Васька Красилов, для своих - Красава - от "биканья" будильника просыпался долго. Потягивался, продирал глаза и зевал, чуть не раздирая рот до ушей, посекундно подавляя в себе желание завалиться в кровать и дрыхнуть дальше. Под веки словно соли насыпали - так жжёт, аж закрыть хочется. Но нельзя, нельзя спать. На носу сессия, а у него два "курсака" не доделано. Сейчас четыре пополудни, за окном почти стемнело, а работы ему - часов до двух ночи, как минимум. Васька в последний раз с шумом и хрустом потянулся, привычным движением втыкнул в розетку вилку магнитофона. Из динамиков загремела музыка с любимой радиостанции. Пора вставать!
Пол еле заметно вздрогнул, а в следующее мгновение долетело приглушённое "гуп!" Потом ещё, и ещё. Блин, опять на третьем этаже третьекурсники врубили своё техно, да ещё и динамики свои тысячеваттные до предела, видать, накрутили.
Васька зацепил по дороге чайник и потащился на кухню. Сполоснуться, что ли? Бррр. Вода холоднющая. Оно и понятно: за окном - конец января, температура минус двадцать. Зато остатки сна как рукой сняло.
Чайник весело шипел, сигаретка в зубах выпускала дым ему прямо в глаза, а музыка почему-то прервалась, и теперь кто-то кричал там то ли испуганным, то ли даже отчаянным голосом. Реклама очередная, наверное. Сейчас таких много. Кризис... Вася её не слушал, мило болтал с Танюшкой, девушкой друга.
Ничего в этот обычный день не предвещало плохого. Всё так же искрился красный в лучах заходящего солнца снег, всё так же спешили по своим делам люди, всё так же студенты зубрили конспекты и пили пиво.
Но в одночасье изменилось всё. Словно проснулся и понял, что живёшь ты сейчас совсем в другом мире, и никто из сна здесь за тобой гоняться не будет, а приглянувшаяся девушка танцевала стриптиз только там, в мире грёз. Словно в тихий пруд бросили камень и отразившиеся в глубокой воде деревья изогнулись и сломались. Словно по запотевшему стеклу провели тряпкой и неясные, но привлекательные силуэты превратились в уродливые фигуры.
Так и сейчас.
В идиллическую картину кипящей в чайнике воды и жарящейся на сковородке картошки, разговаривающих и смеющихся парней и девчонок, повседневного быта и забот ворвался испуганный крик Вовки:
- Война! - он примчался на кухню и вытаращился широко открытыми глазами на разговаривающих. - Война, - повторил уже тихо. Губы его были скептически поджаты, но сам побледнел так, что стало даже страшно. - Дружбан с Макеевки СМС-ку скинул: "Нас обстреливают из пушек".
В кухне повисла недоуменная тишина - и тут все отчётливо услышали голос ди-джея той радиостанции, которую слушал Вася:
- ...Они бомбят город! Я стою сейчас у окна и вижу, как рушится здание "Промстройбанка" ... Боже мой! Обломки заваливают улицу и людей, машины! Кто это? Откуда? Зачем? Это какая-то ошибка! Наш системный администратор пытается узнать о том, кто это... Боже мой! - голос сорвался на крик боли, было слышно, как девушка ди-джей плачет и задыхается. - Опять взрывы! Это вторжение. Где же наши военные, ПВО, ВВС? Это война! Ай! - послышался звук разбивающегося стекла, чьи-то крики, скрежет, грохот - и всё пропало.
Парни и девчонки с сомнением смотрели друг на друга. Что это было? Розыгрыш? Какой-то неудачный "Comedy-Club"? Или?..
Двое пацанов сорвались и сайгаками кинулись на балкон. Один тут же примчался обратно.
- Со стороны Донецка зарево, вспышки, слышен грохот, а в небе видны самолёты! - заорал он. - Точно бомбят, блин. В натуре война, мать её так!
-Та ты гонишь, - неуверенно проговорила Таня, кинулась на балкон... и зарыдала навзрыд
И тут прорвало всех. Зло заматерились пацаны, начались беготня, громкие восклицания и истерика. Война? Кто? Откуда? Зачем? Да вы шутите. Это же смешно. Украина - и война. Кому мы могли насолить? России? Америке? Каким-нибудь арабам? Ничего ж не предвещало войны. Особенно после заверений президента северной соседки. Так, пузотолкание, игрушки. Всё было тихо мирно. Да нет, это сон, надо проснуться. Это плохой сон, я не хочу его видеть.
Но не просыпалось, блин, хоть тресни. Прошли всего минуты после этой жуткой новости, а общежитие превратилось в сущий бедлам. Где-то зло хохотали, нервно курили. Где-то плакали и проклинали жизнь, где-то шумно возмущались порушенными планами и загубленной жизнью. Кто-то спорил. Кто-то бахвалился "да мы их...", кто-то уже побежал за водкой. Погибать - так с музыкой. А там истерично орали в мобильный телефон: "Алё! Я говорю - заберите меня отсюда к такой-то матери! Что? Ты не знаешь, что случилось? Война! Да! Нет, не пил. И не шмалил.. Донецк бомбят... Включи телевизор, твою мать!.. Алё!.. Алё! Чёрт, связь перервалась". А кто-то уже с жуткого потрясения тронулся умом и мотался с диким визгом по отсекам и лестницам, размахивая руками и требуя, чтобы его откуда-то куда-то выпустили. "Нарушителя спокойствия" поймали и выкинули со второго этажа в сугроб.
И стояли над всем этим два извечных вопроса: "Кто виноват?" и "Что делать?"
* * * * * * * * * * * *
Внезапные нападения и вторжения всегда оправдывали своё предназначение. Порт Артур, Пёрл Харбор, 22 июня, дворец Амина, многие - многие другие громкие даты и названия так или иначе начинали войны и жуткие разрушения. Пусть принципом современных войн по большей части осталось "Иду на вы..." и долгие дипломатические полемики и нагнетания прирубежных столкновений, но истинный успех и победа компании принадлежит всё же не таким войнам. Всё теперь решают неожиданность, тайна, быстрота, наглость.
Вот уже несколько лет США, этот "мировой полицейский" мстил за свою "поруганную честь" после нападения Бен-Ладенских камикадзе на Нью-Йорк и Пентагон. Разбомблен Афганистан, недолго сопротивлялся Ирак, спален Пакистан. Страны, включённые в список "неблагонадёжных", тряслись в страхе и либо заискивающе кланялись "мировому полицейскому", либо спешно нагнетали свои военные силы, готовясь к отпору.
В погоне за ускользающим "Преступником N1" американцы, да и весь мир как-то не очень серьёзно отнеслись к слёту лидеров арабских стран, закамуфлированный под очередной съезд нефтяных магнатов. Охрана встречи так необычно жёстко и профессионально сработала, что ни один шпион не смог проникнуть за массивные двери бункера, в котором происходило совещание. Результатом этого слёта стал "противоамериканский альянс".
Наглость и провокации европейцев и американцев возрастали с каждым годом. И вот, вконец замученные притеснениями, "альянс" решил оказать сопротивление и повторить что-то подобное тому, что совершил Басаев в Первомайске. То есть напасть на какую-нибудь страну, поддерживающую "мирового полицейского" и "взять в заложники" с требованием прекратить прессинг.
Долго и тайно велась разведка и подготовка к вторжению. Куда? Выбрали Украину. Почему? Потому что она одна из тех, кто поддерживает "антитеррористическую политику". Потому что она - уже Европа, хоть и Восточная. Зато ближе всего к Среднему Востоку. Потому что она беззащитна перед вторжением. Армия никакая, развалена и слаба, несколько раз опростоволосившиеся противовоздушные силы боятся не то, чтобы даже учения проводить - просто передислоцироваться куда-нибудь. Ракеты, уникальные зенитные и противовоздушные комплексы ржавеют и покрываются пылью. Политики слабы и заняты междоусобными дрязгами. И вообще страна - провинция, ягнёнок перед волком. Пусть у неё сильные северные соседи. Но главное - внезапность. Захватить не всю страну, а лишь достаточно большой город. Прирубежный.
Ударить внезапно, взять в заложники массу людей - и тогда диктовать права.
Выбор пал на Донецк - миллионщик.
Забыли только те, кто разрабатывал этот план, что, хоть авантюра Басаева и удалась, но привела лишь к двухлетнему перемирию. А потом опять на Кавказе загремела война, которая привела к победе противников.
Но, так или иначе, а вторжение началось.
И всё пошло как по писанному.
Долго нагнетаемая шумиха в среднеазиатских СМИ по поводу всерьёз взяться за Аль - Каиду и им подобным дала свой результат. "Вдруг" появились в печати "секретные планы" военных сил стран Альянса по подготовке войны с терроризмом.
Потому поднявшийся в воздух флот Альянса, который выдвигался совсем не для бомбёжки баз террористов, о чём были оповещены американские и европейские военные, не вызвал особых подозрений. Пока ошалевшие от появления громадного воздушного флота на экранах локаторов, опасающиеся всё и всех ПВО-шники Украины отчаянно и истерично искали то одного политика, то другого генерала, которые по инструкции должны были подтвердить отпор, Альянс ударил. Их ракеты и бомбы ложились с каллиграфичной точностью (конечно, ведь пилотами были арабы - выпускники ещё СССР-овских военных школ и академий) на замаскированные (!), тайные (!!), секретные (!!!) противовоздушные батареи. И не стоит удивляться. Каждый секрет государства имеет свою цену.
А флот транспортных самолётов уже выбрасывал дивизии гвардейцев - янычар, целые полки танков и бронетранспортёров. Голубое небо покрылось одуванчиками парашютов.
Лишь потом проснулись украинские и российские военные. Лишь потом поднялись в воздух почти небоеспособные истребители и расчехлялись запылённые ракеты. Лишь потом премьер-министр Украины (президент впал в ступор, как Сталин 22 июня 1941 года) призвал весь мир о помощи.
Но это было потом.
Сейчас же, ревя дизелями, паля из пушек, на громадный город со всех сторон двигались танки, десантники с чужим, гортанным говором, сматывали парашюты, а над самим Донецком, как стаи мух над умирающим животным, пролетали эскадры штурмовиков и бомбардировщиков.
Вторжение началось...
* * * * * * * * * * * * *
Вася, нервно затягиваясь сигаретой, ходил кругами по комнате. Волосы чуть ли не стояли дыбом, от выкуренных подряд сигарет болело в груди, а мысли всё прыгали лихорадочно от одного полушария мозга к другому и никак не желали выстраиваться друг за другом.
Что делать? Сидеть здесь, в общежитии и ждать, когда придут незнамые захватчики? И что тогда? Ведь неизвестно ещё, кто это. Из единственной оставшейся в эфире истинно Донецкой радиостанции пулемётом выплёвывались речи. То в эфире появлялись непонятные личности и смешивали грубые маты с дикими криками о том, что, мол, "правительство довело - так ему и надо". То вмешивались явные черносотенцы с призывами мочить всех, включая ментов, хачиков и предпринимателей. Иногда в эфир пробивались ди-джеи и срывающимися голосами говорили о том, что на окраине появились танки, или очередная бомбёжка сравнила с землёй ещё один квартал. "Успокаивали" как могли.
Дурдом!
Эти захватчики явно не европейцы, остерегающиеся реакции цивилизованного мира на свои действия. Это, скорее, восточные военные. А по их зверствах хорошо известно по Афганистану и Чечне. Тут уж о пощаде и не заикайся.
Тогда что? Бежать отсюда? Куда? Домой! Там, дома, мамочка, сестра младшая. И они, наверное, с ума сейчас от страха сходят, волнуясь за него. Жаль, не было и нет денег на мобильник. Потому и связаться с ними не получится. А вдруг и в их маленький городок уже въезжают танки? А может, их городка уже и нет? Домой! Домой! Однозначно, домой. Боже, пусть с вами, родненькие мои, ничего не случится. Скорее!
Как же неудачно всё выходит. Их Академия и общежитие стоят на той окраине Донецка, которая почти диаметрально противоположна его городку. А от самого мегаполиса до его родного местечка ещё сорок километров пути. Если обходить Донецк стороной, вокруг, то можно смело умножать это расстояние в два раза. Тем более, если судить по обрывочным сведениям всё той же радиостанции, отбросив при этом ошибочные и оставшееся поделить на двенадцать, то всё равно получалось, что Донецк уже окружён. А захватчики надвигаются со всех сторон по главным магистралям, сжимая кольцо.
Значит, нужно вырываться окраинами и глухими улочками. И быстро. Иначе будет поздно.
Тут, куда не тычь, придётся рисковать и пробовать проскользнуть через Донецк по центральным районам. Это самый короткий путь. Нужно принять в расчёт и погоду, и температуру на улице. Уже сейчас дует за окном, и колючие снежинки рвутся вовнутрь. По утренним сводкам ожидалось до минус двадцати к ночи. Уже сейчас минус восемнадцать. То есть долго на улице не продержишься. А рассчитывать на долгую дорогу с ночёвками по крайней мере смешно. Он ещё помнил, как недавно сходили с компанией на снежную горку - они смогли вытерпеть, находясь всё время в движении, не больше пяти часов.
Думай, Вася, думай.
Так. Первое. Одежда. Спортивные, тёплые штаны. Футболка, тельняшка, тёплая рубашка, свитер, утеплённая кожаная куртка. Носки, вторые носки, вязанные носки. Влезет, интересно, в зимние ботинки? С трудом, но влезло. Шарф, тёплая шапка, меховые кожаные перчатки. Фух, жарко. Это хорошо. Присел, подпрыгнул. Немного неповоротливо, но движению не очень мешает. Хорошо.
Вещи. Слава Богу, у него был небольшой рюкзачок с лямками. Можно повесить на спину и не утруждать руки, оставить их свободными. И готовой еды достаточно. Умничка Вася, не поленился вчера приготовить. В кульки, всё в кульки, нельзя в стеклянные банки - разобьётся. Воды вскипятить, туда кислоты лимонной всыпать, в пластиковую бутылку слить и завернуть в полотенце - не так быстро замёрзнет. Бинт, зелёнка, аспирин. Хм, туалетная бумага. Деньги. Все бери, авось, как-нибудь и помогут, хотя вряд ли.
Что-то худенький рюкзачок получился. Оно и к лучшему.
А в отсеке уже бухали. Оба Паши и Демьян, парни из соседней области - им некуда было бежать в этой ситуации. Они полностью отдали себя на волю судьбы и решили последние (как им казалось) часы провести зло - весело и непринуждённо.
- Васёк, ты куда? - спросил один из них, увидав почти собранного Васю.
- Домой, - мрачно буркнул Красава.
- Ты что, с сосны упал? Тебе ж до дому отсюда, считай, километров шестьдесят. Замёрзнешь!
- Не каркай, - перебил его Вася
- Та я не про то, - замахал руками Пашка Первый, - посиди хоть до утра с нами. У нас водки - во! - Он указал на ящик "Шустова". Вася присвистнул.
- Ого! На какие шиши? И где? - ему тоже не помешали бы пол литры "для сугреву".
- Да на "Александре" по дешёвке толкают. По пятёрке, по две. Наверное, чтобы так не взяли. Мы и купили ящик. Закуски хватит - только сами с дому приехали... Лучше бы и не приезжали... Оставайся, а?
- Хлопцы! Да через несколько часов тут могут быть эти фрицы. Вам хорошо, то есть, "хорошо", конечно, в кавычках - дом далеко, а мой, можно сказать, под боком. Ну не могу я, понимаете? Душа болит, как мои там.
Пашки и Демьян смачно крякнули и отправили вовнутрь очередную стопку.
- Ой, Васёк, не кажи. А нам, видать, помирать придётся... Не! - сорвался на крик Демьян. - Живым не дамся. Ножик возьму, на дрючок насажу и пойду резать гадов.
- Уходите, хлопцы, в лес, - сказал Вася, уже держащий в руках налитую стопку и огурец. Рядом с общежитиями была небольшая посадка, широкая, с массой потаённых полянок. - А то, не дай Бог, рявкнут из танка - наша ж общага и сложится, как карточный домик. Берите эту водку, любую рухлядь - и сматывайтесь хоть туда. Мой совет.
Даже как-то неестественным казалось, что вот сидят они на кухне, а в полутора десятках километров от них взлетают в воздух тонны земли и бетона. На город нападают враги, которых не было ещё час назад, о которых даже мысли не было час назад, а они - студенты Академии - сидят и почти спокойно пьют водку. Просто сидят и пьют. Как день назад, как год назад. Будто ничего и не происходит. Но это только казалось. У каждого в душе сжалась до предела пружина, а водка равнозначно могла стать и смягчителем, и взрывным катализатором окружающей обстановки. Все мило болтали и бросали простые и плоские шутки, нервно смеялись. Ибо знали, что, может, через час никого из них не будет в живых. Они все были мужчинами, хоть и молодыми. И они знали, что пустыми криками и размахиванием кулаков никому сейчас ничего не докажешь. Просто надо теперь принять всё, как есть. И исходить из сложившейся ситуации.
- Хлопцы, одолжите для дальнейшего сугреву бутылочку, - попросил Вася.
- Шо ты спрашиваешь? Просто бери, - и Вася перелил "огненную воду" из стеклянной бутылки в пластиковую.
В кухню ввалились Танюшка с Игорем, тоже собранные. Ну, им легче. И тяжелее одновременно. Игорь жил всего в десяти километрах отсюда. Уходил и Танюшку забирал с собой. Сложность заключалась в том, что тот посёлок, в котором жил Игорь, был на одной из трасс, ведущей в Донецк. Может быть, захватчики идут по этой трассе. Может, они уже в посёлке. Или около него. Или на его развалинах. Игорь с Таней, как и Вася, уходили в ночь, в пустоту и неизвестность, пусть и в другую сторону, но с таким же тяжёлым сердцем. Танюшкины глаза были заплаканы, черты лица заострены. Конечно, они жутко боятся, но идти надо.
- Наливай, - махнул рукой Паша Второй. Все стали прощаться. Демьян и Танюшка разревелись. У всех защипало в глазах. Всё же четыре года вместе. И кто знает, свидятся ли ещё?
... Морозный воздух опалил лёгкие, и в уши ударила недалёкая уже канонада.
* * * * * * * * * * * * *
Вася шёл по снежной улице и на каждом шагу всё больше убеждался, что мир сошёл с ума.
В одночасье всё изменилось, разрушилось и поменялось. Словно в кинопроектор вставил другой слайд.
Эта три года знаемая окраина, в которой все тропки были исхожены им вдоль и поперёк, в которой каждый дом и столб имели свои приметы, по которым даже глухой ночью он безошибочно находил дорогу домой, теперь была совсем другой. Мелькали полузнакомые люди, которых знал, здоровался с которыми, веселился и уважал. Приятели, преподаватели, собутыльники, знакомые. Но теперь это были не они. Это были совсем чужие люди. Их кто-то подменил, вынул из них душу, тот стержень, за который держится сознание и который даёт возможность оставаться человеком разумным. Теперь это были искажённые страхом личности, сломленные миром существа.
На каждом шагу в глаза бросалась просто шоковая ситуация, но каждая такая ситуация словно ударяла по мягкой душе, делая её черствее, твёрже. И каждая следующая ситуация не казалась уже такой странной и даже страшной, а потом уже принималась как сама собой разумеющееся.
Например, сначала его изумила стоящая у крыльца общежития сухонькая старушка, крестившая красной от мороза ладошкой разбегающихся как тараканов из общаги студентов. Словно провожала их в последний путь или на битву. Теперь же он совершенно спокойно воспринимал то, что доносящиеся из подворотни крики насилуемой девушки не являются приманкой или "приколом". Он просто прошёл мимо. Страшное слово "война" мигом сняла все запреты. Сначала осторожные, а потом всё более уверенные выступления, поступки и события происходили с каждым на каждом шагу. Если не сейчас, то когда? Потом будет поздно! Вот он Апокалипсис, пришёл последний день. Так свершим же то, что хотели, чего не сумели, не смели и не успели раньше! Теперь никто не запретит, ведь до тебя нет никому дела. Все заботятся лишь о себе и своих близких. Никого не посадят в кутузку, ибо посадить некому, да даже пусть и попробуют только! Или зря у меня в руках монтировка? Захочу - окно разобью, захочу - все окна, захочу - изобью того мужика или изнасилую ту бабу. Безвластие! Да здравствует анархия!
Громились киоски и выбивались двери магазинов, метались по улицам пьяные лихачи с маниакальным упорством сбивающие пешеходов, а соседи подпаливали друг другу дома, сводя счёты. Собаки спускались с цепей и люди сами спускали себя с цепей, отбрасывая прочь моральные устои и нравственные нормы. Хаос и паника теперь были законом на улицах.
Всё это видел Вася, он шёл через этот ад. Ни одной бомбы не взорвалось на этих тихих раньше улицах, ни одного чужого солдата не видели эти голые деревья, но складывалось такое впечатление, что захватчики уже побывали здесь. Под ногами хрустели обломки и осколки, и кляксы блевотины, гари и крови испятнали белый когда-то снег.
Крики и вопли где боли, где истерики, где пьяного задора, где смеха, где проклятий превратили окраину города в сумасшедший дом.
Вася, шумно выдыхая и отхаркивая горькую гарь, прошёл рядом с пылающей бензоколонкой. Снег и лёд вокруг неё были растоплены, в небо взметнулись десятиметровые султаны огня. Словно черти в аду вокруг чанов со смолой, прыгали у огнища пьяные вусмерть молодчики, кидали в ярко-рыжего зверя кии и бильярдные шары.
А всего в полусотне метров от него по многополосному шоссе черепашьим шагом, наполнив воздух рёвом клаксонов и громкими матами, текла река машин - от легковушек до самосвалов, в кузов которых набилось людей как сельдей в бочке. Тяжёлый туман пара, сигаретных дымов и выхлопных газов плотной завесой висел над этой живой рекой. Между машинами, вокруг них, по обочинам в том же направлении - к выходу из города - шли толпы людей. Тащили детей, какие-то сумки, тележки с наваленным на них в беспорядке скарбом. И та же безысходность и ужас в глазах. Слёзы. Отчаянье. Непонимание. Злость. Поразительно - прошло всего полтора-два часа с первого взрыва бомбы, а уже такие массы людей сдвинулись с места.
На какую-то долю секунды мелькнул хищный силуэт военного самолёта, и через мгновение по ушам ударил рёв реактивного двигателя. Всего миг. Был и исчез. Но этого хватило, чтобы река людей взбурлила и растеклась ручейками, кинувшись врассыпную по головам и телам, на обочину, в посадку. Матери кинулись на детей, закрывая своими телами, мужчины и молодёжь, не разбирая, что или кто под ногами, в один прыжок преодолевали высокий забор Ботанического сада и кидались под заснеженные деревья. Трещали руки и ноги, стоны и вопли боли утонули в рёве ужаса.
Но какое дело лётчикам до мелких людишек? Ими займутся наземные команды. Их же юдоль - разрушение наиболее крупных зданий и сооружений, предприятий, общественных и культурных центров.
Не прошло и нескольких секунд после появления над людьми самолёта, как жуткий взрыв содрогнул почву. Ещё только кинулась врассыпную толпа, а силосные башни Донецкого пивзавода, укутавшись огненными протуберанцами и дымом, стали оседать на землю.
Вася это видел. Он каким-то шестым чувством не поддался инстинкту толпы. Серый колосс "Сармата" с шумом выплёвывал из своего нутра пыль, обломки, какие-то фигуры и оседал, оседал. Грохот и взрывы, рёв и тряска под ногами.
Впервые воочию он видел, как рушится здание, да ещё так близко - всего в семистах метрах от него. И это одновременно заворожило и испугало. На враз ослабших, подгибающихся ногах он развернулся и что было сил побежал прочь. По телам распластавшихся людей, по ледяным кочкам, сталкиваясь с метающимися кричащими людскими существами. Прочь. Прочь!
* * * * * * * * * * * * * *
Вот и Донецк, и всё ближе центр города. Но Боже! Как он изменился.
Ещё горели кое-где фонари, но светло было не из-за них, а из-за пожаров то тут, то там вырывающихся из окон домов.
Люди (неужели в этом городе столько людей?! - казалось, всё население мегаполиса сейчас вышло на улицы) куда-то шли, бежали, что-то тащили, кричали.
Порядка здесь было не больше, чем на окраинах, но бесчинств меньше.
Улицы запружены машинами, пробки, аварии, матерщина, драки. Искажённые ужасом лица. Искажённые ненавистью лица. Искажённые болью лица. Заплаканные лица. И смеющиеся злорадно. Безумные лица. И очень редко - целеустремлённо-волевые. А какое у него лицо? Как он выглядит сейчас? Так же, как и все? Как в безумном цирке одного актёра без единой реплики с эмоциями и чувствами, выражаемыми только мускулами лица? Наверное, так. Иногда от него шарахались, иногда понимающе кивали, находя в нём единомышленника, хотя никого из них Вася не знал.
Потом... потом были развалины. Здесь произошла бомбёжка. И здесь Вася увидел наконец-то реальную войну. Всё, что было до этого, казалось сном, жутким кошмаром, который можно забыть, "проснувшись". Но всё. Открой глаза. Ты не в матрице. Не в виртуальной реальности. Здесь нет кнопки "Save", нет "Load". И если тебя ранят, у тебя не просто "уменьшится процент здоровья". Тебе будет больно, очень больно. Из тебя будет вытекать кровь, а остановить её ты не сможешь. И никому до тебя не будет дела. Здесь таких, как ты - миллион. А ни одной машины "скорой помощи" не видно. Плевать на твои чувства. Никто тебя не утешит и не поддержит. Война. Выживай, как можешь. Хочешь жить - шевелись!
Обломки панельного девятиэтажного дома разбросало на несколько сот метров вокруг, подмяв под себя всё, что было окрест. И, видать, произошло это совсем недавно - от силы полчаса назад. Пыль и гарь ещё полностью не осела, так и висела над переломанной кучей бетона и арматуры, вещей, обломков и осколков. В невероятном переплетении застыли навечно голые остовы колонн, чудом уцелевшие нижние этажи светили своими внутренностями. Что-то горело, шипело, бил откуда-то фонтанчик воды.
Стоны и крики ещё живых долетали из-под развалин. Карабкались по кучугурам окровавленные, исцарапанные, почти голые люди и пытались, ломая последние ногти, сдвинуть массивы бетона, чтобы добраться до ещё живых родственников. Взывали они о помощи, проклинали всё и всех. Но безучастны были люди, уже сумевшие протоптать по этим ещё дымящимся развалинам тропинки. Лишь сжимали до посинения челюсти и молча плакали. Потому что знали, что если кинутся помогать потерпевшим, то смогут остаться здесь навечно. Пока есть возможность выбраться из города, превращающегося в ловушку, нужно зубами держаться за эту возможность. Выплюни с кашлем лёгкие, но вытащи семью на свободу!
Бегала от одного к другому с детским уже посиневшим окровавленным трупиком и вопрошала у всех страдалица:
- Что с ним, мужчина? Женщина, помогите, я не понимаю, что с моим дитём. Он всё молчит и молчит. Петечка, родненький, ну скажи хоть что-нибудь!
Видя всё это, не выдерживали многие. Бились и сами в истерике. Даже мужики, шахтёры, навидавшиеся многого на своём веку, - и те плакали навзрыд, как дети малые. Плакали, но шли, не останавливались. И Вася шёл.
Хоть его волосы давно уже стояли дыбом, а сознание ещё чудом цеплялось за реальность; хоть в одночасье многие его непреложные моральные принципы сейчас канули в Лету и хотелось завыть, заскулить вголос, он держался. Ему нужно было всё это выдержать. Ведь дома его ждали и волновались за него. Поэтому он должен был дойти во что бы то ни стало!
Километр оставался за километром. Вася вливался в потоки людей, попадал в жуткие толчеи и потасовки, видел страшные и ужасные вещи.
Он видел самоубийство, когда вдруг в десяти шагах от него в ярко-белый снег ударился падавший с крыши высотки человек - и снег вмиг стал ярко-красным, а кровяные капли оросили всё лицо Красилова.
Он видел, как отчаявшийся вырваться из толчеи машин какой-то "Икарус", расшвыряв стоящие рядом легковушки, выполз на тротуар и помчал вперёд, всё наращивая скорость, давя всех без разбору. Только проехал он недалеко. Случайно оказавшийся здесь милиционер расстрелял в упор водителя автобуса, а через секунду уже спасался от выбирающихся из автобуса пассажиров. Там возникла такая жестокая драка пассажиров и пешеходов, что Вася со всех ног поспешил оттуда прочь.
Чем ближе к центру города, тем безумней становились люди, тем жесточей разрушения, тем плотнее толпы.
Лёд Кальмиуса запрудили бегущие туда-сюда люди. Иные попадали в полыньи, образовавшиеся от падений машин с моста или после взрывов. Хоть тут хватало духу людям кое-как вытаскивать обречённых. По полыньям даже уложили куски горбыля, но эти шаткие мостики раз за разом размётывало очередной машиной, спихиваемой нередко с пассажирами внутри, с моста. Больше двадцати-тридцати секунд никто в холоднющей воде продержаться не мог. А спасшиеся в одежде, превращающейся на морозе в кусок льда, спешили к пожарищам. Кто успевал добежать - спасался. Но такое счастье улыбалось не всем.
Да, трупов вокруг становилось всё больше. Или того, что можно было принять за останки людей. Кровь обильно мазала снег в красное. Крики ужаса, боли и отчаянья сливались в единый гул.
* * * * * * * * * * * * * *
Площадь Ленина превратилась в Вавилонское столпотворение. Здесь сходились все дороги, и здесь все потоки людей сотворили воочию броуновское движение. Обломки Главпочтамта завалили собой машины - и тщетно пытались выбраться из железно-каменных склепов погребённые заживо. По ним, втрамбовывая их в асфальт, пробирались тысячи людей. Иссечённый осколками вождь мирового пролетариата безучастно смотрел на людское море, текущее у ног памятника. Какой-то помешанный взобрался на фонтан и кричал оттуда, пытаясь голосом своим осилить шум:
- Покайтесь, грешники, ибо настаёт Судный день, когда у каждого спросится по делам его! Покайтесь!
Продирающиеся мимо него люди смотрели на беснующегося сумасшедшими глазами. Но вот уже несколько десятков тянули к нему руки и становились на колени с просьбами защиты и помощи. Другие крыли его матюгами и кидались пустыми бутылками.
Зияли пустыми глазницами пятизвёздочная гостиница, а у жутко расковерканных супердорогих бутиков бурлило море людей, тащивших всё, что можно было унести. Сердобольные старушки перетаскивали задавленных к стенам театра.
Вокруг машины "Скорой Помощи" было не протолкнуться, а охрипший врач кричал толпе, что из медикаментов у него ничего не осталось, кроме слабительного и зелёнки, просил расступиться, чтобы пройти хотя бы тем, кому требуется перевязка. Бинты заплаканная медсестра изготовляла из простыни, разрывая её на части. Потерпевших передавали им по головам.
Пьяные молодчики прыгали по опустевшим остовам автомобилей и дубинками выколачивали им лобовые стёкла.
Раскачивался на ветру труп покончившего с собой, задевая ногами прохожих.
Под красными и жовто-блакитными флагами собирались те, кто хотел дать отпор захватчикам. Из мегафона лились призывные речи и рецепты изготовления "коктейля Молотова" из подручных средств.
Беспрестанно сверкали вспышки фотоаппаратов. Кто-то снимал на видеокамеры. Некоторые начинали запись с такими словами: "Мама (Лёха, Фёдор Петрович, кореша...), когда вы получите эту запись, меня уже не будет в живых..."
Толпы и толпучки, круговороты и течения, бедлам и бардак.
Над людьми раздавался рёв самолётов и визг падающих где-то бомб. Земля тряслась от взрывов и обвалов.
А сквозь всё это пробивался громкий колокольный перезвон. "Бум! Бум! Бу-у-ум!" - басом пел большой колокол гигантского храма, сзывая людей, плача над участью этого города. Сейчас вокруг него собрались сотни людей. Они входили и входили под арочные своды, пытаясь спастись от того, что творилось снаружи. Они верили в то, что захватчики не тронут культовые сооружения - так было всегда! - и тогда останутся целы те, кто будет внутри. И напрасно, потому что впоследствии воины Альянса, затрамбовав в храм всех, кого только было можно, разрушили его, погребив под обломками десятки тысяч людей.
Казалось, Красава пробирался через эти две сотни метров целый час. Да так оно и было.
А, выбравшись, поспешил прочь, всё дальше и дальше от этого столпотворения, избитый, издёрганный, замученный. Но ещё живой.
* * * * * * * * * * * * * *
Вновь нагромождение машин, кое-где уже просто горящие остовы.
Скопища людей, суетящихся, спешащих, толкающихся, падающих, плачущих, пьяных. От когда-то кое-как организованного общества осталась только толпа существ, подчиняющихся только первобытным инстинктам и желаниям, играющих сейчас руководящую роль.
Вася тоже был одним из винтиков этого громадного механизма, и так же волей или неволей подчинялся всеобщему движению.
Вдруг возникал где-то пронзительный визг "Во-о-озду-у-ух!" - и вся эта гигантская масса рук, ног и перекошенных лиц кидалась в подворотни и под машины, давясь и пихаясь. А в следующую минуту рёв самолётов отдалялся - и ТОЛПА вновь куда-то стремилась, чего-то хотела и бросалась из стороны в сторону.
Тех одиночек и даже групп людей, которые пытались противодействовать этой массе и с мегафонами делали попытки руководить, никто не замечал, не слышал, даже наоборот - в таких кидались снежками и камнями, их сметали.
Вася вовсю пытался не подчинялся инстинкту толпы, он продирался сквозь дым и смрад, сквозь ругань и возню, сквозь панику и бедлам. Не раз он оказывался в водовороте тел, не единожды падал, заваливался телами и сам возглавлял "короля горы", когда над улицей мелькала тень самолёта.
Однажды... хотя нет, не "однажды". Теперь вся эта жуткая действительность волей-неволей становилась обыденностью. Каждое мгновение могло произойти всё, что угодно, что раньше видел лишь на экране телевизора или в страшном сне. Но вот случилось - на глазах у Васи.
Просто тяжело пролетел громадный самолёт, мелькнули в тёмном воздухе чёрные пылинки - и в паре километров от него ночь расцвела сотней взрывов. Ярко-алых и ослепительно-белых, чёрно-дымных, искрящих и грохочущих.
Земля под ногами заходила ходуном, словно произошло землетрясение. Вой сотен глоток от ужаса и безысходности.
Да что они, изверги, делают?! У них что, ничего человеческого нет? Или им кто-то сопротивляется? Зачем они применяют ковровое бомбёжки, уничтожающее всё живое на территории бомбометания? Какое варварство! Если так они поступают сейчас, что же будет позже, когда в город войдут наземные войска? И куда бежать, есть ли спасение? Где же наша армия, воздушные силы?
А Вася бежал дальше.
Ноги уже устали, из груди вырывается хриплый сип, перед глазами прыгают чёрные зайчики. Усталость уже начинает брать своё. Ведь он бежал, шёл, продирался уже четыре часа, за спиной было уже километров восемнадцать, а Донецку конца-края не видно.
Чем дальше от центра, тем спокойней становилось. Людей стало поменьше, словно почти все они уже сбежали или затаились. Шныряли одиночки, иногда компании молодых хлопцев шли с дубинками наперевес, слава Богу, им не интересуясь. Или охающие старички тащили на себе мешки. Бесформенными грудами валялось тряпьё. Иногда в таких грудах угадывались контуры человека. То ли мертвецки пьяного, то ли мёртвого. Вася с содроганием, но уже более безучастно переступал через них.
Крёстным ходом со свечами и хоругвями проплыла река людей. Попы с кадилами отпевали попадающиеся трупы, мужчины подбирали останки, и так с поднятыми над головой телами шли дальше. Выли бабы, плакали дети. Мамы закрывали своим чадам глаза руками.
Вываливаются с окон шкафы, телевизоры, тумбочки. Но это уже ничего. Лучше, чем в центре. Там в толпу из окон стреляли. Свои в своих.
На балконах трепыхались белые простыни, словно флаги капитуляции.
У горящих костров кучковались старички с ножами, а у целой ещё бензоколонки спешным порядком конвейером делались бутылки с зажигательной смесью.
Таких, как он, были десятки. И шли они во все стороны. Куда-то спешили с мрачно-сосредоточенными лицами, с харканьем выплёвывая гарь и пепел, кружащий в воздухе.
А ветер, сошедший с ума от диких перепадов температуры - от минус тридцати до плюс тысячи - бросался на людей, швырялся снегом и горящей водой, пеплом и пылью.
Окраина Донецка приближалась.
Впереди послышалась стрельба.
* * * * * * * * * * * * * *
Да, впереди была самая натуральная перестрелка! Не киношные "пуканья", не тарахтение петард на Новый Год, не гром барабанов и трещоток на праздниках, а настоящие выстрелы. Громкие, реальные и до чего же близкие!
Тут же сердце нашло своё пристанище где-то в подошвах ботинок. Всё тело враз покрылось холодным липким потом, захотелось заскулить и залезть куда-нибудь в щелку и переждать весь этот ужас.
Вася даже и не думал, что сможет ТАК испугаться. Что-то вдруг сказало ему: "Стой! Не двигайся! Замри! Слейся с этим домом, врости в его стену. А если двинешься, то ОНИ заметят тебя. А если ОНИ заметят, то..." Другой кто-то истеричным голосом вопил: "Беги! Спасайся! Ноги в руки - и вперёд! Они разбираться не будут, кто студент, а кто мужик с берданкой, они косят всех без разбору!" Никогда раньше он не был в перестрелке, никогда прежде он так близко не ощущал смерть. Даже тогда, когда его в тёмном переулке ограбили двое с ножами. Тогда он почему-то знал, что налётчики убивать не будут. Сейчас же этого чувства не было и в помине. Не было "А может...", "А вдруг..." Была почему-то твёрдая уверенность, что ЭТИ не будут церемониться. Пулю в голову - и весь сказ.
Сколько Вася стоял так, порываясь куда-то бежать и боясь сделать хоть одно движение - не понять.
Но в одно мгновение его что-то словно кинуло вперёд и он, чуть ли не ломая в суставах ноги, сделал первый шаг, чуть не упал, сделал второй, третий - и Васю прорвало.
Он побежал. Не вперёд, откуда всё ближе слышались выстрелы, не назад, а в сторону.
Мелькали горящие остовы машин, слепые окна домов, чьи-то перекошенные лица. Потом он почему-то чуть не встрял в целый поток людей, спешащих по улице прочь от выстрелов. Женщины, дети, мужчины с палками и арматурой в руках. У всех ужас в глазах и разодранный в вопле рот. Стадо, гонимое на убой, человеческое стадо. Он свернул, ещё свернул. Вдруг впереди из дома с огнём и пылью вырвало целый пласт кирпичей, обдало всё грохотом и искрами. Он так и не понял, что это был взрыв, он просто бросился от этого наутёк. А там пылает гигантской свечкой дом! Прочь! А там грохот выстрелов совсем близко. И снова прочь! Он уже ничего не понимал, он не замечал, как метался в одном квартале, словно крыса в лабиринте. Загнанный зверёк.
Однажды он чуть не встрял в мужика, стоящего на тротуаре и целившегося в видимую только ему цель из охотничьего ружья. Ба-бах! Мужик подпрыгнул на месте, весело заматерился, повернулся было бежать, заметил Васю. В его глазах безумие мешалось с яростью и весельем:
- Я его сбрил! - весело - зло закричал он Васе. И вдруг - та-та-та - и тело мужика задёргалось, нелепо взбрыкивая руками и ногами. Он словно подпрыгнул, выгнулся и кубарем полетел на мостовую. Вася широко раскрытыми глазами смотрел на тело мужика, в его скованной шоком голове билась одна мысль: "Убили! Уби-или! Уби-и-или-и-и!" Слабость охватила тело. И только близкий звук рёва дизельного мотора, автоматная очередь и чужая речь словно подбросили его с тротуара, куда опустили его ослабевшие ноги. Скорее прочь отсюда! Вася, виляя из стороны в сторону и каждой клеточкой одеревеневшей спины ожидая острой дикой боли, кинулся в подворотню. Наткнулся на какие-то развалины - нагромождение бетонных блоков, торчащей арматуры, обломков мебели и шифера, остатков вещей, кое-где ещё горящих. Перед глазами замельтешили выщерблины, гнутые трубы, в глаза пополз удушливый дым. Вася с разбега прыгнул на обломки, покарабкался по ним, каждую секунду о что-то стукаясь, ударяясь, скользя. Наверное, он даже кричал и выл от ужаса, но не слышал сам себя. В ушах висел бесконечный звон и писк, а в опустевшей чужой голове билась одна-единственная мысль: "Сейчас! Сейчас!" Вася через что-то перецепился, упал и, сосчитав головой и локтями несколько острых углов, скатился в какую-то ямку между обломками. В ушах бухала кровь, он прерывисто и быстро, задыхаясь, дышал, давил в себе вырывающийся кашель, перевернулся на спину и смотрел в небо, ожидая, когда на щербатом окоёме появятся рифлёные ботинки спецназовцев Альянса. На чёрном небе клубились облака, освещаемые снизу сполохами пожарищ, метались чёрные снежинки. Иногда молнией проносился самолёт. Грохот, бум отовсюду. И рёв проезжающего в двадцати метрах танка, заставивший Васю сжаться и затараторить молитву. Дрожь обломков, камнепад мелких обломков на грудь, лицо.
Но эта первая волна воинов Аллаха не могла задерживаться, а тем более прочёсывать окрестности. Их задачей было занять ключевые позиции, согнать всех попавшихся на пути людей к центру. Они, преодолевая слабое сопротивление (но, правда, иногда очень даже ощутимое) просто мчались по улицам на определённые им позиции. Чистить город будут позже, немного позже.
Рёв танка пришёл и ушёл. А Вася всё лежал на жёстких камнях, постепенно замерзая. Потом он рискнул чуть повернуться, заскрежетал зубами от боли - всё тело ныло и болело. Медленно приподнялся, обвёл глазами окрестности. Никого и ничего.
Сердце медленно успокаивалось. Шипя от боли, Вася стащил со спины рюкзак, вытащил бутылку с водкой, сделал большой глоток, закашлялся. Закурил сигарету, взглянул на часы. Пол двенадцатого ночи. Дурдом! А кажется, что прошло уже, по крайней мере, пара суток.
Усталость навалилась на него стопудовым грузом. Наверное, поэтому он не сильно и удивился, когда взгляд наткнулся на светящиеся в свете горящего рядом здания глаза человека. Они смотрели на него из тонкой щели из-под обломков бетонных блоков. Смотрели как-то просто. С безысходностью и смирением. Глаза были старые, в сетке окружающих их морщин. Вася смотрел на них не отрываясь, тупо, без чувств.
- Сынок, - тихо донеслось до Васи. - Вытащи меня отсюда, а? Мне больно и холодно... И ног я не чувствую.
Вася медленно обозрел завал, под которым был ещё живой человек. Нет, это было нереально. Многотонные блоки, кучи щебня и битого бетона, переплетение арматуры и труб. Вася не стал ничего говорить, он просто посмотрел в глаза и медленно отрицательно покачал головой.
- Ну достань..., - жалобно попросил страдалец. - Слышишь? Человек ты или нет?! Ну пожалуйста.
Вася проглотил ком в горле и проскрипел, сам удивившись своему голосу:
- Не получится, мужик... Тебя с двумя кранами и бульдозером дня три вытаскивать надо. Сечёшь?
Заваленный долго молчал. Вася медленно отходил, набираясь силы перед дальнейшим маршем.
- Парень, - позвал снова его мужик. - Тогда... Прибей меня, а?.. Слышишь? Облегчи мне страданья... Ты не понимаешь, какая боль! Ну?!
Вася снова покачал головой.
- Да что тебе стоит! - прохрипел мужик, - Ох!.. Возьми каменюку и всади мне в лоб! Ты! Слабак, сопля, подонок! - пытался завести его мужик. - Прикончи меня!
Вася захотел убежать, страх вновь заполнил его сознание. Страх, стыд и боль. Он ничем не мог помочь этому несчастному, но лишать его жизни?! Что будет для него большим грехом - бросить страдальца дальше умирать или избавить его от невыносимых мук? И так, и эдак Вася чувствовал себя невольным убийцей. Он вскочил на ноги, сделал первый шаг прочь. Но и просто так уйти у него не было никаких моральных сил. Мужик то кричал, стонал, проклинал его и просил его вытащить, то заклинал убить. А Вася потихоньку сходил с ума.
Словно наблюдая себя со стороны, он вдруг осознал, что стоит перед завалом и держит в руках кусок арматуры. Ему было безумно страшно, непонятный жар и ожидание чего-то ужасного опаливало его сознание. "Сейчас я размахнусь и ударю. Да. Я ударю его в эти страшные глаза, я выбью из него жизнь, я заставлю его замолчать! Да! Я сделаю это! Я смогу!" И мужик, увидев его бешенные глаза и занесённую с арматурой руку, враз успокоился, лишь шептал, клацая челюстями, подбадривая:
- Ну, давай... Я жду... Ты сделаешь доброе дело... Давай.
Что-то сломалось в Васе. Арматура выпала из ослабевших рук, его затрясло, ноги перестали держать.
- Ну не могу я, мужик, тебя грохнуть! - закричал, сорвавшись, Вася. - Не могу, понимаешь? Не могу, родимый. Да что же это! О Боже! Ну что, что я могу тебе сделать!.. Не могу...
- Слабак, - устало просипел мужик. Потом застонал, заплакал. - За что? Почему остался жив? За какие грехи? Ты не представляешь, родимый, какая боль... Ты не представляешь... Парень...
- А? - Вася уже не понимал, уже сошёл он с ума или ещё нет.
- Дай закурить.
Вася дополз до мужика и трясущимися пальцами просунул в щель сигарету, поджёг.
- Сильно холодно? - спросил отупевше мужика.
- Угу.
- Это хорошо, - "успокоил" Вася. - Тогда ты просто заснёшь. И всё.
Мужик молчал. Вася рывком поднялся на ноги. Ещё несколько минут - и он отсюда никуда не уйдёт. Он просто сойдёт с ума. Если уже не сошёл.
- Прощай, - бросил он и, не оборачиваясь, пошёл прочь. Он не слышал, как мужик начал биться головой об обломки, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Несчастный потерял сознание. И замёрз, как и тысячи других, подобных ему.
* * * * * * * * * * * * * *
В душе Васи была чёрная пустота. В голове бушевала ярость вкупе с жалостью. И очень хотелось реветь.
Он шёл, не разбирая дороги, куда - не зная, не задумываясь и не замечая. Ему надо было вырваться из Донецка.
Он видел остов сожжённого бронетранспортёра и толпу горожан, избивающих ногами трупы обгоревших завоевателей. Обходил стороной останки размётанной баррикады. Смотрел глаза лежащего на спине милиционера, глядящего в чёрную ночь. Картины окружающего уже не оставляли в душе никакого отпечатка, там была звенящая пустота. В один момент осознал, что держит в руках бутылку с зажигающей смесью, но где её взял - не помнил.
Вася шёл по улице, обходя завалы и обломки. Никого вокруг. Ни одной живой души. Только мёртвые.
И тут, когда проходил возле какого-то переулка, из-за угла выскочила фигура человека, мелькнули наполненные ужасом глаза, взметнувшиеся волосы, испачканное личико. Девушка куда-то бежала и, уже, видать, не ожидала увидеть никого живого. И не хотела. Она боялась живых. Потому, наткнувшись на Васю, она задохнулась от страха и думала было кинуться наутёк, но поскользнулась на льду и грохнулась на пятую точку опоры.
- А-а-а-а, - завизжала она. - Не убивай меня! Не убива-ай! Не надо! Не хочу-у-у! А-а-а!
Тут у Васи крышу таки сорвало. Он схватил девушку, затряс за плечи и закричал прям в ухо:
- Я свой! Я наш! Я только ищу выход отсюда! Ты знаешь, где выход из города? Успокойся!
- Не бей меня, не надо! - а в ушах всё ещё звенел хрип мужика: "Убей, прикончи меня!" - Не бей! Не надо!
- Успокойся! Ну успокойся, ну пожалуйста! Господи, и зачем мне всё это!?
- Не бей, не убивай, я не хочу, - затряслась она в рыданиях, но попытки вырваться оставила. Она, видать, поняла, что этот живой человек - не захватчик и убивать её не будет. И она, испуганная всего и лишившаяся всех, наконец-то нашла плечо, чтобы расплакаться и освободиться от всей муки и боли.
- Ну что ты. Ну что же ты. Ну успокойся, - он мягко прижал её к себе, поглаживая по дрожащей от рыданий спине и, сам того не заметив, расплакался. Завыл, застонал, задёргался , непроизвольно очищая душу и сознание в рыдании.
Так они и стояли, дрожа и качаясь от непроизвольной слабости и потихоньку успокаиваясь. Эти слёзы, казалось, вывели из них хоть чуточку горя и сблизили их страдальческие души.
- Ну вот и хорошо, - подавив последний всхлип, судорожно сказал Вася. - Хорошо. Вот и успокоились, да?
- Д-да, - дрожа и вздыхая, сказала она.
- Вот и славненько, - он обратил внимание на то, как легко одета девушка. - Не замёрзла?
Она только головой покачала: "Да".
- Ну, пойдём, погреемся, - показал он головой на ближайшие развалины, где там-сям горели обломки. Она неохотно, но покорно пошла за ним, протянула руки к огню.
- Есть хочешь?
- Хочу.
Он снял рюкзак, вытащил наружу всё, что взял с собой. Девушка жадно вгрызлась в хлеб и котлету. Вася, глотнув водки, запив водой и закурив сигарету, с интересом смотрел на симпатичное личико девушки. Потом медленно расстегнул куртку и стянул свитер. Девушка испуганно подпрыгнула и отскочила в сторону. Подумала, видать, что он насиловать её собрался, уже раздевается. Вася невесело усмехнулся и, вновь запахнувшись в куртку, протянул свитер девушке:
- Одевай, пока тёплый. А то ты, я смотрю, вообще почти голая. А на улице минус двадцать пять.
Она недоверчиво приблизилась, потом схватила свитер, быстро в него влезла и счастливо зажмурила глаза. Настрадалась, бедная. Благодарно посмотрела ему в глаза. Теперь в её взгляде была не только боль, но и усталость и даже маленькая радость.
- Ты здесь живёшь? - спросил он её.
Девушка враз изменилась лицом. Глаза вновь набухли слезами, подбородок мелко задрожал.
- Да.
- А где?
Она медленно указала рукой на развалины, на которых они сидели: "Здесь". Теперь понятно, почему она так легко одета - вышла, видать, к подружке поболтать, а тут бомба в дом - и накрыло всех её родных. Помолчали...
- Пойдём со мной? - спросил он у неё. Вдруг удастся-таки добраться к себе домой? А тут, на морозе, она умрёт. Её бросить уже просто так он не сможет. Она в ответ замотала головой: "Нет".
- Леночка? - испуганно вопрошающе послышалось рядом. Из темноты выступила фигурка старушки, кутающаяся в шубчонку. - Леночка, ты?
- Бабушка Катя! - сорвалась с места девушка и бросилась к бабушке, упала ей на грудь. - Их нет, никого нет... Папка, мамка, Серёжка, Валечка, бабушка с дедушкой... Все..., - она вновь рыдала. Бабушка, видать, хорошая знакомая девушки, плакала тоже, смотрела на развалины, на укладывающего вещи Васю. Фу, груз с плеч. Теперь девчонка спасена - у бабки перекантуется, а ему домой.
- Спасибо, мил человек, что присмотрели за Ленушкой. А то, как прошли эти нехристи, наш домик не тронули, так мы с дедом и пошли знакомых искать. Ужо и Караваевых нашли, и Поправайко, и деда Михася. А вот Лебежанских нету, ушли, видать, - успокаивала она девушку. - Дай, думаю, к крестнице схожу... А тут... Горе какое... А ты, мил человек, пошли с нами в хату. Там тепло. Печка топится. Тесно, правда - люди, погорельцы. Зато борщ горячий...
Девушка умоляюще смотрела на Васю: "Не бросай меня одну" . Но не мог он не бросить. Его дома ждали.
- Не могу, бабуля, домой иду. Меня тоже ждут. Свои.
- И далеко ж тебе, родимый?
- Далёко. А где ж, не подскажите, окраина Донецка?
- Дак ты уже и есть на окраине. Тут через пару поприщ Пески будут.
Ох, как удачно! Как раз на Красноармейской трассе, куда он и шёл. Бог его вёл. Как замечательно!
Девушка стащила с себя его свитер. Подошла к нему.
- Спасибо тебе...
- Вася.
- Спасибо тебе, Вася. Если бы ты не удержал меня, баба Катя меня бы и не нашла вовсе, а я бы замёрзла где... А может, всё-таки пойдёшь с нами?
И такая мольба в её взгляде была! Пусть совсем незнакомые души, но вдруг породнившиеся в этом ужасе, слившиеся в плаче, спаянные слезами.
- Не могу, Ленушка. Спасибо, но не могу, прости. У меня... Меня мои ждут.
Она молча кивнула. Его хоть семья ждёт, её же теперь никто ждать не будет. У неё теперь нет семьи.
- Ну ты хотя бы придёшь, когда всё закончится? - и опять - столько было в её взгляде просьбы, что отказать ей Вася сосчитал кощунством.
- Приду, Ленушка. Если жених меня твой не прогонит.
- Нет у меня жениха.
Вася улыбнулся ей так мягко и как можно более ободряюще, что она улыбнулась в ответ, вся вдруг преобразившись, покраснев враз, обдав исстрадавшуюся душу волной судорожной радости и ласки, засмущалась и, поминутно оглядываясь, пошла по улице. Баба Катя, ещё раз поблагодарив, подробно объяснила, как выйти к Пескам, перекрестила Васю и поспешила за Леной. Они махнули друг другу в последний раз руками.
- Я буду жда-ать, - донеслось издалека.
- А я буду верить, - прошептал Вася.
* * * * * * * * * * * * * *
Васю качало из стороны в сторону, когда трактор подпрыгивал на снежных буераках. Запах солярки и тепло прижавшихся друг к другу людей в кузове прицепа. Тихо, только всхлипывает какая-то потерявшая всех женщина и рокочет, продираясь по дороге, трактор.