Время то, когда студентом

Я сидел, забыв о доме,

Счастлив был, хотя б моментом

Почитать в тиши читальни

Древних рукописей строки.

Может, случай был фатальным,

Бросил я свои уроки

И в хранилище остался

Провести часы за книжкой.

Я бы странным показался

В одиночестве с улыбкой.

Обо мне совсем забыли.

Я читал, в душе витая

В облаках. Они все плыли,

Белизной своей играя.

После чтенья фолиантов

Голова моя склонилась.

С боем башенных курантов

Вдруг читальня осветилась.

Я смотрю - глазам не верю.

В уголке сидит мужщина

Шапка штраймл*, подстать еврею

Минора стоит. И чинно,

Фраза будто с огласовкой,

"Ма хадаш?"** - спросил тут старец.

С небольшою остановкой

Я ответил: "Олям - шэретц.

Эйн хэрут, вэ йеш хазэрэт"***.

То ли сон, толь явь, однако,

Вижу глаз прищур. Взгляд добрый.

Подзывает он читаку.

Подхожу, сажусь на коврик.

___________________________________

*-

**-

***-

"Вижу, парень ты не глупый,

Теологию читаешь.

Человека хоть сквозь лупы

Изучай, и не узнаешь.

Рассказать тебе хочу я

Древний миф о юной Хаве.

Ты над притчею подумай,

А поймешь, пребудешь в славе.

Где-то вдаль веков уходит

Иудейская легенда

О любви прекрасной Хавы,

Танцовщицы из Бейт-Лехем.

Долго головы раввинов,

Тайным смыслом поражая,

Образ нежной златокудрой

Хавы приводил в унынье.

Проведя всю жизнь на сцене,

Навидавшись вдоволь ласки,

Источаемой мужчиной,

Опьяневшим от разврата,

Хава дикой стала серной,

К мирским слабостям холодной.

Статью женственной прославясь,

Мерзкий блуд в главу воздвигла.

Даже важным садуккеям

Не познать ту юдоль горя,

Что обрушилась на плечи

Кареокой дивной Хавы

Знаком юности и смерти.

Впечатленья пилигрима

Насыщали пылкий разум

Лишь при виде нагой Хавы

И с ума его сводили.

Так текли все дни благие.

Наслаждаясь ароматом,

Раздобревшие евреи

Осыпали альков златом.

Прелесть сказочного счастья

Голубем кружилась в небе

В дни златые Ханаана,

Где Моше народ оставил,

Сделав все по воле Бога.

Но однажды в полдень в шабес,

Жемчугами грудь украсив,

Кашемир набросив белый,

Чтоб украсить серость платья,

Хава шла к отцу родному,

Помолиться у могилы.

Зелень мягкая деревьев

На лицо покой стелила.

И ни что не предвещало

Страшной участи блуднице.

Солнце тешилось, блистая

В нежных лепестках жасмина.

Тихо было. Птичек стая,

Изредка покой нарушив,

Щебетаньем разносила

Нежность трелей, слух лаская.

Вдруг, услышав чей-то шорох,

Хава спряталась за камень,

Обратив свой взгляд к дороге.

Медленно, протяжным шагом,

Шла процессия к погосту.

Впереди - легионеры,

В две колоны, очень важно

На весу держали спаты*.

А за ними восемь старцев

Плавно ноги выставляя,

На плечах несли щит алый.

Приподнявшись на носочки,

Заглянула Хава. Боже!

Столь прекрасного мужчины

Взор ее не видел прежде.

Будто выточил Пракситель**

Тонкий профиль Апполона,

Смолью волос был разбросан,

Мрамор губ еще не тронул,

Руки были как живые.

_______________________________

*-

**- (ок. 390 - 330 г. до н.э.), древнегреческий скульптор.

Образ вечного блаженства

Юноши глава вещала.

Синева глазниц пугала

О покойнике напомнив.

Оторвать свой взгляд не в силах,

Хава вслед пошла, скрываясь,

Спотыкаясь о коренья,

О могилы предков наших.

Старцы бережно в молельню

Щит с покойником заносят.

На пурпурном постаменте

Рядом с телом ставят чашу,

Жертвенник златой наполнив

Благовонием цветочным,

Зажигают в нишах свечи,

Освещая залу, стены,

И безмолвными уходят.

Воины их ждут у двери.

Взволновалось сердце Хавы,

Будто жизнь сейчас решится

Что-то в ней заговорило:

"Подойди к нему поближе,

Ты о нем всегда мечтала,

Это тот, с кем жить ты будешь".

"Что за чушь?" - вскричала Хава,

Только ноги, будто сами

Привели ее к молельне.

Оглядевшись, дева быстро

Внутрь тихо все ж прокралась,

Дверь, закрыв входную плотно.

Подойдя к плите так близко,

Что дыханье отражалось,

Хава встала на колени.

Долго взглядом изучая

Лик покойника суровый.

Не заметила, как руки,

С локтя кровь ещё сочилась,

Очень нежно стали гладить

Белоснежный саван снизу,

К голове все направляясь.

Только начав руки гладить,

Позабыв о смертном грехе,

Хава холод ощутила,

Но не тот, что был в молельне,

Леденящий холод страха.

Приподняв свой взор на купол,

Обвела им стены, двери.

В нишах никого не встретив,

Обратила взгляд на саван.

"Почему мне страшно стало

Посмотреть, в лицо мужчине?" -

Неожиданно призналась

Вдруг самой себе блудница.

Пересилив слабость духа,

Все ж на голову взглянула.

" НЕТ! Такого не бывает!"

На нее ГЛАЗА смотрели.

Хава вскрикнуть захотела,

Но услышала лишь выдох.

Тень свечей заколыхалась

Плавно в такт ее дыханью.

Успокоившись, спросила:

"Кто ты, милый? Мне откройся?"

В зале скорбный звук раздался:

"Древний род мой происходит

От потомков Аарона.

Я - наследник властелина

Сей земли и италийской.

Мой отец - наместник Рима.

Имя мне дано - Октавий.

Из боязни трон утратить,

По приказу Высших Рима

Ночью сердце мне пронзили

Длинной спицей с каплей яда.

Свите утром объявили

Будто я от сердца умер,

В тайне много лет болея.

Видно столько Бог отмерил

В наказание за предков

Вплоть до третьего колена".

"Но, за что? Несправедливо!"-

Не сдержала боли Хава.

"Мне учение ессеев,

Живших на Вади-Кумране,

Очень близко, но признаюсь

Маавак* - моя стихия".

____________________________________

*-

"О, тебе иврит известен?" -

Улыбнулась нежно Хава.

"Мать моя была еврейкой," -

Отвечал с трудом Октавий, -

"Но теперь, краса-девица,

Только ты об этом знаешь.

Мой отец, с войны вернулся

Вместе с чувственною девой.

Спас ее в одном селенье

От зверей - легионеров,

Потешавшихся над нею.

Мама много настрадалась,

Хоть всю жизнь была у трона,

О корнях своих скрывая.

Солнце больше ей не светит", -

Молвил медленно Октавий.

Карие закрылись очи,

И, чуть слышно, вдруг раздалось:

"Через год разлуки в свете

Я иду к тебе, родная!"

После этих слов погасла

Минора, потухли свечи,

Те, что вдалеке стояли.

Тишина в углах повисла.

"Нет! Должна я что-то сделать!" -

Закричала в голос Хава.

"Как спасти его могу я?" -

Обратилась она в угол,

Там, где скиния стояла

Для общения с Всесильным.

Будто вдруг раскаты грома

Сотрясли святых пределы.

"Тайну я тебе открою,

Если ты мне поклянешься

Всем святым, что есть на свете,

И исполнишь, что скажу я!",

Из угла раздался рокот.

"Я согласна". -

"Это клятва?"

"Ты скажи, что нужно сделать?

Я рабыней стать согласна,

Пусть проколет мочку уха.

За него отдам и душ,

Я уже на все готова" ,-

Хава нервно вопрошала,

Ожидая козней ада.

И Всевышний не заставил

Долго ждать ее с ответом.

"Для начала ты исполнишь

Танец живота, с востока,

Да такой, чтоб без иллюзий...

Плоть Октавия восстала".

Хава вспомнила таверны,

Где она с ума сводила,

Исполняя танец серны,

Тех, живых мужчин, не мертвых.

Где ж отыщутся таланты,

Чтоб Октавия растрогать

Чувства, дремлющие в теле?

Вдруг раздались звуки танца.

Хава сбросила накидку,

Жемчуга рассыпав на пол,

И всплеснула руки к небу,

Извивая стан, что лебедь.

Ритм, спокойно начинаясь,

Постепенно ускорялся.

Строго ритму подражая,

Хаве быстро стало жарко.

Капельками вся покрывшись,

Ловко сбросила и платье,

В бесконечном танце тая.

Только звук не прекращался.

Обессилевшая пала.

Лишь сознание вернулось,

Как она наверх взглянула.

"Боже мой! Какие люди!"

Хава страшно удивилась,

Увидав седые тени,

Наблюдавшие за нею,

Тех, кого уж нет на свете,

Знаменитости Бейт-Лехем.

Были здесь и в древних тогах,

Позументами расшитых,

Да и в клетчатых хитонах,

С блеском строчки в позолоте.

Кто под поясом, в тюрбане,

Кто с гранатами в подоле,

С голубою нитью шерсти,

С колокольчиками рядом.

Все стоят, и все безмолвны.

С ними и Иосиф Флавий,

И Тацит, историк древний,

Там писатель римский Плиний,

Вон монарх из Самарии.

Лик теней едва читался.

Постепенно присмотревшись

Хава многих узнавала,

Из числа своих клиентов.

Только приподнявшись с пола,

Разглядела, где ж Октавий.

Он СИДЕЛ, чуть свесив ноги

С мраморного постамента,

С кистью на причинном месте,

Удивленно озираясь,

Как нашкодивший мальчишка.

Здесь раздался шелест платьев.

Это их аплодисменты.

"Очень важное заданье

Выполнила ты! Прекрасно!".

Из угла донесся голос.

"А теперь должна ты будешь

Лечь на жертвенник пред нами",

Так закончил Б-г тираду.

Хава даже позабыла,

Что давно стоит нагая.

Чинно, царственной походкой,

Подошла к святому месту.

Осторожно опустила

Стан на медную решетку,

Покрывалом шкур бараньих

Предварительно накрытой.

На груди сложила руки.

Б-г продолжил, в страх вгоняя -

"В каждой женщине отныне

В тех, которым вечно мало,

Будет часть тебя, блудницы.

Ну, а ты страданья каждой,

Согрешившей перед мужем,

Ощутишь разбитым сердцем.

Ты Октавию хотела

Жизнь продлить? Так ты получишь!

Он отныне - правит сердцем,

И твоим желаньем в свете.

Ты получишь наслажденье,

В мыслях, сделавшись МУЖЧИНОЙ.

Но любить ты будешь ЖЕНЩИН,

Оставаясь слабым полом.

Лишь мужчину ты увидишь,

Отвращенье испытаешь.

А тебе - повелеваю",

Обратился Б-г к мужчине, -

"Жить в сознанье грешной Хавы".

Только голос раздавался,

Край полотнища качался.

Из шатра туман поднялся.

Сон блудницы лишь начался.

Вняв божественному слову,

Дух Октавия вселился

В плоть прекрасную блудницы.

Сладко спящая стонала.

Тени медленно скользили

По блестящим плитам зала.

Зачерпнув из благовоний,

Окропляли тело Хавы".

Здесь старик остановился.

"Неужели это было"? -

Про себя я удивился.

А старик как - будто слышал.

Вот ты скажешь:

"Я не верю!",

Я отвечу:

"Подожди, ты!

Слушай старого еврея,

ТАК

ВОЗНИКЛИ

ТРАНСВЕСТИТЫ".

04. 12. 08.

Когда тебе вдруг станет скучно,

Ты вспомнишь,

прочитав, меня.

Не испытав эмоций лучших,

Ты не спеши судить. Здесь я.

02.05.03.

21.03.05.