Муж Ларисы спал с открытым ртом. Лариса открыла второй глаз, сладко потянулась и стала рассматривать Валеру. Голова его откинулась назад, на глубоких глазницах лежали серые тени, острый нос смотрел в потолок. Он был похож на покойника. Белая подушка, обшитая широкими кружевами, усиливали сходство. Таких покойников Лариса видела на пожелтевших фотографиях, которыми часто потчевали её радушные хозяйки на десерт. Эти альбомы всегда производили на неё тяжёлое впечатление, поражая безысходной одинаковостью. Вот голый карапуз с открытым ротиком и аппетитным задком, вот махающий ручкой в никуда младенец на руках у некрасивой женщины с крашенным ртом и густо подведёнными бровями. Унылый школьник, переходящий из класса в класс в гуще школьного коллектива.
- Где же он тут?
- Да вот же он. У него ухо правое сильно оттопырено. Нашли?
- Да, да, я его сразу узнала.
Отретушированный выпускник школы в костюме и галстуке на тонкой кадычной шее. Отбывающий свой армейский срок юноша в форме, бритый, с ошалелыми глазами. Потерянный новобрачный в чёрном, словно с чужого плеча, костюме под руку с тощей, на всё готовой молодой особой в белом. Вот его официальные фотографии - похожие на снимки людей в розыске. А тут застыл с сельдью на вилке за пиршественным столом, вот он уже за другим столом с рюмкой, вот за третьим - сейчас что-нибудь покушает. От стола к столу он все матереет, животик его растёт, лицо плывёт вниз брылями и приобретает не снимающееся недовольно-самоуверенное выражение. Ах, да, вот ещё серия курортных фотографий на фоне растительности или достопримечательности с группой отдыхающих. И всё. Нет надежды увидеть его раскованным, весёлым, счастливым, в маскарадном костюме, в обнимку с любимыми людьми, детьми, животными, растениями, вещами, наконец... Ничего. То ли скрывал, то ли не жил - непонятно. А вот он сразу в гробу с лицом строгим и глупым на фоне белой, обшитой широким кружевом подушки.
Вот и от мужа Валерика останется такой же альбом, его бережно хранить свекровь.
Он сегодня поедет навещать мать, нужно ему погладить выходную рубашку. Ох, как здорово - выходной, долгожданный. Месяц жданный. Так уж положила - месяц вкалывать, день отдыхать. Лариса легла на спину. Посмотрела сквозь кружево занавески на небо, день занимался ослепительный.
- За город, только за город, и бездумно бродить по парку. В Павловск поеду, давно там не была, - решила Лариса.
Она, конечно, могла поехать с Валериком к свекрови. Отношения, хоть и были прохладными, но вполне пристойными, но нет, конечно, нет, она не стала бы тратить на этот визит свой выходной день.
С тех пор, как открыли своё маленькие кафе, пашет Лариса, как заводная. К ночи еле до ванны дотаскивается, но, приняв ванну с травами, помассировав себя специальными щётками, взбадривается, а уже, когда садится перед сном выручку считать, усталость словно рукой снимает - не зря надрывалась. Кафешко процветает и неудивительно - готовит Лариса только из свежего. Каждое утро чуть свет посылает Валерика на рынок со списком - отовариваться. Стряпает вкусно, с сердцем, как для себя старается, подаёт с улыбкой и прибауточками, только чечётку не бьёт подавая. Нервные же посетители быстро сообразили, что их не обманывают, появились завсегдатаи, стали приводить знакомых - дела пошли!
Лариса широко жить не торопилась, была она не то, что б скупа, а экономна. Чем больше появлялось реальных денег, тем скромнее вела она их маленький быт. Деньги дома не держала, а отдавала их в рост сначала государству, но быстро сообразив, что это невыгодно, стала их растить потихоньку сама. Под верные проценты, верным людям, как говорится.
К Валерику Лариса относилась хорошо; как к троюродному брату, живущему в другом городе, который ничего тебе не сделал плохого, но и хорошего тоже. Он не раздражал её, был на подхвате. Не будь его, она прекрасно бы обернулась сама. О чём, надо отдать ей должное, она никогда ему не говорила, но он это сам понимал, супругу уважал и слегка побаивался, зная её железный характер. Лариса не делилась с мужем своими финансовыми операциями. Однажды, набравшись духу, он робко приступил к ней с расспросами. Лариса его внимательно выслушала и напрямик спросила, что ему надо. Валерик, поняв, что другого такого момента может не быть, в позу вставать не стал, ответил: "Машину". Лариса подумала денёк и купила мужу "жигулёнка" с условием, что он будет спозоранку привозить на нём продукты, после чего Валерик был свободен. Это положение устраивало обоих, и больше он вопросов не задавал. Она одевала, кормила его, давала небольшие карманные деньги, была с ним неизменно ровна и приветлива, и он вполне удоволился своим браком.
Мысли же Ларисы уносились далеко вперёд. Ей ещё немало надо было скопить, чтобы осуществить свой проект - вложить деньги в жильё, и немалые. Жильё сдавать, и тем самым обеспечить себе безбедную старость, хотя она была старше мужа, но непоколебимо уверена, что переживёт его и намного. Впрочем, даже если бы Валерику вздумалось жить долго, он не входил в её планы. Понимала Лариса хорошо, что с такой интенсивностью она сможет работать ещё лет пять от силы, затем придётся либо дело продавать, либо расширять и нанимать, а это не то, не то! Это имело смысл, если бы были дети, а так только жильё - стоящий вклад. Половина дохода в рост, вторую - на жизнь, а жизнь пойдёт райская. Вот когда она, наконец, поживёт! Может быть, даже путешествовать будет, мир посмотрит, и тогда уж копейничать не будет ни за что.
Валерик застонал, завсхлипывал, откинул голову выше, и ещё больше стал похож на покойника. Ларисе вспомнилась Верочка. Она не видела её в гробу, не смогла прийти на похороны, на сорок дней только сходила на могилу, поплакала там. С Верочкой училась она в одной группе в институте, была с ней близка, и довольно долго находилась под её влиянием. Крестилась, каялась, пыталась соблюдать посты, но потом поняла: не её это, почувствовала, что фальшивит, и отошла. Она деятельная, жизнестойкая, оборотистая, ей жить хочется, действовать, рисковать, чувствовать вкус победы, да и время настало, словно по заказу для Ларисы - живи, дерзай...
Однако уважения и даже нежности к Верочке Лариса не потеряла. Да и что ещё можно было питать к такой бесконечно тихой, мягкой, внимательной душе. Ангельское создание - иначе о Верочке никто и не говорил. Да и похожа она была на ангела, хрупкая, бледная, с каскадом рыже-золотых кудрей.
- Ах, Верочка, Верочка, что же ты так рано ушла от нас - вздохнула Лариса. Ей захотелось поплакать, но слёз не было. Кряхтя, поднялась она с постели и пошла гладить Валерику рубашку. Пока гладила, вспомнила Юру Жарова, Верочкиного мужа. Некому ему теперь рубашку погладить, как овдовел, больше года уже. Всё ходит и ходит к Ларисе в кафе. Сядет в угол и плачет. Подойдёт к нему Лариса, Юра всё повторяет: "Вот машину купил, думал легче будет, не помогает, думал легче будет, не по-мо-га-ет!" То вдруг про собаку их вспоминает, рыжего кокера Дагли, пропавшего в день Верочкиных похорон.
- Любила его Верунчик, любила, и звала Дусенька, а не Дагли. Хоть бы он мне в утешение остался, всё бы легче - душа живая.
И так без конца, и сморкается, и плачет. За год из бравого весельчака в какой-то куль опустившийся превратился. Что ему скажешь, сердце так и наполняется свинцовой тяжестью. Ну хоть сегодня не придёт. Лариса почувствовала, что у неё начинает сильно портиться настроение.
- Нет, так не пойдёт, сегодня все тяжёлые мысли долой. У меня выходной.
Встала под холодный душ. Включила бодрую музыку. Налила им в чашки душистого кофе, вынула из духовки румяные булочки. Сели завтракать. Настроение потихоньку налаживалось.
- Привет Елене Павловне. Пусть на меня не обижается, устала очень, - помахала рукой мужу.
- До вечера.
- До вечера.
Завёлся мотор. Лариса сбросила халат, одела светлый сарафан. Посмотрела на себя в зеркало. "Я ещё вполне привлекательна" - подумала.
Высокая, дебелая, плавная. В тяжёлой пшеничной косе седина почти незаметна. Черты лица спокойные, крупные, выпуклые, улыбка приятная. Лариса подкрасила губы и несколько раз улыбнулась себе в зеркало: "Очень приятная!"
Выйдя из метро, Лариса повернула к вокзалу и буквально въехала в объятия Наташки по прозвищу Кирпич. Это тоже была её однокашница, с которой она много лет не виделась.
- Лариса! Глянь, кто - Лариска! - выкрикивала своим зычным голосом Кирпич, сжимая Ларису в объятиях. Наташа мало изменилась, такое же добродушное, квадратное лицо, шумные манеры.
Лариса не была в восторге от этой встречи, однако приветливо улыбнувшись, спросила:
- Куда путь держишь?
- Мы едем Верочку Жарову навещать, - выпалила Наташа. - Да, вот познакомься - моя подруга Оля.
Карменистая подруга Оля кивнула, сверкнув зубами.
- А ты откуда?
- Гуляю - оторопело ответила Лариса. Она хотела объянить Наташе, что та перепутала вокзалы. Верочка на Ковалёвском кладбище, но не успела.
- Вот как здорово, что встретились, - перебила её Кирпич - поехали с нами, Верочка будет рада.
- Как рада? - спросила Лариса, придавая лицу скорбное выражение - ей теперь всё равно.
- Это почему же? - удивилась Наташа. - Верочка всегда к тебе хорошо относилась. Точно будет рада - поехали!
Подхватив Ларису под руку, Наташа повлекла её к поезду, тарахтя по дороге:
- Давно я Верочку не видела, года три, а на прошлой неделе мы её в Гостинке встретили; она нам адрес дачи дала, где отдыхает, сказала, что одна там живёт, муж работает, вот мы и собрались сегодня - погода уж очень хорошая. Скупнёмся, Верочка сказала, там речка прямо за домом.
Лариса слушала Наташину трескотню и чувствовала, как что-то холодное и тяжёлое ползёт по её спине, закрывает голову, не даёт говорить. Она попыталась взять себя в руки и рассуждать здраво. "Это какой-то розыгрыш. Дикий, глупый розыгрыш. Но кто их разыграл? Женщина, похожая на Верочку? Зачем? Адрес, конечно, липа. Отчего же я тогда так испугалась?" Да, она была напугана, как никогда в жизни. "Что же в таком случае нужно делать? Вот что, - сама себе ответила Лариса. - Ехать и убедиться на месте в глупости Кирпича, да и в своей тоже". Почему-то мысль, что нужно сказать Наташе правду о Вере, она отклонила сразу. "Вот приедем, там разберёмся", решила Лариса. Впрочем, они уже подъезжали.
Женщины довольно скоро нашли покосившуюся маленькую халупку, стоявшую на отшибе. Прямо за домиком узенькая дорожка змеилась к речушке. Запущенный садик окружал домишко. На ступеньке покосившегося крылечка сидела Вера в белом платье, уронив бледные руки на колени. Солнечные лучи гуляли по её золотым кудрям и по шелковистой спине Дагли, улегшегося у ног хозяйки. Её мраморное лицо было обращено вдаль, глаза казались слепыми. Пёсик первым увидел гостей, побежал встречать, весело приветсвуя дам хвостиком. Кирпич с подругой завизжали от восторга и принялись теребить пса. Вера медленно поднялась, улыбнулась устало, через силу.
- Заходите в дом, девочки. Чаю хотите? - бесцветным голосом спросила она.
- Ну вот ещё, чаю, - смеялись подруги, - мы тебе кое-что прохладительно-горячительного привезли. Вечерком согреемся, а теперь купаться и никаких разговоров.
- Вы идите, я не хочу, - сказала Вера, - я вам тут подожду.
- Можно я с тобой посижу? - сдавленным голосом попросила Лариса.
- Сиди, - вяло отозвалась Вера.
- Ну как хотите, а мы в воду, - объявили подруги.
Лариса подождала, пока их голоса затихли, и подсела к Вере. Сердце её бешено толкалось в голове, но страха не было. Она физически ощущала торжественность этой минуты, возможно, самой важной в её жизни.
- Вера, - патетическим тоном начала Лариса, - Вера, ведь ты умерла?
- Да, умерла, - спокойно ответила Вера.
- Вера, ради нашей дружбы, ответь мне только на один вопрос, - напряглась Лариса, пытаясь поймать неуловимый Верин взгляд.
Вера ничего не ответила.
"Вот она, главная минута. Сейчас, сейчас, я узнаю всё. Боже, как это оформить в один вопрос? Как уместить? Не ошибиться в слове?!" - Ларису лихорадило.
Она пыталась сдержать дрожь, сосредоточиться, но всё раскачивалось, расплывалось. И неожиданно для себя Лариса как-то жалостливо, по-бабьи, впривсхлипку спросила: "Веронька, а Бог-то есть?"
Она, тут же устыдившись, отпрянула от своего вопроса. Дурацкого. Не это она хотела спросить. Хотела Лариса спросить о загробном будущем, о том, как ей дальше жить, разузнать, для чего она вообще сюда попала и живёт тут? В существовании Бога в момент вопроса она не сомневалась. Рядом с ней сидел наглядный ответ на этот вопрос. "Что я спрашиваю, идиотка?" - кружилась в голове.
- Не знаю, - вяло ответила Вера.
- Как не знаешь? - не поняла Лариса.
- Не знаю, я там никого не видела, одни бесконечные очереди, - устало обронила Вера.
- Какие очереди, Верочка, где?
- Там.
- Куда эти очереди?
- Никто не знает, только им нет конца. Ещё висят плакаты о поведении в очереди, и больше ничего там нет.
- Верочка-голубушка! - закричала Лариса, - опомнись, что ты говоришь? Ведь ты праведный жизни человек. Ведь ты у престола Божьего сидеть должна, с ангелами петь, да о нас, грешных, молиться! Как же это?! - Ларисе захотелось схватить Веру за плечи и сильно потрясти, чтобы с неё слетела эта пелена безразличия. Пусть бы лучше бунт, запредельные ужасы вампиризма, только не эта ватная апатия. Но она не посмела дотронуться до Веры.
- Ах, Лариса, теперь я ничего не знаю. Когда я пытаюсь вспомнить свою жизнь, то помню только тягучий туман страха; страха одиночества, страха гнева Божьего, да желания спастись. Жизни же никакой не помню, очевидно, её не было. Я слышала в очереди, как один средневековый монах сказал соседу, что те, кому удаётся жить здесь, продолжают жить и там, прочие же стоят в очереди и ждут...
- А если выйти из очереди и бежать?
- Некуда там бежать, Лариса. Так хоть со всеми стоишь, всё не так жутко, а побежишь, и совсем пропадёшь. Меня вот за хорошее поведение на Землю до перерегистрации отпустили, домик дали и Дусеньку со мной отправили за то, что любила я её одну бескорыстно. И на том спасибо. Главное, номер не забыть. Иначе снова в конец поставят.
- Верочка, вот ты говоришь отпустили, значит, кто-то ведь отпускал. Кто же?
- Не могу сказать, там никого не видно, только голоса по громкоговорителям орут, неприятные такие голоса.
Вера вдруг задремала. Лариса решилась и дотронулась до её плеча.
- Вера, а вас тут много таких, из очереди?
Вера открыла глаза.
- Наверное, этого никто не знает. Может, ты тоже из очереди.
- Я?!
- Да, просто забыла об этом, многие забывают. Впрочем, не все ли равно, и тут, и там, всё одинаковое. Главное, хорошо себя вести, и никого не сердить. Знаешь, всё время хочется есть и спать. Жаль, что я не агрессивна. Была бы я позубастее, могла бы поохотиться. Этого нет в списке запрещений, и всё же хоть какие-то ощущения, но, увы, я этого начисто лишена, пойду поем.
Вера медленно поднялась и пошла к дому. Дагли побежал следом. Ларису точно парализовало. Несколько раз пыталась она подняться, но не могла. Наконец, сделав над собой невообразимое усилие, охая и причитая, поднялась она со ступенек и, шатаясь, пошла к калитке. Не помнила Лариса, как садилась в поезд, как вошла в квартиру, как повалилась одетая на диван и камнем нырнула в сон.
Валерик едва её добудился. Он был весел, привёз Ларисе от свекрови пирожки и несколько шоколадных конфет. Лариса машинально попробовала пирожок - нет, не умеет свекровь делать тесто - прямо резина, и луку в мясо мало положила, а конфеты вкусные, - Лариса любит такие, с ромовой начинкой. Повздыхала Лариса, да и села диктовать Валерику список продуктов на завтра.
В субботу пришёл в кафе Юра Жаров. Лариса подошла к нему, поставила перед ним кофе, погладила по голове, как маленького.
- Ты прости, Юрочка, народу сегодня много.
И, уже, уходя, обернулась:
- Я в выходной видела Верочку и собачку вашу, Дусю.