обнимая её, продолжал: - И мы блуждали в бесконечности, мы летели во тьме, продирались сквозь чёрные дыры, пробивались через метеоритные дожди, сгорали в солнечных бурях, уварачивались от комет и летели и мчались всё дальше и дальше, зная, что где-то кто-то также стремится к тебе. И вот мы, наконец-то, встретились и нам больше никто не нужен, и мы никому, кроме друг друга не нужны. И мы готовы слиться и вспыхнуть одной звездой, и согреть и оживить её силой нашей любви...Но чуть позже становится понятно, что слишком многое каждый из нас потерял в этом пути. Так много, что некоторые клетки души уже не могут восстановиться.
   Музыка смолкла. Назар отпустил растерянную Ангелу и сказал по-английски:
   - Меняется ли от перемены мест строение души? Я уверен, что нет. И даже в самом малом, самом изуродованном, самом изорванном осколке души есть код свободы.
   В глазах Ангелы был испуг, она отшатнулась от Назара и, глядя себе под ноги, пошла в дамскую комнату. За ней последовала Мария. Ян и Жером вышли на балкон. Назар выпил у стойки водки, прошёл на балкон и закурил. Оркестр грянул румбу. Ян что-то говорил Жерому в самое ухо. Назар сказал Жерому, что ему надо поговорить с Яном тет-а-тет. Жером ушёл к столу. Ян вопросительно посмотрел на Назара своими чистыми глазами. На балкон ввалилась группа молодых людей. Разгорячённые парни, перекрикивая музыку, кричали что-то друзьям, сидевшим на площадке внизу, и бросали в них серпантин.
   - Я хотел тебе сказать ... - начал Назар.
   Снизу на балкон кинули букет цветов. Парни, ловя букет, прыгнули, как волейболисты над сеткой, и Яна и Назара толкнули с разных сторон, букет полетел назад. Назар предложил отойти в уголок.
   - Я хотел сказать тебе... - повторил Назар.
   Снизу опять влетел букет и ударился в потолок, парни бросились ловить его.
   - Иди ты в жопу со своим аквалангом...- Назар ударил правой короткий боковой, но на Яна сзади кто-то налетел и удар пришёлся вскользь в чей-то лоб. Ян выпрямился, парень упал, на него букет, молодёжь бросилась поднимать товарища и букет. Назар наклонился, взял голову юноши в ладони, посмотрел в глаза, юноша озирался, не понимая, что произошло. Травмы нет, всё в порядке. Ян также оглядывался, он тоже не уловил удара. Назар оттолкнул Яна и пошёл в зал. Подойдя к столу, он положил под тарелку, из которой ел деньги, взял Марию за руку и повёл её к выходу.
   - Мы уходим? - удивилась она. - Что случилось?
   - Мы уходим.
   - Что-то произошло?
   - Сейчас ничего не произошло.
   - Тогда в чём же дело?
   - Мне надоело всё это.
   В такси ехали молча. Мария не выражала удивления таким уходом, не задавала никаких вопросов, не произнесла ни слова.
   Войдя в номер, она быстро разделась и прошла в душ. Назар вышел на балкон и сел в кресло. Когда чуть позже она в халате вышла на балкон, она была вновь разговорчива: возмущалась цинизмом Жерома, осуждала бестактность Сида, вообще удивлялась взаимоотношениями в компании, называла вечер странным, а Назара деликатным, но ему казалось, что говорит она всё это только для того чтобы что-то говорить.
  
   Проснулся Назар под тяжестью вчерашних событий. Мария предлагала идти на пляж, но он, глядя с балкона на бухту, видел, что вчерашнее волнение, так же как и в его душе, замутило воду в бухте. Погода была ясной и тихой, и он очень хотел плавать, очень хотел погружаться, погружения ему были необходимы, но только не в смятённом настроении, не в мутной воде. Просто плавать в море, не погружаясь, он не хотел. Но она звала. И он с тревогой поймал себя на том, что за всё то время, что они вместе, ему впервые захотелось побыть одному. И понимая, что это надо скрывать от Марии, он почувствовал лёгенькую тошненькую гадливость... не то к самому себе и своим подозрениям, не то к похмелью, а может быть к мути в воде и прочим фантомам... Мария, сама не зная, нашла нейтральный выход. Она раскинула на балконе шезлонг и устроилась загорать: с кремами, напитками, журналами и без купальника. А ему предложила позавтракать одному - у неё разгрузочный день. Спустившись вниз, Назар постоял, глядя на молочную воду залива, и отправился на рынок.
   Не спеша шагая по чистым улицам, он рассеянно смотрел по сторонам и непроизвольно различал прохожих на местных и туристов. Через несколько кварталов на улице стало теснее: люди с сумками и корзинами, наполненными фруктами, рыбой, зеленью, шли ему навстречу, рынок был рядом. Разглядывая встречных прохожих с покупками, он отметил что-то новое. Присмотревшись, он понял - это были простые обыватели: домохозяйки, главы семейств, дети, служащие, никак не связанные с обслуживанием или наживанием на туристах, просто горожане. Кто-то нёс к обеду сардин, кто-то к ужину мясо, кто-то остановился поделиться новостями со знакомыми, кто-то торопился, чтобы приготовить для пришедших со школы детей и, прибежавшего в перерыв мужа...Обычный день обычных людей. Назар с завистью смотрел на этих людей. У самого рынка он зашёл в кафе и попросил чашку кофе. Хозяин, немолодой мужчина с бурыми усами на бледном лице, не взглянув на него, машинально ловким движением налил чашку из машины. Присев за столик, Назар сделал глоток: кофе был на редкость крепким и насыщенным и он сразу решил, что выпьет ещё чашку. В кафе было тихо, чисто, вкусно пахло кофе, за столиками сидели одни мужчины, все они читали газеты. Над стойкой работал телевизор, но без звука. Отпивая кофе, Назар наблюдал за стайкой голубей на булыжной мостовой. Рано утром мостовую поливали водой, и голуби купались в оставшихся лужицах. Не обращая внимания на шагающих людей, они охорашивались, поблёскивая сизыми пёрышками в утренних лучах. Серый с белым пятнышком на груди самец прессинговал голубку, не давая ей спокойно напиться. Глядя на птиц, Назар пытался понять или даже как-то выяснить, причину, есть ли она? своего беспокойства. Когда голубка, психанув, взлетела, хозяин включил телевизор громче. Все мужчины опустили газеты и с напряжённым вниманием стали смотреть выпуск новостей. Диктор, читая с листа, говорил очень быстро. За ним появилась карта страны, страну, от моря, до границы пересекала ломаная линия. Потом на экране замелькали боевые машины, забегали люди в хаки, захлопали выстрелы, мелькнул самолёт, какой-то город дымился, пылали здания, мирные жители метались по улице. Люди в кафе, не шевелясь, смотрели на экран. Когда новости закончились, хозяин выключил телевизор и оперевшись на стойку, отвернулся к окну. Трое мужчин, по виду крестьян, резко встали, швырнули газеты на пол и быстро вышли на улицу. Чернявый старик что-то крикнул им вслед, и сразу заговорили все. Кто-то был чем-то возмущён, кто-то взбешён, кто-то напуган и все были взбудоражены. Назар поднял брошенную газету. На странице была такая же карта, как на экране. Развернув газету на столе, он долго, сначала оторопело, словно не веря своим глазам, потом внимательно и подробно разглядывал карту. Потом встал, положил на стол мелочь и с газетой в руке, вышел из кафе. Стайка голубей всё так же ворковала у лужи, птицы лишь слегка расступились, пропуская Назара, и продолжили сои водные процедуры, когда он прошёл над ними. Влившись в людской поток, Назар двигался по рынку. Останавливаясь вместе с покупателем у прилавка, отстраняясь от тележки с ящиками фруктов, пропуская грузчика, огибая лотки, он пересёк рынок и опять вошёл в какое-то кафе. В этом кафе не было телевизора и газет, но был бар: кто-то торопливо пил кофе, поглядывая над головами на свой прилавок, кто-то обсуждал какие-то сделки за бутылкой вина, кто-то ни на кого не глядя, опрокидывал рюмку. Назар взял коньяк и присел за столик. Выпив залпом рюмку, он закурил, развернул, разгладил на столе газету и долго смотрел на карту, на ломаную линию, которой была обозначена граница противостояния, район боевых действий. Эта линия перечерчивала страну поперёк. И перерезала линию их дальнейшего маршрута. Назар взял ещё рюмку и, отпивая уже маленькими глотками и не торопливо затягиваясь, постарался взглянуть спокойно и на эту ситуацию. (Дежавю... Танки, пулемёты, пиф-паф, старый проверенный, срабатывающий, как порох приём, всё того же сценария. Сначала телезомбирование масс. Бигмак, спирт, героин, алчность, похоть. Переворот идей. Перестановка духовных ценностей. Перенаправление энергии. Стравливание народов. Расчленение государства. Глобальный контроль. Перераспределение материальных ценностей. Порабощение под знаменем свободы. Но в первом акте всегда ложь. Потом порох. Ложь порождает кровь, кровь питает ложь. Воспроизводство зла. А кто-то снимает с этой кровавой пены сливки денежных знаков. И всё это для того, чтобы приумножить тьму.) Назар сложил и пальцем оттолкнул газету с таким видом, будто прочитал её всю и не нашёл в ней ничего для себя нового.
   После третей рюмки он был собран и сосредоточен. Подойдя к стойке, он попросил телефон и позвонил Марии.
   - Мы совсем забыли про нашу лошадку, - спокойно сказал он в трубку.
   - А что с ней?
   - Вот и я подумал, как она там? Не помню, до какого числа я оплачивал стоянку. Схожу, проведаю, оплачу. Ты там не обгорела?
   - Я равномерно. Что на море сегодня не пойдём?
   - Хочешь на пляж?
   - Да вообще-то мне и здесь хорошо. Я думала, ты хочешь. Погода чудесная.
   - Ну, я вернусь и решим.
   Положив трубку, он рассчитался, вышел из кафе, бросил газету в урну и быстро, не обращая внимания на окружающих, вниз по ступеням бегом, вернулся в гостиницу. Прежде чем войти в номер, он отдышался. Медленно повернул ручку, очень осторожно открыл дверь и мягко ступая, вошёл. Выглянув из-за угла прихожей, он посмотрел через комнату в окно. Видно ему было только шляпку, Мария неподвижно лежала в шезлонге. Игнорируя желание рассмотреть её всю, Назар отступил назад в прихожую. Двигаясь очень плавно, он достал с полки сумку, медленно расстегнул молнию, вынул барсетку с документами, застегнул сумку и аккуратно поставил её на место. Потом так же бесшумно вышел и закрыл дверь.
   Парковка была оплачена до конца недели, и Назар это хорошо помнил. Прежде чем запустить двигатель, он проверил уровень масла и охлаждающей жидкости. Потом, заведя мотор, хорошо его прогрел, вырулил с паркинга, выехал на шоссе и помчался на юг. Машина хорошо слушалась руля, чётко проходила повороты и легко ускорялась, когда он обгонял другие машины. Музыка заглушала звук мотора, и он поглядывал на тахометр. Когда шоссе вытянулось ровной прямой, он перестроился в крайний левый ряд и раскрутил двигатель до предельных оборотов. Ускоряясь, машина мчалась вперёд. За рулём Назар чувствовал себя уверенно. Все его страхи и тревоги остались позади и, увеличивая скорость, он отрывался от них всё дальше и дальше. Он был уверен в своих силах и в правильности своего решения. Через какое-то время он сбросил скорость, свернул с шоссе, подъехав к порту, припарковался, вышел из машины и вошёл в здание морского вокзала. Потом вернулся в город, загнал машину на мойку и присев за столик кафе, развернул атлас. Карта в атласе - карта в газете. Линия маршрута - линия боевых действий. Клубок несовместимых линий. Несовместимых. Но они всё-таки переплелись.
   На чистой машине Назар вернулся на паркинг и долго о чём-то говорил с хозяином. Хозяин был очень доброжелателен. Почёсывая волосатую грудь под толстой золотой цепью, он не весело улыбался. Завершив разговор рукопожатием, они даже выпили по рюмке коньяка. Назар взял из машины сумку и поспешил опять в гостиницу.
   Войдя уже без осторожности, Назар бросил на пол сумку и увидел на зеркале записку: "Подрумянилась, ушла в салон причипуриться. Не скучай, я скоро".
  
   Он лежал на кровати и наблюдал, как в прямоугольнике окна темнеет небо, и как ромб солнечного света медленно ползёт по стене. Сужаясь, ромб перемещался к окну всё ближе и превращался из золотисто жёлтого в золотисто огненный. Чем тоньше становилась полоска света, тем плотнее в углах комнаты сгущался полумрак. И вот, вспыхнув на раме, солнечный луч, выскользнул из комнаты и робкий полумрак из углов разросся в сумерки. Но небо ещё улавливало лучи удаляющегося светила и словно створка раковины хранящее жемчужину, удерживало его сияние.
   Как организм человека при заболевании вырабатывает вещества противостоящие вирусу, так и душа хранит запасы когда-то пережитых, то есть созданных чувств, и в определённый момент оживляет и выпускает их. Хранятся эти вещества-чувства где-то там, что обобщённо называется памятью. Где-то на каких-то частотах памяти хранится, как зафиксированная в нотах мелодия, пережитая, т. е. созданная когда-то композиция определённых чувств, из которых слагается состояние души, называемое счастьем. Процессы эти почти не поддаются сознательному управлению, но бывает, что инстинкт самосохранения включает защитную систему, душевная память оживает и человек делается счастливым.
   Детство Назара было серым и малорадостным, и тем обострённее он чутко улавливал и тянулся ко всему доброму и красивому, и душа его стремилась впитать и, переработав, самостоятельно создать своё счастье. Сильное, реальное как солнечный свет, неизменно живое, как молекула воды счастье создавалось не какими либо выдающимися событиями и свершениями, но маленькими радостями, которые он собирал по крупицам и бережно, как белочка орешки, хранил в глубине души. Оно зарождалось тем зимним утром, когда он проснулся, и долго лежал в своей кроватке, слушая приглушённую речь в кухне и прижимая пальчик, растапливал на разрисованном морозом стекле дырочку и смотрел, как плавно падает снег и всё вокруг белым-бело и из сугробов торчат серые заборы. Он лежит с компрессом на шее, от которого пахнет камфорным маслом и, глядя на улицу, мечтает, как было бы здорово сейчас полазать в этих сугробах, какие ходы он проделал бы, какую крепость построил. А на яру над рекой ребята, наверное, уже залили горку, и катаются теперь всей ватагой. Но бабушка, ни за что не отпустит его гулять, она считает, что он болеет и подаёт ему душистый чай с мёдом. И ему хочется, чтобы снег шёл и шёл, не переставая, и засыпал всё, и заборы и дома и улицу, чтобы никто не мог выйти из дома. А на следующее утро он проснулся от шума в сенях и понял, что бабушка не может выйти из дома - завалило по самую крышу снегом. Он растопил дырочку на окне, но ничего не увидел, кругом один снег. Он так обрадовался, что сразу выздоровел и на следующее утро вырвался из дома и прокапывал ходы и построил крепость и кувыркался с ребятами с яра на ледяной горке. А вечером, лёжа на тёплой печке, оттаивал и слушал сквозь сон, какой он непослушный мальчик. Позже книги иногда фильмы порождали в его душе переживания, которых не было во внешней жизни, но которые, оплодотворённые его воображением создавали настоящие чувства и становились его достоянием. Прочитанное, пережитое, увиденное, так переплеталось в его сознании, так вошло в строение его личности, в состав его характера, что он не различал, что в нём приобретённого из книг, что из реальных событий. И ему потребовалось много упорства, и он очень окреп, и увидел в себе новые качества в том походе по уссурийскому краю. И этот опыт очень пригодился ему, когда он провалился под лёд и долго не мог выбраться и потом, не останавливаясь, долго бежал до дома. И позже, когда он бродил по, тогда ещё девственной Африке, он уже умел читать следы и выследил и видел львов с огромной чёрной гривой. И понял и полюбил красоту степи, когда с казаками пел печальную песню, а потом мчался верхом, полный вольного восторга по заволжской степи и, стараясь объять её горизонты, он приобрёл состояние свободы. И он сумел побороть сковывающий всё тело страх, когда взбесившийся слон, раздавив хижину, бросился на него и он, зная, что промахнуться нельзя, поднял ружьё и выстрелил, и посмотрел, как слон остановился, а после второго выстрела упал набок. И впервые у него что-то зажгло где-то внутри, когда она так просто и легко рассказывала ему о своей мечте. И его первый поцелуй имел вкус лесной земляники и запах влажной травы. Помнил он и то отчаяние, которое его охватило, когда он, увлёкшись преследованием, оказался на последней странице, и книга закончилась. Это было настоящим горем, как будто он потерял единственного друга и, наверное, тогда он впервые почувствовал тяжесть одиночества.
   В башне снежной крепости так спокойно, уютно, тихо. В маленькое окошко видно заснеженную степь до самого горизонта, зеркальный снежный покров сверкает так, что ясно понятно, от земли до солнца - одно ослепительное сияние... Солнечный блики так ярки, что не сразу различишь в тени разлома маленьких рачков... А чуть дальше, отражая эти блики, вспыхивает большая белая раковина...
   - Не просыпайся, не просыпайся, - зашептала Мария. - Лежи. Лежи ничего не делай, не двигайся. Милый мой, хороший мой. Ты самый лучший, самый самый лучший. - она целовала его лицо, шею, грудь. - Ты мой прекрасный сильный синий кит. Тише. Ничего не говори. Ничего не делай. Лежи спокойно, расслабься, ничего не делай. Ты моя добыча и я сделаю с тобой всё, что захочу. Лежи спокойно. Расслабься. Я тебя съем. Я хочу, чтобы сегодня тебе было больше чем хорошо.
   Потом она опять прижалась к нему.
   - Вот от таких твоих стонов я счастлива.
   Проснулись они одновременно. Было ещё темно, и уже он прижал её натиском своих ласк. И его напор был гораздо мощнее, и действия гораздо смелее и уже она догоняла его. И чем больше расходовалось сил, тем большей энергией они обменивались, и тем сильнее разгоралось желание... Наконец, обессиленные, они опять замерли, растворившись в ощущениях... Через какое-то время опять проснулись и вновь устремились стирать границы и исчерпывать желания. Сила страсти толкала их, заставляя истязать собственное тело в стремлении достичь слияния чувств и ощущений. Но физические силы не могут долго выдерживать напряжения страсти и, взорвавшись на их пределе, исчерпанные, опустошённые они заснули.
  
   - Назар, что это?
   Он открыл глаза. Яркий солнечный свет, Мария сидит над ним и, вертя в руках конверт, разглядывает его.
   - А где ты это взяла?
   - На тумбочке.
   - Выкинь. Это наверняка какой-нибудь счёт, повестка или уведомление.
   - Перестань, что это такое?
   - Ну, давай посмотрим, - он взял конверт, посмотрел. - Ни адреса, ни штампа.
   - Ну, Назар, - Мария засмеялась, - ну хватит уже. Что это?
   - Ты не вскрывала?
   - Ты же видишь, что нет.
   Он распечатал конверт.
   - Ух, ты. Где, ты говоришь, его нашла?
   - Ну, перестань, пожалуйста, что там?
   - Тут, написано... Тут написано, что теплоход "Малория" будет счастлив, принять нас завтра на борт в каюту первого класса, фанфары прилагаются.
   - Что?
   - Марья, это билет в наше будущее.
   - Что?
   - Милая, мы едем завтра на большом белом теплоходе до самого пункта назначения. До нашего финиша.
   - Что?
   - Милая, есть и другие слова для выражения радости.
   - Постой, постой, - она взяла билеты. - Ты хочешь сказать.... Ничего не понимаю.
   А как же наш маршрут?
   - Ну, а что маршрут... Пункт назначения тот же самый. Конечная цель та же. Просто часть маршрута пройдём морем.
   Мария наконец-то закричала:
   - Назар! Белый пароход! Как? - она как будто опомнилась. - Ой, Назар, а как же наша машина? Или это паром и мы и её возьмём на борт?
   - Нет, это лайнер.
   - Так, куда же мы денем нашу лошадку?
   - Я уже куда-то её дел.
   - Как это? Ты, что продал машину?
   - Да.
   Мария молча, посмотрела Назару в лицо.
   - Зачем? - спросила она.
   Назар повертел головой, оглядывая комнату.
   - У нас нет вина? - спросил он.
   - Ты не приносил?
   - Нет.
   - Значит, нет. Не увиливай тот ответа. Почему ты продал машину и изменил наш маршрут?
   - Потому что наш маршрут перерезали танки. А прорываться через зону боевых действий на автомобиле, что-то не очень хочется.
   - Какие танки? Назар, какие боевые действия?
   - Какие? Обычные регионально-глобальные боевые действия - правые слева, левые справа, М16 с одной стороны, АКМ с другой и все правы...
   - Постой, постой. Назар, ты серьёзно?
   - Милая, эту страну, как и когда-то нашу, начали дербанить на кусочки.
   - Ты серьёзно?
   - Извини. Не знал, как сказать помягче.
   - Постой, а почему мы ничего не знаем? Почему вокруг...
   - Курорт! Никто ничего и не хочет знать: ты ничего не хочешь знать, пока наливают, они ничего не хотят знать, пока платят. Всем всё по барабану.
   - Вот блин... - процедила Мария. - Это что же, как же мы опять в это влипли?
   - Прости, это моя вина. Просто мы слишком долго собирались. К тому же извини, они не афишируют своих планов.
   - Ну, нигде, гады, не дадут покоя.
   Назар улыбнулся.
   - Машенька, не волнуйся, мы выберемся и отсюда. Всё это далеко и нас уж точно не касается. Мы уйдём морем на запад. Опасности никакой нет. Завтра спокойно отчалим и плавно пойдём к намеченной цели. Просто часть маршрута пройдём морем. Ты же всегда мечтала поплавать па теплоходе.
   - Да, да, - бормотала она, напряжённо о чём-то думая.
   - Ну, ты что так расстроилась? Или я не правильно поступил?
   - Ну, что ты, милый. Ты, как всегда сделал всё правильно. Ты нашёл единственно правильный выход, - и опять бодро и улыбнувшись: - Ты самый лучший!
   - Ну, вот, это уже лучше.
   - Только вот...
   - Что?
   - Когда ты сам узнал об этом?
   - Вчера.
   - И не сказал мне?
   - Я не хотел тебя...
   - Не важно. Ты всё правильно сделал. Правильно. И если бы ты посоветовался со мной, мы сделали бы то же самое. Правильно. Спасибо.
   - Причём здесь спасибо?
   - Ты самый лучший.
   Назар посмотрел, какая чистая сегодня вода в их бухте и сказал:
   - Это ты самая лучшая, - поцеловал Марию и спросил: - Идём на море?
   - Бежим!
  
   Сидя на валуне, возвышавшемся трамплином над морем, глядя на волны, прежде чем нырнуть, Назар старался избавиться и оставить на берегу все тревожные мысли, переживания и подозрения о том, что было и чего не было и все предположения, что будет впереди. Он не хотел брать все эти тяжести в свой подводный мир, не хотел погружаться в чистую воду с нелёгкими и нечистыми чувствами. И ему удалось оставить всё это: выработанная когда-то способность огораживать и оберегать хотя бы самый сокровенный уголок своего внутреннего пространства, помогала ему. И оставив всё на берегу, он нырнул и, как только живая огромно-огромная сила подхватила его, он почувствовал себя частью этой силы и, расслабившись и мерно раскачиваясь вместе с водной массой, он растворился в ней. Глядя уже другими глазами, как отвесные солнечные лучи, пронизывают толщу воды и яркими бликами бегают по дну, не напрягаясь, медленно поплыл к своим местам. И с радостью, там, где и ожидал, увидел знакомый узор водорослей и дальше, в нагромождении острых камней повстречал крабов, потом дно темнело глубиной впадины, а за ней, наконец-то богатейший, многоярусный разлом. Набрав воздуха и уже работая всем телом, он нырнул и заскользил, параллельно ярусам разлома. Вглядываясь в пещеры и гроты, разглядывая их обитателей, огибая кусты и выступы, наслаждаясь ощущениями полёта и единения с этим миром, он почувствовал, что всё в порядке, всё на своих местах и это он, пронизывая толщу воды, освещает и отдаёт свои тепло и энергию всему живому, и он же впитывает её своими тонкими листьями и, переработав, отдаёт её цветами и кислородом, и движется всей массой своих течений, распределяя это тепло по всей планете, и легко, одним движением хвоста, посылает своё лёгкое тело вперёд... И всё это он - он единая, огромная, бесконечная жизнь.
  
   Когда они, усталые, голодные, молчаливые вернулись в гостиницу и, приняв душ, лежали на кровати, Мария предложила подготовить и уложить в дорогу вещи, чтобы не терять время утром. Перекладывая что-то в шкафу, она спохватилась:
   - Ну вот. Придётся идти... Мне нужно кое-что подкупить в дорогу.
   - Что?
   - Кое-что в аптеке. Кстати, для тебя тоже. Придётся идти в аптеку. Вдруг на этом лайнере не будет аптеки. А если и будет, наверняка с космическими ценами.
   - Напиши, я схожу.
   - Лежи, лежи. Отдыхай, ихтиандр мой ненасытный. Я схожу. Ну, что ты так смотришь? Отдыхай, я быстро, тут недалеко. Вернусь, и будем собираться. Надо приготовиться сегодня. Ненавижу собираться второпях утром, обязательно что-то забудешь.
   - Голому подпоясаться.
   - Ну, всё-таки. Конечно, у нас и так необходимый минимум, но тем внимательней надо быть к мелочам. Верно? Кстати, если хочешь, можешь пока рассчитаться с Сабиной. Если есть силы, конечно.
   - Хорошо.
   - Да, и знаешь, что... Давай завтра поедем на автобусе.
   - На автобусе? Почему не на такси?
   - Не знаю. Коль уж мы продолжаем маршрут без нашей лошадки, то пусть не будет никакой другой машины. Пусть уж лучше общественный транспорт. Есть автобус до порта?
   - Да, как раз тут рядом остановка.
   - Отлично. Поедем на автобусе?
   - Хорошо. Если ты так хочешь, давай на автобусе.
   - Мне, всё же жаль нашу лошадку. Хоть мы, конечно, всегда и ко всему готовы, но... Всё же как-то неожиданно, - Мария взяла сумочку. - Ну, я быстро. Посчитаешься с Сабиной?
   - Да, конечно.
   - Если не хочешь, я сама.
   - Я расплачусь
   - Я быстро, - и она ушла.
   Назар вышел на балкон и, глядя на морской горизонт, не спеша, закурил сигарету. И как ровно и спокойно расстилалась перед ним морская и небесная даль, также спокойно и тихо было у него на душе. Все волнения и терзания, фантомы и линии - просто перестали его волновать. И если б даже сейчас все его подозрения, каким-то образом подтвердились или если б даже разбомбили их теплоход, он ничуть бы не вышел из равновесия. Он спустился вниз. Сабина не сумела скрыть своего огорчения - мои счастливые постояльцы съезжают. Назар выразил ей самую сердечную благодарность за её заботу, заверил, что они нигде и никогда не чувствовали себя так уютно, как в их милом отеле, особенный восторг он выразил богатой кухне и тактичному обслуживанию. Сабина посмотрела на него влюблёнными глазами и достала калькулятор. Она удалилась в свой кабинетик, подготовить счёт, он присел за свой столик. Через минуту к нему подошёл хозяин, в руке у него была бутылка терновки и две рюмки, на лице трогательная растерянность. Он наполнил рюмки и, не присаживаясь, торжественно произнёс:
   - Наздарове!
   Назар встал, они чокнулись и выпили. Назар пригласил хозяина присесть. Он осмотрелся, кроме них в ресторане никого не было, и присел. И тут же появился повар с подносом, уставленным блюдами. Расставляя тарелки, повар так же выглядел растерянным. Хозяин быстро ему что-то сказал, он быстро сходил за рюмкой, Назар предложил ему присесть, он так же обернувшись, взглянул по сторонам, на окно кухни и присел. Назар наполнил три рюмки, они чокнулись, Назар сказал:
   - Салю! - и они выпили.
   Повар очень деликатно попросил Назара кушать, не стесняясь их присутствием. Назар принялся за ужин. Хозяин выразил сожаление, что гости их покидают. Он был очень рад оказать им гостеприимство. Они очень хорошие постояльцы. Он будет ждать их в следующем году. Вообще-то ему кажется, что у Сабины всё получается хорошо и ей удастся привлекать больше гостей, и она будет работать весь сезон. Назар заверил его, что Сабина так хорошо ведёт дела, что она будет здесь круглый год. Глаза хозяина заблестели благодарностью. Они чокнулись и выпили. Потом Назар отрезал кончик перчика и заверил повара, что одна вот эта штучка, может заставить засверкать мир новыми красками. Польщённый повар кривил свои створки застенчивой улыбкой. Они выпили. Хозяин расстраивался, он всё собирался пригласить Назара на рыбалку, и вот не успел. Тут есть такие прекрасные места. Конечно, сейчас рыбы гораздо меньше чем прежде. Но он знает особенные места, где всегда можно хорошо порыбачить. Повар принёс вторую бутылку. Очень жаль, что вы уезжаете. Назар выразил уверенность, что они обязательно приедут ещё, и они ещё порыбачат. Они выпили. Им всегда будут здесь рады. А лучше приезжайте осенью. Осенью хорошо ловится сардина и тарпон. Он однажды поймал здесь тарпона на девяносто килограмм... Подобный разговор мог происходить в любом уголке мира, где есть водоём и более одного мужчины. И та незначительность, что словарный диапазон сторон мало пересекался, не мешала взаимопониманию. Взаимное расположение и открытость делали общение приятно лёгким. Хорошо сидели. Но вот показалась Сабина, пираты вскочили из-за стола и, стараясь не встречаться взглядами с гранд метрдотелем, исчезли в кухне. Сабина подала на серебряном подносе подробно расписанный счёт. Назар оплатил и попросил красного вина. Когда он допивал бокал, вернулась Мария.
   - Ты уже поужинал? Рассчитался с Сабиной? - Мария говорила энергично. - Я ужасно голодная. Что ты пьёшь? - она отпила из его бокала. - Волшебное вино! Давай возьмём с собой пару бутылок. На пароходе, наверняка такого не будет. Такого вина мы точно больше нигде не попробуем. И такой тихой заводи и такого милого местечка мы больше нигде не найдём.
   - Ты права, - любуясь ею, сказал Назар. - Но на свете ещё масса прекрасных мест, где мы ещё не бывали.
   - Конечно. Но, такого больше не будет.
   - Это верно. Но так можно сказать обо всём. Но также правильно сказать, что каждый уголок земли не повторим. И ...
   - На фиг все эти философские обобщения! Мы были здесь счастливы! И будем ещё счастливы, где бы мы ни были. Вот и всё. И хочу много вина!
   К их столику подошла Сабина, даже блокнот в её руках, скорбел, как приспущенный флаг.
   - Вы утром уезжаете? - трагическим голосом пролепетала она.
   Мария осыпала девушку благодарственными комплиментами и попросила ужин.
   Кушая, Мария много говорила, вспоминая события этих дней, она посылала благодарность морю, горе, весёлой компании, виноградникам и т. д.. Назар был сыт и чуть отодвинувшись, покуривая, поддерживал лишь тосты.
   - Но я уже пьяна, - сказала Мария. - А у нас ещё куча дел. И нам надо хорошенько выспаться, завтра у нас большой день.
   Уложив сумки, они закурили и осмотрелись в казавшейся уже опустевшей комнате.
   - Скорее бы завтра, - грустно сказала Мария.
   - Мы покидаем ещё одно место, где мы были счастливы, - проговорил Назар. - Спасает уверенность, что завтра будет лучше, чем сегодня.
   - Ты неисправимый демагог.
   - Не обзывайся.
   - Ну, оптимист.
   - Вот так лучше.
   - В душ идёшь?
   - Иди ты первая.
   Когда Мария вышла из душа, Назар крепко спал.
  
   Присев "на дорожку", они помолчали, потом сказали "с Богом", взяли сумки, и вышли из номера. Сдав ключ, они распрощались с Сабиной и покинули гостиницу. Ожидая автобус, Назар поглядывал на часы. Времени у них было предостаточно, но им обоим казалось, что они опаздывают. И когда автобус, переливаясь огромными чистыми окнами, подъехал и, шипя, распахнул двери, они быстро поднялись в пахнущий чистотой салон и сели. Мария уткнулась в плечо Назара и закрыла глаза. Он обнял её и посмотрел, как быстро удаляется их гостиница и полоска пляжа за ней, потянулись деревья парка, автобус вырулил на шоссе, и плавно набирая скорость, помчался на юг, и вершина горы стала медленно уменьшаться. Поверхность моря в ещё низких, скользящих лучах солнца блестела яркой глазурью. Автобус врезался в гулкую темноту тоннеля. Вырвался на свет, вильнул меж рядов пальм и, сбросив скорость, остановился. Распахнулись двери, хватаясь за поручни, медленно поднимая ноги, в салон поднялась пожилая женщина. Половина кресел в салоне были свободны, но старуха долго шла по проходу, села напротив Назара и беспрестанно шевеля впалыми, сморщенными губами, уставилась на него своими сухими бесцветными глазами. Автобус тронулся. Опять замелькали пальмы, потом какие-то заборы, потом вновь распахнулась морская даль. Старуха продолжала смотреть в лицо Назара. Он совсем отвернулся к окну. Дорога отклонялась от берега, и морской простор, сужаясь, отступил к горизонту. Взгляд старухи не давал Назару покоя, ему стало тесно в пустом автобусе. Он прижался щекой к Машиной голове и закрыл глаза. Через какое-то время их качнуло вправо, качнуло влево, автобус остановился у порта. Назар открыл глаза, старухи не было. Подхватив сумки, они вышли на залитую солнцем площадь. Мария, казалось, всё не могла проснуться, поёживаясь, она шла, глядя себе под ноги. Увидев вблизи большие лайнеры, такие огромные белые в утренних лучах, Назар, чуть не бегом рванулся вперёд. Мария отстала, через несколько шагов она остановилась.
   - Назар, - позвала она.
   Он обернулся. Держа в руках сумки, он головой указал на корабли.
   - Ты посмотри, какие красавцы! - радовался он. - Идём скорее. Возьми у меня в кармане паспорта с билетами.
   - Назар, - тихо сказала Мария, стоя на месте. - Назар, я не поеду.
   - Что ты сказала?
   - Я не поеду.
   Назар почувствовал, как он летит куда-то вниз.
   - Я не поеду, - также тихо повторила Мария, глядя мимо Назара, мимо кораблей куда-то далеко в море.
   Назар вдруг понял, что подсознательно он ждал этого, ждал и так боялся, что теперь всё же не верил в реальность происходящего и не знал, что делать. Выронив сумки, он подошёл к Марии.
   - Машенька, что ты говоришь?
   - Я не поеду, - повторила она.
   - Я тебе надоел? - стараясь замедлить падение, спросил он.
   Она ничего не ответила.
   - Что ты говоришь? - уже сознавая, что это реально пробормотал он: - Машенька, что случилось, что происходит?
   - Ничего не случилось...
   - Что с тобой?
   - Ничего просто... просто...
   - Может быть, поедем в разных каютах?
   - Не в этом дело Назар.
   - А в чём же, чёрт возьми, дело?
   - Не кричи, пожалуйста, - она перевела взгляд себе под ноги и стала разглядывать что-то на асфальте.
   - Ты не можешь просто вот так... Ты должна сказать ещё что-то... Объясни.
   - Да, я знаю. Но я не знаю, что сказать.
   - Ты уверена?
   - Да. Не знаю... - она смотрела себе под ноги, он старался заглянуть ей в глаза. - Я попробую по-другому.
   - Это как?
   - Пока не знаю. Но по-другому.
   - Я не понимаю, объясни.
   - По-своему.
   - Постой. Что значит по-своему? Мы вместе придумали всё это, вместе продумали маршрут и дальше всё обдумали. И вдруг "по-другому, по-своему".
   - Просто, может быть... может быть, мне надоело бегать.
   - Это что - "от себя не убежишь" эндеменик и прочая фатальная хрень, что ли?
   - Не в этом дело.
   - Тогда в чём же?
   - Не кричи, пожалуйста.
   - Да ты бредишь. Маша, что ты собираешься делать?
   - Незнаю... Может быть попытаюсь просто стать самой собой.
   - Это что же, со мной ты не собой была что ли? Мне казалось - это наш путь. А! Я понял, я стал для тебя тем скелетом, который напоминает обо всех бедах и проблемах. Так да? Заноза, с которой трудно идти дальше. И чтобы покончить с прошлым, тебе нужно покончить со мной. Да?
   - Не говори глупостей.
   - Или что уже кто-то предложил что-то показистее?
   - Не говори пошлостей.
   - Машенька весь наш путь это всего лишь попытка отыскать такое место, с которого не хотелось бы ехать куда-то ещё. Ты что нашла это место?
   Мария не отвечала.
   - Ты же не скажешь, что хочешь вернуться?
   Они помолчали: он, глядя на неё, она опять куда-то в море.
   - Просто... Просто... - Мария говорила как-то устало. - Всё это не имеет смысла.
   - Что не имеет смысла?
   - Ничто.
   - И что ты собираешься делать?
   - Если бы мы знали, что нам делать, - тихо проговорила она.
   - Я знаю, - уверенно сказал он.
   - И что же?
   - Исполнишь? Бери сумку, поднимайся на борт, вот и всё.
   - Если бы всё было так просто.
   - Да, - тихо сказал он, - если было бы всё просто, мы бы вообще не встретились. Вот ведь как...
   - Ты же всё понимаешь.
   - Да, я всё понимаю, - соврал он. И опять взорвался: - Нет! Нет! Это бред какой-то. Что ты несёшь? Мы же всё решили. Едем, Мария! Едем.
   Она не отвечала. Он видел, что она решилась. И чуть позже она сказала:
   - Тебе пора. Дай мой паспорт и денег, пожалуйста.
   А ещё через минуту, когда он отдал ей паспорт, она сказала:
   - Прости, - и так и не взглянув на него, повернулась и пошла обратно.
   - Мария! - закричал Назар и проснулся.
   Мария выглянула из ванной.
   - Проснулся? - бодро улыбалась она. - Вставай, душ свободен. Нам надо поторапливаться.
   Отфыркиваясь, Назар встал.
   - Такого счастливого пробуждения у меня ещё не бывало, - сказал он.
   Они быстро оделись и покинули номер. В холле они долго прощались с Сабиной, Мария с ней расцеловалась. Когда автобус, вырулив на шоссе, поднялся над городом, им стало хорошо видно их бухту и шоколадные крыши домов, а после поворота, чистую синеву моря и ясное небо над ним. Миновав тоннель, автобус затормозил у остановки. Распахнулись двери, хватаясь за поручни, медленно поднимая ноги, в салон поднялась пожилая женщина. Половина кресел в салоне были свободны, но старуха долго шла по проходу, села напротив Назара и беспрестанно шевеля впалыми сморщенными губами, уставилась на него своими бесцветными, сухими глазами...
  
  
  
   КОНЕЦ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   97
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"