Ведет граф Юлий солдат тенистым оврагом, ведет их все выше и выше. Сам амарантовый, синий, а ус у него золотой. Все выше ведет их средь грабов и пташек апрельских.
А тут уже тьма московитов, лес в лесу, уйма. Граф Юлий возводит глаза, ищет он солнце славы. Пасмурно. Поднимается на стременах, тянет шею, хочет добиться от неба единственного луча. Внезапно чернеют его аксельбанты.
Он больше не помнит ни слова латыни.
Теперь там, где кончен овраг, - серый камень и Ангел Господень.
Колодец
Колодец лежит в центре площади, окруженный сплошной стеной домов - городских голубятен. Из холодной бетонной жилы бьет источник. Бьет так неровно, словно должен вот-вот умереть. Над ним изваян сон каменного пса. Песчаниковая голова покоится между лап. Он спит мертво. Его не разбудит и конец света.
Умерли
Заточение в темных и душных склепах перелицевало их до неузнаваемости. Они очень хотели бы заговорить, но губы разъел песок. Иногда только сжимают они в кулаке воздух и пытаются поднять голову - неуклюже, как младенцы. Не радуют их ни хризантемы, ни свечи. И не могут они примириться с этим своим положением, положением вещей.
Стулья
Кто бы мог подумать, что теплая шея станет подлокотником, а ноги, скорые на бег и ликование, одеревенеют четырьмя прямыми подпорками. Когда-то стулья были прекрасными цветоядными зверями. Слишком легко, однако, оказалось их приручить, и теперь это четвероногие наидряннейшего пошиба. Утратили они волю и мужество. Осталось лишь терпение. Никого ни разу не сбросили, никого не затоптали. Наверное, они и сами понимают, что бездарно растратили жизнь.
Отчаяние стульев прорывается скрипом.
Крипта
Можно еще поправить святой образок, чтобы яснее ощутить твое единение с неизбежным, и траурную ленту, чтобы надпись "дражайшей" стала источником слез. Но что делать с мухой, черной мухой, которая вползает в полуоткрытый рот и выносит оттуда уцелевшие крошки души?