|  Gottes Vergeltung (кара господня)
Глава первая. Дом Рындиных.
Дом этот построен был в царствование Матушки Государыни Екатерины Алексеевны в самом центре уездного города *Т*. По рисункам архитектора-самоучки Николая Александровича из рода дворян Львовых, в год тысяча семьсот (лохматый) от рождества Христова. Дом был сложен из красного кирпича, с сосновыми перекрытиями на каменном подвале. На государев тракт смотрел он пятью окнами светёлок второго этажа, тремя - первого и огромным проездом во двор с глухой стеной с северной стороны. В неурочное время проезд закрывался дощатыми воротами на амбарный замок, оставляя калиточку на случай войти или выйти за чем-либо. Над проездом ложным ключ-камнем свисал картуш с родовым гербом заказчика - дворянина Рындина. Что изображено было на гербе, увы, за давностью лет и жестокой превратности судьбы теперь уже не представляется возможным разобрать, да и разбирать больше некому. Весь второй этаж занимали жилые комнаты господ, на первом этаже комнат было всего две: в ширину дома столовая и, на все три окна - гостиная, принимавшая незамысловатые уездные балы из полутора десятка семейств с дебютантками и полковым оркестром. В подвале имелись три мрачные каморки для прислуги: кухарки, горничной и дворника, исполнявшего по необходимости роли кучера и конюха. В том же подвале помещалась и кухня с огромным, в полкомнаты, гибридом русской и голландской печки. Так, что можно было и жарить, и парить, и всяко кухарить. При путешествии своём к армии во времена двунадесятиязыцего нашествия богопротивного Бонапартия, его светлость князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов почтил своим присутствием дом однополчанина, отставного секунд-майора Рындина, отведал и похвалил суточные щи, сваренные кухаркой, а также расторопную и понятливую горничную. Родившийся в апреле тринадцатого году у этой горничной мальчик назван был Лавром, в церковную книгу записан Михайловичем, мещанином с фамилией Тузов. По пришествии времени отправлен был на службу в полк вместе с молодым барином, где за храбрость произведён в офицеры с личным дворянством. А позже, пожалован Святой Анной с дарованием дворянства в потомство. Он сам и все дети его с радостью и радушием принимаемы были в доме сем, а позже и породнились. Мужчины этой семьи сплошь были военными, и хоть приписаны были к гвардейским егерям, ни часу в полку не были, а напротив, путешествовали по европам и азиям, меткой стрельбой своею из ружей помогали внешней политике российской короны. В памятном четырнадцатом году, в доме из мужчин остался один лишь хромой дворник, топивший зимой печи и запиравший ворота. А в семнадцатом, господа собрались как-то вечером, да и уехали за границу, куда позвал их отец. В этот вечер самый маленький барчук сочинил такие вирши:
Дом мой пахнет дождями,
Пахнет хлебом и щами.
Серой плесенью, гнилью,
Тёплой солнечной пылью...
С тех пор дом зажил непростой коммунальной жизнью. Некоторое время занимал его боевой штаб анархо-синдикалистов. Большевики однажды ночью окружили его десятком пулемётов максим и вежливо попросили анархистов убраться ко всем чертям, что те, не дожидаясь повторной просьбы и сделали, кто куда. После этого до двадцатого года в доме проживали служащие уездной чрезвычайки. Они скрипели хромовыми тужурками, цеплялись за лестничные балясины невероятными кобурами своих маузеров и наполняли дом копеечными фаянсовыми статуэтками купчих, гармонистов и медведей. Во времена индустриализации дом отдан был иностранным специалистам по производству вагонов, от которых остались белые кружевные занавесочки, запах дешёвого о де Колона и огромное бюро эбенового дерева, изготовленное мастером Гамбсом. В, не к ночи будь помянутом, тридцать седьмом на место иностранцев заселили наших спецов. Один из которых, будто бы участвовал в заговоре с целью убить самого Михаила Ивановича Калинина, если бы он вздумал проехать через город *Т*. По хорошей традиции, ночью, чтоб никого не тревожить, подъехал автомобиль цвета воронова крыла и вежливые люди увезли заговорщика в тот край, откуда нет ни писем, ни возврата. Во время Великой Отечественной войны жил в доме Михаил Михайлович Громов, командуя, расквартированной под городом воздушной армией. Когда погнали немцев обратно в их сумрачный фатерлянд, на смену генералу поселились в доме лётчики-инструкторы учебного авиационного полка. После Победы передали жильё инвалидам войны, и в портале под картушем сидели в дощатых тележках безногие ветераны в орденах и медалях, небритые и похмельные герои отечества. Дом красили обычно местной жёлтой краской, не выгоравшей под солнцем и несмываемой дождями. За триста лет службы раза три меняли кровлю, сперва с жестяной на новомодную - шиферную, потом обратно на жесть. Местный поэт-песенник описал произведённый после ремонта аудио эффект таковыми словами:
Дождик капает - кап, кап,
По широким полям шляп.
Слышен капелек звон лишь
По железным полям крыш...
К концу девяностых от инвалидов в доме осталось лишь воспоминание, жилплощадь перешла по наследству их близким и не очень, родственникам. И кто-то неизвестный решил прибрать здание к рукам, делая настолько заманчивые предложения жильцам, что за два месяца раскидал всех по новым квартирам со всеми удобствами. Дом замаскировали строительными лесами на целых полгода, а когда леса упали, появилась уютная гостиница с дневным кафе и вечерним рестораном под именем "Bon appétit".
Глава вторая. Городская сумасшедшая.
Оленька в детстве задержалась в психическом развитии, но в школу пошла вместе с ровесниками и училась не хуже других. ЗПР её выражалась в некотором отдалении от мира, а точнее в погружённости в мир собственный, с рождения ею придумываемый, наполняемый разными неизвестными объектами и явлениями. Оленька могла весь день ни на кого не реагировать, но при этом письменные работы, а особенно по биологии, выполнялись ею исключительно хорошо и даже дотошно. После окончания восьмилетки поступила она в медицинское училище при городской больнице, но тут судьба вильнула колёсами старенького москвича её родителей, и она осталась круглой сиротой. К несчастью, событие это совпало с лекцией преподавателя философии в медучилище о солипсизме. Даже на сформированный скептический ум, философия субъективных идеалистов действует своеобразно. Вот, к примеру: мир, это всего лишь комплекс моих ощущений, и всё, что есть вокруг, мне только представляется в моём сознании. И рассказ этот, и вы, мои читатели, есть всего лишь плод моей взбунтовавшейся фантазии. И ваша реакция на мою писанину, хорошая, или наоборот, - это скрытая моя мысль о том, как встретите вы, мои читатели, которых на самом деле нет, мой рассказ, которого тоже нет... Свихнуться можно? Итак, гибель родителей, возрастная гормональная атака на созревающий мозг, солипсизм и врождённый астенический синдром привели к печальному результату. Оленьке присвоили вторую группу инвалидности, назначили опекуна, старого препода философии, признали социально неопасной и отпустили на все четыре стороны, жить в районном городе *Т*. Одетая в поношенный унисекс, а именно в безразмерные, с отвисшими коленями джинсы и зелёную, с красными латками куртку, с вытертой вязаной шапочкой на голове, бродила несчастная по городу, пугая маленьких и развлекая более старших детей. Её едва слышная скороговорка, то ли молитва, то ли заклятие, то ли устный ежедневник, прерывалась иногда ужасными, громкими криками-предсказаниями. Предсказания Оленьки, не всегда понятные, обычно сбывались и приводили к трагическим последствиям тех, кто не внял гласу вопиющей в пустыне. Так предсказала она страшную аварию на газопроводе, в которой заживо сгорел цыганский табор с ручным престарелым медведем. Кочующие наши соотечественники пытались приготовить обед на костре возле защитного газпромовского клапана. Сбылось её пророчество относительно бывшего городского мера, забранного, традиционно, ночью, такими же вежливыми людьми, как и раньше, за нецелевую растрату большой суммы зелёных денег из скудного городского бюджета. Горожане разделились на тех, кто прислушивался к крикам чокнутой и, тех, кто обходил юродивую стороной. Ну и конечно местная поэзия не преминула отметить помешанную в своих упражнениях:
Стихи сродни пророческому бреду.
По воле всемогущего творца
Текут они из-под пера поэта
В открытые для истины сердца.
С некоторых пор, образовалось сообщество, вроде секты, из пожилых дамочек, всюду сопутствующих Оленьке и записывающих не только её кликушеские прогнозы, но и невнятное бормотанье. Открывшаяся гостиница в центре города не могла не привлечь душевнобольную. Управляющий не имел ничего против городской достопримечательности, но полтора десятка кудахчущих дам могли распугать чистую публику, обедающую в ресторане. Он призвал на подмогу участкового уполномоченного, двух бравых патрульных полицейских и водворил порядок возле вверенной ему гостиницы. Уволакиваяемая под белы ручки Оленька, противным визгливым голосом крикнула в направлении картуша с неразборчивым гербом,
- Ужо тебе! Вернётся хозяин за своими каменьями, никто не отвертится! Ужо! Что было тут же запротоколировано несколькими свидетельницами "Солипсистки седьмого дня". С этого момента городом овладела золотая лихорадка, точнее лихорадка поисков сокровища генерала Рындина (*никто из этого рода правда, до генеральства не дослужился).
Глава третья. Малина-ягода.
Диктор местного телевиденья города *Т* Малинов начал свой тернистый путь в этом деле в середине девяностых, сыграв несколько удачных игр за сборную команду КВН Н*-ского строительного института в премьер лиге. Поверив в свой талант, он решил закончить обучение на факультете сантехники и канализации и отдать всего себя служению шоу-бизнесу. Карьера его сразу не задалась. Малинов тыкался в различные выпускающие студии, на разные московские каналы, но везде получал стандартный ответ: "Мы вам обязательно позвоним". Это всегда означало: "Да пошёл ты". Так продолжалось, пока случайно не пересёкся он с бывшим своим одноклассником, балдой, двоечником и вечным прогульщиком N*. Тот предложил ему место на канале районного телевидения с относительно неплохой зарплатой и жильём. Дело было в том, что когда-то, государственный канал был выкуплен его батей за смешную сумму и теперь служил семейному предприятию. Почти не подвергнувшийся разрушительному ветру времени, слегка слащавый красавец с роскошным чистым баритоном, умевший правильно и проникновенно говорить, Малинов был искренне увлечённый и убеждённый сторонник рыночной экономики. В своих речах на канале, он вовсю топил за частную собственность, эффективных владельцев, конкуренцию, снижающую цены в магазинах и рост занятости в мелких и средних фабриках, размножающихся как грибы после дождя, на ниве свободного предпринимательства. В студенческой юности своей носил, не снимая, симпатяга, застиранные донельзя джинсы, вернувшись из столицы на родину и слегка разбогатев, обзавёлся он дорогущим пиджаком из лондонского твида. Дамы города *Т* ставили его внешний вид в пример своим мужьям и возлюбленным. Когда закадычный дружок N* сравнял с землёй двадцать овощных палаток, чтобы развернуть на их месте свой сетевой шоп, за отдельную плату, наш либерторианец обосновал пользу этой монополизации тем, что магазин удобнее для покупателей: он тёпл, чист и поддерживает низкие цены. А когда цены взлетели ракетой, он объяснил и это, кризисом и санкциями вредных заграничных дядей, не бесплатно конечно. Венцом его анархо-капиталистической деятельности была поездка в город-герой Москву и стояние на Болотной площади рядом с самым знаменитым оппозиционером современности. Местная газетка напечатала селфи нашего героя рядом с этой одиозной личностью. Там же, на Болотной, в социально близкой толпе студентов, приискал Малинов себе жену и соратницу по политической жизни, родившую ему вне брака дочь. Но борьба за всё хорошее против всего плохого не утихала ни на миг. N* решил закрыть городской ремзавод, (там чинили изломанные трактора и сельхоз машины) с целью распродать основные фонды и землю под ним, а на освободившемся месте построить огромный гипермаркет с фастфудом, казино и офисом своего карманного банка. Сокращённые рабочие упёрлись, не пустили на территорию ни полицию, ни амбалов из охранного предприятия. Тогда в самое удобное телевизионное время (прерывая трансляцию милого сердцам миллионов зрителей слезливого сериала) Малинов, с дрожью в голосе призвал население: жён, детей, матерей образумить не ведающих, что творят пролетариев, не мешать движению прогресса и рыночного будущего в родном городе. Рабочие плюнули и ушли. Все беды и трудности объяснял диктор одним: тяжёлым наследием кровавого совка. Пока не вымрет заражённое социалистическими бреднями поколение, вставляющее палки в колёса обновлённой России, не будет у нас чудного нового мира. Мнение это тут же прокомментировали местные стихоплёты:
...мы не воротимся назад.
И разглагольствуем отважно,
Ведь что мы говорим, не важно.
Без нас, по-прежнему решат.
И новый, властью облечённый,
В грехах пока не уличённый
Велит опять звонить в набат
И скажет, - мёртвый виноват!
Заражённый всеобщим городским вирусом кладоискательства, Малинов посетил с официальным визитом (якобы для видеосюжета о...) заведение "Bon appétit". Подали ему обычные в таких ресторациях блюда: пресловутые суточные щи, беф-строганофф под сметаной с маринованными пикулями, солёными рыжиками и картофельным пюре, салатик из капусты, чёрный чай с лимоном и классический пончик в сахарной пудре. А шеф-повар добавил миниатюрный бутербродик с паюсной икоркой - комплимент. Мужчина обедал и осматривался. Трёхоконный зал неярко освещался огромной люстрой под бронзу, заставлен он был дюжиной изящных столов тёмного дерева. Отдельно в углу, на эбеновом бюро, красовался вёдерный медный самовар, украшенный искусственными баранками. Пол был покрыт обычной доской и застлан домотанными половиками. По обойным зелёным стенам там и тут висели картины старинной городской жизни, написанные местным художником по сто рублей за штуку.
Глава четвёртая. Пружинка.
На мехфаке *Т*ского колледжа среди множества парней училась всего одна девушка, дочь директора частного банка. В байкерском клубе "Оборотни" у неё было прозвище "Пружинка". Это имя подходило нашей очередной героине лучше всякого другого. Ладная, среднего роста, всегда готовая ответить резкостью на даже мнимое посягательство, одетая по моде местечкового байкерского клуба в куртку-косуху, брючки в облипочку тонкой чёрной кожи, сапожки с высоким голенищем и семисантиметровыми каблуками знаменитой французской фирмы. На обритой наголо головке иногда, в самую лютую прохладу, можно было увидеть чёрную бандану. В пятнадцать лет Пружинка самостоятельно отремонтировала трофейный, привезённый дедом-фронтовиком чуть ли не на собственном горбу из Германии, мотоцикл BMW-38. Когда в клубах дыма и бензиновой вони она впервые появилась в гараже клуба на этом чёрном с хромированными детальками чуде, даже сорокалетние татуированные ветераны обалдели и признали её заслуги и некоторое право на лидерство. С тех пор Пружинка свои права расширяла, углубляла и непрерывно подтверждала, изощряясь в мотоциклетной технике и боевых искусствах. По достижении семнадцатилетнего возраста она посетила, по обмену Германию, где усовершенствовала свой немецкий до мекленбургского произношения. Там же отроковица обзавелась подружкой, приёмной дочерью профессора теоретической механики, у которого жила, Гретой. Шлифовке разговорного немецкого это только помогло. Расставаясь в аэропорту, Грета пообещала, когда (если) соберётся путешествовать по России, непременно навестит свою brautjungfer Пружинку. Вернувшись на Родину байкерша подивилась отличиям от Померании. Многие её друзья сидели без денег и работы, другие уехали в центр, а некоторые подались в Сибирь за длинным рублём вахтовика. Отец объяснил, как мог, безработицу и разруху в городе *Т* обилием прибывших с гор "хачей", занявших все рабочие места, заполонивших рынок и улицы. Одноклубники с его мнением оказались солидарны. И началось. "Оборотни" устраивали регулярные побоища с "кавказцами". Особенно жестокой была бойня на Ураза-Байрам, когда мусульмане, по обычаю, прямо посреди улицы, на глазах детей зарезали барана для праздничного стола. Не успела кровь жертвенного животного впитаться в асфальт, как окованные берцы и сапоги, биты и обмотанная верёвкой арматура были применены мотоциклистами в духоскрепных, воспитательных целях. Пружинка и здесь была в первых рядах, ударом ушира моваши уложила на асфальт чеченца вдвое крупнее себя, выбив ему пару золотых зубов. В наушниках гремел Вагнер и чувствовала она себя огнеглазой девой-воительницей, валькирией, летящей в последний бой. Подоспевший СОБР вежливо оттеснил дерущихся, но с "Оборотнями" был далеко не так суров, как с понаехавшими. Протопресвитер храма архангела Михаила всегда поддерживал и благословлял байкеров на рок концертах, открытиях и закрытиях мотоциклетных сезонов, на совместных с военно-историческими реконструкторами фестивалях. После участившихся драк он строго так пожурил молодёжь за агрессивное поведение, но допустил к причастию и снова благословил без епитимьи. В отличии от многих, Пружинка не носила на груди ни распятия, ни мьёлнира (молота тора), ни лунницы. На шёлковой тесёмке висел пожирающий себя змей - Уроборос, альтер эго третьего сына Локи и великанши Ангрбоды - Ёрмунганда. Символ грядущего Рагнарёка. *
Когда Малинов спросил у представителя местной поэзии почему нет лирического отклика на жизнь патриотических клубов мотоциклистов и других молодёжных движений, то получил неприятный ответ,
- Писать стихи о (фа***х) ксенофобах перо не поднимается. И, несмотря на то, что в тот же день оказался на больничной койке с сотрясением головного мозга, сочинять (упрямая тварь) ничего не стал:
- Не ложаться строчки по указу
Очень важных должностных людей...
Узнав о сокровищах в стенах ресторана, повзрослевшая Пружинка тоже решила поучаствовать в этом дивном приключении. Она навестила ставший популярным пункт питания примерно в то же время, что и диктор местного телевидения. Выпила кофе-американо со слоёным пирожком, осмотрелась, немного нахамила гарсону, недостаточно стремительно принёсшему кофе, и растворилась в выхлопе своего механического росинанта.
***
Должен отметить, что последние события пришлись на раннюю весну две тысячи (кудрявого) года. На масленую неделю. В понедельник в город приехала гражданка Bundesrepublik Deutschland, Грета. От проживания у подруги она отказалась, сообщив, что уже забронирована гостиница с каким-то французским именем на шесть дней, до субботы. В ресторане ей поднесли блины с семью сортами начинок и ни в какую не отпускали отдыхать с дороги, до тех пор, пока она не приняла стопку ядрёной настойки на хрене, и не отведала каждого блина.
*(Локи - скандинавский бог озорства, Ангрбода, его жена - мать всех чудовищ, Ёрмунганд - мировой змей будущий убийца Тора и свершитель Рагнарёка, Рагнарёк - конец света согласно скандинавской мифологии)
Глава пятая. Пономарь.
Главным инженером *Т*сикх электросетей был новый коммунист, как он сам себя называл, Пономарь. Пономарь, в данном случае не значит алтарник, Пономарь - это вот такая была у него фамилия. Он имел в городе большую славу. Именно он устраивал веерные отключения электричества, правда по команде. Как правоверный коммунист лишился он после этого сна, но отключения прекратил только тогда, когда с самого верху разрешили больше не устраивать светомаскировок. Врач-невролог сумел парировать ужасное состояние пациента, но взамен стали Пономарю сниться сны, яркостью и подробностями ни в чём не уступающие реальности. Первый приснился ему в ночь оптимизации пятерых электромонтёров согласно разнарядке. Отряд рабочих в чёрных ватниках, вооружённых автоматами ППШ волок его куда-то в район пакгаузов. И там, у искрошившейся кирпичной стенки его приговорили к высшей мере социальной защиты и кончили, "как врага народа", за измену делу революции и рабочего класса. После заявления Пономаря на местном телевидении, о том, что кодекс строителя коммунизма списан с девяти заповедей Господних, приснился ему кошмар. В безумном том сне Пономарь увидел себя сидящим за составленными буквой "П" столами, в трёхоконном зале. Во главе стола присутствовали в обнимку: Иисус Христос и бородатый Карл Маркс, Ленин и апостол Иоанн, святые, на Руси просиявшие и видные деятели Революции; безвинно убиенные князья Борис и Глеб рядом с Николаем Бауманом и Яковом Свердловым, Тверской князь-страстотерпец Михаил Ярославич и анархист Михаил Бакунин, Фёдор Юрьевич Ромодановский и Лаврентий Павлович Берия. Вдруг Владимир Ильич ткнул в ошалевшего неокоммуниста пальцем и, хитро прищурившись, сказал с озорной картавостью:
- Тот из вас, батенька, кто макает гогбушку в соус бешамель одновгеменно со мной, (политическая пгоститутка), пгедаст меня жан д"агмам ФСБ ещё до тгетьих петухов. Сейчас же из рук бедного инженера-электрика выпал, от изумления кусок лепёшки и, с фонтаном брызг, нырнул в блюдо именно (чёрт бы её побрал) с бешамелью. Вбежал взвод вежливых кремлёвских часовых, и вождь мирового пролетариата проследовал с ними в мавзолей под негромкие звуки курантов, на прощанье трижды, по-брежневски, поцеловавшись со спящим Пономарём. Крикнули петухи. А после заявления в реальности о том, как генералиссимус струсил в первые дни войны, в самом жутком кошмаре, от которого пробрал беднягу липкий холодный пот, привиделся ему лучший друг советских пионеров и школьников, Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин), который вынул из жёлтых зубов трубку, пыхнул сладким дымом в лицо, и сказал:
- У Вас, товарищ Пономарь, была вэликая Россия, а Вы её прос*али! И медленно растаял в воздухе. Рифмоделы не утерпели и отметились немедленно:
Сквозит сквозь битое окно,
Углы обжиты пауками.
Прошёл февраль и август, но
Мы бродим, бредим октябрями...
Не убоявшись предстоящего возможного сна с Жаном Маре в роли убийцы Пушкина, Д"Антеса-Монтекристо и Вячеславом Тихоновым в роли Максима Максимовича Исаева-Штирлица, Пономарь тоже решил присоединиться к авантюре с поиском укрытых от диктатуры пролетариата бриллиантов. В известном кафе он выпил стопку холодной, до ломоты в зубах, водки и закусил бутербродом из чёрного бородинского хлебушка с долькой варёного яйца и селёдки на нём, пока рассматривал дешёвые картины на зелёных стенах трёхоконного зала.
***
За четыре дня Гретхен посетила все городские музеи, два раза погостила у Пружинки. А в пятницу, побывала на местном кладбище, нашла какой-то старинный склеп. Возложила ко входу огромную корзину красных гвоздик, сфотографировала, и с печалью удалилась. В гостинице тихую и скромную немочку полюбили. Персонал всячески стремился ей угодить, предлагая интересные развлечения, всевозможные вкусности и знакомства. В субботу германскую гостью ждал Кремль.
Глава шестая. Erbschaft (наследство).
В городе *Т* был (а почему был, он и теперь есть) свой собственный, деревянный кремль. В субботу Грете устроили небольшую экскурсию по нему, ещё раз накормили блинами, показали огромное чучело на гигантском костре. Девушка поинтересовалась зачем нужен весною Гай Фокс, да ещё в России. На что, рассмеявшись, ей разъяснили, что чучело и костёр не имеют ничего общего ни с Англией, ни с пороховым заговором, а символизируют победу над зимой и смертью. Очень жалели все, что гостья не задержится на прощённый день в России и не погуляет на празднике, но вечером погрузили многочисленные подарки от Пружинки и новых друзей в трансфертную, до Шереметьева, машину, выпили на посошок и помахали ручками вслед.
***
После трёхчасовых переговоров с двумя неудачными попытками мордобоя, ещё в пятницу, тройка претендентов на генеральское наследство (диктор, байкерша и электрик, если кто забыл) пришла к следующему решению. Снять на воскресенье всю гостиницу целиком, отпустить на праздник всех услужающих и произвести необходимые розыскные действия. Всё найденное разделить поровну. С раннего с ранья, одевшись в рабочую форму, собрались они у гостиницы. Сперва осмотрели первый и второй этажи. без особой надежды что-то там найти. Слепя друг друга лучами светодиодных фонариков, по миллиметру осмотрели подвальные помещения, простучали стены и пол. Ничего. Лишь осматривая вьюшку непростой печи, на внутренней, дальней, вечно холодной стенке трубы, разглядели отпечатанную на кирпиче рыбку. Решили ломать дымовую трубу снаружи, несмотря на близость трубы газовой. И, наконец из открывшейся ниши извлекли... В почерневшей от времени серебряной шкатулке не было ни золота, ни алмазов, ни благородной шпинели. Там нашлось всего три куска пергамента. Расстроенные этим обстоятельством герои нашего рассказа выбрались из подвала, поставили находку на стол и уселись вокруг. Отдохнуть, перекусить и обсудить что делать далее. Ах, если б они развернули документы. Ах, если б успели. Первый был - клейнода двенадцатого века, подтверждающая баронский титул рыцаря Ливонского ландмайстерства Тевтонского ордена и хрониста, Риндера, второй - дарование ея величеством Государыней Екатериной Алексеевной роду остзейских баронов Риндеров соответственной русской фамилии Рындины, с сохранением дворянства. И, третий - генеалогическое древо, выполненное иноком Борисоглебского монастыря Порфирием, согласно которому все трое оказывались потомками боковых ветвей: Малиновых, Пружанских и Пономарей... а из четвёртой захудалой, побочной веточки... Тут открылась дверь, и на пороге, пытаясь разглядеть, что происходит в комнате, явилось во всей красе, городское чудо, пророк и слабоумная в одном флаконе, нераскрывшийся бутон побочной веточки, Оленька.
Глава седьмая и последняя. Герб родовой разбивают на камне том...
И вальсом липовых аллей
Гнезду дворянства не кружиться.
Здесь лишь крапива и душица
Растут, средь битых кирпичей...
Небольшой самолёт компании Deutsche Lufthansa AG приземлился в аэропорту туристического центра Пенемюнде. Там fräulein Грета Риндер купила пару огромных багровых гвоздик, села в такси и проехала на лютеранское кладбище, лежащее в стороне от музеев и экспонатов немецкой ракетной техники - оружия возмездия. Отпустив машину, девушка привычным путём дошла до чёрного камня с надписью Professor für mechanik Рындин Михаил Петрович 1960 - 2018 и чуть ниже - der Letzte in der Gattung...*
***
Противно несло природным газом, видно в своём усердии, кто-то из соискателей сокровищ всё-таки разрушил газовую трубу и теперь, прямо из Уренгоя сюда, в комнаты текла вся невыразимая сила Сибири. Оленька спросила напряжённо следящую за ней компанию: Малинова, Пружинку и Пономаря,
- А чего это вы сидите в потёмках? И щёлкнула выключателем. Маленькая голубая, змейка пробежала между контактами. Полыхнуло. Завыли испуганные взрывом собаки и сирены припаркованных рядом машин. Стёкла повыбивало в пыль, балки, держащие этаж, рухнули. Дом с грохотом сложился в руины, поглотив всех сидящих в нём в один миг. Проезд тоже обвалился. Упал на землю и треснул картуш, с него сдуло многослойную штукатурку, краску и, когда улеглась пыль, проявился на нём синий фон, рука, выходящая из облака, натягивающая тетиву лука со стрелой - Gottes Vergeltung - кара господня - герб угасшего рода.
* der Letzte in der Gattung - последний из рода (нем)
Любое совпадение имён, фамилий, прозвищ и названий местностей совершенно случайно, и никакого скрытого смысла не несёт.
город *Т*Февраль 2020 MWHR | |